В походе на атомном корабле
Еще в Москве, напутствуя меня добрыми и полезными советами в дорогу, товарищи моряки неизменно предупреждали:
— Наши ученые, инженеры и техники создали на лодке прочную защиту. Опасность облучения в нормальных условиях работы реактора исключена. Но, знаете, в жизни бывает всякое. Неприятности случаются даже с примусами. Так что будьте осторожны, осмотрительны.
При этом они подробно рассказывали о мерах предохранения, о необходимости точно соблюдать существующие на этот счет инструкции и правила. Я и сам понимал: атомная энергия — сила чудодейственная, но в то же время и грозная. С ней шутить нельзя.
Чем ближе становилась конечная цель моей поездки, тем меньше слышалось намеков на опасность. Плавание на атомных подводных лодках на флоте стало уже обычным делом, повседневной морской службой, говорить о которой в возвышенных тонах здесь просто не принято.
К пирсу базы атомных подводных лодок меня доставил торпедный катер под командой лихого мореходца младшего лейтенанта Миронова, рядом с которым весь длинный путь, не отворачивая лиц от ветра, стояли чудо-богатыри в штормовых костюмах — боцман Лебедев, матросы Ушаков и Балтабаев, зорко наблюдавшие по курсу катера.
В базе меня встретил командир соединения.
— Вы, если так можно выразиться, попали «с корабля на бал», — сказал он, пожимая мне руку.
Я не совсем понял, о чем ведет речь мой собеседник, а он, видимо заметив мое недоумение, пояснил:
— Конечно, если это крылатое изречение понимать, так сказать, в переносном смысле. Дело в том, что скоро подводная лодка уходит на задание в море. Если желаете, можете пойти.
В этот момент я забыл про все инструкции и наставления и, не задумываясь, выпалил:
— Прошу разрешить.
— Добро, — ответил командир. — Получайте одежду — ив плавание. Желаю хорошей погоды.
Через некоторое время, облаченный в ладный светло-синий костюм, легкую обувь, в черный берет, кожаную «канадку» на меху, я уже шагал по пирсу к лодке. Впереди шел высокий, красивый молодой капитан 1 ранга Владимир Маслов. Рядом с ним дежурный. Они, казалось, не обращали на меня никакого внимания. Маслов отдавал последние распоряжения остающимся на берегу, но у трапа, переброшенного с пирса на подводную лодку, он, повернувшись ко мне, сказал:
— На лодке держитесь за поручни. Может смыть волной. — А сам уверенно, легкой спортивной походкой, не обращая внимания на волны, которые непрерывно своими серыми языками лизали черное дрожащее тело лодки, направился навстречу командиру корабля.
— Товарищ капитан первого ранга, подводная лодка к походу и бою изготовлена. Экипаж готов выполнить задание! — отрапортовал командир.
Маслов представил меня командиру — капитану 3 ранга Льву Михайловичу Жильцову, опытному подводнику, одному из пионеров освоения наших атомных лодок.
— Очень приятно познакомиться. Сегодня у нас, можно сказать, знаменательный день. Нас посещает первый представитель печати...
Мы идем по палубе лодки. Рядом беснуется море. Бьющиеся о борт волны сверкают тысячами ледяных брызг. Маслов идет не держась, Жильцов одной рукой скользит по поручням, другой поддерживает меня. Через узкий лаз поднимаемся на мостик.
Идут последние приготовления к выходу в море.
С мостика подводный корабль кажется огромным, неведомым морским чудовищем, всплывшим на поверхность подышать прохладным северным воздухом. У него тупой нос, чем-то схожий с фюзеляжем новейших транспортных самолетов, и маленький эластичный хвост в корме, напоминающий хвост большого осетра. Волны то опускают грузное тело корабля, которое вытянулось во всю длину большого пирса, то вздымают его вверх.
Получен сигнал к выходу.
Командир подает команду, и за кормой лодки появляется белый бурун: это заработали винты. Лодка медленно отваливает от пирса.
— Счастливого плавания, атомоходы, — кричит в рупор дежурный по базе.
Через несколько минут пирс с провожающими остается далеко позади. Командир приказывает:
— Доложить глубину.
— Под килем сто пятьдесят!
— Под килем сто шестьдесят!
Минуя заграждения, лодка покидает бухту и выходит в залив. С берегов то и дело подаются световые сигналы — запросы. За моей спиной сигнальщик непрестанно работает ручным прожектором, отвечая берегу.
Маслов, нагнувшись ко мне, стараясь перекричать вой ветра, рассказывает о целях похода.
— Выход учебный. Отрабатываем очередные задачи боевой подготовки. В море будем стрелять торпедами и проведем тактическое учение совместно с надводными кораблями.
