Глава первая

1

По улице, рыча моторами, шли тупорылые машины. В кузовах с автоматами на коленях сидели сонные немцы. На ухабах грузовики подбрасывало, и гитлеровцы подпрыгивали на скамьях, мотая головами.

Утреннее солнце ослепительно вспыхнуло в разрыве между розовыми облаками. Залоснились солдатские каски и автоматы. Едкий валах отработанных газов заглушил пьянящий аромат жасмина, который буйно цвел под окном. Сидя на заборе, Ваня Дорофеев мрачным взглядом провожал каждую машину.

Колонна прошла, но еще долго оседала рыжеватая пыль на густую зелень садов, Ваня потер пальцем под носом, медленно, весь напрягаясь, открыл рот и чихнул в обе ладони. Опасливо оглянулся на бабушку, которая копалась возле дровяного сарайчика, и соскочил с забора на улицу.

Где-то на станции жалобно закричал паровоз. Словно угрожая ему, ударил пулемет. Ваня с тревогой прислушался к его злобной очереди и торопливо зашагал в конец улицы. Туда, где угрюмо стояли кирпичные коробки домов, через окна которых просвечивала голубая пустота неба.

После одного из первых налетов гитлеровских бомбардировщиков от целого квартала остались только горы щебня, битого камня и кирпича. Кое-где возвышались до половины разрушенные стены. Проходя мимо одной из них, Ваня увидел извилистую трещину, которая змеей ползла вверх, разделяя стену на две равные части. Он удивленно покрутил головой, поражаясь, как это стена еще держится. Казалось, ткни ее пальцем, и она на глазах с грохотом развалится на куски. Представив себе такую картину, Ваня невольно ускорил шаг, чтобы подальше отойти от этого опасного места.

Ловко перепрыгивая через щели, обходя завалы, иногда исчезая в развороченных пастях подвалов, он наконец очутился у одинокой, изгрызенной осколками трубы. Косые лучи солнца зажигали желтым огнем подтеки расплавленного стекла в руинах. Легкий ветерок сухо шелестел обрывками цветастых обоев.

Оглядевшись по сторонам, Ваня заложил два пальца в рот, пронзительно свистнул. Галка, сидевшая на трубе, испуганно рванулась вверх. Ваня удовлетворенно хмыкнул, следя за ней глазами, набрал полную грудь воздуха и свистнул еще раз.

Ответа не было.

— Ну, елки зеленые, опять подводят! — сердито проговорил Ваня. — Не иначе как дрыхнут. Погодите, сони, вы у меня попляшете.

Он постоял несколько минут, почесал в раздумье вихрастый затылок. Потом начал осторожно спускаться в зияющий пролом. Когда-то здесь стоял огромный дом, под которым находилось глубокое подземелье. Но после бомбежки от здания остались только остатки стен, гора размолоченного взрывом кирпича да вот этот круглый пролом, круто уходящий вниз.

Ваня спустился в него и осмотрелся. Посреди подземелья лежала выгнутая дугой тавровая балка. Ваня сел на нее. Горьковато пахло известкой. От кирпичей тянуло прохладой. Вокруг была могильная тишина.

Ваня задрал голову вверх и подумал, что еще не скоро солнечные лучи заглянут в эту каменную яму. Ребята или спят еще, или их задержали дома родители. Надо подождать, пока солнце не доберется до того ржавого железного прута, который торчит над головой. Ребята придут, так как была твердая договоренность.

Тихонько насвистывая, Ваня начал разглядывать черные отверстия, которые таинственно смотрели на него со всех сторон. "Куда они ведут? Ого! И сколько же их здесь! А вон та дыра такая широкая — даже вдвоем сразу можно пролезть. Посмотреть, что ли?"

Ваня вскочил, шагнул к дыре и просунул голову в холодный мрак подземелья. В то же мгновение кто-то цепко схватил его за шиворот, рванул вверх.

От ужаса Ваня весь сжался.

— Ты что здесь делаешь? — злобно прозвучало у него над ухом. — Чего молчишь? Язык проглотил? Я у тебя спрашиваю!

Как выхваченная из воды рыба, Ваня глотнул ртом воздух. Открыл глаза, увидел запыленные немецкие сапоги с короткими голенищами и почувствовал, как похолодело внутри.

Рука, держащая его, ослабла. Ваня резко повернул голову.

Над ним стоял Андрей Рогуля. Тот самый, которого все ребята из близлежащих улиц прозвали Цаплей.

— А-а, старый знакомый! — Андрей засмеялся. — Сеньор, примите мои извинения! Как живем-можем?

— Ты чего пристаешь? Еще и за шею хватается! За свою хватайся! — тяжело дыша, со злостью сказал Ваня. И отскочил в сторону. — Цапля длинноногая!

— Ваша светлость, будем считать, что слово "цапля" вы произнесли не подумав, — поднял голову Андрей. — А?

— Чуть не задушил...

— Герцог, а вам не кажется, что вы чрезмерно любопытны? — Андрей согнал с лица усмешку и в упор глянул на Ваню. — Советую не лазить туда, куда вас не просят.

— А что, это твой дом? Твой, да?

— Нет, сударь, не мой, — сказал Андрей, не сводя с Вани колючего взгляда. — Между прочим, уважаемый, имею к вам один резонный вопрос. Потрудитесь объяснить, что вы здесь делаете?

— Песни пою, — буркнул Ваня.

— А если серьезно?

— Своих хлопцев ожидаю. А ты — за шею... — с досадой пробормотал Ваня. — Не идут чего-то. Видать, проспали. Мы за город рванем.

— Зачем?

— А тебе какое дело?

— Откровенно говоря, никакое. И тем не менее я хочу дать вам совет. Всем известно, что пуля — слепая дура. Это к тому, что экскурсия за город — теперь штука довольно опасная, — снисходительно сказал Цапля. — Советую тебе и твоим мушкетерам переключиться на ближние сады и огороды.

— Он со-ве-етует... — задетый за живое, сказал Ваня. — Без советчиков обойдемся!

— Между прочим, как шея? — с иронией поинтересовался Андрей.

— Издеваешься, да?

— Нет, милейший, просто сочувствую.

Андрей Рогуля спокойно сел на согнутую балку. Вытащил пачку немецких сигарет, встряхнул ее. Ловко чиркнул зажигалкой, прикурил.

Ваня, стоя на безопасном расстоянии, исподлобья следил за ним и злился на себя за внезапно пережитый страх. Цапля схватил его за шиворот, а он едва не сомлел от страха. Хорошо еще, что ребята этого не видели.

Ваня решительно подошел к Андрею и с независимым видом сел рядом.

— Дай и мне, — с вызовом сказал он. — Не жмись.

— Вы что-то сказали? — вскинул брови Рогуля. — Простите, не понял.

— Дай закурить.

— На! — Андрей сунул под самый нос Вани кукиш. — Устраивает?

Ваня от неожиданности отшатнулся, захлопал глазами. Отскочил в сторону, схватил обломок кирпича.

— Ну-ну! Не так бурно, герцог! У вас серьезный природный недостаток — отсутствие юмора. Шутку надо уметь ценить. Между прочим, хвататься за кирпич весьма не этично. Это говорит о пробелах в вашем воспитании. — Андрей насмешливо прищурился. — Вот что, сеньор. Есть предложение покинуть эту мрачную пещеру. Давай "вира помалу" отсюда, как говорят моряки.

Андрей потушил каблуком окурок, встал. Все еще злясь на него, Ваня отбросил обломок кирпича. Рогуля шагнул к нему, примирительно похлопал по плечу и молча полез по щебеночной осыпи вверх.

— Стой!

— Назад!

— Ни с места!

Андрей вздрогнул, быстро сунул руку в правый карман. Наверху, прямо над ним, стояли четыре паренька. Каждый был вооружен увесистым куском кирпича. Губы Рогули дернулись.

— Твоя боевая дружина? — медленно повернулся он к Ване.

— Моя.

— Чего доброго, они мне без всякого на то основания голову проломят, а? — с издевкой спросил Андрей. — А может, ты смилуешься над бедным студентом и оставишь меня живым? Обещаю, что после войны, когда я закончу институт и приду учительствовать в твою школу, двоек по поведению у тебя не будет.

Ваня едва сдержал себя, чтобы не ответить на насмешку Андрея оскорблением. "Студент нашелся! — раздраженно подумал он. — Год проучился в институте и нос задирает. Болтун длинноногий!"

Ваня выпрямился, глянул вверх.

— Хлопцы! — с гримасой досады крикнул он. — Пропустите его!

Вылезая из ямы и посматривая на широкую спину Цапли, Ваня напряженно думал: "Откуда он здесь взялся? Как из-под земли выскочил. Неужели сидел в каком-нибудь коридоре подземелья?"

— Слышь, Андрей, а чего ты сюда залез? — невинно спросил он Рогулю.

— Э-э, герцог... Куда только не занесут глупые ноги человека... — натянуто засмеялся Андрей. — Пути господни неисповедимы...

Ваня недоверчиво посмотрел на его обветренное загорелое лицо и отвернулся. "Хитрый, как лиса, — подумал он. — Слова какие выдумывает: герцог, сеньор... Умник, елки зеленые, нашелся!"

— Салют! Благодарю вас, мушкетеры! — насмешливо сказал Андрей и вытащил руку из кармана. — Я ваш вечный должник. Гутен таг, простите, ауфвидерзеен!..

2

Ваня следил за Андреем, пока его долговязая фигура не исчезла среди развалин. Затем повернулся к друзьям.

— Проспали? — сердито спросил он. — А вчера же договорились: едва покажется солнце — быть тут.

— Это все из-за Генки, — ответил за всех Вася Матвеенко. — Он мамочки своей побоялся.

Гена Гуринок виновато опустил голову. Ожидая его, ребята целый час просидели под забором. А он не мог выбраться из дому, потому что мать не сводила с него глаз.

— Я только к двери, а она — за ухо! Так я через окно выскочил, — оправдывался Генка, поправляя очки. — Еще же совсем рано. Успеем...

Ваня ожег его уничтожающим взглядом, молча повернулся и начал выбираться из развалин. Друзья двинулись за ним. Последним, поминутно спотыкаясь, плелся Гена Гуринок.

Ваня перепрыгнул через ствол вывернутого снарядом клена и, заметив на телеграфном столбе скворца, выхватил из кармана рогатку. На ходу поднял камешек, растянул тугую резину, но, вдруг передумав, отвел руку в сторону и выстрелил в зеленую крону липы, которая росла рядом. Камешек со свистом прошил листву, ударился в сук и отскочил на дорогу. Обмотав красную резину вокруг ореховых рогулек, Ваня сунул свое испытанное оружие в карман залатанных брюк.

— Вот если бы найти настоящие пистолеты! — сказал Гриша Голуб. — Мы бы тогда... А то только из рогаток по скворцам...

— Ну, положим, найдешь ты их, — с сомнением посмотрел на него Гена Гуринок. — А дальше что?

— Что-что! Известно что! — весь загорелся Гриша Голуб. — Засады бы устраивали на немцев!

— Он устраивал бы... Он будет устраивать засады!.. Ха! — ухватился за тощий живот Вася Матвеенко. — Денис Давыдов нашелся! Ой, умора! Ой, умру!

Краем уха Ваня слушал разговор друзей, а сам думал о своем. "Цапля задается, что взрослый. Еще и фигу сунул, дятел длинноногий! Думал, смолчу ему... В гробу я видел твою сигарету! Нужна она мне, как зайцу стоп-сигнал. Хотел просто дым кольцами пустить. А он, елки зеленые, под нос сует! — распалял он себя. — Ничего, ничего. Пусть я малолеток. Ладно, мы еще посмотрим! Ты думаешь, я такой дурак? Не-ет, я хорошенько разглядел, что ты в кармане прятал. Пистолет..."

— А ты не смейся, Васька, — с укоризной говорил Гена Гуринок. — Может случиться, что и в засадах сидеть будем. Очень даже возможно.

— Ой, умру! Молчал бы уже. — Выжидающе поглядывая на друзей, давился смехом Вася Матвеенко. — Ха! Это тебе не в шахматы играть! Голова в клеточку! Ты же винтовку в руках не удержишь!

— Тебе, Васька, в цирке клоуном быть! — бледнея, сказал Гена. — Дурак ты набитый!

— Он у меня сейчас допрыгается! — с угрозой сказал Гриша Голуб. — Я его быстренько угомоню.

— Ха! Видели мы таких!

— Увидишь, увидишь, — зловеще пообещал Гриша. — Только, чур, потом не плакать...

Ваня оглянулся. Редкие дымы буравили небо над городом. Туда ползла, постепенно суживаясь, сверкающая лента Двины. Над ней едва уловимо дрожало голубое марево.

Ребята шли крутым берегом реки. Горячей синевой обволакивало землю небо. Неподвижный воздух словно звенел от неутомимых жаворонков. Изредка, со своей извечной щемящей тревогой, кричали чибисы.

Подошли к могучей вековой сосне, вершина которой, казалось, добралась до самого неба. Бронзовый ствол был безжалостно исковеркан пулями и осколками. Из ран сочились янтарные слезы.

— Здесь они отбивались, — вполголоса произнес Гена Гуринок. — Стояли до последнего...

Ему некто не ответил. Друзья невольно замедлили шаги, притихли. В развороченные окопы смотрело солнце. Вокруг стояла мертвая тишина.

Все чаще начали попадаться припорошенные иглицей гильзы. Гришка Голуб, который шел рядом с Ваней, изредка нагибался, надеясь найти целый патрон. Стреляные гильзы тихо позванивали под его рукой.

Впереди показалась желтая извилистая траншея. Над ней торчал заостренный, как кинжал, ствол расщепленной снарядом сосны. Вторая половина дерева лежала на земле. Когда подошли ближе, с бруствера лениво взлетел старый ворон и, плавно описывая круги, опустился на острую вершину дальней ели.

Стоя на песчаном бруствере, Ваня тяжело вздохнул. "И почему это не берут на войну нас? — с горечью подумал он. — Разве бы мы хуже взрослых воевали? И Генка Гуринок, и Гришка Голуб, и Васька Матвеенко, и Митька Тарас..."

Ваня вспомнил, как они собрались в саду и дали клятву вредить гитлеровцам где только будет возможно. Первая операция была неудачной. Ваня решил разузнать, что охраняют немцы в доме их бывшей учительницы. Сама Анна Адамовна исчезла из города вскоре после прихода гитлеровцев. Немецкие солдаты, забив досками окна, несколько дней подряд возили в дом какие-то ящики. Затем повесили на двери огромный замок и выставили часового.

Ваня долго ломал голову над тем, как пробраться в дом. И вот однажды утром, сидя на нагретом солнцем крыльце и глядя, как из печной трубы соседа поднимается в небо спираль сизого дыма, он вдруг встрепенулся и радостно вскочил на ноги. "Печная труба! — просияв от радости, подумал он. — Надо попробовать залезть в дом через трубу!"

Они выбрали темную, безлунную ночь. Вместе с Генкой бесшумно взобрались на крышу, крытую гонтом. Затаившись за трубой, долго прислушивались к шагам часового внизу. Немец от скуки напевал что-то незнакомое, но веселое. Толчком локтя предупредив Генку, который держал в руках веревку, Ваня начал осторожно спускаться в черную дыру. Удушливая тьма окружила его. За шиворот сыпалась сажа. Ваня упорно опускался все глубже. Внезапно веревка ослабла, и он, не удержавшись ногами о стенку дымохода, скользнул вниз. Резко и больно сдавило плечи. Он рванулся, напряг мускулы, но узкие стенки дымохода, словно тисками сжали его еще сильнее. Судорожно хватая ртом прогорклый воздух, Ваня понял, что попал в ловушку. Леденея от ужаса, он все же боялся подать голос.

Гуринок дернул несколько раз за веревку — не поддается. Почувствовав неладное, Гена сжал зубы, весь напрягся и рванул веревку изо всех сил.

Ваня и сейчас поражается: откуда у Генки, такого хилого и болезненного с виду, нашлись силы, чтобы вытащить его из дымохода...

— Их, видимо, танками...

Ваня вздрогнул от голоса Гены Гуринка и осмотрелся по сторонам.

Вся земля вокруг была изрыта гусеницами танков.

3

— Наши здесь так немцам дали, что только держись! — убежденно сказал Ваня. — Но фашисты пустили на них уйму танков. Вон сколько следов на земле.

— Ага. А без танков ни за что не одолели бы, — согласился Гена Гуринок. — Ни в какую.

Ваня и Гена соскочили в глубокую траншею и побрели по ней в ту сторону, где торчал искалеченный ствол сосны. Гришка Голуб, Вася Матвеенко и Митька Тарас двинулись в противоположном направлении.

Солнце стояло над головой, освещая неровное дно траншеи, густо запорошенное иглицей. Из-под нее выглядывали блестящие медные гильзы. Иногда под ноги попадались консервные банки, бурые куски бинта, солдатские обмотки.

Траншея вильнула вправо, и Ваня увидел, что дальше она вся разворочена взрывами, завалена сосновыми сучьями. Пробираясь через них, неожиданно заметил среди обломанных ветвей что-то блестящее. Он нагнулся и начал отбрасывать сучья, густо пахнущие смолой и липнувшие к ладоням.

— Генка, смотри! — еще не веря своим глазам, возбужденно закричал Ваня. — Винтовка!

Отбросив сосновые ветви, они вытащили свою находку, и принялись тщательно осматривать ее. Ваня отвел затвор назад — из магазина, блеснув на солнце, вылетел патрон. Гена Гуринок наклонился за ним и увидел, что из песка торчит кончик граненого штыка. Гена ухватился за него, потянул. Штык не поддавался.

— Вань, ты чего стоишь? — засуетился от волнения Гена. — Помоги!

Только теперь Ваня заметил находку друга. Положив свою винтовку на сосновые ветви, он начал торопливо растаскивать кучу сучьев. Гена лихорадочно отгребал руками песок. Из него высунулось дуло второй винтовки.

— Ур-ра-а! — восторженно заорали друзья.

Через некоторое время они с восхищением клацали затворами и целились в неподвижного ворона, который по-прежнему сидел на вершине дальней ели.

— Надо стволы прочистить, — наконец успокоившись, рассудительно сказал Ваня. — А то туда песку насыпалось. Может разорвать, если выстрелишь. Пошли поищем бинта.

Он забросил ремень за плечо и пошел по траншее.

Приклад едва не цеплялся за землю и при каждом шаге больно бил его по ноге. Но Ваня не обращал на это внимания. Радость распирала грудь: ведь у него не ерунда какая-нибудь за плечами, а самая настоящая боевая винтовка!

От траншеи резко в сторону вел узкий ход. Ваня повернул в него и, пройдя метров пять, разочарованно остановился. Дорогу ему преграждала вершина сосны. Ваня подошел ближе, наклонился и развел упругие клейкие ветви. Прямо перед собой увидел наполовину заваленный вход в блиндаж.

Сзади, тяжело сопя, подошел Гена Гуринок.

— Айда глянем, — предложил ему Ваня. — Может, и там чего найдем.

Они приставили винтовки к стенке окопа и по одному пролезли в узкий лаз. В блиндаже было темно, пахло смолой. Друзья несколько секунд стояли неподвижно, привыкая к прохладному мраку. Постепенно в темноте начали проступать очертания нар, дощатого стола и каких-то ящиков.

Ваня выставил руки вперед, сделал шаг, второй. И тут же споткнулся. Он осторожно присел, ощупал землю. Пальцы дотронулись до чего-то холодного, металлического.

— Винтовка! — радостно вскрикнул Ваня. — Генка, глянь, я еще одну винтовку нашел!

Гена Гуринок бросился к нему. Внезапно зацепился за невидимое препятствие и растянулся на земле.

— Вань, где ты?.. Я очки потерял... — растерянно забормотал он. — Они могли разбиться. Очень даже вполне возможно...

— Дай руку. Здесь я.

— Не надо руку, Я уже нашел очки. И, кажется, они совсем целые...

Ваня обошел его, сунул винтовку в лаз, через который они проникли в блиндаж, вернулся назад. Постоял, вновь привыкая к темноте, и начал тщательный осмотр солдатского жилья.

На нарах рядом с плащ-палаткой лежала еще одна винтовка. В земляной нише Ваня обнаружил два цинковых ящика с патронами, Ваня передавал свои находки Генке, который тут же выволакивал их наверх. Когда в блиндаже ничего заслуживающего внимания не осталось, они, жмурясь от яркого солнца, выбрались в траншею.

Через час все пятеро собрались под изуродованной снарядом сосной. Гриша Голуб и Митя Тарас также пришли не с пустыми руками — у каждого было по винтовке. Удача обошла одного Васю Матвеенко. Он с нескрываемой завистью смотрел на ребят. Заметив это, Ваня дал ему одну из найденных винтовок. Вася просиял.

Ребята не могли натешиться своими находками. Перебивая друг друга, захлебываясь от волнения, они делились впечатлениями. Когда волнение улеглось, Гриша Голуб не совсем уверенно предложил:

— Давайте постреляем, а?

— Это можно, — подумав, согласился Ваня. — Васька, у тебя пятерки по рисованию были?

— Ха! Разве только по рисованию?

— Ладно, ладно, задавака! — оборвал его Ваня. — Бери карандаш и изобрази вон на той картонке фашиста. Мы его сейчас расстреливать будем.

— Есть, товарищ командир!

Вася Матвеенко козырнул и стремглав бросился выполнять приказ. Он долго и старательно — даже кончик языка высунул, — рисовал голову в каске.

— Фашист такой, что только целься! — вернувшись, похвалился он. — Мне за это первому выстрелить дайте! Я хочу из Гришкиной, у него новенькая.

— Еще чего не хватало! — передернул плечами Гриша Голуб. — Винтовок хватает, одна даже лишняя.

— Стой! — поднял руку Ваня. — Ну-ка! Положите винтовки! Будем стрелять из одной. По очереди. А то еще поубиваем друг друга. Первым начнет Генка. Бери мою. Заряжай.

— Заряжать? — Гена Гуринок беспомощно повертел в руках тяжелую винтовку. — А как это делается? Я не умею...

— Ну ты даешь, елки зеленые! Дай сюда. Смотри. — Ваня дослал патрон в патронник. — Теперь ложись и хорошенько целься.

Гена Гуринок долго жмурился, вздыхал. Наконец закрыл глава, отвернул голову в сторону и с отчаянной решимостью нажал на курок. Грохнул выстрел. Приклад резко толкнул Гену в плечо. С носа на песок слетели очки. Ошеломленный Генка лежал на земле, моргая близорукими глазами. Ребята дружно захохотали.

— Ух, как ба-бахнуло! — смущенно улыбнулся стрелок, водружая свои очки на прежнее место. — Даже в ушах звенит!

Ваня прислушался к эху, которое все еще перекатывалось по лесу, и с тревогой сказал:

— А что, если немцы налетят? Переловят нас как слепых котят...

— Ха! Да они сюда носа не сунут! — пренебрежительно сказал Вася Матвеенко. — Давай, Генка, винтовку. Моя очередь.

Его уверенность немного успокоила Ваню. Но после каждого выстрела он с опаской посматривал в сторону города.

Стреляли долго. По очереди бегали смотреть мишень. Теперь друзья не смеялись над Геной. Он уже не закрывал глаза, когда нажимал курок. И после пятого выстрела первый попал в цель.

— Ха! Чего здесь удивительного? Он же четырехглазый! — презрительно плюнул себе под ноги Вася Матвеенко. — Пусть попадет без очков!

— И почему ты такой дурной, Васька? — подошел к нему Ваня. — Завидовать — завидуй, но оскорблять... Смотри! Ты меня знаешь...

— Чего? Чего ты? — отступая от него на безопасное расстояние, зачастил Вася Матвеенко. — И пошутить уже нельзя, да?

— Как ты так умеешь? — насмешливо сощурившись, шагнул к нему Гриша Голуб.

