Красный мак

Дул ветер. Он налетал порывами откуда-то с востока, пригибая высокие травы. Вся степь перед окопчиком сержанта Василия Шеховцова была забрызгана красными головками мака, кое-где разбавленными белыми пятнами полевой кашки. Мак выделялся на фоне зеленой травы яркими мазками. Его было много здесь, за Днестром. Шеховцов наблюдал, как цветет мак за ломаной линией траншей, за ячейками окопчиков, радовался и говорил своему помощнику, молодому, еще необстрелянному солдату Гонтаренко:

— Мак-то, мак-то подался! Видишь?

— Вижу, дядько Василь, — отвечал Гонтаренко.

— Урожай ноне будет, великий урожай, — продолжал Шеховцов. — Примета такая в народе: как в степи маку много — ожидай хорошего урожая и хлебов, и овощей, и фруктов.

Вспоминая довоенные годы, воронежский колхозник, а ныне бывалый солдат Василий Шеховцов называл десятки примет урожайного года. Смеялся, рассказывая о том, как в их колхозе дед Сукач гадал на луковице. Дед разделил ее на двенадцать долек и ожидал, какая из них за ночь даст слезу. Но, разложенные по порядку, они все дали слезу, и вышло, что круглый год должен был идти дождь. На самом же деле была только дождливая весна, а лето выпало сухое. Деда Сукача после этого в колхозе стали называть Луковицей.

Так они лежали в своем окопчике, возле тяжелого противотанкового ружья, и смотрели вперед. Они знали, что и справа, и слева от них лежат их товарищи — молодые или бывалые солдаты с такими же ружьями и пулеметами, а за ними в глубоких траншеях сидит пехота.

Впереди была заднестровская степь с курганами, перекатами — зеленый ковер, вышитый красным маком и белой кашкой. Позади, не видимый для глаз, протекал Днестр. В этом месте он круто изгибался, и подразделение, в котором служил Шеховцов, было как бы сомкнуто водными рубежами. Это был плацдарм на правом берегу Днестра, предмостное укрепление, защищать которое должны были советские пехотинцы, артиллеристы и минометчики, прошедшие долгий путь от берегов Волги за Днестр.

Где-то выше войска уже достигли государственной границы, перешагнули ее, перешли Прут и вступили в Румынию. Здесь же они еще не дошли до границы, и она лежала впереди, за холмами, лесками и селами, притягивая к себе сердца и взоры солдат.

Участок был опасный. Немцы вот-вот должны были предпринять попытки сбросить наши войска в реку. Необходимо было как следует закрепиться, уйти в землю, оградить себя от прорыва, предохранить от танков и самоходных пушек противника. Надо было держать этот участок, терпеливо, шаг за шагом расширяя его.

И рота, в которой служил Шеховцов, и подразделение, в которое входила рота, время от времени вели бои. Всякий раз удавалось продвинуться на десятки или на сотни метров, но это были те самые десятки метров, которые позже приносят за собой десятки и сотни километров. Это были те ворота, через которые выходит бурный поток наступления. Это понимали наши воины. Это понимали и немцы.

Сейчас здесь было тихо. Синело небо. Редкие коршуны пролетали над степью, словно подстрелянные, камнем падали в траву и опять взмывали кверху.

...Утро боя наступило неожиданно. Еще не взошло солнце, как степь была оглушена многоголосой канонадой. Снаряды летели на позиции наших войск.

Все было заранее известно. Еще не отгремит немецкая артиллерия, а уже появятся вражеские самолеты и в разрывы снарядов вплетутся вой и разрывы бомб. А когда земля перестанет вздрагивать от артиллерийских и бомбовых ударов, из лесков, из-за холмов покажутся танки с черными крестами и бронетранспортеры с немецкой пехотой. Много раз все это видано, испытано, и нет уже былого страха перед лавиной огня и металла, но от ощущения неизвестности трудно отделаться даже бывалому, видавшему виды солдату.

Шеховцов посмотрел на своего подручного. Гонтаренко лежал, время от времени приподымаясь. Чувство опасности боролось с любопытством. Боец был бледен, глаза его лихорадочно блестели, каска сбилась на затылок.

— Ты, Яков, лежи спокойно, — сказал сержант. — Наше дело еще не пришло. Ты себя держи на взводе, не распускай...

— Танки идут! Танки! — крикнул Яков и приподнялся над окопчиком.

— Не ори, вижу! — спокойно сказал Шеховцов. — Давай ближе ко мне.

Старый солдат наливался злобой; сросшиеся на лбу брови его собрались в клубок. Окоп бронебойщика становился крепостью с четырьмя толстыми земляными стенами. Шеховцов уже познал счастье победы. Дважды костром горели вражеские танки, подожженные его бронебойкой. Теперь танки снова шли на него, подминая под себя траву, стебли мака, выворачивая землю, беспрерывно стреляя. Один танк загорелся. Другой, дрогнув, остановился, а затем, как волчок, завертелся на месте. Гонтаренко засмеялся и хрипло закричал:

— Вертись, вертись, подлюга!

