Летчик в старом реглане

На следующий день в полк прибыло пополнение. Среди новых летчиков особенно выделялся независимостью и сдержанностью старший лейтенант Павел Алексеев. Высокий, худощавый, он поразительно напоминал известного киноактера Алейникова.

Реглан летчика был потерт. Майор Матиков при первой встрече с Алексеевым надолго задержал на нем свой взгляд. Ничуть не смущаясь, старший лейтенант, чуть наклонив голову и глядя улыбающимися глазами, спросил:

— Разрешите, товарищ майор, узнать причину столь пристального изучения моей фигуры?

— Вижу, вы опытный летчик, — ответил майор Матиков. — Остается увидеть вас в деле.

— Простите, товарищ майор, откуда вам известно о моих достоинствах?

Майора Матикова удивила некоторая вольность старшего лейтенанта в разговоре со старшим по званию, но он удовлетворил любопытство летчика:

— По реглану вижу, старший лейтенант. Внимательному глазу он многое может рассказать о своем хозяине: и какой он человек, я имею в виду аккуратный или нет, любит ли наше летное дело, бывал ли в боях. Верно я говорю?

— Так точно, товарищ майор. Однако разрешите узнать, на какую должность определите меня?

Матикову понравилось, что старший лейтенант не стал хвастаться количеством боевых вылетов, штурмовок и сбитых самолетов противника. Понравилась и эта «вольность», — значит, человек живой, открытый, смелый.

Алексеева назначили заместителем командира 1-й, александровской, эскадрильи. В полдень он пришел в деревню. Отыскал хату, где квартировали Рогожин, Джинчарадзе и Марыгин. Дверь отворила хозяйка, которую все летчики ласково звали Олей. Слегка отступила перед ним, закинув длинную русую косу за спину, поздоровалась.

— Вам кого? — спросила она участливо.

— Меня определили сюда на постой, — ответил Алексеев. — Здравствуйте. Будем знакомы.

Ольга пристально смотрела на него и улыбалась.

— Где же я вас видела?

Алексеев рассмеялся:

— Не иначе, как в кино.

— Правда, правда. Как вы похожи на одного артиста. Ну, проходите. Буду рада.

— Я только вещички свои оставлю и на аэродром, — ответил Алексеев. — Простите, тороплюсь.

Ольга посторонилась, пропуская его, и он вошел в чистенькую, ярко побеленную горницу, где стояли три койки, заправленные байковыми одеялами, на окнах висели ситцевые занавески. За деревянной перегородкой угадывалась хозяйская половина.

На полу, у печки, стояло корыто с густой мыльной пеной. В тазу лежало отстиранное белье.

— Хлопочу о своих соколиках, — смущенно сказала Ольга.

— Не затрудняет это вас? — спросил Алексеев, обходя корыто.

— Да кто же за вами будет смотреть? Вы заняты военными делами. Когда уж вам заниматься собой?

Алексеев промолчал, оглядывая светелку: на окошках стояли горшки с пышной яркой геранью, пестрый половичок был аккуратно расстелен на чистом некрашеном полу.

— Ставьте чемоданчик вот сюда. Садитесь, пожалуйста, — она подвинула ему широкую табуретку. — Не желаете ли чайку?

Алексеев поблагодарил Ольгу, присел. Она захлопотала у стола.

— Спать будете на одной из коек. Каждую ночь кого-то не бывает, обязательно дежурят на аэродроме. Вечером придут, познакомитесь. Славные ребята.

* * *

В столовой за ужином старший лейтенант задержался. Уже все разошлись, а он, задумчивый, все сидел за столом, не мог оторвать глаз от статной официантки. Румяная, чуть запыхавшаяся, она сновала от стола к столу, собирая посуду, и все не обращала внимание на незнакомого чернявого старшего лейтенанта.

Наконец подойдя к его столу, она удивленно посмотрела в улыбающиеся глаза Алексеева.

— Вам еще чего-нибудь подать?

— Да нет, что вы... — Он неожиданно подмигнул ей, чуть ссутулил плечи, развел руками и не то пропел, не то сказал: — Ты пришла, меня нашла, а я растерялся...

