«Обнаружить и уничтожить»

В этот же день Рогожин с Алексеевым, Мурачевым и Горячевым вылетели к Северскому Донцу. Задание было сложным — отыскать и разбить переправу, которую никак не могли обнаружить. Район ее расположения примерно знали, но что значит примерно, когда для успешного решения задачи огромную роль играли метры.

На подлете к цели увидели, как на бесконечном, ровном поле с далеко разбросанными деревеньками среди перелесков медленно сближались лавины танков. Сверху были отчетливо заметны на башнях опознавательные знаки: на одних белые звезды — это были наши. На других крестообразные полосы. Алексей испытал искушение — сейчас же войти четверкой в пикирование и ударить из всего бортового оружия по этим крестам.

А лавины сходились все ближе и ближе. Белые дымы выстрелов перемешивались в безветрии, и поле танкового сражения подернулось пеленой. Сверху было хорошо видно, как машины сошлись вплотную, столкнувшись в таране, били друг в друга из пушек. Белесая пелена загрязнялась черным дымом горячего металла и масла. Штурмовики прошли дальше, а у летчиков не выходила из памяти яростная, не слышная в воздухе и оттого более страшная танковая схватка.

Небо затягивало облаками. Солнце то появлялось, то скрывалось, и когда подлетели к реке, Алексей ничего не увидел кроме темной гладкой посверкивающей поверхности воды. Из лесочка, неподалеку от противоположного берега, зенитки вдруг открыли такой сильный огонь, что о штурмовке батареи не могло быть и речи. Вспыхнули плоскости на самолете Павла, Алексей крикнул по радио:

— Паша, горишь, немедленно сбрось бомбы!

Алексеев вошел в крутое пикирование, на большой скорости ему удалось сбить пламя, а зенитки бешено захлебывались, снаряды рвали воздух рядом с самолетами. Осколки врезались в фюзеляжи и плоскости. Истребителям прикрытия тоже никак не удавалось подавить огонь зенитной батареи, и они продолжали кружить выше штурмовиков.

Солнце выглянуло из облаков, и Алексей заметил, как от берега до берега блеснул ровный перекат воды. «Вот она, спрятанная под воду!» — обрадовался он.

— Вижу переправу, — передал по радио. — В атаку, за мной!

Штурмовики понеслись вниз. Истребители прикрытия в который уже раз пробовали ударить по батарее, но два тотчас же были подбиты, и один за другим, волоча дымный след, потянули на свою территорию.

Но первая атака не принесла успеха: бомбы взорвались в стороне от подводного моста. Река как будто взбунтовалась, выплеснула на берега потоки воды. Выходя из пикирования, Алексей уже не увидел самолетов Мурачева и Горячева — их обломки, кувыркаясь, падали вниз. Горло Алексея перехватила спазма, и слезы выступили на глазах. Бессильная ярость охватила его.

— Ну, фашисты! — крикнул Алексей. — Получайте! — И резко отдал ручку от себя, направляя штурмовик на переправу.

Когда перекрестие прицела совпало с определенной линией на капоте, нажал кнопку электробомбосбрасывателя. Бомбы фонтанной строчкой легли вдоль переката. Тотчас же взметнулись столбы воды, бревна, обломки железа и досок. Волны хлынули к берегам.

Из лесочка на штурмовик были направлены шесть стволов — это Алексей отчетливо рассмотрел, выходя из пике. Увидел среди батареи и маленький дальномер и фигурку командира с поднятой рукой. «Все, — подумал Алексей. — Сейчас он махнет рукой, скомандует: «Файер!» — и эти шесть стволов ударят по мне в упор».

С тяжелым гудением «ил» выходил из пикирования. Рука командира фашистских зенитчиков резко опустилась вниз, и Алексей бросил машину влево. Снаряды автоматических пушек, похожие на больших шмелей, роем понеслись к самолету. Послышался знакомый грохот. Что-то треснуло и тотчас кабину залило маслом. Алексей прижался к спинке сиденья и стал тянуть в сторону своих позиций. Но штурмовик терял силу, его неумолимо влекло вниз, к земле. СПУ вышло из строя. «Как там Леша?»