Учебный поход по своим трудностям, напряженности мало чем отличается от боевого. Так же, как боевом, штурманы прокладывают курс, механики несут свою вахту у энергетических установок, радисты обеспечивают связь, акустики непрерывно прощупывают горизонт и глубины. Торпедисты и ракетчики несут вахту на своих боевых постах.
Особенно много хлопот у штурмана и его помощника.
Даже в этих широтах море не пустынно. Идут военные корабли, транспорты, ведут лов рыбаки. Надо смотреть в оба, а то, не ровен час, можно с чем-нибудь столкнуться.
— Да и вообще плавание не безопасно, — замечает Маслов.
— До сих пор в море еще встречаются плавающие мины.
— Эхо войны? — спрашиваю я.
— Да, попадаются невыловленные, — говорит Маслов.
За спиной боцман полушепотом инструктирует сигнальщика:
— Николаев, гляди в оба. Чуть что заметишь, немедленно докладывай. Докладывай громко, по всей форме, выразительно. И бинокль никому не отдавай, потому что сам должен понимать, что сигнальщик без бинокля — все равно что стрелок без винтовки.
Замечание боцмана о бинокле, видимо, обращено в мой адрес. Все стоящие на мостике имеют свои бинокли. Не скрою, боцман угадал мое желание. Мне действительно хотелось посмотреть в бинокль на красно-серые берега, пошарить по морю, где в серой дымке виднелись силуэты каких-то кораблей.
Командир подал команду:
— Всем вниз. По местам стоять к погружению!
Обращаясь ко мне, Жильцов сказал:
— Будем погружаться. Прошу спуститься вниз. Сейчас у меня много работы. Когда освобожусь, побеседуем. А пока мой заместитель по политической части проведет вас по отсекам, познакомит с личным составом. Только будьте осторожны.
Я приготовился выслушать наставление о правилах безопасности.
— Учтите, хлопцы у нас по лодке не ходят, а бегают. Служба требует быстроты. Очень прошу: не задерживайтесь под люками, у отсечных переборок. Могут зашибить.
Об этом разумном предупреждении я не раз потом вспоминал: мой подводный опыт приобретался не без синяков.
И вот мы идем по кораблю с капитан-лейтенантом Александром Яковлевичем Штурмановым. Это опытный политработник, пользующийся большим уважением у личного состава. Он служил на подводных лодках матросом, старшиной, офицером. После окончания Военно-политической академии имени В. И. Ленина плавает на атомной лодке.
В одном из отсеков Штурманов представляет мне подводника, одетого в белый, с серебряным отливом костюм и в белые ботинки.
— Прекрасный товарищ, — говорит офицер, — наш лучший рационализатор, главстаршина срочной службы Василий Дичко. В этом походе мы будем отрабатывать сложную и важную схему, предложенную старшиной. Проверим, так сказать, на практике ценность его рационализаторского предложения.
Я вынимаю блокнот и начинаю свое первое интервью на атомной подводной лодке.
Василий Дичко — белорус, колхозник из Брестской области. О себе говорит сдержанно. Окончил семилетку, работал в колхозе. До флота с моторами и техникой дела не имел. После призыва был направлен в учебный отряд, потом зачислен в штат лодки.
— Главная наука мне здесь была. На практике, в отсеках овладевал специальностью. О своем рационализаторском предложении Дичко рассказывает увлеченно. Называет формулы, чертит на листке блокнота схемы и довольно часто спрашивает меня:
— Вам, конечно, все понятно? Простое дело, проще пареной репы.
Напрягая внимание, я стараюсь понять, о чем говорит мой собеседник, но суть до меня доходит плохо. Уж больно сложные вещи пытается мне объяснить старшина. Они не сразу усваиваются человеком, впервые попавшим на атомную подводную лодку. Чтобы выйти из этого не очень приятного для меня положения, я прошу старшину рассказать, чем он занят сейчас.
— Несу вахту у главной энергетической установки.
— У реактора?
— Точно так, у реактора.
— А где он?
— Да вот здесь, под нами.
Сразу вспомнились мне московские наставления. Товарищи особенно не рекомендовали задерживаться в реакторном отсеке, а наша беседа длится уже более двадцати минут. Ситуация! Спрашиваю старшину, как он себя чувствует, как его здоровье.
— Здоровье? — переспрашивает он удивленно. — Отличное. Да с чего ему быть плохим? Условия жизни подходящие.
Потом Дичко, как бы спохватившись, хитро мне подмигивает и спрашивает:
— Это вы насчет облучения, наверное? Мы не один год плаваем на атомной лодке, каждый день при механизмах, и еще никто «не светился». Это, заметьте, факт. И потому у наших ребят страха нет, а доверие к технике огромное.
