Секс сорок четвёртого года
Вот что, лейтенант Леня, промолвил начальник штаба полка, надо тебе маленько отдохнуть от боевых подвигов. А потому поезжай в армейские тылы, там передашь начальству эти вот бумаги, ясно? Ну и людей посмотришь, себя покажешь? Н-да, в этих местах красавиц пруд пруди...
Прогулка оказалась непростой. Пришлось долго, с пересадками пилить на неожиданных товарниках с непредсказуемыми остановками: ремонтировались разрушенные пути, да еще перешивали колею с западного на наш манер. Однако лейтенант доставил документы в срок, получил расписку, щедрый паек и заторопился в полк. По молодости еще не освоивший пословицу «Тише едешь дальше будешь», он неразборчиво перескакивал с поезда на поезд и надолго застрял на глухом полустанке где-то на границе Белоруссии и Украины. Долго не было слышно стука колес, а когда замедлил ход состав с балластом, Леонид, не искушая судьбу, вбросив в полураскрытую теплушку шинель и «сидор», запрыгнул туда сам.
Оглядевшись, лейтенант заметил, что он не один. На крупнозернистом песке, подстелив пальтишки, трофейные плащ-палатки, лежали, разметавшись во сне, молодые женщины. Почему-то он их пересчитал. Вышло восемь. «Ну как в припевке: восемь девок, один я». У лейтенанта заколодило дыхание: глаз не мог оторвать от доверчиво открытых плеч, разметавшихся волос, оголившихся ног... Поначалу воспринял их в целом, как групповой портрет, заметил, что они трудно работали на солнцепеке: лица, плечи покрывал крепкий, у иных в черноту, загар. Давно уже Леонид не встречал такой женской открытости: три военных года он встречался с полковыми девчатами замуфтанными в гимнастерки и шинели, а сближались они, становились подругами, а то фактически женами офицеров куда постарше его.
Леонид не мог оторвать глаз от внезапных попутчиц и тотчас отметил одну, самую красивую. Казалось, само солнце берегло ее, в отличие от остальных ее лицо, плечи и такие стройные ноги покрывал ровный золотистый загар. Во сне она мягко, по-детски улыбалась.
У Леонида перехватило дыхание.
Первой заметила появление офицера старшая и, вероятно, главная среди женщин, крутоплечая, плотная. Строго спросила:
Ты откудова взялся?
Касса закрыта, билетов не продает, нашелся лейтенант.
Та ты ежик, хохотнула она. Мне такие нравятся. Речь ее была распевной, мягкой. «Наверное, украинка». Попутчицы, позевывая, поднимались, одергивали изношенные платья, прихорашивались. Наступило неловкое молчание. Лейтенант заговорил первым:
Так вы на железке работаете?
Мантулим, ответила старшая. А ты кто такой, откуда? Москаль?
Так точно. Русский. Из-под Москвы. Зовут Леонидом. Можно Леней. А вас как?
Семеро засмущались, ответила старшая:
Меня Агриппиной... Гапой. Хохлушка. У нас тут разных кровей. Гляди, как стоят: Галя, Маша, Таня, Лида, Кристина, Ганна и я,-и, догадливо взглянув на гостя, завершила представление:
А эта дивчина Оксана, у нас кто Ксаной, кто Ксюшей зовет...
Они покраснели вместе Леонид и Оксана.
От нас ничего не утаишь... Та ты не гадай, что мы на тебя задивились. На сидор твой. Ишь якой гарный.
Действительно вещмешок был на редкость пузатым. В армейском тылу лейтенанта богато отоварили: четыре буханки хлеба, пять банок армейской тушенки, прозванной «вторым фронтом», да еще круг трофейной сырокопченой колбасы редкостное яство.
Зачем дело стало, подхарчимся, промолвил Леонид и шутливо пропел старый армейский сигнал: «Бери ложку, бери хлеб, и садися за обед».
Якой обед? С утра ни маковой росинки.
Леонид немецким ножом-штыком стал вспарывать консервы, резать хлеб, колбасу. При этом Оксана тихо промолвила:
Ой, да вы аккуратней, пожалуйста. Такой я и не видала.
А-а, встретившись с ней взглядом, лихо бросил Леонид, большому куску и рот радуется. Да водички нет.
Канистра целая! воскликнула Агриппина.
Сидя на степлившемся песке безбилетные пассажиры уписывали редкостные продукты за обе щеки. Женщины уже не стеснялись гостя, болтали, старались придвинуться поближе к нему. И Леонид подумал: «Как же легко сходятся незнакомые люди» и по простоте спросил:
Вы, наверное, в оккупации были, да? И сразу почувствовал отчуждение. «Какой же я дурак. Знаю ведь, как подозрительно относятся к тем, кто находился на территории, занятой врагом. Допрашивают, передопрашивают... Ишь дубина, незваный особист».
Та, были под немцем, зло ответила старшая. На всю жизнь клеймо. Не мы же остались, нас оставили... Фильтрацию эту прошли, -и, указав на воткнутые в песок большие совковые лопаты, закончила: Вот они нас и фильтруют... от восхода до заката.
Воцарилось молчание. Но вскоре вкусная, обильная еда и виноватый вид лейтенанта растопили ледок. А после позднего ужина потянуло всех к тихой, душевной беседе. Но речи речами, а взгляды молодых женщин все чаще останавливались на попутчике, ласкали юношеское лицо, широкие плечи, крепкую грудь. А он и не замечал ищущих глаз, потому что подолгу глядел на нежную Оксану. Ему хотелось назвать ее Ксаной, Ксюшей...
Завечерело. В углах вагона сгустилась темнота. Мерное постукивание колес навевало сонливость. Речи иссякли.