— Что умею? — не понял подвоха Вася Матвеенко.

— Бегать, — многозначительно пояснил Гриша. — Бежишь, а сам назад смотришь. И как ты только не упадешь? У тебя вроде глаз на затылке нет, а?

— Сострил, — хмыкнул Матвеенко. — Поду-умаешь...

— Подумай, подумай.

Обиженно засопев, Вася Матвеенко отошел в сторону и демонстративно сел к ребятам спиной.

Солнце клонилось к западу. От деревьев стали вытягиваться на земле длинные тени. Посмотрев на небо, Ваня поднялся и решительно сказал:

— Все, хлопцы. На сегодня хватит. Пора домой.

— Давайте сюда каждый день приходить, а? — предложил Гена Гуринок. — Стрелять научимся.

— А кто же против, — поддержал друга Ваня, — Только надо каждый раз на опушке часового ставить. А то, как налетят немцы, добра не жди. Пошли винтовки и патроны в блиндаж спрячем.

4

Теплый ветерок из-за реки дохнул ароматом луговых цветов. Тревожно зашумели листвой кусты. На стволах сосен, стоящих на самом берегу, сухо зашелестели лоскуты тонкой, прозрачно-розовой на солнце коры. Казалось, что сосны, покачиваясь в вышине, пытаются разогнать остро-зелеными вершинами знойную синеву неба.

Ровное зеркало Двины покрылось густой сверкающей рябью.

Ребята молча шли берегом, который зарос переспелой травой, разбавленной ромашками и медуницей. Перелетая с цветка на цветок, гудели неугомонные пчелы, басили неуклюжие шмели. Ничто не напоминало о войне. Но Ваня знал, что война рядом. Безжалостная и кровавая, она притаилась там, где вдали коптили небо зловещие городские дымы.

Ваня глубоко вздохнул и почему-то вспомнил свою первую встречу с гитлеровцами. Они появились во дворе неожиданно. Было их трое. Повесив на забор автоматы, разлеглись в теньке под сливами. Старший, с поседевшими висками, подозвал бабушку, вытащил из ранца консервы, хлеб и попросил:

— Матка, я — это, — показал он на консервы и хлеб. — Ты — яйка. Гут?

— Гут, гут! — испуганно согласилась старуха. — Я сейчас, я вот только в сарай сбегаю.

Она вынесла в подоле засиженные курами яйца и несмело остановилась возле пришельцев.

— Вот все, — робко забормотала она. — Нету больше. Ей же богу, правду говорю.

— О-о, гут! — вскочил с травы гитлеровец и начал перекладывать яйца в пилотку. — Отшен гут, матка!

Остальные солдаты зашевелились, сели. Седой едва не силой сунул бабушке в руки консервы и хлеб.

— Да на кой ляд мне харч? — вконец растерялась старуха. — Не надо мне вашего...

— Гут, матка, — улыбаясь, немец похлопал бабушку по плечу. — Ка-ра-ше!

Он опустился на колени, осторожно положил на землю полную пилотку и начал делить яйца на три равные доли. Затем, задрав головы, немцы с наслаждением пили их, посыпая солью. Покончив с яйцами, двое разлеглись на траве, а третий, самый молодой из них, аккуратно завернул скорлупу в газету, лег на спину, заложил ногу за ногу и заиграл на губной гармошке.

Ваня вышел из сеней, откуда наблюдал за немцами, и сел на крыльце.

— Киндер, ком! — весело поманил его пальцем седой. — Шнэль, шнэль!

Ваня встал, подтянул штаны и нерешительно подошел к немцам. Седой вытащил из ранца плитку шоколада и, обнажив в улыбке золотые зубы, подал Ване.

— Немецкий зольдат киндер найн пуф! пуф! — покровительственно сказал он. — Киндер гут.

Ваня откусил кусок шоколада и усмехнулся. "Ничего себе, но наш куда вкусней", — притворно улыбаясь, подумал он.

Слушая, как молодой солдат наигрывает на губной гармошке, Ваня с интересом разглядывал автоматы, висевшие на заборе. Старший немец проследил за его взглядом и сердито помахал пальцем. Ваня с равнодушным видом отвернулся, посмотрел в конец огорода и обомлел.

По борозде, над которой сгибали желтые головы подсолнухи, осторожно пробирались три красноармейца. "Идут прямо на немцев! Куда же вы?!"

Ваня ринулся к дровяному сараю, испуганно замахал руками.

— Назад! — закричал он. — Немцы!

От гулкой очереди заложило уши.

— Русиш швайн! — услышал Ваня злой голос и оглянулся.

Седой немец, стоя на коленях, строчил из автомата. Два красноармейца, взмахнув руками, упали в картофельную ботву. Третий рванулся к соседнему саду, мелькнул среди яблонь и исчез...

Вспомнив все это, Ваня сжал зубы, вздохнул. И только сейчас заметил, что они идут по городской улице.

Солнце зашло.

Жуткими, молчаливыми были руины. Кое-где сиротливо торчали печные трубы. На одной из них сидел, осторожно поглядывая по сторонам, белый голубь. Белоснежная птица, сиротливо примостившаяся на черной, расколотой взрывом трубе, которая мрачно возвышалась над грудами мертвых развалин, так поразила Ваню, что он невольно замедлил шаг. На соседней улице вдруг грохнул выстрел, послышались истошные крики. Голубь рванулся в спасительную высоту.

— За мной! — сразу забыв о нем, скомандовал Ваня.

Друзья бросились за ним. Прямо через развалины выбрались на Свободную улицу и остолбенели. По булыжной мостовой двигалась колонна военнопленных. Гитлеровцы с овчарками на поводках шли по сторонам и охрипшими голосами подгоняли красноармейцев. Изможденные, окровавленные пленные с трудом переставляли босые ноги. Шли по трое-четверо, поддерживая друг друга.

Ваня вцепился в плечо Гены Гуринка. "Как же такое произошло? — с отчаянием подумал он. — Идут и идут. Неужели столько сразу сдалось в плен? Елки зеленые, а раненых сколько!.. Куда их гонят?.. "

К полуразрушенной стене у самого края улицы вдруг рванулся долговязый пленный. Мелькнул и словно растворился среди камней. "Неужели показалось? — вздрогнул Ваня. — Нет, не может быть! Я даже заметил, что у него рука перевязана. Елки зеленые, куда же он делся?"

Ваня с удивлением уставился в развороченную стену. Едва заметно колыхалась ржавая жесть над проломом, в котором исчез пленный. Остановившись, на нее подозрительно смотрел коренастый эсэсовец. Собака рвалась из его рук в развалины. Немец уже начал раскручивать поводок, но в это время за его спиной упал от изнеможения пленный. Гитлеровец резко повернулся, шагнул к нему. Пленного поспешно подхватили под руки товарищи. Немец двинулся за ними, потянул за собой овчарку.

Стучали по камням кованые сапоги эсэсовцев, захлебывались от ярости овчарки. Вскрикивали, стонали пленные.

— Шнэль!

— Бистро!

Белобрысый эсэсовец спустил овчарку. Она прыгнула на плечи пленного, который, бессильно наклонившись, сделал два шага в сторону. Клыкастая пасть впилась в его забинтованную шею.

— А-э-a!

Пленный упал лицом на камни мостовой, захрипел. Пытался подняться, но овчарка, яростно рыча, придавила его лапами к земле. Медленно подошел эсэсовец, поднял с земли черный ремешок. Выплюнув сигарету, намотал поводок на руку, резко потянул к себе овчарку. Розовая пена падала с оскаленной морды собаки.

Пленный пошевелился. Гитлеровец ткнул его сапогом в челюсть, вытащил пистолет.

Грохнул выстрел.

Пленные, проходя мимо, как по команде поворачивали головы к убитому. Молча прощались с товарищем.

Колонна скрылась за углом улицы. Вытирая слезы, проклиная немцев, начали расходиться женщины, которые вышли посмотреть, нет ли среди пленных родных или знакомых.

— Выстрелил и не моргнул, гад! — с ненавистью сказал Ваня.

— А может, он живой? — тихонько потянул его за рукав Гена Гуринок. — Может, не попал немец? Вполне даже возможно.

— Нет, Генка, он ему в ухо выстрелил.

— Убивать надо! — вдруг глухо сказал Митя Тарас. — Убивать!

— Что? — переспросил Ваня.

— Бить гадов надо!

Мите Тарасу никто не ответил. Ребята не сводили глаз с убитого. Угрюмо, сжав зубы, смотрел Гриша Голуб, мрачно, исподлобья — Митя Тарас, со слезами на глазах — Гена Гуринок, с ужасом, весь дрожа, — Вася Матвеенко.

Ваня медленно снял голубую выцветшую тюбетейку, скомкал в руке. "Может, где и моего батяню вот так..."

Он проглотил давящий ком в горле, сунул тюбетейку в карман и повернулся к друзьям. Постоял, глядя в землю. Неожиданно оживился. Глаза его возбужденно заблестели.

— Хлопцы! Слушай сюда! А один красноармеец удрал! Чтоб мне с этого места не сойти!

— Ага! От них удерешь! — безнадежно махнул рукой Вася Матвеенко. — Видел, какие овчарки? Хуже волков.

— Не верите? — загорячился Ваня.

— Вань, а может, тебе показалось? — деликатно спросил Гена Гуринок. — Очень просто могло показаться...

— Да я что — слепой, или что?! Своими глазами видел! — разозлился Ваня. — Сейчас мы поищем его. Васька и Митька, вы стойте на страже. Если что — свистите. А вы — за мной!

Они перебежали улицу и осторожно приблизились к разрушенной стене дома. Ваня взмахом руки остановил Гену и Гришу, стал внимательно присматриваться. Взгляд его остановился на небольшой дыре, наполовину прикрытой ржавой покоробленной жестью, "Наверно, здесь раньше был вход в подвал дома, — отметил про себя Ваня. — Сюда пленный и нырнул".

Он опустился на колени, просунул голову в дыру и присмотрелся. Щебенка, битый кирпич, куски грязной бумаги, консервные банки, осколки стекла. Дальше, в глубине — глухая темнота.

— Дядечка, где вы? — тихо позвал Ваня. — Не бойтесь, мы свои...

Ни звука в ответ.

От железнодорожной станции долетел тоскливый и протяжный гудок паровоза. Где-то прогремел выстрел.

В руинах, вздымая горькую пыль, гулял ветер. Тихонько поскрипывал загнутый вверх угол жести.

— Дядечка, чего вы там молчите? — не унимался Ваня. — Вылазьте, я же знаю, что вы тут. Идите сюда, мы вам помочь хотим, а?

— Дуришь ты нам голову! — возмущенно сказал Гриша Голуб. — Нет тут никого!

— Он же раненый и, может, лежит там без сознания, — даже не взглянув на него, ответил Ваня. — Вы сидите здесь, а я вниз полезу.

— А если он тебе кирпичиной? — испуганно вытаращил глаза Гриша. — Трахнет — и будь здоров!

— Вань, а Вань. Давай вдвоем, — неуверенно предложил Гена Гуринок. — Вдвоем совсем другое дело.

— Нет, лучше я один...

Едва только он собрался лезть в дыру, как где-то в ее глубине послышался стон. Забренчала консервная банка, зашуршала щебенка.

Ребята вскочили на ноги, невольно попятились.

Из дыры осторожно высунул голову изможденный, заросший рыжеватой щетиной человек.

— Так вот кто мне страху нагнал, — с облегчением вздохнул он, настороженно оглядываясь. — Немцев нет?

— Нет, дядечка. Вообще-то они есть, но поблизости нет, — захлебнулся от волнения Ваня. — Я как увидел, что вы к стене рванули, так и обмер! А тут еще овчарка вас учуяла. Ну, думаю, все!..

Ваня не договорил. С другой стороны улицы послышался тонкий протяжный свист.

— Что это? — насторожился пленный.

— Наши хлопцы сигналят, — перешел на шепот Ваня. — Видать, патруль идет...

В вечерней тишине отчетливо послышались гулкие шаги, гортанная немецкая речь. Оживленно разговаривая, смеясь, гитлеровцы прошли мимо. Звуки их стали отдаляться и вскоре затихли.

— Пронесло! — поднялся из-за своего укрытия Ваня. — Вы, дядечка, не бойтесь. На той стороне улицы наши двое дежурят.

— Молодцы, — похвалил пленный. — Да вы — как настоящие разведчики!

Он попробовал вылезть из дыры и застонал от боли. Левая рука его до локтя была забинтована. Сквозь грязный бинт проступало кровавое пятно.

Ваня с Гришей бросились ему на помощь.

Как только пленный оказался на поверхности, Ваня предложил отойти подальше от этого опасного места. Незнакомец шел с трудом. Его босые, разбитые в кровь ноги оставляли на обломках кирпича темные пятна.

Возле наполовину разрушенного дома они остановились и присели на уцелевших ступеньках. Здоровой рукой пленный поглаживал кровоточащие пальцы ног, и губы его дергались от боли.

— Скажите, пожалуйста, а как вас зовут? — несмело спросил его Гена Гуринок. — Звание у вас какое?

— Зовут меня... — незнакомец, поморщившись, сделал паузу. — Зовите просто дядей Игнатом. — Беглец почесал небритую щеку. — А звание? Гм-м... У всех нас одно звание — солдат.

"Командир, — определил Ваня, осматривая его. — Вон на петличках гимнастерки следы остались от кубиков".

— Ребята, помогите мне... — тихо сказал пленный, почему-то глядя только на одного Ваню. — Мне обязательно нужна какая-нибудь одежонка. В этой — сами понимаете...

— Найдем, — вскочил Ваня. — Гришка, ты посиди здесь, а мы с Генкой домой слетаем. Мы — мигом...

Они вернулись мокрые от пота. Гриша Голуб с командиром ожидали их на прежнем месте, Здесь же были Митя Тарас и Вася Матвеенко.

— Чуть на патруль не нарвались, — тяжела дыша, проговорил Ваня. — Вот это, дядечка Игнат, брюки и рубашка, а это — портянки и галоши. Вот тут — хлеб и табак.

— А вот вам пиджак, — подал свою ношу Гена Гуринок. — Извините, если маловат будет.

— Не знаю, как вас и благодарить, мои вы дорогие, — расчувствовался пленный. — Век не забуду. Останусь в живых — верну долг сполна.

Где-то в центре города разгорелась стрельба. Беглец, настороженно прислушиваясь, стал торопливо переодеваться. Ваня помог ему чистыми портянками забинтовать израненные ноги, надел на них галоши и перевязал Шпагатом.

— Оставаться мне здесь опасно, — жадно кусая хлеб, сказал пленный. — Надо выбираться из города. Может, проведете меня до леса?

— Можно, — с готовностью согласился Ваня. — Мы в этой стороне города все ходы и выходы назубок знаем.

— Отлично. Только, ребята, всем идти не надо, — пленный повернулся к Ване. — Тебя как зовут?

— Ванькой.

— А тебя?

— Геннадий.

— Вот вы меня и проведете. Договорились?

— Запросто, — ответил за двоих Ваня. — Мы вас самой короткой дорогой выведем...

Из темноты налетел и сиротливо всхлипнул в руинах ветер. Залаяла и сразу же испуганно умолкла собака. Прогрохотал, отдаляясь, поезд. Снова стало тихо.

Ваня шел впереди, старательно вглядываясь в темноту. Изредка он останавливался, прислушиваясь. И тогда те, что шли сзади, застывали на месте.

Выбрались на окраину города и долго шли полем, держась подальше от шоссе, по которому, распарывая светом фар темноту, ползли машины. Возле ручья, журчавшего в низине, беглец остановился. Пройдя к воде, он лег на живот и долго, захлебываясь, пил.

Подвернув штанины, Ваня первый перешел на другой берег. Обошел загадочно темневшие кусты и остановился.

Впереди чернел лес.

— Пришли, — тихо сказал Ваня. — Теперь сами смотрите, куда вам надо.

Пленный по очереди обнял их здоровой рукой, расцеловал и исчез в темноте.

Глава вторая

1

Николай Яковлевич стоял у забора под липой и смотрел на улицу. Вершины деревьев уже были освещены первыми лучами утреннего солнца. Прыгали, перелетали с ветки на ветку, поминутно начинали драку между собой крикливые воробьи. Капли росы, сбитые крыльями, падали вниз. Одна из них угодила Николаю Яковлевичу за воротник. Он знобко передернул плечами и пошел по влажной тропинке к хате, стоявшей в глубине яблоневого сада.

В комнате Николай Яковлевич сел за стол, подпер кулаком подбородок и, глядя а окно, задумался. Скоро надвинется осень, а у жены нет ни продуктов, ни дров на зиму. Как там Зина перебивается сейчас? Здорова ли дочь? Живут в одном городе, а уже месяц не виделись. Конспирация. Неделю назад едва не попал в лапы гитлеровцев. Хорошо, что на явочной квартире был запасной выход в сад. Все время в напряжении. Надо как-то легализоваться. Может, пойти на работу под чужой фамилией? Снова под чужой фамилией? Он, Нагибин, начинает забывать свое настоящее имя. Товарищи называют его по кличке "Смелый". Так надо.

В окно осторожно постучали. Николай Яковлевич встал со скамьи, нащупал в кармане пистолет, вышел в сени.

— Кто?

— Вы не продаете яблоки?

— Нет, но угостить доброго человека могу.

— Спасибо, не откажусь.

Нагибин отодвинул задвижку. В сени прошмыгнул невысокий чернявый парень в сером пиджаке. Из-под расстегнутого воротника рубашки выглядывали синие полоски тельняшки. Николай Яковлевич закрыл за ним двери и вошел в комнату.

— Доброе утро. Разрешите пришвартоваться к вашей гавани, — бодро сказал гость и присел к столу.

— Здорово, Федя, — тоном упрека сказал Нагибин. — А я уже заждался. Даже на улицу выходил. Что нового?

— Форменный порядок, товарищ Смелый, — сдержанно усмехнулся гость. — Задание выполнено. По-флотски сработано. Комарик носа не подточит. Эшелон гробанулся на двадцатой миле от города.

— Прекрасно, Федя! — повеселел Николай Яковлевич. — Что еще?

Федя Механчук сдвинул кепку на затылок, вытащил пачку немецких сигарет, закурил. Пыхнув дымом, нерешительно посмотрел на Нагибина.

— Тут дело вот какое, товарищ Смелый. — Механчук придвинул к себе консервную банку, приспособленную под пепельницу. — Знаете, я познакомился с интересными париями. Отчаюги — свет не видел!

— Кто такие? — сразу же насторожился Николай Яковлевич.

— Салаги еще. Сколотили свою группу. И знаете, что делают? Охотятся на эсэсовцев, временами на склады налеты устраивают. Полная самодеятельность. Стихия. Дисциплины и не нюхали.

— Кто у них главный?

— Андрей Рогуля. По кличке — Цапля.

— Так, говоришь, ребята ничего? А дисциплины никакой? — Николай Яковлевич в раздумье потер ладонью тяжелый подбородок. — Н-да-а... А ведь не за понюшку табаку пропадут, горячие головы...

— Как нечего делать! — согласился Механчук.

— Ты с ними беседовал?

— Два часа баланду травил... Даже язык намозолил, — махнул рукой Федя. — Я им втолковывал, как нужно бороться, как себя вести с немцами. Слушали очень даже внимательно. А потом, когда я прощальный гудок давал...

— Что, что?

— Ну, когда я прощался с ними, потребовали, чтобы я вас к ним привел.

— Интересная петрушка! — нахмурился Николай Яковлевич. — А они откуда меня знают?

— Сказали, что слухом земля полнится, — замялся Механчук.

— Скверные слухи, Федя. Выходит, конспирация наша ни к черту не годится. — Николай Яковлевич поднялся, подошел к окну, задумался. — Видимо, придется брать ребят под свою опеку. Иначе пропадут, буйные головушки... Когда они хотят встретиться?

— Сегодня вечером.

— Хорошо, я пойду к ним...

Когда стемнело, Николай Яковлевич направился по указанному Федей адресу. Долго петлял по закоулкам, пробирался садами и огородами.

Наконец вышел в Известняковый переулок, нашел нужный дом, стоявший под старыми липами. Из окон пробивались полоски света, доносился неясный гул голосов. Николай Яковлевич поднялся на низенькое крылечко, нащупал ручку и толкнул дверь. Она со скрипом подалась в черную глубину сеней.

В хате было накурено.

Уныло бренчала гитара. Кто-то тихо и тоскливо пел про девушку в серенькой юбке, которая бросилась с утеса в море.

Прямо на полу двое парней играли в шашки. В углу за столом сидел и что-то быстро писал карандашом в ученической тетрадке худой длинноносый юноша. На Николая Яковлевича пытливо глянули его цепкие насмешливые глаза. "Видимо, он и есть Цапля, — подумал Нагибин, молча пробираясь к столу. — Кто-то удивительно точно прилепил ему такую кличку".

В хате стало так тихо, что слышно было, как жужжат под потолком сонные мухи.

— Не ты будешь Цапля? — кашлянув в кулак, спросил длинноносого Николай Яковлевич.

— Вполне возможно, — иронически усмехнулся юноша. — Между прочим, у нас принято здороваться.

— Кхм... Добрый вечер. Будем знакомы. Смелый, — с запинкой назвался Николай Яковлевич и добродушно улыбнулся. — А ты Цапля, значит. Интересное, брат, у тебя имя...

— Если ты пришел сюда обсуждать достоинства моего имени, то...

— Ну?

— ...то хромай отсюда!

— Не очень приветливо, однако понятно.

Николай Яковлевич повернулся к молчаливым парням, которые с любопытством смотрели на него со всех сторон.

— А вы, значит, будете...

— А они — мои орлы, — с вызовом сказал Цапля.

— Орлы? Ишь ты, интересная петрушка получается, — в упор глянул на него Нагибин. — Нет, мой дорогой, не орлы они у тебя, а самые обыкновенные анархисты.

— Легче на поворотах, — мрачно посоветовал Андрей Рогуля. — Прошу взвешивать свои слова. Кстати, это не ты с полицейской повязкой по городу гуляешь? Ты, я узнал тебя. Как-то держал тебя на мушке, да...

— Где это было? — перебил его Николай Яковлевич, весь напрягаясь. — Когда?

— Возле вокзала ровно неделю назад. Ты Феде Механчуку в тот день довольно ловко какой-то сверток передал. Федю я давно знаю — это и спасло тебя. А то бы...

— Та-ак... Веселенькое знакомство, — криво усмехнулся Николай Яковлевич и снова повернулся к настороженным юношам. — Вы хотели, чтобы я пришел. Я к вашим услугам. Начну с того, что меня поразила грубость Цапли. Насколько мне известно, Андрей... то есть Цапля, бывший студент педагогического института. Поэтому не нужно объяснять ему, что такое элементарная воспитанность. — Нагибин расстегнул плащ и поискал глазами, где сесть.

Кто-то из парней поднялся, пододвинул ему табурет. Николай Яковлевич вытащил из кармана сигарету, прикурил от лампы и сел.

— Давайте, братцы, подумаем, как будем жить дальше, — обвел он всех долгим взглядом. — Мне кажется, вы не тем занимаетесь. Ну, подстрелите вы полицая, стащите ящик масла или шоколада. Так ведь для фашистов это сущая мелочь. Они в тысячу раз больше взяли только в нашем городе...

Николай Яковлевич умолк.

— А что же тогда нам делать? — хмуро обронил кто-то.

— Надо, ребята, добывать оружие, — сказал Нагибин. — Группа у вас уже есть, но, чтобы она стала по-настоящему боевой, не хватает самого простого — дисциплины. Война — не игра. Война — это кровь и смерть...