Дичко предлагает посмотреть реактор. Только тут я замечаю в серой серебристой переборке, у которой стоит старшина, два больших окошка-глаза. За стеклами какие-то несложные комбинации из белых трубок. Под ними защита, а ниже, как объяснил старшина, — реактор. В нем бушуют стремительные нейтроны, дробя урановые ядра. Ядерная реакция, обузданная человеческим разумом, дает двигателям такую огромную мощь, какую нельзя получить ни от одного другого вида энергии.
Реактор на подводной лодке — это чудо советской атомной науки и техники.
Моряки называют свою лодку большой. Но это верно лишь относительно. Габариты атомной подводной лодки, как всякого подводного корабля, ограниченны. Немалые трудности стояли перед советскими конструкторами. Надо было в небольших габаритах расположить реакторы, создать надежную защиту, разместить различные механизмы, преобразующие атомную энергию в механическую, заставляющую вращаться гребные винты. И наши ученые с честью справились с этими задачами.
Наблюдая в смотровой лючок реактора, я думал: чему следует больше удивляться — гениальной ли простоте конструкции атомного двигателя или той спокойной обыденности, с какой управляет реактором белорусский колхозник?
Кстати, о рационализаторском предложении Дичко. Уже потом, после похода, на берегу, в базе мне довелось встретиться с крупным специалистом по атомным двигателям. Я спросил его:
— Насколько основательно утверждение подводников, что Дичко за его рационализаторское предложение в институте могли бы присвоить звание кандидата технических наук?
Немного подумав, мой собеседник ответил:
— Не совсем.
— Вот как!
— Дичко заслуживает звания доктора технических наук, и причем без защиты. Да, да, без защиты.
Это заявил человек, про которого говорят, что он скуп на похвалу, и чей авторитет в этих вопросах здесь непререкаем.
Но тогда, на лодке я этого не знал. Я стоял, пораженный увиденным, стоял и думал, что эта фантастическая техника, эти чудесные, скромные люди происходят от одного корня, они порождены одной средой — нашей, советской, социалистической действительностью.
...Атомные подводные лодки — новое оружие. Никита Сергеевич Хрущев мудро определил их место в общем боевом строю Советских Вооруженных Сил. Он указал, что главным в развитии нашего подводного флота должно стать строительство скоростных атомных подводных лодок дальнего действия, вооруженных современным оружием. Вот почему Никиту Сергеевича моряки зовут отцом атомного флота нашего социалистического государства.
Мне лично пришлось убедиться, каким грозным и мощным оружием является атомная подводная лодка.
Во время тревог я обычно находился в центральном посту, между вахтенным на горизонтальных рулях боцманом Луней — он считается лучшим на флоте горизонтальщиком — и рулевым вертикального руля. Здесь, помимо командира, несли свою службу его первый помощник, вахтенный офицер, командир электромеханической боевой части, неутомимый, всегда улыбающийся капитан 3 ранга Тимофеев. В штурманской рубке «колдовал» капитан 3 ранга Евгений Николаевич Золотарев. Он был готов в любую минуту доложить о широте, долготе, курсе и ответить на многие другие вопросы, с которыми к нему обращались командир и вахтенный офицер.
Низ штурманского стола светился мерцающими золотыми огоньками. Это лампы счетно-вычислительных машин, автоматических помощников штурмана, Они производили сложные вычисления курса, пеленга, дистанции до цели.
Когда лодка уходила на глубину, внимание всех присутствующих сосредоточивалось на боцмане Луне. Удержать огромный корабль на заданной глубине — большое искусство. От мастерства горизонтальщика зависят точность стрельбы, верность курса, безопасность плавания. Ведь не вовремя выправленный дифферент — наклон лодки — может поставить ее в опасное положение.
Вот почему в эти минуты все с нетерпением ждали очередного доклада Луни. А тот не торопился. Это спокойствие боцмана выводило из себя даже на редкость уравновешенного командира.
— Боцман, не тяните, — требовал он. И тогда Луня как ни в чем не бывало докладывал:
— Глубина 40 метров, дифферент 5 градусов, лодка погружается.
— Доложить глубину, — раздавалась новая команда.
И как эхо, в лодке звучал голос Луни:
— Глубина 60 метров. Дифферент 0.
При этом Луня с видом победителя смотрел на присутствующих.
Командир смахивал крупные капли пота с воспаленного от бессонницы и ветра лица и спрашивал:
— На румбе?
— На румбе девяносто. — Это отвечал вахтенный вертикального руля, ведущий лодку по курсу.
— Так держать.
Лодка шла по курсу на заданной глубине. Наступило временное короткое затишье.
В такие минуты Маслов оставлял центральный пост и приглашал меня. Мы уходили в командирскую каюту — предмет нескрываемой зависти всех стажеров, приписанных к лодке, хотя в самой каюте ее хозяин почти не находился. Я, например, не видел, когда Жильцов спал, когда ел. Его место и в кают-компании постоянно пустовало.
