Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Шкатулка

Игнат Шкатулка не был шумным весельчаком, не был очень остроумным человеком, но все, что он рассказывал, приобретало какую-то очень приятную, живую окраску. Украинец по национальности и по месту рождения (родился в Полтаве), он, однако, почти не знал украинского языка, так как всю жизнь прожил в Москве. Но Полтаву любил страстно и с особым смаком выговаривал:

— Ах, хлопцы, от у нас в Полтаве!..

А историй у него было много. Однажды он, в то время повар ресторана гостиницы «Савой», пришел с подружкой в «Метрополь» и заказал беф-строганов. Принесли ему беф-строганов, но картошка была не строганая, не пай. Тогда Шкатулка оставил подружку скучать за столиком, а сам пошел на кухню, надел халат и колпак, приготовил беф-строганов как полагается, затем снял поварские доспехи, позвал официанта и сказал:

— От це, теперь подавай! — и направился к своей затомившейся подружке.

— Ай, хлопцы, то ж был беф-строганов! — закончил Шкатулка рассказ.

Было это или нет, неизвестно. Известно одно, что Шкатулка был повар, любил свою профессию и мог часами говорить о том, как надо превращать овощи в салаты, «глупое сырое мясо» — в отбивные и пожарские.

Раненный в левую руку, он нетерпеливо ожидал, когда потревоженный нерв снова даст возможность двигать пальцами. Мы много раз спрашивали, при каких обстоятельствах он был ранен, но Шкатулка всегда отнекивался и повторял только одну фразу:

— Хлопцы, та я ж вам говорил, ранен в бою, в индивидуальном бою.

Но однажды история ранения Шкатулки стала нам известна. К Игнату приехал с фронта гость. Это был старший сержант, рослый, голубоглазый. Когда он вошел в палату, все сразу заметили, что халат ему мал, рукава по локоть.

— Скажите, здесь товарищ Шкатулка?

— Сережка Сазонов?! — закричал Игнат и бросился обнимать пришедшего. — Хлопцы, это ж геройского характера человек! Сергей Сазонов. Уже получил?

— Получил, — смущенно ответил Сазонов и приоткрыл халат: на груди был орден Красного Знамени.

Шкатулка и Сазонов сели около койки, и у них завязалась беседа. Сазонов что-то рассказывал, а Игнат здоровой рукой шлепал себя по коленке и восклицал:

— Ну и ну! Ну и хлопцы!

Беседу прервала сестра: она потребовала Шкатулку на перевязку. Игнат был недоволен, но госпиталь есть госпиталь, и он, поручив нам Сазонова, ушел.

Сержант поднялся, оглядел палату взглядом человека, знакомого с больничной обстановкой, и произнес:

— А ведь он сам герой — Шкатулка... Боевой кашевар... Представлен командованием полка к медали «За отвагу». Вы ему не говорите, пусть в газете прочтет.

Ну конечно, все стали просить Сазонова рассказать, за что же Шкатулка должен получить медаль.

— А он вам не говорил? Скромничает... Узнаю почерк. Бывало, кулеш на фронте сварит — ложку проглотишь. Все его хвалят, а он ссылается на продукты и на какого-то повара, который научил его варить кулеш.

— Так его за кулеш наградили? — нетерпеливо спросил Семен Сурин, лежавший около окна.

— Не за кулеш, за геройство, — строго ответил Сазонов и рассказал нам, как был ранен Шкатулка.

...Еще было темно, когда Игнат запряг в походную кухню свою рыжую Белку и мелкой трусцой направился в лес приготовить любимый бойцами кулеш с салом.

Стоял сентябрь. В сырых болотистых местах Смоленщины ночи были уже холодные, пронизывающие. Игнат сидел на кухне и зябко поеживался. Поднимался холодный туман. В темноте он не был виден, но сырость заползала за воротник, в рукава. Шкатулка думал, что вот хорошо бы сейчас поспать в своей комнатке в Замоскворечье.

В лесочке он растопил кухню, залил водой котел, засыпал пшено, посолил, поперчил, бросил лавровый лист, лук. Затем, довольный тем, что в утреннем тумане дым от его «каланчи», как он называл трубу своей кухни, почти незаметен, сел на пенек и закурил.

Вокруг стояла редкая для фронта тишина — ни орудийных выстрелов, ни частого татаканья пулеметов. Лишь шумели высокие сосны да потрескивали дрова в поддувале. Докурив, он оставил кухню и, пробираясь между сосен, вышел на полянку. Занималось сырое, мглистое утро. Шкатулка сладко потянулся всем телом. И в это самое мгновение раздался оглушительный залп. Шкатулка достал часы и проговорил:

— Точно, хлопцы. Пять часов.

Он вспомнил, что не захватил винтовку, и пожалел: «Война — все может быть». Потом прогнал эту мысль: наши части в наступлении, а здесь уже почти глубокий тыл — пять километров от линии фронта.