Земля надвигалась слишком быстро и выброситься с парашютом было уже поздно. Руль высоты не действовал, но Рогожин сделал все, чтобы смягчить удар круто планирующего штурмовика.

Впереди неожиданно поднялись, как будто выросли из земли, саманные домики. Огромная, заслонившая горизонт, серая стена встала перед кабиной, штурмовик с глухим ударом врезался в нее. Левая рука Алексея отозвалась пронзительной болью. В глазах потемнело, но, может быть, темно было оттого, что весь самолет, пробив стену, оказался погребенным под рухнувшей крышей.

Когда пыль улеглась, он, превозмогая боль, открыл фонарь и с трудом выбрался на крыло, раскидал саманные обломки, пробрался к кабине стрелка. Тот сидел, бессильно свесив голову на грудь. Алексей растолкал его и спросил:

— Ранен?

Стрелок тяжело разомкнул глаза, сказал:

— Голова трещит. И в ушах шум.

— Это пройдет. Вылезти сможешь?

Они выбрались из-под обломков саманных кирпичей, осмотрелись. День был жаркий. Слегка парило. В расположенном по соседству лесу слышались возбужденные голоса.

— Вроде бы наши, — сказал Леша.

— Свои.

Из кустов вышли четверо солдат и побежали к ним. Сошлись на полпути между саманными домиками и леском. Алексей оглядел с любопытством смотревших на него бойцов, спросил, что за место, где он упал, и что за часть стоит в лесу. Вперед вышел загорелый рослый сержант.

— Тебе, браток, интересно, что за местность? А тут городишко такой недалеко, — он повел рукой в сторону, — Шебекино называется. А часть? О части пока помолчим. Сам увидишь.

— Ну, ладно, — устало улыбнулся Алексей. — Ведите меня к начальству. Надо сообщить, что у меня самолет вышел из строя. Сам ранен, — он потрогал кровоточащую руку. — Авось, правда, до свадьбы заживет.

Сержант протянул Алексею свой индивидуальный пакет. Стрелок быстро перевязал кисть руки.

Бойцы продолжали с сочувствием смотреть на Алексея. Он был весь облит маслом, лицо чумазое, а когда снял шлемофон и подставил ветерку взмокшую голову, все увидели его чистые, светлые волосы.

— М-да, парень... — неопределенно произнес сержант. — Шагай за нами. По дороге направо будет землянка, там и есть наше начальство.

Рогожин оставил у разбитого самолета Голубева и отправился с сержантом в штаб. В лесу было прохладно. Посвистывали в ветвях одинокие птицы. За деревьями двигались люди, слышались приглушенные голоса.

Землянка оказалась по правую сторону от лесной просеки.

— Шагай смелей, — напутствовали Алексея пехотинцы и свернули в сторону.

Послышалось урчание моторов, и из-за деревьев навстречу Рогожину выкатился «виллис», а за ним две машины с охраной. «Эге, — успел подумать Алексей. — Да тут высокое начальство». «Виллис» остановился. Генерал, сидевший рядом с водителем, оглядел Алексея с ног до головы, строго спросил:

— Это что за вид? Кто такой?

Алексей вытянулся по стойке «смирно», доложил:

— Командир звена шестьсот семьдесят третьего штурмового авиаполка младший лейтенант Рогожин.

— Та-ак, — протянул генерал. — А что здесь делаешь?

— При выполнении боевого задания по уничтожению подводной переправы на Северском Донце был сбит зенитным огнем.

Взгляд генерала помягчал. — Значит, задание выполнил?

— Так точно, товарищ генерал. При штурмовке погибли два экипажа, в воздушном бою сбит третий — старшего лейтенанта Алексеева.

— А как же удалось разбить переправу? — спросил генерал.

Алексей объяснил.

— Молодец! И как обнаружил ее?

— По взблеску на воде. Солнце помогло, высветлило горбинку переката, и я все понял.