Здесь Маслов вынимал свой блокнот, куда он заносил различные замечания об успехах и промахах команды и командира. Эти замечания он потом обнародовал на разборах с командным составом и матросами.
Сделав в своем «кондуите» очередные заметки, Маслов обычно начинал увлекательную лекцию о боевых свойствах атомных лодок, о их боевом использовании:
Эти живые, интересные рассказы, дополненные пояснениями командира лодки, разговорами с офицерами, старшинами, матросами, были для меня поистине настоящим университетом подводного плавания.
— Появление атомного реактора на подводной лодке, — говорил Маслов, — произвело революцию в ее боевом оснащении, тактическом и оперативном использовании. Впервые в истории появился настоящий подводный корабль, который способен десятки дней и даже месяцы находиться под водой, не всплывая на поверхность, не заходя в базу. Впервые появился корабль, механизмы которого позволяют двигаться под водой тысячи миль, не пополняя запасов топлива. Все прежние подводные лодки после нескольких часов плавания вынуждены были подниматься на поверхность для перезарядки аккумуляторов и пополнения запасов воздуха. А лодка, всплыв даже под перископ, — легко уязвимая цель.
Реактор неслыханно увеличил возможности подводной лодки.
Новая энергетика позволила ставить перед экипажем подводных лодок новые сложные боевые задачи. Дизель-аккумуляторная подводная лодка обычно атаковала один корабль или транспорт, а затем должна была быстро уходить. К тому же она производила атаку, как правило, всплывая на перископную глубину.
— Наши атомные подводные лодки, — рассказывал Маслов, — имеют обширный ассортимент боевых снарядов. Они несут ракеты дальнего действии с ядерными боевыми зарядами. Есть на лодках крылатые ракеты для стрельбы по различным целям. Наконец они располагают разнообразными торпедами — магнитными, самонаводящимися и другими — для атаки надводных кораблей и подводных лодок.
Раньше подводная лодка решала только тактические задачи. Новое ядерное оружие, новая энергетика позволяют лодке выйти на океанские просторы и выполнять задачи оперативного характера. Атомная лодка может, к примеру, уничтожить крупную военно-морскую базу противника, промышленный центр или соединение авианосцев.
В истории известны лишь отдельные случаи подводного боя лодок. В первый период Отечественно войны в Заполярье советская лодка встретила на своем курсе фашистскую подводную лодку. Советский командир принял решение атаковать противника в подводном положении. Гитлеровцы попытались уклониться от боя и стали уходить. Но расстояние между лодками все время сокращалось. Нервы у гитлеровцев не выдержали. Они решили продуть балласт, быстро всплыть на поверхность и, пользуясь преимуществом надводной скорости, оторваться от преследующей советской лодки. Это их и погубило. Акустики по звуку выходящего из цистерн воздуха точно определили место вражеской лодки, а советские торпедисты без промаха пустили в лодку противника торпеду и потопили ее.
В будущем подводные бои могут стать одним из основных методов защиты морских рубежей от подводных лодок противника.
— Новая энергетика и новое вооружение открывают атомным лодкам широкие возможности для борьбы с подводными лодками противника, — объяснял мне Жильцов. — Бои под водой теперь становятся практическим делом.
В подводных схватках успех будет на стороне того, чьи лодки обладают большей скоростью хода, лучшей маневренностью, качеством вооружения и подготовкой экипажа. Даже самые пристрастные зарубежные обозреватели сходятся на том, что современные советские подводные лодки самые быстроходные в мире. Их скорость намного превышает скорость самых первоклассных пассажирских лайнеров, курсирующих между Европой и Америкой.
Большая скорость атомной лодки позволяет быстро догнать цель, атаковать ее и при необходимости уйти от преследования. Таким образом, одна атомная лодка в состоянии потопить большой караван транспортных судов или целый отряд боевых кораблей.
Атомные лодки могут плавать на больших глубинах. Это делает их малодосягаемыми для наблюдения с самолетов противника, трудно уязвимыми для бомб и торпед. Атомоходы свободно плавают подо льдами и могут действовать в любую погоду, в любой шторм, в любых широтах.
Автономность, то есть продолжительность плавания без захода в базу, в основном зависит теперь от подготовленности экипажа, от его натренированности, от умения длительное время находиться под водой, от моральных качеств личного состава. А храбрости и выдержки советским морякам, свято хранящим боевые традиции, не занимать. Подводные лодки, которых немало в строю нашего Военно-Морского Флота, — грозное и надежное оружие. Об этом следовало бы знать и постоянно помнить американским империалистам и другим любителям военных провокаций.
Не раз во время похода среди офицеров заходила речь об американских атомных подводных лодках.
