Колька
Жутко... Жутко... Страх наползает липким потом, заставляя забыть о горном холодном воздухе, за десять минут до этого покалывавшем морозными иглами. Рев разрывов мин в близком ущелье заставляет сильнее (куда больше!) втягивать голову в воротник бушлата, теснее обхватывать заиндевевший автомат, глубже втискиваться в призрачное убежище — небольшую ложбинку за камнем, пробитую ежегодными весенними потоками воды. Теперь промерзшая ложбинка заполнена крупным телом Кольки. Метрах в семи от него, за камнями, покрытыми толстым слоем голубого искристого снега, лежит прапорщик Белов. Засада.
Группу сбросили с вертушек в трех километрах от нужного места. Маршрут прошли быстро, без затруднений, что в общем-то немного удивило Белова. На восемьдесят процентов группа состояла из молодых.
По разведданным на этом участке горной вьючной тропы должен появиться караван с оружием из Пакистана. Реализацию разведданных возложили на Белова и придали ему свежесформированную группу "горных егерей", как их прозвал один из первых командиров роты. Так название и закрепилось за ними. На совещаниях у командира полка эту роту иначе и не называли. Название-то названием, да вот люди постоянно менялись. Хорошо, если по ранению, а то все больше "черными тюльпанами" домой отправляли. Раньше было хуже. Попадет в роту солдатик, а по физкультуре у него в школе "трояк" был, на гражданке крутым считался, портюшку по подъездам глотал, дурь курил, худо-бедно за себя мог постоять, особенно если толпой наваливались. А здесь... Эх, да что тут говорить! Еле на горушку вскарабкается и все — сдох. А по маршруту еще топать и топать, да не только топать, а еще груз свой тащить, да воевать надо. Дело в том, что ножонки слабые. Горы — не дискотека. Вот и проходили месяцы, пока молодые окрепнут, к горам привыкнут, приноровятся к ним. Теперь-то полегче. Замкомандира по физо выбил в Союзе тренажеры — доказал их нужность. Молодые с них месяц не слезают, колени накачивают, а потом уж с ними в горах легче.
Ждали в засаде уже три часа. Ни единого движения не улавливалось. Белов неслышной тенью проскальзывал по залегшей цепи из двадцати солдат, перебрасывался короткими фразами со "стариками", дольше задерживался с молодыми, чувствовал притаившийся страх у молодежи, пытался ободрить, настроить на предстоящий бой.
Ночное небо черным куполом висело над горами. Звезды по-сумасшедшему сияли, выжимая слезы из пристальных глаз взглянувшего на восток, откуда придет рассвет. Январский мороз давил, усиливая свою мощь ветерком. Тишина звенела. Люди старались лежать спокойно, только про себя ругали мороз и мечтали о кружке обжигающего чая. Изредка где-то далеко срывался со скал одинокий камень и катился вниз. Легко можно было пересчитать, сколько выступов имеет стена, по которой щелчками летел в пропасть камень, прежде чем пропадал в расщелине или ущелье. Однажды услышали рев сошедшей лавины. Подумалось: начался артобстрел. Но по скоро наступившей тишине и снежной искрящейся пелене, поднявшейся высоко в небо, поняли, что духи не атакуют. Колька поежился в своей ложбинке и невольно оглянулся назад на стену скалы, с которой они слезали к месту засады. Только отлегло, только прошел первый испуг, как опять зарокотало. В первый миг почудилась опять лавина. Но нет. Вслед за ударом последовали еще и еще, зарыдали, заплакали в резком воздухе траектории мин, застрекотали автоматы и пулеметы.
— Как? Откуда узнали? — стучало в голове у Белова. — Что делать?
