Сашка
Шел восемьдесят четвертый год — год самого тяжелого и драматического времени для сороковой армии. Именно тогда генсек Черненко пытался внести перелом в ход афганской войны путем активизации боевых действий, тем самым увеличивая людские потери контингента советских войск. Под эту шумиху командование Вооруженных Сил дезинформировало генеральные штабы, всячески приукрашивая и фальсифицируя ход боевых операций и их результаты. В самоцель была превращена охота за трофеями — оружием и боеприпасами. За отставание по этим показателям командиры разных степеней подвергались "втыкам", "накачкам" и "разносам" сверху...
Первым, кого встретил Сашка на кандагарском аэродроме, был прапорщик Белов, по счастью, оказавшийся из того батальона, куда направили молодого лейтенанта.
Пока шли в штаб полка, Сашка крутил головой по сторонам, пытаясь быстрее вникнуть в быт войны. Они прошли мимо зенитной батареи — стволы орудий были направлены на близкую горную цепь; дальше по взлетке стояли МИГ-17 с афганскими эмблемами — мишенями на хвостах; потом прошли мимо современного здания аэропорта "Ариана", с выбитыми стеклами и скоплением народа. Люди сидели прямо в пыли или на мешках в живописных одеждах: мужчины с чалмами на головах, а женщины в паранджах. Дальше по взлетной полосе были видны МИГ-23 и множество вертолетов. Все это разнообразие, да еще и шум двигателей подруливающего к "Ариане" огромного "Боинга" поразили Сашку. По пути им то и дело попадались помятые и неухоженные военные, с небритыми красными лицами, в застиранных хэбэшках и комбинезонах, с небрежно заброшенными за спину автоматами. Сашке стало стыдно за свой союзный лоск, за новенькую офицерскую форму, за гражданские чемоданы, за то, что даже пистолета у него не было, не говоря уже об автомате.
Вскоре Сашка с прапорщиком свернули с аэродрома и пошли через полосу пустыни к палаточному городку. Белов рассказывал о батальоне, что много потерь, а батальон не в чести у командования, поэтому из рейдов не вылезают, и, скорее всего, Сашку сунут в разведроту, на место недавно погибшего капитана Вощанюка.
Все так и получилось. По случаю возвращения из рейда все отдыхали. Солдаты спали в палатках, а прапорщики и офицеры напивались до одури в новом модуле, сбитом из пахучей блестящей фанеры. Сашку быстро приняли в свой круг, тем более, что он достал из своего чемодана разрешенные к провозу две бутылки водки и четыре вина. По разговорам Сашка понял, что все союзные газеты врали безбожно о событиях в Афганистане, но то, что рассказывал ему подвыпивший Белов о рейдах, вызвало у него недоверие, и он отнес болтовню прапорщика на счет алкоголя. Все разбрелись по койкам и уснули. Сашка тоже лег на место, которое ему указал пьяный Белов. Сашка немного полежал, справляясь с легкой тошнотой от выпитого, и задремал.
Часа через два его кто-то грубо толкнул и стал тянуть с кровати. Сашка вскочил. Перед ним стоял здоровенный прапорщик в кителе, на котором в свете керосиновой лампы тускло виднелись два бордовых ордена "Красной Звезды" и поблескивали несколько медалей.
— Давай отсюда, — прорычал прапорщик, — моя кровать.
Сашка хотел было оправдаться:
— Да мне тут... показали...