Николай Яковлевич говорил тихо, с какой-то горечью в голосе. Когда кончил, стало слышно, как от порывов ветра шумят липы за окном. Юноши зашевелились, закашляли, начали перешептываться. Кто-то за спиной Нагибина громко потребовал:

— Говори, Цапля! А то зашился в угол, как тот крот под забор. Смелый правильно все тут сказал. За тобой слово.

— Что ж, вопрос ясен. Будем, мушкетеры, немчуру по-настоящему бить. — Андрей Рогуля поднялся, обвел всех своими большими черными глазами. — А теперь вопрос Смелому. Кто будет нами командовать?

— Федя Механчук, — ответил Николай Яковлевич. — Заместителем у него будешь ты.

— Ответ исчерпывающий, Федю мы знаем, — Андрей Рогуля сел.

— Согласны! — раздалось со всех сторон. — Федя свой парень! Даешь Федю!

— Ша, братишки! Кончай авралить!

Все изумленно повернулись к дверям. У порога стоял Федя Механчук. Он неслышно зашел в комнату в тот самый момент, когда начался галдеж. Раздвигая парней, Федя вышел на середину и требовательно поднял руку. Вдруг нелепо закрутил головой и оглушительно чихнул. Все дружно засмеялись. Федя снова поднял руку, требуя внимания.

— Так вот, братишки. Прошу зарубить в памяти. О нашем сегодняшнем разговоре — никому ни звука. Чтоб завязали на морской узелок. Вы стали членами подпольной молодежной организации. Действовать будете только по моему приказу. — Федя рубанул рукой. — Железная дисциплина — вот к чему перво-наперво надо привыкнуть. Чтобы никаких самовольных авралов. — Федя сурово прищурился. — Вот вы здесь собрались, а вахтенного на улице не выставили. Я зашел, и никто меня на остановил, никто вас не предупредил. А если бы не я, а немцы или полицейские наскочили? Нет, братишки, это никуда не годится!

— Толя, выйди покарауль, — смущенно сказал Андрей Рогуля парню с гитарой. — Действительно, черт-те что!

— Почему я? — даже не пошевелился гитарист. — Разве никого другого нет?

— Сеньор, может тебе еще раз повторить? — подошел к нему Цапля. Черные глаза его полыхнули пожаром. — С ушами у тебя все в порядке?

Недовольно что-то буркнув, парень повесил гитару на гвоздь и нехотя поплелся к выходу. Андрей Рогуля сел на место.

— Вот какая еще петрушка, товарищи. Ваша группа в целях безопасности должна разделиться на пятерки. В каждую пятерку Федя и Андрей назначат командира. — Николай Яковлевич поднялся и прошелся вдоль стола. — Командиры будут держать связь с руководителями группы и от них получать задания. Я считаю, что...

— Мушкетеры, а этот Смелый не из тех ли, кто любит чужими руками жар загребать? — неожиданно мрачно перебил Нагибина Андрей Рогуля. — Если не из тех — пусть докажет. Не знаю, как вы, а я лично хочу знать, кому подчиняюсь. Поэтому предлагаю прогуляться со Смелым по городу и в честь первого знакомства отправить на тот свет по гитлеровцу. Вот и выясним, какой он смелый.

Все засмеялись, начали подмигивать, подталкивать друг друга локтями. Предложение Цапли пришлось по душе.

— А что? Проверка есть проверка!

— Пусть идут вдвоем!

— Правильно!

Федя Механчук нервно скомкал в руке кепку. Набычился, шагнул к столу.

— Ты, Цапля, брось свои штучки. Не салага ведь, — он выразительно постучал себя пальцем по лбу. — И компас у тебя исправный. Чего же с курса сворачиваешь? За одного-двух гансов черепок подставлять?

— Не так бурно, Феденька. Эмоции — вещь опасная. Нервы надо беречь, они еще пригодятся. — Андрей встал, подошел к Нагибину и иронически усмехнулся. — Так как, осмелитесь, товарищ Смелый?

Николай Яковлевич скользнул взглядом по напряженным лицам присутствующих. Все с нетерпением ожидали его ответа. "Однако, что же делать? Скверная петрушка получилась, — подумал он, теребя ус. — Принять их предложение, значит нарушить закон подполья. На какой же тогда ляд была нужна моя конспирация?! Но, если я не соглашусь, они посчитают меня болтуном и трусом. Ну что же, пусть считают. Совесть моя будет чиста — я подчиняюсь партийной дисциплине. Жаль, что они этого не понимают. Как же сделать, чтобы они поняли? Эти ребята ожидают от меня показного геройства, на которое я, подпольщик, не имею права. Они не знают, что моя жизнь мне не. принадлежит... И все же... если они не поверят мне... А я здесь представитель партии..."

— Я согласен, Цапля... Завтра... Нет, завтра не могу. Значит, послезавтра в семь утра я ожидаю тебя на углу Железнодорожного переулка. — Николай Яковлевич вздохнул, виновато посмотрел на Федю Механчука и развел руками. — Такая получилась петрушка, понимаешь...

Все облегченно вздохнули, загалдели, засмеялись.

"Дети, — с горечью подумал Николай Яковлевич, — Совсем еще дети..."

2

Багровое солнце медленно подымалось над городом.

Ваня отошел от окна, сел за стол. Обжигаясь, старательно дуя на ложку, начал есть суп. Подперев седую голову, бабушка сидела напротив и, сокрушенно вздыхая, смотрела на похудевшее лицо внука.

— И что теперь за дети пошли — ума не приложу! Где тебя черт носит целыми днями, хотела б я знать?!

— Нигде. — Ваня невинно глянул в глаза бабушки. — А что?

— Чего зенки свои таращишь? Ты на меня ягненком не смотри, Ни стыда у тебя нет, ни совести. Шкуpa на тебе горит. Нет чтобы посидеть дома, подсобить какую работу, так он только и смотрит, как бы из хаты выскочить. И все — дружки. Я их теперь кочергой на пороге встречать буду, висельников!

— Ну, баб! Чего ты? — улыбаясь, сказал Ваня, — Я же тебя люблю, а ты ругаешься.

Слово "люблю" подействовало на старуху магически. Она подобрела лицом, просветленно посмотрела на Ваню, тихо вздохнула. Молча посидела, наблюдая, как внук ест, и, держась за поясницу, тяжело поднялась. Заковыляла к печи, взяла ухват, подцепила им чугунок и поставила к огню. Вода из него пролилась на красные угли, и они, зашипев, погасли.

Ваня отодвинул пустую тарелку, облизал ложку и вылез из-за стола. "Елки зеленые, где же Генка делся? — раздраженно подумал он. — Обещал с утра прибежать — и нет. Вот и верь ему".

Ваня подошел к распахнутому окну. Ветви яблонь сгибались от тяжести белых ядреных антоновок. Изредка то одно, то другое яблоко с шумом срывалось с ветки и глухо ударяло о землю.

Ваня облокотился о подоконник и пристально посмотрел на куст красной смородины, под которым закопал около сотни патронов. Вспомнил о найденных винтовках. Их пришлось перепрятать в Теплом лесу. Оставлять в блиндаже было опасно, так как вблизи от того места, где они учились стрелять, немцы начали что-то строить. Закопанные под кустом патроны также нужно спрятать в лесу. Переносить оружие в город очень рискованно. Почти каждый день в руинах находят убитых немцев и полицейских, жандармерия в любое время суток устраивает облавы и обыски. "Елки зеленые, кто-то ведь убивает фашистов! — с завистью подумал Ваня. — Вот если бы узнать!"

На улице над забором блеснули очки Гены Гуринка. Открыв калитку, он пулей влетел во двор. Споткнулся на ступеньках крыльца, вскочил в сени. Когда "он открыл дверь, Ваня вздрогнул: лицо Гены было белее снега.

— Вань, вешают! — не сказал, выдохнул он. — Вешают...

— Кого вешают? Где? Да говори ты толком!

— Володьку... Виноградова... На площади у музея...

— Врешь!

— Ой, боже мой, боже! — пронзительно запричитала бабушка, которая прислушивалась к их разговору. — И что это делается на белом свете?! Господи, пошли ты кару небесную на вешателей этих! Чтоб они в преисподней на вечном огне корчились, супостаты немецкие!

— Бежим! — толкнул друга Ваня. — Быстрей!

Они шмыгнули мимо бабушки, которая, повернувшись лицом к иконе, истово крестилась, и выскочили во двор.

— Ваня? Куда ты? — долетел из окна истошный голос старухи. — Вернись, внучек! Ваня-а!

Ваня с Геной юркнули в распахнутую калитку и, подгоняемые этим криком, помчались по улице.

На площади было полно людей. Всюду шныряли полицейские с белыми повязками на рукавах. Они прикладами выгоняли из подъездов домов жителей и теснили их к центру площади.

Гитлеровцы стояли вокруг виселицы лицом к бурлящей толпе. Высунув языки, сидели у их ног огромные овчарки. Блестели на солнце черные автоматы.

Ваня и Гена упрямо пробирались вперед. Ныряли людям под руки, протискивались боком. Немилосердно работая локтями, они подобрались уже к самому оцеплению, как вдруг толпа, резко подавшись назад, зажала их со всех сторон.

— Ведут!

На дощатые подмостки два эсэсовца втащили белоголового парнишку лет четырнадцати. Лицо его было распухшее, волосы на голове ссохлись от крови. Он стоял под самой петлей и, опустив голову, смотрел себе под ноги. Ветер устало шевелил на нем лохмотья.

Вслед за парнишкой, шатаясь, на помост взошла белокурая женщина в синем изодранном платье. За ней, твердо ступая по лестничке, поднялся высокий, с окровавленным лицом мужчина. Он подошел к женщине, наклонился и, что-то прошептав, поцеловал ее в щеку. Шагнул к парнишке, ласково улыбнулся ему. Уже наклонился, чтобы поцеловать его, но в это время эсэсовец рванул его за плечи назад.

Толпа ахнула и замерла в жутком молчании.

Эсэсовцы прикладами заставили мужчину и женщину стать на табуретки. К ослабевшему парнишке подошел рыжий верзила в каске, легко поднял его и поставил на узкий, стоящий торцом, ящик. Придерживая паренька, поймал рукой петлю и накинул ее на тонкую шею.

Ваня и Гена с трудом узнали своего одноклассника. На груди у Володи висела желтая дощечка с черной надписью: "Бандит". Он широко открытыми глазами смотрел на мужчину и женщину, которые стояли рядом. Распухшие губы его что-то шептали.

— В-вань, это же Володькины п-папа и м-мама! — с ужасом прошептал Гена. — В-видишь?

— Вижу, — сжал его руку Ваня. — Все вижу...

Гитлеровский офицер, прямой и длинный, важно взошел на помост. Широко расставил ноги-циркули, заложил руки за спину и надменно вскинул голову. На его фуражке зловеще блестела эмблема с изображением черепа и костей.

— Немецкий зольдат есть лючший зольдат мира. Он приносиль ваш город новый порядок, — офицер повернулся и указал на флаг с белым кругом и черной свастикой в центре, который висел у входа в комендатуру. — Этот бандит... малшик... э-э... стреляль зольдат фюрера. Ми будем его вешаль на ваш глаза. Мы повешивайт малшик, потом — его мутэр унд фатэр. Понятно сказаль?

По толпе волной прокатился сдержанный гул. Офицер презрительно усмехнулся, властно выбросил руку вперед. Толпа затихла. И вдруг в наступившей тишине кто-то громко, на всю площадь, крикнул:

— Найдется и на тебя веревка, собака!

Ваня вздрогнул. Голос был очень знакомый. "Да это же Цапля!" Ваня оглянулся. Рядом замелькали белые повязки. Лихорадочно работая прикладами, полицейские ринулись в толпу на поиски смельчака.

Окаменев лицом, офицер шагнул к краю помоста, выхватил из кобуры пистолет и выстрелил вверх. Толпа отшатнулась.

— Так будет каждый русиш швайн, который стреляйт зольдат фюрера!

Солдат затянул петлю на шее Володи Виноградова, отступил на шаг.

— Володя-а... — тихо заплакал Гена Гуринок. — Володька-а...

— Н-ну, гады! — сжав зубы, простонал Ваня. — Ну, попомните-е!..

Офицер резко опустил руку с пистолетом.

— М-ма-ма! М-ма...

Жуткий крик пронесся над площадью. И оборвался...

Ночью Ване приснился сон. Они с Володей Виноградовым борются на школьном дворе. Побеждает Володя. Опрокинув Ваню на спину, он склоняет над ним свое распухшее, какое-то чугунное лицо и укоризненно говорит: "Я убил их солдата. Теперь я мертв. А вы — живые. Жи-вы-е..." Володя куда-то исчезает, и на его месте появляется долговязый немецкий офицер. Смеясь, он толкает острым плечом висельницу, стоящую на площади возле музея, и она, с угрожающим скрипом, наклонившись, падает прямо на Ваню. А он не может отойти в сторону, потому что ноги его приросли к земле.

Ваня вскрикнул и проснулся. Рядом с ним лежал и, всхлипывая, что-то бормотал во сне Гена Гуринок. Ваня провел ладонью по лицу и с облегчением вздохнул. Ударив его локтем, Гена крутнулся на другой бок и затих. Ваня вспомнил, что Гена не пошел вчера домой, а остался ночевать у него.

Потирая глаза кулаком, Ваня сел на кровати и осмотрелся. Мертвые квадраты света лежали на полу. На кухне под печью сверчок выводил свою бесконечную мелодию.

За окном плыла тихая лунная ночь.

Несколько минут Ваня сидел неподвижно. У него было такое чувство, будто он забыл что-то очень важное. "Ф-фу, черт! Да это же я вчера одну штукенцию придумал. Генка спал, а я мозгами шевелил, — оживился Ваня. — Елки зеленые, надо быстрей вставать!"

Он слез с кровати и начал расталкивать Гену. Тот недовольно забормотал и повернулся к нему спиной. Ваня наклонился к его уху:

— Подъем!

— Что? — мгновенно подхватился Гена. — А?

— Тс-с! — Ваня ладонью закрыл ему рот. — Одевайся, пойдем.

— Что, уже утро? Куда пойдем? Зачем?

— Тихо! — Ваня сердито ткнул кулаком Генке в бок. — Тебе говорят, значит, надо.

Гена часто заморгал, потер глаза рукой и, беспрестанно зевая во весь рот, нехотя начал одеваться. Взяв со стола очки, надел их и посмотрел на друга, ожидая его команды. Ваня показал на печь, на дверь и предостерегающе приложил палец к губам. Гена понимающе кивнул головой.

Осторожно ступая по скрипучим половицам, раз за разом оглядываясь на печь, где крепко спала утомившаяся за день бабушка, они тихонько выбрались из дома.

Ярко светила луна. От заостренных штакетин забора на землю падала зубчатая тень. Неподвижно стояли серебристые от лунного света яблони. Ослепительно сияли окна в доме соседа. Из его двора послышалось звяканье цепи — проснулась трусливая и потому уцелевшая собака. Она сипло опробовала голос и умолкла.

Ваня молча подался к сараю.

— Куда ты? — громким шепотом спросил Гена.

— Не кудакай, — рассердился Ваня. — Стой и молчи.

Гена видел, как он, нащупав за косяком ключ, отомкнул двери и юркнул в глубину сарая. Гена смачно зевнул и недовольно подумал, что до утра еще далеко. Зачем же тогда Ваня среди ночи поднял его? Не иначе как что-то придумал. Если так, пусть бы сразу сказал — что к чему. А то молчит, шмыгает носом да еще злится. А ты стой посреди двора, как дурак, и жди.

Тихо скрипнула дверь. Из сарая высунулась взлохмаченная голова Вани. Он поспешно замкнул замок, спрятал ключ на прежнее место. Гена заметил, что за пазухой у него что-то лежит. Вон как рубашка оттопыривается!

Ваня, как только подошел, полез за пазуху. Увидев в его руке обыкновенную бутылку, Гена разочарованно хмыкнул.

— Знаешь, что это? — таинственно прошептал Ваня.

— Чудо-юдо показал! — презрительно буркнул Гена. — Если нужны бутылки, приходи ко мне. Я тебе еще десять дам.

Ваня оглянулся на окна своего дома.

— Бутылка, бутылка... Балда! Это не бутылка, а граната. Такими бутылками красноармейцы танки поджигали. Как только она разобьется — сразу пламя как шухнет! Кроме шуток!

— Да ну-у? — удивился Гена. — Неужели о горючей смесью?

— А ты как думал! — Ваня спрятал бутылку за пазуху.

— Откуда она у тебя?

— Помнишь, я тебе рассказывал о красноармейцах, которых немцы убили в нашем саду? Гансы оружие забрали, а бутылку не заметили. Она в борозде лежала. Так я ее взял и спрятал.

— А что мы с ней будем делать? — забеспокоился Гена. — Куда с ней?

— Слушай сюда. Ты видел вчера на Советской колонну бензозаправщиков, когда мы шли домой после того... как Володю Виноградова?..

— Туда пойдем?

— Ну!

— На патрулей нарваться?

— Чихали мы на них. Мы огородами проскочим.

— Как себе хочешь. Смотри сам.

— Дрейфишь?

— Нет. Я с тобой...

— Тогда пошли...

Они перелезли через ограду из жердей и по борозде направились к соседней улице. За ними по чахлой картофельной ботве ползли короткие тени.

Луна лила свой свет ровно и ярко. Изредка едва уловимо повевал ветерок, и тогда все вокруг словно оживало, таинственно шевелилось.

— Светло, хоть книжку читай, — прошептал Гена.

Ваня не ответил. Мысленно он уже подкрадывался к автоколонне. Какая там охрана? Как незаметно подобраться к машинам? Чертова луна! Хоть бы облачке наползло!

Напрямик через сады и огороды пересекли один переулок, второй. Подошли к забору, припали к щелям. Улица пуста. Ни звука. Ваня отодвинул широкую доску, когда-то оторванную им снизу, пролез в дыру. Прижался спиной к забору, подождал, когда пролезет Гена. Задвинул доску на место и молча толкнул друга локтем. Они перебежали улицу и, держась в тени, двинулись дальше, чутко прислушиваясь к каждому ночному звуку.

Минули несколько переулков, вышли на Советскую. Внезапно Ваня резко остановился, махнул Генке рукой и мгновенно присел у низенького забора, над которым свисали едва ли не до земли густые ветви боярышника.

Послышались приглушенные шаги, тихий говор. Сдерживая рвущееся дыхание, Гена прижался к забору.

Из-за угла улицы вышли три немца. В лунном свете тускло блестели их автоматы, вспыхивали бляхи на груди.

Солдаты шли по освещенной стороне улицы и вполголоса обменивались короткими фразами. Напротив Вани и Гены они вдруг остановились. В руках у одного из них вспыхнул огонек зажигалки. Немцы прикурили и прошли мимо.

— Фельджандармерия, — едва слышно прошептал Ваня. — Чуть не влипли.

— Далеко еще? — одними губами спросил его Гена.

— Уже совсем близко.

Ваня потуже затянул ремешок на штанах, пощупал бутылку за пазухой и, кивнув другу, пригнувшись, побежал вдоль заборчика.

Машины стояли на освещенной стороне улицы. Возле них взад-вперед медленно прохаживались часовые. Прячась за кустами сирени, которая росла на улице возле забора, Ваня несколько минут наблюдал за ними.

— Десять машин, — жарко дохнул ему в ухо Гека. — А как мы к ним подберемся? Может, давай подкрадемся тихонько и...

— А бутылку как? Кидать через всю улицу?

— Ну. Разве не добросишь? Тогда давай я.

— Да нет. — Ваня почесал нос. — Мы вот что сделаем. Переберемся на ту сторону улицы и оттуда подкрадемся. Только смотри, чтоб ни звука!

Обходя вишни и ломкие кусты малины, они осторожно подошли к каменному зданию, за которым улица делала поворот направо. Отсюда автоколонны не было видно. Выждав, стремглав перебежали улицу и через маленькую калитку вошли в пустой двор полуразрушенного дома. Минули сад, перелезли один забор, второй и очутились в саду. Пересекли его и уперлись в глухой, как стена, забор, выходивший на улицу.

Затаив дыхание, Ваня приник к щели. Машины стояли рядом. Часовой, тихонько насвистывая, медленно брел в конец колонны. Второй шел ему навстречу. Они остановились, что-то сказали друг другу и покатились со смеху.

— Давай! — прошептал Гена.

Ваня мгновенно вскарабкался на забор, ухватился левой рукой за сук яблони, торчащий над головой.

Часовые, похлопав друг друга по плечам, разошлись.

Ваня выхватил из-за пазухи бутылку и со всей силы швырнул в круглый бок цистерны ближней машины. Уже на земле увидел, как полыхнуло над забором оранжевое пламя. В тот же миг испуганно закричали часовые, загремели выстрелы.

— Ванька, бегом! — рванул его за рукав Гена.

Ваня подхватился с земли и ринулся вслед за другом,

3

Утро было тихое и ясное. Николай Яковлевич и Андрей Рогуля шли молча. Нагибин ругал себя за непростительное легкомыслие. Он, коммунист, оставленный для подпольной работы в городе, вдруг согласился на такое авантюристическое предложение этого зеленого юнца. Прекрасно же знает, чем может кончиться рискованная операция, и все же идет. За такое донкихотство явно не похвалят товарищи. Скажут, совсем впал в детство человек.

Николай Яковлевич сердито хмыкнул и ускорил шаг.

Повернули к Двине. Низко над водой стлался туман. Вдали, где темнели Двинские кручи, несмело отрывалось от земли солнце.

В это самое время Ваня и Гена возвращались домой, после того как подожгли машину на Советской. Три часа просидели в развалинах, ожидая, когда рассветет, так как боялись попасть в облаву. Сейчас они шли вдоль Двины. Вдруг Ваня заметил, что к переправе спускаются два человека. Одного из них он узнал. Цапля! Другой, в черной кепке, надвинутой на глаза, был незнаком. "Не зря Цапля с этим усатым дядькой поднялся в такую рань. Что-то здесь будет. Надо проследить. Иначе к Цапле не подступишься, — подумал Ваня. — Прослежу и — если что — припру его. Не отвертится".

Андрей Рогуля со своим спутником отдалялись. Медлить нельзя, иначе будет поздно.

— Ну, будь, Генка. Лети домой, — с запинкой сказал Ваня. — Там мать тревожится, елки зеленые. Ты же дома не ночевал.

— А ты куда? — оторопел Гена.

— Дело одно есть, — отвел глаза в сторону Ваня. — Потом расскажу.

Гена уже открыл рот, хотел обиженно возразить, но не успел. Ваня бегом кинулся к переправе.

На пароме было людно. Николай Яковлевич и Андрей Рогуля смешались с толпой горожан, которые спешили на базар.

Сойдя с парома, Нагибин и Андрей по улице Калинина вышли на Сенную площадь. Осмотрелись. Вокруг было безлюдно. Свернули в липовую аллею.

— Смелый, у вас такой вид, будто вы присутствуете на собственных похоронах. — Андрей насмешливо глянул на Николая Яковлевича. — Не рановато ли?

— Послушай, Цапля, брось паясничать, — хмуро сказал Нагибин. — Не люблю кривляк.

— Я не кривляка, а оптимист, — жестко улыбнулся Рогуля. — Чтобы у нас в будущем не возникало конфликтов, прошу запомнить это!

— Тише, тише! — примирительно буркнул Смелый. — Ты лучше скажи, действительно здесь часто шатаются немцы?

— Не знаю, как будет сегодня, но обычно они всегда возвращаются с аэродрома этой аллей, — с неприязнью покосился на него Цапля. — Кстати, один вопрос. Вам давно приходилось бегать?

— Ты о чем? — насторожился Николай Яковлевич.

— Довожу до вашего сведения, что, после встречи с Гансами, нам, по всей вероятности, придется сдавать норму на значкиста по бегу, — произнес Андрей. — После выстрелов может быть погоня. Вы успеете за мной?

