На казачьих землях

1. Великое беспокойство

Федором Куниным, казаком Темижбекской станицы, мы познакомились в конце марта этого года. Тогда он только что был выбран председателем колхоза «Путь Ленина».

Стояла ранняя весна, чуть более месяца назад немцы были выброшены из этих районов Кубани. И колхозники с нетерпением ждали дня, когда можно было бы выйти сеять на своей родной земле.

Как раз в ту пору Кунин и сломал от нетерпения пару лемехов в еще не оттаявшей земле: уж очень хотелось сеять пораньше, поскорей.

Вспоминается этот колхоз, когда он еще только собирал зерно на посев, подсчитывал быков и лошадей, радовался и всем хуторским миром хвалил старика Харитона Ивановича Куценко, сохранившего от немцев в балках восемь быков и несколько лошадей...

Вспоминается и Федор Кунин — тогда еще молодой председатель, не привыкший к новой работе, инвалид Отечественной войны, тяжело раненный под Одессой. Его живые карие глаза смотрели несколько растерянно, когда к нему подходили, ожидая приказаний и распоряжений, колхозники: всех надо было выслушать, и хозяйство собрать, и людей расставить на свои места, а главное — сеять, сеять.

И Кунин посеял одним из первых в районе.

Теперь мы встретились с ним уже глубокой осенью, когда прикубанские еще недавно зеленые рощи ярко пожелтели и стояли полуобнаженными. Колхоз уже рассчитался с государством, вывез на гулькевичский сахарный завод свеклу, давно собрал овощи, обмолотил пшеницу — одним словом, закончил летние работы так, как делал это в довоенное время.

По внешнему облику и впрямь можно подумать, что войны нет, много женщин в полях; Лебяжий хутор так же красив; такой же порядок в амбарах, хранилищах, и так же одиноко на въезде в колхоз, на бугре у пруда, стоит бетонная силосная башня, напоминая дот. Но как много изменилось здесь!

Духом великого беспокойства пронизаны все здесь — от Федора Кунина до Коли Гричиниченко, тринадцатилетнего мальчугана, достойного представителя хуторского «комендантского взвода», как называют в колхозе группу молодых казачат, заправил и первых помощников бригадиров и председателя колхоза во всех делах.

Нельзя сказать, чтобы Кунин за месяцы, какие мы с ним не виделись, изменился. Он все так же тороплив, так же быстры его карие глаза, так же неподвижны пальцы раненой левой руки, но что-то новое вошло в его характер. Он стал в колхозе хозяином. Теперь ему приходилось работать и думать только о предстоящих работах. Тогда, весной, все работы в колхозе шли рядом с заботами о сегодняшнем дне. Ныне все, что ни делается, делается на завтра.

Харитон Иванович Куценко сейчас занят выращиванием молодняка. 76 телят и 33 жеребенка — начало нового животноводства и коневодства в колхозе. Когда зимой Харитон Иванович в февральскую непогодь прятался в лесных посадках, заматывая быкам и коням головы, чтобы не кричали, не привлекали к себе постороннего слуха, это было одно, и задача состояла в том, чтобы их спрятать, а затем привести в колхоз. Так Харитон Иванович и сделал. Весной быки уже пахали и ходили в сеялках, а летом ходили в косилках на покосе хлеба.

Но это был уже вчерашний день. Завтрашний день колхоза Харитон Иванович видел в пестро-рыжем стаде телят, игривых и бодливых, в тонких, поджарых ногах жеребят. Их нужно вырастить всех, без потерь. Это процесс длительный, кропотливый, требующий терпения и опыта. И тем, и другим Харитон Иванович Куценко обладает, и потому он спокоен в завтрашнем дне.

За полгода колхоз окреп. У него 1800 гектаров посева. Так сеяли до войны. Так сеют сейчас. Но думки на завтра, на следующий год другие.

— Нам бы две тыщи, — говорит Кунин.

— А сможете?

— А чего ж нет... Если по-хозяйски подойти... — И огоньки великого беспокойства зажигаются в глазах Кунина.

При прощании он сказал о том, что принят кандидатом в члены Коммунистической партии. В этом была своя закономерность.

2. Хутор Безлесный

Медовый запах носится над ульями. Разной окраски, старые и новые, они стоят невдалеке друг от друга: голубые и желтые, сероватые и зеленые, как дома на улице, с остроконечными крышами, — деревянный город.

Ходит меж ульев Герасим Савельевич Ануфриев и прислушивается. Засыпают пчелы, глухо шумят они за деревянными стенками, готовятся к зиме. Наработали они — 370 семей — много меду. Набираются пчелы сил для следующей весны...

Хутор Безлесный соответствует своему названию. Деревьев в нем мало. Садочки редкие. Все та же акация — сейчас голая, облетевшая, с редкими желтыми лепестками, зацепившимися за колючки.

Чувство какой-то прочной домовитости наполняет вас, когда вы попадаете в хутор Безлесный и встречаетесь с председателем колхоза имени 17-го партсъезда Ильей Максимовичем Смоляком.

Всего в двенадцати километрах от железной дороги лежит хутор, немцы здесь побывали, разбили коровник, разрушили фермы. Но снова люди неусыпным трудом вернули себе многое и заботятся о колхозном хозяйстве больше, чем о своей хате.

Илья Максимович в 1942 году в боях под Новым Осколом потерял по самое плечо правую руку. В госпитале лежал девять месяцев. Вернувшись домой в апреле 1943 года и став председателем колхоза, он обратил главное внимание на восстановление хозяйства.

— Все должно прийти в прежнюю норму: и свиноматки, и коровье поголовье, и строения, что немцем сожжены... Без этого нам как без рук, — говорил он на колхозном собрании.

Это было весной. Установлено было, что к осени колхоз должен иметь 150 поросят.

Пришла осень. 270 поросят поднимают в часы кормежки нестерпимый визг на всю свиноферму.

Свиноматок должно было быть по плану 35. В колхозе говорят: «Свиноматок по осени считают». Их сейчас 70 штук.

Люди не могут примириться с развалинами. Надвигалась осень, ночи становились холоднее. Коровники, телятники — все было разбито.

К Смоляку пришел Николай Сергеевич Бутырин. Он заведовал молочнотоварной фермой. С Бутыриным пришла Клавдия Павловна Подгорнева.

— Строить надо, Илья Максимович, не то телят и коров поморозим, — сказал Бутырин.

— Жалко смотреть на телят, Илья Максимович, — поддержала Бутырина Подгорнева, — еще не холодно, а как вдарят морозы, загубят телят.

Смоляк посмотрел на них, сказал:

— О том и я думал, только плотников да столяров у нас мало, почти нет. Но строить надо.

Скоро на территории старой молочнотоварной фермы зазвенели топоры, послышался чавк размешиваемой глины.

Первым был выстроен телятник. Подгорнева до поздней ночи мазала глиной стены, выравнивала их. Прошло несколько дней. Она с нетерпением ожидала, когда стены подсохнут. А когда дождалась, вместе с другими женщинами пришла с ведрами мела, и скоро телятник стал белым как снег.

И когда телята впервые были впущены в свой дом, она подходила к каждому, гладила за ушами мягкую шерстку и грудным певучим голосом говорила:

— Ото ж теперь будет вам тэпло, тэпло...

Рядом строился коровник, уже накрывалась крыша, и слышно было, как звонко пела пила.

Кубань

Ноябрь 1943 г.