— Молодец! — снова произнес генерал. — Можешь быть свободен, младший лейтенант. Хорошо воюешь.

Переговорив с местным начальством, Алексей вернулся к своему самолету. Леша сидел в сторонке на траве, посматривал в небо.

— Сидишь? Посиди еще. Отдохни. Вот сдадим по акту обломочки нашего «ила» и пошагаем к себе домой.

Всю дорогу Рогожин молчал. Леша, глядя на своего командира, пытался разговорить его, но Алексей был хмур. Он шел, нагнув голову, придерживая за локоть нывшую руку. Густые спутанные волосы спадали ему на лоб. На зеленеющем пригорочке Леша присел переобуться — натер ногу, Алексей тяжело опустился рядом, поднял голову.

Свежий ветер несся над степью, над лесочком, притулившимся у балки, поднимал над землей сухую пыль, запорашивал глаза. Ослепительно сверкало солнце. Небо, почти голубое, пронзительно чистое, опрокинулось над землей в бесстрастной величественности. Покой и тишина были в бесконечных небесных просторах, и Алексей впервые за эти часы остро, до сжимающих горло слез, осознал гибель Горячева, Мурачева и их стрелков.

Острая всеобжигающая ненависть к фашистам охватила Рогожина. Он беззвучно плакал, не стыдясь перед стрелком своих слез. Был горек их вкус на запекшихся от жажды губах.

А Леша тряс его за плечо и спрашивал виноватым охрипшим голосом:

— Командир, что с тобой? А, командир? Ну не вернешь их, война.

На аэродроме они встретили только своего механика Беседина. Все остальные уже перелетели на другую точку. Вместе с механиком и Лешей Рогожин за три дня собрали из двух старых, пришедших в негодность «илов» один, облетали его и только хотели направиться к своим, как к аэродрому подъехала полуторка и помчалась к стоянке. Из кузова выпрыгнули двое и побежали к ним. Это был Павел Алексеев и его стрелок. Они крепко обнялись, расцеловались.

— Где ты был? — спросил Рогожин.

— Ты же видел, как меня сбили. Пришлось прыгать, хорошо хоть сел у своих. Ждал попутную. А что, наши улетели?

— Сегодня утром. Но ты не горюй, забирайся к моему стрелку в кабину, — сказал Алексей. — Как-нибудь доволоку вас, а твой стрелок доедет с моим Бесединым.

На аэродроме ребята удивились:

— Ты смотри, Рогожин полетел на задание на своем самолете, а прилетел на каком-то разнопером драндулете.

Алексей хмуро ответил:

— Этот драндулет теперь мне дорог. Мы с товарищами собрали его из кусочков. Пусть фашисты не ждут пощады. Я и на нем отомщу за погибших друзей.

Схватка с «мессерами»

Летчиков в полку опять недоставало: каждый бой выводил из строя то одного, то другого, и Алексей не вытерпел, выписался из лазарета и пошел к командиру полка.

— Не могу, товарищ майор, сидеть без дела. Надо летать. Сейчас грех отсиживаться из-за этой царапины.

— Ну, куда ты с такой рукой? — возразил Матиков.

— Да ничего. Буду привязывать ее к рычагу газа, товарищ майор. Большой палец работает, на кнопку СПУ нажимать можно. Разрешите. Не подведу.

Матиков устало покачал головой, подумал и разрешил. Теперь перед каждым вылетом, садясь в кабину, Алексей просил кого-нибудь из своего экипажа прибинтовать руку к рычагу газа и, услышав доклад стрелка о готовности к вылету, запускал двигатель и выруливал на старт.

Под Курском по-прежнему шли кровопролитные ожесточенные бои. Фашисты несли огромные потери в живой силе и технике. Они утратили наступательные возможности и повсеместно перешли к обороне. А наши войска, обескровив в упорных боях хваленые гитлеровские дивизии, готовились к контрнаступлению.

