Лето пришло сразу. Казалось, еще недавно водопады уносили с гор подтаявшие снега и белое облако цветения окутывало сады. А сейчас жарко. Не меньше тридцати градусов в тени. В темной густой зелени зреют черешни, терпкие вишни. Солнце припекает так, что береговой гравий обжигает босые пятки.
В такую пору море — спасение. Друзья-одноклассники Юра Антонов и Женя Андрющенко никак не могли с ним расстаться. Они ныряли, состязались в разных стилях плавания — кролем, брассом, просто саженками — и, вконец усталые, уселись на прибрежном песке. Кожа мальчиков уже успела покрыться таким загаром, что их черные трусики мало чем отличались от нее по цвету.
— А здорово ты плавать научился, — сказал Женя.
— Ну, до тебя-то мне еще далеко, — лениво отозвался Юра.
Разговаривать не хотелось. Мальчики стали бросать плоские камешки в воду. Следовало изловчиться так, чтобы брошенный камень тонул не сразу, а сначала несколько раз подпрыгнул на воде. Это называлось — «печь блины». Юра Антонов испек блинов больше, но Женя и не думал сдаваться. Он долго примерялся, как бы подальше бросить серенький плоский голыш, который держал в руке. Наконец размахнулся и швырнул камень. Тот подпрыгнул четыре раза.
— Вот теперь порядок!
— Эй, на берегу! — послышался чей-то голос. — Весло подайте!
Из-за скалы показалась лодка. Светловолосый парнишка греб одним веслом, пытаясь приблизиться к берегу.
— Это Вася Кузьмин на отцовской лодке, — вглядевшись, сообщил Женя. — Разиня! Вечно что-нибудь потеряет.
— Женька-а, — продолжал вопить Вася Кузьмин, — подгони весло! Не слышишь разве? Вон оно, возле камня!
— Греби одним, — хладнокровно посоветовал Женя. — Рули правей. Как раз достанешь.
Не обращая больше внимания на Васю, он снова принялся за камешки.
— Довольно, — сказал Юра. — Пора делом заняться.
Женя поднялся и достал из кармана лежавших рядом полотняных штанов вчетверо сложенную карту Южного берега Крыма, на которой мальчики чернилами нанесли координатную сетку. Разложив карту на песке, ребята принялись внимательно ее изучать.
— Вот здесь, в квадрате 18–26! — Женя решительно ткнул в карту острием карандаша, чуть не прорвав бумагу. — Здесь, и нигде больше!
— Далеко это, — отозвался Юра. — А компас у тебя?
— На посту номер один. Я и веревки туда снес.
— Гм… Пошли тогда! Через скалы не близко лезть — не успеем засветло вернуться.
— Ребята, — снова взмолился Вася Кузьмин, — не достану я весло! Глядите, куда занесло его течением… Женька, ну что тебе стоит?
Женя подмигнул своему другу:
— Погоди, Юрча. Я что-то придумал… Лодку дашь?.. — обратился он к незадачливому гребцу. — Не дашь, сам за веслом плыви.
— Я же на глубине не плаваю! — хныкал Вася. — Подай весло, и лезьте ко мне.
— Тю, на глубине! Какая ж тут глубина?
Юра поднялся:
— Надо ему помочь.
— Погоди, говорю! Какой интерес с ним возле бережка покачиваться! Я сейчас…
Мальчик ласточкой прыгнул в воду с большого камня. Вскоре лодка с Васей и вновь обретенным веслом была заведена в заливчик под скалой.
Вася медленно, чуть вразвалочку направился к Юре. Упав в тени на песок, он вздохнул полной грудью:
— До чего хорошо! И нежарко.
— Вот и отдыхай, — предложил Женя. — Мы одежду возле тебя оставим и на часок отправимся в море. Ладно?
Вася забеспокоился:
— Лучше уж вместе. А то достанется мне от отца.
— Он и знать не будет. Мы ведь недалеко — к шхуне. Хочешь с нами? Пошли!
Юра отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Он знал, что сейчас последует. Никогда трусоватый Вася Кузьмин не решится идти к шхуне.
Так и вышло. Глаза Васи округлились от удивления.
— К той самой шхуне? Нашли дурака! Нет уж, буду здесь ждать. А вам туда зачем понадобилось?
Но мальчики влезли в лодку, оставив вопрос без ответа.
Шлюпка бесшумно скользила по чуть колыхавшемуся морю.
Юра поднял руку:
— Вот она!
На берегу, у подножия высокой остроконечной скалы, виднелась разбитая шхуна с полустертой надписью «Чайка». Корма ее прочно заклинилась в прибрежные валуны, нос наклонился к воде. Много лет назад ее выбросило море, и она будто срослась с береговыми скалами. С темными впадинами ободранной обшивки, с обвалившимися палубными надстройками огромная шхуна даже в этот яркий, солнечный день казалась мрачной.
Весь берег вокруг был завален громадными валунами. Словно великаны, играя, разбросали эти причудливые камни, чтобы никто не мог пробраться к покинутому кораблю.
Потому ли, что старая шхуна стояла далеко, на отшибе, или потому, что с ней были связаны грустные предания, — возле «Чайки» всегда было пустынно.
И сейчас только волны еле слышно набегали на берег. Кругом было тихо-тихо.
Но мальчиков не смущали тишина и безлюдье. Видно было, что они здесь не впервые. Ребята вытащили шлюпку на песок и зашагали к шхуне.
— Здорово, что мы сюда морем добрались, — заметил Юра. — Спускай трап, Алонзо. Пора!
Женя быстро вскарабкался на палубу. Юра обвязал волнистые волосы платком «по-испански». С ним вдруг произошла удивительная перемена. Только что возле шхуны стоял мальчишка, перешедший в седьмой «Б» класс поселковой школы, а на палубу поднялся капитан — суровый и властный. По-хозяйски оглядел он судно.
— После кораблекрушения наш фрегат еще не скоро удастся вывести в открытое море, — сказал он басом. — Придется, друг Алонзо, пока коротать дни на этом пустынном берегу. А мы близки к цели. Я хорошо знаю, что Земля Загадок недалека. Начнем готовиться к сухопутному путешествию.
— Начнем, — покорно ответил Женя. — Я жду твоих приказаний, командор.
Мальчики сбежали по шаткой лесенке в трюм. Здесь царил полумрак. Женя поспешно зажег огарок свечи, укрепив его на дне опрокинутой бочки. Осветились нагроможденные друг на друга ящики, доски, старый тесак на стене.
— Проверим сначала наши запасы. Не повредила ли их вода? — сказал Юра.
Женя открыл тайник — небольшой квадратный ящик. Он извлек оттуда компас, связку веревок, старую керосиновую лампу с треснувшим стеклом, мешочек с сахаром, сухари и алюминиевую фляжку.
— Все цело, командор! — воскликнул он торжествующе, — Старый Алонзо знает, как надо хранить запасы! Советую тебе подкрепиться.
Командор кивнул.
Ребята с аппетитом принялись за еду. Затем они по очереди отхлебнули из фляжки крепкого рома, очень похожего на ключевую воду.
— Хорошо ли ты узнал дорогу к Пещере Трех Филинов? Дай сюда карту!
Женя растерянно озирался. Карта осталась в кармане штанов, которые сторожил Вася Кузьмин.
— Ты очень неосторожен, друг Алонзо! — Юра нахмурился. — А ты не выдал нас хранителю лесов? Ты спрашивал, как я велел, о развилке дорог? Не проговорился о пещере? Помни, что у врагов повсюду есть уши.
Глаза Жени смущенно забегали.
— Ничего я не выдал, командор. И спрашивал я не самого лесника, а Митяя. Он у отца все разузнал, — неожиданно сбившись с тона, сказал Женя. — А ты объясни, зачем нам устраивать второй пост, когда и здесь, на шхуне, очень здорово все получается?
Юра укоризненно взглянул на товарища:
— Не узнаю тебя, Алонзо. Разве мы не дали клятву освободить пленных рабов из-под власти жестокого Фердинанда и вывести их на Землю Загадок? Что же мы будем с ними делать на шхуне? А в лесу, где они смогут добывать пропитание, будет отлично. Тсс! — предостерегающе поднял он руку. — Слышишь, кто-то ходит по палубе!
— Что ты, — отмахнулся Женя, — никого там нет. Кто полезет на «Чайку»? Лучше скажи, когда в лес пойдем? Ведь послезавтра начнутся работы в совхозе…
— Тише! — оборвал его Юра. — Говорю тебе — кто-то забрался на шхуну…
Мальчики затаились.
— Видно, показалось. — Юра успокоился. — Завтра утром и пойдем. Зачем откладывать?
Дробный легкий стук ясно донесся сверху — будто кто-то пробежал по палубе. Мальчики переглянулись.
— Туши свечу! — шепотом приказал командор. — Идем наверх. Бери оружие!
Женя сорвал со стены заржавленный тесак, и, ступая на цыпочках, мальчики поднялись на палубу. Щурясь от яркого дневного света, они осмотрелись. На палубе не было никого.
Вдруг с носовой части корабля послышался голос:
— Не там ищете! Смотри по ходу корабля, командор. Выше смотри!
Мальчики оцепенели. На краю надломленного, повисшего над водой бушприта сидела девочка с туго заплетенными каштановыми косичками.
— Как ты сюда попала? — крикнул Женя. — Слезай, убьешься!
— Не беспокойся, друг Алонзо, — ответила незнакомка. — Отсюда, сверху, видней Земля Загадок… Не правда ли, командор?
— Тебя спрашивают: как ты сюда попала? И зачем нас подслушивала? — Юра рассердился.
— «Подслушивала»! Вы оба так орали, что и глухой бы услышал. А как попала? Меня, как и вас, бурей выкинуло на необитаемый остров.
Бросив тесак, Женя сжал кулаки и двинулся к девочке.
— Хватит болтать! Убирайся с нашей шхуны!
— С вашей шхуны! Подумаешь, собственники! Не очень-то ты вежлив, друг Алонзо. Даже не знаю, как я с тобой буду учиться в одном классе.
— Ты будешь учиться в нашем классе? — удивился Юра.
— Конечно. И знай, командор, что меня зовут Наташа Новикова… Ну, не маши так руками (это уже относилось к Жене)! Я просто умираю от страха. Кстати, грозное название у вашей пещеры — «Пещера Трех Филинов». Ее, конечно, окружает глухой лес?
— Что ее окружает, тебя не касается! — Женя с трудом сдерживал негодование. — Девчонкам там не место!
— Это смотря каким девчонкам. Я, например, обожаю филинов.
— Ну, погоди же, я с тобой расправлюсь! — Женя кинулся к бушприту и, обхватив толстое бревно руками и коленками, быстро стал по нему карабкаться. — Я тебе покажу!
— Брось! — вмешался Юра. — Все равно никаких пещер ей не найти.
— Ты так думаешь? — Наташа, смеясь, отодвигалась все дальше от подползавшего к ней Жени. — Смотри не ошибись, командор! Однако уже поздно. Привет освободителям рабов!
И не успели ребята опомниться, как Наташа, ловко оттолкнувшись, бросилась в воду. За ней с шумом плюхнулся Женя.
— Вернись! — крикнул командор. — Не связывайся с девчонкой! Слышишь?
Озадаченный Женя полез обратно. А Наташа плыла уже далеко.
До шхуны долетел ее звонкий голос:
— До скорой встречи, мальчики, на квадрате 18–26! — Она помахала рукой.
— Она даже квадрат запомнила. Ну и девчонка! — Женя не пытался скрыть своей ярости.
Покинув шхуну, ребята снова прыгнули в лодку. Юра ленивыми взмахами весел повел ее к заливу, где они оставили Васю.
Еще с моря зоркие глаза Юры разглядели на берегу толпу мальчишек. Юра нахмурился, заметив Наташу возле Толея Немчинского — первого силача в классе. Девочка уже успела сменить шаровары и майку на голубой сарафан.
— Разболтала, конечно, о том, что услышала на шхуне! — с острой неприязнью сказал Юра, когда лодка качнулась, врезаясь в прибрежный песок.
Ребята выскочили на берег. Женя бросился к своей одежде и первым делом ощупал карман. Карта была на месте.
Вася Кузьмин захлебывался от любопытства:
— Что вы делали на шхуне? Что вы там видели? Ребята рассказывают: на ней огни светятся и кто-то стонет — до моря слышно!
— Ничего, подходяще стонет, — не сморгнув глазом, ответил Женя, — и огни мы видели. — Он покосился на Наташу. — А то еще там привидения ходят и говорят человечьим голосом.
Наташа даже не обернулась к Жене, будто и не видела его никогда. Юра с облегчением подумал: «Ничего не сказала. Просто удивительно!»
А Вася все никак не мог успокоиться:
— Юра, скажи! Вы и вправду что-нибудь видели?
— Ты слушай их больше! — вмешался Толей. — «Огни, шхуна»! Они к ней небось ближе километра не подходили. Потому и не рассказывают, что там делали.
Юра шагнул к Толею. Смуглое лицо его покраснело.
— Что мы делали и где были, я тебе докладывать не обязан. Понял?
— А я хвастуну и не поверю.
— Что ты сказал? Я — хвастун?!
— А то нет? Помнишь, прошлым летом хвалился: «Захочу, сильней Немчинского буду. Я его и в море обгоню, и на турнике лучше подтянусь!» Что, неправда?
— Я не хвалился, сказал — и сделаю!
— Ты?! — с презрением протянул Толей. — Вот пусть ребята скажут: сколько раз ты тогда подтянулся?
— Четыре. А потом упал, — пискнул Вася Кузьмин.
— Видишь! А я? Пятнадцать раз! — Толей гордо оглядел мальчишек и внимательно слушавшую Наташу.
Ребята с восхищением смотрели на Толея. Сын лесника Митя Сорокин даже рот приоткрыл от удивления.
— Ладно! — выдохнул Юра. — Если так, вызываю на спор!
Мальчики зашумели.
— Когда спорить будем?
— Хоть сейчас.
— Принимаю. Пошли к дереву.
Неподалеку на холме рос раскидистый дикий орех, будто самой природой созданный для гимнастических соревнований мальчишек. Малыши, как воробьи на застрехе, обычно собирались на нижних ветках, а верхолазы постарше влезали на самую макушку. Одна из горизонтальных нижних веток служила турником. К ней и направился Толей, окруженный галдевшими мальчишками.
Скинув майку, мальчик напружинил согнутые в локтях руки и покровительственно кивнул Мите:
— Учись, таежник! Ты у нас в школе новичок. Еще такого не видел. Будешь судьей!
Подпрыгнув, Толей Немчинский ухватился за ветку и стал подтягиваться. Делал он это сначала легко, почти без напряжения.
— Раз! — считал Митя. — Два!
А Женя потихоньку говорил своему другу:
— Не рано ли, Юрча? Ты, я знаю, много тренировался. Да ведь устали сегодня. На лодке гребли…
— Молчи, не мешай! — остановил его Юра.
И Женя, взглянув на командора, сразу умолк.
На лице Толея выступили крупные капли пота. Но он по-прежнему подтягивался и опускался, хотя силы явно приходили к концу.
— Четырнадцать… Пятнадцать… Шестнадцать!..
— Ура! — крикнул Митя, когда Толей тяжело спрыгнул на землю.
С видом победителя Толей отошел в сторону, и к дереву подошел Юра.
Наташа с невольной жалостью смотрела на командора, казавшегося таким худеньким в сравнении с крепышом Немчинским. Остальные ребята тоже поглядывали на Юру со снисходительным сочувствием. Мальчик, казалось, никого не видел. Плотно сжав губы, он примерился и, легко подпрыгнув, ухватился руками за ветку. Несколько мгновений Юра медлил, потом плавно подтянулся.
— Раз! — начал счет судья, смущенно отводя глаза в сторону.
«Сейчас устанет и упадет», — со страхом подумала Наташа. Она даже отвернулась. Но счет продолжался, и голос судьи становился все увереннее.
Когда счет превысил десяток, Наташа взглянула на Женю. Не сводя глаз с приятеля, он невольно всем телом повторял его движения, то поднимаясь на цыпочки, то опускаясь. И, хотя это было очень смешно, Наташа не засмеялась.
— Пятнадцать, — удивленно считал Митя, — Шестнадцать, семнадцать…
Нерушимая тишина стояла вокруг. Зрители боялись шелохнуться.
— Восемнадцать!..
Юра отпустил ветку. Он был бледен и прерывисто дышал. Отойдя от дерева, мальчик стал надевать майку, не обращая внимания на восторженные крики ребят, приветствовавших нового чемпиона. Наташа невольно залюбовалась им. Вместе с толпой ребят, отхлынувших от Толея, она подошла к Юре. Но тот уже собрался идти с Женей в поселок и даже не взглянул в ее сторону.
Совсем стемнело. Взволнованные состязанием, ребята в этот вечер долго не расходились по домам. Толей вместе с Митей Сорокиным и Васей Кузьминым сидел на берегу.
Митя продолжал громко восхищаться Юрой Антоновым.
— Ничего, Юрка подучился, — снисходительно бросил Толей. — А в общем, ерунда! Я, если захочу, и двадцать раз подтянусь. Не верите?
Вася, почувствовав на плече тяжелую руку Толея, поспешил согласиться.
— А я вот думаю, — снова заговорил Толей, — зачем эти орлы, если не врут, на шхуну бегали? Чую, затевают они что-то…
— Наверное, затевают, — подтвердил Вася.
— Но что?.. Слушай, Дмитрий, — повернулся Толей к Мите Сорокину. — Вчера Женька вокруг тебя увивался. Что ему было нужно?
— Ничего особенного, — простодушно ответил Митя. — Спрашивал, как лучше пройти к развилке дорог на Заповедник. Хотел, чтобы я у отца выспросил.
— Ну?
— Ну, я спросил, конечно.
— Не развилка им нужна. Не-ет, — протянул Толей. — А еще ни о чем Женька не спрашивал?
— Еще про Пещеру Трех Филинов. Далеко ли она от развилки?
— Про Пещеру Трех Филинов? — Толей даже привскочил. — Теперь понятно, ребята! Я был там в прошлом году. Ох, и пещера! Настоящая крепость. Большая и высоко-высоко на горе. Оттуда вся гора снизу доверху видна. Пещеру мы им не отдадим! Наша она будет!
— А зачем она нужна? — поинтересовался Митя.
— Как — зачем? Эх ты, несмышленыш! — Толей взъерошил мальчику волосы. — Ведь мы тогда властелинами всей горы будем и со всех, кто к развилке пойдет, будем выкуп брать. Я буду главным командиром, вы моими заместителями. Везде свои знаки поставим, чтобы никто и не совался. Прошлым летом Юрка со своими ребятами в роще за совхозным полем командовал. А теперь, ишь, куда метит! Не выйдет, шалишь! Мы их в пещеру не пустим. Ладно, ребята?
— Да как же мы узнаем, когда они пойдут? — Васю одолевали сомнения.
— А смекалка на что? — все более распалялся Толей. — Послезавтра в совхоз «Цветочное» едем? Едем. И всю неделю в совхозе будем работать. Когда ж они пойдут? Ясно — завтра. Раньше шести утра не выберутся: Женька здоров спать. С этого часа и будем их сторожить, а в лесу возле пещеры навяжем бой.
Митя хотел возразить что-то, но Толей властно поднял руку:
— Хватит! Договорились, и всё. Ты, Дмитрий, вещевой мешок у отца раздобудь. В походе знаешь как пригодится. А ты, Василий, едой займись. Хлеба побольше, сахару, крупы… Котелок возьми. Значит, решено — ровно в шесть, вон у того горбатого камня. Да смотрите не опаздывать!
И Толей зашагал к поселку.
По дороге он бормотал сквозь зубы:
— Ну, погоди ты, Юрка! Еще посмотрим, чья возьмет!
Лес становился все гуще. Юра и Женя с любопытством рассматривали незнакомую местность.
Огромные, в несколько обхватов, деревья. Под ногами ковер прошлогодних листьев, камни, поросшие мхом. И тишина, нарушаемая только журчанием невидимых ручейков. Будто где-то, под землей, идет скрытая от глаз неустанная работа.
— Ого-го! — громко крикнул Женя, И лесное эхо многократно повторило голос мальчика, — Откликнись, кто тут есть!
«Тут есть! Есть!» — слабо долетело до них. Женя рассмеялся.
— Что кричишь? Услышат еще, — упрекнул его Юра.
— Кому тут услышать? Мы еще никогда так далеко не заходили.
— Все равно. Приказываю соблюдать тишину.
— Повинуюсь, командор.
Снова лесной тропой шагали достигшие Земли Загадок неустрашимый командор и его верный помощник Алонзо. Командор шел первым.
— Мы идем уже много дней, — сказал он наконец, оборачиваясь к шедшему поодаль Жене. — Но я не вижу дуплистого ореха, о котором говорил хранитель лесов. Там ли, где следовало, мы повернули?
— Дуплистых орехов здесь не перечесть, — отозвался Женя, — а пошли мы правильным путем. Помнишь — скала осталась слева?
— Тогда почему мы не видим реки? Ты ставишь, как условлено, знаки?
— Конечно. К деревьям и камням прикрепил уже три наших указателя. Погляди, командор!
Женя достал из кармана квадратные кусочки картона, на которых тушью была выведена стрела и таинственная надпись: «Пе..ра 3 филин.».
— Ночью писал, — вздохнул мальчик. — Только слова не все поместились. Знаков получилось всего пять — картон кончился.
— Ладно, — одобрил командор. — По-моему, нам сюда.
Мальчики стали подниматься в гору. Несколько раз Юра сверялся с компасом, поглядывал на солнце. Оно стояло высоко, почти над головой.
Лес начал редеть. Сильно припекало солнце.
— Не сделать ли нам привал, командор? — взмолился Алонзо. — Мои ноги решительно отказываются идти.
— Когда найдем реку, не раньше. По всем расчетам пора уже быть на месте. Да и запасов с нами немного. — Юра покосился на узелок в руках Жени. — Лучше их поберечь.
Скоро опять начался спуск. Легкий шум далеко внизу нарушил лесную тишь. Мальчики прислушались.
— Река! — радостно крикнул Женя. — Бежим скорей!
Склон был усыпан скользкой прошлогодней хвоей. Приходилось хвататься за ветки, чтобы не упасть. Шум воды становился все сильнее. Наконец ребята очутились на берегу бурной, горной речушки. Вода быстро неслась, прыгая с камня на камень. Женя бросил в реку палку, и ее тотчас же унесло течением.
От воды и густо разросшихся деревьев веяло прохладой. Женя с наслаждением растянулся на мягкой, влажной траве и в ту же минуту с криком вскочил. Блестящая змейка скрылась между камней.
— Чего ты испугался. Это обыкновенный уж. — Командор прятал улыбку.
— Сам ты уж! Не слышал разве, как она зашипела? В таком лесу ядовитых змей не оберешься. Уж!
Дожевывая кусок хлеба, Женя мечтательно добавил:
— Если бы еще в Крыму водились тигры. Вот было бы здорово! Правда?
Юра не удержался от смеха.
— Сегодня ты ужа испугался, недавно от ежика удирал, а говоришь — тигры!
— Так ведь еж колется. Я на него босой ногой наступил.
Занятые едой, ребята помолчали.
— Странно, что река оказалась справа. — Юра окинул взглядом местность.
— Перейдем на тот берег, вот она и будет слева, — заметил Женя.
— Попробуй перейди!
Река была неширока, но бурное течение сбило бы мальчиков с ног. Никакого намека на переправу поблизости не было.
— Нет уж, друг Алонзо, — насмешливо сказал командор. — Не доверяю я тебе. Будем идти, как намечено, вверх по реке.
Прошло еще полчаса, а может быть, и час. Мальчики остановились и беспомощно огляделись. Густой лес подходил к самой реке. Казалось, ему не будет конца. Нигде не было видно лужайки с искривленными соснами, о которой предупреждал Митяй. Не было и развилки дорог. Да и дорог-то никаких не было — всюду переплетенные корни деревьев, камни, густая трава.
— Этак мы до темноты бродить будем, — с беспокойством сказал Юра. — Куда же теперь?
— Поглядим на карту.
Однако ни компас, ни карта не помогли. Речки на карте не оказалось. Наверное, перед ними была не река, а разлившийся горный ручей, решили ребята.
— Примерно мы в этой стороне. — Юра указал на карту. — Пойдем на восток.
Они шли еще около часа, пока, наконец, деревья стали будто расступаться перед ними. Но за открывшейся полянкой снова начиналось лесное море. Обескураженный Женя остановился.
— Этому лесу конца не видать. Пойдем лучше домой, командор. К пещере отправимся в другой раз, — упавшим голосом попросил он.
— Домой? А дорогу как найдем? Ты где последний раз ставил знаки?
Женя со страхом посмотрел на друга:
— Не близко отсюда. Возле реки.
Юра промолчал. Как теперь найти оставшуюся далеко позади реку, когда они давно уже уклонились в сторону от проложенных троп? Они заблудились — это было ясно.
Губы Жени дрогнули.
— Уж не трусишь ли ты, Алонзо? — сурово сказал командор. — Открывателям новых земель это не к лицу. Идем искать тропу!
И мальчики снова зашагали по лесу.
Отдуваясь, Толей Немчинский первым влез на гору. За ним следовали раскрасневшиеся Митя и Вася с тяжелыми заплечными мешками.
— Вот здесь близко и пещера. Что я говорил! — победоносно воскликнул Толей оглядываясь.
Митя Сорокин уныло смотрел в сторону, пытаясь ослабить лямки вещевого мешка.
— Пусть хвастается, — шепнул он Васе Кузьмину. — Без нас все равно бы дороги не нашел.
Толей подозрительно посмотрел на мальчиков.
— Что вы шепчетесь? Теперь мы Юрку накроем. Айда к пещере!
Пещера Трех Филинов была расположена в глубине заросшей кустарником скалы.
— Тсс! — Толей прислушался. — Никого нет. Мы первые пришли. — Посмеиваясь, мальчик вынул из кармана кусок картона со стрелой.
— Этот лопух Женька для себя старался, а нам пригодится! Повесим знак у входа. Здорово разозлятся, когда придут и увидят.
Толей водрузил возле входа в пещеру палку, привязав к ней свою зеленую майку. К палке он прикрепил и Женин знак.
Затем Толей вынул из кармана кусок угля и начертил на плоской поверхности большого камня у входа:
Измазавшись в песке и глине, ребята вслед за Толеем проникли в пещеру. У запасливого Васи Кузьмина оказался электрический фонарик. Бледный луч осветил низкие своды.
— Неказисто, — проворчал Толей, оглядывая сырые стены. — Но вход подходящий, узкий. Завалим его камнями и никого не впустим. Пусть попляшут!
Митя и Вася сняли вещевые мешки, вынули котелок, продукты.
— Котелок сейчас ни к чему, — командовал Толей. — Пищу варить разрешаю лишь после боя с противником. Пожуем пока хлеба.
Любивший поесть, Вася Кузьмин горестно вздохнул, но не стал спорить. Ребята принесли в пещеру охапку травы и сухих листьев, чтобы мягче было сидеть, запаслись снарядами — сосновыми шишками. Затем подтащили камни и завалили ими вход, оставив лишь небольшое отверстие. Командир занял место у входа. Митя и Вася разместились в глубине, готовые по первому знаку подавать снаряды.
Потянулись минуты ожидания. В темной пещере они казались невыносимо долгими.
— Слушай, Толей, — шепнул, наконец, Митя. — А может, они не придут?
— Как это — не придут? Куда же они денутся?
— Да ведь они дорогу плохо знают. Помнишь, возле скалы они совсем в другую сторону свернули, и больше мы их не видели.
— Ну и что? Покружат и явятся.
— У нас, в тайге, ребята товарищей не бросают, — не выдержал Митя. — Чем в пещере сидеть, лучше навстречу пойдем.
Толей, сжав кулаки, обернулся.
— «У нас, в тайге»! Ты со своим уставом не лезь. Я тут командир. Понятно?
Митя затих, с неодобрением глядя на Толея. Из угла, куда забился Вася Кузьмин, раздалось сопение. Положив голову на рюкзак, Вася спал.
Прошло, казалось, не меньше часа, когда внизу послышался легкий шум.
— Идут! — обрадовался Толей. — Я же говорил! Буди этого тюленя!.. Их двое, — понизив голос, продолжал он. — Я ноги в синих штанах вижу. Женька, наверное. Только он, кажется, в сером был, когда шел из поселка…
Град шишек забарабанил по камням, завалившим вход в пещеру.
Толей открыл ответный огонь, целясь в ноги противника. Но синие штаны ловко увертывались, прыгали с камня на камень. Одна шишка, пущенная в отверстие, попала Толею в нос.
— Ах, так! — рассвирепел он. — Ребята, в атаку! Ура!
Быстро раскидав камни, мальчики кинулись на противника. Но возле пещеры не оказалось никого, кроме заливавшейся смехом Наташи. На ней были синие шаровары и светлая майка.
— А где Юра? — спросила сквозь смех девочка. — Вы почему в его пещере?
Толей собирался язвительно ответить, но слова замерли у него на губах. Девочка была не одна: рядом с ней стоял высокий мужчина, с улыбкой наблюдавший за ребятами. Толей узнал Петра Сергеевича Запольского, научного сотрудника Крымского заповедника, не раз проводившего беседы в школе.
А Наташа настойчиво продолжала:
— Чего молчишь? Почему ты влез в пещеру?
Толей вспыхнул:
— Пещера наша — не видишь, что ли? А где Юра, меня не касается. Гуляет, наверное, по лесу.
— То есть как — гуляет? — Запольский встревожился. — Объясните толком, седьмые «Б», вы еще, что ли, мальчиков ждете?
— Юру Антонова и Женю Андрющенко, — хмуро ответил Толей. — Они к пещере шли.
— Они другой тропой пошли, мы видели, — вмешался Вася Кузьмин. — Только это еще утром было.
— Не заблудились ли? — Митя беспокоился все больше. — Мы здесь давно, а их все нет. — И, не обращая внимания на презрительно молчавшего Толея, мальчик подошел к Запольскому — Может, поищем их, Петр Сергеевич?..
Немало лесных троп исходили ребята вместе с Запольским, но никаких следов Юры и Жени им не удалось обнаружить. Наташа то и дело звонко аукала. Толей влезал на высокие деревья, чтобы осмотреть окрестность, но все было тщетно.
Шло время. Стрелки часов Запольского близились уже к четырем, однако встревоженные ребята не чувствовали ни усталости, ни голода.
Наконец вышли к реке. Петр Сергеевич повел группу берегом вверх. Вдруг Митя вскрикнул. Меж камней белел кусочек картона со стрелкой. То был Женин указатель.
Теперь Митя шагал впереди. Острый взгляд его, казалось, проникал в самые глубины лесной чащи. Иногда мальчик останавливался и пристально разглядывал почву под ногами.
— Вот здесь они повернули, — сказал он Петру Сергеевичу. — Сначала шли прямо, а потом южнее стали забирать.
— Откуда ты знаешь?
— Мох примят, видите? И камень этот кто-то ногой из гнезда вытолкнул.
Запольский, как ни всматривался, не различал примет, о которых говорил Митя, но мальчик упорно стоял на своем:
— Я лес понимаю. Я в сибирской тайге родился и вырос. И дед мой, и отец - лесники.
Митя уверенно вел группу все дальше по ему одному известным ориентирам. Раза два он опускался на колени, ощупывал траву, песок.
— Теперь недалеко, — объявил он. — След совсем свежий. Кто-то из них разулся, шел, где помягче, чтобы ногу не наколоть.
Наташа не спускала глаз с Мити.
— Аукай еще! — сказал ей Митя. — Теперь они услышат.
Девочка принялась громко звать исчезнувших ребят. Все умолкли. И вдруг будто слабый звук долетел издалека.
— Может, эхо? — сомневался Вася.
— Нет. Это они. Кричи еще! — командовал Митя.
Снова и снова звала Наташа.
— Ау!.. — совсем близко раздалось в ответ.
Из лесной чащи выскочил Женя. За ним, смущенно улыбаясь, шел Юра.
Наташа обрадованно вскрикнула.
— Прежде всего следует отдохнуть и подкрепить силы. — Запольский озабоченно оглядывал ребят.
— Я бы сейчас быка съел! — признался Женя.
— Тут неподалеку наша партизанская землянка, ребята. Там удобная площадка для костра.
— Какая партизанская землянка? — вытирая радостные слезы, спросила Наташа; в ее глазах теперь светилось любопытство. — Разве в лесу сохранились землянки? И почему вы говорите «наша»?
— Та самая землянка, которую видели старшеклассники? — Глаза Юры блестели. — Да разве она близко от нас?
— Совсем рядом, — улыбнулся Запольский. — А наша потому, что в этих лесах я партизанил.
Ребята зашумели.
— Ой, пойдемте туда, пойдемте! — кричал Женя. — Посмотрим землянку!
Юра поравнялся с Наташей.
— Ты не нашла, конечно, нашей пещеры? — Юра не скрывал злорадства.
Девочка лукаво улыбнулась:
— Это ты ее не нашел, а я уже была на квадрате 18–26. Петр Сергеевич мне еще раньше заповедник обещал показать — ведь мы с ним соседи. Я сегодня попросила его взять меня в лес. Только пещера уже не ваша. Ее заняли.
— Кто занял?
— Жестокий Фердинанд. Так тебе и надо, командор! Не будь шляпой!
Юра сердито отвернулся. «Эту девчонку нужно поставить на место», — подумал он.
Ребята подходили к поляне, и тут Юра вдруг вспомнил, что они с Женей, блуждая по лесу, уже проходили здесь. Но почему же они не видели землянку?
— Землянку не сразу заметишь, — точно отвечая, на его мысли, сказал Запольский. — Партизаны умели маскироваться.
Вскоре Петр Сергеевич показал на заросшее густой травой строение. Землянка так сливалась с окружающей местностью, что разглядеть ее даже вблизи было нелегко. Дощатые стены, густо переплетенные хворостом, маскировались разросшимися вокруг соснами.
— Здесь помещалось командование отряда, — задумчиво сказал Петр Сергеевич. — Дальше, за теми деревьями, была у нас походная кухня, а еще дальше — госпиталь…
Охваченные необычным волнением, молча подошли ребята к землянке. Юра Антонов первым, пригнувшись, исчез в темном лазе.
За ним последовал Женя. Спустя минуту послышался его приглушенный голос:
— Ой, ребята! Здесь даже постели есть, и печка, и чайник…
В землянке было темно и прохладно. Постелями оказались связанные из хвороста нары, напоминавшие поваленный плетень. Железная печка была сделана из автомобильного бака. На ней стоял закоптелый жестяной чайник.
Шепотом переговаривались между собой ребята, осматривая все эти удивительные предметы. Из яркого солнечного леса они попали в какой-то незнакомый, таинственный мир.
Тишину нарушил Женя. Он робко тронул чайник и нарочито громким голосом сказал:
— Большой! Наверное, литра два воды входит.
— Тсс! — остановил его чей-то голос.
Молча покинули ребята землянку.
— Понравилась наша хата? — Петр Сергеевич улыбался. — Тут и костер разложим.
Митя вытащил из вещевого мешка крупу, сало, хлеб… Мальчики побежали за хворостом. Наташа взялась кухарничать.
Каша получилась превкусная, немного припахивающая дымком.
Жара спадала. Пообедав, все остались сидеть вокруг костра.
— Когда стоял здесь ваш отряд? — спросил Юра.
— Это было осенью сорок первого. Возле такого же костра беседовал с нами, молодыми бойцами, комиссар. Были среди нас и хлопцы, как вы, — чуть постарше.
— А жалко, что нас в ту пору не было, — вздохнул Митя. — Были бы и мы партизанами… — Помолчав немного, Митя неожиданно добавил: —А мой дед в гражданскую войну партизанил. Он самого Сергея Лазо видел!
— Сергея Лазо? А не врешь ты, Митяй? — Женя с загоревшимся в глазах любопытством смотрел на товарища.
— Провалиться на этом месте! Дед мне много про партизан рассказывал, как они с японцами воевали. Придут к деду его дружки, с которыми он вместе партизанил, и все вспоминают, рассказывают, так бы слушал и слушал… А почему это, — повернулся Митя к Запольскому, — почему все партизаны так интересно умеют рассказывать?
— Есть у них о чем порассказать, дружок, потому и интересно, — улыбнулся Запольский.
— А у вас, Петр Сергеевич, есть о чем порассказать? — звонко спросила Наташа.
— Ишь, шустрая!.. Давайте песни петь, друзья! — вместо ответа предложил Запольский. — У костра самое лучшее — петь песни.
— У костра самое время рассказывать и слушать… — задумчиво проговорил Юра. — Рассказали бы вы нам, Петр Сергеевич о том, что было в этих лесах, о партизанах. Нам это надо, непременно надо знать!
— Вам это надо знать? — Запольский внимательно оглядел притихших ребят. — Пожалуй, ты прав. — И, на мгновение задумавшись, Петр Сергеевич просто спросил — С чего же начать, ребята? Так много всего было…
— Начните с начала! — нетерпеливо крикнул Женя, и все рассмеялись.