Но прапорщик оттолкнул его, сунул под кровать автомат, улегся и захрапел. Сашка растерянно огляделся, в надежде найти пустую койку. Все было занято. Одетые люди хрипели во сне, матерились, кто-то блевал. Воздух, отравленный вонью перегара, дымом табака, кислятиной блевотины, душил Сашку, и он вышел из модуля. Огромная луна и бессчетное количество звезд ярко освещали землю. Где-то протарахтел пулемет, пришивая красными гвоздями трассеров ночь к небу. Сашка присел на стопку металлических ящиков. Чувство отчужденности и ощущение ненужности по-детски стиснуло горло. Захотелось заплакать. Вдруг, совсем близко от Сашки, из глубокой траншеи, раздались автоматные выстрелы. Сашка побежал к траншее и спрыгнул в нее. Прямо перед ним на песчаной стене висели портреты Брежнева и Черненко, видимо, вырванные из "Огонька", истыканные обгоревшими по краям пулевыми отверстиями. Сашка поднял голову и увидел над ровным срезом траншеи чью-то пьяную удаляющуюся спину. На душе стало совсем пусто и тоскливо. Сашка выкарабкался наверх, вернулся в модуль, улегся на кучу сваленных в углу бушлатов и уснул.
Наутро его назначили командиром разведроты. Замполит познакомил Сашку с солдатами. В основном ребята были молодые, из пополнения, кроме нескольких "стариков", из тех, кто не попал в группу Вощанюка — были в госпитале. Один из них — огромный белорус — румяный красавец рядовой Поливайко. Замполит похлопал его по плечу:
— Орел! В горах "Утес"{15} один таскает.
Сашка вслух восхитился солдатом, про себя думая о том, что он по сравнению с такими солдатами зелень сопливая. Поливайко смутился от похвалы и покраснел.
...Прошло полтора месяца. Теперь Сашка уже стал полным членом боевого полкового братства. Трижды ходил в рейды и успешно возвращался назад без потерь, приволакивая с собой различные трофеи, которые приходилось тащить на своих плечах ворчащим солдатам. Но приказ есть приказ. Сашка перезнакомился со всеми офицерами и прапорщиками, узнал, кто такой тот здоровенный прапорщик с двумя орденами, разбудивший его в первую ночь. А был он начальником продсклада полка, имел в штабе ТУРКВО крепкую руку и отирался в Афгане уже третий год, при этом умудрившись ни разу не отойти от расположения полка ни на метр. Дружил со строевой частью и ее начальником майором Стефанчуком, отъявленным трусом и негодяем, таким же дважды орденоносцем. Политотдел тоже любил вкусно поесть, так что старший прапорщик Веревкин жил красиво и безбедно, часто посещал "чекисток" и дуканы, набивая очередной чемодан "фирмой".
...Началась пора осенних рейдов. Батальон опять перебросили на затыкание дыр в Файзабад. В районе ответственности здешнего полка — уезде Кишим действовала самая крупная группировка в Бадахшане под командованием Абдул Вадуда. По разведданным его отряды насчитывали полторы тысячи бойцов. "Зеленые" тщетно гонялись за ними, и поэтому им в помощь выделили роту, которой командовал Сашка. Задача была предельно ясна: в ночь вытянуться в горы вдоль реки Мошхад, я с рассвета длинной ничью спуститься с гор, очищая небольшие ущелья и зеленку, прочесать несколько кишлаков, стоящих у реки. С другой стороны реки должна была поддержать бронегруппа, огнем подавляя духов на случай, если они окажут сопротивление или попытаются прорваться через Мошхад. Все было проиграно на топокарте и ни у кого не вызывало сомнений.
Батальон "зеленых" с ротой Сашки ушел в ночь, забрались в горы, залегли за грядой валунов. Сашка не спал, всю ночь находился на связи и к утру был готов двигаться вниз. Солдаты поеживались на предрассветном ветру, тщательно подгоняли снаряжение, нервно курили. Рассвет застал батальон на марше. Раскинув крылья густой цепи, люди шли молча, ожидая первых выстрелов и боя. Сашкина рота шла в центре. В бинокль Сашка увидел, как левое звено цепи спустилось в неглубокое ущелье, и сразу же оттуда ветер принес звуки выстрелов, но почти сразу все смолкло, и через несколько минут "зеленые" выбрались наверх и присоединились к батальону. Сашка связался с бронегруппой, но те еще не получали команду на выдвижение. Теперь с правой стороны завязалась заварушка и тоже быстро погасла. Показались широкие полосы зеленки. Сашка приказал роте залечь, афганцы сделали то же самое. Теперь оставалось только ждать разведчиков, которые вот-вот должны были появиться. Вскоре командир "зеленых" сообщил, что разведка вернулась. В зеленке есть духи, но немного, а вот к кишлакам не смогли даже приблизиться — стреляют. Продолжили спуск и ворвались ровной линией в заросли зеленки. Духи даже не пытались сопротивляться, быстро отходили к реке, ярко сверкающей и манящей вспотевших солдат своей прохладой. Впереди показались кишлаки. Бронегруппа еще не выходила. Сашка, чертыхаясь, сорвал с головы наушники радиосвязи и дал команду вперед.