В эти дни штурмовой авиаполк майора Матикова работал по методу конвейера: не успевала приземлиться одна группа, как на старт выходила другая. У посадочного «Т» к небольшим колышкам был прикреплен плакат: «Бери пример с Александра Горовца».

Фронтовые газеты рассказывали о подвиге летчика-истребителя гвардии старшего лейтенанта Александра Горовца. Он один вступил в бой с двадцатью «юнкерсами» и смелыми, бесстрашными атаками разбросал их строй, уничтожив в воздушном бою девять фашистских самолетов.

В этот знойный июльский день в воздух поднялась почти вся 266-я авиадивизия. На задание пошли более пятидесяти штурмовиков и несколько десятков истребителей. Они должны были нанести удар и нарушить организованный отход войск противника.

Над линией фронта встретились с большой группой бомбардировщиков «Ю-88» под прикрытием двух десятков «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». «Яки» метнулись в вышину и завязали бой с истребителями противника. «Илы» и «юнкерсы» столкнулись ниже, метрах в четырехстах от земли.

На рогожинский штурмовик неожиданно обрушился один из «юнкерсов». Его стрелок открыл огонь с дальней дистанции, но Алексей уклонился, потом энергично довернул машину, и в прицел «ила» основательно улегся тупорылый решетчатый нос бомбардировщика. «Ну вот теперь держись!» Он нажал гашетку пушек, и от кабины вражеского бомбардировщика полетели сверкающие осколки плексигласа и рваные куски дюраля. Несколько секунд «юнкерс» продолжал неуправляемый полет, потом скособочился и охваченный косматым пламенем устремился к земле.

Алексея одолевало любопытство. Он положил штурмовик на крыло, посмотрел через борт кабины, спросил по СПУ стрелка:

— Леша, видишь?

— Вижу, командир.

— Посмотри, где грохнется.

— Пока пытается сбить пламя, тянет к своим.

— Жалко, добить некому, может уйти.

Тем временем из верхней карусели вывалилась пара «мессеров» и нацелилась своими размалеванными под крокодиловы пасти носами на выходящий из пикирования штурмовик.

Уклониться, уйти из-под удара на такой высоте было трудно, но Алексей, уже выровняв машину в горизонтальный полет, сумел развернуть ее навстречу атакующим и пошел на них в лобовую. Когда расстояние сократилось до трехсот метров, он поддернул нос штурмовика вверх и плеснул по «мессерам» огнем из пушек и пулеметов. «Ил» темной тенью скользнул мимо шарахнувшихся в стороны «худых», и Рогожин, воспользовавшийся их замешательством, тут же перевел машину в пикирование.

Внизу, в клубах пыли, извиваясь серой змеей, тащила свое стальное тело танковая колонна. Алексей, глядя через прицел, старался выбрать прямой участок дороги. И когда его взгляд приблизился к намеченному месту, где друг за другом выстроились больше десятка танков, он нажал кнопку бомбосбрасывателя, и все бомбы строчкой уложил в колонну. Фонтаны взрывов, блеклый на солнце огонь, дым и гарь скрыли от него результаты бомбового удара.

Он прибавил газ и, набрав необходимую скорость, по-истребительски левым боевым разворотом пошел в сторону своей территории. Другие летчики из его группы, закончив работу, были уж где-то впереди, и Алексей попытался догнать их.

Обрадованный так удачно закончившимся боем и точным бомбометанием, он не заметил, как сбоку, из-за облачка, выскочила пара «мессеров» и один из них, пристроившись и уравняв скорость, стал так, что ни стрелок, ни сам Рогожин ничего поделать с ним не могли. И когда Алексей быстрым взглядом окинул «мессер», он увидел на его фюзеляже знакомую оскаленную пасть заморского зверя.

«Старый знакомый! — подумал Алексей. — Ну что ж, продолжим наш поединок...»

— Леша, давай! — крикнул по СПУ Голубеву. — Я проваливаюсь влево вниз, а ты угости его как следует!

И в следующее мгновение Алексей отдал ручку от себя. Стрелок из своего крупнокалиберного пулемета от мотора до хвоста огненной строчкой прошил фюзеляж размалеванного «мессера».