— Быть по-твоему, — согласился Запольский. — Расскажу вам о нашей жизни в этих местах. Это и есть начало.
Командир отряда шагал в лесной кошаре из угла в угол. В воздухе плавали сизые струйки табачного дыма. Командир не отдыхал уже несколько суток. Чай и крепкий табак помогали прогонять сон.
Шли десятые сутки пребывания отряда в лесу. Каждый день приходили всё новые и новые люди. Надо было подготовить отряд к зиме, к схваткам с врагом. А хватит ли продовольствия на базах?
Командир подошел к окну. Снаружи слышался нестройный гул голосов. Обсуждали первое боевое крещение — стычку с гитлеровцами на шоссе. Бой был удачен. Ошеломленные яростным натиском партизан, фашисты дрогнули, побежали.
Но были и потери. Молодой партизан Вареничев выскочил из-за прикрытия и тотчас упал, прошитый автоматной очередью.
Командир вспомнил бойцов, молча стоявших над телом товарища. «Тяжелую школу предстоит им пройти, пока научатся воевать», — уже не впервые подумал он.
Скрипнула дверь. Командир обернулся. На пороге стоял худощавый человек в кожанке.
— Товарищ Панин, командир отряда? — полувопросительно сказал он козырнув.
Командир шагнул навстречу.
— Разрешите представиться — Василий Иванович Кременецкий. Назначен в ваш отряд комиссаром.
Они пожали друг другу руки.
— До войны — партийный работник? — спросил Панин.
— До войны — агроном-виноградарь, — мягко улыбнулся комиссар.
— Какие новости привезли, комиссар?
— Новость пока одна, но важная, Юрий Владимирович. По решению партизанского командования, перед отрядами поставлена специальная цель: оттянуть от Севастополя и сковать здесь, в горах, как можно больше сил противника. Вся деятельность и нашего отряда должна быть подчинена этой цели.
Командир задумался.
— Понятно. Этого следовало ожидать. Тогда нам придется, пожалуй, перебазироваться ближе к Бахчисараю и шоссе. Смотрите…
Командир подошел к карте, но ему не пришлось закончить свою мысль. В кошару торопливо вошел молодой партизан.
— Гитлеровцы близко, товарищ командир! — взволнованно доложил он. — Прибыл связной из села, колхозник, бригадир. В село пришли фашисты.
Комиссар оглядел вошедшего. Совсем молодой паренек, курносый, чубатый… Почему-то подумалось — лихой, наверное, гармонист был на селе.
А паренек частил:
— Они, товарищ командир, сходку в селе созвали. Старосту велели выбрать. А колхозники…
— Спокойно, друг, — прервал командир. — Пришли сюда связного.
— Есть прислать связного! — Паренек вытянулся и, торопливо повернувшись, ушел.
Из краткого рассказа колхозника (связной был несловоохотлив) выяснилось, что гитлеровцы вошли в село на рассвете и сразу отобрали у крестьян небогатые запасы продуктов. А после сходки, на которой обещали колхозникам «новый порядок», принялись пировать.
— До се гуляют, — скупо ронял слова связной. — Начальство ихнее, толстый офицер, — именинник, что ли, — плясать велел. Ругаются фрицы, что не веселимся, — горько усмехнулся колхозник в прокуренные усы.
Командир, помолчав минуту, спросил связного:
— Много в селе солдат?
— Мабуть, до роты. Больше не будет.
— Ну так вот что: идите, веселитесь! И плясать можете. Только — ни маковой росинки! Понятно? А к вечеру гостей ждите. Из соседней деревни. Приглашайте их до своего хоровода. Может, те гости еще хозяевами обернутся.
Хмурое лицо колхозника просветлело.
— Понятно. Ждать будемо.
Когда связной ушел, Панин сказал комиссару:
— Что ж, погуляем на именинах у господина офицера.
Вечером гулянье в селе было в самом разгаре. Все росла толпа на площади возле дома правления колхоза, где расположилась комендатура. Подходили девчата в широких, старинного покроя юбках, повязанные до бровей платками, плечистые деды. Деды подплясывали в такт гармошке, пошатываясь бродили по селу, любопытно заглядывали в окна хат, где пировали гитлеровцы. Одного из них (огромного, косая сажень в плечах) провожали удивленные взгляды подвыпивших солдат.
— Держись в тени, Рындин, — шепнула, пробегая, чернобровая дивчина. — Не привлекай внимания.
На крыльцо комендатуры вышел толстый офицер. Его почтительно поддерживал адъютант.
К офицеру подбежал переводчик, но тот остановил его:
— Данке! Я беседоваль сам.
Неверными шагами офицер подался вперед и хрипло крикнул, обращаясь к толпе крестьян:
— Руссише пейзан! Когда с вами нет коммунисти…
— Врешь, гад! — послышался спокойный голос. — Они есть!
Раздался выстрел — и толстяк без звука повалился на руки обомлевшего переводчика.
Всхлипнув, умолкла гармошка. Затрещали хлопки выстрелов. Зататакал пулемет. С паническим криком: «Партизанен!» — кинулись бежать гитлеровцы. За ними мчались девчата, высоко подобрав юбки над смазными сапогами. Деды, вмешавшись в схватку, наотмашь били прикладами фашистов. Тот, кого назвали Рындиным, с неимоверной силой высадил двери комендатуры и ворвался внутрь. Побелевший от страха адъютант поднял руки.
Через час все было кончено. Крупные южные звезды мигали над притихшим селом. Переговариваясь вполголоса, партизаны уходили в лес. На повороте дороги комиссара остановил связной. Неподалеку виднелась группа людей.
— До вас, товарищ комиссар, — сказал связной. — До вашего отряда хотим. Хлопцы у нас надежные.
— А семьи как же?
— Семьи у многих на Большую землю подались. Скот мы в горы угнали. А на селе с фашистами жить не согласны. Пускай они пустые хаты рушат.
— И много вас?
— Десятка полтора наберется. Примайте, товарищ комиссар!
Люди подошли ближе. Комиссар помолчал.
— Ладно, идем! — коротко бросил он.
И густой лес поглотил партизан.
Уже давно отряд находился глубоко в лесу.
Проходили дни, недели, месяцы. Становилось все холоднее. Задувал пронзительный ледяной ветер.
Устраиваясь на ночлег, партизаны рубили ветки деревьев, устилали ими протоптанную тропу и укладывались спать, тесно прижавшись друг к другу. Каждые полчаса дневальные будили спящих, подавая команду: «Перевернуться!» Долго спать на одном боку нельзя — можно замерзнуть.
Партизанский кашевар хмурился, когда получал от начальника снабжения очередную порцию муки или крупы. Уж очень негустым становилось варево.
Комиссар сидел в землянке возле печки и вносил очередную запись в дневник отряда:
«6 декабря 1941 года возле заставы „Сова“ группой под командованием Рындина уничтожены две автомашины. Потери противника — двенадцать человек».
Ординарец Шитов, войдя с охапкой сушняка, подбросил его в печку. Пламя, затрещав, осветило неровным отблеском страницу дневника. Комиссар продолжал:
«В бою взяты трофеи: 3 пулемета, 20 автоматов, боеприпасы. У нас потерь нет».
Лаз в землянку заслонила квадратная фигура начальника разведки Виноградова.
— Ох метет! Ну и метет! — послышался хриплый голос. — Рано стала зима в этом году.
Вошедший потопал валенками, стряхивая снег. Комиссар поднял голову:
— Как у вас, Борис Захарович?
Виноградов сел на нары, ближе к огню. Что-то глубоко домашнее было в этом пожилом человеке, ранее ветеринарном враче.
— Наши вернулись из города. Покупки могли бы быть удачнее, — сказал он. — Но и того, что принесли, хватит…
Кременецкий насторожился. «Покупками» разведчики отряда называли сведения, полученные в тылу, у подпольщиков.
— Придется снова менять место, — проговорил Виноградов. — Выследили нас! Сейчас придет командир — решим.
«Опять перебазироваться», — устало подумал комиссар.
До сих пор, несмотря на частые прочесы леса, партизанам удавалось успешно маневрировать. Гитлеровцы никак не могли застать их врасплох. Но теперь вражеское кольцо смыкалось. По данным разведки, к фашистам прибывали всё новые пополнения. Очевидно, шла подготовка к повторному штурму Севастополя.
В лаз, слегка пригнувшись, протиснулся Панин.
— Новости уже слышали?.. — спросил он комиссара. — Шитов, огонька посильней и чаю!
Командир сбросил шинель. Лицо его было хмуро.
— Не придумаю пока, куда податься? Разведчики доносят — всюду заслоны, всюду дым вражеских костров. Похоже — окружают.
Он глотнул настоенный на пахучей лесной травке кипяток и выпрямился:
— Твое мнение, комиссар?
Кременецкий помолчал.
— Пожалуй, поднимемся к Розовому озеру, на Абдугу, — будничным тоном сказал он.
Виноградов повернулся к нему так резко, что затрещали нары.
— Ты в уме, Василий Иванович? Ведь оттуда только что гитлеровцы спустились. Да и не одолеть подъема — слишком здесь круто.
В наступившей тишине стало слышно похрустывание снега под ногами дозорного возле землянки.
Командир, откинувшись на нарах, вдруг захохотал:
— Чудесная мысль! Умница ты, комиссар. Ну конечно, придет ли гитлеровцам в голову искать нас в своем же лагере? По ихней ученой стратегии так поступать не полагается. Решено — действуем!.. — И, поднявшись, уже совсем другим тоном сказал — Выступаем на рассвете. Всех командиров групп надо предупредить заранее.
Рано утром отряд отправился в путь. Сначала шли хорошо укатанной гитлеровцами дорогой. Потом свернули в сторону горы Абдуга. Узкая тропа привела к подъему. Ступали след в след, старались ничем не нарушать рассветную тишину — гитлеровцы могли оказаться недалеко. Схваченные морозом ветки осторожно отводили руками, чтобы ни одна не хрустнула.
Легко дышалось в горах. От снега веяло удивительно вкусным арбузным запахом. «Точно перед весной», — думалось комиссару.
Комиссар вместе с ординарцем Шитовым шли последними. Чтобы гитлеровцы не выследили отряда, Шитов тщательно замел ветками следы на повороте к горе. Лучший в отряде стрелок, он не отходил от комиссара, до боли в глазах вглядываясь в заснеженную даль. Но лес был пустынен и безмолвен.
Вдруг Шитов застыл, предостерегающе подняв руку. Комиссар остановился. Шитов вскинул автомат.
Из-за пенька показался мальчик лет четырнадцати с побелевшим от холода носом и ярко горевшими ушами — видно, он недавно оттирал их снегом.
Покосившись в сторону Шитова, от изумления забывшего опустить автомат, мальчик спросил:
— Вы, дяденьки, партизаны?
Комиссар, нахмурившись, подошел ближе.
— Ты откуда? — тихо спросил он.
— До вас шел, дяденька, — понизил голос и мальчик. — Я знаю, что в лесу наши.
— А зачем тебе партизаны?
— Я к вам хочу. — Голос мальчика дрогнул. — Я стрелять умею, с батькой на охоту ходил.
— Вояка выискался! — вполголоса добродушно проворчал Шитов. — Вот и ступай до батьки.
— Он в армии.
— А мать?
— Мать померла. Мы с Петькой, со старшим братом, одни остались. А недавно Петьку забрали за то, что он, — мальчик коротко всхлипнул, — комсомольцем был. Я за вами все равно пойду. Хоть стреляйте…
Комиссар и Шитов переглянулись. Что было делать?
— Дяденька, — горячо шептал мальчик, — я тут все тропки знаю! Я вас на Розовое озеро выведу. Фашистов теперь там нет. Я видел, они уходили. Возьмите меня!
Комиссар перестал колебаться:
— Как тебя зовут?
— Вася Веретенкин.
— О, мы с тобой тезки! Ну, пойдем. Да не плачь, Вася. Бойцы не плачут.
Комиссар подвел Васю к Панину и шепотом объяснил, что мальчик знает дорогу к озеру и проведет их кратчайшим путем.
Командир кивнул:
— Посмотрим.
Подъем был труден. Люди ползли, цеплялись за обледеневшие камни, за горный кустарник.
Скоро склон, по которому поднимались партизаны, стал почти отвесным.
— Сюда! — тихо позвал Вася. — Вон за теми камнями удобнее будет.
Командир сделал знак Шитову:
— Возьми двух бойцов и проверь.
Шитов вскоре вернулся:
— Тропа что надо, товарищ командир. Хлопчик правильно показал!
Панин ласково положил руку на плечо Васи:
— Молодец! Будешь проводником.
Вася, гордый оказанным ему доверием, пробрался вперед.
— С Петькой мы не раз тут вместе бывали, а еще раньше — с батей… — шепнул он шедшему следом Шитову.
К вечеру отряд вышел на плато. И тут силы оставили людей. Ночевали без костров, прямо на снегу — кто где приткнулся. Только для Васи комиссар соорудил постель из еловых веток и тепло укрыл его буркой.
Утром предстоял переход до Розового озера, возле которого решили разбить лагерь. Вася уверенно показывал дорогу. До озера было уже недалеко.
Вдруг он потянул носом:
— Гарью пахнет.
Все насторожились.
— Разведчики, вперед! — приказал командир…
Тревога оказалась напрасной. Огня не было видно, только далеко внизу курились костры противника. А запах гари ощущался здесь, рядом: на большой поляне, куда вскоре вышли партизаны, чернели остатки десятков костров.
Вася сунул руку в кучу пепла:
— Еще теплый! Это вчерашний. Они ушли вниз.
Кругом было пустынно. Сомнений больше не было — фашисты покинули Абдугу.
Вот и опушка леса. Неподалеку из камней выбивался незамерзающий родник, воды которого питали Розовое озеро. Командир дал знак остановиться. Да, место для лагеря подходящее: для обороны удобно, пути отхода есть…
Первый враг, с которым сразу же столкнулись партизаны, был голод. Командир, выслушав сообщение, что запасов больше нет, невесело задумался. Оставался единственный выход — раздобыть продовольствие у противника.
На следующий день один из командиров партизанских групп, Рублевский, вместе с Васей пошел в разведку. Вернувшись, он доложил, что внизу, на шоссе, куда Вася вывел его боковой тропой, движется обоз с продовольствием. Гитлеровцы под усиленной охраной направляли его из города в недавно занятое ими село.
Панин решил напасть на обоз.
— Пойдешь с группой, — приказал он Рублевскому. — Попытайся отнять у фрицев обед. Соблюдай предельную осторожность. К вечеру быть в лагере.
Потянулись часы тревожного ожидания.
Уже начало смеркаться, когда дозорные дали сигнал — идут!
Партизаны вышли на поляну, всматриваясь в даль. Группа Рублевского медленно приближалась к лагерю. Очевидно, операция с обозом закончилась успешно: зоркие глаза Васи разглядели трофеи за плечами партизан — мешки с мукой.
Вместе с партизанами шли еще какие-то люди…
— Моряки! — прошептал Вася, когда люди подошли ближе.
Их было человек пятнадцать — измученных, но все еще сохранявших морскую лихость и выправку. Из-под расстегнутых бушлатов виднелись тельняшки. Некоторые были опоясаны пулеметными лентами, за поясом — гранаты…
Моряки, ни на кого не обращая внимания, уселись — кто на пеньках, кто прямо на снегу и закурили переговариваясь.
— Кто такие? — тихо спросил Шитов Рублевского.
— Матросы. Морская пехота. Пробились из окружения и к нам вышли. Здорово помогли в бою.
К матросам подошел Кременецкий.
— Кто старший в группе? — обратился он к плотному чернявому матросу с глубоко запавшими глазами, свертывавшему «козью ножку».
Чернявый матрос слегка подался вперед, не вставая с пенька, на котором сидел:
— А хоть бы и я.
— Не вижу, — сухо сказал комиссар.
Матрос недоумевающе оглянулся:
— Чего не видите?
— Бойца не вижу. — И, шагнув к матросу, комиссар отчеканил посуровевшим голосом: — Встать, когда говорите со старшим! Всем построиться!
Моряки вскочили и, плечо к плечу, заняли места в шеренге.
Комиссар спросил худого, высокого, как жердь, правофлангового:
— Кто таков?
— Иван Доронин, из бригады морской пехоты.
Взгляд комиссара перешел на следующего:
— Вы?
Чернявый матрос отрапортовал:
— Константин Демин, с эсминца «Отважный». Комендор.
Третьим в шеренге стоял круглолицый сероглазый паренек. Не дожидаясь вопроса, он лихо ответил:
— Михаил Балашов. Одесса.
Комиссар улыбнулся:
— Одессит, значит? Комсомолец?
— Точно. Мы все комсомольцы.
— А это сейчас проверим. Доронин, предъявите комсомольский билет!
Доронин пожал плечами:
— Как я вам его предъявлю? С собой не таскаю. В лесу не членские взносы платить!
Комиссар повернулся к стоявшему рядом радисту партизанского отряда:
— Владимир, покажи свой билет… — Он показал протянутую ему маленькую книжку: — Как видите — в порядке. — И, отвернувшись от Доронина, спросил моряков — А вы тоже спрятали или потеряли свои билеты?
Балашов быстро расстегнул куртку и протянул билет комиссару. За ним потянулись и другие. Только Доронин стоял неподвижно.
— Какой-нибудь документ у вас есть? Может быть, краснофлотская книжка?
Моряки пристально смотрели на товарища. Один, не выдержав, крикнул:
— Ну, что же ты, Полтора-Ивана?
Доронин криво усмехнулся:
— В лесу зарыл. От фрицев. Сказал ведь!
Чернявый матрос зло смерил Доронина глазами:
— Ты эти выходки брось! С офицером говоришь. Отвечай, где билет закопал?
— Недалеко! — буркнул Доронин. — Как фрицев на шоссе почуяли.
— Эх ты, анархия! И с товарищами не посоветовался…
— Он всегда свою линию гнет! Я да я! — Матросы зашумели.
— Чего вы, ребята? — испуганно оправдывался Доронин. — Я ж без умыслу. Ну, промахнулся малость…
В тот же вечер Доронин, прозванный за высокий рост Полтора-Ивана, исчез. Комиссар узнал об этом от командира группы моряков Демина и решил сейчас же отправить людей на розыски.
— Не надо, — покачал головой Демин, — не пропадет. Вернется, вот увидите. Я ручаюсь. Он всегда такой — норовистый. А храбрец! Ваши люди в бою сами видели.
С рассветом Доронин вернулся в лагерь — озябший, весь в снегу, но очень довольный.
— Комиссар, — подошел он к Кременецкому, — получай билет! Нашел. Аж всю поляну перекопал!
— Партизан Доронин, — сурово сказал комиссар, — кто дал вам право самовольно покинуть лагерь? На первый раз — три дня будете в распоряжении начпрода. Вам укажут, что делать.
— А что? Котлы чистить заставите?
— Да. Если нужно, и котлы.
Минуту помолчали.
— Слушаю, товарищ комиссар. — Доронин козырнул. — Разрешите идти?
Ночью ударил сильный мороз. Партизаны развели огонь и по очереди отогревались у костров. В такой холод — по опыту знали — можно не опасаться нежеланных гостей. Но именно в эту морозную ночь Вася, вместе с другими сидевший у костра, заметил чужого человека, легкой тенью проскользнувшего в землянку командования.
К его удивлению, даже бдительный Шитов не обратил внимания на пришельца.
— Андрей Иванович, — тихо спросил Вася, указав на землянку, — это кто?
— Заметил? Настоящим разведчиком будешь! — засмеялся Шитов. — Это, паренек, Кожухарь.
— Сам Кожухарь?.. — ахнул Вася.
Он уже слышал от партизан о Кожухаре, отчаянно смелом севастопольском разведчике, неоднократно переходившем линию фронта. Человек этот умел выпутаться из любого трудного положения. Гитлеровцы гонялись за ним, но всегда безуспешно. Настоящая фамилия разведчика была никому не известна. «Называйте меня Кожухарь», — говорил он знакомясь.
— А кто-нибудь знает, кто такой Кожухарь? — спросил опять Вася.
— Кому нужно — знают, сынок.
Любопытство Васи было сильно возбуждено. Но он крепко помнил заповедь партизан — не болтать лишнего — и прекратил дальнейшие расспросы.
А Кожухарь в это время неторопливо разговаривал в землянке с командиром и комиссаром.
Долго продолжалось обсуждение предстоящей операции...
— Следует оттянуть от Севастополя части противника. Ложный приказ нашего командования о высадке крупного воздушного десанта уже попал к гитлеровцам, — сообщил он. — Разведка донесла, что завтра, к шестнадцати ноль-ноль, они стянут части своего горного корпуса вот на эти высоты. — Кожухарь склонился над картой. — Вы и соседние партизанские отряды должны будете изображать десант и как можно дольше держать немцев в заблуждении. Надо завлечь гитлеровцев глубже в лес. В открытый бой вступайте лишь в случае крайней необходимости.
Долго продолжалось обсуждение предстоящей операции. Лишь поздно ночью в землянке все стихло. С рассветом предстояло выступать в поход.
Поход начался удачно. К месту предполагаемого десанта гитлеровцы еще задолго до назначенного часа начали стягивать значительные силы. Вражеские колонны шли лесом в полной тишине. Это не помешало партизанам быстро обнаружить противника и начать действовать.
Сначала это были небольшие стычки. С криком: «Полундра!» — налетали на колонну румын матросы и, приведя врага в замешательство, исчезали в лесу. Матросы повторяли вылазки несколько раз. Группы партизан под командованием силача Рындина и решительного, находчивого Рублевского наносили фашистам неожиданные удары. Но, как умело ни маскировались партизаны, борьба становилась все труднее. Гитлеровцы подтягивали всё новые и новые части. Они теснили партизан, заставляли их отступать в окруженную горами лощину.
Неподалеку от Бахчисарайского шоссе гитлеровцы вынудили партизан вступить в открытый бой.
Уже стемнело, когда над головами партизан возник светящийся шатер трассирующих пуль. У переднего края рвались вражеские мины.
Было очевидно — фашисты пока не догадывались, что имеют дело лишь с отрядом в триста человек, иначе они бы обрушились лавиной и раздавили отряд.
С каждой минутой положение партизан ухудшалось. Боеприпасы кончались. Отойти было некуда: со всех сторон отряд теснили части противника. Отступление неминуемо превратилось бы в разгром.
Комиссар, прижимаясь к земле, когда огонь становился шквальным, подполз к командиру. Он вгляделся в его побледневшее нахмуренное лицо и понял, как трудно Панину, как напряженно и пока тщетно ищет он нужного решения.
— Есть выход, Юрий, — шепнул комиссар. — Группу моряков пошлем в тыл противника, пусть поднимут там шум. Они это умеют… Чтоб гитлеровцам казалось, будто на них целый полк с тыла навалился.
Командир приподнялся, и в ту же минуту пуля, противно пискнув, впилась в кору соседнего дерева.
— Невозможно, Вася. Мы окружены отовсюду.
— Можно пройти на стыке подразделений. А потом… вон той рощицей.
— Бесполезно. Никто не сумеет.
— Тогда пойду я, — сказал комиссар. — Людей подберу сам: моряков и человек пятнадцать коммунистов. Не возражаешь?
Командир молча взглянул на Кременецкого, уходившего почти на верную смерть.
— Не беспокойся! — Кременецкий тронул его руку. — Проберемся и всё организуем. Только продержись еще немного.
Комиссар отполз в сторону. За ним тенью следовал Шитов.
Огонь противника, казалось, достиг предела. Рои трассирующих пуль все ярче вспыхивали на фоне потемневшего леса. В грохоте боя невозможно было расслышать человеческого голоса. С почерневшими от усталости и напряжения лицами люди едва сдерживали натиск врага. Командир терял надежду, но усилием воли заставлял себя казаться спокойным.
Вспыхнула пачка красных ракет, и все затихло. Миг — и на отряд обрушится лавина фашистских головорезов…
И вдруг что-то произошло. Командир ощутил перелом, спад в натиске противника. Грохот выстрелов почти стих. Издалека до командира донеслись крики. Неужели?..
Да, ясно звучало:
— Слушай мою команду! Вперед! Ура!
И разлилось:
— Ура! Ура! Ура!.. — мощно подхваченное гулким горным эхо. Воздух сотрясался от разрывов гранат, криков, автоматных очередей…
Теперь сомнения не было — комиссар выполнил обещание.
Удар с тыла ошеломил врага. Поднялась беспорядочная пальба, в небо полетели сигнальные ракеты.
Командир выпрямился, подал знак к атаке.
И случилось, казалось бы, невозможное. Враг побежал. Фашистских солдат не могли остановить ни звуки рожков, ни зуботычины офицеров. Бежали, бросая оружие, убитых, раненых. Свыше ста трупов осталось возле шоссе. Победа была полной.
Петр Сергеевич умолк. Чей-то ломкий ребячий голос спросил:
— А комиссар? Что потом было с комиссаром?
— Комиссар? Он долго воевал вместе с отрядом. Когда Панина ранили и он был отправлен в госпиталь на Большую землю, Василий Иванович стал нашим командиром. Но все в отряде продолжали называть его комиссаром… — Запольский помолчал. — Погиб Василий Иванович позднее. Случилось это так. Спустя почти год после начала войны комиссар готовился к встрече в лесу с руководителями городского подполья. Они должны были совместно разработать план крупной операции против гитлеровцев.
Место встречи — заброшенная лесная сторожка — было строго засекречено. Комиссар шел туда только с Шитовым.
Приблизившись к сторожке, они увидели засаду. Гитлеровцы их заметили и подняли стрельбу. Тогда комиссар сорвал с себя сумку и крикнул ординарцу:
— Беги, доставь сумку в отряд!
Шитов не хотел оставлять комиссара, но Кременецкий, побагровев от ярости, закричал:
— Выполняй приказ, иначе расстреляю!
Схватив сумку комиссара, Шитов побежал: когда он оглянулся, то увидел, что комиссар, продолжая отстреливаться, как-то неестественно изогнулся и упал. Шитов бросился к Кременецкому и, подхватив его на руки, углубился в лес.
Комиссар был ранен. Шитову удалось уйти от преследования гитлеровцев, но шальная пуля настигла и его. Истекая кровью, ординарец нес комиссара. Потом Шитов потерял сознание. Когда он очнулся, то лежал на земле рядом с комиссаром. Комиссар был мертв.
Шитов уже не шел, а полз. Силы его иссякли. Все меньше оставалось надежды на то, что удастся добраться до своих. Но как же сумка? Сумка не должна попасть в руки врагов, ее надо было спрятать.
Шитов положил сумку в валявшуюся в траве пустую коробку из-под патронов и, вырыв ножом яму, закопал коробку в землю.
Шитова нашли неподалеку от партизанского лагеря. Он рассказал о гибели комиссара, но, где закопал сумку, объяснить не мог. Он потерял сознание и все что-то говорил, говорил… Понять его было невозможно…
— Партизаны нашли тело комиссара и предали его земле, — после долгого молчания продолжал Петр Сергеевич. — Знаете Поляну Комиссара в горах?
— Мы слышали про Поляну, но никогда там не были, — тихо проговорил Юра…
— Ну что ж, устроим вместе поход по партизанским тропам. И на Поляне побываем… — Запольский поднялся — По домам пора, поздно уже.
Притихшие ребята последовали за ним.
Юра вдруг спросил:
— А нашли сумку?
— Нет, сумку не смогли найти. В тот же день отряд ушел из тех мест. Я в то время в отряде не был, лежал в госпитале. До последней минуты был возле Шитова Балашов. От него я потом все узнал. Давние это дела!
Группа вышла на тропу, ведущую к поселку. Толей поравнялся с Митей:
— А здорово Петр Сергеевич про войну рассказывал! Правда?
Митя не ответил.
— Брось дуться! Ведь нашли же мы Юрку! И пещера теперь наша. Кончатся работы в совхозе, будем там командовать.
— Не пойду я с тобой в пещеру, — ответил Митя. — Плохой ты товарищ. Командуй сам.
— Значит, с Юркой будешь дружить?..
Не получив ответа, Толей догнал Юру и дернул его за рукав:
— Слышишь, Антонов, пещера теперь наша!
— Дарю ее тебе! — отмахнулся Юра.
Вдали уже мелькали огоньки поселка.
Хорош зеленый июнь на южном берегу Крыма! Размашистой кистью художника наводит он голубизну на безоблачную ширь неба, чуть-чуть сгущая тона, когда касается морской синевы.
Наливаются сливы и персики. Прозрачными каплями выступает сок на виноградных лозах. «Лето пришло — виноград плачет», — говорят крымчане. Это счастливые слезы. Это — предвестие урожая.
Наташа целыми днями бродила вокруг поселка, испытывая то радостное чувство узнавания, которое знакомо путешественнику, попавшему в неведомую страну.
Раньше Новиковы жили на Дальнем Востоке в небольшом пограничном городке. Там Наташа родилась, выросла, начала учиться. А месяц назад села с отцом, получившим новое назначение, на самолет и оказалась в Крыму.
Немного щемит сердце, когда вспоминаются подруги, учителя. Но долго грустить некогда, каждый день непохож на другой и так интересен…
Однажды Наташа зашла в детскую читальню, чтобы дочитать книжку о Крыме, и увидела ее в руках Васи Кузьмина. Он сдавал книжку библиотекарше.
Девочка попросила эту книжку, села за столик и принялась перелистывать страницы. Неожиданно из книжки выпал разорванный конверт со вложенным в него листом бумаги. На конверте — четкий адрес: улица Красных Зорь, 11, Кузьмину Василию.
Наташа поспешно выбежала из читальни.
Вася шел не спеша, что-то насвистывая.
Девочка легко догнала его.
— Вот, возьми. Ты оставил в книге письмо, — слегка задыхаясь от быстрого бега, сказала Наташа.
Вася, с недоумением посмотрев на нее, взял конверт. Тотчас же губы его раздвинулись в улыбку:
— Ах, это? Оно мне ни к чему. Видно, кто-то из ребят подшутил. Что в нем — цифры и цифры!
Он развернул листок, и Наташа увидела ряды цифр. В «письме» не было ни одного слова, даже подписи.
— Может, задача? — неуверенно предположила она.
— Подумаешь — задача! Ни складу, ни ладу. Да и на что мне задачи — я математику на четверку сдал! Ерунда какая-то на постном масле. — Вася скомкал письмо и бросил его на дорогу: — Пусть кто хочет голову ломает. Я чепухой не занимаюсь.
Он зашагал дальше. Наташа секунду постояла в недоумении и пошла к читальне. Но таинственный листок не давал ей покоя. «Может, Вася просто не понял, а там что-нибудь интересное?.. Вроде кроссворда. Не сумею ли я его разгадать? Но ведь нехорошо читать чужие письма…»
Тут Наташа вспомнила, что Вася отказался от послания: «Пусть кто хочет голову ломает». Она решительно вернулась и подобрала письмо.
...Митя Сорокин привык хозяйничать в своем маленьком домике на окраине поселка, С рассветом, проводив отца-лесника на работу, принимался он за нехитрые домашние дела: наводил в комнатах чистоту, варил обед, собирал сушняк для печки. Потом отправлялся бродяжить по лесу в одиночку или с ребятами. Часы таких странствий были самыми увлекательными для «потомственного таежника», как прозвали Митю Сорокина одноклассники. В Крым парнишка попал из Сибири совсем недавно — год назад.
Редко кто заходил на окраину. Но сегодня, выглянув в окно, Митя заметил девушку-почтальона, храбро пробиравшуюся в светлых туфлях через дождевые лужи.
Увидев мальчика, она крикнула:
— Эй, парень, Сорокины где живут?
— Здесь живут, — не очень приветливо ответил Митя.
— Письмо принимай! — Девушка взглянула на конверт. — Дмитрию Сорокину. Есть такой?
— Ну, есть. — Митя удивлялся все больше.
— Занесло вас в этакую даль!
Девушка бросила в окно конверт и зашагала обратно. Митя с недоумением повертел письмо в руках и распечатал.
На листе почтовой бумаги не было ни одного слова. Да что там слова! Ни одной буквы!
Весь лист был испещрен цифрами:
28—13–06—13—19–30—24: 27–06—13—18–12—22—25–11:
27—30–28—11—08—13: 08—13–15—18–30:
03–09—13—16–29—22—12: 27–13—15–24—17—05:
15—23–24—17: 27–06—30—26–13—29—30: 19:
18—17–16—19–22: 12—22—21–22:
28—13–13—21–10—17—12:
12—17–16—24—23: 27–17–06—13—15–11:
27–17–06—12—30–09–17—24: 13–12—09—33—03:
18—17–16—19–17:
Ничего не понимая, Митя с любопытством смотрел на цифры. Видно, произошла какая-то ошибка, однако на конверте четко выведена надпись — Дмитрию Сорокину. А ведь зря письмо не пошлют. За этими цифрами что-то скрывалось… Но что? Митя терялся в догадках.
Через несколько минут Митя во всю прыть мчался к Юре, Но Юры не оказалось дома. Тогда Митя побежал к Марку Иоффе, которого школьники за обширные знания прозвали «профессором».
Одним духом Митя Сорокин добежал до дома, где жили Иоффе, и у калитки столкнулся с Марком.
— Ты что? — удивленно спросил тот, глядя на тяжело дышавшего Митю.
— К тебе. Есть дело!
Марк молча повернул обратно.
Они вошли в сарай, похожий на мастерскую. Митя с удивлением оглядывался.
Везде, на столах и полках, были разложены детали, какие-то приборы. Посреди сарая на самодельном верстаке стояло удивительное сооружение, крепко привязанное к верстаку ремнями. Двери сарая были настежь открыты, но в воздухе чувствовался запах бензина.
От удивления Митя даже забыл о цели своего прихода. Он коснулся сооружения пальцем:
— Это у тебя что?
— Разве не видишь? Мотор. Сам сконструировал! — В голосе Марка был легкий оттенок гордости.
— А зачем тебе мотор?
Марк охотно давал объяснения. Оказалось, что мотор он собирается приспособить к какой-нибудь лодке, и тогда на ней можно будет выходить в море без весел.
— Здорово! — восхитился Митя. — И скоро поплывешь?
— Не так все это легко. Я перестроил двигатель от старого мотоцикла. Теперь, кажется, дело идет к концу. Но еще придется поработать… — совсем по-взрослому говорил Марк. — А ты ко мне с чем пришел? Садись рассказывай! — вдруг перебил он себя.
Митя достал письмо и, оглянувшись на дверь, приглушенно сказал:
— Получил только что по почте. А что это значит, убей, не знаю.
Марк взял конверт и долго вглядывался в ряды цифр. Потом, повернувшись к Мите, уверенно сказал:
— Это шифр! Шифрованное письмо.
— От… от к-кого? — Митя стал вдруг заикаться.
— Не знаю, с кем ты переписываешься шифром.
Митя, широко открыв глаза, несколько секунд молча смотрел на Марка.
— Да ты что, сдурел? Разве я шпион, чтобы шифром переписываться?
— Тише ты, — поморщился Марк. — Никто не говорит, что ты шпион. Но я уверен — это шифрованное письмо. Пойдем ко мне в комнату. Там разберемся.
Комната, куда вошли ребята, была полна книг. Они были всюду: в шкафу, на этажерке, на столе. Даже под аккуратно застеленной кроватью виднелись стопки книг.
Марк подошел к окну и снова стал внимательно разглядывать письмо. Потом медленно сказал:
— Видишь ли, шифры бывают разные. Специалисты говорят, что нет такого шифра, который нельзя было бы разгадать, — все дело во времени. Вот я читал, что во время первой мировой войны американцы перехватили несколько германских шифрованных документов. Лучшие специалисты занимались их расшифровкой, но им понадобился почти год, чтобы найти ключ и прочитать бумаги, а за это время документы устарели и не имели уже никакой ценности.
— Американцы целый год расшифровывали, а мы сколько же времени читать это письмо будем?.. — чуть не плача, воскликнул Митя.
— Погоди, сейчас что-нибудь сообразим!
Марк достал несколько листов бумаги и сел за стол.
— Иди ближе, смотри! — позвал он приятеля. — Я думаю, что эти цифры заменяют буквы. Ведь я немало книжек о шифрах перечитал. Видишь? Если каждое двузначное число — это буква, то двоеточием разделены слова. Давай попробуем каждое двузначное число заменить буквой.
Марк писал, зачеркивал, снова писал… Потом изорвал лист на мелкие клочки:
— Нет, не годится!
Митя не спускал с него глаз.
— Послушай, Митяй! А если мы сначала подсчитаем, сколько в письме двузначных чисел, то есть знаков, заменяющих буквы, и какие из них чаще всего повторяются?
Митя кивнул.
Чисел оказалось девяносто шесть. Чаще всего встречались числа: 13, 17, 12, 27.
— Ну вот! — оживился Марк. — Теперь составим таблицу.
Таблица выглядела так:
Знак 13 повторяется 12 раз
-"- 17 -"- 10 -"-
-"- 12 -"- 7 -"-
-"- 27 -"- 6 -"-
— Тебе говорит о чем-нибудь эта таблица? — спросил Марк.