— Американцы хвастают, — говорил один офицер, — что ходят подо льдами в наши воды. Даже выпустили об этом книгу. Книжка ничего, интересная, есть в ней и верные наблюдения, полезные выводы. Но, во-первых...
— Что — во-первых? — переспросил другой офицер.
— Во-первых, — продолжал рассказчик, — их рекламированные «поларисы», которыми они хотят запугать людей, не надежны. Сами американцы признают, что из десяти «поларисов» благополучно взлетают только два, а, во-вторых, ходить подо льдами большого геройства нет. Вы это сами знаете...
— А вообще их походы к нашим берегам, — заметил политработник, — не имеют ничего общего с интересами обороны, а только свидетельствуют о вероломных действиях заокеанской военщины.
— Правильно, — подтвердил Маслов выводы Штурманова. — А когда нужно будет нырнуть подо льды и пройти под ними в любой район, мы сумеем это сделать. Проходы у полюса мы не хуже американцев знаем, и навигационные приборы для плавания в высоких широтах у нас надежные.
Во время одной из бесед Маслов поделился со мной своей заветной мечтой, которой, как я потом узнал, одержимы командиры атомных подводных лодок.
Как-то мы сидели вдвоем с Масловым в командирской каюте. Он отложил в сторону свой блокнот и, подняв на меня серые глаза, задумчиво сказал:
— Знаете, очень хочется махнуть вокруг шарика под водой, не всплывая. Наши люди к выполнению такой задачи готовы. А техника уже позволяет преодолеть это расстояние. Конечно, еще много для этого поработать придется. Мечтаю сходить в такой поход.
— В чем же дело?
— Мы люди военные. Найдут нужным, дадут приказ — пойдем и выполним задание с честью.
Офицер стал мне подробно рассказывать, сколько для кругосветного плавания под водой потребуется времени, энергоресурсов, провианта. И даже начертил возможный вариант пути. По всему чувствовалось, что свою мечту капитан 1 ранга вынашивает уже давно.
На четвертый день плавания предстояли учебные стрельбы. С утра я забрался в торпедный отсек. У грозных аппаратов находился лишь командир боевой части — старший лейтенант Геннадий Гришных, a у приборов возился среднего роста подводник.
Он представился:
— Мичман флота Российского Александр Крикуненко, — и его большие глаза засветились доброй лукавинкой.
Так состоялось мое знакомство с любимцем корабля сверхсрочником старшиной группы торпедистов коммунистом Александром Николаевичем Крикуненко. Много лет служит он на флоте и все время на подводных лодках. На атомном подводном корабле он с первого дня введения его в строй.
— Пятый срок сверхсрочной службы начал отсчитывать, — сообщил мне мичман.
Александр Крикуненко — душа отсека, опытный воспитатель молодых матросов и старшин срочной службы. Я видел, как он обучал людей. Причем всегда сам старался выполнять наиболее трудную, тяжелую работу.
Потом на берегу, делясь своими впечатлениями о пребывании на подводной лодке, я рассказал о понравившемся мне мичмане командующему флотом.
— Сверхсрочники, подобные Крикуненко, — наш золотой фонд, — заметил адмирал. — Они — опора командования в обучении и воспитании личного состава.
Пока мы беседовали, с командиром и мичманом о предстоящей стрельбе, прозвучал сигнал боевой тревоги.
Из центрального поста поступила команда подготовить аппараты к выстрелу.
Все моментально заняли свои места. Мичман — у рычагов стрельбы.
Раздалась команда:
— Аппараты товсь!
— Есть аппараты товсь! — ответил в телефон командир боевой части.
— Пли! — раздалось в радиорупоре.
— Пли! — крикнул, заглушая шум в отсеке, мичман и дернул на себя рычаг.
Лодка слегка вздрогнула. По отсеку с шумом прокатилась воздушная волна. Она ударилась в задраенную переборку и вернулась к аппарату. В ушах заложило, как на самолете после быстрой потери высоты.
— Перезарядить аппараты, — приказал командир.
Минеры принялись за нелегкую работу. Быстро извлекли из трюма запасные торпеды и подтянули их к аппаратам. Сноровисто работая, моряки гадали, попали ли выпущенные торпеды в цель.
— Не должен промазать командир.
— Это смотря как. На эсминце тоже соображают. Не ждут торпед, как ты пирожок в рот. Мы залп, а эсминец отвернул и уклонился.
— Тогда пошли наши голубушки гулять по синю морю.
— Не затонули бы, чертяки! Потерять в море учебную торпеду или, еще хуже, утопить ее считается на флоте позором.
— Пошевеливайтесь, хлопцы, — поторапливал расчет Крикуненко. — А то дадут приказ стрелять, а у нас торпеды не готовы. Попадание ведь не от одного командира зависит. Это дело наше общее...