На извечный вопрос ответа не было. Пока не было. Белов окинул взглядом близлежащих солдат. Никто не вскочил, не вскрикнул, так же и лежали, заметно напружинив тела. Только шалопут Сережка Донцов, уловив взгляд прапорщика, оскалился в белозубой бесшабашной улыбке и едва заметно махнул ладонью в теплой двухпалой рукавице. Как-то спокойнее стало Белеву, прошла мгновенная паника. Задумался прапорщик:
— Почему же духи лупят по ущелью? Кто там? Может, наши?
Пришлось выходить на связь. Благо, грохотало здорово. Быстро настроившись. Белов доложил обстановку.
— Ничего не предпринимать. Ждать. При изменении обстановки — доложить! -глухо прогудело в наушниках.
Через десять минут, когда стрельба достигла тугого грохочущего вала, который катился из ущелья к вершинам гор, прапорщик опять связался с полком и получил приказ разведать обстановку, хотя сам уже отправил солдат.
К ущелью ушли двое: Колька Светлый и Сережка Донцов. Белов следил за их удаляющимися фигурами: гибкой и ловкой Сережкиной и крупной, приноравливающейся Колькиной.
Сережка дослуживал уже второй год, весной — дембель, привык к горам, даже полюбил их, несмотря на то, что горы всегда здесь приносили увечья и смерть. Нравилось Сережке испытывать свою силу и выносливость. Ловко, легко двигался он по горам. Безошибочно находил безопасные тропы, чувствовал необходимую устойчивость камня, нависшего над пропастью; запросто ориентировался в пещерных лабиринтах, хотя и жил в степном Казахстане. Почувствовал Сережка в Николае Светлом тягу и интерес к горам, поэтому и взял его сейчас с собой в разведку. Белов предлагал кого-нибудь из тертых ребят, но Сережка уперся и настоял на своем выборе.
Солдаты передвигались по узкой щели, в направлении боя. Колька быстро приладился к крадущимся шагам Сережки и старался повторять все его движения.
В Кольке боролись два чувства. Страх, который он испытал, пробегал ознобом по телу от попадавших в рукава и за воротник струек мороза, но его легко пересиливало чувство любопытства. Еще ни разу не был Колька в бою, но слышал, конечно, стрельбу, видел хищные хвосты " Стингеров", пытающихся врезаться в борт вертушек, в одной из которых сидел он сам. Теперь он непосредственный участник событий.
Думал Колька о себе как-то отстраненно, словно видел все по телевизору. Чувство реальности ушло.
В конце каменного коридора, изгибающегося в сторону ущелья, уже видны были вспышки и красно — люминесцентная стена огня. Не боясь быть замеченными, ребята торопливо протискивались между теснящихся камней, задевая, за выступы касками и автоматами. Сережка добрался до расширившегося края щели и лег на снег. Колька притиснулся ближе к нему и улегся рядом. Под ними огромным провалом виднелось ущелье, широко раскинувшее щупальца трещин, наподобие той, в которой разместились разведчики.
Колька напрягал зрение, пытался разглядеть что-либо в ярких вспышках, мечущихся с одной стороны ущелья к другой и наоборот. Сережка внимательно изучал обстановку в прибор ночного видения, потом матюкнулся и сунул Кольке под нос трофейный американский бинокль. Колька ткнулся носом в специальное углубление и тут же отшатнулся от окуляров. На него вдруг накинулся ствол миномета, выплюнувший очередной снаряд. Калька вновь прильнул к биноклю и отчетливо разглядел в красном свете панораму боя. С левой стороны духи вели минометный огонь из пяти видимых орудий. Снаряды с воем неслись по восходящей траектории и плюхались беззвучно в стойком гуле на правой стороне ущелья, где на нешироком плато метались фигурки людей. Калька никак не мог понять, кто это. Люди на правой стороне огрызались редким огнем автоматов и ружей. Укрыться им было негде, только редкие камни могли служить защитой, но мины доставали всюду. Колька разглядел тропу, заваленную камнями, по которой могли уйти эти люди, по плотный огонь не давал им этой возможности.
