Звезда на рубке
Давнишняя традиция — метить рубки отличившихся кораблей алыми звездами.
...Предвоенные годы. Одна из малых подводных лодок завоевывает среди однотипных кораблей всех флотов первое место. Ей предоставляется право носить на рубке почетную звезду.
Вскоре краснозвездная «малютка» покинула Балтику — ушла в заполярные широты. Здесь и застала ее война. И случайно ли именно этот маленький корабль, теперь уже под номером «М-172», первым среди «малюток» Северного флота открыл боевой счет?
Тринадцать фашистских кораблей общим водоизмещением в 73 тысячи тонн отправила на дно морское славная «М-172» под командованием Героя Советского Союза капитана 2 ранга И. И. Фисановича. Она стала краснознаменной. Горстка людей — орденоносный коллектив! Потом гвардейский! А начиналось-то со звезды на рубке...
Теперь право носить почетные звезды присваивается кораблям, одержавшим победы в различного рода состязаниях, в социалистическом соревновании за право называться отличными.
Отличный корабль! Это самая высокая боевая выучка, железная воинская дисциплина, постоянная готовность выполнить любой приказ Родины.
Пятый год горит звезда на рубке подводного корабля Н. Пятый год! За такой срок корабельные экипажи обновляются почти полностью. И бывает ведь: уйдут в запас опытные, штормами испытанные моряки — смотришь, иная звезда и погасла. И когда еще молодежь зажжет ее вновь! А на корабле, которым командует В. И. Балабух, не так. Давно уволилось в запас большинство из тех, чьим трудом завоевана гордая звезда, но по-прежнему что ни поход — успех, что ни атака — отличная...
Старший лейтенант Чайковский служит в Вооруженных Силах десять лет. Матрос-подводник, курсант Военно-политического училища, комсомольский работник в дальнем, вечно заснеженном гарнизоне... А теперь — заместитель командира подводного корабля по политической части. Только что в политотделе его поздравили с назначением. И вот идет он вдоль берега бухты, отсчитывая пирсы, приткнувшиеся к самым подножиям хмурых сопок. Идет представляться командиру.
Капитан 3 ранга Валентин Иванович Балабух, видимо, догадался, что вошедший к нему в каюту офицер и есть его новый заместитель.
— Знаю, знаю, что к нам назначены. Ко времени прибыли, — просто сказал он. Помолчал, подбирая нужные слова. — Что ж, вместе потрудимся. Вам, конечно, известно, что корабль наш признан отличным. Но не я — другой командир выводил его в отличные. И не вы... Чувствуете щекотливость нашего положения? К славе не причастны, а ответственность за нее на нас легла.
Не задерживаясь на деталях, командир несколькими фразами обрисовал обстановку на лодке. Из тех, кто завоевывал для нее право именоваться отличной, в экипаже теперь почти никого нет. Скоро и последние ветераны уйдут. И тем не менее лодка должна оставаться на высоте своего почетного положения.
Есть над чем призадуматься!
— Хорошо бы вам со своим предшественником повстречаться, — посоветовал командир. — Иванов — опытный политработник. Он уже не у нас, но из гарнизона еще не выехал.
Совет был дельным, и Чайковский не стал терять времени.
Так и прошел в беседах первый день в новой должности. И все, с кем ни говорил старший лейтенант, подчеркивали: нелегко будет.
— Но вы справитесь, — напутствовал своего молодого преемника капитан 3 ранга Иванов, — если на «старичков» наших опереться сумеете. Бригадиренко, Щеглов, Левчук... Силища!
Долго и обстоятельно рассказывал Иванов об этих и других моряках. «Люди на корабле замечательные, — запомнилось Чайковскому — Конечно, со многими пришлось повозиться. Вот, например, лейтенант Патрушев. Поинтересуйтесь на досуге, как мы его на путь истинный наставляли. Поучительная история!»
И еще один совет запал в память молодому заместителю командира корабля: «Не поленитесь, прочтите от первого до последнего протоколы наших партийных собраний Не все политработники делают это, заступая на должность. А зря! Обязательно прочтите!»
Протоколы партийных собраний. Это же своеобразная летопись борьбы за отличный корабль! Они раскрывали суть этой борьбы в лицах, в предложениях и спорах, в острой критике недостатков. Нет, не пожалел политработник, что углубился в них. Они так облегчили ему знакомство с людьми.