— Ну, как?

— Горит! — весело крикнул Голубев.

Алексей не удержался и несколько секунд наблюдал, как, полыхая, «мессер» стремительно уходил к земле, волоча за собой шлейф дыма. Оставшийся его напарник с яростью накинулся на штурмовик, пытаясь отомстить за своего ведущего, но сделать это было не просто. Стрелок отбивался сзади, Алексей атаковывал, но гитлеровец продолжал кружиться вокруг «ила». Наконец подвернулось спасительное облако, Алексей направил в него машину, перевел дыхание.

Только теперь он почувствовал, всей душой ощутил, что безмерно доволен сегодняшней победой. «Значит, «вольные охотники» тоже перебазировались на юг, — думал Алексей с улыбкой. — Меня, что ли, преследуют? Да нет, просто случай. А он обнаглел... Заглядывает прямо в кабину — царь и бог, шут гороховый... Забыл, что я — Лешка Рогожин, туляк с оружейного.»

Его распирало неуемное желание петь, взмахивать руками, торжествуя победу, но успокоился, и только тогда понял, что с сегодняшнего дня он — настоящий воздушный боец, потому что подсознательно его, оказывается, преследовала мысль об этой встрече с фашистским асом и, не победив его, он не мог поверить в себя, в свои силы и умение. Теперь это случилось. Он — победитель, он — ас! И в этом ему помог стрелок Голубев.

— Леша, сейчас выскочим из облака, — сказал по СПУ. — Смотри в оба.

Как всегда в бою, Алексеем овладевал холодный, трезвый расчет. «Семи смертям не бывать, а одной не миновать», — говорил он себе. Но это не означало, что он был безрассуден в своем расчете. Все было проще — он научился воевать и видел, как от боя к бою приходит умение.

Рогожин ненавидел эту бойню на земле и в небе, но никогда не уходил от дела, которое за него могли сделать другие. И сейчас, пользуясь наплывающей облачностью, мог уйти, попросту удрать, но враг был рядом, уходить от него, когда в пушках, пулеметах еще оставались снаряды и патроны, а рука крепко сжимала ручку управления, было стыдно, тем более после такой победы. «Мессер» искал «ил», шнырял в негустых облаках, и Алексей видел, как его щучья тень проплыла ниже.

Рогожин дал полные обороты двигателю и с принижением выскочил из облачности, оказавшись в хвосте своего врага, он с ходу открыл по нему огонь. Неожиданность — всегда союзница. И на этот раз зазевавшийся «худой» шарахнулся в сторону от пронесшейся мимо очереди. Он переворотом ушел вниз, и Алексей, потеряв его из виду, забеспокоился. Нет ничего хуже неопределенности. И хотя Алексей перекладывал штурмовик с крыла на крыло, пытаясь отыскать спрятавшегося врага, сделать это ему так и не удалось.

Вдруг пушечная очередь грохнула по бронекорпусу штурмовика. Машина вздрогнула, в моторе что-то глухо застучало, и его затрясло, как в лихорадке. «Мессер» проскочил под штурмовиком снизу вверх, развернулся, пошел рядом. Алексей увидел усатое лицо, поднятую руку с перевернутым вниз большим пальцем: «Конец тебе! Падай!»

Обида захватила Рогожина. Машина стала непослушной. Ее била упругая, все усиливающаяся дрожь, мотор не тянул, работал с перебоями. А фашист летел рядом, скалил белозубый рот. «Не добивает. Значит, патроны кончились. Или бережет их?»

— Леша, — позвал он Голубева по СПУ.

Но стрелок не отвечал. Алексей посмотрел вниз. Там шли немецкие танки. Одинокими, беспомощными казались видневшиеся в стороне деревенские хаты, лес, тянувшийся к горизонту. «Только не плен. Надо долететь до леса. А там будь что будет». «Ил» круто планировал, пожирая последние метры высоты.

