Бой у родного дома

Старший сержант Григорий Сероглазко со своей частью прошел долгий путь нашего наступления. Вначале он и не думал о том, что судьба приведет его к родному селу. Он участвовал в атаках, мчался со взводом на машинах, на привалах ел с удовольствием по полному котелку каши или кулеша — что придется. Но чем ближе часть подходила к его родным местам, тем больше он начинал волноваться. Он уже видел знакомые, одинокие степные полустанки и разъезды с разбитыми и сброшенными с путей вагонами и паровозами. Он наперед произносил названия хуторов и сел, вызывая удивление товарищей: кавказцев, туляков, украинцев. Он просился каждую ночь в разведку, желая хоть немного быть ближе к своему селу. Он хотел участвовать в бою за свое село, в котором оставались мать и жена. И вот то, о чем он в начале наступления не думал, чего в конце наступления страстно желал, сбылось. Он выбивал немцев из своего села, радостно вел бойцов вперед, не останавливаясь, находя каждому из них прикрытие — то удобную канавку, то садок, то плетень.

Бой за село не был особенно жарким. Через час немцы отступили к реке и остановились на берегу в районе последнего полевого стана колхоза, в котором до войны Григорий Сероглазко был трактористом. Бойцы с ходу попытались опрокинуть немцев в реку, но, встреченные жестоким пулеметным и минометным огнем, залегли, а затем вынуждены были отойти в село, заняв на околице оборонительные рубежи. На этом атака закончилась, и тогда Григорий Сероглазко, получив разрешение командира роты, побежал к своей хате. Еще издалека он узнал ее. Ставни были закрыты, красная черепица на крыше кое-где побита, видимо, пулеметным огнем с самолета. Григорий толкнул дверь. Она легко подалась, и он очутился в темных, с глиняным полом сенях.

— Мамо, Нюша! — закричал он.

Никто не ответил. Тогда он подошел к окну и ударом кулака вышиб на улицу болт от ставни. Болт загремел. Одна половина ставни, подхваченная ветром, открылась. Григорий увидел придвинутый к стене стол, а в полу прикрытый вырез — вход в погреб. Он поддел штыком крышку и, сдвинув ее в сторону, заглянул в погреб. Внизу, закрыв лицо руками, сидела его мать.

— Мамо, мамо! — крикнул он и спрыгнул в погреб.

Мать открыла лицо.

— Гриня? — сказала она. — Ты? А я считала — конец.

— Где Нюша?

Мать посмотрела на сына просто и строго:

— Угнал немец.

— Когда?

— Еще до снега.

— Куда?

Мать заплакала. Григорий помог выбраться ей из погреба.

— Открой ставни, — сказал он и сел к столу. Со стены на него смотрела с двух карточек Нюша. На одной она была снята, как он помнил, в голубом платье, с голубыми лентами в косицах, на другой — в замасленном комбинезоне возле своего трактора. Поженились они осенью 1940 года. На свадьбе односельчане кричали «Горько». И предсказывали, что когда у них родится сын, то на следующий день он сядет за руль трактора. Теперь Нюши не было. Через полчаса Григорий Сероглазко попрощался с матерью. Срок его отпуска закончился.

Когда-то на заседании правления колхоза возник спор, где строить для четвертой бригады полевой стан. Старики предлагали построить его, как и все остальные станы, посередине участка в поле, а молодежь, в их числе были Григорий Сероглазко и Нюша, отстаивали другое место — берег реки. Старики возражали, говоря, что стан на берегу реки неудобен, так как на участке перед ним глубокая балка, и тракторам и комбайнам будет не очень удобно подъезжать. Молодежь доказывала, что надо думать не только о тракторах, но и о людях: у берега росли тополя и белые акации. Наконец старики согласились с доводами молодых. Полевой стан построили прочный, кирпичный, с кухней, с красным уголком, а так как все полевые станы носили здесь название полевых таборов, то стан четвертой бригады, будучи построенным последним, получил название «последний табор».

Теперь в «последнем таборе» и на прилегающем к нему высоком береговом участке закрепились немцы. За их позициями вилась небольшая, но быстрая река. Подразделению, в котором служил Григорий Сероглазко, предстояло взять табор и отбросить немцев за реку.

Две атаки, предпринятые нашими, не принесли успеха: «последний табор» оставался в руках врага. Так прошло три дня. И если для всех остальных бойцов и командиров каменный дом на берегу реки, окруженный тополями и акациями, был просто предмостным укреплением врага, то для Григория он был своим и близким.

Когда Григория вызвал к себе командир батальона и спросил его о том, знает ли он хорошо подступы к табору, Григорий горько улыбнулся и ответил:

— Знаю, товарищ капитан.