Сережка толкнул Кольку в бок и махнул рукой назад. Ребята скользнули вниз, поднялись со снега, н Сережка, хохотнув, сказал:
— Во дают душары! Друг друга крошат— ослы...
Колька недоуменно взглянул на него.
— Да какая-то мелкая банда захотела караван пощипать, а те, видишь, по соплям им врезали. Хрен с ними, пусть долбятся, нам же легче потом будет. Ладно, пошли назад.
Колька опять шел за Сережкой. В голове проносились вырванные биноклем эпизоды боя. Он вспомнил взметнувшуюся вверх в снопе пламени фигуру человека, рядом с которой вспух разрыв. Еще одну фигуру, переломленную пополам на камнях засыпанной тропы...
Вернулись к своей группе. Сережка скользнул к прапорщику, доложил результаты, а Колька улегся в свое остывшее ложе.
Белов вышел на связь, в свою очередь доложил результаты разведки: караван имеет семь минометов (углядел же Сережка, посчитал по вспышкам), четыре пулемета, около сорока человек. А вот количество лошадей уточнить не удалось, их духи укрыли за валунами.
С той стороны приказали ждать караван, по возможности уничтожить его своими силами, а к рассвету подойдут вертушки.
Белов прошел по цепи, дал приказ пулеметчику ударить по каравану в голову и хвост, минометчикам двух орудий сосредоточиться на центре колонны, тем самым перекрывая пути духам вперед и назад и сея панику в середине. Остальные солдаты должны будут поражать уцелевших автоматным огнем.
Вдали стихал бой. Только поспешно трещали запоздавшие одиночные выстрелы. Тишина.
Колька вглядывался в угол скалы, прикрывавшей поворот тропы. Он вспомнил, как мальчишками играли на развалинах старых домов, окружавших новый район города. Делились на две группы. Устраивали засады. Пуляли друг в друга горохом из прищепковых самострелов и крупой из трубочек. Случалось, дрались. Помнил Колька сладкое чувство безопасности и безпроигрышности, когда пацаны другой армии, ничего не подозревая, пробирались между разрушенных стен в поисках противника. Колька всегда верховодил своей группой мальчишек — считался самым отчаянным и бесстрашным. По всем правилам военного искусства располагал своих бойцов, пытаясь предугадать маршрут противника, по обе стороны его движения, и, когда "враги" достигали критической точки засады, кричал страшным голосом: "Огонь!" Тут же из щелей высовывались стволы горохового оружия, и противник осыпался со всех сторон жалящими снарядами ...
Колька увидел на тропе первую лошадь. Она шла почти вплотную к скале, а по другому краю тропы шагал человек с автоматом на груди. Вслед за первой лошадью показалась вторая. Вскоре весь караван из семидесяти тяжело навьюченных лошадей растянулся по хорошо просматриваемому с места засады участку тропы. Душманы шли весело, разгоряченные успешным для них боем. Калька примерно прикинул размеры цепи и одновременно с классическим криком прапорщика Белова "Огонь!" мысленно дал команду на поражение противника своим пацанам из детства.
Пулеметы и минометы ударили в унисон, разом осветив тропу с остолбеневшими людьми и животными на ней. Колька поймал в прорезь прицела чалмастую голову одного из погонщиков, задравшего ствол автомата верх, и ударил по ней короткой очередью. Душман взмахнул руками, далеко отбросил от себя оружие и упал под копыта взвившейся лошади.
— Есть, — совсем по-киношному подумал Колька и удивился тому, что ничего, кроме удовлетворения от удачного выстрела, не испытывал.
А караван внизу метался, как совсем недавно металась напавшая на них банда. Люди и кони смешались. Треск выстрелов и разрывов, крики отчаяния, ржание — все это странно возбуждало Кольку. Он водил автоматом по хорошо видным ему целям и, увидев пораженного им человека, с наслаждением всхлипывал: "Есть!"