— Да-а, — насмешливо протянул Николай Яковлевич. — Я вижу, ты большой мастер по бегу...

Андрей Рогуля хотел ответить ему, но, бросив взгляд вдоль аллеи, вдруг напрягся и замедлил шаг.

— Идут! — отрывисто сказал он и сунул руку в карман.

— Вижу, — ответил Николай Яковлевич.

— Мой — слева, ваш — справа, — бросил Андрей. — Идем навстречу...

Гитлеровцы рьяно о чем-то спорили. Неожиданно остановились, один из них выхватил из кармана распечатанный конверт и начал совать под нос своему спутнику.

— Псы-рыцари не поделили что-то, — зловеще прошептал Андрей. — Сейчас мы вас помирим, бароны!

До немцев оставалось не больше пяти метров. Никто из них даже головы не повернул в сторону Цапли и Смелого. Увлеченные спором, они отчаянно жестикулировали. Андрей и Нагибин выхватили пистолеты. Почти одновременно прогремели два выстрела. Словно налетев на невидимую преграду, гитлеровцы медленно осели на землю.

— Аминь! Отгулялись, господа авиаторы! — возбужденно сказал Андрей. — А теперь ноги в руки и — ходу.

Не оглядываясь, он ринулся в кусты. Нагибин наклонился, торопливо вытащил из кобур убитых пистолеты. Глянув по сторонам, кинулся вслед за Андреем.

Прячась за кустами, Ваня издали наблюдал за Цаплей и его спутником. Услышав выстрелы и увидев, как упали на землю фашисты, Ваня сразу все понял и во всю прыть рванул подальше от опасного места. Только возле самой переправы с трудом отдышался в начал медленно спускаться к парому.

В это самое время Смелый и Цапля, миновав бывшие казармы, очутились на Задунайской улице, которая вела в центр города. Андрей приостановился, повернул к Николаю Яковлевичу вспотевшее лицо.

— Со знакомством вас, товарищ Смелый! — дружелюбно сказал он. — Чисто сработано, а?

— Не убежден, — глухо проворчал Нагибин. — Слушай, ты в аллее никого не заметил?

— Нет. А что?

— За нами там из кустов какой-то пацан подсматривал...

— Показалось. Со страху, — небрежно махнул рукой Андрей. — Мне вот однажды...

— Слушай, пора кончать эту игру в геройство! — не дал ему договорить Николай Яковлевич. — Давай расходиться. Кстати, мастер по бегу, надо забирать у убитых оружие. Оно на улице не валяется...

Андрей смущенно заморгал глазами.

— Между прочим, я об этом и не подумал... — пробормотал он. — Учтем на будущее...

Николай Яковлевич стал за ствол старого тополя, перепрятал во внутренние карманы пиджака трофейные пистолеты. Затем молча подал Андрею руку и повернул в переулок,

4

Ветер, по-разбойничьи гикнув, начал в клочья рвать серую вату облаков и, согнав их в одно стадо, погнал на север. В голубых лоскутах неба на мгновение появлялось и тут же исчезало солнце. Наплывы стекла в руинах то ярко вспыхивали, то гасли.

Щенком, потерявшим мать, жалобно взвизгивал ветер. Было холодно и неуютно.

Кашлянув в кулак, первым нарушил затянувшееся молчание Гена Гуринок.

— Вчера днем кто-то убил через окно начальника полиции. Наповал, с одного выстрела. Вот это стрелок!

— Класс! — зашевелился Гриша Голуб. — Кто-то же берет этих немецких лизоблюдов на мушку, а? Почти через день бобиков находят мертвыми.

Вася Матвеенко вскочил с тавровой балки, нетерпеливо затанцевал на месте. На впалых щеках его появился румянец, глаза возбужденно заблестели.

— Ха! Что полицаи! — презрительно скривил он тонкие губы. — Позавчера на станции ка-ак тарарахнуло — так весь склад в небо! Огонь до облаков доставал! Ужас, что было!

— Это подпольщики, — убежденно сказал Гена Гуринок. — Вполне даже возможно, что они есть среди наших знакомых. Только мы не знаем об этом.

— Вот бы связаться с ними! — загорелся Гриша Голуб. — А, хлопцы?

— Тяжело, — вздохнул Гена Гуринок. — У них конспирация.

Ребята замолчали, опустили головы. "Елки зеленые, снова подпольщики! — закусил губу Ваня. — Видать, их немало в городе. Неужели так и не удастся найти к ним дорогу?.. " Ему сразу вспомнилась встреча с Цаплей. Он пошел к Рогуле на второй день после случая возле аэродрома. Андрей встретил его на пороге. Щипнул двумя пальцами свой длинный нос, приветливо усмехнулся.

— Какая судьба привела тебя в мой бедный замок? Как поживают твои мушкетеры? Еще никому не проломили голову кирпичиной?

— Ты чего воображаешь? — мрачно сказал Ваня. — Мне потолковать надо. Кроме шуток.

— О чем, герцог? — насмешливо сощурился Андрей. — Леденцов у меня нет, о шоколаде и говорить грешно. А тебя, видимо, больше всего это интересует.

— Меня еще интересуют два выстрела.

— Не понял.

— Слушай, Андрей, я видел, что произошло возле аэродрома... — Ваня сделал паузу. — В липовой аллее... Ну и рвал же ты когти! Даже своего усача одного возле немцев оставил...

— Что-о?! — Цапля побледнел, с угрозой шагнул к Ване. — Ты что-то путаешь, маэстро. Это плод твоей необузданной фантазии.

— А кто кричал: "И на тебя веревка найдется, собака!" на площади, когда вешали Володьку Виноградова?

— Сеньор, вам надо в психиатрическую больницу. Там вы можете представлять себе что угодно и кого угодно. Даже можете вообразить себя Наполеоном, — с сарказмом сказал Андрей и полез за сигаретами. — Слушай, странствующий рыцарь, я не совсем пойму, что тебе нужно?

— Возьми нас к себе. Оружие у нас есть, — заволновался Ваня. — Мы не подведем, слышь? Мы что хочешь сделаем. Кроме шуток, а?

— Вот что, вояка... — Андрей подтолкнул Ваню к калитке. — Ты обратился не по адресу. Я шантажу не поддаюсь. Лучше топай от греха подальше домой. И вот еще что. Советую о домыслах своих молчать, как индийская гробница. Вопросы есть? Тогда — ауфвидерзеен!..

Невеселые воспоминания прервал сильный толчок в бок. Ваня встрепенулся, с недоумением глянул на кусок сухаря, который совал ему под нос Митька Тарас.

— Отцепись! — буркнул Ваня.

— Ешь, — добродушно предложил Митька. — Бери, а то я язык прикусил.

— Ой, спасайте! Ой, не могу! — схватился за живот Вася Матвеенко. — Митька, ты бы лучше совсем язык откусил!

— Да ты что? Такой говорун — и без языка? — засмеялся Гриша Голуб. — Он и так после этого на месяц замолкнет.

Круглое, почти всегда полусонное лицо Мити Тараса приобрело недоуменно-добродушное выражение. Поморгав белесыми ресницами, он шмыгнул носом и снова принялся за обгрызенный сухарь.

Издали долетела длинная автоматная очередь. Едва только она оборвалась, как в небе надсадно загудели самолеты. Три "Фокке-Вульфа" шли над руинами. Задрав головы, друзья следили за ними. Только Митя Тарас по-прежнему грыз сухарь.

Самолеты превратились в три точки, звук их, слабея, сошел на нет. Митя Тарас поднял голову, снова больно ткнул Ваню кулаком.

— Ты чего, обжора? — рассвирепел тот.

— Мы с Гришкой тайник нашли, — равнодушно сказал Митя. — Вчера.

— И правда! Тьфу, черт, совсем из головы выскочило! А я все время сижу и думаю, что это такое главное забыл. Это все ты, Васька! Задурил мне по дороге сюда голову! — Гриша Голуб погрозил Ваське кулаком и повернулся к Ване. — Мы, когда разошлись вчера, то по дороге домой наткнулись в развалинах завода "Коминтерн" на людей. Подкрались ближе и по голосу узнали Андрея Рогулю. Они долго там что-то кирпичами закладывали.

"Снова Андрей! — подумал Ваня. — Всюду он, елки зеленые!"

— Митька, это правда? — повернулся он к Тарасу.

— Факт, — кивнул Митя и с хрустом откусил сухарь.

— Когда они ушли, я посветил фонариком, а там небольшая дырка. Митька побоялся, а я полез, — продолжал Гриша Голуб.

— Брешешь, — спокойно сказал Митя Тарас. — Ты сам меня караулить оставил.

— Ладно, не перебивай! — отмахнулся Гриша. — Полез я, значит, один. Свечу фонариком и лезу. А дырка все шире и шире. Смотрю, а там целое подземелье. И тут на меня как налетит что-то, как замашет перед самым носом крыльями! Кажется, на голову садится. Я и обомлел...

— Это летучие мыши, — шмыгнул носом Митя.

— Летучие мы-ыши! — передразнил его Гриша Голуб. — Если бы ты, обжора, со мной полез, узнал бы тогда, как...

— Подождите! — вскочил с места Ваня. — Что там в подвале было?

Гриша разочарованно махнул рукой.

— А-а, ничего хорошего! Ящики с какими-то брусочками. Я один разломал и кусок прихватил с собой. — Гриша полез в карман пальто, вытащил желтый кусочек. — На, посмотри.

Ваня взял кусок и склонился над ним. Повертел в руках, понюхал. Когда поднял голову, глаза его возбужденно блестели.

— Да вы знаете, что это такое? Тол, елки зеленые!

— Тол? Ну и ну! — Гена Гуринок изумленно уставился на Ваню. — Значит... Значит... Рогуля... подпольщик! Вот чудо-юдо!

— Никакого здесь чуда нет, — спокойно сказал Ваня. — Все ясно. Я сейчас же иду к Цапле. А что? Пусть теперь попробует не взять нас к себе!

— Вань, — тихо сказал Гена. — Андрей может и по шее дать. Очень даже возможно.

— Пусть только попробует!

Ваня спрятал кусок тола под кирпич, отряхнул штаны и повернулся к друзьям.

— А вы, хлопцы, по хатам. Завтра утром будьте здесь. Все. Я пошел.

— Можно, я тебя немножко провожу? — спросил Гена. — До следующей улицы, а?

— Айда, — кивнул головой Ваня.

Они вылезли из своего укрытия и начали выбираться из развалин.

— Вань, ты Цапле, знаешь, что скажи... — Гена поправил очки, поднял воротник куцего пальто. — Ты ему...

— Не учи ученого. Я так с ним поговорю — не отвертится. А если заупрямится, скажу, что мы перепрятали тол в другое место и не отдадим, пока он не возьмет нас к себе...

— Он за такое может и...

— А ну тебя! Валяй домой! — Ваня остановился и подал Генке руку. — Ну, давай пять. Пошел я.

Он завернул за угол, обошел лужу, в которой плавали желтые листья, и поежился от порыва встречного ветра. Перемахнув через забор заброшенного дома, очутился на тихой улочке. Вспугнув двух котов, ощетинившихся друг против друга, зашагал дальше. Мысленно он уже вел разговор с Цаплей, хлестко отвечал на его ядовитые вопросы, решительно наступал. И вот Андрей, не выдержав его, Ваниного, натиска, наконец сдается и с улыбкой говорит: "Ладно, герцог, веди своих мушкетеров..."

На улочке было пусто и глухо. Словно мор выкосил все живое.

Возле хаты Андрея одиноко возвышалась старая береза. Когда налетал ветер, ее вершина податливо выгибалась, а потом начинала свирепо хлестать ветвями низкое неприветливое небо.

Ваня подошел к почерневшим от дождей воротам, открыл скрипучую калитку. На щербатом крылечке сидел огненно-рыжий кот. Он испуганно глянул на Ваню и нырнул в прорезанную в стене дыру.

На дверях хаты висел большой круглый замок.

"Вот и поговорил, елки зеленые! — разочарованно подумал Ваня, закрывая калитку. — Куда же теперь? Днем Цаплю дома ждать безнадежно. Он где-то по городу шастает. Надо ближе к центру подаваться. Там он мне чаще всего встречался".

Он быстро зашагал переулком. Мерзли руки. Сунул их в карман. В правом нащупал рогатку и подумал, что пора бы уже выбросить ее, не маленький, в подпольщики идет проситься. Но рогатки было почему-то очень жаль. "Подарю ее какому-нибудь пацану, — нашел выход Ваня. — Зачем добру пропадать".

Вышел на Шоссейную. Людей было не густо. Кое-кто останавливался у глухой стены дома, на которой белела бумага. Ваня подошел ближе и увидел приказ на немецком и русском языках. Какой-то полковник Киккель предупреждал, что за помощь партизанам к жителям будут применяться самые жестокие меры. Почти в каждом предложении было слово "расстрел". Но Ваню это слово не пугало. Наоборот, его ожгла злость на этого Киккеля. Ваня оглянулся. На улице в эту минуту вблизи никого не было. Он вытащил из кармана огрызок синего карандаша и торопливо вывел печатными буквами: "Гитлер капут!"

Заскрипел от тяжелых шагов деревянный тротуар. Ваня отскочил в сторону, сунул руки в карманы и с невинным видом прислонился к забору. Мимо, часто оглядываясь назад, прошел чумазый парень в замасленной одежде. Ваня проследил за его взглядом и остолбенел.

Посредине улицы, заложив руки назад, шел Андрей Рогуля. В трех шагах от него, с винтовкой наперевес, топал скуластый краснолицый полицейский. Губы Андрея были разбиты, по подбородку стекала кровь. Левый глаз совсем затек. Из разорванной фуфайки во многих местах торчала вата. Он был без шапки, и ветер обрадованно лохматил его густые волосы.

— Тише, волк тебя режь! — крикнул полицейский. — Куда прешь? Успеешь на тот свет!

— Не минешь и ты его! — сплюнул кровью Андрей. — Между прочим, интересно, как ты иудой стал? За сколько продался?

— Иди, иди, падла! Я тебе так продамся, что своей кровью умоешься! — ткнул дулом ему в спину полицейский. — Иди! Недолго тебе по земле ходить осталось! Пистолет в кармане носишь, бандюга? Хе-хе, не ожидал, что в облаву попадешь? Ничего, сейчас у тебя узнают, откуда пистолет взялся. Думаешь, я не ведаю, кто ты таков будешь? У-у, змея носатая!

Андрей снова сплюнул, повернул к конвоиру голову.

— Выслуживаешься, холуй немецкий?

— Я тебе... я!.. — Полицейский побагровел от злости, ударил Андрея прикладом в спину. — Подожди, вот только дойдем... Ты у меня на коленях ползать будешь!...

Андрей и полицейский прошли мимо. "Как же это он? Неужели не мог отбиться? А еще такой сильный! — растерянно затоптался на месте Ваня. — А здание полиции на соседней улице. Если не удерет — "конец".

Дрожа от волнения, он двинулся вслед за Андреем и полицейским. Парень в замасленной одежде, шедший впереди, замедлил шаг и враждебно посмотрел на Ваню. Правая рука незнакомца была в кармане. "Елки зеленые, неужели шпик? — насторожился Ваня. — Ишь ты, как оделся!"

Ваня перешел на другую сторону улицы. Навстречу плелась, налегая на палку, сгорбленная старуха. Он сошел с тротуара, давая ей дорогу. "Сейчас начнется сад. Забор там невысокий. Если Андрею удирать, так только-тут".

Чумазый парень на той стороне прошел вперед. Чтобы показать свое равнодушие, Ваня медленно нагнулся, поднял с земли белый ребристый камешек. Подкинул его, подержал в руке. И вдруг весь напрягся. На лбу выступила испарина. "А что, елки зеленые? Была ни была!"

Ваня выхватил из кармана рогатку, заложил в нее камешек. Едва ли не бегом догнал полицейского, который шел, переваливаясь, как утка, и по-прежнему материл Андрея.

— Дядя!

Полицейский вздрогнул, резко обернулся. Ваня увидел его сердитое лицо и до отказа оттянул резину.

— А-а-а!

Конвоир выронил из рук винтовку и схватился за лицо.

Чумазый парень с той стороны улицы ринулся к нему.

— Андрей! За мной! — крикнул Ваня, бросаясь к забору. Взлетел на него, оглянулся.

Парень в замасленной одежде рукояткой нагана бил полицейского по голове.

"Вот тебе и шпик! — оторопел Ваня. — Да он свой!"

В дальнем конце улицы показались фигуры двух полицейских.

— Бобики сзади! — закричал Ваня. — Скорее!

Прыгнув с забора, через который одним махом перескочили Андрей Рогуля и незнакомый парень, Ваня помчался между деревьев.

— Быстрей! — крикнул он им, оглянувшись.

Когда перелезали следующий забор, сзади загремели винтовочные выстрелы.

До смерти испугав женщину, вывешивающую в своем дворе выстиранное белье, кинулись за угол дома. Бежали по грядам, над которыми торчали высокие стебли кукурузы.

— Федя, а ты как здесь очутился? — на бегу повернув голову к чумазому незнакомцу, спросил Андрей. — По щучьему велению?

— Случайно, — тяжело дыша, ответил тот. — Иду своим курсом, вижу, ведет тебя бобик под дулом самым найаккуратнейшим образом. Только собрался выручать, а тут этот шпиндель откуда-то выкатился.

— Сам ты шпиндель! — огрызнулся Ваня.

— Да ты, братишка, в обиду не лезь. Вообще, ты молодчик! Отчаюга! Это же додуматься — из рогатки!

— Мушкетер! — похвалил Андрей и оглянулся. — Интересно, почему это они не гонятся за нами?

— Радуйся, что не гонятся. Наверно, в другую сторону поперли. Паскудно могла для тебя кончиться эта история, Цапля. Очень паскудно...

Они перебежали переулок и вышли на людную улицу.

Глава третья

1

Ваня сидел на лавке и ждал. Цапля ходил по комнате и попыхивал дымом. "Чего он тянет кота за хвост? — нервничал Ваня. — Ходит, дымит, как паровоз, а о деле — ни гу-гу. Только искоса посматривает. Не для тою же он меня вызывал, чтобы я тут сидел, как дурак".

Он пошевелился, нетерпеливо покашлял в кулак. Андрей остановился, подвинул ногой табуретку и сел напротив.

— Вот что, Цыганок... — Рогуля глянул Ване в глаза. — Да ты чего нахохлился? Брось, мушкетер. У каждого подпольщика должна быть своя кличка. А ты смуглый, темноглазый. Тебе "Цыганок" в самый раз подходит.

— Пусть так. Чего звал?

— Дело есть. На товарной станции немцы поставили в тупик три вагона. Возле них охрана. Нужно выяснить, через какое время часовые меняются ночью у вагонов. Вот тебе инструмент бога Хроноса. — Андрей положил на ладонь Вани карманные часы. — Циферблат светится. Займись только разведкой. Не вздумай штуку какую отмочить. Вопросы?

— Есть один.

— Валяй.

— Можно взять своих ребят?

— Не возражаю, — подумав, ответил Цапля. — Собирай свою гвардию. Ну, салют, мушкетер!..

Пробираясь в кромешной темноте к своей улице, Ваня невольно улыбался. "Ну и выдумщик этот Андрей! Ты, говорит, смуглый, тебе "Цыганок" в самый раз подойдет. А как самого "Цаплей" назовешь, — сердится".

Ваня осторожно вытащил из кармана часы, поднес к лицу. В темноте зеленовато светились стрелки и цифры с делениями. С восхищением глядя на них, Ваня позавидовал Андрею, что тот имеет такой чудесный трофей. Но тут же успокоил себя, — и у него когда-нибудь будет не хуже. Посмотрел еще раз на циферблат и с тревогой подумал, что уже близится десятый час, а он еще не предупредил ребят о предстоящем задании.

Ваня перелез через изгородь и напрямик подался к дому Гены Гуринка.

В полночь он лежал вместе с Генкой и Гришкой в глубокой воронке от бомбы. В двадцати шагах от них ходил возле вагонов часовой. На другой стороне колеи прятались в темноте Митя Тарас и Вася Матвеенко.

Ваня приподнял голову, напряженно ловя звуки шагов часового. Они то слышались совсем рядом, затем медленно удалялись, замирали на мгновение и снова нарастали.

Часовой, видимо, слегка прихрамывал. Тяжелые шаги его по шлаку, перемешанному с песком, выделялись среди таинственных ночных шорохов. Вокруг стояла густая, почти осязаемая, холодная темнота.

— Скажи ты, ходит и ходит, будто его ключиком завели, — шепнул Гена Гуринок.

— Тс-с! — сжал его руку Ваня.

— Что? — зашевелился Гриша Голуб, лежавший по другую сторону от Вани. — Я не...

Ваня ладонью зажал ему рот.

Шаги замерли. Неподвижно застыла на месте красная точка сигареты часового. Немец прислушивался.

Налетел ветер, угрожающе зашумел в ветвях старого тополя, стоявшего неподалеку. С тихим шелестом посыпалась на головы ребят невидимая в темноте листва.

Ваня вытянул шею, ища глазами огонек сигареты, который внезапно исчез, и в то же самое мгновение захрустел под сапогами часового шлак и песок.

Немец шел к воронке.

Друзья замерли.

Часовой остановился на краю ямы. Над головами ребят хлопала на ветру пола его шинели.

Гитлеровец негромко кашлянул. В воронку, описав красную дугу, полетел окурок. Отскочил от ботинка Гены и рассыпался искрами. "Влипли! — мертвея от ужаса, подумал Ваня. — Конец!" В то же Время услышал шаги. Они отдалялись в сторону вагонов.

Ваня перевел дух, пошевелил онемевшей ногой. И сразу же словно сотни иголок впились ему под колено. Осторожно потирая ногу, начал мысленно считать шаги часового. Двадцать — в одну сторону, двадцать один — в другую. Двадцать два — в одну, двадцать — в другую... Двадцать... Тридцать... Сорок... Что это?

— Пошел на ту сторону вагонов, — горячо дохнул в лицо Гриша Голуб.

— Вполне даже возможно, — неуверенно отозвался Гена Гуринок. — Но, может, он и на этой стороне притаился...

— Дрейфите?! — возмутился Ваня. — Тогда я один.

— Нет, и мы с тобой, — зашевелился в темноте Гена. — Это не дело — одному.

— Тогда поползли!..

Ваня вытащил из-за голенища сапога немецкий тесак. "Что же в вагонах? Эх, если б знать, елки зеленые! А может, вернуться? Цапля ведь предупреждал, чтобы без самовольства..." — пронеслось в голове Вани, когда он уже вылазил из воронки.

Они бесшумно выбрались из ямы. Снова налетел бешенный порыв ветра. Он завыл, застонал, затрещал в ветвях тополя. Ваня поднялся и кинулся к вагонам. Вслед за ним неслись Гена и Гриша.

Они проскользнули под вагон, легли на шпалы. Остро пахло мазутом. Даже ветер не мог совладать с этим стойким запахом.

Рядом поскрипывали сапоги часового, хрустел под ними шлак и песок. Ветер так же внезапно, как и налетел, утих.

Кто-то закашлялся над головой, стукнул чем-то по полу вагона. Ваня вздрогнул и затаил дыхание.

Часовой остановился рядом, что-то проворчал себе под нос. Чиркнул зажигалкой, осветил часы на руке и едва ли не бегом заспешил на другую сторону вагона. Послышался металлический визг отодвигаемых дверей.

— Франц, ауфштэен! — раздался сиплый голос. — Франц!

Никто не ответил. Часовой выругался и полез в вагон будить своего сменщика.

— Давай! — шепнул Ваня и толкнул Гену локтем. — Гришка, не зевай!

Они выскользнули из-под вагона и бросились к открытым дверям.

— Франц, доннерветтер! — послышался возмущенный голос часового. — Штэе ауф!

В ответ кто-то сердито забормотал. Ваня дрожащими руками нащупал двери.