Тоня широко раскрыла свои большие ласковые глаза и засмеялась. Алексеев смотрел на ее нежную шею, на полные руки, державшие поднос с тарелками, и улыбался.

— Ой, мамочка... — со смехом вздохнула Тоня. — Да вы ведь...

— Да, да, — подхватил Павел. — Только не Алейников. — Он поднялся из-за стола, наклонил перед Тоней черноволосую голову и представился: — Павел Алексеев.

— Очень приятно. — Тоня кокетливо повела плечом, искоса взглянула на него и назвала себя.

— У вас божественное имя — То-оня-я... — сказал Павел и вышел из столовой.

Торопливо убрав посуду, она сняла фартучек, расшитый по краям розовыми цветочками, мельком взглянула в зеркальце, быстро оправила волосы и пошла к выходу. Шла, как будто не замечая Алексеева, а когда поравнялась с ним, скрывать, что она его не видит, было уже неудобно, Тоня подняла глаза и остановилась.

— Извините, — сказал он тихо. — Можно я провожу вас?

У хаты, где квартировала Тоня, они остановились. Стайка воробьев с пронзительным чириканьем кружилась над ними. Низко стояло апрельское солнце. Лучи освещали лицо Тони, придавали ему бронзовый оттенок, золотили выцветшие густые, высоко поднятые брови. Свет солнца стоял и в ее синих глазах. Алексеев молча наклонил голову. Тоня протянула руку.

— До завтра, Павел. Сегодня я очень устала.

Домой Алексеев вернулся под вечер. Хата была на замке. Павел присел на крыльцо. Но тут во двор быстро вошел рыжеватый сержант. Увидев старшего лейтенанта, приложил руку к пилотке, улыбнулся:

— На постой, товарищ старший лейтенант? — Он смотрел изучающе, и Алексеев ощутил цепкость его взгляда. Павел уважал людей бойких, решительных, поэтому с удовольствием познакомился с сержантом.

— Откуда к нам? — спросил Рогожин.

— Из-под Сталинграда. Назначен замкомэска в первую эскадрилью.

— Ого! — воскликнул Рогожин. — Значит, вы наше начальство? Вместе воевать будем.

Пока они беседовали, во двор вошел еще один летчик, тоже сержант. Он дружелюбно улыбнулся, вытянул руки по швам, представился:

— Исрафил Джинчарадзе. Рогожин подмигнул и уточнил:

— Мы зовем его просто Жан.

Пожимая горячую руку сержанта, Алексеев отметил про себя: «А кавказец, должно быть, застенчив».

Пришел Марыгин, сдержанно назвал себя и отошел в сторонку, искоса поглядывая на Алексеева.

Возвратилась Ольга, тряхнула косой, извинилась, что заставила ждать.

— Ключи захватила с собой, растяпа, — проходя к дверям, сказала она добродушно. — Была на окопах. Скоро заканчиваем.

Последнее время Ольга, многие деревенские женщины и девчата ходили на рытье окопов, траншей, на строительство оборонительных сооружений. Целыми днями копали они вручную жесткий грунт, вывозили его на тачках, расчищали ходы сообщений. Порой, завывая, налетали «юнкерсы», осыпали безоружных людей градом пуль и бомбами. В ответ стучали, бухали зенитки.

* * *

Сегодня, вернувшись домой, Ольга открыла дверь и украдкой подула на ладони. Пряча кровавые засохшие мозоли, пригласила летчиков в хату и тотчас начала собирать на стол. Рогожин и Джинчарадзе помогали ей. Алексеев смутился, догадался, что эти сборы затеяны ради него.

— Не беспокойтесь, — обратился к хозяйке. — Вы устали, отдохните.

Пока кипел чай, Рогожин, объяснив товарищам, что старший лейтенант их замкомэска, задорно предложил:

— Ребята, перепляшем командира!