Заходит он, новый на корабле офицер, в отсек.
— Старшина 1 статьи Щеглов, — представляется ему моряк.
Как тут не вспомнить: «Слушали заявление коммуниста Щеглова о выдаче ему партийной рекомендации на работу в Целинном крае». Так вот он каков, будущий целинник!
— Старшина 1 статьи Бригадиренко, — называет себя другой подводник.
Ясно, тот самый Бригадиренко, который на недавнем собрании взял обязательство подготовить старшего матроса Ярцева к должности командира отделения мотористов. Да так подготовить, чтобы он в недалеком будущем стал старшиной команды! Ярцев тут же, в отсеке.
И, выходит, не новые, а уже знакомые люди представляются политработнику. Отпадает необходимость в никчемном, беспредметном обращении: «Ну, как дела, товарищи?» Сразу завязывается разговор по существу — о том, что волнует, чем живут сейчас люди в отсеках. И политработник оказывается в центре этой многогранной, кипучей жизни.
На лодку прибыли молодые матросы. Хороший народ, грамотный, почти все с трудовым стажем до службы. Выделялись среди них рулевой-сигнальщик Дрозд, судя по всему любознательный, настырный парень, электрик Музалевский — рассудительный, вдумчивый матрос. Все новички охотно, с огоньком включились в соревнование за быстрейшую сдачу зачетов на допуск к самостоятельному управлению боевыми постами.
Заходя по вечерам в кубрик, Михаил Петрович Чайковский не без удовлетворения отмечал: горит огонек! Молодежь оживленно обсуждает свои дела, собравшись у графика, который наглядно отображал ход соревнования. График прост, напоминает обычную турнирную таблицу. Глянешь — и сразу видно, кто вышел вперед, кто ходит «в середнячках», кто отстает.
— Смотри, Дрозд вперед вырвался! Четырнадцать зачетов свалил! — раздавался чей-то восхищенный голос.
— Подумаешь, вырвался! — возражал другой. — Ты средний балл выведи. На четверках выезжает Дрозд, количеством берет за счет качества...
Такие сцены радовали. Но политработник понимал: огонек здорового соперничества между людьми надо беречь. Не поддержи его, реши, что теперь соревнование само пойдет, — и очень скоро станешь перед фактом: на случай проверки есть все — и социалистические обязательства, и ярко оформленные доски показателей, и приказы о подведении итогов, а соревнования-то и нет.
Чтобы оно действительно разгоралось, нужны постоянные поиски наилучшей организации дела, поиски, увлекающие молодежь, забота о том, чтобы новое захватывало людей, как хорошая книга. Это требует творчества, размышлений. Вот сейчас к графику не пробиться. Но пройдет две-три недели, цифры, отражающие количество сданных новичками зачетов, подравняются и интерес к ним начнет ослабевать. Да и сами зачеты к тому времени перестанут быть причиной переживаний и главной темой матросских разговоров. Первый и даже пятый зачет волнуют. А, скажем, двадцать восьмой? Это уже привычный, будничный факт. И трудно ли руководителю предвидеть, что с какого-то дня люди будут проходить мимо этого графика так же равнодушно, как проходят мимо устаревшей фотовитрины или примелькавшегося плаката.
Как-то Михаил Петрович поделился своими раздумьями с командиром. Балабух с полуслова понял заместителя — сам беспокоился о том же. Офицеры сошлись на мысли: надо что-то предпринимать, чтобы соревнование на корабле развивалось по восходящей. Решили учредить вымпел «Лучшему отсеку». Вместе прикинули положение о вымпеле. Оно гласило: лучшим будет признан тот отсек, в котором моряки наведут безукоризненную чистоту и покажут пример образцового содержания и управления техникой.
Информация об учреждении вымпела вызвала у подводников живой интерес, равнодушных к ней, пожалуй, не было. Но не обошлось и без «несогласных». В их числе неожиданно оказался моторист Ярцев — человек исключительного трудолюбия, готовый работать день и ночь, только бы о его родном дизельном отсеке не сказали худого слова. И вот этот Ярцев вдруг заявил:
— Неправильно! Отсек отсеку рознь. Наши соседи электрики свою технику белой ветошью, марлей да специальными салфетками протирают. А радиометристы, акустики? Этим батист подавай, чтобы на аппаратуре ворсинок не оставалось. Трудно ли им аптечный блеск навести? А у нас попробуйте! Дизеля есть дизеля...