— Вы местный житель, товарищ Сероглазко?

— Из этого села, товарищ капитан.

— Готовы вы со взводом выполнить ответственную задачу?

— Готов, товарищ капитан.

Капитан объяснил ему задачу. Ночью он со своим взводом должен во что бы то ни стало проползти к балке, лежащей впереди табора. Занять ее и любой ценой удержать до утра. В пять ноль-ноль наша артиллерия откроет сокрушительный огонь, который будет продолжаться ровно сорок пять минут. На сорок шестой минуте Сероглазко с бойцами должен броситься на табор, завязать рукопашный бой и вести его в течение двадцати минут. Пять минут седьмого около табора будут остальные подразделения.

— Задача ясна?

— Ясна, товарищ капитан.

В десять часов вечера бойцы взвода Сероглазко отделениями выбрались из блиндажей и ползком и перебежками направились в сторону табора. Предстояло преодолеть два с половиной километра открытого пространства, и, хотя ночь была темна и на небе не было видно ни одной звезды, черное это пространство дышало смертью. Сероглазко полз со вторым отделением, в центре. Командиром первого отделения был Петр Табунщиков, безмерной храбрости человек. Сероглазко направил его на левый фланг.

По шуму слева Сероглазко определил, что Табунщиков с отделением подобрался к балке. Сероглазко угадал край балки по голым кустам лозняка. В следующее мгновение бойцы скатились вниз. Полетели немецкие гранаты. Они с шипением рвались в сугробах залежавшегося снега. Сероглазко вспомнил, что в балке были пещерки, из которых когда-то возили в село песок и глину. Их было шесть. Каждая могла вместить человек пять. Из тридцати бойцов к балке добрался двадцать один. Двадцать первым был раненый Табунщиков.

— Черепок повредили, — прошептал он Григорию, обвязывая голову бинтом.

И хотя в балку еще долго летели немецкие гранаты и сыпались пули, ни раненых, ни убитых больше не было. Пещерки оказались надежным укрытием.

Время подходило к пяти часам. Ровно в пять часов раздался первый залп нашей артиллерии. Сейчас же послышались крики из полевого стана. Григорий вышел к краю пещерки. Несколько снарядов разорвалось у края балки, вниз обрушилась земля. В пещерах с потолков и стен посыпались песок и глина. Стоя у выхода, Сероглазко смотрел на светящиеся стрелки часов. Без двадцати шесть. Он тронул Табунщикова за рукав, тот сидел в полузабытьи.

— Пора, Петя!

Впервые он назвал его по имени. Когда они взбирались по склону балки, хватаясь руками за кусты лозняка и сухую прошлогоднюю траву, над ними еще свистели снаряды. На краю балки их настигла тишина. Одна секунда промедления могла привести к неудаче всей операции. Сероглазко, даже не успев отдать команду, вскочил и побежал к разбитому дому, над которым стояла еще не рассеявшаяся кирпичная пыль. В тот же момент из-за развалин раздались пулеметные и автоматные очереди. За разбитым окном Григорий увидел высокого, плотного немецкого пулеметчика. Прыгнув на подоконник, Григорий бросился на немца.

Теперь он уже не слышал орудийных выстрелов, которыми немцы с противоположного берега старались преградить путь нашей пехоте, бегущей цепями к табору. Ни русских, ни немецких возгласов, ни стонов раненых. Он тяжело бил немца кулаками и сам получал ответные удары. Он старался схватить немца за горло, но у того были длинные обезьяньи руки, и он все отбивался от Григория. Наконец Григорию удалось ухватить немца за френч и притянуть к себе. Они свалились на землю и выкатились через проломленную снарядом стенку к берегу реки. Ярость придавала Григорию силы, и он теснил немца к берегу. Вдруг рядом раздался выстрел. Немец сразу обмяк и опустил руки. Григорий обернулся. Рядом стоял Табунщиков с наганом в руке.

— Табор взят, товарищ сержант!

Сероглазко поднялся и посмотрел вокруг. То, что он при поддержке артиллерии взял силами своего взвода, уже давно не было полевым станом. Это был сильно укрепленный рубеж обороны со многими пулеметными гнездами, дзотами, блиндажами.

Они стояли на берегу мутной весенней реки с глинистыми пятнами и водоворотами посредине течения. По другую сторону реки, скрытые холмами, засели враги. Но никакая река, никакие холмы и горы не могли лечь преградой для людей, стоявших на своей земле и черпавших свою силу в ее животворящих соках.

Действующая армия

Май 1943 г.