Алексей быстро прошел на середину комнаты и, набрав открытым ртом воздух, по-молодецки громко с протяжным выдохом пропел: «Э-эх, яблочко...», топнул ногой и пошел, пошел, звуками голоса подражая плясовому ритму, выбивать каблуками чечетку, мягко подобрался к Ольге, наклонившись, взял её под локоток. Смущаясь, она повела плечами и, притоптывая в такт Рогожину, кинула за спину косу, стала наступать на него, тесня и улыбаясь синими усмехающимися глазами. Была она молода в свои тридцать лет, стройна, миловидна.

Павел не удержался. Вот уже он, закинув руки за спину, невозмутимо сыпал дробь каблуками перед Ольгой. А она, вплотную придвинувшись к нему, раскраснелась от усталости и смущения. Заметив, что она уже сдает, Павел пошел вокруг нее вприсядку, раскинув руки, точно крылья.

Усевшись за стол, Ольга помахала ладонями перед лицом, поднялась, пошла к печке.

— Сейчас будем пить чай, — мягко сказала она. — Он уже давно закипел, пока мы плясали.

За разговорами и чаепитием не заметили, как стемнело.

Ночевать решили на сеновале.

Алексеев лежал с открытыми глазами, улыбался во тьме. Ему хотелось обнять этих ребят, радостно было сознавать, что в один день он обрел столько боевых друзей, и чувства переполняли его.

Он заворочался, натягивая на себя лоскутное одеяло, и вскоре лежавшие рядом с ним Рогожин и Джинчарадзе услышали его размеренное, спокойное дыхание.

* * *

В полночь Алексей поднялся. Накинул на плечи телогрейку, вышел во двор. Было темно, тихо. Лишь далекодалеко на западе небо то светлело, то наливалось краснотой, тогда доносило глухой тяжелый гул. Смутная тревога охватила его. «Может, началось?» — подумал он. Но далекие отблески погасли, гул стал утихать. Алексей вздохнул: «Что там происходит? И ночью фашисты прощупывают нас, ищут слабину».

Он стоял среди аккуратного, обнесенного невысоким плетнем двора, вслушиваясь в ночные звуки, и в его памяти все жило, улыбалось желанное, милое женское лицо.

Дерзкая атака

Утром Рогожин получил задание на разведку. Лететь он должен был в паре с Николаем Елисеевым, командиром 2-й эскадрильи. На КП полка майор Матиков поставил летчикам боевую задачу:

— Пойдете за Северский Донец, углубитесь за линию фронта до пятидесяти километров, не более. Внимательно фиксируйте расположение войск противника. В бой вступать только в крайнем случае.

Получив задание, сразу же отправились к своим штурмовикам. Дмитрий Иванович отрапортовал как всегда:

— Самолет готов к боевому вылету. Мотор, командир, как зверь.

— Ну какой же зверь, — упрекнул механика Алексей. — Вчера по кругу летал, опять обороты падали.

— Слушай, командир, звери-то они...

— Знаем, «разные бывают», — улыбнулся Алексей.

— В самую точку, товарищ командир, — подхватил Беседин и сдвинул пилотку на лоб, почесал затылок. — Только есть неувязочка. Докладываю: по моей части — порядок, а вот насчет вооружения — этого не скажу.

Только тут Алексей обратил внимание, что рядом нет оружейницы, заменившей приболевшую Валю Маленькую. Заглянул в бомбовые люки — пусто. Полез в кабину — пулеметы и пушки не заряжены.

— В чем дело? — негодующе спросил Алексей. Беседин многозначительно покрутил пальцами, отвернулся.

— Надо полагать, не зря к нам зачастил этот интендант из соседнего полка, капитан Винцицкий. Беру на душу грех сказать об этом: вчера увел он нашу оружейницу и до сих пор ее нет.

Делать было нечего. С помощью механиков и мотористов пришлось самому заправлять штурмовик боеприпасами. Пока закончили, Алексей вспотел, а тут ведущий стал покрикивать:

— Ты чего копаешься? Сколько можно ждать?

Пришел Александров, возмутился нерасторопностью сержанта, хотел было накричать, но, увидев, что Рогожин уже залезает в кабину, смолчал.

Запустив двигатель, Рогожин проверил связь с Елисеевым:

— «Заря-девять» я — «Заря-тринадцать». Как слышишь? Прием.

