Путь на Родину

Невероятно далекой, почти недостижимой казалась Родина тем, кто очутился во вражеском плену. Ряды колючей проволоки, пулеметы и автоматы лагерной охраны, дальний, немыслимо трудный путь через чужие иноязычные земли, сквозь неожиданные и вездесущие кордоны гестапо, жандармов и местной полиции, в ежеминутном ожидании предательства от тех, кто пустил тебя в дом, обогрел, накормил, и, наконец, последние километры через прифронтовую полосу, набитую вражескими войсками, а потом через огненную линию фронта, стеной разгородившую два мира, — как преодолеть, как пройти все это истощенному, обессиленному, затравленному узнику? Какими неисчерпаемыми запасами воли и упорства, ловкости и хитрости должен обладать человек, чтобы победить все препятствия на этом пути страха и смерти!

Но, как ни далека была Родина, ее настойчивый зов звучал в сердцах пленных. Куда бы ни увозил их враг — на шахты Эльзаса или на подземные заводы Рура, в ущелья Австрийских Альп или в фиорды оккупированной Норвегии, — везде слышали они призывный голос Родины. И пленные бежали отовсюду, куда забрасывала их злая судьба, попадались, снова бежали, даже зная, что примут от палачей мученическую смерть, ибо зов Отчизны был сильнее самого желания жить. Для большинства эти побеги заканчивались неудачно, нередко трагически. Но были и такие, которым посчастливилось пройти сотни километров, одолеть сотни преград и добраться до своих. Человеческая предприимчивость и изобретательность порой находили самые удивительные, причудливые пути на Родину, и неугасимый дух борьбы вел изможденного пленного через непостижимые испытания этого пути.

Сержант Алексей Романов, в прошлом школьный учитель истории из Сталинграда, был курсантом и секретарем комсомольской организации в школе младших командиров 455-го полка. Война застала его в казармах центрального острова Брестской крепости, и он сражался там под командованием лейтенанта Аркадия Нагая. В первых числах июля нескольким бойцам во главе с парторгом школы Тимофеем Гребенюком удалось ночью с боем вырваться из крепости. Тимофей Гребенюк вскоре погиб, а вся его группа была рассеяна противником. Схваченный гитлеровцами, коммунист Алексей Романов все же сумел бежать от расстрела и, примкнув к маленькому отряду наших бойцов и командиров, пробиравшихся по тылам врага в сторону фронта, через неделю оказался неподалеку от города Барановичи. Под станцией Лесная немцы загнали отряд в болото и окружили его. Начался тяжелый бой. Потом в небе появились немецкие самолеты, и последней, что видел Романов, была черная капелька бомбы, стремительно падавшая туда, где он лежал.

Он очнулся через несколько дней в одном из проволочных загонов лагеря Бяла Подляска. Гимнастерка на его груди обгорела, тело было обожжено, и острая боль разламывала голову — он получил сильную контузию. Поправлялся Романов медленно, и прошло немало времени, прежде чем он начал ходить.

Осенью 1941 года с партией пленных Романова увезли в Германию, а весной 1942 года он попал в большой интернациональный лагерь "Веддель" на окраине крупнейшего немецкого порта Гамбурга. Здесь вместе с бывшим политработником Иваном Мельником, поляком Яном Хомкой и другими он организовал подпольную антифашистскую группу. Они подбирали листовки, сброшенные с самолетов, выпускали обращения к пленным, уничтожали предателей и готовили диверсии. Но лагерное гестапо не дремало, и несколько товарищей Романова было схвачено и казнено. И он — пленный номер 29563 — тоже попал под подозрение. Его допрашивали в гестапо, сажали в карцер, но прямых улик против Романова не было.

Все это время мысль о побеге не оставляла его. Но лагерь, находившийся у такого важного порта, охранялся особенно зорко, и казалось, любой план бегства отсюда заранее обречен на провал. И все-таки он родился, этот план, невероятно дерзкий и необычайно трудно осуществимый.

Шел декабрь 1943 года. Почти каждую ночь Гамбург подвергался налетам — его бомбила англо-американская авиация с аэродромов Англии. Город и порт, уже сильно разрушенные, испуганно затихали с наступлением сумерек, погружаясь в непроницаемую темноту и настороженно ожидая тревожного сигнала сирен. Днем пленных из лагеря "Веддель" стали гонять на работу в порт разгружать пароходы. Портовых грузчиков не хватало, ненасытный Восточный фронт перемалывал гитлеровские войска, и немцы проводили все более и более "тотальные" мобилизации в стране. Волей-неволей им приходилось теперь использовать пленных на тех работах, которые раньше избегали им поручать.