— Погоди, Ярцев, — спокойно сказал Бригадиренко. — Дело разве в салфетках да батистах? Душу в работу надо вложить. С тобой я только в одном согласен: этот вымпел нелегко нам достанется.
Моторист удивленно посмотрел на старшину: тот говорил так, словно не сомневался, что победа в соревновании будет за дизельным отсеком. А ведь он, Бригадиренко, слов на ветер не бросает. Коммунист! И «несогласный» призадумался, обвел отсек взглядом, словно выбирая место для вымпела, и, неожиданно повеселев, объявил:
— Вот здесь повесим — на виду! Мотористы не держали в секрете своих намерений — завоевать вымпел во что бы то ни стало.
— Несбыточные мечты, — заметил однажды по этому поводу торпедный электрик, смахивая воображаемую пылинку с одного из приборов и как бы подчеркивая этим: где еще есть такая чистота? — Яснее ясного, что вымпел будет у нас, в центральном посту. Сами подумайте, здесь акустическая аппаратура, штурманское оборудование, радиолокационная станция. Блеск, электроника!
Борьба за вымпел взбудоражила, захватила людей. Чайковский сам слышал, как командир отсека Терещенко журил своих подчиненных электриков:
— Видели, как мотористы взялись за дело? А мы? Ну-ка, освежите краской маркировочку на ходовой станции! Да контакты протрите как следует!
Осмотри Терещенко те же контакты и ту же маркировку на прошлой неделе, он, пожалуй, не сделал бы подчиненным никаких замечаний — все было в обычном «рабочем» состоянии. Теперь другой подход!
Требовательнее становились не только старшины. В отсеках воцарялся дух высокой взыскательности матросов друг к другу. Стоило кому-либо не убрать вовремя инструмент после работы, положить вещь не на свое место — и товарищи сразу же указывали ему: непорядок!
В назначенный день специальная комиссия придирчиво осмотрела корабль и постановила: вымпел вручить морякам дизельного отсека.
— Победили мотористы — люди, работающие, пожалуй, в самых трудных условиях, — говорил при подведении итогов командир корабля. — Это ли не урок для всех? Давайте разберемся. Вот, к примеру, центральный пост. Здесь и штурманский электрик, и акустик, и другие хозяева «самой чистой» техники. И каждый из них в своем заведовании, в «своем кутке» навел порядок. Но отсек-то не по куткам, а в целом оценивается. Кто из хозяев «чистой техники» помог трюмным машинистам? Нет таких? То-то! А ведь и в дизельном отсеке есть боевой пост трюмных, но мотористы не считали его «чужим». Вывод напрашивается сам: в соревновании побеждает дружба.
В те дни корабль часто и надолго выходил в море, завершая подготовку к большому, ответственному плаванию. Посоветовавшись, коммунисты решили организовать в этих условиях соревнование между сменами вахт. Выбор оказался удачным, заветный огонек вновь стал разгораться.
Электрик Музалевский нес в походах ответственную вахту у так называемого подшипника Митчеля. Специалист старался — ведь он агитатор и обязан показывать пример. Хотелось сэкономить побольше масла. Да вот не получалось. Масло из ванночки под подшипником часто проливалось в трюм, вместо того чтобы попадать в магистраль, в цистерну и отфильтрованным снова поступать в работу. Поговорил с товарищами по соревнованию — и у них такое случается. В чем дело? Призадумался агитатор, и вот что он выяснил: масло проливалось в трюм как раз в те часы, когда на горизонтальных рулях стоял Дрозд. Видно, рулевой «держал горизонт» не очень точно: лодка порой шла с большим дифферентом. Агитатор пошел к нему объясняться. Дрозд, узнав, что митчеисты имеют к нему претензии, возмутился:
— Не могу же я лодку «по ниточке» вести. Волна-то вон какая, попробуйте!
— Надо! — уверенно сказал Музалевский и показал рулевому-сигнальщику листок с простыми расчетами: — Вот сколько масла пропадает за одну вахту, вот сколько за сутки. А вот какой эта цифра будет через месяц. Я эти расчеты в боевом листке опубликую! — пригрозил Музалевский. — Но дело не только в них. Ты вот не умеешь лодку «по ниточке» вести. А Тихоненко водил!
— Какой такой Тихоненко? — сердито спросил Дрозд.