— Нет, не говорит, — со вздохом сказал Митя, — ничего не понимаю!
— И я не понимаю, — признался Марк. — Но погоди… Четыре знака повторяются в письме тридцать пять раз. Наверное, ими обозначены буквы алфавита, которые чаще всего встречаются в словах. Какие же буквы встречаются больше всего?
Мальчики задумались:
— Буква «а» часто встречается, «е»… — неуверенно начал Митя.
— Ну, правильно! А еще «к», «о», «п», «р», «т»! У нас в письме много раз повторяется знак 13. Какую букву он может обозначать? Ты подумай — из шестнадцати слов нашего письма он встречается в десяти, а в одном слове даже сдвоен. Давай-ка попробуем поставить на место 13 букву «о»? Возьми любую книгу и увидишь, что чаще всего встречается буква «о». Ты не замечал?
— Угу, — неопределенно отозвался Митяй.
— Итак, 13 это «о». Теперь смотри, знак 17 у нас встречается десять раз, но нигде не стоит в начале слова. Знаешь, какая буква редко бывает в начале слова? — Буква «а».
— Почему? — спросил Митя. — А в словах адвокат, алгебра?
— Это же не русские слова. Их не так уж много. Значит, пробуем «а»?
Митя опять кивнул.
Склонившись над столом, приятели пробовали всевозможные варианты. Они подставляли на место цифр то одни, то другие буквы, выписывали и потом опять зачеркивали слова.
— Нет, так дело не пойдет! — Марк перечеркнул исписанную страницу. — Давай сначала подумаем. По нашей таблице следует число 12. Заметь, в четырех случаях оно стоит в начале или в конце слова. Может быть, буква «п»?
— Правильно, это «п», — подхватил Митя. — Знаешь, как «п» часто встречается — паровоз, поле, пуля…
— Погоди, не шуми, — прервал расходившегося товарища Марк. — Да ведь в конце слов «п» встречается очень редко. Вот «т» — это другое дело, на «т» многие слова оканчиваются.
— Ну что ж, — тут же согласился Митя, — пусть это будет «т».
— А вот число 27 всюду здесь стоит в начале слова. Это наверняка «п».
— Я ж и говорю, — обрадовался Митя: — паровоз, поле, пуля…
— Выпишем теперь найденные нами буквы. Смотри:
17 — буква «а»
13 — буква «о»
12- буква «т»
27 — буква «п»
— Если мы верно обозначили эти четыре буквы, то это ключ почти ко всему шифру!
Глаза Марка блестели. Он нетерпеливо вертелся на стуле. Митя Сорокин притих. Так бывало в тайге, когда он шел с дедушкой на охоту, а собака Ласка нападала на верный след…
Марк продолжал:
— Возьмем слово, в котором больше всего расшифрованных букв. Вот выписываем его и подставляем буквы.
28—13–13—21–10—17–12
-- о - о - - - - а -т
— Получилось: оо — ат. В этом слове сдвоенное «о», — удивился Марк. — А ведь таких слов немного. «Сообщник, сообщит»… Но это не подходит, здесь другое окончание.
Марк задумался.
— Нет! Кроме «сообщат», я ничего другого подобрать не могу. Но если это верно, то мы узнали еще три буквы:
21 — буква «б»
28 — буква «с»
10 — буква «щ»
Подставим еще буквы, которые мы знаем. Ну-ка, Митяй!
27—30–28—11–08—13
п - - с - - - - - о
Получилось п — с — — о!
— Так это же значит — «письмо»! Правда? — Митя от радости несколько раз подпрыгнул. — Правда?
— Уймись! Мешаешь думать. Вот мы узнали и другие буквы:
30 — буква «и»
11 — буква «ь»
08 — буква «м»
Возьмем-ка самое первое слово. Письма начинаются обычно с имени или фамилии того, кому адресованы. Вот и подставляй буквы:
28–13–06–13–19–30–24
с о р о к и н
— Здорово! — воскликнул Митя.
— Значит, «Сорокин». А третье слово — «письмо». Сейчас примемся за второе слово, оно уже должно легко расшифроваться.
27–06–13–18–12–22–25–11
«Сорокин п—р—о—ч—т—е—ш—ь письмо». Видишь, что получается? — Марк откинулся на спинку стула. — Ну вот теперь пойдет быстро. Давай снова составим таблицу расшифрованных букв и, наверное, через несколько минут прочитаем все письмо.
Прошло еще около получаса, и Марк молча подал Мите лист бумаги. На нем было написано:
Сорокин прочтешь письмо молчи
взойдет полная луна приходи к чайке
тебе сообщат тайну
пароль партизан отзыв чайка
Мальчики в недоумении смотрели друг на друга.
— Что это за «чайка»? — растерянно спросил Митя.
— Да это же старая шхуна на берегу. Забыл, что ли?
— А полная луна при чем?
— Полная луна, полнолуние… Надо по календарю узнать.
Полнолуние наступало на следующий день. Луна всходила в 20 часов 51 минуту.
— Значит, завтра тебя в девять часов кто-то будет ждать у «Чайки», — сказал пораженный этим открытием Марк и с любопытством посмотрел на Митю.
— Да кто же меня там будет ждать? — Митяй был бледнее обычного.
— Вот этого я не знаю. Ну, пойдешь или побоишься? — с деланным безразличием спросил Марк.
Митя даже ночью не побоялся бы отправиться в лес один. Но полученное приглашение было настолько необычным, что он колебался.
— Может, вместе пойдем?
— Зовут не меня, а тебя. Да еще предупреждают, чтобы ты молчал… — сухо отозвался Марк.
В это время в окне послышался голос:
— Кто дома? Возьмите почту.
Марк выглянул в окно и увидел в палисаднике почтальона. Марк вышел.
Через минуту он вернулся с конвертом в руках, «Марку Иоффе» — было написано на нем. В конверте оказалось точно такое же письмо, какое получил Сорокин.
— Тот же шифр, тот же текст, что и в твоем письме, только первое слово изменено, — изумленно проговорил Марк, разглядывая письмо.
Митя, раскрыв рот, недоумевающе смотрел то на Марка, то на письмо.
Марк хлопнул его по плечу:
— Вот теперь пойдем вместе!
На следующий день, едва начало темнеть, Марк и Митя пошли к морю. Долго сидели они на берегу, наблюдая, как огромный диск луны медленно вылезает из воды.
Море чуть слышно плескалось о берег. Было безветренно и тихо, только издали доносился шум курортного поселка.
— Пора, — наконец сказал Марк поднимаясь.
Когда они, карабкаясь по скалам, приблизились к шхуне, она показалась им такой таинственной и жуткой, что ребята остановились, настороженно оглядываясь по сторонам.
Вдруг на шхуне послышался шум, и сейчас же с палубы раздался приглушенный голос:
— Кто идет?
Мальчики оцепенели.
Тот же голос повторил:
— Кто идет? Пароль говорите.
Марк спохватился.
— Партизан, — ответил он.
— Чайка, — послышалось сверху. — Держите трап.
С борта шхуны сползла и уткнулась в песок доска. Вслед за этим кто-то быстро сбежал по «трапу» вниз. Перед мальчиками стоял Женя Андрющенко.
— Женька?..
— Тсс! — Женя Андрющенко приложил палец к губам и дал знак следовать за ним.
В полном молчании ребята полезли на шхуну. Обшивка палубы скрипела и трещала под ногами. Женя подвел товарищей к открытому люку и жестом предложил спуститься, сам держась позади.
— Там вас ожидает командор! — торжественно возвестил он.
Странное слово «командор» окончательно смутило Митю. Круглыми от изумления глазами он рассматривал внутренность трюма. И правда, картина, возникшая перед ним, могла смутить не только Митю.
На опрокинутой бочке коптила свеча. От неровного света тени прыгали по дощатым перегородкам, по перевернутым старым ящикам. На одной стене поблескивало оружие — старый тесак, шпаги, подозрительно похожие на реквизит из школьной постановки «Мушкетеров», охотничье ружье…
Из оцепенения Митю вывел голос Юры Антонова, сидевшего на ящике возле бочки.
— Здорово, ребята! Вас только двое?
— Только двое пришли, командор, — затараторил Женя Андрющенко, — Никого возле «Чайки» больше не видно…
— А ты еще кого-нибудь ждешь? — Марк все больше недоумевал.
— Письма были посланы всем мальчишкам из нашего класса, кроме Толея. Да, видно, они шифра не разгадали.
— Не мудрено, — заметил Марк. — Не так это просто.
— Конечно. Но к делу решено привлечь ребят со смекалкой. Письма — это первое испытание. Второе — храбрость. Поэтому я и вызвал ребят на шхуну ночью.
— А какое дело ты задумал? — спросил Марк.
— Немного подождем. Может быть, кто-нибудь еще подойдет, и тогда я все расскажу… Женька, ступай на пост.
Женя Андрющенко вылез на палубу и уселся над люком. Его босые пятки мелькали, покачиваясь, над головами заговорщиков.
Несколько минут царило молчание.
— Андрющенко! — послышался голос Юры. — Смотри внимательнее! Никого нет?
— Никого нет, — эхом откликнулся Женя.
— Ты хоть намекни пока, что вы затеяли? — допытывался Марк.
— Ладно. Помнишь я рассказывал тебе о нашей встрече в лесу с Петром Сергеевичем?
Марк кивнул.
— Я много думал о сумке комиссара... Так вот… — Тут Юра замолчал прислушиваясь. Навострили слух и остальные — где-то под легкими шагами хрустел береговой гравий.
Женины пятки перестали качаться. Видно, он также обратился в слух. Шаги приближались.
— Женька! — предостерегающе прошептал Юра.
— Слышу, — донесся тихий ответ сверху. — Только еще разобрать не могу. Луна за облачком.
Скрип послышался опять. Потом ребята услышали разочарованный голос Жени:
— Вроде какая-то девчонка бродит! Честное пионерское!
— А ну, шугани ее отсюда! — посоветовал Митя.
— Сейчас. Э-гей, девочка, иди прочь отсюда! Не шатайся по берегу. Слышишь?'
Шаги приближались.
— Упрямая! — прошептал Женя. — Ничего. Я ее сейчас налажу…
Пятки качнулись и исчезли. Вместо них в отверстии люка показалась встрепанная голова.
— Ой, ребята! Провалиться мне! Это она!
— Кто такая? — нетерпеливо спросил Юра.
— Да Наташка же!
— Чего ей здесь надо?
— Тебе чего тут надо?! — вдруг заорал Женя. — Кого ты ищешь?
— Партизан, — послышался четкий ответ, и все оцепенели от изумления. После паузы девичий голос звонко произнес — Отзыва не слышу. Вы! На шхуне!
— Чайка! — с отчаянием в голосе крикнул Женя и кубарем скатился в трюм. — Что делать, ребята? Она пароль знает!
— Ну и что? — вскинулся Митя. — Девчонок нам не хватало! Гони ее!
Женя с готовностью двинулся к лестнице.
— Стоп! — Юра загородил ему выход. — Если знает пароль, придется принять. Ничего не поделаешь. Впусти!
Но Наташа уже сама поднималась по шаткому трапу.
Рано утром, как обычно, к воротам школы подъехал грузовик. Поеживаясь от утреннего холодка, его окружили ребята.
— Быстрей, молодежь, быстрей! — торопил школьников шофер. — Розы ждать не любят.
Он включил стартер. Мотор заработал. Юра, стоя в кузове, делал перекличку. Все оказались налицо, кроме Мити.
— Он подойдет. Он живет на окраине, потому и опоздал. Немножко подождите, — убеждал шофера Женя Андрющенко.
Тот с недовольным видом заглушил мотор:
— Три минуты, больше не жду.
Но тут на школьный двор вбежал Митя. К удивлению всех, он был не один — за ним быстро шла девочка в белой косынке.
— Наташа! — закричал Женя. — Неужели и ты в совхоз?
Наташа, вскочив на заднее колесо грузовика, перемахнула следом за Митей через борт. Лицо ее раскраснелось от быстрой ходьбы.
— Директор школы разрешил мне работать в совхозе, — объявила она. — Только вы мне покажете, что делать. Ладно?
Грузовик тронулся. Наташа качнулась от толчка, и Юра подвинулся, освобождая ей место. Ребята разбирали мешки и матерчатые сумки, лежавшие на дне кузова, устраивались поудобнее.
— Это зачем? — спросила Наташа, указывая на мешки.
Марк с готовностью ответил:
— Сюда будут укладывать цветы, которые мы соберем. На завод их отвозят в мешках. А собирать будем в сумки. Видишь? — Он поднял за лямки одну из сумок. — Каждый на плечо наденет — и айда!
— Интересно как! — Наташа примерила сумку.
Сидевший впереди Толей пренебрежительно сказал Васе Кузьмину:
— Интересно! В совхозе небось сразу заноет: «Ой, устала! Ой, плечи болят!» и вообще — дура. Я бы на ее месте купался, загорал. А ей, видите, работать не терпится…
Грузовик, натужно гудя, одолевал гору, и шум мотора помешал Наташе расслышать слова Толея.
Машина миновала перевал и стала спускаться в долину.
— Совхозные владения! — прокричал в ухо Наташе Юра. — А скоро начнутся розовые плантации. Вот сейчас за поворотом ты их увидишь. Смотри!
Грузовик резко повернул вправо, и Наташа даже зажмурилась — такой огромный густо-красный ковер развернулся перед ней. Далеко, пока видел глаз, тянулись правильные ряды высоких, метра в полтора, кустов роз. В междурядьях, точно пчелы, собирающие мед, сновали сборщики. Легкий ветерок доносил до сидевших в кузове ребят аромат цветов.
— Так рано, а уже столько народу, — удивилась девочка.
— Розы поздно собирать нельзя, — объяснил Марк. — От жары они качество теряют. Их сразу же отправляют на завод для переработки на розовое масло.
— А завод где?
— Тут же, в совхозе. Так он и называется — совхоз-завод «Цветочное».
Грузовик остановился. К машине подбежали рабочий.
— Демьяныч, привез мешки? — кричала полная женщина.
— А как же, Варвара Артемовна. Принимайте! И тару и помощников из поселка привез. Вон, в кузове.
Женщина, заслонив рукой глаза от солнца, глянула на ребят.
— О! Хлопцы мои, добро пожаловать! Давненько вас поджидаем.
Со смехом и шутками ребята помогали работникам совхоза выгружать мешки и сумки. Потом Варвара Артемовна, отобрав сумки поменьше, начала раздавать их школьникам. Взгляд ее задержался на раскрасневшейся девочке, с жадным любопытством озиравшейся вокруг.
— Сегодня новенькая с вами? Как тебя зовут?.. Наташа? Ну идем, помогай звену.
Варвара Артемовна повела ребят на плантацию.
— Видишь, как много цветов на каждом кусте? — обратилась она к Наташе. — Наши розы не похожи на садовые. Этот сорт называется «красная роза», селекции Никитского ботанического сада. Погляди-ка на цветочные чашечки. Сколько у них лепестков! А аромат-то какой!
— Мы идем к нашим кустам, Варвара Артемовна? — осведомился Юра.
— К вашим собственным посадкам, — засмеялась звеньевая. — Я ведь вам обещала, что сегодня будете собирать свой урожай. Посмотрите, как выросли за два года ваши питомцы.
Скоро ребята подошли к участку с еще нетронутыми рядами роз. Кусты здесь были ниже остальных. Но и на них густо алели розы.
— Здесь становитесь!.. — Звеньевая указала ребятам их места и с некоторым сомнением посмотрела на Наташу. — Тебе ведь подучиться надо. Возьми мои нарукавники, иначе шипы поцарапают тебя. Видишь, все мальчики в рубашках с длинными рукавами. Смотри, как надо собирать!
Пальцы Варвары Артемовны быстро и ловко забегали по кустам. Она молниеносно срывала чашечки цветов и бросала их в сумку.
— Вот так, вот так, — приговаривала она. — А теперь попробуй ты!
Наташа начала обрывать чашечки. Делала она это очень медленно и неловко. Остальные ребята то и дело опускали цветы в сумку, а Наташа все еще возилась с одной веткой.
— Варвара Артемовна! — раздался возле нее мальчишеский голос. — Можно, я ей покажу? Мы ведь тоже не сразу научились.
Звеньевая одобрительно кивнула Юре:
— Хорошо, покажи. Я еще приду к вам.
Мальчик стал рядом с Наташей и принялся медленно обрывать цветы. Поглядывая на него, Наташа уловила ритм точных взмахов его рук и стала сначала робко потом все увереннее подражать Юре. Мускулы ее сводило от напряжения, пальцы не раз натыкались на острые шипы, но дело постепенно ладилось. В сумку падало все больше ароматных, нежных чашечек, и все-таки девочке казалось, что сумка наполнялась слишком медленно.
— Сколько же входит в сумку? Может, она бездонная, как в сказке? — К Наташе возвращался ее обычный задор.
— Килограммов пять-шесть. Всего за день взрослые набирают по тридцать — сорок килограммов, а нам трудно, — ответил Юра.
Толей, стоявший неподалеку, рядом с Васей Кузьминым, услышал эти слова.
— Я свободно тридцать наберу! Хочешь на спор? — крикнул он Юре.
— Принимаю!
Руки Юры забегали быстрей.
Наташа пожала плечами:
— Хвастается, наверное. Разве ему столько собрать!
— Толей — хороший сборщик, — нехотя признал Юра., — Только тридцать килограммов еще никто из ребят не набирал.
— А я вот наберу! — заносчиво повернулся к нему Толей. — Посмотришь!
День становился все жарче. Розы источали пряный, острый аромат. Варвара Артемовна прошла мимо ребят, озабоченно оглядывая кусты, и ласково улыбнулась, увидев, как споро работает Наташа.
— Старайтесь, старайтесь! Пожалуй, вы на вашем участке сегодня первыми управитесь. Молодцы!
— Почему она говорит: «Ваш участок, ваши кусты»? — спросила Наташа, когда звеньевая ушла.
— А потому, что это наш школьный участок.
Из-за куста блеснули лукавые глаза Жени.
— Ты что думала? Мы в совхозе старожилы. На этой плантации мы и почву обрабатывали, и посадку делали, и междурядья пололи. За розами знаешь какой уход? А разве плохие выросли? Нас в школе так и зовут — розистами.
— Розистами? — Наташа засмеялась. — Слово какое придумали…
— Вовсе не мы это придумали, — обиделся Марк. — Так называют специалистов по выращиванию роз. Они изучают…
— А что розы изучать! Красивые цветы, и всё.
— Как — что изучать? Да знаешь ли ты, что существует свыше десяти тысяч садовых сортов роз и все они выведены из дикорастущих! А сколько есть диких роз, до которых садоводы еще не добрались! Об истории этого цветка ты слыхала? Еще в древней Персии, тысячу лет назад, появилась масличная роза.
— Ты не злись. Откуда же мне знать? На Дальнем Востоке, где я жила, роз не так много, — смущенно оправдывалась Наташа.
— А мы-то давно ли всё это узнали? — Юра укоризненно взглянул на Марка.
— Самое интересное, — продолжал Марк, — что роза очень полезна. Из нее в древности добывали розовую воду, розовое масло шло в восточные сладости.
— Мама варенье из роз варит, пальчики оближешь, — вставил Женя.
— Потом розовое масло стали применять в парфюмерии, в медицине. — Марк все более оживлялся. — Во Франции в семнадцатом веке изготовляли из роз одеколон, духи, а спустя сто лет в Болгарии, в долине Казанлыка, разбили большие промышленные плантации роз.
— История заведет тебя далеко, — оборвал расходившегося Марка Юра. — Смотри, сумка-то окажется пустой. — Он глазами указал на Толея Немчинского.
Мальчики спохватились и быстрее начали обрывать чашечки. Толей посмеивался, прислушиваясь к разговору, но ни на минуту не прекращал работы. Он уже несколько раз сдавал цветы учетчику. Работавший рядом Вася Кузьмин не поспевал за товарищем.
Несколько минут все сосредоточенно работали. Юра первым нарушил молчание.
— Вот ты говоришь — казанлыкская роза! — обратился он к Марку. — А ведь в совхозах теперь цветут наши, отечественные. В последние годы наши ученые вывели сорта, которые оказались лучше заграничной розы.
— Конечно! — крикнул Женя. — Помнишь, Варвара Артемовна говорила, какое замечательное масло дает «новинка». А еще лучше масло у «сто восьмидесятой».
— Вот и нет — у «новинки»!
— Не слушай его, Наташа! «Новинку» не везде можно возделывать. А «сто восьмидесятую» почти на всех плантациях выращивают.
— Ой, ой, мальчики! — хохотала Наташа. — Вы сначала договоритесь между собой, какой сорт лучше.
Довольная, она тряхнула своей сумкой, наполненной ароматными цветами.
— А какие они легкие! Сколько же из них масла получится?
— Из килограмма лепестков — примерно один грамм, — ответил Марк.
— Да ведь это же очень мало! — Наташа была разочарована.
— Но ведь килограмм розового масла тысячи стоит! Каждая капля — золото, — поспешил успокоить девочку Марк.
Толей вдруг повернулся:
— Что-о? Ну это ты врешь!
— Спроси Варвару Артемовну.
Время бежало незаметно. Юра давно уже начал четвертую сумку. Женя, заторопившись, побежал сдавать свои розы учетчику, но вернулся сконфуженный:
— Еще не добрал!
Победоносно поглядывая на ребят, Толей все так же быстро и четко работал. Но было заметно, что и он устал. Ребята чаще смотрели на солнце: оно что-то очень медленно шло к зениту. Наконец в воздухе четко прозвенели удары гонга, возвещавшие конец сбора и обед. Юра оглядел «свои» кусты. Цветов на них осталось совсем мало. Ребята хорошо сегодня потрудились.
Толей Немчинский воровато покосился в сторону уходивших цепочкой по тропе ребят и быстро поманил пальцем Васю.
— Ты что так мало собрал? Погоди-ка!
Толей раскрыл Васину сумку и начал перекладывать чашечки цветов из нее в свою, почти полную. Вася, жалобно мигая, смотрел на это разорение.
— Не тронь! А я что сдам? Ребята засмеют, — хныкал он..
— Ничего страшного! Скажешь — рука болела. А я на спор шел! Да не хнычь, пожалуйста. Так и быть, дам тебе покомандовать день в пещере. Сам будешь выкуп брать.
— Два дня буду командовать! — настаивал Вася, шмыгая носом.
— Хватит и одного. Разошелся! Ну, пошли, что ли?
На полянке, где собрались сборщики, было весело, шумно. Рабочие пересыпали цветы в мешки, сбрызгивая чашечки водой. Учетчик принимал последние сумки. Юра сдал уже свой сбор и с нетерпением поджидал Толея.
Вася Кузьмин и Толей Немчинский явились последними. Толей гордо протянул сумку, доверху наполненную слегка примятыми цветами.
— Молодец мальчик! — похвалила Варвара Артемовна, взглянув на отметку учетчика. — Тридцать два килограмма? Вровень с лучшими нашими сборщиками идешь. Но лепестки зря приминаешь — надо осторожнее… А у тебя что? — обернулась она к Васе. — Э, да ты, я вижу, тоже герой, только с другого конца. Это за весь день?
— Рука болит! — буркнул Вася.
Юра с неясным подозрением посмотрел на Васину сумку, но ничего не сказал. Потом он перевел взгляд на Толея. Толей отвел глаза.
— Идите полдничать с нами, ребята, — приглашала Варвара Артемовна. — Сейчас машина придет — сразу и урожай и вас захватит.
После работы каша, обильно сдобренная салом и луком, кисловатый прохладный квасок показались всем необыкновенно вкусными. Ребят разморила усталость. Глаза закрывались, точно смазанные медом.
В ожидании грузовика мальчики растянулись в тени и задремали.
Юра с Наташей сидели неподалеку от звеньевой и тихо беседовали.
— Значит, мы в совхозе и дальше будем работать? — спрашивала девочка.
— А как же! Урожай соберем, потом наш участок придется не раз полоть, рыхлить землю, подкармливать растения. Это очень интересная работа — сама увидишь. — Юра понизил голос. — Я люблю цветы. Ты приходи ко мне, у меня в саду есть свои кусты роз. Я новый сорт вывожу, прививки делаю. Отец говорит: «Будет толк». Розы у меня «Глория Дей». По краям лепестков у них оранжевая полоска — точно кто кисточкой провел.
— Ты, верно, художником будешь? — засмеялась Наташа.
Юра багрово покраснел:
— Нет. Агрономом, специалистом по розам. Некоторые ребята смеются: «Не мужское дело — цветочки». А мне все равно, пусть смеются.
Наташа с любопытством смотрела на командора. Юра ей все больше нравился.
Варвара Артемовна вдруг сказала:
— Не мужское дело? Глупые люди так говорят. Вот наш бригадир Рындин смолоду розами занимается. Бессменно участвовал на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. А каким на войне героем был! Партизанил в Крымских горах. Первым разведчиком считался.
— Наш Рындин? — Юра был крайне удивлен.
— А ты не знал? — улыбнулась Варвара Артемовна. — Впрочем, он о себе рассказывать не любит… — Звеньевая встала и прислушалась: — Будите-ка своих товарищей. Вон машина за вами идет.
Юра вскочил:
— Ребята, вставайте! Поехали домой.
Разоспавшиеся мальчики поднялись не сразу. Всех задерживал Женя, он что-то бормотал сквозь сон и упорно отказывался встать. Митя пощекотал ему в носу травинкой.
Раздалось громкое «апчхи!», и Женя, сразу проснувшись, погнался за Митей.
Юра с Наташей не торопясь шли позади.
— Скажи, а какой из себя Рындин? — спросила Наташа.
— Семен Трифонович? — Юра был удивлен вопросом девочки. — Очень рослый, могучий, прямо великан из сказки. Только добродушный великан.
— Это он! — всплеснула руками Наташа. — Как же ты не догадался? Помнишь, Запольский говорил — у них в отряде был силач Рындин, которому сразу сдался немецкий адъютант. Подумать только! И он, возможно, знает, где теперь Балашов.
— Может, ты и права. — Глаза мальчика блеснули.
Со смехом и шутками забрались ребята в кузов грузовика, где уже были аккуратно сложены мешки с собранными розами.
— Все, что ли? — спросил шофер.
И тут Наташа растерянно оглянулась — Юры не было.
Шофер уже стал разворачивать машину, когда показался изо всех сил бегущий мальчик. Он ловко вскочил в кузов и, опустившись на скамью рядом с Наташей, шепнул ей:
— Нету Рындина. В Москву в командировку уехал. Через неделю вернется.
Гигантским амфитеатром охватывают долину горные массивы. Море с высоты кажется в солнечный день синим-синим. На берегу четко рисуются легкие, светлые здания курортного городка.
Труден путь в горы к заповедным крымским лесам через ущелье Уч-Кош — Ущелье Трех гор. Но путь этот самый короткий. По дну ущелья, срываясь с каменных уступов, мчится река Быстрая. Весной и осенью это бурный поток, летом — мирно журчащий ручей. Но во все времена года дорога через Уч-Кош удивительно хороша. Перед путником возникают то сказочные крепости — скалы, то похожие на диковинных зверей утесы. В прорытых водой пещерах и гротах прохладно даже в самую жаркую пору.
Все выше и выше петляет тропа, по которой отправились в поход ребята. Вот она резко пошла на подъем. Из-под ног струятся водопады мелких камешков.
— Группа, стой! — командует Петр Сергеевич. — Пять минут всем, не садясь, отдыхать.
Путешественники послушно останавливаются. Юра засекает время.
Но стоять неподвижно трудно. Как странно ведут себя камешки! Их никто не трогает, а они катятся и катятся вниз. Женя легко подталкивает небольшой камень. Камень подпрыгивает, катясь под уклон, и больно ударяет по ноге Толея. Мальчик, забыв о «пятиминутке», кидается на обидчика. Женя с хохотом пытается бежать, но кирка, которую он взял в поход, цепляется за ветки и мешает ему.
— Тише! — говорит Запольский. — Не поднимайте возни на подъеме. Трудно будет идти, а путь не близкий.
Толей затихает, незаметно погрозив кулаком Жене. Взгляд его останавливается на кирке.
— Ты зачем ее тащишь? — недоумевает он. — На что она тебе сдалась?
Женя открывает рот и смотрит на Юру. «Ну, подскажи же!» — молят его глаза. Юра краснеет и молчит.
Неожиданно вмешивается Марк:
— Это я его попросил. Хочу собрать образцы некоторых горных пород для геологической коллекции. Я потом сам ее понесу.
Женя, ловко балансируя киркой, сбивает панамку с Толея.
— Прекрати! — тихо шепчет Марк. — Зачем Толея дразнишь? Прикажут оставить кирку — чем копать будем?
Толей настораживается. Слов Марка он не расслышал, но понял — что-то затеяли приятели. И кирку, наверное, не зря захватили.
Снова шагают по тропе ребята. Первыми молча идут Вася Кузьмин и Митя Сорокин. В руках у них ритмично звякают ведра, в которых на привале задымится вкусная походная еда. «Динь-длинь!» — два шага и опять «динь-длинь!»
Щеки Наташи разрумянились от удовольствия. Горный ветер растрепал волосы, сбил на затылок соломенную шляпу. До чего же легко дышится в лесу!
У всех ребят за плечами хорошо прилаженные рюкзаки. Марк, кроме рюкзака, несет легкую серебристую плащ-палатку. Раздобыла ее у отца Наташа — пригодится на случай дождя.
Митя Сорокин повесил через плечо связку веревок — скалолазам они необходимы.
Юра идет замыкающим, следя, чтобы никто не отстал, не свернул с дороги.
Чем выше поднимаются путешественники, тем шире распахивается даль. В отдалении встает высокой стеной море.
Постепенно растительность меняется. Вот уже крымская пышно-хвойная сосна уступила место северной. Кое-где, на открытых полянках появляются стелющиеся сосны, широко раскидывает ветви бук, изредка мелькают пихта, лиственница, рябина. Из густой травы выглядывают цветы — темно-фиолетовая горная фиалка, светлый крымский шафран.
Юра то и дело задерживается, чтобы пополнить свой гербарий.
Петр Сергеевич вначале охотно перекидывался шутками с ребятами, но постепенно становился все молчаливее. Лесная глушь навевала на него воспоминания. Он остановился возле старого граба и молча указал шагавшему рядом Юре вырезанный на коре знак, напоминающий треугольник. Знак потемнел от времени и почти слился с шероховатой корой.
— Сохранился, — бросил Петр Сергеевич. — А ведь семнадцать лет прошло. И резать было трудно — лезвие поломалось.
— Это вы вырезали, Петр Сергеевич?
— Я. Оставлял условный знак товарищам.
Юра умолк, взглянув на задумчивое лицо Петра Сергеевича. Он невольно подумал: сколько разных событий происходило в годы войны на тропе, по которой они шли!
Точно угадав его мысли, Запольский сказал:
— Эту дорогу мы тогда называли тропой разведчиков. Ведет она к Красному Камню — местности, которая в годы войны была узлом связи партизанских отрядов южного соединения. Связные приносили туда донесения командиров. Привал на ночевку мы устроим сегодня неподалеку от Красного Камня, в горах.
Путешественники вышли на чудесную площадку. Далеко внизу была видна Ялтинская бухта и берег до самого Ай-Тодорского мыса. Как два могучих стража, охраняющих полукруг побережья, высились с одной и другой его стороны горы Кошка и Медведь. На синем небе четко рисовались зубцы Ай-Петри.
Наташа замерла от восторга. Умолкли и мальчики. Даже неугомонный Женя Андрющенко, опершись на кирку, молчал, вглядываясь в сияющую даль.
Решено было сделать привал.
Как приятно после утомительного перехода растянуться в тени на траве! В лесу было тихо, деревья замерли под палящими лучами солнца — ни ветка, ни лист не шелохнется.
— Глядите, ребята, — раздался голос Наташи, — деревья будто куда-то смотрят и думают. В горах все оживает. Даже камни точно не камни, а какие-то таинственные существа.
Толей презрительно хмыкнул, но, встретив взгляд Юры, промолчал.
— А Медведь-гора! Смотрите — никак не напьется…
Наташа указала на далекий четкий силуэт скалы у моря, напоминавшей склоненного к воде медведя.
— Ребята, а вы слышали легенду о Медведь-горе? — вдруг спросила она. — Мне ее вчера папа рассказал.
— Я слышал. Но ты напомни. Самое время для легенд. — Марк удобнее устроился на траве, приготовившись слушать.
— Давно-давно возле Гурзуфа жило много медведей, — начала тоном опытной сказочницы Наташа. — Был у них вожак, свирепый и сильный. Когда вечером ходил он к водопою, все мелкое зверье старалось спрятаться подальше. Знали, что пощады вожак никому не даст. Все боялись угрюмого медведя, даже его собственное племя.
Однажды встретил медведь в лесу совсем маленькую девочку с синими глазами и светлыми волосами. Видно, была она из далекой северной страны. А как попала в лес — неизвестно.
Девочка ничуть не испугалась медведя. Наоборот, засмеялась от радости, увидев огромного зверя, и ласково погладила его морду. С той поры они не разлучались. Когда звери уходили на охоту, девочка варила им обед, а когда возвращались — пела веселые песенки и танцевала легко, точно паутинка.
Горячо полюбил медведь свою маленькую воспитанницу. Он боялся потерять ее, поэтому поселил в пещере и строго-настрого приказал никуда не отлучаться без его ведома.
Время шло, и выросла девочка замечательной красавицей. Иногда, когда надолго уходили медведи, становилось ей скучно. Выходила красавица на берег и пела там свои песни, да так хорошо, что рыбы целыми стаями приплывали слушать ее. Как-то раз прибило к берегу старый, изломанный бурей челн. Наверное, долго носился он по волнам. А в челне лежал юноша с бледным, окровавленным лицом. Девушка подумала, что он мертв, и горько заплакала. Но, когда слезы упали юноше на лицо, он открыл большие темные глаза и застонал.
Близилась ночь. Скоро должны были вернуться медведи.
Девушка знала, что старый вожак ненавидит людей. Ей стало страшно, и она спрятала человека и лодку в небольшой пещере. С тех пор каждый день навещала она юношу, приносила ему еду и прозрачную воду из родника. Они полюбили друг друга.
Юноша вскоре поправился и стал просить свою спасительницу бежать с ним.
Починили они вместе лодку и, выбрав удобное время, когда старый вожак был в отлучке, сели в суденышко и поплыли по морю в далекий край.
В этот день почему-то ныло сердце у старого медведя. Вернулся он домой с полдороги. Приходит в пещеру — нет там девушки-красавицы. Кинулся медведь на берег. Видит, вдаль уплывает лодка под парусами. Яростно заревел медведь, подбежал к морю и стал жадно глотать воду. Решил выпить море до дна, чтобы не дать скрыться девушке. Только не убавлялось море. Взглянул медведь на горизонт, а там уж и парусов не видно. Окаменел с горя вожак. С тех пор и стоит скалой. Все пьет и не может выпить моря…
— А жалко медведя! — вдруг сказал Женя. — Зачем она его бросила…
— Пусть не верит девчонкам! — пробурчал Митя.
Общий хохот был ему ответом.
Петр Сергеевич взглянул на часы. Предстоял большой переход — пора было отправляться в путь.
Всё выше в горы поднимались путешественники. Воздух здесь был особенно чист и прозрачен. Жара спадала, в тени стало даже прохладно.
— Правда ли, что весь Крым и даже горы были когда-то под водой? Что здесь, где мы идем, было море? Что-то не верится, — спросил Марка Митя Сорокин.
— Мало, что тебе не верится, а это правда. Ученые даже и сейчас находят на Ай-Петри раковины, окаменевших крабов и другие дары моря.
— А как называются во-он те горы? — Наташа указала вдаль.
Ребята промолчали. Кругом, в голубоватой дымке летнего дня, виднелось множество горных гряд, хребтов, вершин. Разве запомнишь все их названия!
— В той стороне — горы Орлиный Залет и Ат-Баш, — ответил Петр Сергеевич. — Когда-то осенью сорок первого года случилось мне с группой больных и раненых спускаться с горы Ат-Баш к морю. Было это еще в первые месяцы нашей партизанской жизни. Вон там вьется тропа, по которой мы шли, — показал рукой Петр Сергеевич. — Ох, каким долгим и утомительным казался тогда этот путь! Кругом были враги. Трое суток длился наш переход.
— А зачем же было вести раненых к морю? — заинтересовался Женя.
— К берегу должна была подойти подводная лодка, чтобы переправить их в тыл. Наш командир заранее договорился об этом по рации с командованием флота. Этот поход чуть не закончился катастрофой. Если бы не один человек…
Запольский умолк.
— Вы нам об этом расскажете? — спросила дрогнувшим голосом Наташа.
— Вечером, на привале. А сейчас не будем задерживаться.