Романов и его товарищи уже хорошо знали расположение порта, все его причалы и пристани, знали даже многие грузовые суда, на которых довелось работать. Среди этих судов, часто разгружавшихся у причалов Гамбурга, были пароходы Швеции — нейтральной страны, которая торговала и с государствами антигитлеровского блока и снабжала фашистскую Германию столь необходимой ей железной рудой.

План, родившийся у Романова и Мельника, на первый взгляд был прост: бежать из лагеря, проникнуть ночью в порт, спрятаться на шведском пароходе и добраться на нем до одного из портов Швеции. Оттуда можно с британским судном добраться до Англии, а потом с каким-нибудь караваном союзных судов прийти в Мурманск или Архангельск. А затем опять взять в руки оружие и уже на фронте расплатиться с гитлеровцами за все, что пришлось пережить в плену. Столько ненависти скопилось за это время в душах пленных, что они готовы были даже проплыть вокруг света, лишь бы потом сойтись со своим врагом грудь с грудью, держа оружие в руках.

Но между замыслом и его осуществлением лежала целая пропасть. Как ускользнуть от многочисленной и бдительной лагерной охраны? А если это удастся — как спрятаться от погони: ведь по крайней мере два-три дня эсэсовцы с собаками будут искать их следы. Как потом переплыть Эльбу, очень широкую здесь, у своего устья, и проникнуть на огороженную и строго охраняемую территорию порта? Охраняется не только сам порт — эсэсовские часовые круглые сутки дежурят у каждого иностранного судна. Как попасть на пароход? И, наконец, как спрятаться там, чтобы не нашла команда, не обнаружили эсэсовцы? Пленным было известно, что эсэсовские наряды с собаками дважды тщательно обыскивают сверху донизу каждый пароход, уходящий из Германии: здесь, в Гамбурге, перед его отправлением, и в Киле, откуда он уже идет прямо в Швецию,

Все, что можно было заранее предвидеть, они обдумали и обсудили. Остальное решал случай. Они знали, чем рискуют: лишь за месяц до того в лагере были повешены двое пойманных после неудачного побега.

Бежать решили вдвоем — так было легче скрыться. Приготовили даже оружие, два самодельных ножа, тайно выточенных из кусков железа во время работы в порту. Они поклялись друг другу: если один из них в побеге струсит, смалодушничает, второй должен заколоть его этим ножом. Мрачная клятва была дана отнюдь не из любви к романтике; друзья шли почти на верную смерть и связались нерасторжимыми узами — трусость одного означала гибель другого, и суровый закон военной справедливости оправдывал такую кару.

25 декабря 1943 года стояла ненастная дождливая погода. Смеркалось рано, и пленных гнали с работы из порта уже в темноте. Путь в лагерь проходил через неширокий и темный тоннель.

Едва люди втянулись во мрак тоннеля, Романов и Мельник выскочили из строя и замерли, притаившись за каменным выступом стены. Конвоиры прошли мимо, не заметив этого мгновенного броска двух пленных. Гулкий стук деревянных колодок стих вдали, и друзья остались одни,

Стремглав они бросились назад, к берегу Эльбы. Там, у самой воды, стояли разбомбленные во время авиационных налетов кирпичные коробки бывших складов. В залитом водой подвале одного из них им предстояло просидеть двое суток, чтобы эсэсовцы отказались от их поисков.

Двое суток в ледяной декабрьской воде были нестерпимой мукой для обессиленных людей. Мучительнее всего было в часы, когда на море начинался прилив. Вода в устье Эльбы при этом тоже прибывала, и уровень ее в подвале поднимался. Более слабый Мельник иногда терял сознание, и Романов поддерживал его, а когда вода убывала, принимался растирать товарища.

Они выждали свой срок. На вторую ночь, надеясь, что их уже перестали искать, беглецы выползли из убежища в складское помещение, кое-как обсушились и вышли на берег.

Порт был на той стороне Эльбы. Противоположный берег терялся в темноте; они помнили, как широка в этом месте река. И оба поняли, что им не переплыть ее — слишком много сил стоило им двухсуточное пребывание в ледяной воде без крошки пищи. Недалеко был длинный мост, ведущий прямо к воротам порта. Но мост охраняется часовыми — по нему не пройти незаметно. Только какой-нибудь случай мог помочь, и они, в глубине души вовсе не рассчитывая на чудо, все-таки поплелись в сторону моста.

Друзья залегли у дороги в нескольких сотнях метров от будки часового, охранявшего вход на мост. Где-то на дальней окраине города шарили в небе прожекторы и слышалась пальба зениток: в воздухе были англо-американские самолеты.

И вдруг вдали послышался стрекот моторов и лязг гусениц на камнях дороги, и беглецы увидели узкие синие полоски света. Это шла на погрузку в порт колонна танкеток с притушенными маскировочными фарами.