Вот що, девки, порубали, побалакали, пора и ухо давить, скомандовала старшая. Чуть свет лопаты к бою. Бери больше, кидай дальше. Так-то... Этот угол наш, тут и постелимся.
И, поглядев на гостя, продолжила: А тебе, командир, вот что скажу. Нас восемь, мужик один. Бог послал за нашу простоту. Ты всем глянулся... Краска залила лицо Леонида.
Ишь зарделся, как панночка. Али не понял, что голодные мы на мужиков... Но тебя не неволим. Сам выбирай... А то, криво усмехнулась, разыграем, кому достанется...
Говорила с горечью от одиночества и тоски. Да Леонид и сам понимал их, обойденных судьбой. Думал так, а смотрел неотрывно на Оксану, любуясь голубизной ее глаз, нежными ямочками на щеках, думалось ланитах, высокой грудью, стесненной застиранным платьицем.
Да уж ладно, промолвила Агриппина, ясно, кто тебе люб Ксюша... А вы, девицы, идите на свои места согласно купленным билетам. Молодым пора на покой. У командира шинель, Оксана возьмет мою плащ-палатку, что от фрицев осталась. Да идите, стелитесь в том углу... Повинуясь команде старшей, женщины встали. Иные ворчали: «Тебе бы, Гапка только командовать. Нам, выходит, и доли нет». «Пусть он сам выбирает». «Да Ксеня и сама не пойдет, скромная она».
Но девушка гордо оглядела подруг и, словно повинуясь ее взгляду, они смолкли. Оксана взяла у старшей плащ-палатку и посмотрела на Леонида, приглашая следовать в отведенный им угол вагона. Подхватив шинель, Леонид пошел за ней.
Ну, прикрикнула Агриппина, укладывайтесь все. Шнель, шнель... И глаза на молодых не таращить. Ксения заботливо расстелила плащ-палатку, оглаживая ее как домашнюю простыню. Стоящий рядом Леонид испытывал сложные чувства: волнующую гордость, ведь девушка сама выбрала его, неловкость от колючих взглядов ее подруг и поднимающееся в душе ожидание неизведанного. Но понял, что его затянувшееся молчание нелепо, попытался пошутить:
Ксюша, впервые назвал ее, как хотел. Да ведь нам с тобой одной шинели хватит, она ведь и перина, и одеяло, и подушка, одна за все...
Ладно уж, ответно улыбнулась она, простынка моя, одеяло твое, и улеглась на плащ-палатку, оставляя для него место. И вот они оказались рядом, лицом к лицу, их дыхания смешались. И в первые минуты все это показалось Леониду простым, словно домашним. Но прошли минуты, и возникло волнение, беспокойство. А вскоре будто ток пробежал по его телу и пресеклось дыхание. Он еле сдерживался от острого желания обнять, прижать к себе девушку. Но вдруг она сама придвинулась к нему и погладила его шершавой и нежной ладонью по щекам, по плечам, по груди, лаская и успокаивая. И он глубоко вздохнул и благодарно повторил ее движения, удивляясь и радуясь гладкости ее щек, шелковистости волос. Задышал спокойнее, глубже.
Но прошли минуты тихой ласки, и снова бурный ток крови взорвал его сдержанность, и он, почти теряя сознание, с силой гладил, стискивал ее крепкую грудь, бедра, живот; мужской инстинкт приближал его жадные, ненасытные руки к, казалось, неотвратимому... Но девушка, совершенно не сопротивляясь, нежно лаская его, остановила бешеный порыв. Чем? Кто знает может, открытостью, беззащитностью, искренней и наивной верой в свою силу и власть над ним, а может быть, беспредельным доверием, смирила его, вернула к неспешной нежности. Казалось, что все созрело для последнего шага страсти, кипела кровь, стучало в висках. Но молодой человек, уже не юноша, еще не мужчина, послушался, повиновался уже не девочке и еще не женщине. И он услышал тихие, как шелест, еще не слыханные им слова:
Милый... Хороший... Мой.
И он отвечал: Милая... Самая красивая... Нежная...
Несчитанное время длилась эта сжигающая близость, сдерживаемая страсть. А под утро, утомленные ласками, не размыкая объятий, они заснули. Разбудила их тишина, сменившая стук колес и громкие голоса Агриппины и подруг.
Эй, молодые, кончай ночевать! Эх и жалко вас будить, да робить надо.
Глянь, как парень девицу умаял.
Может, она его, ха-ха-ха!
Эх, хоть одной досталось. Мне бы так...
Выходи, командовала старшая. Лопаты на плечо, и вдруг мягко, тихо спросила:
А хорошо ли, ребята, вам было?
Леонид и Оксана взглянули друг на друга, и их лица разом заполыхали ярким румянцем. Первой нашлась девушка.
Все, все хорошо было, тетя Гапа, твердо и радостно ответила она.
Да, да, очень, очень хорошо... все, все, подтвердил лейтенант.
... Боже мой, как глупы и непоправимы бывают иные поступки. Ведь он и адреса у Ксении не спросил.
Только Леонид вслед за женщинами оста вил вагон с балластом, как на соседнем пути притормозил воинский эшелон, и, мигом вспомнив о своем опоздании в полк, он запрыгнул на проходящую рядом платформу. Эшелон ускорил ход, и спустя минуты Леонид едва различал Ксюшу в разноцветной женской стайке.
«Адрес? ударила в голову мысль. Ее адрес?»
Много лет и десятилетий прошло с тех пор, а он все вспоминает ту неповторимую нежность и ласку в товарном вагоне летней ночью сорок четвертого года. А с годами вспоминает все чаще и чаще.