Новый дом

23 июня 1941 года колхозник Степан Богданович из белорусской деревни Семиполки уходил на войну. Ульяна, его жена, провожала мужа до околицы, держа младшего сына, годовалого Ивана, на руках. Старшего, четырехлетнего Романа, нес на руках сам Степан. На перекрестке Степан оглянулся, посмотрел на свой дом, на деревянный сруб, прочно сложенный его руками, умелыми руками плотника. Взглянул на крышу, искусно выложенную посеревшими от времени дранками. На самом краю крыши, ближе к дороге, было гнездо аистов, и оба они лежали, устремив длинные клювы, как путевые указатели, на запад.

Этот прощальный июньский день Степан вспоминал потом часто, всякий раз дополняя новыми черточками. Воспоминания заменяли ему письма, которых у него не было за время войны ни одного, вплоть до того момента, когда он был ранен и, уже лежа в госпитале, получал весточки от товарищей по полку.

Шла война. Белоруссия была занята немцами. Степан ничего не знал, что стало с его Ульяной, с сыновьями, с отцом и матерью, с его домом. Вместе с ним служили его земляки, тоже артиллеристы, — Василий Головко и Григорий Зубаревич. Все они были из одной деревни и тоже не знали о судьбе своих семей.

Шли месяцы и годы. Горечь отступления сменилась великой гордостью побед. Чем ближе подходили Степан Богданович, Василий Головко и Григорий Зубаревич к своей земле, тем молчаливее и ожесточеннее становились они, тем чаще бились у них сердца. Наступать приходилось по болотистой местности, по топким гатям; вытаскивать гаубицы на руках; на каждый шаг вперед затрачивать нечеловеческую силу. Но они не чувствовали усталости, они шли вперед, впрягаясь в гаубицы. Вперед, только вперед!

Едва Степан Богданович ступил на белорусскую землю и почувствовал ее смолистый, сдобренный озерными туманами запах, хлестнула его пуля в левый локоть. Он бежал с винтовкой и вдруг почувствовал жжение в левой руке, слабость. Понял, что ранен, и крикнул бежавшему впереди Василию Головко:

— Василь, найди меня после боя, найди!

Поддерживая правой рукой окровавленный левый локоть, побрел он в медсанбат.

...Рана заживала медленно. Кость была раздроблена. Степан понимал, что в строй ему не вернуться. Он получил от Григория Зубаревича письмо. Товарищ сообщал, что их Семиполки освобождены от немцев. Говорят, немцы спалили деревню, а жители разбрелись по округе.

Скоро Степану сказали, что он будет демобилизован, так как левая рука вышла у него из строя. Степан мужественно, по-солдатски принял это известие и сосредоточил все свои мысли на одном — как он вернется в свою деревню, найдет семью и на отвоеванной земле заново начнет жить. Он чувствовал в правой руке знакомое томление, какое испытывал всегда перед началом работы.

Похудевший, побледневший, ехал он в своей старой шинельке, с потертым походным солдатским мешком за спиной. Вот она, земля белорусская, — озера, дубравы, белые березы, высокие дороги меж гатей... Но деревни, деревни... Не осталось деревень вдоль дорог. Жили люди в старых блиндажах, приделывали двери от автомобильных кузовов, перекрывали потолки измятым железом войны.

На третий день пути увидел Степан Богданович у самой дороги свежеотесанный сруб, бревна. Сидел на бревне седобородый, лысый старик и, мелко взмахивая топором, счищал кору с сосны.

— Дом строит, — восторженным шепотом сказал Степан соседу по машине, и тот одобрительно кивнул головой.

Родную деревню Семиполки Степан не заметил: от нее ничего не осталось. Он проехал бы мимо, если бы не увидел с детства знакомый деревянный колодец с навесом. Чуть справа от колодца была когда-то его хата. Он закричал:

— Стойте, стойте!

Ему помогли сойти. Машина ушла, он остался один. Снял шапку и направился к тому месту, где когда-то стоял его дом. Обошел несколько раз пепелище. Долго стоял, погрузившись в тяжкие думы. Потом надел шапку и уже хотел вернуться на дорогу, как вдруг увидел свою Ульяну, шедшую к нему навстречу.

— Уля, Уляша! — крикнул он и побежал к ней, разбрасывая сапогами грязь...

В тесной дымной землянке он обнял своих сыновей и старика отца. Только матери своей он не нашел. Мать умерла в этой самой землянке.

Плача и вытирая слезы, рассказывала Ульяна о страшных месяцах в немецком плену.

— А дома все спалили, потому что деревню признали партизанской... Тут на дороге, у колодца, коменданта районного убили. А еще машины их взрывали, а еще старосту задушили... Спалили немцы всю деревню, по домику... У нас немец аиста застрелил из револьвера. Аист упал, а я думаю: смерть тебе предстоит, немец. Кто аиста убьет, великое наказание того ожидает...

— А что семья Василия Головко? — спросил Степан. — Он сам сюда не вертался?

— Не вертался, Степа... Чует, видно, сердце... Всех его — и Галю, и Колю, сынка, и мать — немцы убили за деда, что в партизанах был.

— Так... А Зубаревичи?

— Те живы. Они по ту сторону дороги живут... В капэ.

— Где?

— В капэ, командный пункт там был, командиры нам говорили...

Степан улыбнулся:

— А это не капэ?

— Не... Это мы сами рыли.

— Так вот, Уляша, дом будем строить, понимаешь, новый дом. Чтоб скорее из-под земли уйти, Уляша.

Еще не успели просохнуть просеки и по утрам долго стояли густые туманы над озерами, а уже Степан Богданович на тощей лошаденке возил сосновые бревна. Одной правой рукой пилил деревья. Старенький отец, которому трудно было пилить, не хотел отставать от сына.

С утра до вечера Степан строил хату. И не он один. Женщины, старики, подростки на старых местах, на пепелищах начали строить жилища. До войны Степан был плотником. Сейчас ему приходилось не только работать для себя, но и помогать другим. К нему приходили, смотрели, сравнивали, расспрашивали, и он всем отвечал, показывал, чертил огрызком карандаша на гладкой поверхности оструганного бревна.

Фронт был недалеко. Артиллерийская канонада доносилась сюда, в Семиполки. Степану казалось, что он и сейчас на войне, и это чувство помогало ему работать, наполняло его сердце спокойной уверенностью. Били наши пушки, родные Степану гаубицы.

Прошли весенние дожди, отгремели майские грозы, просохли дороги. Стояли стены — свежие, с желтовато-коричневыми прожилками. Дом рождался красивый. Под солнечными лучами казался он выкрашенным в золотисто-рыжую краску. Степан всех раньше вставал, всех позже ложился спать.

Однажды перед закатом солнца Степан сказал Ульяне:

— Сегодня будем спать в доме.

...Степан проснулся от тяжкого гула, повисшего над головой. «Гроза?» — подумал он и вышел на улицу. Но на дворе было сухо. Сквозь деревья просачивались багровые краски рассвета. Неподвижно стоял легкий голубоватый туман. По дороге проносились, шелестя покрышками, тяжелые грузовики. Артиллерийский гром нарастал вдали. Это было не похоже на обычные залпы. Такой канонады еще не приходилось слышать. Степан понял: началось новое наступление. Он взглянул на левую, полусогнутую в локте, руку и тяжело вздохнул. Всего несколько верст пришлось ему пройти с боями по Белоруссии. Его товарищи пройдут остальной путь. И как пройдут!

Новый дом отливал розовыми красками восхода. На крыше два аиста вили гнездо. Солнечный день вставал над Белоруссией.

Белоруссия

Июнь 1944 г.