Романову уже приходилось видеть эти танкетки, и он помнил, что позади у них приварены крюки, видимо для буксировки. План действий родился мгновенно, и Романов в двух словах изложил его Мельнику. Это был счастливый случай, может быть единственный шанс попасть в порт.

Надо было догнать танкетку и повиснуть на крюке. Машины шли с интервалом в 50-100 метров. Синий свет позволял водителям видеть только на 2-3 метра вперед. Опасность заключалась только в том, что часовой на мосту мог освещать фонариком каждую машину и увидеть беглецов. Впрочем, об этом не приходилось долго раздумывать: разве весь их побег не был сплошным риском и цепью случайностей?

Первым метнулся на дорогу Романов. На бегу нащупав крюк, он повис на нем и даже нашел какую-то опору ногам — неширокий выступ металла. Мельник сумел также подцепиться к следующей танкетке.

К счастью, фонарик часового мигнул только один раз — когда прошла головная машина. В воздухе гудели самолеты, и охранник явно боялся лишний раз включить свет. Еще не веря своему счастью, Романов и Мельник буквально считали каждый метр мостового настила, уходящего назад под гусеницами. Наконец они въехали в ворота порта. Романов, высмотрев темный закоулок между пакгаузами, кинулся туда. Минуту спустя к нему присоединился Мельник.

Да, счастье пока что сопутствовало им. Они перебрались через мост и даже оказались внутри порта, благополучно миновав охрану. Теперь оставалось последнее и самое трудное.

Они хорошо знали причал, где должен стоять шведский пароход "Ариель": на нем работали пленные из "Ведделя", и они говорили, что судно простоит под погрузкой еще три-четыре дня. "Ариель" грузился коксом, и Романов с Мельником намеревались, пробравшись в трюм парохода, зарыться в кокс и пролежать там до тех пор, пока судно не минует Кильский канал.

Легко сказать: пробраться на пароход. Когда беглецы, прокрадываясь вдоль стен пакгаузов и перебегая открытые места, вышли, наконец, к месту стоянки "Ариеля", они поняли, как им нелегко будет сделать это.

С парохода на пристань вели единственные сходни, и на середине их маячил часовой-эсэсовец с автоматом. Втянув голову в плечи, он поднял воротник шинели, опустил наушники шерстяного шлема и стоял, повернувшись спиной к холодному ветру, который резкими и шумными порывами налетал с моря, швыряя на пристань густой мокрый снег. Подойти к часовому скрытно было невозможно — он заметил бы опасность, как только беглецы приблизились бы к сходням. Да они и не хотели убивать его, исчезновение часового навело бы эсэсовцев на их след.

Романов и Мельник подошли к самому краю пристани около кормы "Ариеля" и принялись всматриваться в темноту, стараясь определить расстояние до палубы.

Палуба была на метр-полтора ниже уровня пирса. Но пароход стоял поодаль от стенки пристани, и между нею и бортом судна оставалось пространство около четырех метров. Для изголодавшихся, измученных "доходяг" из лагеря такой прыжок казался недосягаемым рекордом. Того, кто не допрыгнет, ожидала десяти-пятнадцатиметровая пропасть и темная глубь ледяной воды у основания пристани,

В ночной тьме они внимательно поглядели друг на друга.

— Надо прыгать! — шепнул Романов.

— Надо! — согласился Мельник. — Давай первый, ты посильнее.

Присмотревшись и выбрав на палубе место, которое показалось ему самым удобным, Романов отошел назад, чтобы разбежаться, и стал пристально вглядываться в едва различимую фигуру часового на сходнях. Солдат ничего не слышал — он по-прежнему, ссутулившись, стоял спиной к ветру, может быть, даже задремал.

Романов дождался, пока вдоль пристани помчался новый порыв ветра со снегом, заглушающий все звуки, и стремительно кинулся вперед. В этом последнем неистовом толчке о край пристани была сейчас вся его жизнь.

Он не допрыгнул до палубы, упал грудью на край металлического борта, но успел ухватиться за него руками. Удар был таким сильным, что на миг Романов потерял сознание. Однако руки, управляемые, видимо, уже одним инстинктом, продолжали цепко держаться за борт. В следующий момент Романов пришел в себя, с судорожным усилием подтянулся, перекинул ногу через борт и встал на палубе.

Первым делом он опять поглядел на часового — не слышал ли тот звука удара. Часовой стоял неподвижно, как чучело. С пристани, пригнувшись, смотрел на палубу Мельник. Романов ободряюще замахал рукой, и тот исчез из виду — отошел, чтобы разбежаться.