— Взяли! — приказал он друзьям и изо всех сил налег на дверь. Она заскрипела и послушно поползла в сторону.

— О-о! — испуганно воскликнул часовой. — Вас? Вас?

Вскочив на приставленную к стене лестничку, Ваня защелкнул дверь на крюк и соскочил на землю.

— О-о, майн либе гот! — приглушенно вскрикнул в вагоне часовой. — Партизан!

В вагоне зашевелились, залопотали. Клацнул затвор винтовки.

— Стрелять будут?! — схватил Ваню за руку Гриша Голуб. — Что тогда?

— Быстрей открывайте вагоны! Да шевелитесь вы! Генка, слышь? Чего стоишь, как истукан?

Вспорол темноту фарами, оглушил криком паровоз. Наполняя ночь гулом, приближался поезд. "В таком шуме сам черт не услышит! — обрадовался Ваня. — Даже если немцы в вагоне стрелять начнут".

— Нажа-а-ли-и!.. Т-так!..

Дверь послушно отошла в сторону. Цыганок вскочил в вагон, за руку втащил Гену. На мгновение осветив их лица, мелькнул паровоз. Загрохотали в темноте товарные вагоны.

Ваня включил фонарик. Желтый луч скользнул по ящикам.

— Открывай! Быстрей, пока состав идет!

Он сунул Генке немецкий тесак, выглянул из дверей и увидел Васю с Митей, которые вылезали из-под вагона.

— Мы там сидим дрожим, а он тут — кум королю, сват царевичу. Митька вон с перепугу заикой стал, — пробовал перекричать грохот поезда Вася.

— Не-а, — невозмутимо отозвался Митя. — Я только поесть хочу.

— У-у, обжора!

— Кончай базар! — разозлился Ваня. — Открывайте следующий вагон!

Вася с Митькой мгновенно растворились в темноте. Послышался скрежет открываемой ими двери. Цыганок повернулся к Генке.

— Что в ящиках?

— Автоматы. Будем выгружать?

— Да. Гриша, где ты там?

— Чего? — отозвался из темноты Голуб.

— Беги к Ваське и узнай, что у них в вагоне, — Ваня снова повернулся к Генке. — А ты давай вниз. Будете носить автоматы в развалины завода "Коминтерн". Сваливайте прямо в ту дыру, где тол лежал.

Гена молча спрыгнул на землю. Подбежали Гриша с Васей.

— Ха! Да там целый продовольственный склад! — захлебнулся от возбуждения Вася. — Шоколаду — завались! Будем выносить?

— Я тебе дам шоколад! — осадил его Цыганок. — Берем автоматы.

Он бросился к ящику, схватил в охапку, скользкие от обильной смазки автоматы и подал вниз. Гена принял их и полез под вагон. Цыганок набрал следующую охапку и передал подошедшему Мите Тарасу.

— Вот так фокус! Немцы притаились, как мыши под веником, — сказал Ваня, прислушиваясь. — Хорошо, если бы они и дальше так сидели, а?

— Они, наверно, думают, что их партизаны окружили, — ответил Гриша Голуб. — Ну чего ты там? Подавай.

Ваня быстро передал вниз две охапки: одну Мите Тарасу, вторую — Грише Голубу. Оставшись один, осмотрелся, напряг слух. Из соседнего вагона, в котором сидели немцы, не доносилось ни звука.

Резко и сипло закричал паровоз. Отдаляясь, полз в черную пропасть ночи огонек фонаря, висевший на заднем вагоне. Красный глаз его исчез за поворотом. Ваня вдруг почувствовал, что его бьет мелкая дрожь. Он передернул плечами, вытащил из кармана часы Андрея. Фосфоресцирующие стрелки показывали половину пятого. "Почему так долго нет ребят? — с испугом подумал он. — Чего они там копаются?"

Цыганок по пояс высунулся из дверей.

В тот же момент под самой крышей соседнего вагона блеснул оранжевый огонь. Гулкий выстрел прокатился в ночи. "Опомнились, гады. Сейчас поднимут тревогу, — весь сжался Ваня. — Надо сматываться быстрей!"

Из-под вагона, тяжело сопя, выскочили ребята.

— Смотрите, чтобы они не подстрелили вас, — предупредил друзей Цыганок. — Держитесь у самого вагона.

Стараясь не лязгать, передал ребятам автоматы. Второй ящик опустел.

Один за другим громыхнули три выстрела. Немцы звали на помощь.

Ваня соскочил вниз, бросился к вагону с продовольствием. Залез в него, осветил фонариком картонные коробки, ящики, упаковочные стружки на полу.

Снова грохнул выстрел.

Цыганок вздрогнул, сломал спичку. Вторая, зашипев, нехотя загорелась. Ваня поднес ее к стружкам. Огонь жадно лизнул их, ярко вспыхнул.

Цыганок схватил плоский ящик с шоколадом, вскрытый Васькой, и вместе с ним прыгнул из вагона.

2

В холодной темноте шевелились от ветра кусты. Сухо шелестели на земле опавшие листья. Казалось, что кто-то шастает среди могил, таинственно перешептывается.

Где-то в вышине упрямо продиралась сквозь тучи луна. Желтое расплывчатое пятно ее стало ярче. На кладбище посветлело. Отчетливей выступили голые вершины кленов и берез. Деревья тревожно шумели, угрожающе потрескивали над целым лесом деревянных, каменных и железных крестов.

К гранитному памятнику прижимался человек. Над головой у него поблескивал в неверном свете луны бронзовый, распятый на кресте Христос.

Человек пошевелился, поднял воротник пальто. Снова замер, прислушиваясь к многоголосому стону деревьев под порывами холодного ветра.

Неподалеку сухо треснула ветка. Человек отпрянул за памятник, блеснуло дуло пистолета в его руке.

Послышалось жалобное кошачье мяуканье.

Зашуршали листья под чьими-то ногами. Человек ответил сухим покашливанием и опустил пистолет.

Из кустов вынырнула темная фигура.

— Здравствуйте, товарищ Смелый.

— Привет, Федор. Что случилось? Почему у тебя такая срочная необходимость для встречи?

— Пусть я выдраю три гектара палубы, если не влипну со своими салагами! — сердито сказал Механчук и утомленно прислонился плечом к памятнику. — Ничего себе штуку выкинул Цыганок со своей братвой. Подумаю, так даже мороз по коже дерет.

— Что такое? — встревожился Нагибин. — Давай без лирических отступлений.

— Дело такое. Цапля послал Цыганка на товарную станцию в разведку. Так он, якорь ему на шею, закрыл в вагоне охрану, а сам со своей братвой выгрузил и спрятал в развалинах завода "Коминтерн" шестнадцать новеньких автоматов и ящик шоколада. А в вагон красного петуха пустил. Отчаюга! — Федя покрутил головой. — Сорвали нам операцию, салаги! Ну, а если б на мель сели?

— Что ты говоришь?! — заволновался Николай Яковлевич. — Да за такое надо снять штаны и... Ах, ты, сорвиголова! И додуматься надо! Кроме того, что сорвали операцию, они же могли еще и к немцам в лапы попасть. Ты понимаешь это?

— Ясное дело, чего тут понимать.

— Ты хоть пропесочил Цыганка?

— Дал разнос по всей форме.

— Да-а... Опасная петрушка могла получиться... — Николай Яковлевич провел ладонью по бородатому лицу. — Ты вот что, Федя. Возьми Цыганка под свою личную опеку.

— Добро.

— А автоматы... Автоматы этой же ночью надо переправить в отряд Бирулина. Этим займутся люди другой группы.

Николай Яковлевич задумался, почесал недавно отпущенную бороду. По лицу его ползали тени от неспокойных ветвей.

— Вот что, Федор: каждую минуту, каждый день приучай парнишек к конспирации. Они должны знать и свято соблюдать законы подпольной борьбы. Без этого нельзя. Иначе — неминуемый провал. Все время держи связь со мной. Ты с ними и мягче, и в то же время серьезно, как со взрослыми, говори. Объясни, что, если бы не они, мы бы эти вагоны полностью могли разгрузить. Это же было бы оружия на целый отряд...

— Да я уже им говорил это. Дали слово больше не авралить.

Николай Яковлевич несколько минут стоял неподвижно. Бесновался, гулял по кладбищу ветер. Ворошил листья, взметал их вверх, с треском обламывал сухие сучья. Налетал на вершины деревьев. Они кряхтели под его натиском.

Нагибин выпрямился, положил руку Феде на плечо.

— Тебе и Цыганку есть задание. Смоленский железнодорожный мост знаешь?

— Приблизительно. А что?

— Нужно разведать подступы к нему. Какая там охрана, сколько ее, чем вооружена.

— Когда это надо?

— Чем быстрей, тем лучше. Очень большое движение по этому мосту...

— Понял... Добро, товарищ Смелый. Сделаем все, что можно.

3

Чтобы не привлекать к себе внимания, Ваня сидел под деревом и играл сам с собой в ножик. Между тем глаза внимательно следили за всем, что происходило на улице.

Шаркая подошвами начищенных ботинок, дорогу переходил седобородый поп. Черная ряса то путалась в ногах, мешая идти, то надувалась ветром, как колокол. Ваня вспомнил поверье, что при встрече с попом надо обязательно взяться за пуговицу, иначе будет несчастье. И только он это вспомнил, как увидел Федю Механчука. Беззаботно попыхивая сигаретой, он лениво шел по тротуару.

Цыганок, не спеша поднялся, отряхнул залатанные штаны и с праздным скучающим видом побрел вслед за ним. Федя ускорил шаг. Цыганок не отставал.

Минули людные кварталы, вышли за город. Свернув с дороги, Федя остановился за кустом и, подождав Ваню, обнял его за плечи.

— Здорово, Цыганок. А ты, оказывается, хороший конспиратор. Молодчага! — Федя полез в карман за куревом. — Задача такая, братишка. Сейчас берем курс на Смоленский железнодорожный мост. Смелый приказал узнать, какая там охрана, чем вооружена и как лучше подступиться к мосту.

— Что, взорвать хотят?

— Угадал, Цыганок. Наши хотят поднять его на воздух. Но для этого надо...

— Сделаем, — перебил его Ваня. — Двинули, что ли?

Шли по колючей, уже побуревшей стерне. Изредка встречались огромные, замшелые валуны, вокруг которых густо стоял почерневший бурьян. Забирая стороной, кустами обошли ни на минуту не утихающее, гудящее от машин шоссе. Обогнули высокий голый пригорок и увидели унылый бело-сиреневый березняк. Из него выползала серая, хорошо утоптанная тропинка. Извиваясь, петляя, она вывела Федю и Цыганка к зарослям краснотала.

Свернув с тропинки, они начали продираться сквозь кусты. Неожиданно Федя остановился, показал рукой вперед. Ваня поднял голову и увидел между голых берегов блестящую, как сталь, широкую ленту реки. Слева над ней чернел ажурный мост. Выгнув двугорбую железную спину, он величественно возвышался над окрестностью.

— Стоп, машина! Пришли. Я здесь отдаю якорь. Дальше мне нельзя. — Федя привлек к себе Цыганка. — Ты шуруй к мосту спокойно. Ну, будто тебе обязательно надо на ту сторону перейти. Тебя, конечно, задержат, не пропустят. Но за это время ты должен разглядеть все, что нужно. Коленки не дрожат?

— Елки зеленые, за кого ты меня принимаешь?

— Ну, добро, добро! Полный порядок, братишка! Счастливо! Семь футов тебе под килем!

Цыганок прошел вперед, ножичком срезал длинный прут краснотала. Вышел на открытое место и, сбивая на ходу сухой бурьян, двинулся к мосту. Взобравшись на насыпь, размахивая в такт рукой, запел песню про Галю молодую, которую почему-то забрали с собой казаки. Прыгал по шпалам, во все горло врал песню, а сам цепким взглядом осматривал колючую проволоку ограждения, бункер, узкую траншею, ведущую к нему, считал часовых, высыпавших из бункера.

— Цурик, киндер! — махая руками, закричали немцы. — Цурик, глюпый голеф! Найн ходиль!

— Сам ты "глюпый голеф", — пробормотал Ваня, мысленно подбадривая себя, стараясь побороть внезапно подступивший страх.

— Хальт! Хальт, доннерветтер!

— Дядечки-и! Мне на ту сторону надо! — испуганно закричал Ваня. — Пустите меня! Я домой, к матке иду! Я...

Он не успел кончить. Огромная овчарка выскочила из-за бункера и ринулась ему навстречу. Ваня опрометью кинулся с железнодорожного полотна. С ужасом услышал за своей спиной хриплое дыхание, закричал, закрыл голову руками. Овчарка налетела на него сзади, сбила с ног. Рыча, начала остервенело рвать на нем одежду. Острая боль ожгла лодыжку. Цыганок дико заорал, попытался вскочить, но овчарка прыгнула ему на спину, прижала передними лапами к земле. Прямо перед своим лицом Ваня увидел оскаленную пасть. Крик застрял в горле. Боясь пошевелиться, Цыганок с ужасом смотрел овчарке в черные злобные глаза.

— Рекс, цурик! — закричал с насыпи подбежавший немец. — Рекс, ком!

Оскалив желтые острые клыки, овчарка грозно зарычала Ване в лицо, перескочила через него и огромными прыжками помчалась к своему хозяину. Вымахнула на насыпь и остановилась, как вкопанная. Немец потрепал ее по шее, взял на повод и отправился назад к мосту.

Ваня поднялся и, вытирая слезы, заковылял в обратную сторону.

Окровавленный, оборванный, Цыганок обессиленно опустился возле куста, под которым лежал Федя. Механчук держал в руке пистолет, лицо его было белое, губы нервно дергались. Он выхватил из кармана носовой платок, разорвал его, суетливо стал перевязывать Ване ногу.

— Ничего, Цыганок, ничего. Расплатимся, — бормотал он. — Мы им припомним все!

— У них та бункер... И два пулемета... — наконец заговорил Ваня. — Немцев много... А еще колючая проволока всюду... Не подступиться...

— Подступимся, братишка, что-нибудь придумаем, — успокоил его Федя. — Я здесь, пока ты пытался к мосту пришвартоваться, несколько фотоснимков сделал. А потом ты нарисуешь на бумаге все, что видел. Быть не может, чтобы мы ничего не придумали.

Федя ободряюще похлопал Ваню по плечу и начал закуривать. Пальцы его дрожали.

— Я, братишка, чуть-чуть сдержался, чтобы не жахнуть в овчарку, — тихо сказал он. — Если бы не боялся в тебя попасть, я бы в момент ее уложил...

Ваня слушал его, молчал и кусал губы от боли.

4

Нагибин встал из-за стола, который был завален фотоснимками, и, заложив руки за спину, прошелся по комнате.

Потрескивала и мигала лампа. Трепетный огонек отражался в зеркале на стене и светлыми зайчиками падал на противоположную стену. Николай Яковлевич остановился посреди комнаты и начал в раздумье рассматривать свою сломанную тень, которая шевелилась на стене и потолке.

— Я с вами абсолютно не согласен! — вдруг решительно сказал он и повернулся к столу.

За столом, спиной к завешенному одеялом окну, сидел плечистый человек с высоким лбом и рыжеватой острой бородкой. Сильными короткими пальцами он перебирал фотографии.

— Послушайте, Смелый, — неожиданным басом сказал он. — Я разведчик. И поверьте моему опыту, что ваша выдумка не стоит такого риска. Не вызывает она у меня доверия. Абсолютно.

— Подождите, не надо так категорически. — Николай Яковлевич неодобрительно покачал годовой. — Здесь вот какая петрушка. Эту мысль нам подсказал парнишка. Зовут его Цыганок. И я считаю, что его идея — единственный выход в данный момент. Если хотите — это гарантия успеха операции.

— Черт знает что! — Рыжебородый в сердцах бросил фотографии на стол. — О какой тут гарантии может идти разговор! Мы же с вами не дети. Я вас не понимаю. Вы же, Смелый, бывший офицер, были на Халхин-Голе, всю финскую прошли, а проявляете этакую, понимаете, наивность. Ему, видите ли, идею подсказал какой-то мальчишка, а он ухватился за нее, как утопающий за соломинку! И вообще, должен вам сказать, мне не совсем понятно, зачем вы связались с детьми. Подполье — и пацаны! Несовместимо!

— Успокойтесь. Не надо ругать мальчишек, — Николай Яковлевич непримиримо сузил глаза, в которых появился стальной блеск. — Давайте будем справедливы. Вашей армейской разведке мои мальчишки, как вы выражаетесь, не раз оказывали ценные услуги.

— Кхе-кхм...

— Ваша идея взорвать мост с помощью плота никуда не годится.

— Ну, знаете...

— Да, не годится. Это доказывают инженерные расчеты. — Николай Яковлевич подошел к столу, сел. — Послушайте, давайте обсудим все спокойно. Вы поручаете нам ликвидировать мост, но почему-то не хотите выслушать до конца план операции. Так нельзя.

— Что ж, пожалуйста. Я слушаю.

— А теперь смотрите, какая петрушка получается. — Николай Яковлевич взял в руки одну из фотографий моста. — Мы ставим на рельсы самодельную дрезину в двух километрах от моста. Дрезину нам уже сделали товарищи из депо. По частям она перевезена в лес...

— Так зачем же тогда вы советуетесь со мной, если у вас уже все решено? Для проформы? Видите, вы уже и дрезину перебросили в лес...

— Я сделал это потому, что время работает не на нас. Мост надо ликвидировать как можно быстрее. Потому и спешка.

— Самодеятельность какая-то...

— К тому же хорошая самодеятельность. — Николай Яковлевич остро глянул на рыжебородого. — Дальше. На дрезине будут поставлены два небольших мотора, которые дадут ей приличный ход. В деревянную тележку положим толовый заряд. Дрезина запускается, летит на мост и...

— ...и проскакивает его на полном ходу, — иронически усмехнулся рыжебородый. — Если, конечно, ее не расстреляют на подходе.

— Нет, она взорвется на мосту, — твердо сказал Николай Яковлевич. — И вот почему. К дрезине будет прикреплена семиметровая мачта. Это уже идея нашего моряка Федора Механчука.

— При чем здесь мачта?

— Мачта будет соединена со взрывателем толового заряда. Смотрите сюда, — Острием карандаша Нагибин показал ту точку на фотоснимке, где сходились две дуги верхних конструкций моста. — Эта седловина в центре ниже, чем вот здесь, при въезде на мост.

— Тэк-тэк-тэк! — оживился рыжебородый. — Ага! Значит, мачта на дрезине пройдет до середины моста, а потом зацепится за седловину и...

— В тот же миг взрыватель сделает свое дело, — засмеялся Николай Яковлевич. — И получится интереснейшая петрушка!

— А если мачта не заденет?

— Зацепится. Все подсчитано. Помогли машинисты, которые водят составы через мост. Получится.

— Ну-ну. — Рыжебородый первый раз за весь вечер улыбнулся, обнажив крепкие зубы. — А как с охраной дороги? Как доставите дрезину к месту старта?

— Бесшумно снять патрули трудно, но можно. Диверсий на этом участке дороги не было, город близко, и немцы ведут себя беспечно. Охрану, пока на телеге подвезут дрезину, будет обеспечивать наша боевая группа.

— Убедили. Согласен. — Рыжебородый виновато усмехнулся и поднялся. — Простите, что погорячился вначале. Очень уж невероятным мне все показалось. А тут еще чертово самолюбие. Знаете, сколько я ломал голову над своим плотом — миной, а вы наотрез отказались от него. Потому я, как говорят, и встал на дыбы. Все-таки много еще сидит в человеке мелочного, эгоистического, которое, в общем-то, вредит делу.

— Ничего, истина рождается в споре, — ответил Николай Яковлевич, собирая фотографии со стола. — Имейте в виду, я от вашего плота полностью не отказываюсь. Если не выйдет дело по каким-либо причинам с нашей дрезиной, будем мозговать над вашим вариантом.

— Вам бы, Смелый, в дипломатическом корпусе служить! — засмеялся рыжебородый, одеваясь.

Николай Яковлевич улыбнулся, развел руки в стороны.

— О плане вашей операции я доложу Неуловимому, — взялся за свою широкополую шляпу рыжебородый. — Я думаю, он согласится.

— Неуловимому?! Это кто такой? — Николай Яковлевич удивленно посмотрел на гостя. — Первый раз слышу.

— Руководитель нашей разведгруппы. Я все это время только исполнял его обязанности. Он капитан, опытный разведчик. Воевал в Испании. Летом, выполняя важное задание, попал в лапы гитлеровцев, но сумел уйти. Два месяца лечился в партизанском госпитале, а теперь вернулся в город. Очень интересовался вами. На днях я вас познакомлю с ним. — Рыжебородый взглянул на часы. — Ну, мне пора. Всего хорошего.

— Я провожу вас через сад...

Николай Яковлевич накинул на плечи фуфайку, убавил фитиль в лампе и вышел вслед за своим ночным гостем.

5

В глухой ночи неистовствовал ветер. Он налетал с разных сторон, свистел в кустах, едва ли не до земли пригибая их к земле, внезапно утихал, а затем, протяжно завывая, набрасывался на голые вершины деревьев. Ваня прислушался к дикой какофонии звуков, дыханием погрел озябшие пальцы и вновь застыл в неподвижности. Настороженный слух уловил похрустывание песка под тяжелыми шагами. Цыганок толкнул локтем Андрея Рогулю. Тот сжал его руку, поднял пистолет и замер.

На насыпи кто-то кашлянул, споткнулся, приглушенно выругался по-немецки. Ему ответил другой голос — басистый, недружелюбный.

Вспыхнули карманные фонарики. Лучи их вырвали из темноты серебристые рельсы, шпалы, кусты. Шаги немцев приближались к тому месту, где лежали Цапле и Цыганок. Желтые лучи бегали по полотну, соскальзывали с него, гасли, снова вспыхивали и ползли вдоль рельсов.

На фоне неба появились две черные фигуры. Гитлеровцы медленно шли по насыпи и обменивались между собой отрывистыми фразами. За ними медленно поворачивались автоматы Нагибина и Феди Механчука, которые лежали под соседним кустом.

Луч фонаря скользнул по тому месту, где притаились Андрей и Ваня, прополз по краю насыпи, вернулся назад и воткнулся в рельсу. В рассеянном пятне света был виден сапог немца, его рука, ощупывающая носок. Андрей приподнялся, взял в зубы кинжал. Цыганок дернул его за рукав, показал на куст, где лежал Нагибин. Цапля увидел белое пятно носового платка Смелого. Это обозначало: ждать! Андрей разочарованно вздохнул и снова припал к земле.

Немцы на насыпи остановились.

— Фридрих, я натер ногу. Ты иди, а я переобуюсь и догоню тебя.

Цапля с трудом, но все же понял, что сказал немец. Он сразу повеселел, увидев, как солдат садится на рельс. Второй охранник что-то недовольно буркнул и медленно двинулся в темноту. Тот, что остался на насыпи, положил на землю включенный фонарик, кряхтя, стащил сапог и начал раскручивать портянку.

Андрей глянул на куст Нагибина и весь напрягся — наступило его время.

Налетел ветер, зашумел, завыл в кустах и деревьях. Цапля неслышно, словно гигантская ящерица, пополз на полотно. Согбенная фигура его с кинжалом в руке, как страшный призрак, вдруг появилась на насыпи. Замерла на мгновение, метнулась к черному силуэту немца. Ваня увидел, как освещенные фонарем руки солдата замерли вместе с портянкой и бессильно опали. Немец беззвучно повалился на бок.

Цыганок выскользнул из-под куста и кинулся на полотно. Не сговариваясь, стащили убитого с насыпи.

— Выключи иллюминацию, — тяжело дыша, сказал Андрей и махнул рукой на полотно, где остался включенный фонарик.