Кулеш был готов. Шкатулка прикрыл поддувало, снова запряг Белку и легко вскочил на сиденье.

— Но, Белочка, крупнокалиберным шагом в расположение энской части!

Стало светлее, но туман не рассеивался. Минуя стайку березок, Шкатулка въехал в деревню. Недавно оставленная немцами, она была пуста и наполовину выжжена.

«Ишь натворили, колбасники», — подумал Игнат и вдруг увидел, что навстречу ему едет другая походная кухня.

— Откуда, хлопец? — крикнул Шкатулка и осекся. Это был немец. На коленях у него лежала винтовка.

Игнат с ковшом в руке спрыгнул на землю. Немец сделал то же самое. Над головой Игната взвизгнула пуля.

— Рус, сдавайся! — закричал немец и снова выстрелил.

Пуля пробила котел. «Вытечет кулеш», — подумал Игнат и ругнул себя: как он мог не взять винтовку? Немец осторожно выглядывал из-за своего котла. Шкатулке стало обидно до слез: попасть в плен немецкому кашевару! Игнат всегда гордился своей профессией. Почетная профессия, доставляет удовольствие широким массам трудящихся. А здесь со злостью представил, как будет идти под конвоем немецкого кашевара. Русский повар под охраной немецкого кашевара? Нет, лучше смерть! И, взмахнув широко медным ковшом, он бросился к немцу. В тот же миг Шкатулке ожгло левую ладонь. Напуганная ярким медным ковшом, лошадь немецкого кашевара рванулась вперед. Шкатулка прямо перед собой увидел толстого немца. Тот замахнулся на него прикладом винтовки, но вдруг бросил ее и пустился догонять лошадь.

«Эх, стрелять нельзя, испортил проклятый немчура руку», — подумал Шкатулка и с ковшом в руке погнался за немцем.

Немец бежал по огородам, оступаясь в бороздах и подпрыгивая на грядках. На спине у него было прожженное пятно.

«Из поддувала», — решил Шкатулка.

— Не уйдешь! Не уйдешь! — кричал он вслед немцу.

Около колодца немец поскользнулся, упал в лужу и проехал шага три на животе. Поднявшись, кинулся дальше. Вот он уперся в изгородь. Она была высокая, и немец, видя, что перепрыгнуть ее не сможет, бросился в небольшой лаз. Но лаз был узкий, и немец застрял в нем, беспомощно болтая ногами. Там его догнал Шкатулка и с размаху ударил тяжелым ковшом по голове. Немец затих и перестал болтать ногами. Шкатулка почувствовал, как раненая рука деревенеет; увидел около себя лужицу темной крови, разорвал индивидуальный пакет и перевязал ладонь. Правой рукой вытянул немца из лаза и скрутил ему ремнем руки за спиной. Потом задержал немецкую коняшку, не утерпев, попробовал немецкую кашу и гордо улыбнулся: его кулеш был лучше.

— Нехай убедятся хлопцы, — сказал он и привязал «немку» к своей кухне.

Кашевар-немец все еще не мог оправиться от удара. Шкатулка немало потрудился, пока втянул его на котел и уложил поперек крышки. Затем скомандовал:

— Но, Белочка, крупнокалиберным шагом в распоряжение энской части!

Туман рассеялся, из-за туч выглянуло солнце. Сверкая медным ковшом, Шкатулка въехал в расположение своего, полка. Первым, кого он увидел, был командир полка. Шкатулка спрыгнул с кухни и отрапортовал:

— Товарищ майор, разрешите доложить: боец Шкатулка прибыл в расположение своей части с опозданием на двадцать минут ввиду непредвиденных обстоятельств индивидуального боя с противником. В результате боя захвачены трофеи: одна кухня с кашей немецкого производства, одна лошадь, одна винтовка и один пленный, находящийся сейчас в беспамятстве ввиду получения травмы медным ковшом по башке. С нашей стороны потерь нет. Красноармеец Шкатулка ранен в левую ладонь. Разрешите раздать бойцам кулеш с салом?

— Молодец, товарищ Шкатулка! — сказал майор. — Раздавайте кулеш.

К кухне подходили бойцы с котелками. Шкатулка щедро наливал им кулеш, который не вытек из котла, так как был густой и жирный.

— Хлопцы, может, кто хочет попробовать немецкой каши? — предлагал Шкатулка. — Трофейная каша.

Несколько охотников нашлось, но они сейчас же сплюнули: пресная, водянистая каша не шла ни в какое сравнение с русским кулешом.

Едва Сазонов закончил свой рассказ, как открылась дверь и вошел Игнат.

— Хлопцы! — крикнул он. — У меня же радость, хлопцы! Большой палец начал работать, как настоящий. Хлопцы, приезжайте ко мне в Полтаву!.. Нет, меня можете там не застать. Лучше, хлопцы, заходите ко мне в Замоскворечье. Я вам такой домашний беф-строганов приготовлю!..

1943 г.
Дальше