Тропа вилась по краю горного плато над скрытым за деревьями обрывом. Петр Сергеевич предупредил ребят, чтобы никто не подходил к краю обрыва. Высота была такая, что падение грозило неминуемой гибелью. Под крутым каменистым обрывом виднелось начало ущелья Уч-Кош; отсюда речка Быстрая казалась небольшим ручьем.
На повороте, над самым обрывом, росла искривленная ветрами сосна. Корни ее цепко вплелись в каменистую почву, а крона наклонилась над бездной, будто высматривая, что творится внизу.
Женя потихоньку, чтобы не видел ушедший вперед Запольский, подошел к сосне и, охватив одну из веток руками, наклонился.
— У-у-у, какая высота! — воскликнул он. — Смотри, Юрча, ниже, под сосной, плоский камень. Туда можно бы спуститься.
— Туда даже опытный скалолаз не полезет, — отозвался Марк, — Слишком большой риск.
— А я бы спустился, — продолжал Женя. — Я цепкий. Вот бы ребята ахали. А Толей просто умер бы от зависти…
— Женька! — сердито крикнул Юра. — Не задерживай группу. Мы уходим.
За сосной тропа шла зигзагом. Перед поворотом Юра, как обычно, оглянулся проверить, нет ли отстающих. Жени не было.
— Э-гей! — обеспокоенно позвал Юра. — Андрющенко! Ты чего задерживаешься?
— Я мигом, мигом! — донеслось в ответ. — Вот только тапочку поправлю. Развязалась.
Прошло минуты две. Ребята огибали уже следующий поворот, как вдруг раздался крик. Ужас и отчаяние звучали в нем.
— Это Женька! — Юра остановился, весь похолодев. — Это его голос!
Он стремглав бросился назад, к сосне, возле которой валялась брошенная кирка. За ним, толкаясь и спеша, побежали остальные.
— Стойте! — крикнул Петр Сергеевич. — Не приближайтесь к обрыву! Ждите здесь!
Вслед за Юрой он кинулся к дереву. Юра, охватив согнутый ствол руками, наклонился над обрывом.
— Он здесь, он жив, — быстро сказал Юра.
Снизу послышался испуганный, срывающийся голос:
— Ой, скорей, скорей помогите! Падаю!
Женя прижимался к каменному выступу под узловатым корнем сосны. Мальчику помогал держаться кустарник, выросший в расселине скалы. Женя изо всех сил вцепился в него руками, упираясь коленями в покатый выступ. Но при каждом движении мальчика куст заметно шевелился, постепенно обнажая корни.
— Держись, голубчик, — стараясь быть спокойным, сказал Петр Сергеевич. — Сейчас поможем. Главное — не двигайся, не шевелись. Кричать тоже не надо.
Женя и сам понимал это. Ему казалось, что от малейшего движения, даже от звука, проклятый куст оторвется и рухнет вместе с ним вниз. Пальцы мальчика побелели от напряжения.
— Сейчас, сейчас! — Юра бросился к товарищам.
Он сорвал с плеч Мити веревку и передал ее Запольскому.
Петр Сергеевич закрепил веревку за ствол сосны, а другой конец стал обматывать вокруг пояса. Он хотел спуститься в обрыв, но Юра остановил его:
— Петр Сергеевич, нельзя. Вас обоих не вытянуть… Позвольте мне.
Запольский молча обвязал мальчика, оставив возле его пояса свободный конец. Потом Петр Сергеевич стал по-альпинистски — через плечо — опускать Юру.
— Хватит! — услышал он приглушенный голос и, напрягшись изо всех сил, задержал спуск.
Женя был так утомлен, что даже не удивился, увидев рядом с собой Юру. Он почувствовал, как рука товарища быстро и ловко просунула свободный конец веревки между его телом и скалой. Миг — и Женя был накрепко привязан к своему спасителю.
— Готово! — крикнул Юра.
Запольский стал медленно вытягивать мальчиков наверх. Пот заливал ему глаза. Кровь молотком стучала в висках. «Не вытяну», — мелькнуло в голове. Вдруг Запольский заметил осторожно подползавшего Толея.
— Давайте помогу! — услышал он шепот.
И вот оба друга уже стояли на твердой земле. Впрочем, стоял Юра, у Жени подкашивались ноги, и он сел на землю.
Лишь в сумерках подошли ребята к месту привала. Немалых трудов стоило им уговорить Запольского продолжать путь. Возмущенный недисциплинированностью Жени, Петр Сергеевич сначала решил вернуться с группой обратно. Но Юра дал пионерское слово за Женю и за остальных товарищей, что больше никаких происшествий не будет.
А Толей гордо добавил:
— Вы не беспокойтесь, Петр Сергеевич. Пусть только Женька попробует ослушаться! Я его проучу. Ведь, если бы не мы с вами, лежать бы ему, дураку, на дне Быстрой!
И Толей обвел товарищей победоносным взором.
Ночь была теплая, звездная. Поужинав, все расположились на ночлег, но спать не хотелось. Ребята перешептывались, не решаясь высказать вслух то, что их занимало. Всех храбрее оказалась Наташа.
— Петр Сергеевич, вы обещали рассказать нам на привале, как партизаны шли к подводной лодке.
Подумав немного, Запольский ответил:
— Ладно. Посумерничаем немного. Расскажу я вам о мужестве и храбрости людей, с которыми когда-то шагал по этим тропам. Не о той показной храбрости, какую сегодня проявил Женя Андрющенко, рисковавший жизнью ради пустого лихачества, а о подлинной храбрости, которая приходит, когда человек знает, за что он борется.
Подводная лодка, посланная из Севастополя, должна была подойти к берегу ночью.
Больных и раненых партизан сопровождала группа под командованием Рублевского.
Всем было тяжело расставаться с товарищами, но об этом нельзя теперь думать: главное — как можно скорей доставить раненых на Большую землю.
Путь предстоял трудный и долгий. Лишь через два дня, если ничего не случится, Рублевский со своей группой мог достигнуть вершины горы Ат-Баш и оттуда начать спускаться к берегу.
Глубокая тишина стояла в партизанском лагере, когда уходили раненые. Они шли, поддерживая друг друга; тех, кто не мог идти, несли на сплетенных из сосновых веток носилках.
Прошло два дня. Комиссар переставил флажки, которыми отмечал на карте предполагаемое передвижение группы на вершину Ат-Баш. Вечером должен был начаться последний, самый трудный этап пути — спуск по скалам к морю.
И вдруг из Севастополя пришла по радио тревожная весть. Радист кинулся к командиру. Забегал командирский вестовой. Ни на кого не глядя, прошагал в штабную землянку начальник разведки, за ним торопливо прошел комиссар.
— Весловского к командиру! — раздался чей-то зычный голос.
Молодой партизан бросился к землянке. Здесь уже собралось все командование отряда. На столе была развернута большая топографическая карта Крыма.
Командир внимательно посмотрел на юношу:
— Скажи, Весловский, ты спортсмен?
— Да, — ответил Анатолий.
— Каким видом спорта преимущественно занимался? — спрашивал командир, продолжая рассматривать открытое лицо и ладную фигуру юноши.
— Бегом на средние дистанции.
Перед войной на последней областной спартакиаде Анатолий занял второе место в беге на полторы тысячи метров. Это было, как ему казалось, очень давно…
— А где теперь твой чугунный бегун? — вдруг спросил комиссар.
Анатолий удивился. На спартакиаде он получил приз — чугунную статуэтку бегуна. Комиссар был членом жюри; он сидел за покрытым красным кумачом столом и, как казалось Анатолию, равнодушно следил за соревнованиями и за вручением наград. А вот, оказывается, помнит!
— Ладно, вызвали тебя не за тем, чтобы узнать, где твой приз. — Кременецкий улыбнулся и посмотрел на командира.
Командир отряда Панин встал:
— Слушай, Весловский. Только что получена из Севастополя шифровка. Подводная лодка за ранеными не придет. Вместо нее будут катера «морские охотники». Они подойдут через сутки после назначенного срока.
Анатолию стало страшно. Он сразу понял, что означает для раненых эта задержка на сутки. Сейчас раненые и сопровождающая их группа партизан уже, наверное, на отрогах горы Ат-Баш. С наступлением ночи начнется тяжелый спуск по скалам к морю. Нечего и думать, что сто человек смогут снова подняться, когда убедятся, что лодка не пришла. Их обнаружат там, где застигнет рассвет, окружат и уничтожат. Всех до единого.
Командир продолжал:
— Связи с группой Рублевского мы не имеем. Сегодня ровно в двадцать два часа они начнут спуск. Тебе понятно, что это означает?
Анатолий молча кивнул.
Командир посмотрел на часы:
— Сейчас шестнадцать часов. От нас до горы Ат-Баш сорок пять километров, из них десять — крутой подъем в горы, часть пути придется преодолевать в темноте. И на все это шесть часов! Шесть часов и ни минуты больше.
— Я понял, товарищ командир. Я все понял, — волнуясь, сказал Анатолий.
Командир испытующе смотрел на него.
— Партизан Весловский! Слушай приказ…
В землянке все встали.
Уточнив задание и определив по карте маршрут, Панин отогнул рукав своей гимнастерки и отстегнул ремешок часов:
— Возьми. Они будут твоим помощником… — Он надел часы на руку Анатолия. Часы были большие, с громким ходом. — И еще вот что, — закончил командир: — ты знаешь сам — с продовольствием плохо. Это все, что мы можем тебе дать…
Два кусочка сала размером со спичечную коробку и несколько сухарей передал Весловскому вестовой.
— Для марафонского пробега маловато, но съешь хоть это, — смущенно улыбнулся комиссар.
От лагеря на Сухой Альме до горы Басман примерно десять километров. Анатолий еще в землянке по карте определил, что это самая трудная часть пути: все время в гору. Зато дальше, по Ялтинской яйле[1] до Ай-Петри, будет легче. Подъемов и спусков там почти нет.
С самого начала Весловский взял довольно быстрый темп. Ему хотелось засветло попасть на яйлу. Темнеть начнет в шесть. Можно успеть.
Первые километры бежать было нетрудно. В октябре в Крыму еще тепло, на южном берегу почти лето. Только чудесный дар осени, виноград, напоминает о времени года. А в горах октябрь — настоящая осень, прохладная, золотая.
Путь шел лесом, тихим и молчаливым. Деревья как будто присмирели перед надвигающейся зимой. Земля устлана мягкими, блеклыми листьями; они приятно шуршат под ногами. Кругом, куда ни кинь взгляд, желтые, золотые, бронзовые, оранжевые, красные листья. Зеленеют только сосны да редкие тисы.
Чем дальше, тем чаще стали попадаться мелкие острые камни, скрытые опавшими листьями. Постолы — испытанная партизанская обувь — легкие, мягкие и бесшумные, но они не защищают ноги от острых камней. И Анатолий вскоре возненавидел предательские листья.
Все тяжелее становился вещевой мешок, ремень автомата врезался в шею. Весловский вытер рукавом со лба неприятную испарину. Сказывалось недоедание. Но Анатолий старался об этом не думать. Он доказывал себе, что спортсмен не может выдохнуться за какой-то час. Просто он недостаточно владел техникой бега на дальние расстояния. Юноша попробовал бежать зигзагами, потом стал карабкаться прямо вверх — он не знал, что выгоднее. Перед ним высился крутой склон горы, поросший редкими буками. Казалось, чем дальше, тем гуще стоят эти буки; там, вдали, наверху деревья сливались в сплошную стену и упирались прямо в небо.
Весловский начал задыхаться. Стучало в висках, пересохло горло, мучительно хотелось пить, но он старался об этом не думать — пить бегуну нельзя.
Буки кончились неожиданно. Подъем стал почти пологим. Впереди Весловский увидел серое нагромождение скал. Их очертания были причудливыми. Изъеденные ветрами камни напоминали сказочный замок великана. В узких расселинах росли изогнутые сосны.
Анатолий взобрался наверх. Это и была гора Басман. Перед ним расстилалось безлесное плато. Кое-где еще зеленела запоздалая трава. Весловский посмотрел на часы. Ровно восемнадцать. Ну что ж, это неплохо. Он наметил себе примерный путь на юго-запад и двинулся дальше.
Над яйлой нависли сумерки. Анатолий тревожно поглядывал то на часы, то на небо. Густел воздух, густела прозрачная синева неба. Он ускорил бег, стараясь до темноты пробежать как можно больше.
Но вот настала минута, когда сердце Анатолия, казалось, было готово проломить грудную клетку и выскочить наружу; пот заливал лицо, к горлу подступала тошнота, в висках стучали частые удары молота.
Стрелка часов приближалась к восьми. Бегун начал спотыкаться, и вдруг земля под ним завертелась, как карусель. Он упал и испугался, что больше не встанет. Его стошнило. Он перевернулся на спину и некоторое время лежал, широко открыв рот и судорожно глотая воздух, как выброшенная на берег рыба. Над ним в бешеном хороводе плясали звезды.
Весловский поднес к лицу руку с часами, с трудом поймал глазами стрелки. Половина девятого. Невероятным напряжением воли он остановил хоровод звезд, медленно приподнялся, снял вещевой мешок, вынул две гранаты. Подумал и выкинул третью, последнюю. Расстаться с автоматом Весловский не решился, но запасной диск тоже вынул. Вскинув мешок на спину, он поднялся на четвереньки. У него закружилась голова, но он заставил себя встать и сделать шаг. Больше всего хотелось опуститься на землю, закрыть глаза, чтобы не вертелись эти проклятые звезды, и так лежать в забытьи, ни о чем не думая, ни о чем не помня.
Но он сделал второй шаг, третий и побежал. Он бежал медленно, тяжело, но ровно, не выходя из какого-то им самим выработанного ритма.
Каждый шаг пронизывал болью все тело и тупыми ударами отдавался в голове.
Было совершенно темно — он не видел, куда ставил ногу, и бежал с закрытыми глазами, определяя направление по ветру. Ветер, нерезкий и прохладный, дул с моря.
Судя по времени, Бахчисарайское шоссе, идущее через Ай-Петри, было недалеко. Весловский боролся с желанием устроить короткий отдых — на пять минут, не больше. Но он боялся, что после привала первые шаги будут опять мучительными. И он бежал дальше, на ходу поглядывая на безжалостные стрелки часов.
По его расчетам, до партизанского лагеря оставалось километров семь-восемь. И времени — один час. Восемь минут на один километр, можно успеть. А если он ошибся в расчетах? Если неправильно выбрал направление?
Потом он с досадой подумал о бесполезности своих размышлений. Надо просто бежать и ни о чем не думать.
Внезапно впереди из темноты послышался резкий оклик:
— Хальт!
Мрак вспорола автоматная очередь. Анатолий бросился ничком на землю, падая, повернул автомат дулом вперед и нажал спусковой крючок. Кто-то вскрикнул. Стало тихо. Весловский отполз в сторону и поднялся. Впереди ударили трассирующими пулями. Послышались слова команды и грохот сапог по камням. Путь был отрезан.
«Эх, пропал!» — чуть ли не вслух простонал Весловский. Видимо, он нарвался на патруль. Он знал, что на Ай-Петринской яйле, в доме метеостанции, разместился гитлеровский кордон для патрулирования шоссе. Об этом предупреждал его командир.
Над яйлой стлались штрихами разноцветные нити трассирующих пуль. Рикошетя о землю, пули круто взмывали вверх и где-то в темноте угасали. Путь был свободен только назад — на восток. Весловскому нужно было на запад, вперед.
Гитлеровцы двигались цепью — он узнал это по стрельбе и понял, что ему не пробиться. Выпрямившись во весь рост, Весловский полоснул длинной очередью по отблескам пламени фашистских автоматов и побежал на север, зная, что отклоняется от финиша….
Он бежал, пока не свалился. Упал, уткнувшись лицом в кучу опавших листьев, но ему казалось, что он продолжает бежать. Автоматные выстрелы сливались с аплодисментами; трибуны стадиона разматывались яркой, цветастой лентой; ноги, ладно схваченные спортивными туфлями, легко и упруго отталкивались от гаревой дорожки. Скоро финиш! Громче гул трибун. Еще один круг. Последний! На повороте — тренер. «Выкладывай! — кричит он Весловскому. — Всё до последнего!» Ах, как трудно дышать! Кругом до самого солнца полно воздуха — свежего, чистого, голубого, но ему воздуха не хватает. Осталось еще немножко, сейчас грудь его коснется ленточки финиша, и кончится это страшное напряжение. Трибуны разразились громом аплодисментов. Но что это? Как отяжелели ноги! Он не может оторвать их от земли. Финиш! Вот же, недалеко финиш! Согнувшись, он сделал несколько мучительных шагов вперед и понял, что проиграл. «У тебя не хватило воли!» — слышит он издалека, как из тумана, голос тренера.
Весловский очнулся, с трудом отличая действительность от галлюцинаций. Позади слышались слабые хлопки выстрелов. Анатолий шел сгорбившись, волоча свинцовые ноги. Он натыкался на деревья, падал, полз на четвереньках, снова вставал и снова шел. Гитлеровцы заставили его сделать большой круг. Сейчас двадцать один сорок. Судя по очертаниям гор, вгрызавшихся в звездное небо, он находился на Орлином Залете. До вершины горы Ат-Баш, где должен быть лагерь с ранеными, напрямую отсюда километров шесть — это напрямую, а горной тропой не меньше десяти: спуски и подъемы.
Весловский добрался до какой-то террасы и, напрягая глаза, всмотрелся в темноту. Вот она, Ат-Баш, — смутный двуглавый конус.
Недалеко от вершины он увидел рыжеватую звездочку. Звездочка светилась — то разгоралась, то меркла. Костер! Кроме партизан, там сейчас никого не может быть. Весловский еще раз посмотрел на часы. Двадцать один сорок пять. Пятнадцать минут на десять километров. А звездочка костра замерцала и исчезла. Весловский знал, что это значит. Костер погасили. Сейчас они покидают лагерь и начинают спуск навстречу гибели. А он — спортсмен, комсомолец, воин-партизан — стоит, здесь и ничем не может помочь. Юноша опустился на землю и прижался лбом к плоскому камню. Камень был прохладный, шершавый.
Тупое оцепенение овладело Анатолием. Потом ему почудилось, что есть какой-то выход, просто он никак не может вспомнить… Стряхнуть бы с себя это странное оцепенение!
Он приподнял голову, огляделся. Вокруг темнели кусты. Он вскочил, принялся судорожно шарить руками по земле, собирая листья и ветки. Ладони его напарывались на острые камни, скоро руки стали мокрыми от крови. Но он не чувствовал боли — он спешил. Когда топлива было достаточно, он чиркнул спичкой. То ли пальцы его дрожали, то ли подул ветер — спичка погасла. Вторую спичку он зажал всеми пальцами и сразу прикрыл огонек ладонью. Костер не загорался. Тогда он достал целую пачку спичек и чиркнул их все о коробок. Но ветки и влажные от ночной сырости листья не загорались. У него оставалось мало спичек. Больше рисковать он не мог. Он выдернул из автомата магазин, высыпал из него остатки патронов, рассчитывая добыть немного пороха. Он расшатывал пули пальцами, рвал их из патронов зубами, пока не добился своего… Порох вспыхнул голубоватым пламенем, и ветки занялись… Костер разгорелся. Весловский стал на колени. Скорее, скорее! Ночью огонь костра виден за несколько километров. Но пусть огонь будет ярче! Еще сучьев!
Весловский разрезал финкой мешок. Получился прямоугольный кусок брезента. Когда все было готово, он испугался — а вдруг он забыл азбуку Морзе, которую учил до войны, работая в Осводе? Но он не забыл. Он стал сбоку от костра и, то открывая, то закрывая огонь куском брезента, начал посылать световые сигналы.
Сначала Анатолий дал несколько серий точек. Потом, выждав паузу, начал передавать текст. Один раз открыть костер на короткое время, два раза на длинное — это буква «в». Один раз на длинное и один раз на короткое — буква «н». Еще дать две короткие вспышки костра — буква «и». Так он посылал сигнал за сигналом.
Закончив передачу, партизан начал вглядываться в непроглядную тьму впереди.
Но тьма молчала. Значит, все было напрасно? Значит, нет никакой возможности спасти людей?
Весловский снова и снова передавал точки и тире: «Внимание! Внимание! Задержите спуск. Внимание! Задержите спуск! Отвечайте! Отвечайте!»
Рублевский взглянул на светящийся циферблат. Двадцать один сорок пять. Через пятнадцать минут можно начинать спуск. Слишком торопиться не следует, подводная лодка придет к двум. Лишняя минута на побережье — лишняя минута риска. Задерживаться после десяти тоже не следует — спуск к морю займет часа четыре.
И Рублевский скомандовал:
— Гасить костер. Готовиться к спуску!
Он смотрел, как гаснет костер. Пламя улеглось. Вверх унеслись последние искры от затаптываемых головешек. Командир группы еще раз взглянул на часы.
— Направляющие, вперед! Начинаем спуск! — скомандовал он.
Внезапно кто-то крикнул:
— Смотрите, огонь! Там, на севере!
— Это на Орлином Залете, — сказал Рублевский, вглядываясь в красноватую точку далекого костра.
Костер в горах всегда настораживает партизан. Все смотрели на маленький далекий огонек. Кому понадобился костер? Партизаны там быть не могут. Гитлеровцы? Что они могут делать ночью на Орлином Залете? Что они готовят? Во всяком случае, следует торопиться. И командир приказал ускорить спуск.
Через несколько минут Рублевского догнал связной из группы прикрытия, еще остававшейся на вершине горы.
— Товарищ командир, костер морзит.
— Как — морзит? — не понял командир.
— Сигналит морзянкой. Гаснет, вспыхивает, гаснет, вспыхивает.
Рублевский повернул обратно. Действительно, в мерцании костра была какая-то закономерность, какой-то своеобразный ритм.
— Морзянка, товарищ командир, — сказал один из партизан, служивший когда-то на флоте.
— Ты в этом уверен?
— Совершенно уверен, товарищ командир! — твердо ответил партизан.
Командир послал связного приостановить спуск.
— Вот, смотрите! Опять начал передавать текст. Читаю. Точка, тире, тире тире точка, точка точка… Вни-ма-ние…
Рублевский напряженно размышлял. Кто посылает эти таинственные сигналы? Кому они предназначены? Какое принимать решение?
А с вершины Орлиного Залета, преодолевая расстояние и тьму ночи, вновь и вновь шли вспышки сигналов: «Внимание! Внимание!»
Партизан вынул из кармана электрический фонарь.
— Прикажете отвечать, товарищ командир?
— Подождем, — сказал Рублевский. — Это может быть провокацией.
…Шли минуты, казавшиеся Весловскому бесконечными.
Но вот вдали начала вспыхивать и гаснуть в ответ светлая точка, и тогда Анатолий сел и заплакал. Он даже не знал, что плачет.
Потом он встал. Несмотря на страшную усталость, он мог снова бежать.
— Смотрите, огонь! Там, на севере!
— Весловский добежал? — взволнованно спросил Юра, когда Петр Сергеевич умолк.
— Добежал. Спустя сутки мы доставили раненых на катера и потом вернулись в отряд. Сто человеческих жизней было спасено.
На другой день путешественники снова углубились в лес. Теперь дорога шла уже не на подъем, а вниз — к подножию горы Басман.
Величаво тянулись ввысь огромные деревья — иные в несколько обхватов толщиной. Сквозь густую листву букового леса пробивались дрожащие солнечные блики. Стояла нерушимая тишина.
— Можно подумать — тут нет никого живого! — прошептала Наташа. — Даже птиц не слышно.
— Смотри! — Юра схватил девочку за руку.
В просвете между деревьями мелькнул силуэт оленя. Наташа чуть не закричала от восторга. Стройное животное, выбежав на лужайку, закинуло отягощенную рогами красивую голову и чутко прислушивалось.
Достаточно было легкого хруста ветки, задетой кем-то из ребят, чтобы олень испуганно прянул в сторону и стрелой умчался в лес.
— Досадно! — заметил Марк. — К ним ближе не подойдешь. Уж очень пугливы.
— А хочешь — я подползу? — предложил Женя. — От меня не убежит.
— Ты уже подползал к сосне, — усмехнулся Юра.
Женя вспыхнул, но ничего не сказал.
Время, как и накануне, летело незаметно. Ребята пополняли свои коллекции травами, камешками, шишками. Лакомились сочными ягодами ежевики.
В лесу их ожидала еще одна интересная встреча. Было совсем тихо вокруг, и вдруг неподалеку в кустах послышалось грозное рявканье. Наташа вздрогнула.
Женя тревожно взглянул на командора:
— Медведь, что ли?
Петр Сергеевич улыбнулся.
— Медведей здесь нет, ребята! Это козел-косуля выражает негодование, что по заповедным тропам бродят люди.
— Какой козел? — Вася Кузьмин подошел ближе к Запольскому.
— Тсс! Сейчас мы, может быть, увидим косуль, которых он оберегает.
И впрямь, за поворотом дороги притихшие путешественники увидели небольшое грациозное животное на точеных ножках. Косуля на мгновение замерла, всматриваясь в ребят красивыми темными глазами. Затем топнула ножкой и стрелой умчалась. В густой зелени мелькнула ее «салфетка» — светлое пятно меха около короткого хвоста.
Женя разочарованно вздохнул:
— Почему все они так быстро убегают?
— Вам еще повезло, — сказал Петр Сергеевич. — Двух лесных жителей повидали! Впрочем, олени и косули хоть и пугливы, но любопытны и легко приручаются. Особенно малыши. У меня самого на лесном кордоне был маленький косуленок; я звал его Рыжиком. Смешной, ласковый… Однако прибавьте ходу, друзья. Время не ждет.
Чем дальше в лес продвигались путешественники, тем плотнее отгораживали их горы от окружающего мира. С севера возвышалась гора Черная, западнее — Большая и Малая Чучель, с востока выход прикрывал хребет Конек и грозный массив Чатыр-Дага.
Длинный летний день подходил к концу.
— Скоро мы будем у цели, — предупредил Петр Сергеевич, — осталось с полкилометра.
Юра и Наташа переглянулись: «Скоро будем у цели, значит…»
— Женька! — тихо позвал Юра. — Держись с киркой возле нас. А ты, Митяй, смотри внимательно по сторонам. У тебя глаз лесной, зоркий. Может, заметишь какую надпись на камне, изогнутое дерево или еще что. Сейчас же тогда скажи.
— Не прозевай, Митяй, золотко! — беспокоилась Наташа. — Ведь должен же был Шитов оставить какие-нибудь приметы, когда зарыл сумку комиссара!
Митя только покосился на Наташу и ничего не ответил, он считал ниже своего достоинства разговаривать с девчонками.
— Вот за этим холмиком, возле лесной сторожки, был последний бой Василия Ивановича Кременецкого с гитлеровцами. А немного дальше партизаны похоронили его, — сказал Запольский. — Сейчас мы выйдем на Поляну Комиссара… Тише! Вот и она…
Ребята остановились и обнажили головы. Перед ними, окруженный высокими соснами, виднелся небольшой холмик с простым надгробием и короткой надписью:
«Здесь лежит комиссар Василий Кременецкий».
— На линейку! — тихо сказал Юра.
Ребята и без команды уже построились в ряд. Юные лица были серьезны и задумчивы.
Тишина царила вокруг. Лишь какая-то синегрудая птичка, задорно вертя хвостиком, свиристела свою незатейливую песенку.
Запольский подал знак идти дальше.
— Давайте наберем лесных цветов и положим их комиссару… Можно, Петр Сергеевич? — спросила, волнуясь, Наташа.
Ребята начали собирать ромашки, колокольчики, фиалки.
Потом спустились ниже, на лужайку, где решено было устроить привал. Мальчики расчищали место для ночлега, носили хворост. Вася Кузьмин, назначенный поваром, мыл ведра и тарелки.
Когда все было подготовлено, Женя поднялся, подмигнув Мите. За ними не спеша пошел Юра, к нему присоединились Марк и Наташа.
— Далеко собрались? — окликнул друзей Толей Немчинский.
— За хворостом, с вашего разрешения! — отрапортовал Женя.
— А кирку зачем тащите?
Ребята, ничего не ответив, прошли мимо.
— Ох, и вредный этот Толей! — негодовал Женя Андрющенко. — Далась ему эта кирка!
— Не зря она его интересует… — задумчиво протянул Юра. — Я вообще заметил, что Толей…
Но он не успел закончить фразу. Женя схватил его за руку:
— Ой, гляди! Дерево какое корявое. Ветка — будто рука опущена и в землю указывает. Может, там и зарыта сумка?
Митя, подойдя ближе, внимательно осмотрел скрюченную ветку.
— Это сделал ветер. Человеку так ни за что не суметь, — сказал он убежденно.
— Давайте лучше разделимся на две партии и пойдем навстречу друг другу вокруг поляны, — предложил Юра. — Осмотрим всё в радиусе пятнадцати — двадцати метров. Согласны?
Начались тщательные поиски. Но нигде не нашлось ни зарубок, ни надписей, ничего-ничего! Все же там, где ребята встречали не совсем обычной формы дерево или нагромождение камней, они начинали копать. Незаметно пролетели два часа. Пот градом лил с заговорщиков.
— Пошли! — сказал, наконец, Юра. — Толку не будет, а на привале Петр Сергеевич нас хватится. Я ему сказал, что гулять мы будем недолго.
— Как же так? — горячился Женя. — Неужели коробку с документами запрятали без всяких примет? Или, может, гитлеровцы, прочесывая лес, нашли ее? Тогда зря стараемся.
Юра вдруг ударил себя по лбу:
— Эх мы, растяпы! Ну конечно же, не мог Шитов оставить ясных примет. Он опасался, что гитлеровцы найдут сумку!
— Значит, невозможно найти? Значит, напрасно ищем? — твердил Женя.
— Почему — напрасно? — буркнул Митя. — Ты думал: копнешь — и вот она, сумка?
Ребята растерянно переглядывались.
— Приметы, конечно, есть, — неуверенно произнесла Наташа. — Только мы их не знаем…
— Об этом и речь, — мрачно согласился с девочкой Марк.
Молча направились ребята к костру. Юра незаметно отделился от товарищей. Снова обошел он всю поляну, вглядываясь в окружающее. Потом, задумавшись, присел на большой, согретый солнцем камень…
Когда пятеро заговорщиков спустились к месту ночлега, их встретил Вася Кузьмин.
— Где вы все пропадали? Мы уже пообедали. Петр Сергеевич отдыхать лег. А Юра куда девался? — В голосе Васи были любопытство и плохо скрываемая досада.
К его удивлению, все молчали, а Женя, как всегда, отшутился:
— Много будешь знать — скоро состаришься! Корми лучше своими фрикадельками.
Так ничего и не добился разобиженный Вася. Наполнив котелки ребят похлебкой, он отошел к недалеко протекавшему ручью и принялся кидать камешки в воду. За этим занятием и застал Васю Толей.
— Что, отшили тебя дружки закадычные? Не больно ты, видать, им нужен.
— Отвяжись! — рассердился Вася. — Что тебе надо?
Однако Толей не собирался уходить. Присев возле Васи, он покусывал хворостинку, искоса наблюдая за приятелем.
— А знаешь, почему они тебя в свою компанию не пускают? — вдруг спросил Толей, — они что-то скрывают от нас. У меня, брат, глаз наметанный. Не обманешь — шалишь!
— Почему ты так думаешь?
Толей таинственно шепнул:
— Кирку заметил?.. Зачем Женьке тяжесть такая? А он ее всю дорогу тащит — не расстается.
— Ну?
— А ты не нукай! Подумай лучше — зачем им кирка?.. — Толей придвинулся ближе к товарищу: — Они ею землю копали, вот что! Сам видел, лопни мои глаза!.. — Он помолчал, наслаждаясь изумлением Васи Кузьмина. — Когда они на поляну пошли, я за ними увязался. Гляжу: то в одном месте копнут, то в другом. И всё что-то доказывают друг другу, что-то ищут… Все вместе, и Марк с ними был, и Митька, и Наташка.
— Что же они ищут?
Глаза Толея заблестели и забегали.
— Спрашиваешь! Клад, конечно! Мало ли что тут, в горах, может быть попрятано. Я от людей слышал: в годы войны некоторые оружие зарывали, а то — ценные вещи.
— Оружие Наташа искать не будет, — усомнился Вася.
— Лопух ты, право! Говорю, они клад ищут. Узнали что-то и хотят, чтобы только им одним досталось…
— А ты что предлагаешь?
— Что на них смотреть и в дураках оставаться! Проследим, как тогда с пещерой. И будем действовать.
— Нехорошо как-то за товарищами шпионить, — нерешительно возразил Вася.
— Вот те на! Это же не шпионство, а разведка. Да и какие они нам товарищи, если всё скрывают!
Последний довод, видимо, убедил Васю Кузьмина.
Юра подошел к костру, когда он уже догорал, и незаметно сел поодаль.
— Лет полтораста назад, — донесся до него голос Запольского, — места эти были совсем дикими и непроходимыми. Кругом, на многие километры, тишина, безлюдье. Только филин хохочет или сова гукает по ночам. Даже охотники боялись заходить в этакую глушь.
Ребята невольно оглянулись. Густой лес обступал лужайку. Безмолвный и таинственный под темным южным небом, он будто прислушивался к тому, что рассказывал о нем человек у костра.
— А хищных зверей тут не водится? — спросила Наташа.
— Нет, девочка. В заповеднике живут мирные обитатели: олени, косули, муфлоны, сибирские козероги… Здесь — царство зеленого друга и непуганых птиц. Для того и создан заповедник, чтобы ученые изучали в нем природу в естественных условиях.
— А сколько в заповеднике оленей, Петр Сергеевич? — опять поинтересовалась Наташа.
— Около двух с половиной тысяч, и косуль почти столько же.
— Да кто же их считал? Разве это возможно? — Женя подтолкнул внимательно слушавшего Митю.
Но Запольский сказал, что такой подсчет вполне возможен. Оленей считают во время рева (брачного периода), когда они дерутся с соперниками, или зимой «по белой тропе», замечая следы на снегу.
— Каждый наблюдатель, — добавил Петр Сергеевич, — хорошо знает животных на своем участке. Я ведь и сам долго работал лесным наблюдателем.
— А что вы тогда делали? — В глазах таежника Мити светилось любопытство.
— Ухаживал за животными, описывал встречи с ними, отмечал в дневниках, когда начинает таять снег, когда распускаются листья, когда птицы улетают на зиму. Ведь птиц у нас тоже великое множество. И черные грифы, и орлы разных пород, и соколы, и сычи. А певчих птиц сколько! С самой ранней весны до первых холодов поют птицы. Да вот послушайте!
Ребята притихли. Издалека до них доносилось монотонное «сплю-сплю, сплю-сплю».
— Птица сплюшка, — засмеялся Запольский. — Она всю ночь будет вас убаюкивать до рассвета. А в самом деле, не пора ли на боковую, ребята?
Юра смотрел безразличным взглядом на остывающие угли, на товарищей, которые, весело перекликаясь, устраивались на ночлег. «Неужели поиски бесполезны, — думал он. — Неужели нам не удастся найти…»
Вдруг чья-то рука тихонько тронула его за плечо. Оглянулся — Наташа.
— Не огорчайся, Юрча! — расслышал он шепот. — Мы найдем. Обязательно найдем! А что трудно — это даже интересней.
— Не придумаю, как и искать дальше, — сознался Юра. — Ведь Шитова нет в живых. Адреса Балашова, слышавшего последние слова ординарца, мы не знаем…
— Ну и что? Узнаем этот адрес! Вот повидаем в совхозе Рындина, у него и спросим насчет Балашова. Все будет хорошо, увидишь.
Юра благодарно сжал руку девочки.
Через несколько дней неподалеку от ворот школы, пыхтя и фыркая, остановился грузовик. Стоявшие на дороге ребята сразу узнали «свою» машину. Шофер пошел за водой — долить в радиатор.
Вперед храбро выступила Наташа:
— Вы в совхоз едете? Скажите, вернулся из Москвы Рындин?
Шофер кивнул.
— Подвезите туда! Нас пятеро, — попросила девочка.
— Хорошо, что не двадцать! — засмеялся водитель. — Что с вами делать? Лезьте наверх!
Друзья не заставили себя просить. Машина тронулась.
Если бы кто-нибудь из пятерых оглянулся, то мог бы заметить две ребячьих головы, то и дело приподнимавшихся из-за соседнего забора. Как только грузовик скрылся, на дорогу вышли Толей и Вася.
— В совхоз поехали. Слышал? — недоумевал Вася Кузьмин. — Чего им там понадобилось?
Толей прищурился:
— Уж, конечно, не зря туда покатили. Будь уверен. — И вдруг толкнул приятеля локтем: — Постой, постой! Кажется, я догадываюсь…
Приехав в совхоз, ребята расспросили, где живет бригадир, и зашагали по указанной им тропе. Рабочий день окончился. Бригадир, наверное, уже дома, но как начать разговор? Друзья чувствовали себя не совсем ловко.