Ваня шмыгнул на насыпь. Когда бежал с фонариком к Андрею, навстречу ему выскочили Нагибин и Федя Механчук.

— Удачно получилось, — прошептал Николай Яковлевич. — Второго бы теперь по-тихому...

— Федя! — дернул Механчука за рукав Ваня. — А если тебе надеть шинель немца? А что? Кроме шуток. Сядешь на рельс и... Ну, будто ты тот солдат и переобуваешься. А как второй подойдет — ты и...

— Молодчага, братишка! — Федя резко повернулся к Нагибину. — Толково придумано, а? Попробуем?

— Давай! Только быстрей! Цапля, раздевай немца!

Федя торопливо снял фуфайку. Выхватив из рук Андрея шинель, натянул на себя. Натянул на голову тесную пилотку, вырвал из рук Вани трофейный автомат и метнулся к полотну. Сел на рельс, спиной в ту сторону, куда ушел второй охранник, согнулся, словно переобуваясь.

Прошло несколько минут. По-прежнему глухо шумели деревья, жалобно, на все голоса плакал ветер в темноте. Ваня лежал на земле, сжимал в руке пистолет, который ему сунул Андрей, взяв себе автомат Феди, и напряженно ловил каждый звук. "А что, если тот Фридрих еще издали узнает, что это не его напарник? Полоснет очередью — и будь здоров... — ожгла страшная мысль. — А кто посоветовал переодеться? Я, елки зеленые..."

Ваня неспокойно зашевелился, повернулся на бок и тут же замер.

На насыпи послышались торопливые шаги. Из темноты ударил яркий луч фонарика. Зажег огнем рельсы, соскочил с них и остановился на согнутой спине Механчука.

— Зигфрид! — сердито сказал немец. — Ауфштэен!

Федя шевельнул плечами, оперся правой рукой на автомат и начал медленно подниматься.

— Шнэль, шнэль, Зигфрид!

Немец подошел к Феде вплотную.

Механчук выпрямился, резко повернулся и ударил гитлеровца по голове. Немец захрипел и осунулся на полотно. Федя подхватил его под мышки и потащил в кусты.

На насыпь вскочили Смелый, Цапля и Цыганок.

— Занять круговую оборону! — приказал Нагибин. — В нашем распоряжении считанные минуты. Немцы могут заметить, что патруль исчез. Где телега?

— И правда, где она? — хрипло дыша, спросил Андрей. — С такими темпами можно влипнуть в историю. Герцог, жми за катафалком!

Ваня ринулся в кусты. Мимо него с автоматами и винтовками наизготовку пробегали люди. Многие несли на плечах ящики с толом. "Елки зеленые! Смотри ты, сколько наших тут. Никогда бы не подумал.

Объезжая кусты, потрескивая валежником, навстречу Цыганку двигалась тяжело нагруженная телега.

— Сюда! — обрадовался Ваня. — За мной давай!

Лошадь фыркнула, чаще затрещал под ее ногами сушняк. Обогнув ореховый куст, телега остановилась. Ее тут же облепили люди.

— Несите дрезину! — послышался голос Нагибина. — Товарищи, быстрее!

Самодельную дрезину сняли с телеги и, кряхтя, спотыкаясь, понесли на полотно.

— Не так, салаги! — сердито сказал Федя. — Вы же ее кормой вперед ставите!

Тихонько чертыхаясь, дрезину повернули в нужном направлении, осторожно поставили на рельсы. Деревянную тележку быстро загрузили ящиками с толом.

— Давайте сюда мачту! — возбужденно сказал Федя. — А теперь все отчаливайте отсюда! Все без исключения! Цыганок, кому говорю?!

Ваня нехотя сошел с полотна. Мимо него проехала телега. Сбегали с насыпи и исчезали в кустах вооруженные люди. Утихли приглушенные голоса. Стало тихо. Слышалось только унылое завывание ветра да глухой неумолкающий шум деревьев.

Цыганок поежился, ослабил пальцы, до боли сжимавшие рукоятку пистолета, нетерпеливо взглянул на насыпь. Над ней торчала жердь. Возле дрезины копошились Федя и Смелый. Вдруг рядом с ними появился еще кто-то. Ваня подошел поближе, прислушался. По голосу узнал Андрея:

— Есть предложение посадить на передке дрезины пассажира. Мертвого господина завоевателя.

— Лишний груз. И вообще, кому было сказано — отвали отсюда! Взрыватель подключаем, все может быть...

— Тише, адмирал... А немца надо посадить. У моста дрезину могут осветить. Солдат в форме вызовет доверие. По нему, а значит, и по дрезине не будут стрелять.

— Резонно, — согласился Нагибин. — Несите. Только быстрей.

Почти бегом приволокли убитого. Андрей усадил его на дрезине, повесил на шею автомат.

— Извините, барон, — сказал он, натягивая гитлеровцу пилотку на голову. — Послужите и вы нам.

— Андрей, давай с насыпи! — нетерпеливо сказал Нагибин. — Федя, у тебя все готово?

— Флотский порядок!

— Запускай!

Заработали моторы. Николай Яковлевич выпрямился и махнул рукой. Федя включил сцепление. Дрезина медленно тронулась с места. Набирая скорость, она с грохотом помчалась в темноту.

— Семь футов тебе под килем! — помахал ей вслед Федя.

Они сбежали с насыпи и остановились за кустами, у которых собралась почти вся группа. Стояли молча, неподвижно, жадно ловя каждый звук.

Мучительно ползли секунды. Ваня почувствовал, как напряглась рука Андрея на его плече. Неожиданно пальцы его так впились в плечо, что Цыганок едва не вскрикнул.

В той стороне, куда умчалась дрезина, взлетела ракета. От ее света ярко зарозовело небо. Зарычал и тут же умолк пулемет. Тишина.

И вдруг под ногами вздрогнула от оглушительного взрыва земля. Ослепительно вспыхнуло и словно налилось кровью темное небо...

6

Ваня старательно дул в кружку, бережно откусывал шоколад и с наслаждением пил яблочный отвар. На лице его выступили бисерки пота. Рукавом вытерев лоб, он подумал, что отвар с шоколадом — царский напиток. Такая вкуснота и не приснится. Все же хорошо, что ящик шоколада прихватил. Хоть раз можно поесть вдоволь. Не все же время немцам его жрать.

У печи загремела чугунами бабушка. Лязгнув заслонкой, она выпрямилась и с укором глянула на Ваню. "Ну, сейчас заведет, — подумал он и поморщился. — Ничем уже не остановишь".

— Боже мой, боже! У всех дети как дети, а мой сущий бес. Никого не слушает, делает, что в дурную голову втемяшится. Никакого сладу с ним, окаянным! — запричитала старуха. — И где ты пропадаешь ночами, хотела б я знать?

"Молчи! — приказал себе Ваня. — Поговорит, поговорит и утихнет. Конечно, переживает за меня, она у меня хорошая. Кроме нее, у меня теперь никого нет. Вот если бы отец дома был, он бы меня сразу понял. А с бабкой нельзя откровенничать. Она, если рассказать ей начистоту, с ума сойдет".

— Как вспомню Володю Виноградова... Ой, боже мой, боже!.. И тебе жить, надоело? И ты на висельницу хочешь?

Старуха всхлипнула, привычным движением вытерла уголком платка глаза. Глядя на нее, беспомощную и сгорбленную, Ваня вдруг почувствовал, как накатилась волной и охватила душу острая жалость к бабушке. Шоколад сразу стал невкусным, даже каким-то горьким.

— Дитятко мое, послушай ты меня, старую! Не шатайся где попало, сиди дома. Измучилась я из-за тебя. Чует мое сердце, добром это не кончится... И шоколад этот откуда взялся? А?

Ваня поперхнулся, отодвинул кружку.

— Чего молчишь?

Пить уже совсем не хотелось. Он вылез из-за стола, обнял, поцеловал бабушку в дряблую морщинистую щеку.

— Баб, не надо. Ну, чего ты плачешь? Ну, не надо, баб, а? И нигде я не шатаюсь, а ночую у ребят. Баб, как только стемнеет, боюсь идти домой — патрули ведь. Вот и ночую. У Генки спроси или у Гришки, если не веришь.

— А чего, Ванечка, ночевать там? Не задерживайся долго, домой раньше приходи. И я спокойная буду, и тебе лучше.

— Елки зеленые, как ты не понимаешь! Мы с ребятами книжки читаем... Ну, чтобы от школы не отстать, когда вернутся наши. Задачки решаем...

— А этот... Как его?.. Андрей длинноногий тоже с вами задачки решает?

Ваня смущенно отвернулся. Взял со стола кружку, вылил недопитый отвар в ведро.

— Ай, баб! Ну чего ты пристала? Андрей нас по истории учит.

— Ты что же это, старой дурой меня считаешь? Знаю я вашу историю! Я от ваших историй ночами не сплю. Ой, боже мой, боже! — Бабушка горестно обхватила голову руками. — Позагоняют вас в ту проклятую неметчину! Сложите свои глупые головы на чужой земле. Вон вчерась облаву на людей наладили. Чтоб их на том свете ловили, иродов хвашистских! Нет на них страшного суда. Охо-хо-хо! И кто ее затеял, войну эту, пусть тому голова отвалится и руки отсохнут! Пусть его на том свете в огне пекучем да в смоле черной...

Внезапно, как и начала, старуха умолкла. Беззвучно, одними губами, пошептала молитву, осенила себя крестным знамением и, кряхтя, полезла на печь.

Рывком открылась дверь. На пороге стоял Гена Гуринок. Лицо его было белым.

— Ваня! Арестовали Митьку!

Цыганок даже согнулся от такой новости. Постоял, ошеломленно глядя на Гену. Бросился к стене, сорвал с гвоздя пальто и кепку. Вытолкнул дружка в сени, закрыл дверь.

— Ты что, ошалел?! Зачем при бабке? — зашипел он на Генку. — За что Митьку взяли?

— За шоколад. А могло легко случиться, что все обошлось бы, но Митька...

— Да говори ты толком!

— Так я же и говорю, — Гена закрыл за собой калитку. — Немцев тьма была. Окружили дом, связали Митьку и бросили, как полено, в машину. Мать руки ломает, все плачут...

— Митьку кто-нибудь выдал?

— Конечно. Он дал несколько, плиток шоколада соседу. А тот возле кинотеатра начал выменивать их на сигареты. Его там и сцапали. Дали хорошенько, он и признался, что шоколад Митькин. — Генка шмыгнул носом, снял очки и протер грязным платком. — Теперь нас могут арестовать. Очень даже возможно...

— Предупреди ребят, чтобы дома не ночевали. И сам домой не суйся. Плохо все может кончиться... Кроме шуток.

Ваня остановился, колупнул носком сапога патронную гильзу.

— Неужели Митька выдаст? Бить же будут... Шоколад мне этот нужен был...

Он размахнулся, со злостью подфутболил консервную банку, подвернувшуюся под ноги.

— У-у, это я раз-зиня!..

7

За столом сидел капитан Шульц и, брезгливо кривя губы, читал протокол допроса. "Черт знает что! Этот щенок не хочет говорить. После такой обработки не выдержал бы и взрослый. А этот... Словно не человек, а каменный идол. К дьяволу сравнения! Мальчишка — обыкновенное живое существо. И он заговорит у меня, чего бы это мне ни стоило".

Шульц поднял голову и угрюмо смерил взглядом Митю Тараса. Он стоял возле стены и, чтобы не упасть, опирался на нее спиной. Разбитое, в кровавых подтеках лицо не выражало ни страха, ни боли.

Шульц медленно поднялся, подошел к Мите, стал напротив.

— Ти должен сказать прафда. Когда сказаль... чистый прафда — на машине катайся нахауз. Домой, — капитан вдруг пронзил Митю колючим взглядом. — Ну?! Кто помогайт тебе? Кому вы передаль оружий? Бистро надо отсечайт!

— Не знаю... — облизал спекшиеся губы Митя. — Я в глаза не видел никакого оружия.

— Потшему ти имель много шоколад?

— И вовсе не много. Всего четыре плитки. Мне их дали ваши солдаты. Они ехали на машинах и остановились у нашей хаты. Заливали воду в радиаторы...

— Э-э... слюшай, я отшен понимайт тебя. Ты... э-э... есть пионерий и, конэчно, давал клятва. Но никто твой рассказ не будет знайт. Я обещаль. Слово немецкий офицер! Сообщайт — и фсе. Дом, мама... — Шульц карандашом, который вертел в руках, приподнял Митин подбородок. — Кто был ищо? Куда пряталь афтомат?

— Не знаю я никаких автоматов, — сказал Митя. — А шоколад мне дали ваши солдаты. Если бы я принес им яиц, они бы дали еще больше...

— Сейчас ти будешь отшен жалейт, что не принимайт мой предложений. Сначала будем сыпать соль на твой рана. А потом немношко нагревайт на горячий плита. — Шульц вполоборота повернулся к солдату у дверей. — Ганс!

Дюжий солдат щелкнул каблуками, подскочил к Мите, схватил огромной пятерней за шиворот и потащил в коридор.

8

Заложив руки за спину, Нагибин ходил по комнате. Поскрипывали под его грузными шагами половицы, по стене ползала несуразная тень. Николай Яковлевич неожиданно остановился, оперся руками о стол, над которым тикали ходики.

— То, что схватили Митю Тараса, твоя вина, Федор. Твоя и Цапли, — жестко сказал он. — Надо было обязательно перепроверить, как Цыганок с ребятами выполнил задание. А вы этого не сделали.

— Я, конечно, виноват, товарищ Смелый, но...

— Никаких "но"!

Федя развел руками и опустил голову. Покрутил пальцами потухшую сигарету, прикурил от зажигалки. Затянулся дымом, закашлялся. Швырнул окурок на пол, стукнул себя кулаком по колену.

— Чтоб мне пойти на дно кормить раков, если я не согласен с вами! Но что бы вы мне ни говорили, а операция у Цыганка прошла удачно. Все было как по вахтенному расписанию. Сработано точно, четко. Подвела мелочь — несколько плиток шоколада.

— Мелочь? У подпольщика не должно быть подобных мелочей. Неучтенная своевременно мелочь — это провал! — Николай Яковлевич рубанул воздух ладонью. — Это смерть, если хочешь.

— Знаю. Но поймите, это же такой возраст. -Шоколад для них — соблазн. Взяли и наелись вволю. И правильно сделали, я их за это не осуждаю, — горячо сказал Федя. — Здесь ошибка в том, что они взяли шоколад домой, начали угощать соседей. Вот и сели на подводный риф...

— Ты мне здесь сантименты не разводи, — непреклонно сказал Нагибин. — Я вот что скажу тебе. Дисциплина в группе никуда не годная. Ребята не выполнили твой и Андрея приказ, пошли на авантюру, сорвали нам операцию. Грош цена такой организации, где каждый делает все, что ему в голову придет.

— Товарищ Смелый...

— Подожди! — негодующе вскинул голову Нагибин. — Я знаю, что ты сейчас скажешь. Будешь ссылаться на то, что группа Цыганка сделала немало хороших дел. Не возражаю. Если говорить искренне, я даже горжусь ими. Но пойми, Федор, мы несем ответственность за их судьбу. Твой просчет, что ты не проверил... Вот какая петрушка выходит...

Федя вздохнул, полез за сигаретами. Он знал, что у Нагибина было несколько таких групп, как его. Но в тех группах были взрослые люди. А здесь юноши, почти дети. За ними нужен глаз да глаз.

Механчук чиркнул зажигалкой, посмотрел на трепетный огонек, погасил его. Поднял голову, посмотрел на Смелого. Лицо Николая Яковлевича покрыто красно-белыми пятнами. Нервный тик дергал левое веко.

— Ты проверял, ночуют твои ребята дома или нет?

— Все перебрались на запасные квартиры.

— А что с Тарасом? Вырвать его из лап гитлеровцев нельзя? Надо подумать над этим...

— Не надо думать... — мрачно сказал Федя.

— Почему?

— Я наводил справки. Митя Тарас погиб...

Николай Яковлевич резко выпрямился, оцепенел. С лица мгновенно исчезли пятна, оно стало землисто-серым, заостренным.

— Дай закурить, — глухо попросил Нагибин.

Взял сигарету, тупо посмотрел на вторую, которая дымилась в его руке. Прикурив от нее, жадно затянулся. Федя потушил зажигалку, неохотно поднялся.

— Так я, с вашего позволения, отдам швартовы...

Николай Яковлевич вздрогнул, повел плечами, словно озяб, медленно провел ладонью по лицу.

— Подожди, матрос. Что я хотел сказать? Ага. Связной принес из лесу мины с часовым механизмом. Тебя они не интересуют?

— Свистать всех наверх! — сразу оживился Механчук. — Вот это вещь! А то я уже забыл, когда на диверсии ходил! Игрушки какого сорта?

— Магнитные.

— Шик-блеск! Давайте.

Николай Яковлевич взял топор в углу. Подошел к кровати, опустился на колени. Подцепил лезвием топора половицу, поднял ее и, запустив руку в дыру, вытащил из-под пола небольшой сверток. Развернул замасленную бумагу и подал Механчуку две металлические, похожие на маленькие черепахи мины.

— Смотри, они на вес золота. Поэтому впустую...

— Флотский порядок! — не дал ему договорить Федя. — За нами не пропадет. На каждую — по составчику. Якорь мне на шею и в воду, если так не будет!

— Посмотрим, посмотрим.

Николай Яковлевич смотрел на веселого Федю, а перед глазами его стоял веснушчатый, синеглазый, с русым непослушным чубчиком, в котором вечно что-нибудь застревало — то пух тополиный, то сосновая иглица, то яблочное семечко, — Митя Тарас. Незаметный, молчаливый, всегда с полусонным выражением на лице, всегда что-то жующий, с виду беспомощный, как он выдержал на допросах?

— Я отчаливаю, — сказал Федя. — Час поздний.

Николай Яковлевич встрепенулся, крепко пожал Механчуку руку. Кто знает, может, это их последняя встреча? Рисковать приходится каждую минуту. Вот он, Федя, сейчас пойдет домой. Но разве можно быть уверенным, что по дороге автоматная очередь или винтовочный выстрел патруля не уложат его возле забора? А он, Нагибин? Сегодня ночует в этой хате, а завтра может очутиться в холодной одиночной камере — пересыльном пункте на тот свет...

— Ты скажи, Федя, своим ребятам, чтобы шли ночевать домой. Теперь можно...

В голосе его была с трудом скрываемая горечь.

— Добро, товарищ Смелый.

— Не рискуйте зря. Будьте осторожны.

— Осторожного и бог бережет. Вы это тоже помните.

Федя взялся за ручку, открыл дверь и шагнул в темноту.

За окном плыла черная ночь.

9

Цыганок не плакал, когда узнал о смерти Мити Тараса. Не было слез. В груди что-то сдавило горячим комом, окаменело.

В том, что погиб Митя, он чувствовал свою вину. "Если бы я не взял проклятый ящик с шоколадом, Митька был бы жив, — мучился он угрызениями совести. — А теперь Митьки нет. Как же это, а?"

Ваня не мог свыкнуться с мыслью, что Митьки, доброго и молчаливого Митьки, нет в живых. Не верилось, что уже никогда не увидит, как он вытаскивает из-за оттопыренной пазухи грушу, яблоко или сухарь. Неужели он никогда не услышит его тихого голоса? А может, это только жуткий сон? Стоит только оглянуться и... Но нет, Митьки не было. Рядом сидел на скамье мрачный Гриша Голуб. Сидел и царапал ногтем стол.

— Ваня, он держался до последнего, — вдруг тихо сказал он. — Я бы, наверно, не смог. Нет, видать, не выдержал бы...

"А выдержал бы я? — подумал Цыганок. — Митька, такой безобидный и добрый, стойко выдержал все допросы и погиб, не сказав ни слова. А я? Неужели ползал бы на коленях и просил пощады?"

— Мы, Ваня, всегда будем помнить его...

"Да, Гриша, мы будем его помнить, пока будем жить..."

— Просто не верится, что Митьки нет. Был живой и вдруг — мертвый... Это страшно, Ваня...

"Да, Гриша, это очень страшно".

— И кто это придумал войну? Зачем она людям? Кому надо, чтобы люди убивали друг друга?..

"Сволочи, Гришка, те, кто начал эту войну. Вот пришли в город немцы. Кто их сюда просил? Кому нужен их гнусный "новый порядок"? Они повесили Володьку Виноградова. А теперь вот и Митьки нет..."

— Когда же, наконец, кончится война?

"Не знаю, Гришка. Красноармейцы, покидая город, говорили, что скоро вернутся назад. Но почему-то так и не возвращаются. А немцы кричат, что уже видят в биноклях Москву. Они брешут, эти гансы!"

— Если бы ты знал, как хочется домой! Мама, наверное, выплакала все глаза...

"Да, Гришка. Две недели мы прячемся в этой хатке бабкиного брата. Ты, Гришка, еще обнимешь свою мать. Но уже никогда не обнимет свою Митька..."

— Ваня, чего ты молчишь? Я говорю, говорю, а ты истуканом сидишь. Оглох, что ли?

Цыганок молча встал, направился в угол, где стояло ведро. Зачерпнул кружкой воды, жадно напился и полез на печь.

— Ваня, ты чего? Может, заболел?

— А ты доктор?

— Я доктор! — засмеялся кто-то у порога. — Как живете, братишки? Чего носы повесили? Ну-ка, одевайтесь и полным ходом — по домам!

Ваня высунул голову из-за печной трубы. У дверей стоял и улыбался Федя Механчук.

Глава четвертая

1

Грузовая машина, раскрашенная желто-зелеными пятнами, остановилась у самого тротуара. Из кабины вылезли пожилой солдат-шофер и подвижный низкорослый лейтенант.

— Ком, — позвал шофера офицер и направился во двор каменного здания. — Шнэль!

Неуклюжий долгорукий солдат неохотно заковылял за лейтенантом. На серой стене дома белела еще довоенная надпись: "Маша+Гриша". Офицер ткнул в нее пальцем, что-то сказал шоферу и захохотал. Солдат хмуро посмотрел на стену и отвернулся.

Цыганок подождал, пока немцы не скрылись за углом, кинул глазом по сторонам. "Успею! — мелькнуло у него в голове. — Только бы из дома не вышли..."

Он подбежал к машине, вскочил на подножку и открыл дверцу кабины. В углу, там, где сидел офицер, висела планшетка. Над ней чернела хлопчатобумажная сумка. В кабине горько пахло сигаретным дымом.

Ваня с коленями взобрался на сиденье, закрыл дверцу. Дрожа от возбуждения, схватил планшетку, затолкал ее за пазуху. "А в этой сумке что?" Он расстегнул ее и увидел гофрированную резиновую трубку и стекла очков. "Противогаз! — обрадовался Цыганок. — Вот так фокус!"

Федя Механчук не раз просил ребят добыть противогаз новейшего образца. Так приказали из леса. Но раздобыть противогаз пока никому не удавалось. И вот удача улыбнулась Цыганку. "Повезло, — подумал он, срывая с крючка сумку. — Не ожидал".

Ваня надел на плечо противогаз. В то же мгновение услышал гортанные голоса немцев.

Из-за угла дома вышел солдат. Наклонившись в сторону, он тащил огромный желтый чемодан. За ним, что-то лопоча, катился офицер.

Ваня рванул ручку вверх и похолодел — дверца не открывалась.

Немцы подходили к машине. Мелькнула в боковом стекле голова шофера. Зазвенела цепь, хлопнул задний борт, в кузове что-то стукнуло.

В отчаянии Ваня жиманул ручку вниз. Дверца бесшумно и легко открылась. Цыганок, как мешок, вывалился на дорогу прямо под ноги офицера.

Гитлеровец испуганно вскрикнул, отскочил в сторону.

Ваня подхватился и ринулся к забору. Сумка с противогазом болталась внизу, била по лодыжкам.