Забывшись в угаре стрельбы. Колька высунулся из-за камней по грудь, выискивая все новые и новые цели. Вдруг по камням царапнула пуля и с густым упругим воем унеслась вверх.
— Вот черт! — подумал Колька. — Ведь могла же и в меня.
Его тряхнуло страхом. Он представил себе, как кто-то из духов вскрикнул бы: "Есть!", если бы лежал сейчас Колька с пробитой головой. Вот тут-то реальность зашумела в ушах Кальки, заставляя втиснуться глубоко за камни.
Духи опомнились от внезапной атаки и бросились к стене, под защиту неровностей скалы. Стрельба утихла. Прапорщик Белов сообщил в полк. До утра нужно было держать духов на месте, не упускать их из сектора обстрела до подхода вертушек. До рассвета оставалось час-полтора. Солдаты закурили, и в воздухе, который становился прозрачнее, потянулись тягучие, крепкопахнущие волокна табачного дыма. Колька не курил и поэтому пристально смотрел вниз на тропу, пытаясь разглядеть высовывающихся из укрытия духов. Тропа была завалена трупами людей и лошадей, тяжелыми вьюками, которые падали во время обстрела со спин животных с металлическим цоканием.
Покурившие и вроде бы отдохнувшие солдаты опять припали к своим щелям, выискивая цели, но духи высовывались редко, так как насыщающееся светом утро неумолимо приближалось, и любое неосторожное движение грозило смертью.
Белов никак не мог успокоиться. На духов не похоже, чтоб они так пассивно вели себя. По связи предупредили, что вертолеты подойдут минут через сорок. Оставалось только ждать.
Рассвет полностью охватил нeбo, заблестел нестерпимым сиянием на снегах, окрасил их в красно-розовый цвет, блеснул золотой полосой над отрогами Гиндукуша и вытолкнул огромное белое солнце.
У Кольки даже дыхание перехватило от этой впечатляющей картины. Грандиозность горной панорамы подавляла его. При ярком свете тропа поразила Кольку безжалостностью смерти. В темноте все казалось бесформенным, слитым в одно целое. А сейчас он разглядел огромные ржавые пятна впитавшейся в снег крови, страшные позы мертвых людей, придавленных тюками и лошадьми. Один из душманов лежал на вьюке, безвольно свесившись руками и ногами. Голова его представляла собой кровавое месиво, смерзшееся в кошмарный шар из шелка чалмы и раздробленного черепа. Из ватной спины поднимались струйки дыма, и отверстия от трассирующих пуль все расширялись. У самого поворота скалы, из-за которого вышел караван, лежала еще одна лошадь, но только живая. Она поднимала голову, пыталась вскинуть передние ноги, но все ее попытки были напрасны. Калька находился в середине цепи, и край тропы хорошо открывался только ему. Он приложился к автомату, поймал голову лошади в прицел и выстрелил. Лошадь встрепенулась, легко вскочила на колени и с пронзительным визгом-ржанием стала валиться под откос. Большой вьюк, обтянутый грязно-серым брезентом, рванулся вниз, увлекая за собой животное и человека, который запутался рукой в узде. Духи под скалой грозно завизжали бесполезно паля в воздух.
Со стороны солнца показались вертолеты. Очертания двух машин размылись от яркости, но по мере приближения принимали четкость, доносили до людей свист и гул двигателей. Душманы вновь загалдели, и к вертолетам понеслись перекрещивающиеся линии очередей. Белов закричал:
— Всем укрыться...
Колька высунулся из-за камней и наблюдал за надвигающимися вертолетами до тех пор, пока не увидел струи пламени из подвесок. Он быстро опустил голову н обхватил ее руками, при этом понимая всю бесполезность этого движения, когда за спиной грохнуло сразу несколько взрывов и каменный щебень плеснулся на солдат.