В центральном посту командир корабля и Маслов хлопотали у перископа. Увидев меня, Жильцов сказал:
— Посмотрите на море, — и передал мне рукоятки перископа.
Перед моим глазом в зеленом окуляре заиграло солнце. На горизонте, прямо в центре скрещения нитей перископа, качался эсминец. Около него кружился небольшой корабль-торпедолов. Волна бесцеремонно швыряла его из стороны в сторону, то подымала вверх, то опускала вниз, и тогда он скрывался из виду. Команда торпедолова долго не могла поднять на борт выпущенные торпеды. Уж очень бесновалось море.
Я долго смотрел в перископ. Офицеры меня не торопили. Они, видимо, понимали, что журналисту не часто приходится видеть морскую стихию с подводной лодки.
Отстрелялись удачно. Торпеды прошли точно под целью. В центральном посту да и в других отсеках люди не скрывали своей радости по этому поводу. Безучастным оставался лишь главный виновник торжества — командир.
— Упражнение как будто бы выполнили неплохо, — сказал мне Жильцов. — Но придется еще много работать. Очень много...
В этих словах был весь он, скромный, требовательный к себе, не терпящий хвастовства и высоких слов.
Но именно про Жильцова потом на базе командующий флотом сказал:
— Знаете, такие с виду незаметные люди больше всего способны на настоящий подвиг. Такой командир, как Жильцов, не растеряется ни при каких обстоятельствах. Не остановится ни перед чем, чтобы выполнить приказ, даже если для этого потребуется пожертвовать собственной жизнью.
Кто не помнит романа талантливого фантаста Жюля Верна «20 тысяч лье под водой»? В нем описывается плавание на подводном корабле «Наутилусе». Перед поездкой на флот я снова внимательно прочитал эту книгу.
И в походе все время ловил себя на мысли, что атомная подводная лодка, созданная умом и руками советских людей, ученых и рабочих, во многом уже превосходит дерзкие фантазии гениального романиста.
Я поделился своими впечатлениями с заместителем командира, и он, не задумываясь, ответил:
— Это действительно так. Взять хотя бы водоизмещение «Наутилуса». Оно в несколько раз меньше нашей лодки. О скорости не говорю. «Наутилусу» не угнаться за нашим кораблем. Что же касается картинных галерей, собрания различных сокровищ, с которыми знакомил капитан Немо своих вынужденных спутников на «Наутилусе», то, если с нашего корабля снять вооружение и связанные с ним механизмы, обширные богатства капитана Немо поместились бы в его просторных отсеках, да еще осталась бы «свободная» жилплощадь...
Даже при наличии вооружения, многочисленных приборов, агрегатов лодка просторна и вместительна. Достаточно сказать, что самые высокие матросы ходят по ней, не пригибаясь. В отсеках широкие проходы. В них свободно расходятся встречающиеся.
На лодке есть отдельная каюта для командира, каюты для офицерского состава, похожие на купе международного вагона. Просторная кают-компания. В ней в часы короткого досуга по морской традиции собираются офицеры.
Каждый подводник имеет удобное место для отдыха. Внутреннее устройство жилых отсеков меняется по потребности. Ночью это спальня с подвесными койками, днем вместительный салон, где отдыхает и занимается команда. Есть еще кают-компания для сверхсрочников — мичманов и старшин. И, конечно, камбуз, электрический камбуз — гордость подводников.
С кем бы я ни беседовал, каждый, рассказывая о замечательных качествах, боевых, достоинствах атомной подводной лодки, обязательно спрашивал:
— А вы наш камбуз видели? Посмотрите обязательно, чудо-кухня! Кок три раза в день готовит для команды горячую пищу.
Должен засвидетельствовать, что моряки не перехвалили ни достоинств электрического камбуза, ни поварского искусства своего кока. Кормили на лодке на редкость вкусно и разнообразно. К утреннему чаю подавался свежий, мягкий белый хлеб, фруктовые соки, масло, сыр, свежие яйца. И что-нибудь острое на закуску. Обед состоял из закуски, вкусного флотского борща или не менее вкусного супа, второго и обязательно компота.
— Не дай ребятам компота, будет конфуз, — жаловался мне кок, — останутся недовольны.
После обхода подводной лодки, который занял несколько часов, мы пошли в кают-компанию. Здесь собрались свободные от вахты офицеры во главе с Масловым. Приятно звучала радиола, проигрывались романсы, песни, а под знакомые мелодии обсуждались новости похода, события, приятные и неприятные, комментировались промахи и неполадки.
Маслов спросил дежурного:
— А на второе что у нас?
— Ленивые вареники.
Это сообщение вызвало оживление. Зная веселый нрав подводников, их умение незлобиво разыграть новичка, я воздержался от обсуждения предполагаемых достоинств блюда. Но на второе подали действительно ленивые вареники. Да какие вареники! Горячие, ароматные, пропитанные маслом, обильно политые густой сметаной. Попробуй их украинские хозяйки, они позавидовали бы мастерству кока.
