У крутого обрыва

Море было рядом. Оно переливалось под солнечными лучами, сверкало. И хотя дни стояли тихие, безветренные, море шевелилось, растекалось во все стороны, накатывалось на желтый берег.

Вдали, за туманной кромкой залива, лежал мертвый город. В ясные дни отчетливо были видны высокие, уходящие в небо трубы. Они стояли неподвижно, как колонны, и облака дыма не осеняли их. Рядом с трубами виднелись игрушечно-малые заводские корпуса, такие же мертвые, безглазые. Что было за ними — оставалось неизвестным.

Сергею Полувалову город этот был знаком. За год до войны с командой пловцов-москвичей он приезжал сюда на соревнования по плаванию, даже занял второе место в одном из дальних заплывов. Он надолго запомнил тихие улицы и зеленые бульвары города.

Теперь залив, в котором три года назад Полувалов плавал стремительным брассом, лежал вдалеке, и не было видно на нем ни одного паруса, ни одной шлюпки.

Война сделала Полувалова разведчиком. Любовь и призвание к этой тяжелой, но интересной военной профессии проявились у него сразу. Слесарь московского метро, увлекавшийся плаванием и греблей, он думал, что попадет на крейсер или линкор. Но случилось так, что попал он в пехоту и прославился там как умный, умелый и выносливый разведчик. Он уже четыре раза был ранен, дважды награжден орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу».

В разведках приходилось участвовать ему и со взводом, и с отделением, и с двумя-тремя товарищами. Но последнее время он стал ходить один. И это самая трудная, самая опасная разведка.

Один он стал ходить не потому, что был необщителен, замкнут, напротив, он был весел, разговорчив, никогда не зазнавался, всегда готов был поделиться с товарищами последней закуркой махорки. Он был просто более других подготовлен к этому опасному делу. Не раз ему приходилось убеждаться, что по результатам его разведки артиллеристы и минометчики вели точную прицельную стрельбу и в воздух летели вражеские блиндажи, орудия. Командир роты капитан Зыбов обычно в таких случаях вызывал Сергея к себе на наблюдательный пункт и говорил:

— Пятьдесят процентов на ваш счет, товарищ Полувалов, а пятьдесят артиллеристам.

— А вам что же, товарищ капитан? — спрашивал Сергей.

— А мне все остальное, — отвечал Зыбов, улыбаясь одними глазами.

Получая приказы и задания, Полувалов научился по интонации голоса командира определять важность и значение сведений, которые он должен был принести в свою часть из разведки. И на этот раз, когда Зыбов вызвал его к себе, Сергей по особой, хотя и едва приметной требовательности понял, что ночью ему придется показать все свое мастерство. Ему приказано было пробраться в тыл немцев, разведать количество орудийных точек, находящихся на переднем крае обороны, и по возможности сосчитать количество дзотов и блиндажей противника. Все это проделать ночью, а затем на рассвете вернуться в расположение своей части.

Полувалов повторил приказание капитана и ушел в свой блиндаж. Он постоянно ждал нашего наступления. Ему казалось, что оно придет так же, как пришло в начале зимы. Захватит бурным вихрем и понесет его вперед, впереди частей, и он снова увидит брошенные на дорогах машины и танки с черными крестами, распростертых лицом к земле мертвых немцев, разорванную паутину колючей проволоки. Снова увидит опаленные войной города и села, на улицах городов встретит женщин и детей, бледных и отощавших, но с огоньками радости в глазах.

Задание было сложным. Вся степь перед позициями немцев была заминирована, переплетена проволокой. Для того чтобы пробраться во вражеский тыл, нужно было или проплыть морем, или по-кошачьи пролезть обрывами, которые круто спускались к берегу. Плыть было невозможно. Оставался один путь — пробираться обрывами.

Когда на степь спустилась черная, смоляная ночь и в небе зажглись редкие мерцающие звезды, отражавшиеся в море бледным колеблющимся светом, Сергей Полувалов вышел из землянки. Перед этим он отдал свои документы и фотографию девушки, которая жила на Арбате в Москве. Он вздохнул, посмотрел в ее веселые прищуренные глаза. Сергей миновал наши передовые дозоры, и вскоре перед ним открылась черная, слепая пустота.

Он шел, пригнувшись, на ощупь, чувствуя глину, осыпавшуюся под руками и ногами. Скоро тропинка оборвалась. Дальше был обрыв длиною метров в сто. Вдоль него и надо было ползти по наклонной плоскости, держась за кустарник и ежеминутно рискуя сорваться вниз. Сергей полз, протягивая вперед левую руку, не выпуская из правой прочного куста лозы, а затем ногой нащупывал углубления, выступы, впадины. Наконец невдалеке он увидел темную громаду прилепившегося к обрыву камня. Сергей нащупал ногой тропинку около камня и присел передохнуть. Он вытер рукавом пот с висков, ощупал саперную лопатку на боку, кинжал, две гранаты, наган. Все было на месте.

В тот момент, когда Полувалов собирался уже обойти камень и снова двинуться в путь, он услышал шорох осторожных шагов. Сергей прильнул к известняку. Скоро с другой стороны камня он услышал близкое дыхание двух людей. Остановившись, они о чем-то шептались. Потом пришельцы легли на землю, и Сергей по шороху определил, что они поползли в сторону наших позиций.