Вертолетчики промазали. Дали залп поверх духов и чуть не смели со скалы группу Белова. Со следующего захода залпы ударили ниже тропы, и вертушки пошли на третий заход. Колька услышал мощный выстрел над головой с самой вершины скалы. Он выглянул в щель между камнями как раз в тот момент, когда снаряд, посланный духами, забравшимися высоко в горы, влетел сквозь блистер ведущего вертолета и блеснул разрывом внутри него.
Колька завороженно смотрел, как метнулись в разные стороны куски машины, как она, распухая огненным шаром, рухнула вниз. Вторая вертушка шарахнулась ввысь, паля НУРСами из подвесок по вершине горы, и водопад щебня зашуршал по стене, срывая с нее снежный покров, засыпая площадку— Калька почувствовал, что его засыпало достаточно сильно. Он рванулся и легко выскочил из холмика, но теперь его ложбинка оказалась засыпанной, и защитный уровень камня, за которым он лежал, теперь едва прикрывал макушку каски. Колька беспомощно огляделся. Все солдаты лежали так же тихо и спокойно под кучами щебня, как перед самой вертолетной атакой, лишь осторожно освобождали головы, сметая с касок пыль, мелкие камешки. Белов, разъяренно жестикулируя, позвал Кальку к себе. Тот на четвереньках пополз было к прапорщику, но увидел Сережку, залегшего между большими валунами, и метнулся к нему.
Сережка имел способность устраиваться как можно более комфортно в любой ситуации. Вот и сейчас камни окружали его со всех сторон и щебень задерживался, не засыпал Сережку, как всех остальных.
— Что ж ты. Колек... Раз засыпало — лежи, не шевелись, — хлопнул Кольку по плечу Сережка, — Представляешь, какой толщины бронежилет над тобой? Ведь зашита! А ты дергаешься. Хорошо еще, что обстрела не было, а то бы — крышка.
Пока Калька менял позицию, духи угодили из базуки в хвост второй вертушки. "Восьмерка", заваливаясь на правый бок, уходила между горами прочь от группы Белова. За вертушкой тянулся негустой черный след. Духи внизу ликовали.
Белов сообщил в полк. Оттуда его злобно выматерили, обвинив в том, что он не выставил дозоры на возможных подходах к группе. Прапорщик понимал всю несправедливость этих слов: людей в его группе как раз хватало на то, чтобы успешно провести бой из засады, но спорить было бесполезно. Теперь оставалось только ждать. А сколько ждать? Очевидно, до завтрашнего утра. Первым делом нужно организовать оборону, и прапорщик с головой окунулся в решение неотложных задач..
Вот она, война! Недавно были охотниками, а теперь сами стали дичью. Белов, зная повадки духов, выставил пост у щели тропы, сквозь которую они ночью спустились к месту засады. Духи сверху так просто не уйдут, всячески будут помогать оставшимся внизу. Второй пост оставил у среза площадки контролировать движение на тропе. Остальным солдатам приказал приткнуться к стене скалы под выпуклости.
Солдаты стеснились у стены — и вовремя. Сверху духи сбросили несколько валунов, но они, не причинив никому вреда, гулко рухнули на площадку и, подскакивая, скатились вниз. Солдаты нехотя жевали холодную тушенку, молча курили. Спать хотелось зверски. Белов разрешил спать, а сам еще раз связался с полком. Колька не спал. Панорама гор, гораздо более высоких, чем они казались ночью, приковывала к себе. Яркое солнце пригревало, и от солдатских ватников валил пар. Когда-то Колька был в горах, но в цивилизованных краях. Промок — пошел в гостиницу, переоделся, согрелся. А здесь... Задремал Колька, а через два часа разбудил его Сережка. Прапорщик послал их двоих сменить наряд у тропы.