— «Заря-тринадцать», слышу вас хорошо. Выруливаем, — приказал Елисеев.

Мерно подрагивает на неровностях почвы машина. Отсюда, из кабины, все выглядит иначе: и люди кажутся меньше, и самолеты, что стоят по сторонам от взлетной полосы и в капонирах, как будто завидуют, что не их выводят в полет. Впереди, выставив ребристый горб кабины, бежит «ил» ведущего. Быстро уходит от ведомого его высокое хвостовое оперение. Еще мгновение, и самолет, низко распластавшись над землей, уже набирает высоту. Следом за ним, увеличивая скорость и как бы повторяя его действия, взлетает ведомый.

Под крылом плывут в сиреневой дымке густой травяной покров, темно-зеленые пятна реденьких перелесков. Ярко блещет утреннее солнце. Небо чистое и высокое. Кое-где недвижно висят сахарно-белые облака.

Уже остался далеко позади аэродром. Среди зеленеющих степей с прожилками грунтовых дорог временами сверкнет извилистая нить речушки, блеснет на солнце синий, как осколок зеркала, омуток или озерцо, и снова степное раздолье, квадраты полей без конца и края. Но вот среди зелени появилась рыжеватая полоса, затем бурые, как провалы, пятна — внизу что-то двигалось, копошилось, вгрызалось в землю.

Следом за ведущим Алексей снизил машину до бреющего, и теперь стало отчетливо видно, как далеко по степи растянулась цепочка людей с лопатами. Темный, свежий, как бесконечный рубец на теле земли, обозначился широкий противотанковый ров.

Алексей внимательно всматривался в человеческие фигурки. «Да это женщины, — ахнул он про себя, — милые мои. Роют противотанковый ров», но в следующую секунду на сердце стало еще тяжелей. «Эти люди, должно быть, девушки, молодые женщины, оторванные от детей, не разгибая спин, сооружают преграду для врага. И, видно, не один день они здесь...»

Неподалеку по кустам раскинулись палатки, над костром вьется бледный дымок — варится обед. Вереницей движутся повозки, тачки, редкие машины. Чуть поодаль в молодом березнячке мелькнули нацеленные в небо стерегущие стволы зениток. Впереди снова простирается степь.

Придерживая ручку управления левой рукой, Алексей поправил сдвинувшийся на лоб шлемофон, вытер рукавом гимнастерки выступивший на лице пот. Жара от нагретой солнцем и мотором кабины высушивала воздух.

В бесконечных степных просторах играло марево. «Где она, эта линия фронта?» Потянулся реденький лесок, но неожиданно оборвался, и на пологом, ярко зеленеющем склоне мелькнули нарядные белые хатки. На краю деревеньки сияла такая же белая, аккуратная, совсем как игрушечная, церковь.

На деревенской улице было пустынно, сиротливо, только купались в слепящем солнечном свете хаты, темнели плетни да торчал над колодцем, изящно изогнув свою длинную шею, «журавль». Алексей заметил, как у крайнего двора, возле желтой кучки песка, играла девочка. Прошла к колодцу женщина.

Все это промелькнуло в считанные секунды. Елисеев заложил вираж над церковью, Рогожин шел за ним. Спустились ниже. Среди старых разросшихся лип увидели кладбищенские кресты, надгробные памятники, вдоль ограды какие-то коробки.

Елисеев раскрыл на коленях планшет, всмотрелся в карту, определил: деревня называлась Муром.

— Что видишь? — спросил ведомого.

— Ничего определенного, — ответил Алексей. — Благодать божья.

— Благодать... А что вдоль ограды, танки или машины? Не хватить ли нам по ним?

— Давай! — И подумал: «В школе учили, что надо охранять памятники архитектуры, беречь, но сейчас здесь скрывается враг».

Они сделали горку и с разворота ударили по коробкам, стоявшим вдоль церковной ограды. И каково было удивление летчиков, когда они увидели, что из них стали выбегать люди, врассыпную бросились под защиту старых лип.

Из-за деревьев ударила зенитка, другая, третья.