— Еще неизвестно, тот ли это Рындин. Прежде чем его расспрашивать, надо узнать, — выразил сомнение Марк. — Если же…
— А я что говорю! — живо обернулся к нему Женя. — Наташа уверяет — тот самый, так ведь она нашего Семена Трифоновича в глаза не видела. А мы-то его знаем. Разве такие герои бывают! Я однажды слыхал… помнишь, когда мы участок пололи… на него звеньевая ка-ак напустилась. Вовсю ругалась! А Семен Трифонович оробел: провинился, говорит, виноват. Звеньевой испугался. Подумаешь!
— Так ведь Варвара Артемовна сама сказала: партизанил, разведчиком был, — не очень уверенно заметил командор.
— Мало что женщины наболтают! — вдруг вмешался Митя. — Может, и партизанил. Только, конечно, он не тот, про кого Запольский рассказывал.
— Юрча, на спор! — разгорячился Женя. — На твой ножик, ладно?
Юра кивнул:
— А ты чем отвечаешь?
— Если проиграю, что хочешь бери! — расщедрился Женя. — Мне ничего не жалко.
Дверь в чисто побеленный, увитый вьющимися розами домик бригадира была открыта. На крылечке стоял могучего телосложения человек в белом фартуке и мыл посуду. Тщательно ополаскивая в тазике тарелки, он ставил их сохнуть на солнце. «Добродушный великан», — вспомнила Наташа Юрино определение.
Женя толкнул Юру локтем.
— Герой! Посуду моет! — шепнул он.
Увидев ребят, великан смущенно заулыбался:
— Ко мне, что ли? Заходите!
Ребята гуськом, стараясь не смотреть на влажные тарелки, прошли в дом.
— Я сейчас, — крикнул вслед Рындин, — кончу хозяйничать! Жинка на два дня к сестре уехала…
— «Жинка»! — Женя скорчил гримасу и подмигнул Юре. — Увидишь, ножик мой будет.
— Посмотрим! — Юра перевел взгляд в угол комнаты, где на коврике были аккуратно сложены гантели, гири и небольшая штанга. — А это что? Физкультурой он, что ли, занимается?
— Такую-то и я подниму! — Женя кинулся к штанге.
Вошедший в комнату Рындин, чуть улыбаясь, смотрел, как мальчик взялся за штангу и с побагровевшим лицом выпустил ее, даже не стронув с места.
— Что же ты? — поддразнил Марк. — Выжимай, не бойся!
Сконфуженный Женя схватил гирю. Ему удалось немного ее приподнять, но тут гиря вырвалась из рук и с грохотом покатилась под стол. Женя, потеряв равновесие, споткнулся о штангу, схватился за прислоненный к стене рулон бумаги и вместе с ним растянулся на полу.
Ребята и бригадир бросились наводить порядок. Женя, растерявшись, сидел на полу, не сводя глаз с Рындина. Тот положил на место гирю, легко поднял штангу и перенес ее в другой угол.
— Вот это да! — выдохнул Женя. Бригадир обвел ребят смеющимся взглядом:
— Ну, какое же у вас ко мне дело?
— Ой, что это? — вдруг вскрикнула Наташа, глядя на развернувшийся рулон.
Это была цирковая афиша. На ней крупными буквами было напечатано:
Мальчики, тесно сбившись, рассматривали афишу.
— Семен Трифонович, кто такой Колесов? — спросил Юра.
— Весь мой «уголок воспоминаний» вы разорили, — смеялся подошедший к ребятам Рындин. — Кто Колесов? Колесов — это я. Ну, говорите: зачем ко мне пожаловали?
Но ребятам было не до деловых разговоров, они окружили Рындина, не сводя с него восхищенных глаз.
— Вы Колесов? Разве вы в цирке работали? — Наташа, забывшись, держала бригадира за рукав.
— В разведке в годы войны бывал, а в разведке и не то случается, — серьезно ответил Рындин. — Циркачом я был не один, а с хлопчиком вроде вас. Его звали Васей.
Все хорошо помнили Васю по рассказам Запольского.
Ведь он был проводником, когда партизанский отряд шел на Абдугу. Теперь у ребят не осталось сомнений — перед ними стоял тот самый Рындин. И все, что с ним происходило в отряде, было, наверное, так интересно, что все забыли о цели прихода, а спорщики даже забыли о ноже.
— Семен Трифонович, расскажите! — Наташа привстала от волнения на цыпочки. — Расскажите о цирке!
— Что с вами делать? Придется! — засмеялся бригадир.
Зима на Абдуге установилась прочно. Глухо и протяжно стонали под напором ледяного ветра деревья.
Ночью шел снег. Хмурый рассвет застал продрогших партизан у костров.
На СП тоже горел костер. Секретная поляна, сокращенно СП, — так прозвали партизаны поляну возле лагеря, где проводились совещания командиров.
На поляне у костра сидели командир, комиссар и начальник разведки.
Еще более суровый, чем обычно, Панин в который уже раз вчитывался в текст полученной ночью срочной шифровки из Севастополя:
«..Установлено, что к нам заброшен вражеский агент. По его целеуказаниям с аэродрома в квадрате 18–34 карта Л-115 авиация бомбит жизненно важные объекты города. Меры, предпринимаемые контрразведкой, пока результатов не дают. Организуйте наблюдение за аэродромом, пошлите в помощь подпольщикам своего человека. Пытайтесь перехватить каналы связи агента».
Покосившись на Виноградова, командир хмуро спросил:
— Ну, какое будем принимать решение, товарищ начальник разведки?
— Будем, очевидно, выполнять задание командования, — неторопливо ответил Виноградов.
Панин привстал. Ему явно хотелось сказать что-то злое, язвительное. Но, посмотрев на невозмутимого разведчика и спокойно наблюдавшего за ними обоими комиссара, усмехнулся и сел.
— Что ж, решение правильное… — иронически протянул он. — Но, может, у вас есть и более конкретные предложения — как именно выполнить это задание?
Виноградов медленно прочищал засорившуюся трубку.
— Да, Юрий Владимирович, есть, — спокойно сказал он. — Сейчас я вам и Василию Ивановичу доложу свой план…
…Неузнаваемо изменился облик оккупированного города. Печатая шаг, по улицам проходили немецкие патрули. Встречные отводили глаза и торопились пройти мимо знакомых зданий, в которых разместились учреждения с такими чуждыми наименованиями; «Городская управа», «Биржа труда», «Полиция».
Повсюду расклеены приказы на русском и немецком языках. Приказами оккупанты пытались управлять всей жизнью горожан. Большинство начиналось со слова: «Запрещается».
Запрещалось выходить из дома позже восьми часов, запрещалось зажигать свет и топить печи в квартирах позже десяти. Запрещалось уходить из города без специальных пропусков. Многое, раньше совсем обыденное, запрещалось. Казалось, эти серые листки скоро запретят жить, дышать воздухом…
Солнце сегодня брало верх над январским морозом. Журчала капель, тонкий, подернувший лужи лед ломался и хрустел под ногами. Идти было скользко.
Мальчик, помогавший огромному мужчине в овчинном полушубке катить тяжело нагруженную тачку, споткнулся и чуть не упал.
Торговка семечками, взглянув на эту пару, равнодушно сказала соседке:
— Актеры опять идут. Глянь! Как потеплее — и они здесь.
Базар в оккупированном городе — самое оживленное место. Здесь не только происходит купля-продажа разного скарба и продовольствия. Это, пожалуй, единственное место, где можно встретить знакомых, перекинуться новостями, даже узнать правду о фронтовых делах.
Бродят по базару немецкие и румынские солдаты, щелкают семечки, меняют хлеб и консервы на ценные вещи. Люди с истомленными голодом лицами отдают все когда-то нажитое добро за муку, за кусок съестного.
Бывают на базаре и «культурные развлечения»: то зальется гармонь, сопровождая незатейливую песенку, то фокусник потянет из рукава мальчишки платок, и какое-то подобие улыбки появится на лицах зрителей. Вознаграждают «артистов» кто чем может.
Мужчина и мальчик поставили тачку возле рундуков, перед которыми была большая площадка. Мальчик достал ярко размалеванную афишу и приколотил ее к стойкам. На афише значилось:
Затем мальчик ловкими движениями расстелил коврик, поставил на рундук коробку с надписью «Касса». Пока мужчина выгружал из тачки гири и большую штангу, мальчик, скинув пальтишко, легко прошелся колесом и, кланяясь, раскинул руки, подражая заправскому циркачу. Толпа вокруг тачки росла. Подходили падкие до зрелищ немецкие и румынские солдаты, собирались местные жители…
Гул восхищения пронесся среди зрителей, когда, сбросив полушубок, ленивой походкой на ковер вышел Иван Колесов.
— Зер гут! Колоссаль! — воскликнул рыжий ефрейтор, стоявший в первом ряду, глядя на мускулистый торс, крепкие ноги, крупную голову циркового артиста.
Колесов поднял тяжелые гири и начал ими жонглировать. Потом силач взял штангу. Он поднимал ее стоя и лежа, крутил на шее. В заключение, под гром аплодисментов, посадил на штангу мальчика и без толчка, плавным жимом, поднял его высоко над головой.
Представление кончилось. К кассе потянулись руки зрителей. Бросали рубли, оккупационные марки, клали ломти хлеба…
Колесов считал выручку. Бородатый крестьянин с мешком за плечами бережно положил в кассу несколько картофелин. Артист услышал быстрый шепот:
— От начала улицы — третий дом справа. Завтра…
Хлопьями повалил мокрый снег. Базар пустел.
— Ти есть феномен. Зер гут! — восторженно сказал рыжий ефрейтор.
В поселке Сосновка безлюдно и тихо. Местных, коренных жителей здесь почти не осталось. Они выселены, а их дома заняли летчики, офицеры и солдаты БАО — батальона аэродромного обслуживании. Немногие оставшиеся крестьяне вместе с военнопленными числились в рабочей команде аэродрома. Под присмотром гитлеровцев они расчищали дороги и площадки, рыли капониры.
Аэродром строго охранялся специальными эсэсовскими частями. Недавно сюда был переброшен авиационный полк тяжелых бомбардировщиков «Голубые кресты». Полк этот считался одним из лучших в составе восьмого воздушного корпуса фон Рихтгофена. «Крестоносцами» были только летчики-асы. Вместе с полком прибыл и новый начальник БАО майор Фурст.
Отто Фурст сразу заскучал в этой дыре. По вечерам офицеры коротали время за бутылкой вина, солдаты посещали пивную, открытую на окраине. И все же мертвящая скука одолевала всех.
С тем большим любопытством разглядывали солдаты мужчину и мальчика, толкавшего нагруженную тачку к площадке у пивной. А когда мальчик повесил на стену яркую афишу и артисты начали готовиться к представлению, солдаты окружили их тесной толпой, радостно гогоча и отпуская шуточки. В числе зрителей был плотный рыжий ефрейтор, восхищавшийся силой Колесова еще на городском базаре.
Когда упражнения со штангой кончились, солдаты заспорили. В споре принимал участие и рыжий ефрейтор. Рослый солдат показывал ефрейтору на штангу, крутил головой и что-то настойчиво повторял.
— Не верят они нам, — шепнул мальчик циркачу. — Сомневаются, что тяжести настоящие.
— Ну и черт с ними! — равнодушно ответил Колесов.
Гитлеровец, распаленный спором, подошел к Колесову. Показывая на штангу и на себя, он быстро что-то заговорил.
Поняв его жесты, артист кивнул:
— Битте!
Солдат примерился, ухватил штангу и, напрягшись, приподнял ее немного от земли, но сейчас же бросил. Лицо его стало багровым. Зрители дружно загоготали.
Рослый солдат сердито посмотрел на них выпученными глазами и снова попытался поднять штангу, но так же неудачно. Хохот усилился. Посыпались острые шутки. Особенно изощрялся рыжий ефрейтор.
Мальчик с опаской покосился на гитлеровцев: вдруг разгневаются? Но ефрейтор добродушно улыбнулся и одобрительно похлопал Колесова по плечу.
— Ти есть феномен. Зер гут! — восторженно сказал он. По его знаку солдаты положили в «кассу» две буханки хлеба.
Зимний день короток. Было уже темно, когда Колесов и его помощник постучались в двери небольшого бревенчатого домика, третьего от начала единственной улицы поселка.
Дверь открыла худощавая женщина. Она, должно быть, стирала. В полуоткрытые двери вырвались клубы пара.
— Хозяина нет, — покачала головой женщина. — Он в команде работает на аэродроме. Снег чистит. Да вы заходите, господа артисты, — пригласила она, вглядевшись в крупную фигуру Колесова. — Вон какой снег пошел. Вернется муж — договоритесь с ним. Заночуете. А тачку под навес можно поставить.
К вечеру поднялась метель. Холодный, порывистый ветер бил в окна с такой силой, что дрожали рамы. Майор Отто Фурст взглянул на часы. Еще нет девяти, а в этой берлоге полная тьма и безлюдье. И тишина — даже собака не тявкнет.
Майор нервно зевнул. Чем заняться в этот вечер? Пойти перекинуться в карты? Распить бутылку вина?
Он вспомнил, что отпустил своего денщика Ганса на солдатскую вечеринку.
«Скажу часовому, пусть проводит», — решил Фурст и стал одеваться.
Майор толкнул дверь и спустился с крыльца. Ветер и сухой, колючий снег ударили ему в лицо. Подняв воротник, он осмотрелся. Укрываясь от ветра, за углом дома жался часовой.
— Ком хир! — позвал его майор и вскрикнул, увидев перед собой незнакомое усатое лицо. Удар прикладом сбил майора с ног.
Через секунду, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, Отто Фурст лежал на снегу.
«Партизаны!» — обожгла страшная догадка.
Двое — один в полушубке, другой в шинели с убитого часового — наклонились над майором. Фурст застонал, и в ту же минуту чья-то огромная тень перемахнула через забор. Послышались ругательства. Мелькнул в воздухе выбитый из рук партизана автомат. В руках другого блеснул нож. Мгновение — и страшный удар отбросил человека с ножом далеко в сторону. Схватив лежавший на снегу немецкий автомат, незнакомец неловко дергал затвор, пытаясь открыть стрельбу. Но партизаны уже успели исчезнуть.
Незнакомец легко поднял майора, внес его в дом, освободил от пут. Когда в комнату, привлеченные шумом схватки, вбежали перепуганные солдаты караула и поднятые по тревоге офицеры, Отто Фурст уже обрел дар речи.
Слушая рассказ офицера, гитлеровцы то приходили в негодование от дерзости партизан, то с изумлением смотрели на уже знакомую им фигуру артиста цирка, выручившего майора. Рыжий ефрейтор, улыбаясь до ушей, поздравлял своего «старого приятеля».
А силач спокойно стоял в стороне, щурясь от яркого света, и равнодушно поглядывал на суетившихся гитлеровцев.
— Ти есть храбрец, есть кароши германски патриот. Как тебя зовут? — спросил майор.
От похвалы легкая тень улыбки скользнула по неподвижному лицу артиста.
— Фамилия моя Колесов, зовут Иван Григорьевич, — растягивая слова, ответил он.
Майор приказал денщику щедро накормить артиста и оставить переночевать в кухне.
Утром майор, отоспавшийся и отдохнувший после вчерашнего приключения, позвал Колесова к себе.
— О, мой брави храбрец! — ласково приветствовал он силача. — Я имею разговор… Садись, Иван!
Колесов опустился на низенькое кресло, затрещавшее под его могучей фигурой.
— Я есть немецкий офицер, — начал майор Фурст, попыхивая сигаретой. — Ти есть российский… как это сказать… житель. Да, житель! Немцы хотят дружба русски Иван. Ферштейн? — Майор протянул Колесову сигареты. — Кури, битте! Ти есть спасатель немецки офицер. Будешь его хранить. Поступаешь служба — хранить майор Фурст. Согласен?
Лицо Колесова ничего не выражало. Понял ли этот русский, какая честь ожидает его?
— Ти поняль? — уже с оттенком нетерпения спросил Отто Фурст. — Поступаешь служба сюда. — Он ткнул себя в грудь пальцем. — Деньги, много деньги, хлеб, сало!
Равнодушное лицо силача слегка оживилось. Он кивнул.
— О, карош! Я зналь. Иди город, запирай квартира, бери вещи сюда.
Майор поднялся. Встал и Колесов.
— Севастополь скоро капут! Война — нет, — важно добавил майор. — Будешь варьете, цирк! Ферштейн? Будешь знаменити артист.
И, похлопав Колесова по груди, он расстался с ним.
Уже почти две недели работал Колесов у майора Фурста. Работа была нетрудной — всюду следовать за хозяином. Напуганный покушением, командир БАО даже на аэродром не ездил без своего телохранителя. Колесов, одетый в немецкую форму, не привлекал ничьего внимания. Дожидаясь майора, он дремал, сидя на солнце, или покуривал сигарету, ничуть не интересуясь окружающим.
Иногда возле аэродрома останавливалась легковая автомашина. Из нее выходил высокий бледный офицер в фуражке с эсэсовской эмблемой — гауптштурмфюрер Эрнст Дилле. От денщика майора — Ганса, немного умевшего говорить по-русски, Колесов слышал, что Фурста и Дилле связывала давняя дружба, чуть ли не со студенческих лет. Несмотря на это, Дилле не заезжал на квартиру к Фурсту, а при встречах толстый добродушный майор всегда почтительно суетился возле своего друга. И не мудрено — гауптштурмфюрер был, по слухам, доверенным лицом самого Гиммлера.
Приезд этого блестящего офицера каждый раз совпадал с необычайным оживлением на аэродроме. Начиналась суматоха, проводились короткие секретные совещания командования. Спешили к своим самолетам «крестоносцы». И вскоре в небо взмывала эскадрилья тяжелых бомбардировщиков, ложась курсом на Севастополь.
Однажды, вернувшись из магазина, Ганс застал всегда равнодушного Колесова явно расстроенным. Силач складывал в сумку куски хлеба и сахара, оставшиеся от обеда.
— Мальчик болен, — коротко сказал он денщику. — Отнесу ему поесть. Может, дашь банку консервов?
Ганс знал, что юный помощник Колесова живет здесь же, в поселке, на квартире у крестьянина Звонарева (майор Фурст не разрешил Колесову взять мальчика к себе). Ганс сначала не очень благоволил к телохранителю майора, но Колесов не раз угощал Ганса, большого любителя шнапса, чудесным русским самогоном, и денщик с ним примирился.
— Дай консервы, а я принесу… — Силач выразительно щелкнул себя под подбородком.
Денщик оттаял. Он дал Колесову не одну, а две банки тушонки и в придачу буханку мягкого пшеничного хлеба. Пообещав через час вернуться, Колесов торопливо зашагал к дому, где лежал больной мальчик.
В маленькой, жарко натопленной комнате Звонарева Колесов и хозяин, сутулый с проседью человек, сидя за столом, разговаривали вполголоса. На столе стояла непочатая бутыль самогона, было разложено немудреное угощение. Рядом на стареньком диване полулежал Вася.
— Значит, ты уверен, что связь агент поддерживает через Дилле? — спрашивал Звонарев.
— В этом не может быть никаких сомнений. Каждый приезд Дилле на аэродром совпадает с вылетом «крестоносцев» на Севастополь.
— Тогда можно обезвредить офицера.
— А что это даст? — нетерпеливо возразил Колесов. — На его место пришлют другого. Только зря насторожим гестапо. А нам надо обезвредить агента.
— Что же ты предлагаешь?
Колесов еще понизил голос:
— Мой план таков: взять Дилле живым и получить у него все нужные сведения. Иначе нельзя, Алексей!
— Что ты такое говоришь! — Звонарев вскочил. — Да понимаешь ли ты, с какими трудностями это связано?! С каким риском! Ребятам и так пришлось переменить жительство, явки, после того как достали тебе реквизит, афиши, организовали спасение этого Фурста.
— А Федя как? Здоров? — поспешно спросил Колесов.
Звонарев улыбнулся:
— Ничего, заживает нога. С твоей силищей драться поосторожней надо. Уж больно ты горячо тогда заступился за майора.
— Поосторожней — не поверили бы! — смущенно буркнул силач.
Собеседник успокаивающе прикоснулся к его руке:
— Знаем, Рындин! Никто тебя и не винит. А вот похитить Дилле, боюсь, не удастся.
— Удастся, — ответил Рындин. — У меня есть верный план. Мне только нужно сюда в помощь двух моряков из нашего отряда — Демина и Балашова. Я заготовил донесение в отряд. — Он решительно повернулся к мальчику — Собирайся, Вася. Как стемнеет, уйдешь в горы.
«Больной» радостно кивнул.
— Помни, чему тебя комиссар учил, — продолжал Рындин. — Выдержка и осторожность — главное. Судьба многих жизней в твоих руках. — Он протянул Васе буханку: — Донесение в хлебе. Передашь в руки командиру отряда…
Ганс встретил вернувшегося Колесова раздраженно:
— Пропадаешь у мальчишки! А хозяин с аэродрома звонил. Приедут вместе с Дилле. Помогай угощение готовить. Шнелль!
Тут Ганс увидел бутылку, принесенную телохранителем, и к нему сразу вернулось хорошее настроение.
— О, русский шнапс, — восхитился он. — Зер гут!
Ганс опрокинул стакан, доверительно сказав Колесову:
— Больше нельзя! Важный гость будет.
Силач улыбнулся, он хорошо знал Ганса.
Когда за окнами зашумела машина, раскрасневшийся Ганс заканчивал художественную отделку приготовленных закусок.
— Учись, Иван… — бормотал он, раскладывая по тарелочкам ломтики колбасы и сыра. — Господин майор любит, чтобы красиво…
Ганс икнул и, вероятно, по ошибке, положил в рот изрядный кусок колбасы. Его заплывшие жиром глазки блестели. Русский шнапс давал себя чувствовать.
В этот вечер майор был доволен. Старый приятель, наконец, согласился поужинать у него. Ганс, уставив стол закусками и снабдив ими не покидавшего машины шофера, скоро изнемог. Умильно поглядывая на остатки шнапса в бутылке, он отправился в свою каморку.
А в кабинете велась неторопливая беседа, подогреваемая обильными возлияниями.
— До каких же пор мы будем возиться с этим проклятым городом? — вопрошал майор Фурст, ожесточенно комкая горящую папиросу. — До каких пор, Эрнст, я буду сидеть в этой дыре?
— Да. Здесь не Париж, — согласился Дилле, обводя равнодушным взглядом стены. — Но имей терпение, Отто. Ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку.
Он налил себе коньяку. На бледном лице его выступили пятна.
— Мы все теперь учимся терпеть… — бормотал насмешливо Дилле, рассматривая коньяк на свет. — Все! Начиная с фон Манштейна. Кстати, ты знаешь, к нам в штаб приехал гаулейтер Тифлиса?
Глаза майора округлились от любопытства.
— Как это — Тифлиса? Мы же Тифлиса не взяли…
— Конечно, не взяли! Гаулейтера прислали к нам как живой укор фельдмаршалу фон Манштейну, который засел под Севастополем, вместо того чтобы уже быть на Кавказе…
Дилле выпил коньяк и стукнул кулаком так, что зазвенела посуда. Он тоже начал хмелеть.
— Ты прав — проклятый город! Но все это скоро кончится. Мы сотрем его в порошок и уже начали это делать весьма успешно. Скоро к нам подбросят еще один воздушный полк. Готовь аэродром к встрече. От этого зависит твоя карьера, Отто! «Крестоносцы» работают отлично. Фотограф с набережной хорошо делает свое дело. Эффективность бомбежек великолепная!..
— Фотограф с набережной?.. — пробормотал совершенно осовевший Фурст.
Дилле вздрогнул.
— Какой фотограф? Что ты бредишь? — грубо крикнул он Фурсту.
Совсем трезвыми глазами разведчик обвел комнату и вдруг заметил неплотно прикрытую дверь. Неслышно ступая по ковру, Дилле подошел к двери и толкнул ее.
За дверью стоял Колесов с тряпкой в руках. Увидев офицера, он согнулся в почтительном поклоне и продолжал равнодушно протирать висевшее в простенке зеркало.
Но эсэсовец понял все.
— Что ты здесь делаешь? Ком хир! — крикнул он и выхватил из кобуры револьвер.
Дальнейшее произошло молниеносно. Страшный удар свалил офицера с ног. Не дав опомниться, Колесов выхватил у него из рук револьвер и выстрелил в лицо. Остекленевшими от ужаса глазами смотрел майор Фурст на непонятные действия своего телохранителя, на неподвижного Дилле.
Колесов исчез за дверью. Снаружи щелкнула щеколда. За окнами взревел мотором и стих, удаляясь, «Оппель».
К утру вместе с Васей, с которым они сошлись на подступах к Абдуге, Колесов-Рындин пришел в отряд. Здесь разведчиков ждала плохая весть: отказала рация. Уже больше суток возился, стараясь ее исправить, радист, но ничего поделать не мог.
Сведения о вражеском агенте, принесенные Рындиным, следовало как можно скорее передать севастопольскому командованию.
— Придется послать людей, — решил командир. — Пойдут Балашов и Рублевский…
— И они пошли? — спросил Юра, оглянувшись на ребят, которые слушали повествование Рындина, боясь пошевелиться.
— В ту же ночь. Передачу таких сведений задерживать было нельзя.
— А куда вы дели машину? — У Жени горели глаза от любопытства.
— Машину я спустил под обрыв перед подъемом в горы. Попав в лес, я уже не боялся погони.
— А Вася? — быстро спросила Наташа. — Он и потом был в отряде?
Рындин помолчал.
— С Васей мы расстались вскоре после гибели комиссара. Хлопчик решил вернуться к себе в село и попал в руки гитлеровцев. Да вы не волнуйтесь, — поспешно прибавил Семен Трифонович, — сбежал от них Вася. Уже после войны я узнал, что стал он трактористом, потом комбайнером. Уехал работать на целину. Не такой он парень, чтобы пропасть!
Ребята затормошили Рындина. Им хотелось знать все подробности о друзьях-разведчиках, о том, что было с Балашовым, когда тот вернулся из Севастополя…
Особенный восторг вызвало сообщение Рындина, что с Балашовым их связывает и поныне тесная дружба, что после Севастополя они вместе ходили в разведку. Теперь-то наверняка они узнают адрес Балашова!
— Вы об этой разведке тоже расскажите! — умоляла Наташа.
— Потом когда-нибудь, — смеялся Рындин. — Мы еще встретимся. А сейчас за мной машина пришла. Слышите — гудит?
За окном действительно настойчиво сигналил грузовик. Рындин поспешно собирался, на ходу отвечая осаждавшим его ребятам. Он сказал, что переписывается с Михаилом Григорьевичем Балашовым, который работает старшим помощником капитана на грузовом теплоходе «Орион». Теплоход этот часто ходит в заграничные рейсы, бывает и на Южном берегу. Живет Балашов в Одессе.
Ребята шумной стайкой провожали бригадира. Он уже готовился сесть в машину, когда Юра взволнованно крикнул:
— Адрес, адрес вы нам забыли дать, Семен Трифонович! Куда писать Балашову?
Рындин поспешно вернулся, достал из ящика стола конверт, на котором был адрес Балашова, и отдал его ребятам.
Слабый огонек мерцал на борту «Чайки». Вспыхнет, погаснет. Снова вспыхнет. Внизу глухо шумело море.
Четверо ребят крались по скалам к разбитой шхуне. Вечер был облачным, темным. Чтобы не свалиться, приходилось рассчитывать каждый шаг.
— Скажи, почему командор поднял нас по тревоге? — допытывался Марк. — Лезь вот теперь в темноте!
— Тсс! Ничего я не знаю, — ответил Женя. — Прибавь ходу, командор ждет. Видишь?
Он указал на мигавший огонек. Наташа первая спрыгнула на песок возле шхуны и поднялась по спущенной с борта доске. За ней молча следовали остальные.
На шхуне пятеро друзей бывали теперь чуть ли не каждый день. В этом пустынном уголке, где никто им не мешал, было удобно обсуждать все дела. Однако так поздно Юра еще ни разу не вызывал ребят. Верно, случилось что-нибудь важное…
На борту Юры не было, командор ждал их в трюме. Ребята направились к люку. Тотчас они услышали голос:
— Кто идет? Пароль?
— Партизан, — тихо ответили ребята.
— Отзыв чайка. Входите!
В трюме, как обычно, мерцал огарок свечи. Все заняли свои места на опрокинутых ящиках. Самый большой, покрытый пестрой материей, предназначался для командора. Лица собравшихся выражали нетерпеливое любопытство, но никто не решался первым нарушить молчание.
Юра выждал паузу и торжественно провозгласил:
— Есть новость — телеграмма от Балашова. «Орион» будет здесь завтра, следуя рейсом на Батуми. Вот!
Он достал телеграмму. Ребята бережно передавали ее из рук в руки, по нескольку раз перечитывая текст.
— Вызвал я вас сюда, чтобы решить, как мы будем встречать «Орион», — продолжал Юра.
— Так чего же решать? — с недоумением сказал Митя. — Поедем завтра в порт, и всё.
Юра иронически прищурился:
— В порт мы не поедем, Митяй. Мы встретим «Орион» в море. — Наслаждаясь удивлением ребят, он обвел их глазами: — Да, в море… Марк, у тебя готов мотор?
— В основном готов. Я его уже гонял на холостом ходу.
— Так слушайте мое предложение… — Юра таинственно понизил голос.
Началось подробное обсуждение завтрашнего выхода в море. Командор уже успел договориться с Васей Кузьминым, что двигатель будет установлен на его лодке. Васю соблазняла морская прогулка на «моторке», и он с радостью дал согласие. Надо было лишь подумать, как избавиться от Васи во время беседы с Балашовым.
Тут нашлась Наташа:
— Пусть сторожит лодку. Не бросать же ее на произвол судьбы.
«Орион» решили встретить в нескольких километрах от берега и сопровождать его в порт. Старпом Балашов, конечно, заметит отважную команду на шлюпке. Может, еще в пути пригласит всех на теплоход.
— Вот было бы здорово! — Женя отбарабанил на ящике замысловатую трель.
Все были в восторге от предложения командора. Огарок свечи, потрескивая, догорал, а заговорщики все еще горячо шептались. Старая шхуна слегка поскрипывала под напором ветра, будто тоже участвовала в обсуждении предстоящего плавания.
Утро выдалось чудесное. Ветер совсем утих. Волны лениво плескались о прибрежные камни.
Мальчики пошли к Марку и задержались — очевидно, тащить мотор было не так уж легко. Наташа и Вася ждали на берегу.
Вася Кузьмин, сидя на сложенных веслах, от нечего делать, строил крепость из влажного песка, а девочка не сводила глаз с бесконечного морского простора. Но вот захрустел гравий. Из-за прибрежных камней показались мальчики. Они пыхтя несли положенный на доски мотор.
Тяжелый груз с трудом втащили в лодку, и Марк с помощью остальных ребят стал укреплять мотор на корме. Все работали с увлечением, толкаясь и смеясь.
— Вот это жизнь! — выкрикивал Женя. — Да здравствует морское путешествие на собственном быстроходном корабле!
— Хорошая лодка! — говорил Вася Кузьмин. Ему очень хотелось, чтобы похвалили лодку, а заодно, больше обращали внимания на ее хозяина. — Прошлым летом у отца тоже был подвесной мотор, так она ходила, как сторожевой катер. Честное пионерское!
— Моторка будет что надо! — Женя одобрительно похлопал ладонью по корме лодки. — Мы ее назовем «ТНГФ». — И тут же пояснил ребятам: — «Техника на грани фантастики»!
Наташе казалось, что мальчики бесконечно долго возятся с подвеской мотора.
Но вот приблизилась решающая минута. Лодку столкнули в воду. Она тихо покачивалась возле берега. Юра, капитан, занял место у руля. Остальные члены команды, стоя по колени в воде, держали лодку за борта.
Мотор конструкции Марка запускался не совсем обычным способом: заводной диск надо было проворачивать веревкой. Марк обмотал диск концом веревки и выжидающе посмотрел на Юру. Тот кивнул. Марк с силой потянул веревку, и — чудо! — мотор, неуверенно фыркнув раз-другой, бойко затарахтел, разбрызгивая масло и бензин.
— Мальчики, ура! — кричала Наташа. — Поехали!..
— Во-первых, на корабле не ездят, а ходят, — сурово оборвал ее Юра, — а во-вторых, не мешай!.. — Он взялся за руль и подал команду: — Всем в лодку! По местам стоять, со швартов сниматься!
Мальчики и с ними ничуть не обидевшаяся Наташа с радостными воплями полезли в лодку.
— Малый вперед! — обернувшись к Марку, крикнул Юра.
Марк включил сцепление, и лодка двинулась. Медленно, но уверенно шла она вперед. Когда мореплаватели отдалились от берега, поднявшееся из-за горы солнце брызнуло золотом на морскую ширь, точно приветствуя их.
Сначала Юра повел лодку вдоль берега. В этом был тонкий расчет. Держать курс сразу в открытое море не следовало, чтобы не привлекать внимания родителей, которые могли наблюдать из поселка. Вон за тем мысом поселок уже не будет виден, и тогда…
Капитан осмотрел команду. На всех лицах был написан беспредельный восторг. Даже Вася Кузьмин улыбался во весь рот, прислушиваясь к ровной работе мотора. Лодку чуть-чуть покачивало. Соленые брызги летели из-под приподнятого носа, бесстрашно резавшего морскую гладь.
— Ой, ребята, дельфины! — крикнула Наташа.
И верно: совсем недалеко, сверкая на солнце гладкими мокрыми спинами, выскакивали из воды дельфины. Шлюпка с ребятами, видимо, заинтересовала их. Играя, дельфины всё ближе подплывали к ней.
— Точно кого-то высматривают, — смеялась Наташа.
— Уж не тебя ли? — обернулся Женя к Васе Кузьмину. — Им ведь по вкусу беленькие да пухленькие.
Вася покосился на насмешника, но смолчал.
Лодка шла неторопливо, но отважным путешественникам казалось, что она летит быстрее ветра. Их не смущали ни бензиновая копоть, ни неудобства «моторки», ни то, что одна из скамеек еле держалась в пазах.
Все дальше отходил знакомый берег. Наташа увидела на горе свой домик с красными ставнями. Промелькнул орех, у которого состязались Толей и Юра. Началась зеленая полоса приморского бульвара. А там и мыс.
Капитан взял курс в открытое море. Поселок исчез из виду. Открылась широкая панорама гор. С их склонов спускались зеленые массивы виноградников. Ближе к морю белели домики, они выглядели среди яркой зелени такими уютными и приветливыми…
Юра распределил обязанности команды.
Марк, конечно, судовой механик. Наташа, поскольку у нее с собой отцовский бинокль, — впередсмотрящий. Женя, штурман, все время важно поглядывал на компас. Назначенный боцманом, Митя имел весьма смутное представление о том, что ему в этой должности делать, но благоразумно помалкивал.
Только Вася, несмотря на его жалобные протесты, неумолимо обозначался словами — «остальная команда».
Поднимался ветер, море начало волноваться. Лодка теперь шла в направлении порта, держась довольно далеко от берега.
Вася Кузьмин присмирел и молча посматривал то на острые зубцы горных гряд, близко подступавших к берегу, то на зеленую пенистую волну за кормой. Лицо его побледнело.
— Мутит что-то, — пожаловался он Мите. — Ох и достанется мне от отца!
— Выкупайся! — посоветовал неунывающий Женя. — Сразу легко станет.
Вася посмотрел на него укоризненными глазами:
— На такой-то глубине?
Впрочем, и самому Жене становилось что-то не по себе.
— На горизонте справа корабль, — доложила Наташа.
— Держать к кораблю, курсом зюйд-зюйд-вест! — скомандовал сам себе Юра.
— Есть держать курсом зюйд-зюйд-вест! — на всякий случай откликнулся Женя и тут же спросил: — А на компасе как этот зюйд-зюйд-вест найти?
— Не компас, а компас, — сурово поправил Юра. — Не забывай, что мы моряки.
Встречный корабль оказался пассажирским теплоходом. Ребята приветственно помахали белому красавцу.
А лодка тем временем шла вперед, в открытое море. Ее качало все сильнее. Ребята утихли. Юра внимательно посмотрел вокруг, и у него сжалось сердце.
На солнце наплыла туча и закрыла его. Как быстро все изменилось! Волны больше не казались зелеными, они были мутно-серыми, с белыми гребнями. Лодка выглядела совсем крохотной и беззащитной среди вздымавшихся валов.
Наташа крикнула что-то, но из-за шума ударившей в лодку волны ее не было слышно. Посеревший от страха, Вася Кузьмин перелез через среднюю скамейку и, нагнувшись к Юре, срывающимся голосом прокричал:
— Чего смотришь? Поворачивай назад! Перевернемся!
Юра понимал, что положение более чем серьезно и ребята не на шутку напуганы, но грубый окрик Васи вызвал вспышку и у него.
— Отправляйся на место! Без тебя знаем, что делать!
Неожиданно подал голос и Женя.
— Поворачивай к берегу! — кричал он.
Сейчас было уже не до споров. Крепко держа руль обеими руками, Юра направил лодку наперерез волнам. Разбиваясь о носовую ее часть, вода заливала борта. Вскоре все сидели по колени в воде.
