Отец и сын

Был 1942 год. Жаркое августовское солнце висело над кубанскими землями, над виноградниками и садами. Знойно было в воздухе, будто раскаленном непрекращающейся артиллерийской канонадой. Немцы шли на Кубань. В эти дни Иван Семенович Лобода, казак станицы Щербиновской, воевал на своей земле. Со своим полком занимал оборонительный рубеж километрах в тридцати от родной станицы. Черные, пропахшие дымом, с ввалившимися от усталости глазами, артиллеристы казались только что вышедшими из кочегарки. Увидев одностаничника, привезшего из Щербиновской зерно в район расположения артиллерийского противотанкового полка, Лобода крикнул:

— Не признаешь, что ли?

— Иван Семенович? Что это ты такой?!

— Повоюй с наше... Что я тебя хотел спросить? Как моя жинка, как Павло?

— Есть новость. Хлопцев призывают, и твоему Павлу срок вышел. Жалеет Мария Никитична, что ты сына не увидишь.

Земляк уехал, а Лобода все время думал о Павле. Вот и ему пришла пора служить. Вчера был мальчишка, завтра будет солдат. Куда его забросит война? Увидятся ли они? И вдруг у него мелькнула мысль попросить командира, чтобы он затребовал Павла к ним в полк.

Иван Лобода направился к командиру полка и изложил свою просьбу. Майор дал согласие и поручил начальнику штаба написать отношение в райвоенкомат. Лободе он сказал:

— Бери коня и скачи. Чтоб к утру был дома, а через день вместе с сыном вернись в полк.

Конь оказался резвым, и Лобода на рассвете был в станице. В райвоенкомате выписали Павлу мобилизационное предписание с явкой в полк, где служил старший Лобода.

Так они начали вместе служить, отец и сын Лобода. В бою они всегда были рядом. Не оборачиваясь, отец чувствовал, что за ним стоит сын. На отдыхе они тоже держались друг друга. Иногда сын, забываясь, говорил:

— Батя, а батя!

Старший Лобода, оглянувшись по сторонам, сурово отвечал:

— Какой я тебе батя? Я — командир орудия сержант Лобода, а ты — рядовой Лобода. Что ты хочешь?

— Закурить.

Отец доставал кожаный кисет.

— Кури.

Наступал бой. Жерло орудия дышало жаром. Отец командовал:

— Огонь!

Сын подносил снаряды.

Кавказские горы и леса стали свидетелями грозной поступи Красной Армии. Артиллеристы шли впереди. В батарее капитана Смолиуса у орудия были отец и сын Лобода.

...Разгорелся бой. Едва успели отцепить передки, как из-за бугра вынырнули немецкие танки. Они шли сначала на первую батарею, а затем, круто повернувшись, устремились на третью и четвертую.

Павел, впервые участвовавший в бою с танками, сосредоточенно смотрел на них. И вдруг он услышал голос отца:

— Огонь!

Один танк загорелся. Но остальные шли вперед, прямо на орудие. Павел бросился к отцу:

— Еще идут!

— Огонь! — крикнул Лобода, не слушая сына. И еще один костер вспыхнул над степью.

Павел побежал за снарядами. Когда он вернулся с лотком, то увидел, что танки уходят за бугры. Атака была отбита. Два танка, подожженные его отцом, горели.

...Командир дал отцу и сыну Лобода отпуск, и они поехали в свою станицу. Что было с их домом, жива ли Мария Никитична — они не знали. На попутной подводе добрались они до станицы. Многие хаты стояли с заколоченными окнами. Возле своей хаты они спрыгнули с подводы, и Павел первый подбежал к окну. В щель ставни он увидел огонек, мать, сидевшую у стола, и несколько женщин. Он постучал в дверь. На стук вышла Мария Никитична.

— Гвардии казак Лобода явился, — сказал Павел и бросился к матери. — Мама, мама!

Мария Никитична заплакала. Соседки стали молча выходить из хаты, поглядывая на бородатого, заросшего солдата, который стоял у двери.

— Мама, — улыбаясь, сказал Павел, — разреши моему товарищу переночевать у нас. — Он указал на отца.

— Пусть, пусть переночует товарищ, — отвечала мать. — Да что ты мне об отце ничего не говоришь, Павлуша?

— Он жив и здоров, мама! Кланялся тебе.

Втроем сели за стол. Лобода-отец хранил молчание и лишь улыбался в бороду. Мария Никитична подкрутила фитиль в лампе, и сразу стало светло.

— Что же вы не кушаете? — обратилась она к гостю и вдруг закричала радостно: — Ваня! Ваня!

...Через несколько дней они выехали из станицы вдогонку за своим наступавшим полком.

Однажды их полк шел, растянувшись вдоль небольшой посадки. Павел ехал с отцом на передке пушки. Батарея шла в колонне последней, а пушка замыкала батарею. Вдруг из лощины вырвались немецкие танки. Они на ходу осыпали артиллеристов снарядами и скоро оказались так близко, что развернуть орудия для боя было уже невозможно. Падали раненные осколками люди, кони рвали постромки. Из расчета Лободы были выведены три человека. Сам он, воспользовавшись тем, что его пушка шла последней, все же успел развернуть ее против танков. Ездовой с передком отъехал в сторону. Возле пушки остались трое — заряжающий, наводчик Павел и командир орудия Иван Лобода.

Снаряд быстро оказался в стволе пушки. Лобода махнул рукой. После выстрела неокопанная пушка покатилась по полю. Павел и Лобода успели прыгнуть на лафет. Заряжающий попал под колеса и остался лежать на земле.

Пушка остановилась. Павел увидел, как над танком вспыхнуло пламя.

Еще один танк, прячась за посадку, шел на орудие.

— Цель в гусеницу, Павло! — скомандовал отец.

Прогремел выстрел, и немецкий танк завертелся на месте, ломая вербы.

Отец и сын между тем снова после выстрела покатили на лафете пушки по полю. Когда орудие остановилось, Лобода крикнул:

— Вот и за снарядами не надо бегать!

Они прикатили к передку своей пушки.

Немцы отхлынули.

Подбежал капитан Смолиус. Он расцеловал командира орудия Лободу, а потом обнял сына и все повторял:

— Ну и артиллеристы! Ох, друзья! Богатыри!

Приходили люди из других батарей, благодарили, поздравляли. Когда жали руки отцу, он говорил:

— Так то ж мой сын!

А когда поздравляли сына, Павел бормотал:

— Так то ж батько!

Так они шли со своим полком. Прошли Днепр, Южный Буг, и вот уже Днестр блеснул перед ними.

* * *

И теперь у них на груди одинаковые награды — орден Отечественной войны I степени и медаль «За отвагу».

Голубовато-серые волевые глаза, волосы, подстриженные ежиком, — одно лицо, одно сердце, одна кровь. Это отец и сын Лобода, казаки станицы Щербиновской.