Классическое правило
Сигналист еще выводил торопливые призывные рулады «Тревоги», когда лейтенант Андрей Громов выскочил из офицерского общежития на улицу. «Та-а... та-а... та-а...» — летели звуки трубы. Они слышались то приглушенно, то громче, будто совсем рядом. Андрей догадался: солдат-горнист на плацу поворачивался то в его сторону, то в противоположную. За свою, в общем-то, недолгую службу Громов уже не раз поднимался с постели по «трубному гласу», но всякий раз хрипловатые металлические звуки волновали, вызывали щемящее чувство ожидания чего-то важного. А что случилось сегодня?
Рассвет не занимался. Было свежо, сыро. Целую неделю держалась скверная осенняя погода: дул пронизывающий ветер; он гнал тяжелые, мрачно-темные тучи, из них срывался резкий, хлесткий дождь. Но сегодня, пожалуй, погода обещала измениться. Судя по всему, дождя не будет. Эта мысль обрадовала Громова, он усмехнулся, представив, как посмеется над своим заместителем сержантом Багровым. Сибиряк, тот считался в батарее непререкаемым авторитетом по части предсказаний погоды. Накануне вечером, когда они вместе вышли из казармы, Багров, вглядываясь в мрачную темноту и качавшиеся под ветром оголенные клены, сказал: «Снег назавтра нагонит. Точно». «Нет, не точно. Ошибся Багров», — удовлетворенно отметил Андрей.
В темноте гулко отдавались быстрые шаги по мокрому асфальту — офицеры спешили к казармам. У поворота на строевой плац Андрея обогнал Сименцов — коренастая, невысокая фигура старшего лейтенанта с небольшим чемоданом в руке мелькнула сбоку.
— Торопись, Громов! Это тебе тревога, а не танцы. Так-то...
Андрей не ответил, проводил взглядом растворившийся в темноте силуэт. «Обычные шуточки-насмешечки! А еще хотел с ним дружбу заводить! Правильно предупреждал лейтенант Колесов...» Перед глазами Андрея отчетливо всплыло лицо Сименцова, острое, насмешливое, с настороженно изогнутыми бровями. Особенно достается от Сименцова Колесову. Предметом злых шуток служит франтоватость лейтенанта. Китель у Колесова строго в талию, подчеркивает поджарую фигуру, а когда он отправляется в гарнизонный Дом офицеров, из-под узких брюк неизменно виднеются яркие носки. Длинные волосы Колесова, всегда чем-то смазанные, черны, словно вороново крыло. Андрей вспомнил, как еще в первые дни службы в полку лейтенант жаловался на Сименцова: «Характерец, мало сказать, скверный. Язва! Шуточки, улыбочки... — И предупредил: — Ты с ним смотри осторожней».
Впрочем, Громову вскоре пришлось самому столкнуться с Сименцовым. В тот вечер Андрей вернулся из Дома офицеров раньше всех. Взяв полотенце, зашел в умывальник. Сменившийся с дежурства, голый по пояс Сименцов полоскался под краном, обливаясь холодной водой и громко отфыркиваясь. Он запросто принялся расспрашивать, как Громов освоился, понравился ли ему городок. Узнав, что Андрей явился с танцев, старший лейтенант повернулся к нему с мокрым лицом, с сосулькой нависших на лоб волос. Растопырив руки — с них стекали быстрые струйки, — сощурив глаза, протянул: «А-а, танцульки... Ты все пела — это дело, так поди же попляши? Ну-ну». И, отвернувшись, молча продолжал умываться. Громов не придал этому значения и, верно, забыл бы разговор, если бы не событие, которое произошло спустя недели две на тактической летучке.
На плацу уже выстраивались подразделения. По приглушенному говору Андрей понял: здесь был весь гарнизон. Словно из-под земли перед ним вырос сержант Багров.
Выслушав его доклад, Громов потер ладонью лоб, силясь вспомнить: что-то ведь хотел сказать. Да! О погоде...
Но в это время по строю негромко прокатилось: «Офицеров к командиру». А через пять минут Андрей узнал: его пушечный взвод поступал в распоряжение командира второго батальона.
Командира батальона Андрей отыскал на опушке леса.