Однажды в одном из отсеков я наблюдал, как молодой матрос первого года службы Илья Печеркин, сменившись с вахты, с удовольствием полоскался у водопроводного крана, обтирая холодной водой обнаженное до пояса тело. Заметив меня, Печеркин пояснил:
— У нас на лодке воды вдоволь. Умывайся, сколько хочешь. Есть горячий душ.
— Ты что, Печеркин, корреспонденту про воду толкуешь? Подумаешь, невидаль. Поди, у них в Москве в каждой квартире ванна, — подковыривает молодого матроса старослужащий. — Ты бы лучше рассказал про атомы.
Печеркин служит в атомном отсеке и, несмотря на малый свой подводный стаж, слывет в команде «теоретиком», знатоком физики.
— Да то в Москве, а то здесь, на лодке, — оправдывается молодой моряк.
— Правильно толкуешь, Печеркин, — вмешивается в беседу боцман Луня, тот самый Луня, что предостерегал сигнальщика насчет бинокля. — На старых лодках с водой было туго. Вода и воздух жизни там стоили. А теперь полощись, сколько твоей душе угодно. Иные злоупотребляют даже. Боевая тревога, а один морячок спину под душем греет.
Окружающие смеются.
Был такой случай на лодке в первый день похода. Любителя душа потом крепко прорабатывали и на разборах, и в радиогазете, и на матросских собраниях.
Неискушенному человеку эти восторги насчет воды, душа, камбуза могут показаться излишними. Но это только тем, кто не знает, что на обычных подводных лодках, даже крупного размера, шло соревнование за экономию воды, кислорода.
Большинство времени личный состав атомных подводных лодок проводит в море, в далеких походах, неделями не заходя в базу. Для моряков подводная лодка — и боевая позиция, и место службы, и второй дом родной. Советские конструкторы проявили много заботы о бытовых нуждах моряков, о том, чтобы им на лодке было легче нести службу, отдыхать, жить, находиться долгие дни и ночи в подводном плавании.
Во время нашего со Штурмановым обхода подводной лодки его задержала группа моряков:
— Разрешите обратиться, товарищ капитан 3 ранга!
— Прошу.
— Какая сегодня картина будет, демонстрироваться?
— А какую хотели бы вы посмотреть? — в свою очередь, спросил Штурманов.
— «Волгу-Волгу» хотелось бы...
— Ну что ж, можно будет после журнала показать и «Волгу-Волгу», — согласился офицер, но предупредил: — Если позволят условия.
— Понятно, будем ждать.
Однако условия не позволили посмотреть «Волгу-Волгу» ни в первый, ни на второй день. Боевые тревоги сменялись одна за другой, личный состав подводной лодки неотлучно находился у приборов, механизмов, ракетных установок, торпедных аппаратов. Только на третий день в жилом отсеке установили экран и начали крутить звуковую картину.
Это был необычный сеанс. Он начался в 8 часов вечера и продолжался до двух часов ночи. По сигналам боевой тревоги зрителей, как ветром, вымахивало из отсеков к боевым постам. После отбоя тревоги вновь трещал аппарат. Затем картину показали еще в кают-компании для офицеров. Так что в этот день на подводной лодке состоялось два киносеанса.
Во время похода работала корабельная библиотека, выходила радиогазета, передавались последние известия. В качестве диктора и редактора выступал Штурманов. Ему помогал готовить материал на местные темы оператор пульта управления реактора офицер Ю. Некрасов.
После одной из передач Штурманов, смущаясь, сказал мне:
— Понимаете, пришлось немножко подредактировать последние известия. Уж очень они многословны, а я не могу занимать надолго радиоаппаратуру. Она нужна для боевой службы.
Мне довелось полностью прослушать московские известия, а потом я их внимательно слушал по корабельной трансляции: должен сказать, что передача от сокращения только выиграла. Суть событий Штурманов изложил верно, а сжатость позволила даже сильно утомленным людям понять и запомнить главное, основное.
В отсеке у дизелистов однажды я увидел привязанного на шелковом шнуре у какого-то рычага смешного Буратино. На одной его ноге было тушью написано: «Надя. 1960 год».
Мы стояли вместе с Масловым. На Буратино он как будто бы не обратил внимания, но заметил за прибором какой-то шнур, вытащил его и строго спросил командира отсека:
— Что это такое?
— Контролька, товарищ капитан первого ранга!
— А почему без штепселя?
— Мы ею пользуемся редко.
Маслов оторвал от контрольной лампы, с помощью которой проверяется исправность аппаратуры, провода с зачищенными концами и, отдавая командиру отсека, сказал:
— За такую контрольку на одном флоте один адмирал дал одному вахтенному пять суток ареста. Держите — и чтобы больше я этого не видел. И вообще чтобы посторонних вещей на приборах не было.