— Откачивайте воду! — крикнул капитан. Но все уже и без команды кинулись кто кепкой, кто пригоршнями вычерпывать воду.
Когда лодка взлетала на гребень волны, ее корма обнажалась; винт, работая вхолостую, в эти моменты так сотрясал мотор, что казалось, он сейчас вылетит из скоб, которыми был прикреплен к корме.
Марк, пригнувшись к Юре, сказал:
— Мотор перегрелся, Юрча! Может отказать.
Юра кивнул. Он знал — нужно сделать разворот, но сделать надо это умеючи, иначе удар волны в борт перевернет лодку. Выждав, когда очередная волна сбросила лодку с гребня, капитан резко переложил руль влево. В этот момент мотор вдруг заскрежетал и умолк. Сразу стало очень тихо. Юра оглянулся на Марка.
Тот побледнел:
— Всё! Поршень полетел!
Растерянные ребята вдруг увидели, что издалека на них идет, все нарастая, огромная волна. Лодка стояла к ней бортом.
Первым опомнился Юра.
— Весла! Скорей берите весла! — закричал он.
Но весел в лодке не оказалось. В суматохе отплытия они были забыты на берегу.
Чувство громадной вины перед товарищами охватило Юру. Мокрые, сжавшись в комок, ребята вцепились в борта и с ужасом смотрели на приближавшуюся грозную волну с пенными бурунами на гребне. Сейчас вся эта масса воды обрушится на них и захлестнет!
Что-то больно толкнуло Юру в бок. Прижавшись к нему, Марк машинально стиснул в руках большой гаечный ключ. Юра выхватил ключ у Марка и бросился к средней, неплотно державшейся скамье. Столкнув Васю и Женю, он начал, орудуя ключом, срывать ее. Митя бросился ему помогать.
Вдвоем они оторвали доску от стоек и, прижав к уключине, заработали ею точно веслом. Лодка повернулась — и как раз вовремя. Волна подняла ее и сейчас же сбросила вниз. Марк сменил Юру и греб вместе с Митей.
Юра начал выламывать вторую скамейку, поручив руль Наташе.
Но тут на него яростно накинулся Вася Кузьмин.
— Не дам ломать лодку, не дам! Отец заругает! — захлебываясь, кричал он.
— Очумел, что ли? — Женя схватил Васю за шиворот. — Лодку потом починим. А если перевернемся, на что тогда и лодка твоя?
Вася утих и только всхлипывал, скорчившись на дне шлюпки. Никто не обращал на него внимания.
Теперь в руках гребцов оказались два самодельных весла. Лучшие гребцы, Митя Сорокин и Женя Андрющенко, помогали Юре держать судно наперерез волнам, но берег был еще далеко и лодку по-прежнему захлестывали волны.
Грести было тяжело. Доски были короткие, неуклюжие, они рвались из рук, приходилось грести стоя на коленях. И все же берег медленно приближался. К счастью ребят, течение помогало им.
Наташа и Марк скоро сменили усталых гребцов. Обе пары несколько раз чередовались на веслах, пока волнение не стало заметно стихать. Ближе к берегу море было спокойнее. И вот уже киль лодки заскрежетал по усыпанному мелкими камешками дну. Берег! Наконец-то!
С трудом вытащили ребята злополучную «моторку» на сушу и растянулись на песке. Ноги их не держали.
— Н-да, покатались! — подвел итог Женя, рассматривая стертые до крови ладони.
Марк, немного отдышавшись, стал тщательно осматривать мотор. Видно, результаты были плачевны — лицо механика все больше хмурилось.
Юра огляделся. От места, где они причалили, до порта оставалось километра три. Юра не раз ходил этой дорогой и знал — за ближайшим поворотом будут видны городские дома, далеко выступающий в море мол, стоящие возле него суда.
— Пойдешь с нами в город? — спросил он Васю.
Мальчик вскочил как ужаленный.
— Нет уж, с вами я больше не ходок! Лодку поломали, сами чуть не утонули. Ох, достанется мне от отца! — закончил привычным присловием Вася.
Юра промолчал. Отвечать было нечего. Виноват, конечно, он, командор, которому во всем доверились товарищи. Никогда не забыть этого урока…
— Куда же ты с лодкой денешься, Вася? — обернулся к приятелю Женя. — Обожди тогда здесь. Вернемся из города и вместе пойдем к отцу. Мы ему скажем, как было дело. И лодку исправим — не беспокойся.
— Не буду я на берегу ждать! — Вася сердито отмахнулся. — Тут, неподалеку, дядя Коля живет. Отец с ним рыбалить часто ходит. Он и весла даст, и домой меня проводит. А с вами я не хочу!
Пока Вася ходил к знакомому рыбаку, ребята выкупались, высушили на солнце одежду и собрались в путь. К ним постепенно возвращалось хорошее настроение.
День снова стал ясным, погожим. Море совсем успокоилось и с мягким плеском набегало на берег.
Друзья вышли на тропу, проложенную на взгорье возле городского шоссе. Наташа нашла в камнях красивую раковину и, лукаво улыбнувшись, протянула ее Юре:
— Командору — медаль за спасение погибающих.
— Лучше бы ты нас колючками украсила, — отозвался Марк. — Вот это было бы по заслугам!
Все расхохотались.
Взобравшись на холмик, Наташа поднесла к глазам бинокль и воскликнула:
— Судно на горизонте! Уж не «Орион» ли?
Подходившее судно было не похоже на хорошо известные ребятам курортные теплоходы. Корпус, оснастка — все было иным.
Посмотрев по очереди в бинокль, путешественники решили — это «Орион».
— Ох и кроет, ребята, не хуже пассажирского! — восхищался Митя.
Друзья ускорили шаг.
Грузовой теплоход «Орион» слегка покачивало. За кормой расстилалась зеленоватая, чуть взъерошенная белыми гребешками ширь.
Стоя на мостике, старший помощник капитана вглядывался в какую-то ему одному видную точку. В белом кипении согнанных ветром облаков он угадывал знакомые очертания горной гряды.
Вон, за тем перевалом — нет, пожалуй, немного правей, — они пробились в партизанский отряд. Пятнадцать матросов и с ними круглолицый паренек — Михаил Балашов, одессит, как лихо доложил он тогда комиссару.
Жаль, что комиссар не может увидеть его теперь, когда он стал настоящим моряком.
Старпом вынул из внутреннего кармана плаща письмо и еще раз внимательно его прочел.
«Нам очень-очень нужно повидать вас и поговорить о партизанском отряде, в котором вы воевали, товарищ Балашов. Это нужно для важного дела. Будем ждать в Ялте. Сообщите, когда зайдете в порт. Адрес дал нам бывший партизан С.Т. Рындин. Он и все мы шлем вам привет. Ваш „Орион“ мы найдем сами».
Письмо было тщательно выписано детским старательным почерком.
— Эти найдут, хоть в Антарктике спрячься! — Балашов засмеялся.
Поднимавшийся на мостик капитан с некоторым удивлением покосился на старпома:
— Радуетесь, что подходим, Михаил Григорьевич? Встречает кто-нибудь?
— Как же! — ответил Балашов. — Пятеро друзей.
— Ого! Приятная встреча!
И капитан прошел дальше.
В порту ребята сразу разглядели грузовое судно. На борту виднелась надпись: «Орион».
Теплоход уже стоял под разгрузкой. Подъемный кран, управляемый механиком, точно гигантская рука, ухватисто доставал из раскрытых трюмов бочонки и запаянные банки и переносил их на берег.
— Оливковое масло, — определил Юра. — Наверное, из Италии…
Ребята вышли на мол и направились к теплоходу. У трапа дежурил загорелый матрос.
— Что вам здесь надо, ребята? — нетерпеливо спросил он.
Женя, умильно моргая, попросил:
— Нам бы товарища Балашова, дяденька.
— Племяннички нашлись! А зачем вам старпом? Он сейчас занят. Не видите — разгрузка идет?
— У нас к нему дело, — расхрабрился Марк. — Он ждет нас.
— Ждет? — недоверчиво переспросил матрос и вдруг отскочил в сторону, пропуская седого моряка в белом кителе. — А ну, уходите отсюда, не мешайте!
Но Наташа, разглядев знаки различия на морской форме, уже шагнула к моряку:
— Товарищ капитан, разрешите пройти к старпому Балашову!
Капитан удивленно оглядел тоненькую девочку с каштановыми косичками и прямым, смелым взглядом.
— А зачем вам мой помощник?
— Мы к нему по делу, — ответил Юра. — Он дал телеграмму, чтобы встречали.
Под усами капитана мелькнула улыбка.
— А-а, пятеро друзей!.. Вахтенный, — приказал он, — вызвать старпома!
Когда капитан ушел, Женя Андрющенко смерил победоносным взглядом удивленного матроса и независимо отвернулся.
Вскоре их окликнул чей-то веселый голос:
— Ребята, вы ко мне? — Через поручни перегнулся сероглазый круглолицый моряк: — Сейчас не могу принять — занят: разгрузка идет. Ровно через два часа жду вас к себе в каюту.
Он махнул рукой и скрылся.
Ребята вернулись на набережную. Два часа казались очень долгим сроком. Медленно шли они по городскому парку. Наконец остановились возле павильона с вывеской «Мороженое», особенно соблазнительной в этот жаркий день.
Пока Наташа заказывала мороженое, Юра оглянулся. Так и есть — Женя Андрющенко успел исчезнуть. Ребята уселись за столик и только принялись за еду, как раздался громкий вопль. Все в павильоне тревожно оглянулись.
Через дорогу, размахивая газетой, мчался Женя.
— Сумасшедший! — Наташа еле удержала тарелочку с мороженым, которую чуть не смахнул взволнованный мальчик. — Что с тобой случилось?
— Вот что я нашел — глядите! Я хотел узнать, кто победил в последнем матче — «Динамо» или «Спартак». Они вничью сыграли. А вот что рядом напечатано… — Женя торжествующе тыкал пальцем в развернутый лист газеты.
— И что же? — недоумевал Юра. — Почему надо орать на всю набережную?
— Да ты прочти, прочти! — не унимался Женя.
В небольшой корреспонденции из Казахстана сообщалось о лучших бригадах, работавших на уборке урожая. Среди отличившихся комбайнеров упоминался В. Веретенкин.
— Так ведь это же наш Вася, партизан! — Горячий румянец горел на щеках Жени. — Помните, Семен Трифонович нам говорил, что Вася теперь живет в Казахстане, что он комбайнер!
Мороженое было забыто. Ребята выхватывали друг у друга газету.
— Давайте напишем Васе, что мы ищем сумку комиссара! — предложила Наташа. — Ведь теперь мы знаем его адрес…
— Идея! — загорелся Женя. — Вася поможет — я уверен! Мальчишки всегда всё знают.
— Какой же он мальчишка! — засмеялся Юра. — Через столько-то лет… — И, став серьезным, добавил: — А предложение хорошее. Не будем откладывать. Давайте сейчас и напишем, благо время есть.
Тут же за столиком ребята принялись сочинять письмо. Марк вырвал из записной книжки листок и, вооружившись авторучкой, стал писать.
Когда письмо было готово, все под ним подписались и побежали сдавать на почту. Отправив письмо, Юра взглянул на часы и ахнул: до срока, назначенного Балашовым, осталось три минуты. Крича и толкаясь, ребята бегом кинулись в порт. Стремглав взлетели они по трапу (вахтенный с изумлением посторонился) и чуть не сбили с ног вышедшего навстречу Балашова.
Сконфуженный Юра, задыхаясь, остановился.
— Явились по вашему приказанию, — доложил он заранее приготовленной фразой.
— Вижу! — хохотал Балашов, растопырив руки, чтобы удержать Женю и Митю, которые в азарте налетели на него. — Ну, будем знакомы! Пошли в каюту, ребята!
В каюте над койкой тянулись полки с книгами. Книги были крепко принайтовлены на случай качки специальными зажимами, вроде тех, какие бывают на иллюминаторах. Марк сразу разглядел, что больше всего тут было книг о путешествиях и трудов по навигации. На небольшом письменном столе друзья увидели фотографию в рамке.
— Смотрите, ребята, Петр Сергеевич! — крикнул Юра.
Действительно, на фотографии вместе с моряками был снят худощавый серьезный парень в полушубке и ушанке. Он выглядел гораздо моложе Запольского, но сходство было несомненным.
— А меня не узнаете? — спросил Балашов. — Впрочем, в убеленном сединами старце, конечно, ничего не осталось от прежнего красавца юноши?
— Нет, осталось! — засмеялась Наташа. — Я вас сразу узнала. Третий справа мальчик — это вы!
— Мальчик? Да мне тогда кончался второй десяток!
— А это что? — вдруг, воскликнула Наташа, увидев открытый альбом.
На страницах его были наклеены красочные этикетки от спичечных коробок. Каких только картинок тут не было — морские пейзажи, горы, девушки под зонтиками, индейцы в вигвамах…
— Не узнали? Спички! Да, да, те самые спички, которыми вы пользуетесь каждый день.
— Таких красивых картинок мы еще не видели, честное пионерское! — От восхищения Женя Андрющенко даже языком прищелкнул. — Где вы их достали, Михаил Григорьевич?
— А я, ребята, почти всегда в плавании, вот и собираю спичечные коробки разных стран и народов. И давненько собираю.
— Вы — коллекционер? — почтительно спросил Марк.
— По-ученому собирателей спичечных этикеток зовут филоменистами.
— О филателистах, собирателях почтовых марок, я слышал. А все-таки почему спичечные коробки? Вы их за красоту полюбили?
— Почему? Началось это просто. Зайдешь в какой-нибудь порт, закурить нужно, вот и покупаешь коробочку. А потом привлекли меня этикетки на коробках — разнообразные, красочные. Стал собирать этикетки — русские и зарубежные. Заинтересовала меня их история. А история спичек прелюбопытная.
— История? А мне, по правде сказать, казалось, что спички всегда были. — Юра был смущен.
— Да нет, не всегда. — Балашов оживился. — Первые спички появились не так уж давно, в 1816 году, в Париже, а в России — в год смерти Пушкина, в 1837 году. Продавали их поштучно или десятками. И без коробок. Коробок тогда не было.
— А картинки, наверное, появились еще позднее?
— Конечно. Зато теперь этикетки рисуют художники. Видите, какие чудесные краски на индийских и китайских пейзажах?
— А это что? — воскликнул Марк. — Море и горы. Как похоже на крымский берег.
— Это итальянский приморский город Сорренто. А вот наши советские этикетки.
Ребята увидели на картинках летящие самолеты.
— Смотрите, поход ледокола «Красин», перелет Москва — Северный полюс — Америка, этикетки времен Великой Отечественной войны. А это совсем недавние — 800 лет существования Москвы, фестивальные…
Ребята с увлечением рассматривали картинки. Вдруг Женя вскрикнул:
— Ой! Это же Том Сойер и Гек Финн! Смотрите, Гек перекинул через плечо дохлую кошку!
— Узнали своих любимцев? Правда, они здесь как живые? На этой этикетке в связи с юбилеем писателя Марка Твена американцы изобразили памятник Тому Сойеру и Гекльберри Финну.
— Как — памятник? — воскликнула Наташа. — Их же не было!
— Не было? — Балашов хитро прищурился. — А как же вы их узнали?
— Ну, кто не читал книгу о Томе Сойере! — ответил Марк.
— Вот именно. Ребята всего мира читали эту книгу и знают ее героев. Памятник им поставлен в городке Ганнибале на реке Миссисипи, где автор приключений Тома и Гека провел свое детство. Там, на Кардиффском холме, стоят отчаянно смелые мальчишки в рваных штанах. Они готовятся к очередному похождению.
— А вы их видели?
— Нет. А вот другие памятники литературным героям случалось видеть.
Балашов показал ребятам коробку, на которой была изображена бронзовая девушка с рыбьим хвостом. Сидела она на скале и смотрела в голубую даль моря.
— Русалочка Андерсена! — захлопала в ладоши Наташа.
— Видишь, как легко ты ее узнала. Сидит эта русалочка в Копенгагенском порту, где мне довелось не раз бывать.
— А еще кому из литературных героев поставлены памятники?
— В Мадриде есть памятник Дон Кихоту и Санчо Пансо. В Италии, в селении Коллоди, — деревянному мальчику Пиноккио. У нас он известен как Буратино по книге Алексея Толстого «Золотой ключик». Читали, конечно?
— Сколько вы знаете, сколько повидали! — с восхищением проговорила Наташа.
Женя вдруг предложил Балашову:
— Давайте меняться, Михаил Григорьевич! У меня знаете сколько марок собрано! Со всех писем сдираю. Даю три марки за любую вашу коробочку. Идет?
Командор возмущенно посмотрел на приятеля.
Балашов, откинув голову, громко захохотал.
— Нет, брат, не идет! Ведь неизвестно, какие марки ты с писем сдираешь. Зачем же кота в мешке покупать? Ну-ну, шучу! — дернул он за вихор огорченного Женю. — Так и быть, возьмите каждый на память по коробочке. А сейчас я еще кое-чем вас обрадую. Подождите!
Балашов вышел из каюты, и ребята сразу накинулись на Женю.
— Попрошайка ты! — кипятился Митя.
— Как тебе не стыдно! — поддержала его Наташа.
Марк укоризненно качал головой, а Юра демонстративно отвернулся.
Женя опустил голову. Губы его дрогнули. Наташе вдруг стало его жаль.
— Ладно, не огорчайся, — шепнула она. — Михаил Григорьевич ведь понял, что ты не жадный — просто интересуешься. А я тебе и свою коробочку отдам.
Скрипнула дверь — вошел Балашов.
— Ну-ка, угощу я вас итальянскими дарами. Они нравятся всем ребятам. Прошу!
Старпом поставил на столик тарелку с золотистыми мессинскими апельсинами. Ребята сначала отнекивались, а потом с аппетитом принялись уничтожать их. Очищая апельсин, Женя о чем-то горячо шептал на ухо Юре.
— Самое время, — расслышал Балашов. — Ведь Рындин еще когда соберется…
— Вы что шепчетесь, заговорщики? — Балашов подмигнул. — Рындина поминаете? Слух-то у меня морской…
Юра, покраснев, поспешил разъяснить:
— Вы ведь с Рындиным в разведку ходили, Михаил Григорьевич. Он нам про артиста цирка рассказывал, а что было с вами в Севастополе и после, когда вы вернулись, не успел рассказать. Обещал и не успел. А нам интересно! Может, вы…
— Вот вы чего хотите, — усмехнулся Балашов. — Мы и вправду тогда на интересном задании с Семеном Трифоновичем побывали. Возглавлял нашу маленькую группу замечательный разведчик Кожухарь. Пожалуй, если бы не Кожухарь, «Шварцхорст» не замолчала бы еще долго…
— Какой «Шварцхорст»? Что за странное название? Расскажите, Михаил Григорьевич!
— «Шварцхорст» как раз связан с тем особым заданием, которое довелось выполнять мне с Рындиным. А странное название что значит?.. Смотрите!
Балашов достал с полки книгу и развернул ее. На титульном листе стояло:
ИТОГИ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ.
Сборник статей. Перевод с немецкого.
— Гитлеровский генерал Эрих Шнейдер в своей статье здесь пишет, что под Севастополь была доставлена сверхмощная артиллерийская установка. С громадного расстояния она стреляла по осажденному городу снарядами весом в пять тонн. Рассказав об этом, Шнейдер, однако, признает, что, несмотря на громадные затраты, орудие оказалось малоэффективным. А почему так случилось, кто был повинен в «малоэффективности» гигантской пушки, названной немцами «Шварцхорст», знают пока немногие.
Фронтовой вездеход, в котором Балашова везли в штаб обороны Севастополя, подпрыгивал по неровной дороге. Молодой партизан смотрел на разрушенный город, и сердце его сжималось острой болью. Повсюду были обгоревшие развалины. Мостовые усеяны битым кирпичом, щебнем, осколками стекла. Путь то и дело преграждают огромные воронки, следы вражеских бомб.
Вездеход дрогнул и остановился. Перед ним зияла яма — след попадания чудовищного по размерам снаряда. Она как бы пополам делила улицу. Впрочем, улицы здесь не было. Среди груд камней возвышались только ворота. На них уцелела эмалевая дощечка с надписью «Улица Нагорная, № 3». Сколько же мог весить причинивший такие разрушения снаряд?
— Пять тонн смерти, — будто отвечая мыслям Балашова, сказал его спутник, молодой лейтенант. — Это «Шварцхорст»!
Балашов не понял, о чем говорит лейтенант, но спрашивать не стал.
Он закрыл глаза. Сказывалось утомление после невероятно тяжелого трехдневного перехода. Вражеские заставы они с Рублевским миновали благополучно, но уже на самых подступах к городу попали на заминированное поле… Балашов зябко повел плечами, вспомнив трагическую гибель Рублевского. Сам он уцелел только чудом и глубокой ночью, почти падая от усталости, добрался до переднего края наших войск.
Лейтенант тронул своего спутника за руку:
— Приехали. Вот КП.
Глубокая штольня, высеченная в массиве скалы, была разбита на отсеки. Здесь расположился командный пункт штаба обороны Севастополя.
В кабинете горело электричество. У адмирала слезились под очками усталые глаза. Совещание с начальником разведки близилось к концу, когда вошел Балашов.
Увидев партизана, адмирал поднялся и шагнул ему навстречу.
— Молодец! — сказал адмирал. — Ценнейшие сведения принес. Мне уже доложили. Рассказывай теперь, как вам все удалось.
Услышав о телохранителе майора Фурста, адмирал расхохотался:
— Охранял, значит? Передай вашему силачу от меня особую благодарность. Сегодня утром мы уже задержали этого «фотографа», специалиста по связи с аэродромом… Продолжайте! — Приказ адмирала был теперь обращен к начальнику разведки.
— Авиация не смогла установить координаты орудия. Расстояние даже для звукометристов слишком велико, товарищ адмирал. Дешифровка их данных дает лишь приблизительный район. Это где-то возле Бахчисарая.
— Значит, близко к району вашего отряда, — повернулся адмирал к Балашову. — Речь идет об уникальной артиллерийской установке, которую гитлеровцы называют «Шварцхорст».
Балашов припомнил гигантскую яму на дороге, слова лейтенанта…
А адмирал продолжал:
— Необходимо обнаружить это орудие. Мне пришла в голову новая мысль. Ваш отряд поможет нам. Мы пошлем к вам опытного разведчика Кожухаря. Знаете такого?
Балашов кивнул.
— Он должен будет найти место, где установлено орудие. Дайте ему в помощь двух разведчиков отряда, хорошо знающих район. Товарищ начальник разведки!
— Слушаю.
— Когда партизан Балашов отдохнет, свяжите его с Кожухарем. Переброску обоих в отряд осуществите морским вариантом. Придайте рацию, иначе сведения будут залеживаться по ту сторону фронта. Выполняйте!
Адмирал пожал Балашову руку и, усталым жестом сняв очки, потер воспаленные глаза. Адмирал недосыпал уже много месяцев — с начала войны.
«Морской охотник» удачно избежал встречи с вражескими судами, блокировавшими Севастополь, и затерялся в открытом море.
К берегу подходили в полной тишине. Нигде ни огонька. Попрятались звезды. На месте, где полагалось быть луне, тускло просвечивало белесое пятно. За бортом катера глухо плескалась черная вода.
План был таков: примерно в полумиле от берега Кожухарь и Балашов на небольшой шлюпке покидают катер. Добравшись до берега, они топят шлюпку и уходят. «Охотник» ждет двадцать минут. Если высадка прошла удачно, Кожухарь не дает никаких сигналов.
Ветер был прижимной, и шлюпка, проваливаясь между волн, быстро приближалась к берегу. Греб Балашов, Кожухарь сидел на носовой банке, настороженно вглядываясь вперед. Стал слышен шум прибоя. Вдруг справа вверху что-то ослепительно вспыхнуло. Через мгновение луч прожектора с горы Кошка осветил кромку берега.
Балашов перестал грести, и сейчас же удар волны чуть не перевернул шлюпку.
— Греби! Что же ты! — рванулся к нему Кожухарь.
Балашов уже опомнился от неожиданности и налег на весла.
Луч прожектора, описывая дугу, подбирался к шлюпке. Еще секунда, и он ее накроет. В это время с катера ударили по прожектору из пулемета длинной очередью трассирующих. Луч рывком перебросился к катеру.
Взревев моторами, «охотник» заметался, отвлекая прожектористов от шлюпки.
Разведчики не заметили, как очутились в полосе прибоя. Подхваченная накатом волны, шлюпка рванулась вперед и с треском вклинилась между камнями. Удар был настолько силен, что Кожухаря и Балашова выбросило в ледяную воду.
— Спасай рацию! — крикнул Кожухарь.
Но было уже поздно. Драгоценный груз исчез в воде. Волны яростно били обломки лодки о прибрежные камни.
По камням, по обледенелому плитняку с трудом карабкались двое разведчиков. Скользко! Окровавленные пальцы срываются с острых камней. Автоматы цепляются за выступы скал и колючий кустарник. Но разведчики упрямо ползут вперед и вперед к лагерю на Абдуге.
К полудню они выбрались на высокогорное плато. Там их подстерегал ветер, стремительный и морозный.
Обойдя глубокую расселину, они внезапно бросились в снег — прямо на них шли трое людей. Крутила поземка, очертания фигур были смутны, и это не позволяло разглядеть их одежду. Кожухарь сорвал с плеча автомат и в ту же секунду услышал:
— Бросай оружие! Живо!
Он обернулся. В трех шагах стоял высокий человек в кожанке с изготовленным к стрельбе автоматом.
— Бросай оружие, тебе говорят!
Балашов поднялся, отряхивая снег:
— Здорово, Полтора-Ивана! Веди к командиру.
— По всем данным, орудие установлено где-то под Бахчисараем, — говорил Кожухарь, щурясь от дыма в жарко натопленной землянке. — Мне надо двух толковых парней. Впрочем, один есть. — Он указал на Балашова. — Другого подберите, чтобы хорошо знал район и город.
Виноградов с сомнением покачал головой:
— Есть такой человек, но вряд ли вам удастся проникнуть в Бахчисарай. Там штабы и вторые эшелоны противника.
— На месте будет видно, — сказал Кожухарь.
Командир отряда секунду подумал и произнес:
— Пойдете с Рындиным. Он знает все ходы и выходы.
— Тот самый Рындин? Артист цирка? — Кожухарь довольно усмехнулся.
— Тот самый. Он коммунист, крымский житель, знает хорошо район. У Рындина есть связи и в Бахчисарае.
Кожухарь удовлетворенно кивнул.
— Когда думаете выходить? — спросил начальник разведки.
— Как только будут готовы люди, — ответил Кожухарь.
Идут разведчики, и за ними по глубокому снегу тянется цепочка следов.
Искрится снег, слепя глаза. На свирепом ветру немеют лица, не хватает дыхания. Дважды пришлось переходить незамерзшие горные речки. Через первую удалось перекинуть небольшую сосенку. Следующую переходили вброд — под руками ничего не оказалось.
После переправы одежда затвердела и резала тело.
Чтобы не замерзнуть, бежали по глубокому снегу. А впереди — нетронутая целина. От теплой задымленной землянки до Бахчисарая тридцать с лишним километров — это если считать напрямик, а по занесенным снегом горам — все семьдесят.
К окрестностям Бахчисарая разведчики подходили поздней ночью.
В трех километрах от Бахчисарая, на вершине изрытой скалы, спит древняя цитадель крымских ханов — Чуфут-Кале. Скалы вокруг опоясаны ярусами доисторических пещер. От развалин древней крепости, от улиц, высеченных в камне, веет старинными преданиями.
Из-за туч показалась луна, когда разведчики подошли к Чуфут-Кале.
— Где-то здесь древнее кладбище Иосафат, — предупредил Рындин.
— Вот оно, ч-черт! — выругался Балашов, натыкаясь на какой-то памятник.
— Прекратите разговоры! — скомандовал Кожухарь.
Разведчики начали подниматься вверх.
Тусклый свет луны освещал улицы пещерного города. Нагруженные хворостом, собранным по дороге, разведчики бродили по лабиринту пещер до тех пор, пока Кожухарь не остановился.
— Вот подходящее место. Просторно и чисто.
— Каюта экстра-люкс! — засмеялся Балашов, погладив шероховатую стену пещеры.
Через несколько минут в пещере затрещал огонь. Разведчики расположились у костра. Скоро от мокрой одежды повалил пар.
— А здесь кое-кто побывал до нас… — задумчиво сказал Балашов.
— Давно? — спросил Рындин, подозрительно оглядывая углы пещеры.
— Думаю, этак лет триста — четыреста назад. А может, и тысячу.
— А-а, — протянул Рындин. — История!..
Кожухарь посмотрел на часы:
— Скоро рассвет. Немедленно спать. Я дежурю первым.
Светало.
«Только бы не было тумана», — подумал Кожухарь, расталкивая спящих партизан.
Балашов, вскочив, смущенно хмыкнул — Кожухарь всю ночь дежурил один.
— Замерзли? — спросил Кожухарь спутников. — Ничего, сейчас согреемся. Через час мы должны быть на той вершине. — Он показал на большую скалу, поднимавшуюся над пещерным городом.
Прошел час, и разведчики, согревшись от быстрой ходьбы, поднялись на вершину горы Курушлю.
Обзор отсюда оказался великолепным. Внизу громоздились скалы. Сотнями веков ветер — самый древний скульптор — выдувал песчинку за песчинкой, пока скалы не приняли образы фантастических замков и великанов. Прямо перед разведчиками разворачивалась долина Качи. Вдали темнели домики Сюрени. По узеньким тропинкам медленно двигались казавшиеся отсюда игрушечными грузовики, чуть быстрее пошевеливались похожие на жуков лимузины. Шли войска.
По каким-то незаметным, одному ему известным приметам Кожухарь распознавал спрятавшиеся зенитки, находил замаскированные укрепления.
Пушка молчала.
— Хорошо, что она не стреляет, — сказал Балашов, — но сейчас я бы предпочел, чтобы она выстрелила.
— Может, она не здесь? — усомнился Рындин.
Кожухарь пожал плечами:
— Куда ей деваться? Такому орудию железная дорога нужна. Прокладывали специальную ветку.
Шло время. Было очень холодно, но костер разводить не решились. Вскрыли банку консервов. Вдруг земля дрогнула от далекого удара.
— Она! — крикнул Балашов.
Кожухарь засек время. Следующий выстрел последовал ровно через десять минут. Но разведчики не могли определить откуда. Прошло еще десять минут. Кожухарь, не отрываясь от секундной стрелки, поднял руку:
— Огонь!
В ответ загремело. Гитлеровцы были пунктуальны.
И разведчики опять ничего не увидели.
— Дьяволы! Они хорошо закамуфлировали орудие! — вскричал Балашов.
— Ничего, — пообещал Кожухарь, — стемнеет, и мы засечем по вспышке. А пока что намечайте ориентиры, которые будут видны в темноте.
— Вон то дерево, — показал Рындин. — Оно на фоне неба.
— И та скала.
Кожухарь кивнул.
Теперь разведчики с нетерпением ожидали ночи. Наконец короткие крымские сумерки заволокли разбросанные домики Сюрени, и сразу началась ночь.
Разведчики напряженно всматривались в темноту. Пушка молчала. Восемь часов. Тишина. Девять, десять…
Время близилось к одиннадцати.
Выстрел раздался неожиданно, вспышки заметить не удалось.
— Досадно! — Кожухарь взглянул на часы. — Ровно одиннадцать.
Прошло десять минут. Воздух стал на мгновение тугим. Протяжно загрохотало эхо.
— Кто видел вспышку? — спросил Рындин. — Я не видел.
— Никто не видел. Вспышки не было, — ответил Кожухарь.
Не было вспышки и при третьем выстреле.
— Так, — спокойно проговорил Кожухарь. — Все понятно.
Он задумался. Было ясно, что вспышку гасила какая-то сложная система. Оставалось одно: проникнуть в Бахчисарай. Но план этот был трудно выполним. Гитлеровцы по виду сразу распознали бы в них партизан. Кожухарь надеялся на темноту. Больше надеяться было не на что.
Рындин вел разведчиков через горы, нависшие над самым городом. Узенькие, кривые переулочки упирались в скалы. Заставы в таких местах не выставлялись. Эту часть города немцы считали неприступной.
— Хорошо, что ночь, — невесело пошутил Балашов. — Хоть не видно, куда ставишь ногу. Днем бы я ни за что не спустился.
— В следующий раз возьмем парашюты, — скупо усмехнулся Кожухарь.
Наконец разведчики перевели дух. Им не верилось, что спуск закончился и они остались целы. Они быстро двинулись вниз по крутому, извилистому переулку.
Рындин свернул вправо. Улицы не освещались, хотя где-то неподалеку стучал движок. Внезапно Рындин остановился. Они прислушались. Из темноты нарастал шум мерных тяжелых шагов.
— Патруль! — шепнул Кожухарь.
Спрятаться было негде — ни ворот, ни калитки. А грохот сапог раздавался все ближе. По знаку Кожухаря, они перелезли через каменный забор. Патруль прошел. Путь был свободен.
Дом, куда привел разведчиков Рындин, стоял на отлете, в маленьком глухом переулке. Партизан здесь принимали не впервые. Хозяйка, немолодая женщина с землистым лицом, поставила на стол холодную картошку и стала тонкими ломтями резать хлеб, с опаской посматривая на оружие разведчиков. Партизаны никогда еще не приходили так открыто.
При свете мерцавшей коптилки Кожухарь огляделся. Жили здесь бедно. Голые стены, посередине комнаты стол, возле него две табуретки. Да еще у окна в большом глиняном горшке цвела чахлая герань, которую с неожиданной нежностью потрогал своими большими руками Рындин. В углу тускло поблескивали образа.
Худой старик — наверное, отец хозяйки — неопределенно кивнул в сторону:
— Ну, как там?
— Ничего, дед.
— Да-а… А я вот тоже двух Георгиев имею… Еще за прошлую германскую, — сказал старик. Он сказал это без хвастовства, просто желая стать чем-нибудь ближе людям оттуда.
Хозяева слышали про орудие, которое разыскивали партизаны, но где оно установлено — не знали. Выяснилось, что местным жителям вообще ничего не известно. Всюду запретные зоны, из города никого не выпускают.
Кожухарь напряженно думал. Вдруг он оживился:
— Будем брать языка!
— Ну что ж! Этого добра здесь хватает, — сказал Рындин, вставая из-за стола и дожевывая картошку.
Разведчики шли пустынными ночными улицами, подстерегали за углами, караулили на перекрестках. Все было напрасно. Кроме парных патрулей, на улицах никого не было. А время шло. Скоро рассвет.
Где-то опять послышался мерный стук движка, и разведчики повернули в ту сторону.
В конце переулка, во дворе, отгороженном невысоким забором, раскачивалась подвешенная на шесте электрическая лампочка. При ее свете разведчики увидели несколько мотоциклов и фургон-прицеп, в котором работал движок. В стороне стоял автомобиль с кузовом-вагончиком. От прицепа к автомобилю шел толстый кабель.
— Радиостанция, — шепнул Кожухарь.
Разведчики притаились около забора. Щелкнула дверь вагончика, мелькнула полоска света. Донесся обрывок немецкой речи. Дверь захлопнулась. Грузный немец не спеша уходил в глубь двора. Вдруг он повернул и быстро зашагал к забору, за которым, согнувшись, притаились разведчики. Балашов схватился за нож. Кожухарь вцепился в его руку. Рындин рывком выпрямился и ударил немца по голове. Тот молча повалился грудью на забор.
Через четверть часа разведчики были в маленьком домике.
«Языка» примостили на табуретке и привели в чувство. У пленного громко и часто стучали зубы. Ему дали воды. Кожухарь посмотрел в солдатскую книжку пленного и начал допрос.
— Капрал Франц Гассель?
— Да.
— Воинская часть?
— Пятидесятая пехотная дивизия, рота связи.
— Ваша профессия?
Пленный оживился.
— О-о, я рабочий. Бавария, завод. Понимаете? Гроссмайстер пива. Я делал экстрапиво!..
Кожухарь оборвал его:
— Ваша военная специальность?
Пленный снова залязгал зубами:
— Мотоциклист, связной.
Кожухарь достал карту:
— Покажите зенитные батареи.
Капрал провел языком по пересохшим губам и огляделся. Возле печки сидел старик и с нескрываемым любопытством смотрел на пленного. Рядом стояли Балашов и великан Рындин. Пленный судорожно икнул.
— Ну, я жду! — повелительно проговорил Кожухарь.
Капрал наклонил голову, избегая взгляда Кожухаря, и хрипло сказал:
— Не могу.
— Можешь! — резко бросил Кожухарь.
Пленный вздрогнул, втянул голову в плечи и поспешно согласился:
— Да-да! Могу, битте!
Дрожащими руками он взял карандаш.
Наблюдения с вершины Курушлю пригодились. Показания капрала совпадали с данными разведчиков. Немец их не обманывал.