— Ага, бог войны! — обрадованно произнес майор, упреждая доклад Громова и пожимая ему руку.
Андрею нравился этот высокий, сухощавый и энергичный офицер. Громов обрадовался, что его пушки оказались приданными именно второму батальону.
Офицеры были в сборе, стояли плотной кучкой у густых кустов орешника. Сименцов, в плащ-накидке поверх шинели, в полевой фуражке, улыбнулся Андрею, подмигнул, будто хотел сказать: «Ну-ну, посмотрим сегодня». Отвечая на вопросы майора о готовности орудий, о месте сосредоточения, Громов все время ощущал на себе взгляд и улыбку Сименцова. Думал: «Что ему надо? Впрочем, дело хозяйское, пусть смотрит, если нравится!»
Сделав карандашом пометки на карте, развернутой прямо на коленях, комбат поднялся:
— Товарищи офицеры, прошу внимания. «Противник» закрепился на рубеже...
Офицеры быстро наносили данные на карты.
— Овладеть деревней Жулево... с предварительным захватом высоты с отметкой... Обходящую группу составляет взвод старшего лейтенанта Сименцова. Ему придается взвод орудий.
Громов, услышав эти слова, вздрогнул, обернулся — майор смотрел на него. Показалось, в глазах комбата промелькнула насмешливая искорка, тонкие ноздри на мгновение раздулись и опали. Он повторил.
— Поддерживаете огнем с места. Но вот колесами... Подход к высоте возможен только со стороны «противника», а с нашей сплошные овраги. Словом, рельеф местности здесь хуже, чем тот, который изображен на полигоне в классе, — продолжал комбат, не замечая, что лицо Громова стало пунцовым. — Самое резонное — выдвинуть пушки на тягачах вот сюда. — Майор ткнул карандашом в кружок на карте, правее красной стрелки, показывающей направление наступления. — Поддержка, следовательно, только огнем. Связь держите прямо со старшим лейтенантом.
Андрею показалось, что все до единого офицера сейчас смотрят на него, а испытующий короткий взгляд майора спрашивает: «Думаю, теперь-то ошибки не сделаете?» Должно быть, от этого к голове прилила кровь. «Связь держите со старшим лейтенантом». Вот так номер! Случайность или специально все устроено? И ведь именно Сименцовым! Встать, объясниться? Нет, это исключается! А промолчать — значит признать, что на летучке спорил лишь для красного словца. Он уже не слышал, что говорил кому-то из офицеров комбат: в памяти все, происшедшее тогда, на тактической летучке, возникло ясно и четко...
Половину класса занимал настольный полигон. За столами сидели командиры взводов. Задача, объявленная руководителем, Андрею показалась чересчур простой. «Странно, — думал он, — давать на ее решение пять минут! Капитан Ларин, преподаватель училища, не ждал бы. Тотчас: «Тэк-с, прошу курсанта...» Ведь ясно же, по классическому правилу — батальонная артиллерия непосредственно сопровождает мотострелков, ведя огонь прямой наводкой». Первым отвечал лейтенант, сидевший в заднем ряду. Андрей спокойно чертил карандашом в своей тетради человеческие фигурки, потом услышал, как подполковник сказал: «Теперь решение по использованию артиллерии...» И тут же:
— Пожалуйста, лейтенант Громов!
Когда Андрей уверенно произнес фразу: «Непосредственным сопровождением в боевых порядках», в классе вдруг грохнул дружный смех, будто за стенкой неожиданно ударил фугасный снаряд. Растерянно оглянувшись, Андрей увидел вокруг себя смеющиеся лица офицеров. И тогда-то подполковник вызвал Сименцова. Тот прошел прямо к настольному полигону.
— Использовать артиллерию можно только по принципу поддержки огнем прямой наводки с места: местность сильно пересеченная, сплошные овраги. Позиции целесообразно выбрать здесь. — Сименцов ткнул указкой, помедлил. Лицо его преобразилось, приняло лукавое выражение, брови взметнулись, сверкнули глаза: — Лейтенант Громов задачу решал по классическому правилу, взятому из училищного курса тактики. А может, он не приметил оврагов? Решил, что там паркет, как на танцплощадке?