— Не знаешь? Боцман с Краснознаменной гвардейской «М-172». И Гандюхин с Краснознаменной «Щ-404» водил.
— Про Гандюхина я знаю, — примирительно сказал горизонтальщик.
— Так вот, был у них случай. Атаковали, пустили ко дну двухтрубный теплоход с фашистским войском. И на курс отхода! А тут минное заграждение. Но подводники знали — есть в нем лазеечка. Узенький такой коридорчик. И на какой глубине мины стоят — тоже знали. Командир решился. Расчет был прост: фашистские сторожевики по своему же минному заграждению гоняться за лодкой не станут! Но решился-то он потому, что верил в Гандюхина. Представляешь, каково было рулевому! Дважды слышали тогда на лодке, как скрежетали минрепы о ее борт. И что было бы, сойди Гандюхин с «ниточки»...
Тяжба мотористов с рулевыми приобрела огласку. Ее обсуждали, о ней спорили. И вот что примечательно: командир группы рулевых лейтенант Патрушев не стал выгораживать своих. Узнав об этом, Чайковский вспомнил слова Иванова: «Поинтересуйтесь на досуге, как мы наставляли его на путь истинный. Поучительная история!» То было сказано о Патрушеве...
В одной капле воды, взятой на пробу, можно увидеть целое море. В судьбе одного человека может отразиться сложная жизнь большого коллектива. Рассказ о молодом офицере Юрии Патрушеве — это рассказ не только о нем самом. Это коротенькое повествование о том, как в отличном экипаже люди учатся ко всему подходить со строгими мерками, дорожить честью родного корабля, достоинством подводника.
Кое-кто, быть может, представляет себе экипаж отличного корабля собранием идеальных людей. Царит-де в этом собрании полная гармония, никто не сбивается с ноги, шагая в общем строю. Но в жизни все гораздо сложнее. На отличном корабле служат самые обыкновенные люди. И они могут иногда ошибаться. Интересно посмотреть, как реагируют на такие ошибки в коллективе подводников, как здесь борются за человека, растят его.
Так вот о Патрушеве. Лейтенант прибыл из училища на корабль. У него по-модному кудрявилась русая шевелюра. На все вокруг молодой офицер смотрел с некоторым восторгом. Первую проверку он довольно легко выдержал — в срок и без повторных заходов сдал зачет на самостоятельное командование рулевой группой. Но в первом же походе произошел конфуз.
Лишь только позади осталась бухта, море выкатило свой крутой нрав. Началась жестокая качка. И тогда-то штурман поручил лейтенанту определить место корабля.
Штурман видел, как Патрушев полез по трапу мостик, как, спустившись оттуда, ушел к радиометристам. Визуальные наблюдения он, видимо, хотел дополнить техническими. Однако время шло, лейтенант не докладывал.
В чем дело, Патрушев? — спросил, наконец, штурман. — Определиться невозможно, — был ответ. Лейтенанту, оказывается, не удалось взять пеленги. Мостик окатывало холодной волной, коченели руки, от студеного ветра слезой застилало глаза. И в в линзах пеленгатора все расплывалось. Пробовал воспользоваться радиолокацией, да побоялся ошибки — берега-то еще не очень знакомы. Нет, не такой представлял себе молодой офицер встречу с морем. От похода к походу у лейтенанта падало настроение. Его все-таки посылали на мостик и требовали брать пеленги, несмотря на холод и волну. С него спрашивали, почему рулевые не тренируются, теряя понапрасну время в походах. Он быстро уставал от множества дел и не понимал, как это можно со всем справиться.
— Что за жизнь? — пожаловался он как-то старшему помощнику капитан-лейтенанту Кириченко.
— А жизнь у нас нормальная, подводная, — ответил старпом. — Давайте-ка разберемся кое в чем.
И разбирались они в том, что ближе к старпомовской части — в планировании времени. Почему, например, штурман Мориц все успевает делать? Он заранее готовится к походам, продумывает личный план. Бывает, не поспит часок. Служба!
После каждого похода с лейтенантом беседовал командир. Валентин Иванович Балабух в прошлом был штурманом: он скрупулезно анализировал ошибки молодого офицера. А вместе с этим лейтенанту пояснялось, что такое служба подводника, что такое дисциплина подводника, что значит на лодке высокая требовательность к себе и подчиненным.
В одном из походов Патрушеву особенно «не повезло». Лодка долго шла под водой, потом всплыла. Полагалось зажечь ходовые огни. Но они не загорелись: где-то в проводке случилось замыкание. Прожектор тоже не дал вспышек.