— Гут, — поощрительно сказал Кожухарь. — А теперь покажи, где новая железнодорожная ветка?
Довольный тем, что угодил, капрал с готовностью уставился на карту.
— Вот! — Он начал вести линию от основной магистрали и сейчас же положил карандаш. — Ее уже нет, разобрали… — растерянно проговорил он.
Кожухарь утвердительно кивнул головой:
— Правильно. — И, глядя на капрала в упор, вдруг спросил: — Где гросс-пушка?
Глаза пленного забегали. Он растерянно переспросил:
— Гросс-пушка?.. «Шварцхорст»?..
— Ну! — торопил Кожухарь.
Капрал покорно вздохнул.
— Здесь, — сказал он, ставя на карте крест.
— А как передали о пушке в Севастополь? — спросил Марк.
— Что с ней сталось потом? — торопил рассказчика Юра.
Балашов, улыбаясь, посмотрел на часы:
— Время у меня на исходе, ребята, но что с вами поделаешь! А с пушкой получилось так. Когда мы пришли в отряд, то узнали, что в этот день прилетал истребитель и, в ответ на партизанские условные сигналы ракетами, сбросил вымпел. В вымпеле была записка:
«В районе Голубого залива с катера высажены Кожухарь и Балашов. По времени они должны быть у вас, но рация на связь не выходит. Сообщите, что случилось. Донесение готовьте кошкой на завтра».
— «Кошкой»? Что это значит? — зашумели ребята.
— А вы не перебивайте, — нахмурился Балашов. — Сейчас все узнаете. И про кошку тоже…
На другой день на рассвете мы были на небольшой поляне.
В центре поляны партизаны поставили два высоких шеста, метрах в десяти один от другого.
На шесты сверху натянули веревку. Получилось сооружение, напоминающее букву «П». К веревке привязали обернутый материей пакет с донесением. Вскоре мы услышали рокот мотора и дали сигнал: две красные и одну зеленую ракету.
Самолет, снижаясь, стал виражить над поляной. Потом, как бы примеряясь, пролетел над шестами и пошел на следующий заход. Снова подлетев к поляне, летчик с борта самолета выпустил длинную веревку, на конце которой был привязан небольшой четырехлопастный якорь — это и была «кошка». Этим якорем летчик подцепил веревку с донесением и втянул ее в самолет.
Вот так было передано в Севастополь донесение о выполнении особого задания и карта с точными координатами пушки. Через несколько дней самолет прилетел вновь и сбросил вымпел с благодарностью от командования и сообщением, что страшное орудие уничтожено нашей авиацией…
Балашов помолчал и снова взглянул на часы:
— Мы скоро снимаемся. Если вопросов больше нет…
Он встал. Ребята тоже поднялись, но как-то нерешительно переглядывались.
— Вижу, есть что-то еще. Ну уж спрашивайте! — засмеялся моряк.
— Вы правы, Михаил Григорьевич, — сказал Юра. — Мы и пришли-то к вам из-за этого. Нас интересует то, что связано с последним поручением комиссара, которое дал он ординарцу Шитову.
Легкая тень скользнула по лицу Балашова:
— А откуда вы узнали о поручении, о Шитове?
Юра коротко рассказал о беседах с Запольским.
— Петр Сергеевич сказал нам, что Шитов говорил об этом только с вами, — закончил Юра.
Балашов задумчиво постукивал пальцами по раскрытой книге.
— Да, — сказал он, наконец. — Андрей Шитов говорил со мной. Я был возле него до конца. Шитов бредил. Лишь один раз он узнал меня. Он рассказал мне, что Кременецкий передал ему сумку. Андрей закопал ее в оцинкованной коробке в землю, боясь, что не дойдет живым до отряда. Но где закопал — этого я не мог понять, ребята. Опять у Шитова начался бред. Больше Андрей не приходил в себя.
— Неужели ничего-ничего нельзя было разобрать? — волновалась Наташа.
— Ничего. В бреду Шитов вспоминал свое детство, комиссара, какой-то зеленый камень, но смысла я не мог доискаться…
— Зеленый камень? — вдруг вскрикнул Юра.
Балашов с удивлением взглянул на него:
— Да. Ясно так повторил. Не знаю, что ему почудилось.
Распрощавшись с новым другом, ребята покинули «Орион».
— Ну вот, так мы ничего и не узнали о сумке, — сказал Женя, когда все вышли на пристань.
— И спрашивать больше некого, — печально проговорила Наташа.
— Да, — поддержал ее Марк, — по-видимому, ориентиры найти невозможно.
— Невозможно, говоришь?.. — Голос Юры звучал так необычно, что все невольно оглянулись на командора. — Невозможно? А я теперь точно знаю, где находится сумка. Будем готовиться к походу. Завтра я вам все скажу.
Покряхтывая от натуги, Марк тащил к Юре в сад два битком набитых рюкзака, кирку, лопату и горные башмаки с шипами. Мальчик с трудом протиснулся со своей поклажей сквозь лаз в изгороди.
В дальнем углу сада возле старого сарая кипели сборы. Митя, назначенный завхозом группы, сидел с важным видом на колченогой табуретке. Каждую доставленную вещь он осматривал и ощупывал со всех сторон, решая, что брать, что оставить.
Особенно много беспокойства доставлял Мите Женя Андрющенко.
Женя, живший по соседству, появлялся и исчезал каждые пять минут. Всякий раз он притаскивал из своих неистощимых запасов что-нибудь новое для предстоящего похода. В груде забракованных Митей Сорокиным вещей больше всего накопилось Жениных приношений. Здесь был старый теткин дождевой плащ, в котором любой из членов пятерки утонул бы с головой, сетка для ловли бабочек, раскладной стул («представляешь, как удобно отдыхать в походе?») и даже коньки на роликах («по ровной тропе здорово можно мчаться!»).
— Оставь ты Митю в покое, — вступилась за завхоза Наташа. — Ведь командор сказал — брать только самое нужное! И чтобы не больше пяти кило на каждого.
— А сама что берешь? О! — Женя ловко выхватил из рук девочки сверток и аптечный пузырек.
— Это йод и бинты для походной аптечки. Не трогай, слышишь?
— Тю! Бинты! Митяй, готовься, она сейчас носилки принесет.
— С тобой когда идешь — носилки нужно брать обязательно. — Наташа лукаво взглянула на Женю. — Начнешь в обрывы падать и еще других за собой потянешь…
Подошедший Марк со вздохом облегчения положил к ногам Мити тяжелый рюкзак, инструменты. Увидев кирку, Женя заплясал от восторга:
— Ах ты, моя дорогая, хорошая! Вместе опять в поход пойдем! — Подхватив кирку, он торжественно промаршировал мимо ребят, чуть не зацепив острым концом Наташу.
— Ну все, что ли? — нетерпеливо спросила девочка. — Можно укладываться? Скоро смеркаться будет, а мы все еще возимся…
— Стоп! — Женя бросил кирку и ударил себя по лбу. — А главный сюрприз? Вот сейчас увидите самое необходимое.
Женя умчался домой. Вскоре распахнулась калитка, и он появился, таща на привязи упиравшуюся всеми лапами желто-пегую толстую дворняжку. Собака тихо повизгивала. К ее спине было привязано что-то, напоминавшее вьючное седло, сколоченное из тонких дощечек.
Увидев ребят, дворняжка хотела повалиться на бок, но седло мешало ей. Скуля от негодования, собака уселась на задние лапы. Попытки хозяина сдвинуть ее с места ни к чему не привели. Тогда Женя Андрющенко подхватил собаку вместе с деревянным сооружением на руки и предстал перед друзьями:
— Вот, — сказал он, — рекомендую — Буря!
Женя опустил собаку на землю.
— Да ее зовут Жучкой, — хохотал Марк, присев на корточки. — Она же старше тебя — у твоей тетки лет пятнадцать живет.
— Ну и что? Теперь будет Бурей. Она уже понимает. Буря! — причмокнул Женя. (Собака слабо завиляла хвостом.) — Видишь?
— Да на что она тебе?
— Не мне, а всем нам. Я ее знаешь как натренировал для похода! Седло приучил таскать. Она сильная. Наложим на нее груз, половину тяжестей сможет на себе поднять. Нам будет легче идти. Понимаешь?
— Очень понятно! — У Наташи даже слезы выступили от смеха. — Нам станет совсем легко, когда тащить на себе придется не только поклажу, но и эту твою Бурю.
Терпению Мити пришел конец. Вскочив на ноги, он заорал:
— Хватит! Выбирайте другого завхозом. Тут дело важное, а он с собакой играет. Придет командор, достанется тебе!
Поняв своим собачьим инстинктом, что хорошего здесь не дождешься, Буря — откуда прыть взялась! — резво бросилась к калитке и чуть не сбила с ног входившего Юру.
— Что это еще за чудище? — удивился командор, потирая ушибленное доской колено.
Узнав, в чем дело, Юра рассмеялся.
— Кстати, насчет собаки мысль вообще верная, — заметил он. — Хорошая овчарка очень нужна в лесу. Ты, Митяй, возьми завтра с собой Тайфуна. Идет? Ну как, друзья? Я вижу — все готово. Давайте укладываться и перетащим вещи в сарай. Ведь завтра уходим на рассвете.
Наконец все было окончательно отобрано, увязано, размещено по вещевым мешкам и вещи унесены в сарай.
— Скорей, скорей! — торопил Юра. — Уже темнеет. Складывайте вещи в угол и садитесь. Теперь я вам все расскажу.
Усевшись, ребята не сводили глаз с командора. С тех пор как Юра объявил, что знает, где находится сумка комиссара, ребята осаждали его расспросами, но командор стойко хранил молчание, решив, что все сообщит лишь перед самым походом.
Будто испытывая терпение ребят, Юра внимательно оглядел внутренность сарая. Начинало темнеть. Свет проникал только в полуоткрытую дверь. В углу были сложены походные вещи, громоздились старые ящики, доски… Над головами заговорщиков зияло четырехугольное отверстие — лаз на чердак.
— Не тяни, командор, — не выдержал Женя Андрющенко. — И так сколько ждали!
— Ну, слушайте, — начал Юра. — То, что мы ищем, находится недалеко от Поляны Комиссара. На тропе, уходящей в балку…
— Откуда ты знаешь? — перебил Женя…
— Знаю.
Все затаили дыхание. И вдруг в тишине ясно послышался протяжный, жалобный звук, похожий не то на стон, не то на скрип. Однако ребята были так увлечены, что не обратили на него внимания.
— Вы помните слова, которые повторил нам Михаил Григорьевич, — слова Шитова?
— Помним! — крикнул Марк. — Зеленый камень!
— Правильно. Это и есть ориентир. Под этим камнем все и зарыто!
— Здорово! — зашумели ребята. — А как узнать, где этот зеленый камень?
— И узнавать нечего. Я видел его, — продолжал командор. — Помните, после неудачных поисков на поляне вы ушли к костру, а я остался. Влез я на какой-то обломок скалы и сидел там довольно долго. Когда спрыгнул, смотрю — срез камня, покрытого мхом, зеленый, точно малахит. Я еще подумал: «Какой цвет необыкновенный, вот бы геологу!»
— Чего же сразу не сказал?
— А что было говорить? Мне и в голову не пришло, что это ориентир. Только во время беседы с Балашовым сразу вспомнил…
Жалобный, протяжный звук повторился так явственно, что ребята вздрогнули.
— Кто это? — невольно спросил Женя.
— Никого, — ответила Наташа. — Может, ветер?
Женя выскочил в сад и постоял, прислушиваясь:
— Совершенная тишина. Ни ветринки! — сказал он, вернувшись в сарай.
— Значит, дверь.
— Чего она будет скрипеть без ветра? Ее не трогали.
— Юра, а что наверху? — спросил Марк. — Ведь звук шел оттуда.
— Сам не пойму. Пустой чердак. Окно там, правда, скрипучее.
— Ну, окно и поет…
— Без ветра?
Всем стало как-то не по себе. У Жени округлились глаза.
— Может, там привидения водятся?
Снова раздался скрип и сразу оборвался.
— Пойдемте лучше в сад. Вон луна вышла, — сказал Женя.
— Погодите, я влезу посмотрю, — предложил Юра.
Прежде чем перейти в сад, ребята зажгли свечку, хранившуюся для встреч на шхуне, а Юра принес стремянку и полез на чердак. Но там ничего не оказалось, кроме пыли и старых мешков. Когда Юра толкнул створку, полуоткрытое окно жалобно пискнуло.
Друзья перешли на освещенную луной площадку возле сарая, но разговаривать уже не хотелось.
— Ох, скорей бы наступило завтра! — протянул Женя. — Прямо не дождешься, когда в путь.
— Уже почти завтра, — улыбнулся Юра.
— А вставать с рассветом, — напомнил Марк.
Ребята поспешно вскочили на ноги.
Митя и Марк вышли вместе. Удобнее всего возвращаться было Жене — он махнул прямиком через забор.
— Ну, пока! — долетело до Юры и Наташи, и все смолкло.
На деревья падали серебристые блики лунного света, поднявшийся легкий ветер перебирал листья.
— Идем, я провожу тебя, — сказал Юра.
К дому, где жила Наташа, идти было недалеко. У калитки ребята задержались. Хотелось еще постоять, ощущая тишину ночи.
— А картошку в дорогу мы взяли? — неожиданно спросил Юра.
— Картошку взяли. — Девочка засмеялась. — У тебя волосы дыбом стоят. — Она осторожно коснулась волнистых волос Юры.
— Ну, прощай! — Мальчик смущенно покачал калитку.
— Прощай!
Калитка захлопнулась. Юра постоял еще немного, будто колеблясь и не решаясь сказать что-то. Потом направился к дому. Немного отойдя, он вернулся. Наташа удивленно смотрела на него.
Юра резким движением выхватил из-за пазухи завернутые в папиросную бумагу розы. Пососав палец, в который вонзилась колючка, он протянул цветы девочке.
— Возьми, это тебе! Чего смотришь? — сказал он сердито. — Из моего сада.
И быстро зашагал прочь.
На рассвете, поеживаясь от утреннего холодка, ребята снова собрались возле сарая.
— Пора! — скомандовал Юра, когда все были в сборе. — Пошли за вещами!
Неплотно прикрытая дверь сарая скрипнула, и друзья вошли внутрь. Вошли и… замерли на месте. Вещей не было.
Первой опомнилась Наташа. Она бросилась в угол, где накануне было сложено снаряжение, и начала шарить за ящиками. Нет, вещей нигде не было.
— Что за наваждение! — бормотал Женя Андрющенко. — И впрямь привидения действуют. А может, шпионы?
— Привидения?! — Голос Юры звучал негодующе. — У этих привидений вполне земной вид — не сомневаюсь… Ищи, Тайфун, ищи!
Последние слова относились к большой рыжей овчарке, которую привел с собой Митя. Умный пес вопросительно взглянул на хозяина и, когда тот повторил приказание, коротко тявкнул и, обнюхав ящики и стремянку, потащил Митю к калитке и на улицу.
— Видите! — Юра был очень взволнован. — Привидения ушли отсюда той же дорогой, что и мы. А накануне, наверное, притаились на чердаке и вылезли из окна по стремянке.
— Тайфун найдет их, — уверенно заявил Митяй.
Собака, возбужденно повизгивая, тащила Митю Сорокина по тропе на окраину поселка.
— Стоп! — крикнул Юра. — Надо решить. Либо будем искать вещи — тогда потеряем день, да и шуму наделаем на весь поселок. Либо…
Но Наташа уже поняла:
— Ты предлагаешь идти в горы не задерживаясь?
— Да, — твердо ответил командор. — Время упускать нельзя. А снаряжение — что ж, у тебя, кажется, есть запасной мешок?
— Могу достать два — мой и папин.
— Ну вот, и захвати быстренько кое-что из продуктов. Может, Андрющенко добавит…
— А инструменты? — жалобным голосом перебил Женя. — А кирка?
— У меня есть лопата, конечно, жаль, что нет ни веревки, ни аптечки, но будем вести себя в лесу осторожно — не маленькие. Дело у нас такое важное, что ждать мы не можем.
Через час путешественники с легкой поклажей шагали гуськом по знакомой тропе.
Марк бормотал, ни к кому не обращаясь:
— Хотел бы я знать, кто это сделал?..
Низко спускаются развесистые кроны деревьев, затеняя солнце. Журчат горные ручьи в хаосе каменных глыб. Тропа бежит то круто вверх, то почти отвесно вниз, ноги скользят в мягком ворохе прошлогодних сосновых игл и сухих листьев.
А высоко, на открытых местах, — простор, чудесный крымский простор, когда хочется раскинуть руки и лететь в необъятную синеву, навстречу легким встречным ветеркам.
Тайфуна освободили от поводка, как только вошли в лес. Пес ни на шаг не отставал от хозяина.
День стоял жаркий. К полудню ветер совсем стих. Все труднее становилось дышать. И, хотя друзья поднимались теперь ущельем, по дну которого струилась река Быстрая, не освежала даже близость воды.
— Сюда бы искусственный климат, — меланхолично заметил Женя. — Нажать кнопку, и чтоб сразу прохладно!
— При коммунизме, когда атомную энергию будут использовать только для мирных дел, — отозвался Марк, — люди научатся отапливать даже полюсы, а в пустынях будет, конечно, не жарко.
— В Антарктике тогда будут сады, как у нас в Крыму, — подхватил Юра.
— Эх, посмотреть бы на эти чудеса! Помнишь, Юрча, «Когда спящий проснется» Уэллса? Представляешь, если сейчас заснуть лет на двести, а потом проснуться и увидеть, какая жизнь будет…
Женя даже причмокнул от удовольствия.
Вдруг Тайфун рванулся в сторону, чуть не сбив с ног мечтателя. Пес что-то заметил на обочине тропы между камнями.
— Тайфун, назад! — крикнул Митя.
Но, обычно такой дисциплинированный, Тайфун не послушался хозяина. Обнюхивая землю, он отрывисто лаял.
Наташа подбежала к овчарке.
— Ой, смотрите, мальчики! Тут кто-то был совсем недавно.
На земле валялись корочки сыра, остатки колбасы, пестрые обертки от конфет.
Девочка пристально вгляделась:
— Как раз такие конфеты я к походу покупала… Видите — «клубника со сливками»?
— В магазинах их много, — заметил Марк.
— А это? Юра, видишь, твой шоколад? — Наташа подняла этикетку.
— Да. Фестивальный. Отцу из Москвы прислали. Он мне подарил две плитки. Что бы это значило?
— Наши вещи нас обогнали — вот что это значит.
Подошел Женя. Лицо его выражало неистовое любопытство.
— Ребята, а может, это правда шпионы? Я же говорил…
— Перестань нести чепуху! Зачем шпионам красть наши вещи? Зачем идти впереди нас?
— А затем, чтобы самим похитить документы комиссара. Может, там есть сведения, которые им нужны. Понимаешь?
— Через семнадцать-то лет!
— Мало ли что! А вдруг комиссар упоминает в своих записках о каком-нибудь предателе… А предатель этот жив и боится, как бы его не узнали, — вдохновенно фантазировал Женя.
— Ну, ты просто начитался приключенческих романов. Всюду тебе шпионы мерещатся. А вообще — загадочное дело! Просто в тупик становишься! — На лице Марка была растерянность.
— Надо прибавить ходу, — сказал Юра. — Чем раньше будем на месте, тем скорей всё выясним.
Ребята быстро зашагали дальше. Было очень душно. Сияющую голубизну неба затягивало словно туманом, а воздух принял странный желтоватый оттенок.
— Будет дождь. — Юра указал на тучи, медленно выползавшие из-за гор.
— Может, даже гроза, — высказал предположение Марк.
Точно в подтверждение его слов, глухо загрохотало вдали. Мощный порыв ветра пригнул ветки деревьев к самой земле.
— Тут недалеко партизанская землянка. Быстро туда! — скомандовал Юра.
Путники побежали, пригибаясь, борясь со все усиливающимся ветром.
Однако, как ни спешили ребята, возле землянки их настиг ливень. Спасаясь от него, они пробрались в невысокий лаз.
Юра зажег карманный электрический фонарик.
Слабый луч осветил замшелые стены, низкие нары. На них и устроились ребята, прижавшись друг к другу. Все притихли. Снаружи доносился скрип деревьев, оглушительные удары грома. Белый ослепительный свет молний то и дело вспыхивал во мраке.
Наташа придвинулась к Юре, будто ища у него защиты. Юра успокаивающе тронул худенькую руку, лежавшую рядом с его рукой.
Вскоре, убаюканные все усиливающимся шумом ливня, ребята задремали. Не спалось лишь Наташе. Она сидела тихо, потеряв счет времени. Ей казалось, что гроза продолжается бесконечно долго.
Утром Толей Немчинский и Вася Кузьмин с тяжелыми рюкзаками за плечами вошли в ущелье Уч-Кош.
Одолев крутой подъем, Вася, красный от жары и усталости, остановился:
— Ух! Не могу больше. Ноги не идут, солнце больно горячее.
— Ладно. Привал! — милостиво разрешил Толей, охотно игравший роль предводителя экспедиции. — Здесь, кстати, и вода близко.
Расположились на травке возле тропы. После того как из туго набитого вещевого мешка Толея были извлечены и съедены колбаса, сыр, варенье, ребята повеселели.
— Где продуктами запасся? — дожевывая яблоко, поинтересовался Вася. — У родителей, что ли, взял? Ведь времени было в обрез.
Толей хихикнул:
— Уметь надо, товарищ!
Толей любил изумлять приятеля неожиданностями.
Накануне вечером он примчался к Васе и, взяв с него слово молчать, рассказал, что открыл, наконец, тайну клада: ему удалось подслушать важный разговор в сарае. Толей убедил Васю выступить в поход как можно раньше, чтобы обогнать пятерых друзей. Но о том, что, пробравшись ночью в сарай, он унес снаряжение, Толей умолчал. А сейчас его все неудержимее разбирало желание похвастаться.
— Уметь надо, — повторил Толей. — Я не волшебник, чтобы за ночь все для похода заготовить. В таких делах смекалка требуется.
Вася приподнялся на локте:
— И что же тебе смекалка подсказала?
— Что? Запомни, не родился еще тот, кто проведет Анатолия Немчинского! Снаряжение я у них взял.
— У кого — у них? — сначала не понял Вася.
— У Юрки Антонова с компанией. Нельзя же было их вперед нас в горы пускать. А здорово получилось! Небось до сих пор бегают, вещи ищут.
Толей запустил в раскрытый вещевой мешок руку, достал горсть конфет и протянул Васе:
— Давай подзакусим за их здоровье!
В ту же минуту он охнул от удара по руке. Конфеты веером разлетелись по траве.
Толей вскочил на ноги:
— Ты!.. Я ведь могу сдачи дать!
С минуту мальчики, сжав кулаки, стояли друг против друга. Потом Толей, видимо, решил, что ссориться с Васей не стоит.
— И чего злишься? Нужны мне эти вещи! Придем домой — всё верну. Я ведь и взял только самое необходимое. Остальное в пустой сторожке спрятал у дяди Ивана, огородника. Пожалуйста! Даже колбасу вернем! Подумаешь — двести граммов съели!
— Все-таки ты свинья! — уже более спокойно сказал Вася. — Ведь они ворами нас посчитают, и поход ты им сорвал.
— А что ж, не пускать же их вперед! — повторил Толей. — Ну да ладно. Пошли дальше!
Затянув рюкзаки, путники зашагали берегом речки в гору. Идти становилось все труднее. Слабый ветерок, освежавший разгоряченные лица, совсем утих.
Глухой гул раскатился и замер вдали, потревожив горное эхо.
— Где-то камни рвут, — заметил Вася.
— Это гром. Сейчас дождь начнется.
Быстро темнело небо. На дорогу упали первые крупные капли.
Толей озабоченно оглянулся:
— Хватанет нас ливнем. Промокнем.
— Спрячемся под деревом, — предложил Вася.
Ребята осмотрелись в поисках убежища. Над головой путешественников грохнул оглушительный удар грома и начался ливень.
— Где тут спрячешься? — размышлял вслух Толей. — Под любым деревом вымокнем, как курицы… Стоп! — прервал он себя. — Спустимся к реке. Там, может, под камнями укроемся.
Ребята побежали вниз, в ущелье. Толей указал Васе на щель между валунами. Речка текла в отделении, и мальчики, пройдя по сухому галечнику, проникли в лаз. За ним открылась небольшая пещера, по дну которой были щедро рассыпаны камни. Некоторые — плоские, отшлифованные водой — могли послужить удобным сиденьем. Стоять выпрямившись было нельзя — голова упиралась в потолок, но от ливня пещера защищала надежно.
— Здорово! — Толей осмотрелся. — Здесь никакой дождь не страшен. А на этих камнях разлечься — вот тебе и постель. Отдыхай!
Васе пещера тоже понравилась. Гроза бушевала вовсю, а здесь было сухо и тихо.
— Учись, учись, товарищ! — хвастался Толей, раскладывая снаряжение. — С умным человеком нигде не пропадешь!
Удобно устроившись, мальчики принялись грызть конфеты. Иногда, когда удары грома усиливались, Толей величественно обводил рукой пещеру и показывал себе на грудь: «Что бы, мол, было, если бы не я!»
Потом мальчики незаметно задремали, растянувшись на плоских камнях. Вася вскоре проснулся от неприятного ощущения. В пещере что-то шуршало, плескалось. Вася Кузьмин сел и поджал ноги. Кругом все было залито водой. Вода уже подбиралась к ребятам.
— Толей! — крикнул Вася. — Просыпайся! Наводнение!
Толей вскочил и, спустив ноги, сразу ступил в холодную воду. Ничего не понимая, он озирался вокруг и вдруг бросился к выходу. Навстречу несся мощный мутный поток, в который превратился недавний ручей.
Испуганный Толей, забыв о Васе, кинулся в отверстие между камнями. Но у входа было углубление, куда, вертясь воронкой, устремлялась вода. Течение захлестнуло, закружило Толея, с силой ударило о скалу.
Еще мгновение, и поток подхватил бы его. Однако Вася успел схватить товарища за руку и втянуть обратно.
Толей разбил колено о скалу и стонал от боли. С трудом подтянул его Вася к высокому, еще не залитому водой камню. Мальчики влезли на камень и прижались к стене. Рюкзаки и все снаряжение остались под водой.
— Давай кричать, может, услышит кто, — предложил Толей хныкавшему Васе.
И мальчики наперебой принялись звать на помощь. Скоро Вася охрип и только жалобно всхлипывал. Толей продолжал громко кричать. А вода все прибывала…
Удары грома стали реже. Дождь, затихая, монотонно барабанил по дощатому навесу землянки, где нашли убежище пятеро ребят.
Вдруг издалека сквозь шум дождя долетел какой-то необычный звук. Тайфун поднял голову и заворчал. Наташа прислушалась. Звук повторился. Казалось, кто-то кричит, зовет…
Осторожно, чтобы не разбудить мальчиков, Наташа поднялась и вышла наружу.
Зов повторился. Он шел откуда-то снизу, из ущелья, где протекала река. Кто-то звал на помощь!
Наташа бросилась в землянку:
— Скорей вставайте! Там кто-то кричит!
Ребята вскочили.
Только Женя Андрющенко, разморенный сладкой дремотой, ворчал потихоньку:
— Поднимаешь, когда дождь идет. И кто может кричать? Приснилось тебе, больше ничего!
— Я не спала. Скорей, Женя, скорей!
Ребята кинулись к выходу.
Дождь уже прошел. Только с листьев струилась вода, да по склону бежали отовсюду шумливые ручьи и мутные потоки…
Все напряженно прислушивались. Было тихо.
— Я говорил — почудилось! — настаивал на своем Женя. — Зря Наташа всех переполошила.
— Как это зря? — вмешался Юра. — Не спать же до вечера, пора идти. Дождь кончился.
— Тсс! — подняла руку Наташа. — Вот слушайте!
Издалека, снизу, ясно послышался крик. Потом еще… Юра засек направление по компасу. Тайфун настороженно наблюдал за ним.
— Пошли! — сказал командор. — Это кричат с реки Быстрой. Живее!
Ребята побежали вниз.
Вид Быстрой поразил ребят. Теперь это была уже не тихая, ласковая речушка, а бурливый, грозный поток, уносивший с собой камни и вывороченные грозой деревца.
Ребята побежали берегом, опасливо поглядывая на водовороты и не переставая кричать, чтобы дать знать о себе. Они уже отчаялись получить ответ, как вдруг на громкий оклик Юры откуда-то, будто из-под ног, послышалось:
— Мы зде-есь! Помогите! Тонем!..
Все замерли.
— Кто это? — удивился Женя Андрющенко. — Ведь никого не видно.
— Кричат где-то внизу. — Марк был бледен.
Тайфун метался по берегу, принюхиваясь к огромным валунам. Он вскочил на один из них и застыл, уткнув морду в щель между камнями.
Юра сложил руки рупором и закричал:
— Откликнитесь! Где вы?
Совсем близко раздался задыхающийся голос:
— Юрча! Мы с Кузьминым в пещере. Нас заливает вода! Торопись! Захлебнемся!
— Честное пионерское — это Толей. Я узнаю его голос! — вскрикнул Женя Андрющенко. — Да где же они?
Юра, оттолкнув Тайфуна, нагнулся к щели, но в просвет увидел только плескавшуюся глубоко внизу воду.
Мальчик осторожно пополз по нависшему над потоком валуну. Свесившись, Юра заглянул вниз. Камни внизу расступались. В отверстие, кружась, вливалась вода. Юра все понял. Он спрыгнул с валуна и подбежал к товарищам.
— Скорей! — крикнул он. — Надо помочь. Они в пещере. Их заливает вода.
— Что же мы сделаем? — растерялся Марк. — Снаряжения нет. Веревки нет. Мы их не вытащим.
— Неужели погибнут? — По лицу Наташи текли слезы.
Митя неожиданно потянул носом, принюхиваясь, точно Тайфун.
— Пахнет дымом, — сказал он озираясь. — Гляньте!
Неподалеку в небо поднимался густой столб дыма, точно кто-то жег в лесу сырые сосновые ветки.
— Костер! — громко воскликнул Юра. — Там, наверное, лесники. Надо немедленно позвать их на помощь, Митяй, Женя, бегите! Быстрей, быстрей!
Ребята стремглав кинулись к лесу. Они летели напрямик, спотыкаясь о камни. Впереди с громким лаем мчался Тайфун.
На опушке леса стояла палатка, возле костра человек прилаживал над огнем чайник.
— Дяденька, ой, дяденька! — заорал Женя подбегая. — В речке ребята тонут! Они в пещере! Скорей помогите!
Человек обернулся. И ребята узнали Запольского, изумленно смотревшего на своих юных друзей.
— Петр Сергеевич, — кричал Женя, — помогите! Они сейчас потонут! Они под водой в пещере, честное пионерское!
Запольский понял, что стряслась большая беда.
— Леня, Володя! — позвал он. — Идите за мной. Захватите веревки подлиннее. К речке!
К Петру Сергеевичу уже бежали двое рабочих со связкой веревок. Все кинулись к ущелью.
Петр Сергеевич подбежал к валуну, нависавшему над потоком. Выслушав сбивчивые объяснения Юры, он крепко обвязал себя веревкой. Другой конец веревки закрепил за каменный выступ и поручил держать его рабочим.
Притаив дыхание следили ребята за спуском Запольского. Вот голова его исчезла за валуном. Еще секунда, и он добрался до лаза, нырнул в него и, преодолевая напор воды, направился к Толею и Васе. Мальчики стояли, пригнувшись и прижавшись друг к другу, на высоком плоском камне, со всех сторон окруженном водой.
— Не унывайте, ребята, — сказал Запольский. — Сейчас на Большой земле будете. Ну, кого первым?
— Его возьмите, — стуча зубами, ответил Вася. — Он ногу зашиб, стоять не может.
Ловко и уверенно Петр Сергеевич обвязал веревкой Толея под мышками и дал сигнал «тянуть».
— Молодец! — ласково обратился он к Васе, когда Толея подняли из пещеры. — Заботишься о товарище. Сейчас и ты наверх пойдешь...
Со спасенных ручьями стекала вода. Возле Толея суетилась Наташа. В руках девочки были бинты и йод. Наташа все-таки захватила их из домашней аптечки.
Петр Сергеевич ощупал больную ногу мальчика.
— Ничего страшного, — заявил он взволнованной Наташе. — Ни перелома, ни вывиха, просто ушиб. Через час будет бегать. Ну, медсестра, действуй!
Наташа, с жалостью поглядывая на Толея, смазала йодом его колено. Мальчик завизжал, запрыгал на одной ноге.
— О, сразу поправился!.. — обрадованно засмеялись ребята.
Через час вся компания сидела возле палатки Петра Сергеевича. Пострадавших завернули в сухие одеяла, напоили горячим чаем. Вася, окончательно придя в себя, смущенно поглядывал на Юру, который, однако, ни о чем его не расспрашивал. Толей вздыхал и охал, но чай пил с большим аппетитом. Наконец Женя не выдержал.
— Ты, «привидение»! — вполголоса обратился он к Толею. — Куда с нашими вещами путь держал?
Толей болезненно сморщился:
— Нога болит, Женька! Потом расскажу.
— Ладно, ничего ноге не станется, — распалялся Женя, — голова-то ведь соображает! Ты ответь, зачем вперед нас в горы шел?
Все с интересом прислушались.
— За тем же, за чем и вы! — буркнул Толей, поняв, что ему все равно не уйти от ответа. — Понятно?
— Слышишь, Юрча? Значит, ты хотел сам откопать сумку комиссара? Подслушал — и айда!
Глаза Толея стали круглыми.
— Какую еще сумку? Нечего обманывать! Мы хотели раньше вашего найти клад. Вам одним, что ли, он должен достаться?
— Он, ребята, спятил! — Женя расхохотался. — Честное пионерское! Какой клад?
— Ну, «какой, какой»! Банку с розовым маслом. Вот какой!
Теперь уже все неудержимо хохотали.
— Чудак! Откуда же здесь банка с маслом? — вытирая выступившие слезы, спросил Марк.
— И ничего смешного! А зачем вы в совхоз без нас ездили? Думаете, не знаем? Мне еще отец говорил, что в войну люди розовое масло в горах закапывали, чтобы совхозный урожай гитлеровцам не достался. А отец знает — сам сторожем в совхозе работал.
— И что бы ты стал с кладом делать? — поинтересовалась Наташа.
— Государству бы сдал. А на премию велосипед купил! — сердито ответил Толей под общий хохот.
— Погодите, ребята! — Юра с негодованием повернулся к Толею. — Значит, ты думал, что мы ищем клад ради премии? Так, что ли? Эх!..
Петр Сергеевич, сначала не обращавший внимания на ребячьи споры, теперь прислушался.
— Вот что, — сказал он. — Расскажите-ка и в самом деле, что у вас происходит. Что вы в лесу ищете?
Все взглянули на Юру. Он смело выдержал испытующий взгляд Запольского.
— Вы имеете право всё знать, Петр Сергеевич. Ведь все и началось с того разговора — помните, у партизанской землянки? Мы тогда задумали выполнить поручение комиссара. То, что не успел сделать Шитов.
И Юра рассказал Запольскому об упорных поисках сумки комиссара.
— Мы даже Васе на целину написали, — заключил он, — только ответа еще не получили.
Слушая Юрино повествование, Вася Кузьмин все ниже опускал голову. Петр Сергеевич положил руку на Юрино плечо.
— Хорошее дело вы задумали, друзья! — Петр Сергеевич казался взволнованным. — Утром вместе пойдем к зеленому камню.
Нога у Толея болела. Запольский решил оставить его в палатке под присмотром рабочих, а сам с остальными ребятами на рассвете двинулся к зеленому камню.
Переход предстоял немалый. Петр Сергеевич вел путешественников самой короткой дорогой. Он отлично знал этот лес. Деревья точно сами расступались перед ним, открывая неведомые ребятам тропы, лужайки, потаенные уголки.
Свернув после подъема вправо, ребята увидели два искривленных дерева, которые, переплетаясь ветвями, образовали густой зеленый шатер. Запольский с чуть заметной улыбкой взглянул на них.
— Здорово, старые друзья!.. — Он коснулся рукой шершавой коры. — Привал, ребята!
Петр Сергеевич опустился на влажный мох.
— Почему вы назвали эти деревья старыми друзьями? — заинтересовалась Наташа, садясь возле Запольского. — Вы были здесь раньше, Петр Сергеевич?
— Под этими деревьями группа моряков, с которой был и я, ожидала Балашова, — ответил Запольский. — Нам казалось — прошла вечность, а Миша все не возвращался.
Ребята окружили рассказчика.
— А где же он был? — допытывался Женя. — Он, может быть, заблудился? Ведь моряку трудно в лесу, — посыпались вопросы.
— Моряку? — Запольский добродушно засмеялся. — Тогда Миша еще далек был от этой профессии. Зато он был замечательным лесным разведчиком.
— Разве он и здесь ходил в разведку? — спросила Наташа.