Сплошная темная зелень побежала навстречу, замелькала прогалами нежно зеленеющих полян. Крылья рубанули по верхушкам деревьев, машину подбросило, по инерции швырнуло метров на двести вперед, потом с треском развернуло, нос задрало вверх, и в кабине стало темно. От дыма слезились глаза. Кто-то застучал по фюзеляжу. «Немцы?»

Алексей расстегнул кобуру, вытащил пистолет. Но снаружи послышался голос: — Эй, есть кто живой?

— Наши, — обрадовался Рогожин и отодвинул фонарь, но в лицо жарко пыхнуло яркое пламя. Он заслонился локтем, из-под него взглянул на кабину стрелка.

— Леша! Ты жив? Леша?!

Стрелок сидел, свесив на грудь голову. Дым обволакивал его плечи, струился вверх из-под козырька кабины. Возле самолета, заслоняясь от жара, топтались бойцы. Алексей крикнул им:

— А ну, помоги кто-нибудь. Стрелок у меня... Видите? Лешу вытащили из кабины. Голова его падала на грудь. Он дышал, но был без сознания.

— Эх, мать честная, — протянул пожилой рябоватый солдат. — Кажись, отвоевался.

Алексей косо взглянул на него, присел возле стрелка, снял шлемофон.

— Ребята, надо что-то делать, — сказал он глухо. Спазма перехватила его горло.

Голубева положили на плащ-палатку и понесли. Рогожин встал, прошел несколько шагов рядом, глядя на Лешино бескровное, закопченное лицо. Шел, думал: «Вот и все. Отвоевались мы с тобой, дорогой боевой друг». И таким одиноким, осиротевшим почувствовал он себя, что ни солдаты, несшие бесчувственное тело стрелка, ни солнечный день не могли вывести его из этого состояния. Тряхнул головой, увидел свисавшую руку Леши, нагнулся, положил ее на грудь раненого. Рука была теплой. «Что же я заживо хороню его?» — упрекнул себя Алексей.

Впереди под деревьями завиднелась палатка, послышались голоса. Кто-то крикнул:

— Санинструктора сюда! Где санинструктор?

Прибежала черноглазая девушка, велела нести раненого в палатку.

Там Лешу осмотрел врач, его перевязали, и пока Рогожин оформлял справку о разбитом штурмовике, стрелка отправили на попутной машине в дивизионный медпункт. Рогожин даже не успел с ним попрощаться.

Потери

Рана затягивалась. Алексей получил новый штурмовик и снова стал летать на боевые задания. Бои разгорались с каждым днем. Красная Армия продолжала наступать. Гитлеровцев не спасали ни новые танки, ни мощные оборонительные сооружения — их поражение было предрешено. Но победа не давалась даром. Случалось, что из боевых вылетов возвращались не все. Летчики понуро смотрели на пустующие места в столовой.

В один из таких дней Алексеев, Рогожин, Стрельцов и Евсеев вылетели на станцию Рогань. По разведданным там скопилось много эшелонов с живой силой, техникой, боеприпасами и горючим. При подлете к цели штурмовики были встречены плотным зенитным огнем.

— Не подступиться! — крикнул по радио Алексеев. — Что делать?

Решили зайти со стороны солнца и оттуда обрушиться на эшелоны. Истребители прикрытия пошли выше. Как только приблизились к станции, сразу увидели растянутые на путях составы. Алексей выбрал цистерны. Войдя в пикирование, он поймал в прицел одну и короткой очередью ударил из пушек. Цистерна взорвалась, было видно, как огненные струи бензина хлещут по вагонам соседнего эшелона. По ним открыли огонь его товарищи. Заметались, забегали по путям фашисты. Багровое пламя жадно прыгало, кидалось от вагона к вагону.