— Я ведь говорил старшине Ляскину, — оправдывался лейтенант.
— Вот именно — говорили, — сердито смотрел на него командир. — Ляскин твердый голос любит. Чего уж вам действительно недостает, товарищ лейтенант, так это командирской твердости. Не приказываете, а просите подчиненных.
Лейтенанту, конечно, досталось и на разборе похода и на заседании комсомольского бюро. И выводы были сделаны довольно, суровые. Патрушеау это показалось обидным.
И вот лейтенанта увидели выпившим.
— Как же так, Юрий Николаевич? — спрашивал его старпом.
— А ничего из меня все равно не выйдет, отвечал молодой офицер.
Но вскоре он пожалел о случившемся. Он и не представлял, какое возмущение вызовет его проступок в офицерском коллективе корабля. И не только в офицерском. Он вдруг почувствовал, что теряет уважение людей. Не обошлось и без серьезного взыскания.
Тяжелым оказалось похмелье.
Многое передумал молодой офицер.
Через некоторое время с ним опять беседовал командир. Он как будто угадал мысли подчиненного.
— Наверное, считаете — все теперь кончено? я вам продолжаю верить. Если бы не верил, быть может, и расстались бы. Но уж не взыщите, если жестковато придется. Мы на службе, на море.
Жестковатость, конечно, чувствовалась. В плаваниях лейтенанту не делалось никаких скидок. А если лодка почему-либо стояла в базе, командир договаривался о том, чтобы Патрушев участвовал в походах других кораблей. Не раз в качестве штурмана ходил он в море и на катере, специально приспособленном для вылавливания торпед, выстреленных подводными лодками. Небольшой корабль бросало на волнах, его курсы пролегали во всех направлениях. Это было практикой, закалкой, изучением района.
Возвращался — ждали дела в группе. Заместитель командира по политической части напоминал, что давно уже не был молодой офицер в кубрике матросов, не беседовал с подчиненными по душам, штурман приказывал разобраться, почему плоховато провел занятие боцман. И теперь лейтенант уже не задавал себе вопроса: можно ли успеть все сделать? Он старался делать.
Понятней становились ему законы, по которым жил экипаж отличного корабля. Он видел, что высокие требования предъявляются здесь не только к нему, но и ко всем подводникам.
Подходила, например, пора длительных плаваний. Казалось бы, о чем беспокоиться командиру, когда экипаж хорошо натренирован? И все же он объявляет проверку офицерской подготовки. Вначале — все о морском театре. Офицеры должны были на чистом листе по памяти нарисовать очертания берегов, отметить маяки, огни, опасности, рекомендованные курсы, якорные стоянки. Проверялось и знание документов, относящихся к кораблевождению, и знание устройства лодки, умение использовать оружие и технические средства. Потрудиться офицерам пришлось немало. Зато все освежилось у них в памяти, увереннее стали чувствовать они себя в отсеках и на мостике подводной лодки.
Патрушев часто убеждался, сколь требовательно относится командир корабля к штурманской боевой части. Валентин Иванович Балабух нередко говорил: «Высокая штурманская культура — это успешные плавания, успешные стрельбы». Походы подтверждали его, быть может, заимствованные у кого-то слова. Точные штурманские расчеты позволяли лодке ходить верными курсами сквозь штормы, туманы, снежные заряды, быстро находить «противника», атаковать его. И лейтенант, полюбивший свою специальность, со все возрастающим интересом отдавался служебным делам.
Теперь уж трудно припомнить тот день, когда лейтенант удивил старпома. Проверив заведование штурманского электрика, Патрушев обнаружил какие-то, неполадки. Он вызвал подчиненного на мостик и так убедительно отчитал, что тот, даже не перекурив, поспешил на боевой пост. Затем он весьма строго поговорил с боцманом, который забыл вовремя взглянуть на хронометр. Капитан-лейтенант Кириченко, который присутствовал при этом, увидел перед собой словно бы другого человека: это был уже не робкий юноша, а властный командир.
К концу первого года службы выпало Юрию Патрушеву нелегкое испытание. На время учения определили его сменным штурманом на соседнюю лодку.
Людям из отличного экипажа нередко приходится участвовать в походах других кораблей, чтобы передать свой опыт или просто заменить ушедшего в отпуск специалиста. И каждому человеку, собирающемуся в поход на другом корабле, обычно дается наказ: там, у соседей, быть достойным представителем отличной лодки.