— Да. В этом лесу впервые пришлось нашему отряду применить «тактику тени», чтобы ввести в заблуждение врага... — Помолчав, Запольский продолжал: — Лето сорок второго года было трудным временем для отряда. Гитлеровский фельдмаршал фон Манштейн поклялся покончить с партизанами. Они были грозной помехой для фашистов. Машины противника даже днем остерегались ездить по крымским дорогам. Гитлеровцы бросили в горы огромные силы. Они разработали план операции, осуществление которой, по их мнению, должно было окончательно уничтожить все партизанские соединения в Крыму. В это трудное время командование нашим отрядом принял комиссар. Панин незадолго до того был ранен и отправлен самолетом в госпиталь, на Большую землю...
Кременецкий сидел у тихого ручья и бросал в воду камешки. По воде волнами расходились круги.
От него ждали решения. Решения спасительного, мудрого и незамедлительного. Но решение не приходило.
Со всех сторон были гитлеровцы. Они двигались из-под Севастополя, от Бельбекской долины. Они уже в заповеднике.
Каратели шли волнами. У подножия Чатыр-Дага они подготовили огневые заслоны — как бы огневой мешок, в который, по замыслу фашистского командования, должны были попасть партизаны. Так донесла разведка.
Известно было также, что карательная операция названа противником «Шварц Шаттен». «Шварц Шаттен» — «черная тень».
«Встреча с противником означает верную гибель», — размышлял комиссар. На партизан брошена пехотная дивизия, горнострелковая дивизия румын и три эсэсовских батальона. Карателям нужно только обнаружить партизан. Тогда они окружат отряд, и бой в таком кольце будет последним боем партизан.
Надо уходить, а уходить некуда. Всюду гитлеровцы. Одна волна, другая, третья...
Комиссар бросил в воду камешек, и от него кругами разошлись маленькие волны. Одна, другая, третья... Между волн покачивалась намокшая щепка.
Круги возникают в центре — там, куда падает камень. Затем круги ширятся, катятся волнами, распространяясь до самого берега, но ни одна волна не догоняет другую, а желтая щепка по-прежнему спокойно покачивается между ними...
И вдруг решение пришло. Стать такой же маленькой щепкой! Все время находиться между двумя волнами! Прижаться к противнику, двигаться, не выпуская его из виду!
Решение дерзкое, рискованное, но выполнить его можно, если удастся узнать точную схему продвижения противника.
И еще нужна абсолютная тишина. Идти, наступая фашистам на пятки, ни единым звуком не выдавая себя.
Через час партизаны снялись из лагеря и бесшумно зашагали по лесной дороге. На месте осталась группа Демина — пятнадцать моряков. Моряки были готовы вступить в неравный бой. Но от них требовалось большее: Демину было приказано во что бы то ни стало добыть у противника план операции.
Моряки заминировали подступы к штабу и залегли, ожидая дальнейших событий. И события не замедлили развернуться.
После отхода основной группы партизан на поляну повел наступление батальон эсэсовцев. Боевое охранение сразу наскочило на мины. Считая, что перед ними партизанский лагерь, гитлеровцы открыли ураганный огонь.
Матросы залегли в глухой балке, поросшей густым орешником и шиповником.
Со стороны поляны слышались выстрелы и взрывы. Гитлеровцы усердно атаковали пустые землянки. Потом в небо взвились тусклые при дневном свете ракеты, и все стихло. Потянуло гарью.
В балке было сумрачно и прохладно. Где-то терпеливо стучал дятел. Постучит, на минутку остановится, словно к чему-то прислушиваясь, и снова: «Тук-тук, тук-тук!»
— Триста человек до сих пор знали, что мы моряки, — нарушил молчание Демин. — Или приказ будет выполнен, или я не Демин, а вы не моряки!
— Чего там, командир, — ответили ему. — Ты Демин, а мы моряки!
— Сделаем, чтобы мне не видеть Черного моря!.. — Балашов вскочил.
— Предлагаю, как стемнеет, всем навалиться на фашистский лагерь. Кого-нибудь да уведем! — сказал Доронин, по прозвищу Полтора-Ивана.
— С шумом не пойдет, — поморщился Демин. — Охранение на подступах к лагерю засечет и дальше не пустит. И вообще... митинг объявляю закрытым. Идут двое!
Все молча встали и начали подгонять оружие. Константин Демин не удивился, только устало проговорил:
— Я сказал: пойдут двое!
К нему шагнул Миша Балашов:
— Я пойду! Командуйте, кому идти со мной!
— Почему именно ты? — прищурился Демин.
— Так я же в лесу как дома. Проползу — лиса не услышит...
— Хватит трепаться! — оборвал его Доронин. — «На палубе как дома, в лесу как дома»! — передразнил он Балашова. — Ты же одессит, с детства ходил в море с рыбаками и леса не видел!
Балашов на миг смутился, но сейчас же оправился — не такой он был парень, чтобы долго смущаться, — и торопливо заговорил:
— И потом я ихний язык знаю. Чтобы мне подавиться морским ежом! Их бин ди кляйне кнабе меньш... Гиб мир дас документы!
Миша запнулся: больше он по-немецки не знал ни слова.
— Подожди! — Демин задумался. — Ладно. Пойдет Миша, а с ним, на прикрытие, ты, Доронин. Миша лес хорошо знает. — Демин встал. — Балашов и Доронин, слушайте боевой приказ! Противник, передовой батальон эсэсовцев, находится на территории нашего бывшего лагеря. Командир отряда поставил задачу: проникнуть в расположение врага и захватить языка — офицера или штабную документацию. В лагерь должен проникнуть Балашов, а Доронин остается на прикрытии. — Демин взглянул на часы. — Крайний срок возвращения — два часа ночи. Всё!..
Балашов и Полтора-Ивана начали собираться. Миша отцепил от пояса две гранаты и сунул их за пазуху. Подумав, положил еще одну в карман. Проверил пистолет, автомата он не брал. Вооружение дополнял длинный охотничий нож в деревянных ножнах.
Моряки деловито наблюдали за сборами, помогая советами. А Полтора-Ивана вдруг махнул рукой и отстегнул свой знаменитый трофейный пояс:
— На вот, возьми! Тебе он будет нужнее.
Миша по-мальчишески счастливо улыбнулся. Пояс этот, раздобытый Дорониным во время дерзкой операции у гитлеровского офицера, был предметом жгучей зависти всей молодежи отряда и Мишиной давнишней мечтой. Это был широкий, хрустящий и пахнущий кожей пояс со всевозможными кольцами, карманчиками для запалов гранат и отделениями для запасных обойм. Была в него вделана и кобура для пистолета. Но главным достоинством пояса был настоящий финский нож. За искристую, синеватого отлива, сталь клинка, за тяжелую резную рукоятку Балашов не пожалел бы никаких сокровищ в мире.
— Пора! — сказал Демин и повторил: — Ждем до двух. Идите!
Разведчики еще засветло должны были установить расположение постов вокруг вражеского лагеря и наметить ориентиры для прохода. Шли глубокой балкой. Скоро вправо и немного вверх пойдет тропа, ведущая прямо к лагерю.
— Сядем, покурим, — сказал Миша. — Может, больше сегодня не подымить...
— Слушай, Миша, — проговорил Доронин, когда они заползли в кусты и закурили, — скажи честно, если хочешь, конечно... Откуда ты? Ты же не одессит.
Балашов поперхнулся дымом.
— С чего ты взял?
— Ты и не моряк, — спокойно сказал Полтора-Ивана.
— Да ты смеешься, что ли?! — вспыхнул Миша, но, встретив взгляд товарища, отвел глаза. — Откуда ты... знаешь? Ты... один?
Доронин пожал плечами и улыбнулся.
— И Демин? — спросил Миша.
— И Демин знает. Что же ты думаешь, моряк моряка от сухопутного не отличит? Догадался об этом и комиссар. Только он не велел никому говорить.
Балашов густо покраснел:
— Почему?
— Оказался ты парнем хорошим, боевым. Вот Василий Иванович и приказал молчать, чтобы партизаны тебя не подняли на смех.
Балашов приподнял голову и смущенно заговорил:
— Верно. Не был я на флоте. И не одессит... Я из-под Брянска. Вырос в лесах. Мне лес, вот как Демину — Черное море...
Полтора-Ивана кивнул и просто сказал:
— Поэтому тебя Демин сегодня и послал. Мы же все видели, что ты по лесу ходишь совсем не так, как остальные. И ориентируешься здорово... Ну, пошли, что ли! Да не унывай, раз приняли тебя моряки в свою команду, значит, у тебя морская душа!
Миша Балашов и правда был самым сухопутным человеком во всем партизанском отряде. Его знакомство с водной стихией ограничивалось ловлей пескарей в реке. Но Мишу с детства тянуло к морю, больше всего на свете хотелось ему стать моряком.
Перечитав все, что было в маленькой школьной библиотечке о флоте и о море, Миша затосковал и уехал в Одессу поступать в моряки.
Но тут началась война. Мишу ранило осколком бомбы, и он попал в госпиталь, а когда вышел оттуда, ему удалось попасть в отряд морской пехоты, который перебрасывали в Крым.
Наступила ночь, душная и тревожная. Со склонов гор над заповедником взлетали осветительные ракеты, озаряя верхушки деревьев мертвенным зловещим светом.
Уже больше часа Балашов полз один.
Изредка поблизости слышались шаги патрульных, Миша вжимался в землю, сливаясь с темнотой ночи. От земли пахло прелыми листьями, хвоей, смолой. Это были родные запахи, запахи леса. Миша вновь ощупывал перед собой землю и полз вперед.
Вдруг Балашов замер. Где-то совсем близко разговаривали:
— Курт, сигаретте!
— Битте, Карл!
Вспыхнул огонек зажигалки. Прямо перед собой Миша увидел двух солдат. Он осторожно нащупал за пазухой гранату. И, пока солдаты курили, сидя на поваленном дереве, Миша почти перестал дышать. Наконец они поднялись и осторожно пошли вниз. Миша двинулся дальше.
Потянуло дымом. За деревьями замелькали отблески огня. Не отрываясь от земли, Миша, как гусеница, вполз в колючие кусты, окаймлявшие большую поляну, на которой горели костры. То там, то здесь вспыхивали красные светлячки сигарет.
В неверном свете костров мелькали черные силуэты: немцы ставили плащ-палатки. Где-то поблизости рубили ветки, доносились негромкие голоса.
Прямо перед Мишей, метрах в пятидесяти, горел костер. Длинные тени сидящих у огня плясали на поляне. Они то укорачивались, то становились еще длиннее, теряясь в густых зарослях.
Чем дольше Балашов наблюдал, тем больше убеждался в том, что две тени принадлежат офицерам. Один из них что-то рассматривал, судя по всему — карту. В некотором отдалении сидели еще трое — очевидно, солдаты.
Тот, кто рассматривал карту, встал, и Миша отчетливо увидел силуэт сумки. Офицер сложил бумаги и повесил сумку через плечо.
— Только бы не ушел, не ушел! — стиснув зубы, молил Миша. У него не было ясного плана, но он понимал, что офицера с сумкой упускать нельзя.
Один из солдат, сидевших поодаль, встал и принялся разматывать сверток, похожий на рыбацкие сети. Миша вдруг понял: предмет, похожий на сети, — обыкновенный гамак. Лагерь стихал. Офицер с сумкой отдал последние распоряжения и ушел спать в свой гамак. Миша видел, как денщик укрывал его плащом. Остальные улеглись у костра, подстелив плащ-палатки.
Еле слышно шумел лес. Где-то настойчиво и однообразно кричала ночная птица, будто предупреждая партизана, чтобы он не забыл...
«Что я забыл?» — думал Миша и снова ощупывал пояс, проверял гранаты.
На поляне шагал часовой. Он ходил будто заведенный: десять размеренных шагов вправо, поворот, десяти размеренных шагов влево и снова поворот.
Часовой расхаживал между костром и Балашовым. Гамак висел дальше. Нечего было и думать, что к нему удастся подползти незамеченным. Миша решил обогнуть поляну и зайти к гамаку с противоположной стороны. Это было невероятно трудно — проползти такое большое расстояние. Миша пополз. Скоро стало ясно, что самое трудное еще впереди.
До гамака было на глаз шагов пятьдесят. До костра, за которым ходил часовой, — еще около двадцати. Теперь на фоне костра гамак виднелся совершенно отчетливо Было видно и другое: между гамаком и Балашовым стояла палатка. Раньше за костром она была незаметна. Обогнуть ее издали невозможно — по сторонам светились еще костры.
Офицер встал, и Миша отчетливо увидел силуэт сумки.
Миша задумался. Если он раньше не видел этой палатки из-за костра, значит, сейчас он не виден часовому. И действительно, тот исчезал всякий раз, когда оказывался на одной линии с Балашовым и костром. Свет костра ослеплял. То, что делалось за пламенем, оставалось скрытым и для Балашова, и для часового. Значит, нужно ползти прямо на свет костра, пользуясь моментами, когда часового заслоняет пламя.
Миша понимал, что первую половину пути палатка будет заслонять его от часового. Значит, пока самое главное — не разбудить спящих в палатке. И Миша осторожно выполз из кустов. Прижавшись к земле, он стал ладонями нащупывать все, что могло хрустнуть или зашелестеть. Опавшие прошлогодние листья чуть-чуть повлажнели от скудной ночной росы и не шуршали.
За полчаса он дополз до палатки. Прислушался. В палатке было тихо. Все спали. Короткий отдых, и Балашов снова пополз.
Ползти приходилось урывками, когда часовой скрывался за ярким пятном света; как только он показывался из-за костра, Миша плотно вжимался в землю.
Балашов прополз всего пятьдесят метров, но ему казалось, что прошла целая жизнь. И когда, наконец, Миша очутился перед гамаком, он почувствовал себя совершенно опустошенным, разбитым.
Но он быстро пришел в себя. Он думал только о том, что будет сейчас делать.
Миша ввинтил в гранаты запалы и разложил их тут же в траве под гамаком. Расстегнул кобуру и медленно, миллиметр за миллиметром, взвел курок. Сунул пистолет за пазуху. Вытащил из ножен знаменитую финку. Затем закрыл рукой глаза, чтобы привыкнуть после костра к полной темноте. И только после этого перевернулся на спину. Гамак висел невысоко, примерно в метре от земли.
Миша увидел сумку — не всю, а ее край. Для верности он осторожно просунул сквозь сетку палец и провел по гладкой кожаной поверхности. Нечего было и думать овладеть сумкой, прорезав гамак: сумка была надета через плечо офицера, а до ремней ножом не дотянуться.
Оставалось единственное. Выждав момент, когда часовой вновь скрылся за догоравшим костром, Миша бесшумно выпрямился и наклонился над спящим. Он коснулся сумки и ощупью принялся искать ремень... Наконец нашел и легонько провел по нему лезвием финки. Второй конец ремня уходил под плащ, которым был укрыт немец. Миша слегка потянул. Ремень чуть-чуть поддался. Миша потянул еще раз. Ровное дыхание спящего перешло в тонкий прерывистый свист. Свист оборвался на высокой ноте. Пробормотав что-то невнятное, офицер перевернулся, придавив сумку.
Дыхание эсэсовца снова стало спокойным и ровным. И Миша опять легонько потянул сумку. В ту же секунду офицер спросил ясным, совсем не сонным голосом:
— Вер ист да? (Кто это?)
— Сумку! — сказал Миша от неожиданности. — Пусти сумку, гад!
Офицер рывком приподнялся и торопливо зашарил у пояса. Миша изо всех сил рванул сумку и выстрелил в упор...
— Ждем еще четверть часа, — сказал Демин, когда стрелки часов показывали два.
Моряки молчали. Взрывы — один за другим два взрыва гранат, потом третий — прозвучали почти час назад. И сразу же — бешеная стрельба.
— Еще пять минут, — сказал Демин, глядя на неумолимые стрелки.
Пять минут прошло. Пять бесконечно тянувшихся минут.
— Еще три, — упрямо сказал Демин. — Еще три минуты.
Наконец он поднялся:
— Больше ждать нельзя...
В ответ что-то зашуршало, и из кустов послышался голос Миши:
— И не надо, клянусь жабрами акулы!..
Оба разведчика стояли радостные и возбужденные.
— Рванул сумку, — захлебываясь словами, рассказывал Балашов, — ударил из пистолета в упор и за гранаты. Кормовая, огонь! Одна! Вторая! Подарок фюреру от партизана Миши! Фрицы прямо взбесились. Ну, я ставлю паруса и ходу! Сначала иду параллельным курсом, рядом с фрицами. Потом чувствую, что нам не по пути, поворот фордевинд и жму курсом на Ваню Доронина. Добежал, а Полтора-Ивана из главного калибра ка-ак по ним шарахнет! Чтоб мне не видать Чер... — хотел закончить Миша свой рассказ, но вдруг осекся и замолчал.
— Ну, чего же ты? — спросил из темноты Демин.
В голосе его не было и тени насмешки, но Миша тихо и смущенно ответил:
— Да я ничего. Просто мне лес... ну все равно, что вам Черное море!..
Через час начнет светать, а от Демина никаких известий. Всю ночь никто не сомкнул глаз. Всю ночь комиссар просидел, прислонившись спиной к дереву.
Близился неумолимый рассвет, а с рассветом... Кто знает, что он принесет?
Очевидно, с рассветом волна гитлеровцев двинется дальше, к огневым точкам на склонах Чатыр-Дага. А что потом — неизвестно.
...За час до рассвета Демин вручил Кременецкому сумку. Сумка принадлежала командиру эсэсовского батальона гауптштурмфюреру Паулю Кнаббе.
Кременецкий вынул документы. В левом верхнем углу каждой бумаги стоял гриф: «Операция Шварц Шаттен. Совершенно секретно». Вот она, операция «Шварц Шаттен» — «черная тень»! Мрачное название. Гитлеровцы — мастера на такие выдумки. Черная, зловещая тень должна пасть на партизанские отряды, испепелить их, стереть с крымской земли. По замыслу фашистов, всюду, куда ни ступит отряд, его настигнет черная хищная тень...
Кроме оперативного приказа, среди бумаг оказалась схема карательной операции.
С рассветом первая волна карателей идет на Чатыр-Даг. Достигнув вершины, батальоны сворачиваются и выходят на Симферопольское шоссе, чтобы идти из заповедника на восток и начинать прочес Зуйских лесов... Вторая полна выходит на дорогу Алушта—Заповедник...
Комиссар встал. Он узнал все, что ему было нужно. Теперь он уверенно поведет партизан по пятам карателей.
Кременецкий созвал командиров групп и объяснил им обстановку.
Гитлеровцы движутся тремя волнами. Отряд находится впереди первой волны. Через час волна начнет двигаться, чтобы оттеснить партизан к отрогам Чатыр-Дага, где их встретят огневые заслоны противника.
Если партизанам удастся просочиться сквозь гитлеровские цепи, их настигнет вторая волна, которая движется в восьмистах метрах следом за первой. За ней катится третья волна. Достигнув Чатыр-Дага, части карателей заканчивают операцию. Она продлится сутки.
Комиссар умолк. Перед ним снова возникла щепка, колыхавшаяся на воде. Да, только так! Попасть в промежуток между волнами...
— Риск очень велик, — закончил Кременецкий. — Не то что выстрел — случайность, малейший шум, — и нас перестреляют всех до последнего. Зато, сумев продержаться, мы сохраним отряд.
Когда командиры разошлись, Кременецкий подошел к Мише и похлопал его по полосатой груди:
— Морская душа!.. Хороший у тебя, Демин, народ!..
— Хороший! — улыбнулся Демин и обнял Мишу за плечи. — Моряки!
Люди шли так, что ни звери, ни птицы не чуяли их. Шли, положив пальцы на спусковые крючки автоматов.
За командиром, как всегда, шел Андрей Шитов. Тут же держался и Вася. Он с гордостью нес автомат, полученный им после удачной разведки на аэродроме.
Иногда мальчик поглядывал на своих спутников. Впереди шли Демин и Полтора-Ивана. Он и Рындин — самые сильные в отряде. А Полтора-Ивана еще и самый высокий. Влезть ему на плечи, и можно легко ухватиться вон за ту ветку, где косит любопытным глазом сорока.
Веки мальчика слипаются. Но дремать нельзя.
Дальше, все дальше, метр за метром. Бесшумно, молча.
Вдруг Вася вздрогнул: на поляну, ломая ветки, выскочил олень и остановился, увидев настороженных, молчавших людей. Полтора-Ивана вскинул автомат. Все замерли. В ту же секунду Кременецкий бросился к Доронину, схватил автомат за ствол и пригнул его книзу. Глаза его блеснули гневом, Полтора-Ивана побледнел.
И снова в полной тишине, шаг за шагом, метр за метром...
Совсем близко стали слышны слова немецкой команды:
— Форвертс!
Кременецкий знаком подозвал Демина.
— Разведайте, — шепотом приказал он.
Демин и Балашов исчезли в кустах. Текли минуты. Где-то почти рядом звучала громкая чужеземная речь. Затаившись, партизаны ждали: вот-вот на тропу выйдут каратели.
Наконец разведчики вернулись.
— Идут в нашем направлении. Передовые дозоры шагах в сорока от нас.
Отряд развернулся и стал отходить. Партизаны крались рядом с передовыми дозорами гитлеровцев. Кременецкий шепнул начальнику разведки:
— Ни на минуту не терять из виду противника, следить за каждым его движением. Останавливаться, если задержатся гитлеровцы.
Виноградов понимающе кивнул. Он и сам знал — идущую за плечами волну нельзя терять из виду. Пока не удалось вклиниться между двумя цепями карателей — необходимо держаться вровень с первой волной. Иначе впереди, у Чатыр-Дага, партизан прижмут к огневым заслонам.
Комиссар с нетерпением ожидал ночи. Ночью предстояло самое сложное — «поднырнуть» под первую цепь противника. Если это удастся, партизаны получат некоторое преимущество в молчаливой игре со смертью — идущие впереди гитлеровцы будут тогда играть роль своеобразного «охранения» отряда: они первыми выйдут к Чатыр-Дагу.
Солнце палило немилосердно. Бойцов мутило от жары и жажды. Рындин достал фляжку, чтобы освежиться хоть каплей воды. Но фляжка была пуста — весь запас выпит по время перехода. Глядя на силача, Вася невольно облизал пересохшие губы — ему тоже хотелось пить.
И снова все дальше в лесную чащу углублялся отряд.
Время будто остановилось.
Наконец солнце начало клониться к лесу. Вот оно коснулось верхушек сосен и расплавилось в ветвях. Сумерки были густыми и короткими. Одна за другой вспыхивали звезды на потемневшем небе. Лес притих, только вдали надрывно кричала какая-то птица.
Потом над лесом взвились ракеты, оповещая о ночном привале. Комиссар взглянул на часы. Ровно двадцать ноль-ноль. Гитлеровцы были пунктуальны.
Разведчики доложили, что каратели разбивают лагерь. Теперь партизаны могли отдохнуть. Измученные, они растянулись на земле и, лишь отдышавшись, принялись стягивать с плеч вещевые мешки.
Ветер переменился. Теперь он задувал с тыла. Каждый его порыв приносил запах дыма и варившейся еды. Партизаны были голодны. Вот уже третьи сутки люди не получали горячей пищи. Ночью — огонь, днем — дым могли выдать отряд. Запасы воды кончились почти у всех. А совсем рядом журчал и плескался ручей. Только подойти к нему невозможно — вокруг него враги.
Пока люди отдыхали, Кременецкий готовился к дальнейшим действиям. Ему надо было проверить точное расположение лагеря гитлеровцев, разведать, на каком участке лучше всего «поднырнуть» под первую цепь, чтобы очутиться между волнами.
В разведку снова ушли Миша Балашов и Демин. Выбравшись к поляне, на которой горели костры, Миша и Демин медленно поползли вдоль нее. Их скрывали кусты. Вскоре костры кончились. Вокруг тихо, немцев в этом месте не было.
— Запомни ориентиры, отряд поведем здесь, — прошептал Демин.
Балашов кивнул.
Они снова поползли по краю отлогой балки, пока не увидели вдали костры второй волны карателей. Внезапно рядом грохнул выстрел, лес залило мертвенным зеленым светом, по земле побежали полосатые тени деревьев. Разведчики приникли к земле. Снова выстрел, снова бегут полосатые тени...
Через час разведчики вернулись в отряд, доложив о виденном комиссару. Все было готово к маршу. Комиссар шепотом отдал последние приказания.
Отряд двинулся в путь.
Шли колонной по три человека. Не шли, а скользили, как тени. Медленно. Осторожно. Чтобы не стукнул камень, не хрустнул сучок. Придерживали каждую ветку, чтобы не хлестнула, чтобы не зашуршали листья.
И вдруг опять ракета! Люди попадали на землю. У кого-то громко задребезжал котелок. Осветительная ракета давно погасла, а партизаны еще лежали, затаив дыхание, прислушиваясь. Но все было тихо.
Командир обернулся и едва слышно шепнул:
— Вперед!
Лежавший за ним боец передал команду соседу.
И снова крадутся люди по лесу.
Кто-то из разведчиков дотронулся до шагавшего рядом комиссара — впереди, чуть левее, за деревьями мелькнул огонь костра. Начинался самый опасный участок пути. Вскоре и справа блеснул костер. Разведчики вели отряд точно по намеченной трассе. Вот костры отодвигаются назад. Как медленно!
Еще метр. Еще два... Снова ракета. Ее мертвенный свет льется сверху на деревья, пробивается сквозь ветки, по земле бежит паутина тени. Партизан не видно. Они вжались в землю, слились с обросшим мхом камнем, с колючим кустом шиповника. Не слышно, как они легли, не слышно, как поднялись.
Рындин, шедший в замыкающей группе, внезапно оступился. Падая, зацепил какую-то ветку. Она с громким треском обломилась. И тотчас же справа послышались шаги.
— Вер ист да? — спросили из темноты.
Рындин не ответил, лихорадочно соображая, что делать.
— Вер ист да? — повторил немец.
Рындин увидел идущих прямо на него двух гитлеровцев. У того, что левее, теплилась сигарета.
Рындин выхватил из кармана фонарик. Луч света уперся в растерянные лица солдат и ослепил их.
— Штиль гештанден! (Смирно!) — скомандовал Рындин. «Только бы не выдал акцент!» — мелькнула мысль. — Сигаретте лешен! Шнелль! (Погасить сигарету! Живо!)
Сигарета отлетела в сторону. Смущенные солдаты торопливо прошли мимо. Рындин почувствовал противную слабость в ногах...
Вскоре отряд вышел к намеченному месту. Теперь он находился между двумя волнами карателей. Часовые партизан стояли почти рядом с немецкими часовыми.
Здесь и решили заночевать. Впрочем, несмотря на усталость, никто не спал. Люди хорошо понимали, какую одержали победу. Но впереди еще длинная ночь. А что принесет рассвет?
Было тихо, тихо... Ветер шумел соснами, да выли в горах шакалы...
К утру кое-кто забылся тревожным сном. Уснувших будил начальник разведки, следя, чтобы разбуженный не заговорил. Подъем, короткие сборы. Перепоясались потуже, оглушили себя затяжкой крепкой махорки, чтобы меньше чувствовать голод. Собрались в путь.
Комиссар осмотрел людей. Лица у всех обросшие, усталые...
Вернулась группа разведчиков. Они сообщили — каратели вот-вот возобновят прочес. Часть разведчиков осталась, чтобы не терять из виду противника.
И снова бесшумно шагает партизанский отряд. Но на этот раз гитлеровцы спереди и с тыла. Если отряд прибавит шаг, он врежется в первую волну, если отстанет, на него наткнутся каратели второй волны.
Разведчики, шедшие впереди, видели перед собой серо-зеленые спины гитлеровцев. А группа прикрытия, отходя, не теряла из виду передового дозора врага.
Вскоре пошло мелколесье. Здесь несколько лет назад бушевал пожар. Старый лес выгорел, а редкие молодые сосенки, среди которых торчали почерневшие пни, еще не поднялись выше человеческого роста.
Срок операции «Шварц Шаттен» кончался. Цепи гитлеровцев стали выходить к отрогам Чатыр-Дага. Затаившись у опушки, партизаны наблюдали.
Подразделения карателей на плато были видны совсем ясно. Они перестраивались в колонны.
Кременецкий знал, что то же самое происходит и в тылу партизан, где были вторая и третья волны карателей. Но он не знал, какими тропами они будут выходить из леса. Не пройдут ли они поблизости? Как уклониться от встречи с гитлеровцами?
Неподалеку, меньше чем за километр, рос густой лес. Пожар не смог перекинуться к нему через дорогу, проходившую в глубокой ложбине. Кременецкий повел туда отряд. Спуск в ложбину был крутой. Идти тихо было невероятно трудно. Из-под ног скатывались мелкие шумливые камни. Скорей, скорей! Внизу под откосом дорога, а за ней — спасительный лес...
Кременецкий развернул отряд фронтом к дороге, решив проскочить ее одним броском. Несколько мгновений стояли прислушиваясь. Все было тихо.
Комиссар подал рукой сигнал:
— Вперед!
Триста человек ринулись вниз бесшумной лавиной. До дороги оставалось метров тридцать. И вдруг...
Ритмическое цоканье копыт донеслось из-за поворота. На дороге показался взвод румынских кавалеристов.
Третьи сутки партизаны уходили от врага. И вот, когда выход из ловушки так близок, — эта встреча... Оставалось одно: принять последний короткий бой.
Залп автоматов, конечно, уничтожит румынский взвод, но и партизаны будут немедленно обнаружены и истреблены гитлеровцами.
Это понимали все и, развернув автоматы в сторону дороги, неподвижно стояли, ожидая решения комиссара.
Так же неподвижно, натянув поводья коней, застыли и румыны.
Комиссар встретился взглядом с румынским офицером и ясно понял, что тот взвешивает положение.
И вдруг офицер отпустил поводья. Кавалеристы качнулись в седлах и двинулись вперед. Партизаны молча провожали их взглядами и дулами автоматов.
Когда взвод поравнялся с партизанами, румыны отвернулись, как бы держа равнение на безлюдный лес, и исчезли за поворотом.
Партизаны броском пересекли дорогу.
Они входили в лес. И лес, будто приветствуя партизан, пел под ветром свою вековечную вольную песню.
После вчерашней грозы воздух в горах был особенно прозрачным и свежим. Ветер слегка раскачивал кроны могучих деревьев, когда путешественники подходили к Поляне Комиссара.
— Так же, наверное, шумел лес, когда комиссар вывел своих товарищей из окружения, — шепнула Наташа Юре, который шел теперь во главе группы.
Но командор не слушал ее. Он был поглощен близостью цели. Ребята шли в полном молчании. Юра вел их по тропе в сторону небольшого оврага. Вел без всяких колебаний. Еще один поворот, и за ним...
Остановившись, Юра торжествующе воскликнул:
— Вот он — камень! Видите?
Да, вот он — зеленый камень. Ошибиться невозможно. Другого такого не сыщешь. Все окружили скалу и с любопытством рассматривали зеленый, точно малахитовый срез камня.
— Такой сразу запомнишь! Шитов правильно выбрал, — сказал Марк, не сводя глаз с редкого ориентира.
Женя восторженно кричал:
— Вы только посмотрите, он будто из сказки! Редко бывает такой цвет. Правда, Петр Сергеевич?
— Да. Эта порода мрамора встречается не часто, — ответил Запольский.
— Ну что ж, приступим? — волнуясь, проговорил Юра.
Ребята начали внимательно рассматривать землю у подножия камня и вдруг...
— Что это? — Митя указал на углубление, рядом с которым был небольшой холмик. Будто кто-то давно-давно рыл землю, отбрасывал ее в сторону, а земля потом слежалась и затвердела.
— Ой! Здесь уже копали до нас! — воскликнул Женя Андрющенко.
— Не может быть! — Наташа нагнулась, рассматривая ямку.
— Чего не может быть? Не видишь разве?
Юра схватил лопату и начал раскапывать яму, заполненную сверху палыми листьями, комьями слежавшейся земли, подгнившими ветками.
Под лопатой что-то громко звякнуло, и Юра выбросил наверх облепленный глиной плоский металлический предмет. Наташа дрожащими руками принялась очищать глину чистым носовым платком.
— Коробка из-под патронов, — тихо сказал Запольский.
Коробка позеленела от сырости и долгого лежания в земле. Петр Сергеевич открыл ее, вставив между створками нож.
Она была пуста. Сумки комиссара в ней не было.
Запольский смотрел, как пятеро ребят передавали находку из рук в руки. Растерянность, разочарование были написаны на лицах. В глазах Наташи стояли слезы, у Жени вздрагивали губы.
— Ну вот, все лето пропало — искали и ничего не нашли! — с отчаянием в голосе проговорил Женя.
Запольский не знал, что ответить мальчику.
Юра молчал, напряженно о чем-то думая. Ребята не сводили глаз с товарища.
— Ты говоришь — лето пропало? — повторил Юра, обращаясь к Жене. — А я, мне кажется, никогда не забуду этого лета. И вы, наверное, тоже. Подумайте-ка! — Голос Юры звучал все уверенней. — Сколько мы всего узнали, сколько друзей приобрели! Да каких — настоящих героев!..
Лица ребят посветлели. Марк вдруг по-новому взглянул на Петра Сергеевича. Может быть, он понял, что герои идут в жизни совсем рядом. Балашов, Рындин!.. Уж они-то не опустили бы рук при неудаче.
Наверное, об этом думала и Наташа, пристально смотревшая в зеленую глубь леса. Ей казалось, что оттуда сейчас выйдут усталые, но не сломленные врагом люди...
Прошло несколько недель, и на имя Юры пришло письмо с почтовым штемпелем Казахстана. То была долгожданная весть от Васи Веретенкина с целинных земель. Снова, после долгого перерыва, в трюме старой шхуны горела свеча, и ребята сосредоточенно слушали командора, читавшего письмо вслух.
— «Дорогие друзья, — писал Вася, — мне не удалось быстро ответить вам, так как я работал на уборке хлеба в других районах. Иначе вы давно бы знали, что сумку комиссара искать не нужно. Ведь я нашел ее еще много лет назад.
Начну по порядку. После гибели Кременецкого наш отряд стал отходить глубже в лес. Оставаться на старом месте было нельзя: немцы все теснее смыкали кольцо. Меня, однако, мучила мысль, что последнее поручение комиссара останется невыполненным...
Слова Шитова о зеленом камне запомнились мне. Зеленый камень я в лесу видел. Но взрослые могли мне не поверить, да и опасно было партизанам возвращаться в места, оцепленные вражескими войсками. Поэтому я решил, не откладывая, предпринять экспедицию на свой страх и риск. Не забывайте, что был я тогда мальчишкой, и комиссара любил как отца.
Ранним утром я покинул лагерь и скоро был уже на Поляне Комиссара. Под зеленым камнем нашел спрятанную в коробке из-под патронов сумку. В ней, кроме фотографий семьи и личных записей Кременецкого, оказался пакет на имя Семчука.
Этого человека я знал. Он был одним из руководителей городского подполья, с которым партизаны держали тесную связь. В пакете, конечно, заключались важные сведения, и я решил немедленно передать его Семчуку. Стал пробираться тропами к себе в село, откуда недалеко было до приморского города. Но мне не повезло. По дороге меня задержали фрицы. К счастью, не догадались обыскать. Я прикинулся придурковатым парнишкой, собиравшим в лесу хворост.
Пакет мне вскоре удалось передать знакомому полицаю, который на самом деле был комсомольским связным. Я не сомневался, что пакет дойдет по назначению. Так оно и случилось, но узнал я об этом лишь несколько лет спустя...
Когда-нибудь при встрече я расскажу вам, ребята, о моих приключениях: как, голодный и больной, я сбежал от немцев, как скитался по лесным дорогам в поисках партизанского лагеря, как подобрала меня, свалившегося без памяти, одна колхозница. В ее доме я и остался. Он стал для меня родным.
Уже после войны, когда я окончил школу и выучился на тракториста, мне довелось встретить Семчука, бывшего секретаря нашего подпольного горкома партии. От него я и узнал о содержании пакета комиссара. Там были сведения, собранные партизанской разведкой; сведения эти были нужны подпольщикам для предстоявшей операции против гитлеровцев. И, хотя встреча комиссара с подпольщиками не состоялась, операцию удалось благодаря этим сведениям осуществить.
Семчук добавил, что пакет комиссар послал с каким-то хлопцем. Мальчик потом сбежал от задержавших его гитлеровцев.
Семчук и не подозревал, что «сбежавший хлопец» беседует сейчас с ним, а мне не хотелось разуверять его. Это было бы как-то нескромно. Вот так и получилось, что никто из партизан не узнал о судьбе спрятанной Шитовым сумки комиссара. Но теперь я уже не имею права молчать. И, если вам удалось найти место, где была спрятана сумка комиссара, вы потрудились не зря, ребята. Выходит, что поручение комиссара мы выполнили все вместе».
Яйла — высокогорное плато в Крымских горах.
(обратно)