У Полувалова замерло дыхание. Стало ясно, что встретился с немецкими разведчиками. Он мог бы напасть на них с тыла, завязать борьбу и сорвать вражескую разведку. В первое мгновение он было шагнул за ними. Но потом остановился. У него было другое, более важное задание. И, подождав, пока замолк шорох у обрыва, Полувалов направился к позициям противника и вскоре наткнулся на колючую проволоку, спущенную с обрыва к морю. Начиналась линия немецкой обороны. Полувалов вытащил из футляра лопатку и, левой рукой держась за проволоку, правой начал рыть углубление. Затем снова пополз и поднялся к краю обрыва там, где по его расчетам должны были кончиться первые блиндажи и дзоты противника. На краю обрыва пролежал около часа, слушая, как ходят невдалеке часовые. В темноте Полувалов различал холмики. Это были дзоты. Это можно было определить по часовым, которые находились возле них. Там же находились и блиндажи.

В небо взлетела немецкая ракета, коротко яркой вспышкой осветившая степь. Сергей увидел в углублениях прикрытые ветвями и настилами орудия. Свет погас, и в степи снова стало темно. И тогда Сергей остро почувствовал, что, возможно, и в расположении его части вот так же, лежа над обрывом, на краю степи, наблюдают два немецких разведчика и различают в темноте наши дзоты, блиндажи, орудия. От этой мысли его бросило в пот. Он уже досадовал на себя за то, что дал разведчикам возможность пройти в сторону наших войск.

Обо всем этом он думал уже в тот момент, когда по-кошачьи неслышно пробирался к середине обрыва. И когда он увидел темный силуэт камня, лежавшего, как рубеж, на его пути, руки его потянулись к кинжалу. Он подполз к камню и прислушался. Все было тихо, и только море внизу еле слышно плескалось о берег. «Прошли или не прошли? Задержаны ли немецкие разведчики?» — думал Полувалов. Он стоял, отдыхая, возле камня, прислушиваясь к напряженной тишине.

Взглянув на небо, он определил, что до рассвета осталось не больше часа. Немцы должны были уже пройти или появиться здесь. Сергей решил лечь на камень и ждать, понимая, что в случае, если немцы прошли, а он задержится, через час все равно будет обнаружен, обстрелян и, возможно, убит по дороге к своим. На всякий случай Сергей вытащил из-за пояса лопатку. Медленно шли минуты. Наверху, в степи, было тихо. Внизу однотонно шумело море.

И вдруг Сергей совсем рядом услышал шорох. Немцы приближались. Возле камня они поднялись на ноги. Теперь они стояли совсем близко, в полуметре от Сергея, макушки их были на уровне верхней плоскости камня. И снова один из немцев что-то прошептал другому. Сергей понял только одно — медлить нельзя ни одной секунды. Он неслышно отвел руку с зажатой в ней лопаткой, стараясь наиболее точно ударить, взмахнул и опустил лопатку ребром на голову немца.

Немец упал на землю. Сергей прыгнул с камня на то место, где, как ему казалось, стоял второй немец, но того уже не было. Он спрятался за камень. Ночь огласилась коротким выстрелом. Немец стрелял наугад. В тот же момент над немецкими окопами взлетели осветительные ракеты. Сергей увидел целящегося в него гитлеровца. Резким движением он прыгнул на камень и, сверху обрушившись на врага, всадил кинжал ему в плечо. Немец выронил пистолет.

В степи послышались пулеметные очереди, винтовочные выстрелы. Но вскоре стрельба затихла. Сергей зацепил пояс одного немца за пояс другого, связал им руки и потащил за собой к морю.

Когда утром капитан Зыбов разговаривал с Полуваловым, тот стоял перед командиром роты бледный, с поцарапанными руками, с разорванной щекой. Здесь же, в землянке, сидел в углу немец с подвешенной к шее правой рукой и часто глубоко вздыхал. Это был оставшийся в живых немецкий разведчик.

— Вы рисковали, товарищ Полувалов, — сказал капитан, когда Сергей сообщил ему данные разведки и на карте указал расположение немецких блиндажей, дзотов и орудий. — И вы могли не дойти к нам, ведь их было двое. — Капитан показал на немцев.

— Дошел бы, мой верх был! А потом, товарищ капитан, пловцы всегда знают, сколько они проплывут. И море было рядом. Когда оно шумит, кажется, что не с двумя справишься, а с четырьмя и больше. Только надо, чтобы твой верх был!

— Желаю вам этого всегда, — сказал капитан Сергею.

В семнадцать часов ударили наши артиллерийские батареи. Зыбов позвал на наблюдательный пункт Полувалова. Полувалов смотрел в стереотрубу и видел, как взлетали к небу обломки вражеских блиндажей и дзотов.

— Вот это для немцев настоящий послеобеденный мертвый час, — сказал капитан.

Сергей довольно улыбнулся.

— А когда же будет наше наступление? — спросил он.

— В тот самый день, когда будет приказ.

— Как бы я хотел накануне этого дня быть снова в разведке.

И Сергей стал ожидать того счастливого дня, когда у него появится возможность пройти с разведкой в видимый вдалеке город, вернуться в свою часть и быть свидетелем того, как на следующий день полетят в воздух глыбы земли, бетона, стали, перемешанные с немецкой кровью, а затем в атаку пойдут наши тяжелые танки и помчится кавалерия. Высокие трубы мертвых заводов окутаются дымом разрывов, и это будет пороховой дым. В тот день город проснется от страшного сна, и скоро над заводскими корпусами взовьется могучими крыльями трудовой дым.

А в то, что этот день скоро придет, Сергей Полувалов верил твердо.

Действующая армия

Май 1943 г.