— Бей зенитку, — услышал Рогожин в наушниках. Пикируя сверху, они один за другим выпустили по кладбищу все эрэсы, и там, внизу, вспухли клубящиеся желтые пузыри огня. И вот уже огромный костер охватил все, что было внизу. Горели, вероятно, бочки с горючим. Курс держали на север. Еще долго позади были видны вздымавшиеся к небу черные клубы дыма. Под крылом по-прежнему тянулась степь, прятались в балках деревушки и хутора. Потом опять пошли рвы, траншеи. Из ближнего лесочка ударила невидимая зенитная батарея. Невдалеке по широкой грунтовой дороге двигалась техника — автомашины с орудиями на прицепе, танки. Позади, скрытая завесой пыли, шагала вражеская пехота.

«Эх, все как на ладони. Сейчас бы полоснуть из пушек и пулеметов, — с азартом подумал Алексей. — Нельзя. И без того нарушили приказ командира полка. Что-то теперь будет?»

Вся техника круто сворачивала с дороги и двигалась по ровной, широко раскинутой степи. «На заправку, видно, потянули к той церкви. Давай, давай, там вам подарочек уготовили. Да и далековато двигать придется, километров двадцать», — думал Алексей, внимательно следя за воздухом, — не появятся ли самолеты противника, чтобы успеть вовремя уйти. В небе было спокойно, только плыли вдалеке высокие кучевые облака.

Но вот в западной стороне, откуда тянулась широкая лента дороги, поднялась пепельно-серая пыль. Казалось, потускнели и солнце и небо.

— Следуй за мной, — приказал Елисеев. — Ждать не будем. Надо взглянуть, что это.

Штурмовики в считанные секунды промчались над степью, закружили над очагом клубящейся пыли. Но ни Елисеев, ни Рогожин ничего не успели в ней рассмотреть. Однако не было сомнения, что по дороге, маскируясь поднятой пылью, движется колонна танков.

— Рискнем, — прозвучал в наушниках голос Елисеева. — Снижаемся до бреющего.

Чтобы понапрасну не удлинять путь, пошли на снижение пикированием. Неподалеку от земли вышли в горизонтальный полет с креном на правое крыло и пронеслись над колонной.

— Видишь? — спросил Елисеев. — Займись арифметикой.

— Понял, — коротко ответил Рогожин.

— Двадцать семь, двадцать восемь, — шептал Алексей, — тридцать четыре... сорок... сорок шесть. Прорва!

Бензомер показывал половину израсходованного горючего. Надо было думать о возвращении.

— Командир, — запросил Алексей, — взгляни на горючку. Не пора?

— Надо узнать, откуда они выползают.

Через минуту штурмовики уже виражили над железнодорожной станцией. Все пути были забиты эшелонами. С платформ сползали танки, выстраивались в колонну, выходили на дорогу.

Рассмотреть как следует их выгрузку, а тем более сосчитать, не дали зенитки. Они ударили залпом, и вокруг штурмовиков стали взрываться белые облачка.

— «Заря-тринадцать», уходим, — приказал Елисеев. После доклада командиру полка о результатах разведки Рогожин вернулся к своему самолету.

Перед глазами снова возникла эта армада бронированных машин, и все они были нацелены на тот участок, где работали женщины. Алексей содрогнулся при мысли, что может произойти. «Да нет, этих людей не оставят, — утешал себя Рогожин. — Наверняка где-то поблизости спрятана и артиллерия, и танки, и пехота. А как же иначе? — Но тревога все же не проходила: — Попробуй сдержать такую силу. Двести штук! Не игрушки, а бронированные машины со смертоносным оружием. Сколько сил и крови, да просто человеческой выносливости надо, чтобы выдержать такой таран?»

Не знал еще Алексей, что пройдет каких-нибудь два месяца с небольшим и на этой земле лоб в лоб сойдутся не сотни, а тысячи бронированных машин и содрогнется от грохота земля, опалится небо факельно-взмывающими огненными столбами.

Беседин слез со стремянки, подошел к Рогожину и тихо сказал:

— Командир, наша новая оружейница уже целый час ревет, слезы в три ручья. Просит простить за опоздание. А виноват в том — Винцицкий. Прогулял с ней где-то, вот деваха и проспала.