Но танки все шли, и уже видны были за ними автоматчики. Между танками, чуть приотстав, неуклюже ползли самоходные орудия. Желто-красное пламя вылетало из них посреди клубов черного дыма. И все машины шли по цветам мака, будто желая растоптать эти цветы с легко осыпающимися лепестками.

Шеховцов лежал, прильнув к ружью, выбирая цель. Танк с двумя «фердинандами» по бокам шел на окоп.

— По крайнему, по крайнему, — крикнул сержант Якову, на мгновение замер, как всегда перед выстрелом, и нажал спусковой крючок. Приподнявшись потом, он увидел, что на него идут две машины. Подбитая немецкая самоходная пушка осталась на месте. Немецкие артиллеристы соскакивали с нее и уползали.

Шеховцов снова зарядил ружье, но было уже поздно. Черная громада вплотную надвинулась на него. Он закричал:

— Ложись! — и кинулся с бронебойкой на дно окопчика.

Синее небо закрылось черной тенью. Танк проходил над окопом. Он остановился и начал вертеться на месте. Комья земли полетели на дно окопа. Одна из стенок обвалилась, и земляная глыба упала на голову Гонтаренко. Дым, грохот, лязганье гусениц вертящегося на месте танка заполнили окоп.

Шеховцову показалось, что танк подбит и вот-вот остановится. Он зажал в руке гранату, готовясь бросить ее в немецких танкистов. Но вдруг снова голубое небо открылось над ним, и грохот как-то сразу стал глуше, ушел в сторону. Шеховцов взглянул на Гонтаренко. Тот лежал с открытыми удивленными глазами. Из носа у него текла кровь.

Немецкие танки прошли над окопом бронебойщиков и уже находились у траншей нашей пехоты. Возле Шеховцова теперь должны были появиться немецкие автоматчики.

— Подымись, Яков! — сказал Шеховцов. — Приготовь автомат. Будем пробиваться к своим.

Он выбросил наверх бронебойку и поднялся на край окопа. То, что он увидел, привело его в восторг: немецкая пехота залегла, прижатая к земле огнем нашей артиллерии. Несколько немецких танков и самоходных орудий горели или стояли недвижно. Метрах в пятидесяти пылал танк, который несколько минут назад утюжил их окоп. Танкисты бежали по полю прямо на бронебойщиков и были уже шагах в десяти. Шеховцов размахнулся и кинул гранату, а сам снова свалился в окоп, но затем приподнялся и приказал Гонтаренко:

— Вылазь! Самоходка удирает.

Он успел увидеть, как поворачивал вспять «фердипанд».

Подхватив бронебойку, они побежали по траве вдогонку за «фердинандом». Теперь уже не самоходное орудие шло на Шеховцова и Гонтаренко, а они сами тяжело бежали по степи, пытаясь нагнать немецкую пушку, чтобы подбить ее, зажечь, пригвоздить к месту.

Вдруг Гонтаренко споткнулся, выпустил ружье и, схватившись за бок, упал на землю. Шеховцов пробежал еще несколько шагов и тоже упал, вытолкнув вперед бронебойку. В это время самоходное орудие на мгновение остановилось, и Шеховцов, прильнув плечом к прикладу ружья, нажал спусковой крючок.

Над «фердинандом» взвилось пламя. Немецкие пушкари соскакивали с орудия и убегали. Шеховцов оглянулся: наши пехотинцы спешили с винтовками наперевес. Шеховцов рванулся было вперед, но потом остановился и пошел к тому месту, где упал Гонтаренко.

Яков все еще лежал на земле. Гимнастерка его на правом боку была в крови, и кровь алела на зеленой траве, как цветы мака.

— Яков! Яков! Ты жив или нет? — спросил Шеховцов.

Он осторожно провел по лицу Гонтаренко, и подручный открыл глаза.

— Жив, жив, хлопец!

Шеховцов поднялся, увидел медицинскую сестру и замахал ей рукой:

— Сюда, сюда, сестра!

...Когда Гонтаренко, раненного разрывной пулей в правый бок, отправляли в госпиталь, он шепнул Шеховцову:

— Я еще вернусь, дядько, к тебе!

Убитого в этом бою командира первого взвода лейтенанта Акульшина похоронили за холмом. Грянул над могилой Акульшина ружейный залп, другой, третий... Небольшой могильный холмик бойцы усыпали зеленой травой, пыреем и мятой.

Василий Шеховцов вместе со всеми стоял над могилой лейтенанта. Потом, когда все разошлись, он отправился в поле и через некоторое время вернулся к могиле с большим венком из степной травы, кашки и красного мака. Он положил венок на могилу и долго еще смотрел на алые лепестки, которые мягко трогал ветер из-за Днестра.