Он прыгнул даже лучше, чем Романов; тот, подхватив на лету товарища, втащил его на палубу. Вокруг не было ни души — команда спала, а вахтенный, верно, ничего не заметил.

Осторожно они прокрались к люку, ведущему вниз, и спустились в трюм. По рассказам товарищей они знали, что у "Ариеля" три трюма. Нижний, видимо, был уже загружен и задраен, они попали во второй, средний, в один из его отсеков, уже наполовину заполненный коксом. Теперь надо было зарыться в эту кучу угля.

Они проснулись от шума. Сверху в отсек с грохотом сыпался кокс. Это продолжалось около часа, а потом неподалеку послышались голоса, лай собаки, кто-то ходил по грудам кокса, металлически звякнула крышка люка, и все стихло. Отсек задраили.

Романов и Мельник не знали, сколько еще простоял "Ариель" в Гамбурге — день, два или три, — и выползли из своего убежища, лишь когда почувствовали покачивание парохода. Они плыли!

Романов первым выбрался из-под кокса и помог вылезти своему спутнику. Мельник совсем обессилел и уже с трудом двигался. А у них в этом металлическом гробу не было ни капли воды, ни крошки пищи, и впереди лежал путь, который продлится неизвестно сколько дней. Но это был путь к свободе, путь на Родину, и ради этого они были готовы на все лишения...

Когда пароход остановился в Киле, они снова зарылись в кокс и переждали обыск. Но потом Мельник уже не отозвался на зов товарища. Он был без сознания, и Романову так и не удалось привести его в чувство.

Неизвестно сколько времени продержался после этого Романов. Муки жажды и голода становились все нестерпимее, потом наступила странная слабость, появилось тупое безразличие ко всему, и он уже ничего больше не помнил.

В крупном шведском порту Гетеборге рабочие, разгружая кокс, обнаружили в одном из трюмов "Ариеля" два трупа в одежде военнопленных с буквами "SU" на спине.

Вызвали врача. Один из найденных и в самом деле был уже мертв, в другом еще теплилась слабая искорка жизни. Его увезли в больницу, а гетеборгские грузчики с волнением обсуждали происшествие. Побег этих двух русских был первым и единственным побегом пленных из Гамбурга в Швецию на торговом судне.

Романов очнулся лишь через несколько дней в тюремной больнице шведской политической полиции. Нейтральная страна встретила его не очень-то любезно. Он поправлялся медленно, с трудом. Когда ему стало лучше, к нему начали приходить какие-то люди, говорившие по-русски и убеждавшие его не возвращаться на Родину, а просить политического убежища в Швеции. Он отвечал одно и то же: требовал, чтобы к нему вызвали сотрудника советского посольства.

Он добился своего и в конце концов попал в Стокгольм, к тогдашнему посланнику Советского Союза в Швеции — известной соратнице В. И. Ленина Александре Михайловне Коллонтай. К его огорчению, она отвергла проекты возвращения на Родину через союзную страну. "Вы свое отвоевали", — сказала она и оставила его жить в советской колонии в Швеции.

В 1944 году, когда Финляндия сложила оружие, Романов вернулся на Родину. Но все пережитое в крепости и в плену тяжело сказалось на его здоровье, он приехал домой больным человеком и немало времени провел в госпиталях. Туберкулез, то и дело одолевающий его, увился следствием не только испытаний, перенесенных в Брестской крепости, и лагерных лишений, но и того удара грудью о борт "Ариеля", которым завершился его прыжок с гамбургской пристани.

Но он не сдался болезням, как не сдавался фашистам. Несмотря на недуги, сумел после войны окончить второй институт и сейчас работает инженером-строителем в одной из проектных организаций Москвы.

В 1957 году, когда Алексея Романова восстанавливали в рядах партии, в партийной комиссии ему показали его лагерную карточку, в свое время случайно оказавшуюся в какой-то гитлеровской картотеке. Там была приклеена фотография Романова в одежде пленного с памятным ему номером 29563 и в графах педантично записаны все штрафы и аресты, которым он подвергался.

Внизу стояла последняя запись, заверенная печатью со свастикой:

"э 29563 бежал из лагеря 25 декабря 1943 года и пойман не был".

Романов долго и задумчиво разглядывал свою фотографию и вдруг, широко улыбнувшись, сказал:

— А ведь счастливый номер оказался. В этой лагерной лотерее мало кто выигрывал. Мне вот повезло"

Но члены партийной комиссии понимали, что дело не в счастливом номере, и единогласно проголосовали за восстановление коммуниста Алексея Даниловича Романова в рядах КПСС. А вскоре в числе других защитников Брестской крепости А. Д. Романов за мужество и доблесть, проявленные в борьбе с гитлеровцами, был удостоен высокой правительственной награды — ордена Красного Знамени.