— Хальт! — пронзительно, бабьим голосом закричал лейтенант.

Цыганок заметил, что вдоль забора к нему бегут два полицейских. "Откуда они взялись?" — успел подумать Ваня и прыгнул вниз. Грохнул выстрел. От доски забора, почти у самого плеча Цыганка, отлетела щепка. Он вскочил с земли и кинулся по картофельной ботве к кирпичному сараю. -

Сзади затрещал забор.

Цыганок на бегу оглянулся. За ним мчались два полицейских и шофер.

Цыганок метнулся влево, за сарай, и едва не влетел в яму уборной. Подхватил противогаз под мышку и помчался к следующему забору. С ходу взлетел на него, закинул одну ногу, вторую.

— О-о, майн гот!

"Шофер вскочил в яму! — повеселел Ваня. — Будут вытаскивать. Бобики немца не бросят".

Еще раз оглянулся. По ботве бежал один полицейский. "Собака! Нет моего браунинга..."

Ваня спрыгнул с забора на грядку зеленого лука и кинулся вправо, к кустам красной смородины. На бегу сбросил сумку с противогазом, вытащил из-за пазухи планшетку. Обернул все ремешком от планшетки, оглянулся назад. Полицейского не было.

Ваня швырнул тяжелый сверток под густой куст красной смородины, вильнул от него вправо, легко перепрыгнул низенькую оградку. По тропке, обсаженной розовыми гладиолусами и пионами, помчался дальше. "Здесь тупик Городокского переулка, — лихорадочно подумал он. — В заборе доска отодвигается..."

Цыганок бежал и слышал впереди воинственные мальчишеские крики. "Кажется, здесь. Да, вот она".

Отодвинул доску, выглянул в переулок.

Спиной к нему стоял между двух куч одежды тонконогий мальчишка в длинных, до самых колен трусах. Недалеко от него, толкаясь, беспорядочно крича, ребятишки с азартом гоняли тряпичный мяч. Возле калитки большого дома, стоявшего напротив, курили два немца. Они смеялись, глядя на футболистов.

Цыганок прошмыгнул в дыру, поставил доску на место. На мгновение застыл, затравленно оглядываясь по сторонам. Посмотрел на немцев, стоявших к нему спиной. "Не уйду, догонят. Что же делать?"

Ваня постоял в оцепенении и вдруг начал лихорадочно раздеваться. Сорвал рубашку, сбросил штаны, кепку, сунул все под мальчишескую одежду.

— Ты чего примазываешься?! — с удивлением наблюдая за ним, сердито сказал конопатый вратарь. — Мы чужих не принимаем. Понял?

— Тс-с! — приложил палец к губам Ваня. — За мной бобики гонятся. Молчи.

— Вре-ешь! — недоверчиво оглянулся по сторонам мальчишка. — Нет никого.

— Чтоб я провалился на этом месте! — поклялся Ваня. — Они за тем забором. Ты иди в защиту, а я за тебя стану на ворота. Только смотри, ни гу-гу!

Мальчишка был года на три моложе Вани. Не сводя с Цыганка недоверчивых глаз, он задом попятился от ворот.

За спиной затрещали доски забора. Ваня пригнулся, встряхнул головой, давно не стриженные волосы прикрыли глаза. Худой, мокрый от пота, он ничем не отличался от остальных ребят. Его появление здесь, кроме конопатого вратаря, никто не заметил. На противоположном конце импровизированного стадиона футболисты горячо спорили, кому бить штрафной.

Цыганок покосился назад. Возле него стояли двое полицейских. Они тяжело сопели, вытирали рукавами вспотевшие лица.

Ваня раскрыл рот, высунул язык, пустил слюни.

— Эй ты, придурок, не видел тут хлопца в синей рубашке? — подойдя к нему, грозно спросил один из полицейских. — С сумкой черной?

— Видел, дядечка, — Ваня сглотнул слюну. — Он перелез этот вот забор и побежал вон в ту калитку, где немцы стоят.

— Бегом, Анисим! — сказал напарнику полицейский, переступая через одежду футболистов. — Далеко он не убежал. Попросим немцев на подмогу.

— Как же, жди, помогут они тебе, — злобно буркнул второй. — Надо было подстрелить того гаденыша, и дело с концом. А ты поймать его хотел. Вот и лови.

Переругиваясь, вздымая ногами пыль, полицейские побежали по переулку. Остановились возле немцев. Затем все вместе кинулись к калитке. Игра остановилась. Подталкивая друг друга, футболисты подходили к Цыганку.

Ваня выхватил из кучи свою одежду, отодвинул доску и юркнул в дыру.

2

В распахнутое окно били косые лучи солнца. Изредка, когда ветви яблони, нависавшие над окном, трогал ветер, на полу начинали ползать легкие тени. И тогда серый котенок, сидевший на полу в квадрате солнечного света, пробовал поймать лапками эти подвижные, ускользающие тени.

— Цыганок раздобыл новый немецкий противогаз, — сказал Андрей Рогуля, наблюдая за игрой котенка. — Я передал его разведчикам вместе с офицерской планшеткой, которую Цыганок прихватил вместе с противогазом. Кстати, никак не могу понять, зачем разведчикам противогаз?

— А что здесь, собственно, понимать, — хлопнул его по плечу Николай Яковлевич. — Неужели ты думаешь, что противохимическая оборона на войне — нуль без палочки.

— Ах, вот оно что! — Андрей размял в пальцах тонкую сигаретку. — Между прочим, Смелый, мы можем отмечать юбилей.

— Что-то до меня не доходит. О каком торжестве ты говоришь?

— Мы вправе отметить годовщину подполья. Дошло?

— Вот так петрушка! Действительно, Андрей... Неужели минул год? Кажется, только вчера начинали, и — гляди ты — год...

— Как сказал один поэт: "Время уходит, как капли в песок..."

— Каким тяжелым был этот год! — Николай Яковлевич смотрел в окно. — Сколько потерь...

Покусывая губу, Андрей задумался. Котенок прыгнул ему на ногу и начал забавляться шнурками ботинок. Цапля осторожно отодвинул его, посмотрел на Смелого.

— Как думаете, сколько еще нам быть в подполье?

— Честно говоря, не знаю, Андрей. Думаю, что этого пока никто не знает. Я, конечно, мог бы тебе сказать, что осталось недолго. Но... — Николай Яковлевич развел руками.

— Спасибо за откровенность.

Нагибин отвернулся от окна.

— Давай, дружище, закурим, — с хитринкой в голосе сказал он.

Николай Яковлевич с загадочной улыбкой подал Андрею ребристый костяной портсигар. Рогуля взял его, открыл и не сдержался от радостного восклицания. Портсигар был набит "Казбеком".

— Боги Олимпа! "Казбек"! Наш "Казбек"!

Андрей отшвырнул трофейную сигарету, взял папиросу, прикурил. Он затягивался пахучим дымом, задирал голову вверх и, оттопырив губы, выпускал сизую струйку дыма с таким видом, словно этой струйке не было цены. Николай Яковлевич улыбался. Он прекрасно понимал Андрея. Дело не в папиросах. Парень, возможно, впервые почувствовал, как бесконечно дорого все то, что еще год назад называлось мирной жизнью.

— Откуда такая роскошь? — наконец спросил Рогуля, показывая на папиросы.

— Из-за линии фронта. Военные разведчики через связного передали пару пачек. Их люди уже устроились в городе. Но тут такая петрушка получается: они пока что слабо ориентируются, и им нужна помощь. Ваша группа временно передается в распоряжение разведчиков. Сразу назначай толкового связного.

— Цыганок.

— Ну, что же, согласен.

— Адрес явки?

— Получишь через шесть дней. Не спеши раньше батьки в пекло, так сказать, — усмехнулся Николай Яковлевич. И тут же стал серьезным, озабоченным. — Федю Механчука я от вас забираю. И надолго. Руководить группой будешь сам.

Разговор оборвался. В открытую форточку залетал теплый ветер, парусом надувал занавеску, которая закрывала верхнюю часть окна.

Николай Яковлевич смотрел в сад. Год... Какой бесконечно далекой кажется бывшая мирная жизнь! Иногда вообще не верится, что она когда-то была. Словно всю жизнь только тем и занимался, что стрелял из пистолета, прятался по чужим квартирам, уходил из облав, убегал от патрулей. И эта вечная изнурительная напряженность, не затухающая тревога...

— Смелый! Третий раз зову, а вы ни в зуб ногой. Вроде не замечал, чтобы вы были тугой на ухо.

Николай Яковлевич повернулся к Андрею, виновато усмехнулся.

— Ты что-то хотел сказать?

— Я говорю, дайте мне мину с часовым механизмом. Пока разведчики расшевелятся, мы эшелон сковырнем.

— Не дам! — решительно сказал Николай Яковлевич. — Вы еще не отчитались за те две, что взял Федя. А мины, сам знаешь...

— ...на вес золота, — копируя его, договорил Андрей. — Вам требуется отчет. Извольте. На товарной станции Федя и Цыганок заминировали эшелон с техникой. Ковырнулся за городом. Второй миной я взорвал водокачку. Так есть мины?

— Признаться откровенно, две есть. Но, видишь ли, какая петрушка получается. Ты у меня не один такой спец. Нужно дать и другим...

— Вчера мой знакомый, который служит переводчиком у шефа паровозного депо, наконец передал мне давно обещанные аусвайсы. Так что мы теперь будем ходить по железной дороге в любой час суток.

— Сдаюсь, положил ты меня на лопатки! — засмеялся Николай Яковлевич. — От тебя так просто не отбояришься...

3

— Цыганок, где твой аусвайс?

— При мне. А что?

— Сегодня он будет нужен, — сказал Андрей Рогуля многозначительно.

— Неужели "черепашку" раздобыл? — просиял Ваня.

— Хвалю за догадливость. Понимаешь с полуслова.

— Ты без шуток, елки зеленые. Действительно пойдем?

— Обязательно, — кивнул головой Цапля. — Есть Магнитка. Почему бы не подсунуть ее господам завоевателям? Справедливость требует сделать это. Посему даю приказ: предупреди своих мушкетеров. Сбор через два часа в известном тебе месте. Вопросы?

— Куда пойдем?

— Герцог, вы можете от меня лично выслушать замечание? У вас нет выдержки, а следовательно, и характера. А полная бесхарактерность — это очень противный характер. Внимай мудрейшим, — Андрей сделал паузу и, взглянув на Ваню, засмеялся. — Ладно, удовлетворю твое любопытство. Пойдем на железнодорожную станцию. Риск большой, но... Если подумать, так каждый наш шаг — риск.

— На вокзале эшелон рванем?

— На вокзале устраивать такую музыку нельзя, — мягко возразил Андрей. — Могут погибнуть невинные люди. Надо, чтобы мина сделала свое дело далеко от города. — Цапля подмигнул Цыганку. — Ну что, план утверждаешь?

— Конечно!

— Вот и прекрасно, — небрежно обронил Андрей. — Жми сейчас за своими мушкетерами...

Когда Ваня вышел, Андрей начал собираться. Вытащил из чулана засаленную до блеска одежду. Вымазал перед зеркалом машинным маслом лицо. Принес из сеней молоток с длинной ручкой, положил на скамью. Такими молотками пользуются осмотрщики вагонов.

Одеваясь, Андрей думал о Цыганке. Его удивлял этот зрелый не по годам парнишка. Рогуля уже не раз убеждался в его исключительной смелости и находчивости. Когда же его хвалили, Ваня смущался, густо краснел. Однажды он очень поразил Андрея. Вася Матвеенко тогда с воодушевлением рассказывал, как они ходили с Ваней в разведку к аэродрому. Он рассыпался в похвалах Цыганку. Ваня молча слушал. Затем подошел к Васе и, выразительно похлопав себя ладонью по лбу, сказал: "Ты чего хитришь, Васька? Больше меня, Андрей, с этим подхалимом и трусом на задания не посылай. Не верю я ему!" Сказал как отрезал. Позже Андрей узнал, что в той разведке Васька Матвеенко в самую критическую минуту удрал от Цыганка, и тот едва не угодил в лапы к немцам. Искренне говоря, Рогуле и самому не очень нравился Матвеенко. Было в этом парне что-то такое, что заставляло настораживаться. Может, потому Андрей никогда не раскрывал перед ним боевых планов группы, перестал брать с собой на ответственные операции. Что же касается Цыганка, то от него у Цапли не было секретов. Последнее время, выполняя приказ Смелого, он всегда держал Ваяю возле себя.

Андрей вытащил из тайника под печью пистолет, проверил патроны. Взял в руки молоток, ящик с инструментом и вышел из хаты.

4

Цвели липы. От их густого запаха даже кружилась голова. Жара спадала. Удлинились тени. Ослепительно сияла на солнце Двина. На водоворотах у берега течение крутило сосновую кору и желтые щепки.

— Целиком полагаться на пропуск нельзя, — тихо говорил ребятам Андрей Рогуля. — Посему предлагаю вот что. Я с Цыганком иду впереди. Ты, Гриша, вместе с Генкой будете подстраховывать нас сзади. Стрелять только в самом крайнем случае. Берегитесь бобиков. Эти гады знают в лицо почти всех рабочих. Пошли, мушкетеры...

На станции у здания вокзала стояли два пассажирских состава. Из раскрытых окон едва не по пояс высовывались в одних майках загорелые солдаты, пели песни, хохотали. Видимо, ехали на фронт. О том, чтобы прямо подойти к вагону и подложить мину, не могло быть и речи. Вез причины лезть под какой-нибудь вагон рискованно даже для железнодорожных рабочих, за которых выдавали себя ребята. Гитлеровцы, стоявшие вдоль одного состава, могли видеть все, что делается под вагонами другого.

Андрей шел впереди, размахивая молотком с длиннющей ручкой. Рядом с ним, такой же грязный, в надвинутой на глаза железнодорожной фуражке, шагал Ваня. Наклонившись на правую сторону, он нес ящик с инструментом.

На небольшом расстоянии от них шли с носилками Гриша Голуб и Гена Гуринок.

Беспрерывно вскрикивая, таскала туда-сюда вагоны вся в масляном поту "овечка". Возле эшелонов, словно связанные, ходили патрули.

— Нет, это не так просто, как казалось вначале, — тихо, с ноткой разочарования, сказал Андрей. — Дрянь наши дела.

— Ничего, что-нибудь придумаем, — уверенно сказал Ваня. — Кроме шуток.

— Ну-ка, пошли дальше! — внезапно послышался сзади голос Гриши Голуба. — Раз-два, взяли! Еще раз, взяли!

"Ребята предупреждают, что к нам кто-то привязался сзади, — весь напрягся Ваня. — Но кто? Патруль? Бобики? Раз-два... еще раз. Значит, за нами идут три человека. Понял ли это Цапля?.. Пропуска в порядке. Но если возникнет подозрение, могут задержать. А там, в комендатуре, сразу выяснится, что такие рабочие на железной дороге не числятся. По аусвайсу моя фамилия Воловик... Воловик Иван Константинович... Что же такое придумать? А если?.. "

Цыганок вдруг споткнулся и растянулся на земле. Отлетел в сторону ящик, с лязгом рассыпались инструменты.

Андрей также понял сигнал Гриши Голуба. "Если сзади полицейские, придется стрелять. Неужели не пронесет? Если что — прикрою отход ребят". В этот момент Цапля услышал, как грохнулся на шпалы вместе с ящиком Ваня. "Молодец, Цыганок! Понял, что к чему, — подумал Андрей. — Теперь надо броситься к нему. Главное, чтобы все выглядело натурально, тогда, может, и не спросят аусвайсы".

Андрей резко повернулся.

К Цыганку подходили полицейские. Ваня лежал на шпалах и громко стонал. Цапля кинулся к нему, стал на колени, приподнял голову.

Полицейские остановились рядом.

— Не шевелится? — спросил над Андреем густой бас. — И не удивительно. Так грохнуться!

— Вот же наваждение! — засуетился Андрей. — Это ж надо! Вот беда! И как это его угораздило?!

— Ничего, отойдет. На молодом, что на собаке, — быстро заживает, — сказал второй полицейский. — Жить будет. Он кто тебе? Брат?

— Да нет. Вместе работаем, — ответил Андрей, чувствуя, как под его рукой напряглось тело Цыганка. — Ученик мой.

— Да что ты его так держишь? — возмутился первый полицейский. — Потри ему лицо, он и очухается. Вот, вот... Пошли. Пора сменяться.

Ваня услышал, как заскрипел под их сапогами шлак. Он вслушивался в этот скрип и старался представить себе, что делают остальные ребята.

Андрей вытер рукавом вспотевший лоб, глянул на Цыганка. С благодарностью сжал его руку.

— Молодец, герцог!

— Пошли бобики? — шепотом спросил Ваня.

— Тс-с! Пусть подальше отойдут.

Андрей оглянулся. Рядом шли со своими носилками Гриша Голуб и Гена Гуринок.

Ваня едва заметно кивнул головой в их сторону.

— Пусть возьмут меня на носилки и несут под состав, — зашептал он. — Ну, будто нам надо на ту сторону перебраться.

— Все гениальное — просто! Отлично придумано! — загорелся Андрей и повернулся к Грише и Гене. — Эй, ребята! Помогите занести! Совсем расшибся парень!

Голуб и Гуринок, словно нехотя, свалили с носилок тормозные башмаки, костыли, кирки и не спеша подошли к Цапле. Андрей подхватил с земли ящик, торопливо побросал в него инструмент.

— Ну-ка, берись, братцы!

Ваню положили на носилки и понесли между составами. Глаза у Цыганка были закрыты, ноги свисали с носилок. Немцы расступались, давая дорогу.

— Хальт! Аусвайс!

Перед ними стоял патруль. Поблескивали бляхи на груди жандармов.

Ребята осторожно опустили носилки на землю и полезли в карманы за пропусками. Ваня застонал. Плечистый унтер, просмотрев аусвайсы ребят, показал на Ваню коротким пальцем.

— Аусвайс!

Андрей наклонился над Цыганком и вытащил у него из кармана пропуск. Унтер пробежал его глазами, вернул назад.

— Геен зи! Шнэль!

Ребята подхватили носилки и двинулись через пути. Андрей украдкой оглянулся. Патрульные стояли к ним спиной и курили.

— Направо! — приказал Рогуля.

Гриша Голуб и Гена Гуринок свернули к пассажирскому составу и, согнувшись, полезли под вагон.

Цыганка заслонили со всех сторон, приподняли носилки выше.

— Давай! — шепнул Андрей.

Ваня стремительно поднял и опустил руку. Магнитная мина плотно прилипла к металлу, слилась с ним.

— Вылазьте! — скомандовал Андрей. — Спокойно только, спокойно.

Немцы, стоявшие по другую сторону вагона, расступились, давая ребятам дорогу. Потом снова начали дурачиться, обливать друг друга водой. Прислушиваясь к их смеху, Андрей угрюмо процедил:

— Смеетесь, господа завоеватели? Ну что ж, посмотрим, кто будет смеяться последним...

Глава пятая

1

Они стояли у доски объявлений с новым приказом полковника Киккеля.

— "Всем жителям города срочно пройти перерегистрацию и паспортизацию..." — громко прочитал Андрей Рогуля и шепотом спросил: — Что нового, Цыганок?

— В город прибыла "Голубая дивизия". Испанские фашисты. Разместились в казармах за Яновским мостом.

— Когда прибыли эти голубые?

— Вчера ночью.

— Дальше.

— На Двине стоят две баржи с военным грузом. По-моему — боеприпасы.

— Охрана?

— На каждой — по гансу. Еще один ходит по берегу.

— Ясно. — Андрей повернулся, осмотрел улицу. — Теперь слушай внимательно, мушкетер. Сейчас пойдешь на улицу Городокскую. Знаешь, где швейная мастерская?

— Найду, чего там.

— Не приведи за собой шпика.

— Не маленький.

— Зайдешь в мастерскую и скажешь: "Добрый день. Не продаете ли вы мальчуковый пиджак?" Ответ: "Есть, но для тебя великоват. Если хочешь, можешь примерить".

— Запомнил. Что дальше?

— Спросишь Неуловимого. Расскажешь ему все, что говорил мне. От меня передай следующее. Недалеко от железнодорожной станции поселился в особняке важный немецкий чиновник. Из Берлина. Неуловимый об этом знает. Скажи ему, что сейчас уже можно попробовать. Так и скажи: "Можно попробовать". Запомнил?

— Конечно.

— Пока что все. Завтра встретимся у ворот Смоленского рынка. Салют, герцог! Мавр сделал свое дело, мавр должен уходить...

Ваня медленно повернулся и, не спеша, зашагал по тротуару. Мимо протопали два подвыпивших унтера. Громко хохотали, хлопали друг друга по плечам. Их пьяные голоса долго разносились по пустой улице.

Грохоча по мостовой, прошли два бронетранспортера. Возле комендатуры они остановились. Водители вылезли наверх. Из комендатуры к бронетранспортерам сыпанули солдаты: начали садиться. На ходу застегивая черный блестящий плащ, вышел офицер. Едва только он сел, как из переднего бронетранспортера полыхнуло вверх пламя. От гулкого взрыва вздрогнула земля.

"Елки зеленые! Вот это работка! — с восхищением подумал Ваня. — Быстрей надо отсюда сматываться, сейчас начнется облава".

Цыганок метнулся в ближайший переулок. Навстречу ему шел полицейский. Ваня привычно глянул на спасительный забор, определяя его высоту. Полицейский неожиданно остановился и знакомым голосом спросил:

— Горит?

Ваня резко повернулся и остолбенел. Перед ним стоял Смелый.

— Горит, — запинаясь, ответил Цыганок и сглотнул слюну. — А почему вы... полицай?

— Давай, Цыганок, подальше отсюда, — прищурился Николай Яковлевич. — Сейчас здесь начнется такая петрушка, что...

Возле комендатуры послышалась автоматная очередь. Нагибин махнул Ване рукой, резко повернулся и побежал по переулку. "Вот дает! — покрутил головой Цыганок. — Разгуливает по городу в бобиковской форме и глазом не моргнет!.. "

Ваня остановился у дома с красной черепичной крышей, толкнул облупленную голубую калитку и вошел в небольшой дворик. Выбитые окна были крест-накрест заколочены досками. Щемящая боль пронзила сердце Цыганка. Вон в той комнате, под окном которой лежит на земле выломанная рама, они когда-то с Володей Виноградовым зубрили правописание частицы "не". "Непогода, ненавидеть", — вдруг вспомнил Ваня слова, которые приводил в качестве примера Володя.

— Ненавидеть, — вслух, дрожащим голосом сказал Цыганок. — Ненавидеть!..

Тропкой, по которой они когда-то бегали с Володей, Ваня направился в сад. Под этой раскидистой яблоней любил отдыхать в кресле-качалке Никифор Иванович. Вон на тех заросших сорняками грядках копошилась, бывало, напевая, Вера Степановна. Теперь нет ни Володи, ни его отца, ни его матери. И сад уже не тот, а какой-то опустошенный, одичавший.

Ваня нашел в заборе знакомую доску, отодвинул я очутился в соседнем огороде. Оглянулся на мертвый дом, крыша которого краснела среди ветвей, и напрямик двинулся к Городокской улице.

Дом, о котором ему говорил Андрей Рогуля, стоял в глубине сада. Вдоль невысокого забора тянулись густые заросли боярышника. На жестяной вывеске, приколоченной к воротам, внушительно чернели большие буквы: "Швейная мастерская господина П.Смирнова". На столбе ворот сидел рыжий кот и, не обращая внимания на Цыганка, старательно умывался.

Ваня нажал на железный язычок щеколды и коленом толкнул калитку. В глубине сада что-то тихо зазвенело. "Смотри ты! — удивился Цыганок. — Сигнализация у них".

Оглядываясь по сторонам, Ваня пошел по дорожке, которая вела к дому. Вдоль нее тянулись густые кусты смородины. Вишни над головой переплетались ветвями, образуя длинный зеленый тоннель.