И снова взрыв смеха. Андрей сидел краснее переспелой вишни, кусал нижнюю губу. Колесов перегнулся к нему через плечо, шепнул: «Видал каков?» В перерыве Громов вышел в коридор, курил, прислонившись к стене. Офицеры обступили, посыпались советы, сочувствия. Он не выдержал:
— А кто-нибудь из вас пробовал проверить это место?
— Так ясно же...
Сименцов протиснулся к нему с таким видом, точно ничего не произошло.
— Спорили мужики: либо ехать, либо идти. Чудак, задачка специально для новичков! Впрочем, случается и на старуху проруха...
Андрей вспыхнул, отбросив папиросу в урну, жестковато бросил:
— Надоели эти шуточки-улыбочки!
Повернулся, отошел. За спиной услышал:
— Зубы показывать — это мне нравится! Только поговори с комбатом, он расскажет. Воевал здесь.
Конечно, ни о каком разговоре Андрей и не подумал в ту минуту: мало ли кто и где воевал! Но на другой день Громов столкнулся с майором у входа в казарму. Тот было прошел мимо, задумчиво козырнув, но вдруг круто обернулся:
— Слышал о вашем решении на летучке... В сорок четвертом я начинал тут свою фронтовую офицерскую службу. Начинал тоже пушкарем. Фашисты крепко держались, мы в день по два-три раза в атаку ходили. Ну, я поддерживал пехоту огнем и... колесами. Влез в эти овраги, а они узкие, глубокие, с обрывистыми берегами. Стрелки просят поддержки, а тут хоть кричи — пушки застряли. Станины в один берег упираются, стволы — в другой. Вот и поддерживай. Гитлеровцы пошли в контратаку. Выхватили мы одно орудие, второе не успели. А потом, когда опомнились, пришлось пехотинцев просить помочь. Вместе выручали пушку. Оплошность стоила жертв...
Андрей, слушая тогда невеселую, прерывистую речь майора, снова испытал горечь и стыд, как на занятиях.
Спустя почти месяц, когда острота пережитого успела сгладиться, в голове опять с лихорадочной быстротой проносилось: «Признать ошибку легко: встать, сказать — ошибся. А вот доказать свою правоту куда трудней. А может, лучше промолчать? Может, действительно с пикой против ветряных мельниц иду? Нет, не может быть, ведь столько пересчитано, выверено! Ходил же, смотрел! Собирался на летучке доказывать...»
— Прошу, товарищи офицеры, сверить часы. Сейчас семь пятьдесят две. Есть вопросы?
— Есть!
Андрей даже на секунду смутился от своего голоса, показавшегося ему очень громким.
— Есть, — твердо повторил Громов, беря себя в руки. — Точнее, не вопрос, товарищ майор. Настаиваю использовать взвод для сопровождения обходящей группы по классическому правилу... огнем и непосредственным сопровождением.
Наступило молчание. Андрей с тревогой следил за выражением лица комбата. Откажет? Согласится? Майор повернулся к Сименцову:
— Вот ведь упрямец! Но если эта твердость обоснована... Как вы считаете?
— Можно согласиться. Тем более что лейтенант Громов настаивает, — с какой-то неопределенной улыбкой ответил Сименцов, сделав ударение на последнем слове.
«Неужели догадывается, что я сомневаюсь?» Андрей невольно вспыхнул. Но тут же внутренним усилием подавил в себе прихлынувшую неприязнь к Сименцову. Приложил руку к козырьку фуражки:
— Справлюсь.
Снежному заряду, казалось, не будет конца: видно, предстоящая зима собралась израсходовать весь свой лимит в этот день. Большие хлопья летели торопливо, густо, точно боясь, что не успеют лечь на землю. Черт бы побрал такую погоду! Обливаясь потом и вытирая лицо рукавом шинели, Громов забрался и присел на край обрывистого оврага.
Внизу, на трехметровой глубине, стояла пушка, задрав станины и низко опустив тонкий длинный ствол. В стороне запорошенные снегом солдаты скапывали склон. Сменивший Андрея сержант Багров, заткнув полы шинели за поясной ремень, вдавливал ногой лопату по черенок, отваливая большие глыбы земли; они глухо шлепались на дно оврага, скрытое густым бурьяном. Казалось, работа эта ничего ему не стоит: крупная фигура сержанта легко сгибалась и разгибалась. Но Андрей знал: не только у него самого, у всех солдат руки и ноги дрожат от напряжения мелкой дрожью. На сапогах нависли, как пудовые гири, липкие комья желтой глины. Сбрось их резким рывком, а через минуту ноги опять окажутся скованными. Мокрая, набухшая шинель сдавила плечи и больше не впитывает влагу — хлопья падают на нее и почти не тают.