Колька поплелся за Сережкой, еще не совсем проснувшись. Предыдущий наряд ушел, и Сережка с Колькой уселись в их логово. Но деятельная натура Сережки заставила их обоих собрать крупные камни и выложить что-то вроде крепостной стены, прикрывающей тропу. По задумке архитектора в ней были, как и полагалось, амбразуры, дающие возможность для широкого наблюдения за тропой и обстрела. С площадки слышалась стрельба, видимо, нижние духи сделали попытку пробиться дальше по тропе. Внезапно что-то грохнуло, и, едва ребята упали на землю, снаряд из базуки врезался в кладку. Сережка вскочил на колени, высунул ствол автомата в амбразуру и, ничего не видя в каменной и снежной пыли, зачастил выстрелами. Калька сунулся к другой щели и тоже нажал на курок. Пули злобно защелкали, взвыли рикошетом, беспорядочно заметались по всей длине расщелины.
Утихло. Пыль быстро осела. Сережка весело выругался, а Колька остолбенело молчал. Вдруг сзади раздался голос Белова:
— Психуете? Что за дела?
— Веселимся, — повернулся к нему Сережка. — Ослы из базуки стрельнули — а тут ловить нечего.
Колька тоже повернулся к прапорщику, с одобрением осматривавшему сооружение. И опять грохнул выстрел. Солдаты вновь застрочили. К ним присоединился Белов, предварительно швырнув гранату. Она метнулась через стену, несколько раз задела боками о камни и рванула метрах в десяти от баррикады. Опять тишина.
Сережка услышал стон. У плавного поворота он увидел ствол брошенной базуки и руку, тянущуюся к ней. Сережка полоснул очередью по руке и рывком перескочил через стену.
Белов закричал:
— Стой... Назад, назад... Ты куда? Но Сережка уже несся к базуке. Подскочил к повороту, схватил оружие одной рукой, левой навел автомат на духа и добил его, выглянул за угол и попятился назад, простреливая тропу перед собой. У стены он остановился, перебросил через нее базуку и повернулся спиной к тропе, чтобы перемахнуть через ограду к своим.
Духи выскочили из-за поворота, поливая очередями. Сережка присел, сжался в комок, развернулся лицом к нападающим, но выстрелить не смог. Обожгла руку вражеская пуля, пронизала жгучей болью.
Белов лупил очередями по пригибающимся, но неумолимо приближающимся к Сережке духам.
-Серега, быстро лезь сюда, -звал прапорщик.
Колька целился сквозь амбразуру, но не стрелял: голова Сережки закрывала сектор обстрела.
Сережка перекинул левую руку через край стены, попытался подтянуться. Автомат скользнул ремнем вниз, вдоль раненой руки, вызвав адскую боль. Сережка наклонился, перехватил оружие левой рукой и, перебросив его через стену, попытался еще раз вскарабкаться на нее, поставив ногу в амбразуру Кольки.
Белов крикнул Кольке:
— Я прикрою. Помоги ему.
Колька отбросил автомат, хотел было подняться, но страх, тошнотворный, животный страх, притиснул его к земле. Не мог Колька оторвать себя от уютного убежища. Он ясно представил себе, как над срезом стены появляется его голова, и пули, учуяв жертву, впиваются в его лицо. Жутко. Жутко!
—Ну, что ты, гад! — орал Белов, продолжая палить.— Помоги же ему. Помоги же ты, сука.
Колька даже не пошевелился, занемел всем телом. Белов бросил автомат, вскочил на стену, схватил руку слабеющего, изрешеченного Сережки и потянул к себе уже мертвое тело солдата.
Вдруг прапорщик вздрогнул, секунду постоял и рухнул назад с развороченным лицом и перебитыми ногами.
Колька лежал оглохший, опустошенный ужасом. Через стену хлынули солдаты, выметая духов на самую вершину горы. Медбрат горестно мотал головой, осматривая еще теплые трупы Белова и Сережки. Потом подошел к Кольке, попытался перевернуть его на спину, думая, что и он мертв. Но Колька напрягся и не дал себя перевернуть. Медбрат все понял и выплюнул одно единственное слово:
— Дерьмо...