Между кустов мелькнула чья-то фигура. "Ага. Меня уже заметили, — отметил Ваня. — Что же, посмотрим, что будет дальше".

По дорожке полз коричневый жук с усами-антеннами. Цыганок присел, поднял соломинку и остановил ею жука.

— Тебе что нужно, малый? — спросил кто-то сердитым прокуренным голосом.

Ваня вскочил и увидел высокого мужчину со светлыми усами.

— День добрый, — Цыганок, глядя усачу в глаза, назвал пароль.

Мужчина удивленно пошевелил белесыми бровями, подозрительно прищурился. Хмыкнув, недоверчиво ответил:

— Есть, но для тебя великоват.

— Тогда извините, — Ваня повернулся к усатому спиной и направился к выходу. — Поищу тогда в другой мастерской.

— Подожди, жучок, — засмеялся мужчина. — Если хочешь, можешь примерить.

— Мне нужен Неуловимый, — тихо сказал Ваня.

— Проходи, товарищ. — Улыбка исчезла с лица усатого. — Извини, смотрю — сидит, с жучком игру затеял.

— Сделайте потише сигнал, от калитки слышно.

— Неужели? Спасибо, что сказал. Заходи.

В большой светлой комнате стояли ножная и ручная швейные машины, на полу валялись цветные обрезки. На гвозде у окна висела оранжевая лента портняжного метра. Усатый снял со спинки гнутого венского стула обметанный белыми нитками офицерский мундир и вышел.

Неслышно открылась дверь боковушки. В комнату, чуть заметно прихрамывая, вошел чисто выбритый человек в темно-синем костюме. Цыганок глянул на вошедшего, и сердце его екнуло. "Где я видел эти цепкие серые глаза и скуластое лицо? — подумал он. — Елки зеленые, неужели... Нет, показалось. Чепуха какая-то!"

— Так, значит, ты и есть Цыганок? Мне сообщили, что на связь придет Цыганок, но я никогда не думал... — Вошедший пристально посмотрел на Ваню. — Постой, подожди... Что-то мне твое лицо знакомо... А не встречались ли мы раньше?

— Дядя Игнат! — рванулся к нему Цыганок. — Да это же я, Ваня! Не узнаете? Вот, елки зеленые!

— Подожди, подожди...

— Пленные... Овчарки... — захлебнулся от возбуждения Цыганок. — Вы прыгнули к стене и спрятались в подвале! Там еще ржавая жесть торчала!

— Вспомнил! — Человек в темно-синем костюме прижал Ваню к себе. — Вот так встреча! Чтоб тебя рак лягнул, мой ты дорогой! Никогда не думал, что свидимся. Спасибо, помог ты мне тогда со своими друзьями. Где они теперь?

— Вместе со мной. Выполняем задания Неуловимого. — Вспомнив, с какой целью он пришел сюда, Ваня стал серьезным. — Вы простите, но мне нужно срочно с ним поговорить. Где он?

— Я слушаю тебя, Цыганок.

— Вы — Неуловимый? — изумился Ваня.

— А что здесь удивительного?

— А мне сказали, что Неуловимый — разведчик... А вы же тогда из колонны удрали...

— Все, мой дорогой, правильно. Тебя смущает, что я в колонне пленных шел? Так вот, дружок, выполняя одно задание, я попал к немцам в лапы. Потом бежал с вашей помощью. А теперь продолжаю выполнять то, что мне было поручено раньше. Но об этом никто не должен знать. Я и так удивляюсь, как ты обо мне узнал. От кого?

— Мне сказал Федя Механчук.

— Кто еще знает?

— Андрей Рогуля. Из наших ребят больше никто.

— Предупреди своих, чтобы...

— Да что вы! Ни одна собака, кроме шуток!

— Верю. А теперь давай о деле...

Ваня рассказал о дивизии испанских фашистов, о баржах на Двине. Неуловимый слушал, меряя шагами комнату. Когда Ваня передал слова Андрея Рогули о важном чиновнике из Берлина, Неуловимый остановился, задумался.

— Сказал, значит, можно попробовать? Тэк, тэк, тэкс... Вот что, Цыганок. Передай Рогуле, что нас очень интересует этот чиновник. Не так он, как его служебные бумаги. — Неуловимый указательным пальцем почесал бровь. — Действуйте быстро, но осторожно. Обязательно обратите внимание на распорядок его дня. Когда спит, гуляет, работает. Это очень важно.

Неуловимый положил обе руки Цыганку на плечи.

— Ну, будь здоров! И чтобы тебя никакой рак не лягнул!.. — грустно усмехнулся он. — Следующая встреча через неделю. Возле ветеринарного института. Если у меня в руках будет газета — не подходи. Все.

Появился усатый. Он молча провел Ваню до калитки, ободряюще подмигнул на прощанье.

Цыганок шел по улице и чувствовал "спиной его пристальный взгляд.

2

Шел спорый дождь. В луже у почерневшего забора лопались пузыри. Улица была пустынна. Андрей и Цыганок прислушались. За забором ни звука.

Цыганок припал к дырке от выпавшего сучка в доске и внимательно осмотрел сад. У самого забора густо рос малинник. Гнулись под тяжестью яблок мокрые ветви, навалившись на суковатые подпорки. Между яблонь и вишен вилась залитая водой тропинка. Недалеко от дома на чистом месте стояла голубая беседка. Половину ее густо обвил хмель. В кресле-качалке сидел эсэсовец. Рядом на круглом столике стояла недопитая бутылка вина и тарелка с краснобокими яблоками.

— Ну? — наклонившись к Ване, шепотом спросил Андрей. — Что там?

— Спит, — выдохнул Цыганок.

— Вот это темпы. В шесть заступил на пост — и уже литровую бутылку почти опорожнил... — Андрей ладонью отер мокрое лицо. — Сейчас проснется берлинец и начнет свой туалет. Ровно на двадцать минут он откроет окно своего кабинета. Нам нельзя пропустить эти двадцать минут.

— Ну, — кивнул головой Ваня. — Хорошо, что в саду овчарки нет.

— Факт немаловажный. Видимо, берлинец не любит собак. — Андрей оглянулся. — Между прочим, надо посмотреть, что делает второй часовой. Стой здесь, я мигом.

Рогуля пошел, осторожно ступая на траву у самого забора.

Ваня снова припал к отверстию. Эсэсовец по-прежнему безмятежно спал в кресле-качалке.

Подошел Андрей, прислонился плечом к забору. На кончике его носа повисла дождевая капля. Он сдул ее, глянул Ване в глаза.

— Второй сидит у дверей веранды и клюет носом. А твой?

— Дрыхнет без задних ног.

— Так что? — Андрей посмотрел на часы. — Наш час настал...

— Полезли.

Андрей вытащил из внутреннего кармана пиджака пистолет. Ваня взвел курок своего браунинга. Цапля присел, подставил широкую спину. Цыганок стал на нее мокрыми ботинками и сразу почувствовал, как Андрей медленно поднимает его вверх. Подтянулся, перекинул одну ногу, нащупал носком жердь забора, осторожно стал на нее и перенес вторую ногу.

Доски были скользкие. Ваня лег животом на забор, подал руку Андрею. Но тот отрицательно покачал головой и легко, одним махом, оседлал забор. Затем сразу же бесшумно сполз вниз, в густой малинник.

До эсэсовца в беседке было несколько шагов. Внезапно он отрывисто всхрапнул, дернул головой. Пилотка сползла ему на самые глаза. "Хотя бы только не проснулся, собака!" — обмерев, мысленно взмолился Ваня.

Гитлеровец не шевелился. Андрей тихонько толкнул Цыганка локтем, показал глазами на дом. Ваня кивнул и, затаив дыхание, развел руками малинник. Выпрямился, сделал один шаг, второй. С дерева, стоявшего рядом, сорвалось и упало на тропинку яблоко. Ваня мгновенно присел.

Эсэсовец шевельнул ногами, сложил руки на животе и снова затих.

Они ползли по мокрой, заросшей травой земле, прячась за кустами смородины и крыжовника.

Дождь пошел сильней. Он глухо зашумел в листве яблонь, яростно забарабанил по жестяной крыше дома.

Больно кололись ветки крыжовника. От холода и нервного напряжения по телу пробегала дрожь.

Под окном рос куст красной смородины. Густой, похожий на огромную зеленую кочку. Нижние ветви его лежали на самой земле. Цыганок осторожно поднял их и скользнул под куст.

Раздвинув ветви, он увидел окно. Стекла были сухие, только кое-где закапаны дождем. Возле самого окна гнули вниз красные головы пионы и георгины. Все звуки глушил однообразный шум дождя.

Андрей лежал по ту сторону куста. Лежал тихо, будто его и не было рядом. "Только бы он не прозевал эсэсовца в беседке! А может, тот уже давно заметил нас и ждет, что будет дальше? Ерунда! Они не ждут, они сразу хватаются за автомат... — с тревогой подумал Ваня. — Как хорошо, что в саду нет овчарки! Наверно, этот берлинец действительно не любит собак".

Зашевелилась занавеска в окне. Ваня задержал дыхание, крепче сжал браунинг в руке.

Занавеска отдернулась, показался человек в нижней рубашке. Поднял руку вверх, опустил, покопошился внизу. Тихо скрипнув, распахнулось окно.

Немец высунул седую голову, посмотрел на небо, сморщился. У него было длинное лицо с острым носом, на котором сидели очки. Он что-то недовольно проворчал, зевнул и исчез. Ваня услышал, как в комнате хлопнули двери.

Цыганок подождал несколько секунд, выполз из-под куста, осмотрелся.

Лил дождь. Кроме его ровного и глухого шума ничего не было слышно, Ваня пригнулся, метнулся к окну, присел.

Из-за куста показалась голова. Андрея. Он приподнялся, кивнул головой.

Ваня медленно выпрямился, осторожно отодвинул край занавески, заглянул в комнату.

Немца не было.

Цыганок сунул браунинг за пояс, вытащил из кармана охотничий нож. Взяв его в зубы, ухватился за подоконник и нырнул в окно.

Большой письменный стол в кабинете был весь завален бумагами. На кожаном глубоком кресле лежал пухлый портфель. Словно черный кот, дремал на маленьком столике черный телефон. На стене висела карта, которую до половины закрывала голубая занавеска. Где-то в глубине дома слышались приглушенные голоса.

Ваня сделал несколько неслышных шагов по мягкому ковру, схватил портфель.

— Х-хайль! — вдруг захрипел кто-то за его спиной. — Зиг х-хайль!

Цыганок выронил портфель, схватился за браунинг, мгновенно повернулся.

Из угла, из проволочной золотистой клетки, на него смотрела красно-желтая птица.

"Попугай! — перевел дыхание Ваня. — Тьфу, чтоб тебя, гад, разорвало! Едва сердце не выскочило!"

Цыганок схватил портфель, дрожащими пальцами раскрыл и начал сгребать в него бумаги со стола. Бумаги не лезли, портфель был полон, и Ваня кулаком, словно месил тесто, заталкивал их туда. Затем подбежал к стене, сорвал карту. Сложив ее вчетверо, сунул за пазуху. Схватил портфель, кинулся к окну. Положив его на подоконник, метнулся назад к столу. Взял нож, который едва не забыл, шагнул к телефону. "Надо обязательно перерезать провод, — мелькнуло в голове. — Быстрей!"

Он зажал в руке черную резиновую жилу и с первого раза острым, как бритва, ножом перерезал ее. Конец провода упал на ковер. Ваня ногой задвинул его под стол.

"У немца должно быть оружие, — лихорадочно думал Цыганок. — Где же оно?" Он глянул на стол и увидел, что из замка верхнего ящика торчит ключ. Ваня крутнул его влево, рванул ящик на себя. Перед ним на бумагах лежал парабеллум. Цыганок сунул его за пояс, свернул бумаги в трубку и в два прыжка очутился у окна. Едва только дотронулся до портфеля, как чья-то рука молниеносно схватила портфель с подоконника и исчезла вместе с ним за занавеской.

Цыганок побелел, затаил дыхание. Затем осторожно отвел в сторону краешек занавески.

Прямо перед собой увидел встревоженное лицо Андрея Рогули.

— Вылазь! — шепнул он. — Быстрей!

Ваня сунул ему бумаги и выскочил через окно.

По-прежнему шел дождь. Время от времени срывались и глухо падали на землю яблоки.

3

Лес стоял тихий и неподвижный. Изредка протяжно и тоскливо свистнет синица, даст короткую очередь дятел, и снова — звенящая тишина.

Вдыхая на полную грудь сладковатый, настоенный на сосновой смоле воздух, Федя Механчук брел по лесу. Глянул себе под ноги и остановился, зачарованно глядя на черничник, на котором редкими чернильными каплями висели последние, еще не успевшие осыпаться ягоды. "Вот и осень подкралась, — с тихой грустью отметил Федя. — Вторая военная осень..."

Раздавив ногой розовую сыроежку, Механчук переступил замшелый ствол вывороченного бурей граба и увидел впереди, залитую солнцем прогалину. Остановился возле калины, отвел рукой тяжелую от ярко-красных гроздей ветку и стал внимательно осматривать поляну. На ней кое-где росли кусты орешника, из травы торчали высокие серые пни, от которых вытянулись длинные тени.

Федя прислушался. Низко над поляной пролетела сизоворонка. Тень от нее скользнула по траве и скрылась. "Хоть бы ветка где шелохнулась, — подумал Механчук и вышел из кустов. — Ничего вроде подозрительного".

Федя уже дошел до середины поляны, когда услышал стрекотание сороки. Внезапное предчувствие беды сжало сердце.

Сорока кричала в конце поляны. Федя застыл на месте. "Горизонт чистый, чего же она авралит? — насторожился Механчук. — Наверно, какого-нибудь зверька засекла".

Он сделал несколько шагов и вдруг отчетливо услышал треск сломанной ветки. Из куста напротив, блеснув на солнце, высунулся железный гриб каски. "Засада!"

Механчук молниеносным движением выхватил пистолет и, не целясь, нажал на курок. Гитлеровец медленно, ломая кусты, осунулся на землю. Федя отскочил к ореховому кусту и упал на траву за широкий пень. В тот же миг тишину вспорола автоматная очередь. От пня полетела щепа.

— Рус! — закричали из кустов. — Сдавайся!

Федя выхватил из кармана "лимонку", рванул чеку и изо всей силы швырнул туда, откуда доносился голос. От взрыва содрогнулась земля, вверх взлетели перемешанные с землей ветви. Послышались отчаянные крики и стоны.

— Фойер! — приказал тот же голос.

Ударили автоматы. Снова прозвучала команда.

Федя увидел солдат, которые перебегали от дерева к дереву. "Окружают! — догадался Механчук. — Пока не поздно — полный назад!" Проклиная себя за неосторожность, Федя начал отползать. Прячась за пнями, добрался до высокого орехового куста. Дальше лежала голая полоса. Ползти по открытому пространству было безрассудно. Федя забрался под кует и осмотрелся. Мелькали между деревьев фигуры немцев, поблескивали на солнце их каски. "Живым не сдамся", — подумал Федя. Он сжал зубы и, тщательно прицелившись, выстрелил. В то же мгновение гулко прогремела автоматная очередь. Федя вскрикнул, ткнулся лицом в траву.

Опасливо, затем все смелей, выпрямляясь во весь рост, на поляну начали выходить немцы. Они уже были в десяти метрах от куста, под которым лежал Механчук. И вдруг послышалось:

— Огонь!

Ударил пулемет. К нему беспорядочно присоединились автоматы и винтовки. Гитлеровцы ошалело закрутились на поляне, кинулись назад.

Под калиной, за которой несколько минут назад стоял Федя Механчук, припал к "Дегтяреву" партизанский пулеметчик. Рядом с ним, став на колено, бил из автомата командир отряда.

— Самосейко! — крикнул он, не оглядываясь. — Давай за парнем!

Молодой партизан, стоявший за стволом вековой сосны, не пригибаясь, ринулся на поляну.

— Ложись! — заорал командир отряда. — Ползком, куриная твоя голова!

Но партизан только пригнулся и не лег на землю, пока не добежал до куста, под которым был Федя Механчук.

— Усилить огонь! — приказал командир.

— Елисеевич! — крикнул ему человек в очках, перебежав из-за соседнего куста. — Двоих наших хлопцев поранило!

— Ложись, комиссар! — сердито крикнул командир. — Чего под пули лезешь?!

Комиссар поправил очки и стал наблюдать за Самосейко. Взвалив Федю на спину, партизан полз назад. На помощь ему бросилось еще несколько бойцов.

Федю поднесли к калине, осторожно опустили на землю. Командир отряда взглянул на его мертвенно-бледное лицо и не удержал возгласа удивления:

— Механчук?! Да как же это ты?..

— Он без сознания, — склонившись над Федей, сказал комиссар.

— Вот так история! — Командир кулаком ударил себя по колену. — Комиссар, этот парень от Неуловимого. Он должен был принести очень важные документы. За ними этой ночью прилетит самолет.

— Вон оно что! — удивился комиссар. — Его срочно перевязать надо, Елисеевич.

Командир расстегнул на Феде пиджак, разорвал рубашку. На груди у Механчука лежала картонная папка. Уголок ее был пробит пулей и покраснел от крови. Комиссар осторожно взял папку, развязал зеленые тесемки, заглянул в бумаги.

— Документы здесь! — возбужденно сказал он. — Вовремя мы подоспели. Могло плохо все это кончиться.

— Самосейко, носилки! — приказал командир, принимая у комиссара папку.

Феде перевязали грудь. Бинт сразу покраснел.

— Похоже, нарвался на засаду, которая ждала нас, — угрюмо сказал комиссар. — Очень тяжелое ранение, хоть бы остался жив.

— Наверно, придется его на самолете вместе с документами отправлять.

— Пожалуй, это единственный выход.

Перестрелка усилилась. Немцы постепенно приходили в себя. Огонь их стал более прицельным.

Тяжело дыша, подбежал с носилками Самосейко. Федю бережно положили на них и понесли в глубь леса.

Командир отряда подождал, пока партизаны с носилками не скрылись за деревьями, потом повернул голову в сторону поляны.

— Передать по цепи: взводу Стрельчени остаться для прикрытия! — Остальным — отходить!..

Быстро и слаженно, без излишней суетни, партизаны начали отходить в лес. За их спинами не умолкала перестрелка. Взвод прикрытия продолжал бой.

4

В черной, как сажа, ночи гулял ветер. Застонет в вершинах коренастых сосен, сердито зашумит в кустах лозы у самой воды и оголтело помчится в беспросветную темноту. И тогда становится отчетливо слышно, как внизу плещется невидимая река.

Ваня шагал по берегу, как по своему двору. Андрей Рогуля едва поспевал за ним. У одинокой сосны, которая тревожно гудела над головой, они остановились и начали осторожно спускаться с крутого берега.

У самых ног жадно лизала берег река. Где-то на другой стороне несмело мигали золотые огоньки. Ветер донес оттуда винтовочный выстрел и короткую автоматную очередь.

Цыганок прислушался к тревожным ночным звукам, зябко пожимая голыми плечами — стоять раздетому было холодно. Где-то рядом качались на воде две громоздкие баржи. Их надо заминировать. Таков приказ Неуловимого.

Ваня посмотрел на черную воду, и ему стало страшно от одной только мысли, что в нее надо лезть. Но другого выхода не было: на берегу у трапа ходил часовой, на баржах, которые были причалены одна к одной, также затаились охранники.

Андрей положил холодную руку на плечо Цыганку. По телу Вани невольно прошла волна дрожи. У своего уха он услышал дыхание Цапли.

— Значит, делаем так, как условились, — зашептал Рогуля. — Я беру на себя вторую баржу, ты — ту, что у берега. Проплывешь метра три поперек, и течение само поднесет тебя к борту. Приложишь Магнитку и тихонько греби к берегу. Только, ради бога, без шума. У часовых есть карманные фонарики. В крайнем случае ныряй тогда и держись под водой как можно дольше.

Ваня босой ногой дотронулся до воды и тут же ее отдернул.

— Вода х-холодная.

— Искренне сожалею, герцог, что не могу тебе ее подогреть. Между прочим, врачи советуют для бодрости холодный душ. Хоть раз надо использовать их совет...

Неслышно ступая по влажному тугому песку, подошли еще ближе к баржам. Пронзительно скрипел трап, перекинутый с берега на первую баржу. Терлись о борта, кряхтели деревянные кранцы. Едва слышно доносились шаги часового по берегу.

Вдруг на первой барже тоскливо заиграла губная гармошка. Часовой на берегу хрипло засмеялся, что-то крикнул своему коллеге на барже. Тот заиграл веселее. Часовой на берегу бодро запел под эту мелодию.

— Давай, — шепнул Андрей. — Встречаемся там, где раздевались.

Он пожал Цыганку локоть, медленно вошел в воду и тут же исчез. Плескались волны. Пел чужую песню часовой. Скрипел, словно коростель на лугу, трап.

Несколько секунд Цыганок напряженно вслушивался в темноту. По едва уловимым всплескам понял, что Андрей плывет к баржам. Почему-то неприятно дрожали колени. По спине пробегали мурашки.

Ваня нащупал мину, прикрепленную к брючному ремню, которым он подпоясался поверх трусов, и ступил в воду.

Холодом обожгло ноги. Цыганок сжал зубы и упрямо двинулся дальше. Вода дошла до пояса, поднялась до груди. Захватило дыхание.

Ваня присел по шею. Стало как будто теплее. Стремительное течение сбивало с ног. "Нужно подплыть к борту. Значит, немного поперек реки возьму, а тогда поверну к баржам, — подумал Цыганок, сильно, но бесшумно загребая воду. — Здорово сносит... Как там Андрей?.. Сейчас глубина, видать, метра три будет..."

Цыганок развернулся и почувствовал, что течение понесло его в темноту. Над головой что-то заскрипело. Звучно заплескались впереди волны. Снова заскрипело, затрещало над головой. Ваня инстинктивно пригнул голову и хлебнул воды. В тот же момент рука его прикоснулась к чему-то холодному и скользкому. "Борт! — обрадовался Цыганок. — Вот так фокус! Как быстро!"

Страх исчез. Правой рукой отвязал от ремня мину, приложил к борту.

Он сильно оттолкнулся от борта и врезался во что-то лбом. Из глаз сыпанули искры. Над головой заскрежетало. Словно щипцами начало сдавливать плечи. "Я — между бортов! — похолодел Ваня. — Раздавит!" Цыганок хватил на полную грудь воздуха и нырнул.

Он плыл под водой вслепую. Не хватало дыхания. Хотел вынырнуть и ударился головой о днище баржи. Удар оглушил его. Несколько секунд он лихорадочно греб руками. Казалось, вот-вот разорвется грудь. "Воздуха... Глоточек воздуха..."

Разрывало грудь, звенело в ушах. Из последних сил рванулся вверх.

Голова выскочила из воды. Он жадно глотнул воздух и хотел крикнуть кого-нибудь на помощь, но в тот же миг вспомнил, зачем и как очутился здесь, у барж.

К нему вернулся слух, он начал различать звуки. "Жив!" — жгучая волна радости захлестнула его.

Звуки губной гармошки и песня часового медленно отдалялись. "Надо плыть к берегу. Андрей, наверно, давно ожидает". Он полежал на спине, отдыхая. Стремительное течение несло его вперед.

Затем Ваня саженками поплыл к берегу.

— Сюда, мушкетер, — услышал он из темноты взволнованный голос Андрея — А я уже думал, что ты раков на дне кормишь. Ну, как?

— Порядок.

— Вашу мужественную руку, герцог! И вообще — ты золотой человек. Это, между прочим, я тебе говорю вполне искренне...

Ваня усмехнулся в темноте и в то же мгновение почувствовал под ногами твердое дно.