«Ну, подожди, я тебе покажу, я тебе пропеллер на шею повешу», — твердил про себя возмущенный Рогожин.

Подошел Александров, глядя на темное лицо сержанта, насторожился.

— Леша, что случилось? Что-нибудь при посадке?

— Да нет, товарищ старший лейтенант. Все нормально. У меня тут с экипажем дело...

Когда Александров ушел, Рогожин сказал Беседину с горечью:

— Ее же за такие дела наказывать надо. Беседин молчал. И в памяти Алексея опять возникло лицо незнакомки.

Вечером после ужина Рогожин приметил в березнячке прогуливающегося Винцицкого и пошел к нему напрямик через мелкий кустарник. Остановился. Капитан мечтательно глядел на истомленное дневной жарой небо.

Алексей оглянулся — вокруг никого, лишь со стороны столовой доносились голоса летчиков. Он шагнул к Винцицкому и сказал:

— Товарищ капитан!

От неожиданности у Винцицкого высоко поднялись черные изломанные брови.

— В чем дело, сержант?

— Вы задержали мою оружейницу, и она сорвала подготовку штурмовика к боевому вылету. Подвели девушку. Прошу этого больше не делать.

Тот выпрямился и, глядя сверху вниз на Рогожина, медленно произнес:

— Хорошо, сержант, учту.

Алексей козырнул и, сгорбившись, быстро пошел через заросшее высоким осотом поле к деревне. До слуха Винцицкого доносился только сухой хруст валежника.

Ах, Женя, Женя!..

Утром над аэродромом штурмовиков неожиданно появился санитарный По-2. Шел он низко, почти на бреющем, и за его хвостом тянулась темная, жиденькая полоска дыма. Все, кто был на аэродроме, удивленно наблюдали за машиной, по-вороньи приземлившейся невдалеке от посадочной полосы. Из самолета поспешно выбрались женщина-военврач и летчик. Низенький, щуплый, он торопливо подбежал к хвостовому оперению и, оглянувшись, замахал руками, призывая на помощь.

Механики, схватив огнетушители, бросились к горящему По-2, принялись тушить.

Тем временем военврач, раскрыв чемоданчик, озабоченно рассматривала его содержимое и покачивала головой.

Алексей, прибежав к санитарному самолету, остановился рядом. Когда она подняла голову, сердце его учащенно забилось. Это была та самая брюнетка, которую он приметил в госпитале на концерте.

Не обращая на Алексея внимания, она продолжала перебирать инструмент, какие-то стеклянные осколки, разорванные индивидуальные пакеты. Едкий дым, шедший от По-2, застилал ее лицо. Темные глаза слезились, и она с досадой вытирала их рукой. Из-под надвинутой на лоб пилотки выбивались пышные черные волосы.

Алексей решительно шагнул к женщине, потянул за руку.

— Что вы здесь стоите? Отойдите чуть в сторону, вот сюда, а то не дай бог взорвется ваша этажерка.

Какое-то мгновение военврач изучала лицо Алексея, что-то припоминала. В глазах ее стояли слезы. Наконец улыбнулась, обнажив ровные белые зубы, спросила:

— Это вы? — и засмеялась, светлой яркой улыбкой. Стройная, затянутая широким офицерским ремнем, в габардиновом обмундировании, она выглядела просто элегантно. — Ну, здравствуйте, артист, здравствуйте, — проговорила она грудным голосом и посмотрела на Алексея чуть-чуть насмешливо. — Я не ошибаюсь? Это ведь вы были ведущим на концерте в госпитале? Вы, да? Молодец! — похвалила она. — Где же сегодня выступаете? Здесь у летчиков?

— Да что вы в самом деле... Я сам летчик, — сдержанно ответил Алексей. — Сейчас улетаю на задание, а то бы с удовольствием проводил вас до госпиталя.

— А на край света? — пошутила военврач.

Алексей растерянно посмотрел на нее, немного обескураженный ее шуткой. «Что правда, то правда, за такой действительно пойдешь на край света», — подумал он.