Но Буратино, забавного Буратино строгий командир не тронул, он ласково потрепал его по спине и, обращаясь к присутствующим, спросил:
— Память, значит, от дивчины?
— Так точно.
— Кому персонально?
— Был у нас тут один, а теперь Буратино в наш штат записан, один на всех. Мы в море — и он с нами, мы на вахту — и он с нами на вахту.
После ухода Маслова командир отсека подошел к одному из дизелистов, передал ему злополучную лампочку с оборванными концами провода и сказал:
— Сегодня же сделать все, как полагается по инструкции, а то, знаете, за такую контрольку на одном флоте один адмирал одному дизелисту дал пять суток. Но дело не в этом, от такой контрольки замыкание может получиться, а может и авария. Так что сегодня, — он посмотрел на часы, — в шестнадцать ноль-ноль доложить.
Буратино, которого мы обнаружили с Масловым в отсеке у дизелистов, оказался одним из знаков девичьей нежности. Он напоминал подводникам о тех, кто остался там, на берегу, далеко от базы, от места службы, но кто всегда рядом с моряками.
Как-то уже на берегу мы ехали с контр-адмиралом на «газике». У ветрового стекла машины болтался привязанный на проволочке потрепанный, видавший виды маленький плюшевый мишка. Адмирал спросил матроса:
— Амулет?
— Нет. Просто память об одной девушке.
— Ну, раз память, тогда храни. — И, обращаясь ко мне, адмирал сказал: — Девичья нежность, как видите, у нас наравне с ракетами на вооружении состоит.
Знакомя меня с членами экипажа, Штурманов обычно начинал представление моряка фразой:
— Прекрасный товарищ...
И дальше шла подробная характеристика. Экипаж подводной лодки большой, однако заместитель командира по политической части знал биографию каждого моряка.
И действительно, команда состояла из людей мужественных, отважных, грамотных, в совершенстве знающих военное дело, людей высокого долга, свято хранящих и умножающих боевые традиции нашего славного Военно-Морского Флота.
Настоящие герои плавают у нас на атомных подводных лодках! Большую часть службы они проводят в море, в походах, в ученье, а в короткие часы стоянок в базе ремонтируют агрегаты, технику, готовятся к новым походам. Жизнь и служба подводников нелегка. Однако за время моего пребывания в соединении я ни разу не слышал жалоб на трудности.
Во время похода, когда одна боевая тревога сменяла другую, люди спали и ели буквально урывками, но все, к кому я ни обращался с вопросом: «Не устали ли?» — неизменно отвечали: — «Разве это поход! Вот мы ходили...»
И тут начинался рассказ о долгом и трудном плавании в непогоду. И отвечали мне так не из ухарства, нет! Выполнение долга перед народом, Родиной стало здесь нормой поведения каждого моряка.
Хотелось бы многое рассказать о людях, которых узнал в походе, с которыми подружился, которых полюбил. Об акустике Евгении Красовском, старшине срочной службы, который по сигналу тревоги мгновенно появлялся в моей каюте, где стоял его аппарат, и начинал «прощупывать горизонт». Он учил меня отличать шум винта эсминца от шума морской волны. Объяснял устройство аппарата, а в свободные минуты с пристрастием расспрашивал о новых книгах, вышедших в Москве, о том, над чем работают советские писатели. Хотелось бы рассказать о матросе-торпедисте Юрии Кулагине. Он проявил большую сноровку и усердие во время учебных стрельб. Про него мичман Крикуненко сказал:
— Ладный хлопец. Ему можно доверять, как самому себе. Добре службу знает. Настоящий подводник.
О комсорге Геннадии Скворцове, отличном специалисте и дисциплинированном воине. О трюмном матросе Анатолии Рябцове, который служит первый год на флоте, совсем недавно плавает на атомной подводной лодке, но хорошо уже справляется со своими обязанностями...
Рассказать обо всех невозможно. Но невозможно и забыть слова мичмана Крикуненко:
— Мы на лодке, товарищ корреспондент, давно живем по коммунистической морали: один за всех, все за одного. В этом главное.
Мне посчастливилось плавать на лодке, где жил, творил, нес боевую вахту сплоченный, дружный коллектив подводников-атомоходов.
И не случайно, что им было поручено выполнить специальное задание Советского правительства. За мужество и отвагу, за высокое мастерство и геройство, проявленные в исключительно трудных условиях, многие моряки-подводники награждены орденами и медалями, а командиру корабля, ныне уже капитану 2 ранга Л. Жильцову и командиру электромеханической части инженер-капитану 2 ранга Ю. Тимофееву присвоено звание Героя Советского Союза.