И когда стало известно, что лейтенанту Патрушеву придется уйти в плавание с другим экипажем, Валентин Иванович Балабух сказал:
— Помните о чести нашего корабля. Поход оказался трудным. И выдержка и немалое искусство потребовались от штурманов. Патрушев работал наравне со своим опытным коллегой.
— Ну что ж, теперь вы, можно сказать, штурман, — поздравил лейтенанта командир после возвращения с моря.
А про себя Балабух подумал: «Вот и еще один человек созрел для продолжения традиций отличного корабля...»
Скоро стало известно, что лодке предстоит выполнить очень трудную учебную задачу. Пожалуй, самую трудную в ее истории.
В экипаже эта весть была встречена с подъемом. Она особенно взволновала молодежь. Значит, доверяют!
Продуманно велась подготовка. Началась она с изучения опыта других кораблей, которые ходили в такие походы. Балабух расспрашивал обо всем их командиров. Кириченко старался побольше узнать от старпомов, Чайковский подолгу беседовал с политработниками. Затем партийная организация предложила устроить для обмена опытом деловые встречи специалистов своего корабля с такими же специалистами других лодок: радисты внимательно слушали радистов, акустики — акустиков, мотористы — мотористов.
Незадолго до выхода в море на корабле состоялось партийное собрание. Выступая на нем с докладом, командир сказал, что рассчитывает на коммунистов, на их помощь, бдительность, примерность. Старпому Кириченко собрание поручило разъяснить старшинам, насколько серьезно следует отнестись к проверке техники. Решением предусматривался особый контроль за подготовкой механизмов на тех боевых постах, которые обслуживаются молодыми матросами.
Техника техникой, а основное-то люди. Хорошо ли понимают они значение предстоящего плавания и свои задачи в нем? Чайковский, секретарь парторганизации капитан медицинской службы Ковалев, другие коммунисты беседовали с матросами и старшинами, напоминая им о долге перед Родиной, о том, как важно проявить в походе и мастерство и выносливость...
Позади осталась тихая, закрытая со всех сторон заснеженными сопками бухта. Вместе с порывом ветра подкатилась первая крутая волна, и, качнувшись, лодка будто поклонилась морю. С этой минуты кланяться ей пришлось довольно много, а нрав у моря не смягчался. Крепчал студеный ветер, все выше поднимались налитые тяжестью водяные валы.
Сменилась одна вахта, заступила другая. Лодка ушла на глубину. Валентин Иванович запросил командиров боевых частей, как себя чувствует молодежь. «Хорошо держатся!» — доложили офицеры.
С первых миль плавания развернулось на лодке соревнование между сменами вахт. Каждая смена стремилась к тому, чтобы не было на вахте никаких замечаний, чтобы побольше сэкономить горючего и смазочных масел и сдать пост товарищам в идеальном порядке. Скоро стало ясно, что лучших показателей добивается смена старшины Ярцева. И тут подтвердил неутомимый подводник, что любит он быть направляющим в строю.
Еще перед выходом в море коммунисту старшине Терещенко говорилось, чтобы получше он присматривал за молодым электриком Музалевским. Старательный матрос, но ведь совсем молодой. А вахта на линии вала «скучная»: сидит человек в трюме наедине с собой. Терещенко добросовестно выполнял поручение, весь поход беспокоился о своем подопечном. И старшине даже било немножко обидно, что ни разу матросу не потребовалась помощь. Кстати сказать, в этом походе прекратились у Музалевского споры с Дроздом. Молодой рулевой научился уверенно «держать горизонт» и не мешал электрикам бороться за экономию масла.
Часто обходил корабль Михаил Петрович Чайковский. Появлялся он в отсеках именно в те часы, когда вахта наиболее утомительна, когда подводников одолевал сон. Одного подбадривал шуткой, другому сообщал о последних известиях, полученных по радио, с третьим просто стоял рядом. У людей обострялось внимание, и вахта казалась короче.
До этого похода экипаж не успел еще как следует узнать заместителя командира. Тут, в море, открывалась подводникам его душа, проявлялся его беспокойный характер. Никогда еще не бывало, чтобы в походе на лодке выходила фотогазета. Фотографировать, проявлять пленку, печатать и сушить снимки в отсеке очень неудобно. Тем не менее фотогазета появилась, запечатлев героев плавания на боевых постах.