— Видите, какая беда, — сказала женщина, указывая на отверстие в крышке чемодана. — Все мои инструменты изуродованы, испорчены медикаменты.

— Что произошло? — спросил Алексей.

— Утром нам позвонили из соседней части. В деревне женщина рожать собралась, мучается. Просили помочь. А я — врач-гинеколог. Вот и полетела. И как назло встретил нас какой-то шальной «мессер» и гонял до тех пор, пока не подбил. И откуда он взялся? Бедный летчик чего только ни делал: и на бреющем летал, и на поле садился. Пуля попала в чемодан, все побито.

Алексей подумал: «Могло быть и хуже», — но ничего не сказал.

Самолет уже потушили. От него остро пахло горелым перкалем.

— Как, теперь лететь можно? — спросила она Алексея, глядя с надеждой на летчика, возившегося у обуглившегося хвостового оперения По-2.

— Сейчас узнаем, — глухо ответил он и про себя с горечью подумал: «Улетит и когда я еще увижу ее?»

Оказалось, лететь на подбитом самолете было невозможно, и летчик с досадой стучал кулаком по фюзеляжу. О случае доложили командиру полка. Он распорядился отправить военврача на связном По-2. За недостающими инструментами и медикаментами срочно послали человека в санчасть БАО. Пока ожидали, Алексей разговорился с военврачом. Слегка смущаясь и стараясь не показать этого, он сказал:

— А я ведь запомнил вас. Вы немного опоздали на наш концерт и пробирались к сцене поближе?.. Увидел вас и чуть концерт не сорвал. Как вас зовут и откуда вы? — неожиданно для самого себя спросил он.

— Я из двести пятого БАО, — охотно ответила она, — работаю там в лазарете. Сейчас мы находимся в деревне Нелидово. Это в общем-то далековато отсюда. А зовут меня Женя. Иначе — старший лейтенант медицинской службы Евгения Ильинична Быстрова.

И нахмурившись, почему-то испытующе поглядела на Алексея. Будто осторожно спросила его взглядом: «А кто ты? Чем живешь-дышишь?»

Алексей, не опуская глаз, назвал себя. В ответ она деловито кивнула, как старому знакомому при встрече.

Они сидели на краю аэродрома на уже пригретой весенним солнцем траве. Алексей, глядя себе под ноги, говорил:

— Я искал вас, Женя... Ходил в госпиталь. Мне сказали, что вы там не работаете.

— Да, мы иногда туда приезжаем за медикаментами или сопровождаем раненых.

— Я не мог забыть вас... Если мы больше не встретимся, я натворю черт знает что... И обязательно попаду в ваш лазарет, только в ваш.

— Что вы говорите, Леша? — вздохнула она. — Хотите, мы будем переписываться? Я оставлю вам свой адрес. Он обрадованно взял ее за руку.

— Правда, Женя? Вы на самом деле согласны переписываться со мной?

От штабной землянки глухо, как будто плавясь в знойном воздухе, донеслась команда:

— Звено Рогожина — в воздух! Алексей вскочил и сухо сказал:

— Все, простите, Женя, у меня боевое задание.

Она посмотрела на Рогожина далекими, излучающими теплый блеск глазами, как та женщина из лесной деревушки. И он как будто услышал ее голос! «Долго будешь жить, летчик».

Рогожин одернул гимнастерку, козырнул Жене и, круто повернувшись, побежал к своему «илу». На ходу вспомнил: «Адрес!» Оглянулся, крикнул:

— Женя, адрес!

Она догадалась, выкрикнула в ответ номер своей части, но за грохотом запущенных двигателей Алексей ничего не расслышал. Несколько секунд стоял, приложив ладонь к уху, но шум от работающих двигателей нарастал. Комэск Александров, стоявший у самолета, решительно махнул ему рукой.

— Давай, давай, Рогожин. Быстрее!

Так и осталась в памяти Женя: среди зеленого поля, золотом блестят на покатых плечиках погоны, хмурится лицо. Все время не покидала его горячая волна радости, и только одно мучило: «Встретимся ли?»