Алексей сделал еще заход и, сбросив бомбы, пустил эрэсы по стоящим на запасных путях вагонам. В них оказались боеприпасы. Мощные взрывы рванули один за другим, и в воздух взлетели шпалы и куски железа. Сила удара была настолько велика, что подбросила штурмовик, и он сердито загудел, уходя подальше от клубящегося огня. Сплошной грохот заглушил шум мотора. Истребители передавали по радио:

— Алеша! Оглянись! Посмотри, что ты натворил. И вдруг в его машину попал зенитный снаряд. Рогожин прикладывал все умение, чтобы удержать самолет в прямолинейном полете и уйти на свою территорию. Включив передатчик, он крикнул Алексееву:

— Паша, я подбит, вернусь позже. А вы доложите, что задание выполнено.

Штурмовик удалось посадить на фюзеляж. Алексей выбрался из кабины, осмотрел беспомощно лежащий на земле штурмовик, сказал стрелку:

— Ну что ж, хоть мы и не дома, но машина почти цела.

А в это время, вдалеке от станции, стремительно летел к земле объятый пламенем еще один покалеченный зенитным снарядом «ил». На нем заклинило мотор, горели бензобаки, и летчику со стрелком пришлось выброситься с парашютом. Они знали, что опустятся на территорию, занятую врагом, но очень верили в свою спасительную звезду и очень хотели жить. Летчик не успел раскрыть парашют, как машина взорвалась и тугая волна отбросила его в сторону.

Удар был такой, что падающему вниз летчику пришлось некоторое время приходить в себя. Затем он дернул кольцо, и парашют, прошуршав за спиной шелком, хлопнул куполом. Летчик посмотрел вниз — стрелка нигде не было, и он подумал, что тот, видимо, погиб. Парашют сносило на поле, устланное неубранной соломой. Между копен петляла нескончаемая лента дороги и терялась где-то у околицы деревни, потонувшей в зарослях ветел.

Подтягивая стропы, летчик старался приземлиться подальше от деревни, где могли быть фашисты. Низко стоявшее над горизонтом солнце слепило глаза, и он не сразу увидел невдалеке от хат, под прикрытием рослого редкого лозняка, фашистские танки с крестами на башнях и выбежавших танкистов.

Задрав головы, они с любопытством наблюдали за парашютистом, указывали на него, смеялись. Когда парашют с шорохом вломился между гибких ветвей, летчик увидел, что падает на башню танка.

Секунда недоумения сменилась у него пронзительной обидой, и он выхватил пистолет. Но стрелять ему не дали. Дюжие руки схватили за ноги и рванули с башни. Запутавшись в стропах, он скатился вниз, больно ударился рукой о гусеницу. Два рослых танкиста, шумно дыша, навалились на летчика. Сверху их накрыл осевший вниз купол парашюта. Барахтаясь под ним, все трое сцепились, били друг друга ногами. Один из танкистов вцепился в горло летчика и сжал его шершавыми пальцами. В последнюю секунду летчик успел всадить несколько пуль в его живот. Танкист обмяк.

Второй суетливо карабкался, ища выход из-под купола парашюта, зацепившегося за трак танка. В образовавшемся просвете летчик увидел согнутую спину и снова выстрелил. А сам, освободившись от подвесной системы парашюта, ползком пробрался под днище танка. Остро пахло горючим. Локти упирались в землю, пропитанную маслом. «Теперь конец...» — мелькнула простая и ясная мысль, и летчик удивился ее простоте.

Пользуясь замешательством гитлеровцев, укрывшихся за соседним танком, выдернул обойму. В ней оставалось четыре патрона. Резко вдвинув ее на место, он сказал себе: «Все. Четыре патрона. Три из них возьмут врага. Один останется мне». С этой мыслью он оглянулся назад, где между землей и днищем танка в сумеречной наволочи топталось множество ног. Раздавались гневные голоса. Под днище, взвихрив маслянистую землю, хлестанула автоматная очередь, и вдруг — тишина, а в ней картавый властный голос:

— Рус, здавайс!

Стиснув зубы, он подполз ближе к краю, прижался к запыленным, с обрывками мятых трав, каткам. Еще одна автоматная очередь со звоном полоснула по тракам. Острая мгновенная боль пронзила плечо летчика, и рука его со сжатым пистолетом бессильно откинулась в сторону.