На долю разведроты достался кишлак Намазга, ничем не отличающийся от таких же десятков кишлаков, виденных Сашкой. Такая же убогость и нищета: приземистые дувалы, глинобитные серые стены, но больше зелени от близости реки. Кишлак встретил роту плотным огнем. Еще только над гребнем небольшой сопочки повязалась голова командира первого взвода Криниченко, как пули хищно чмокнули его чуть ниже линии каски, и он покатился вниз, жутко выворачивая ноги и руки. Санитар кинулся к нему и начал рвать из сумки бинты и тампоны. А рота двигалась дальше, падая на брюхо, переползая вниз за спасительную кромочку дороги, идущей к кишлаку. Залегли у дороги. Сашка опять вышел на связь. Эфир рвали слова:
— Вперед, мать вашу! Вперед... Выбить духов...
И Сашка орал те же слова, перебегая от одной группы к другой. Люди не могли подняться под ураганным огнем. Приходилось ждать затишья.
Как только духи чуть успокоились, Сашка выскочил на дорогу и рванул к дувалам. За ним хлынула рота. Сашка не оглядывался назад, он был уверен, что люди пошли за ним и чувствовал их спиной. Его перегнал Поливайко с РПК в руках. Пулемет в его руках казался игрушкой, злобно рычащей, выплескивающей огненные струи. Духи очнулись и с новой силой лупанули по роте. Рухнул командир второго взвода, пули стеганули его ниже колен. Солдаты на мгновение застыли, готовые залечь тут же в пыли на голом месте. Но Поливайко, сменив коробку, хлестнул длинной очередью по дувалу, и пулемет духов заткнулся. Солдаты опять ринулись вперед, простреливая пространство перед собой, и некоторые уже просачивались в тесные улочки, а Поливайко все стоял один среди дороги и долбил из пулемета по верхней кромке дувала, не давая духам вести прицельный огонь. И все же горячая струя прошила его ноги. Поливайко упал, напрягая все силы, он откинул сошки пулемета и продолжал стрелять. Краем глаза он видел, как медбрат с двумя солдатами оттаскивали с дороги командира второго взвода и еще двоих раненых. Еще одна пуля ударила в спину Поливайко и, минуя позвоночник, вошла в почки. Боль резанула ослепляюще, но Поливайко сменил еще одну коробку и, уже погружаясь в беспамятство, нажал на курок. Рядом блеснул гранатный разрыв, взметая осколочно-пыльный вихрь. Пулемет замолчал, вызвав в умирающем мозгу Поливайко удивление. Мышцы продолжали давить на курок, но кисти, отсеченные осколками, безвольно повисли на РПК...
Бой смолкал у реки, изредка всхлипывая истеричными очередями. Духи ушли на другой берег Мошхада. Бронегруппа так и не подошла.
МИ-8 ввинчивался в воздух кандагарского аэродрома. Сашка сидел на алюминиевой скамейке и всматривался в теперь уже знакомые ориентиры. В его ногах лежали трупы погибших в этом рейде, накрытые плащ-палатками. Остатки первого взвода дремали. В хвосте вертолета глухо позвякивало трофейное оружие, за которым уходила та самая бронегруппа.