Никогда не бывало в походах и такого. Старпом Кириченко только что отстоял труднейшую вахту. Чайковский с таким видом, будто собирается сообщить нечто важное, пригласил его в радиометрическую рубку, подал головные телефоны:
— Послушайте, Юрий Яковлевич.
Полагая, что речь идет о каких-нибудь сигналах, старпом надел телефоны. «Желаю тебе, Юра, счастливого плавания!» — раздалось в них. То был родной, милый голос жены. Она говорила: «Не беспокойся ни о чем, неси свои вахты, возвращайся с успехом...»
Откуда она взялась? Счастливыми глазами смотрел Кириченко на политработника.
Тот улыбался, довольный. Перед походом Чайковский втайне от старпома записал на магнитофоне коротенькие «речи» командирских жен и их детей.
Предупредив старпома, что пока не надо ничего сообщать другим, заместитель командира через некоторое время преподнес такие же сюрпризы инженер-капитан-лейтенанту Новикову и капитан-лейтенанту Морицу. Плавание совпало с днем их рождения. Оба они совершенно неожиданно услышали в отсеке теплые поздравления самых близких людей. Был приглашен в рубку и лейтенант Чижов. «Дорогой мой Чижуля, — сказала ему жена, — ты не забыл, что сегодня у нас семейный праздник — день свадьбы?» Завлеченному сюда же командиру малыш сынишка прочитал стихи. И долго потом улыбался Валентин Иванович, сидя в центральном посту...
Штормовой ночью вдали от берегов лодка всплыла. Старший лейтенант Патрушев вслед за командиром и старпомом поднялся наверх, держа в руке секстант. Большая холодная волна своей вершиной накрыла мостик. Патрушева окатило с головы до яог. Старший лейтенант, слегка отряхнувшись, вытер платком секстант и нацелился им на звезду. Наблюдавший все это старпом вспомнил тот давний поход, когда молодой офицер не смог определиться, испугавшись холода и брызг. Теперь этот человек не боялся моря.
Потом лодка снова погрузилась. И тогда в тесной кают-компании состоялось партийное собрание. Разбирались заявления о приеме в кандидаты партии лейтенанта Чижова и старшего лейтенанта Патрушева. Строго подходили коммунисты к оценке качеств молодых офицеров. Конечно, шла речь и о начале их службы, говорилось о допущенных ими ошибках. Но все признали, что все это ушло в прошлое.
Разные мысли волновали Патрушева, пока шло собрание. Многим обязан он этим взыскательным людям — командиру, его заместителю, старпому, другим коммунистам. Теперь он понимает: исходила эта требовательность из высоких партийных принципов, из тех священных законов, по которым живут военные люди.
Собрание решило — принять. Как штурман, не мог Юрий Патрушев не отметить на карте маленькой точкой то место, где произошло столь важное в его жизни событие. И точка эта накрепко запечатлелась памяти — никогда не забудется!.. Лодка возвращалась в базу. С честью выполнено задание. Казалось, все трудное позади. Однако еще одно испытание поджидало экипаж и особенно секретаря партийной организации, корабельного врача Ковалева.
Заболел матрос Дмитриев. Безотлагательно требовалась операция. Но ведь отсек даже и при очень большой фантазии не сравнишь с операционной. И все же в кают-компании начались приготовления. Подволок завесили чистой парусиной, чтобы не падали капли. Кипятились инструменты.
Тишина стояла на лодке, медленно двигавшейся на большой глубине. Рулевой-горизонталыцик все свое мастерство обратил на то, чтобы вести корабль «по ниточке». В каждом отсеке люди работали с предельным вниманием.
Четыре часа врач боролся за жизнь человека. Лицо его жгла кварцевая лампа, включенная для очистки воздуха. От яркого света и напряжения устали глаза. Когда кончилась операция, Ковалев свалился на диванчик. Однако на лице у него было написано: «Победил!»
...Где сейчас эта лодка? Может быть, стоит в базе, отдыхая после очередного похода, а вернее всего, снова буравит своим стальным корпусом толщу вод в каком-нибудь районе моря. Но где бы она ни была, жизнь ее экипажа бурлит, кипит. У подводников, людей смелых и мужественных, все подчинено одному — как можно лучше служить Родине, как можно лучше подготовить себя к защите ее от любого врага.