Через десять минут солдаты сделают наконец наклонный выезд и под его, Андрея, команду: «Раз, два — взяли!» — орудие выкатят из оврага. Потом прикатят второе — его сейчас не видно за белесой стеной падающего снега. И снова будет трудный, невыносимо тяжелый подъем. Сколько они уже проделали их!
...Орудие выкатывалось медленно. Каждый раз, подав его вперед всего на несколько десятков сантиметров, подкладывали под колеса бруски. Отдышавшись, брались за лямки. Андрей упирался плечом, узкое лицо его наливалось от напряжения кровью, ноги скользили по скату вниз:
— Взяли-и-и... Давай-давай! Поше-о-ол!
Очередной овраг, пересекавший путь, оказался больше, чем другие, со множеством ответвлений. Обойти его Громов не смог. Сползать по нему вниз и затем взбираться вверх было бесполезно — убьешь еще уйму времени и сил. Досада обжигала душу. Каких-нибудь полтора километра осталось! Проклятые овраги! Вот тебе и по классическому правилу... Невыполнением задачи пахнет!
Громов прислушивался и явственно слышал все усиливающуюся стрельбу там, где в молочной пелене скрывалась высота. Должно быть, из-за снега звуки холостых выстрелов долетали короткие, словно оборванные. Да, поди придумай тут что-нибудь! Слеги, слеги нужны! Неужели сержант Багров не подойдет?
Впадина открылась неожиданно, и Андрей не поверил своим глазам. Второе орудие было уже на той стороне оврага. А через узкую его горловину, с берега на берег перебросились толстые деревянные брусья. Подойдя ближе, он разглядел рядом с Багровым плотного осанистого сержанта. Заметив Громова, сержант проворно поднялся, сбивая снег, одернул шинель, отрапортовал:
— Товарищ лейтенант, отделение первого взвода третьей роты прибыло в ваше распоряжение. — И вдруг улыбнулся: — Подкрепление от старшего лейтенанта Сименцова... Просил передать: через сорок минут штурм высоты.
«Сименцов?! Подкрепление? Вот оно что...» Только тут Андрей среди солдат, обступивших орудие, увидел незнакомых.
После разбора учения Андрей вышел из казармы первым. В предвечерней тишине городок стоял весь белый. Припорошенные снегом крыши, деревья были нарядны и светлы. Громов шел неторопливо, глубоко дыша свежим пьянящим воздухом, и странно — радовался снегу, словно только сейчас увидел его. Пережитое за день — все трудности, сомнения, тревоги — отступило, погасло; осталось неуловимое, легкое, радостное чувство удовлетворения. И еще... ощущение неловкости от выслушанных похвал.
Интересно, острил ли по этому поводу Сименцов? Где он сидел? Громов улыбнулся, припомнив, что видел его в последний раз, когда вытягивались в колонну. Машины с пушками стояли у обочины в ожидании своей очереди. По размешанной, грязной дороге шли бронетранспортеры с мотострелками. «Вон, по-моему, и наши стрелкачи, товарищ лейтенант», — успел сообщить сержант Багров, и в это самое время Андрей услышал отчетливое и громкое: «Артиллеристам наш...» С транспортеров дружно откликнулись: «Привет!» Высунувшись из кабины, Сименцов улыбался, махал рукой...
Неожиданно голос Сименцова раздался совсем рядом:
— Не догнать тебя, именинник! С благодарностью хочу поздравить. Давай, давай руку! Чего смотришь? Рад от души. Честно скажу, думал, пойдешь по стопам Колесова... по части танцулек. А вот после такой работки — и они не грех... — Он говорил все это со своей обычной насмешливой улыбкой.
Андрей вдруг поймал себя на мысли, что впервые за все время не испытывает от шутливого тона Сименцова знакомой неприязни.