Мастера своего дела
Вскоре после всплытия подводной лодки Николай Лукич Назарченко сменился с вахты. Мичман поднялся на мостик подышать свежим воздухом, затянуться дымком папиросы. И до чего же хорошее море! Кончался день, теплый, безветренный. Вокруг до самого горизонта блестела вода. Далеко-далеко еле заметно виднелся дымок проходившего парохода, да в недоступной для взора небесной выси гудел реактивный самолет. Неистово кричали чайки, неизменные спутники мореплавателей. Они садились близ самого борта корабля, ожидая, что, быть может, добрый кок выплеснет в море остатки недоеденной пищи.
Ходят чайки по песку,вспомнил Назарченко старые стихи и глянул на сигнальщика старшего матроса Владимира Гульцева. Тот стоял и внимательно следил за морем. «Вряд ли знает Гульцев, что чайки — враги подводников, — подумал мичман. — Сколько неприятностей доставляли они во время войны!»
Однажды подводная лодка, на которой служил Назарченко, едва не погибла из-за этих птиц. Вот так же, как сейчас, шла она, «конвоируемая» сотнями чаёк. Вдруг на горизонте показались вражеские катера. Они мчались с огромной скоростью. Командир приказал срочно погружаться. А чайки как ни в чем не бывало продолжали следовать за кораблем по курсу. По ним и определили фашистские «катерники» место лодки. И пошла свистопляска... Долго грохотали глубинные бомбы. Казалось, от них невозможно было спастись. Наконец гитлеровцы прекратили преследование. Подводники с облегчением вздохнули. Командир поднял перископ и снова увидел чаек, а через некоторое время появились и фашисты. И так «продолжалось в течение целого дня.
«Надо будет об этом случае рассказать матросам», — решил Назарченко.
Гульцев только что доложил командиру о появившемся справа самолете. «Молодец! — подумал мичман. — В годы Отечественной войны был он мальчишкой, о боевых делах моряков слышал только от взрослых да, быть может, читал в «Пионерской правде». А сейчас вон какой проворный сигнальщик!»
Хорошо стоит на горизонтальных рулях одногодок Гульцева, старший матрос Евгений Лежнин. Он уже яолне заменяет Назарченко. Когда Лежнин на вахте, командир спокоен. Способная молодежь приходит на флот.
Вдруг Назарченко помрачнел, его доброе, приветливое лицо стало сердитым.
— Старший матрос Гульцев, что видите в море? — строго спросил мичман сигнальщика.
— Бревно, товарищ мичман.
— Почему не докладываете?
— Ведь и так видно, что бревно.
— Доложите вахтенному офицеру.
На волне перекатывалось обыкновенное бревно, почерневшее от долгого плавания. «Сколько раз говорилось о том, что сигнальщик должен быть внимательным, бдительным! Сегодня же еще раз побеседую об этом с молодыми матросами», — решает Назарченко.
Немало поучительных историй мог бы вспомнить бывалый моряк, прослуживший на флоте почти двадцать лет! Он мог бы рассказать, к примеру, о том, как однажды в годы войны из-за того, что не был вовремя убран перископ, едва не погибла лодка со всем экипажем: перископ был замечен вражескими катерами, и десятки бомб обрушились на подводников.
Глубина оказалась слишком незначительной, чтобы избежать разрушительных действий бомб. А они все грохотали. Погас свет, в носовой отсек стала поступать вода, вышли из строя важные приборы.
Долго лежала на дне моря поврежденная лодка. Только большое мастерство да выдержка помогли подводникам. Они отремонтировали корабль, ночью всплыли и дошли до базы, а через некоторое время потопили вражеский транспорт. На горизонтальных рулях тогда стоял старшина 1 статьи Назарченко. Хотя и была это уже не первая боевая атака, но Назарченко волновался. Да разве он один волновался?! Атака — самый напряженный момент для экипажа. Произведя сложные расчеты, командир вывел корабль на боевой курс. Раздалась команда: «Аппараты, товсь!» — означающая, что все должно быть готово для выстрела, а потом: «Пли!»
Облегченную от торпеды лодку подбросило вверх. Назарченко мастерски удержал ее под водой и, выполняя приказание, мгновенно переложил рули, заставив корабль идти на погружение.
Экипаж обычно не видит гибели вражеского транспорта. Даже сам командир после выстрела не всегда поднимает перископ, а уводит лодку на глубину. Так было и в тот раз. Но в том, что транспорт потоплен, никто не сомневался: во всех отсеках слышали отдаленный гул. Затем начали грохотать глубинные бомбы: фашистским кораблям все же удалось обнаружить подводную лодку. Командир маневрировал, меняя курс, стараясь оторваться от врага, выйти из зоны гидроакустического наблюдения. А бомбы все рвались. Кто-то из матросов подсчитывал взрывы: сто пятьдесят... сто семьдесят... двести...
Когда наступила тишина, командир спросил, все ли в порядке в отсеках, и, убедившись, что повреждений нет, объявил благодарность личному составу за отлично выполненную боевую задачу.
Незадолго перед этой атакой было партийное собрание — Николая Назарченко приняли кандидатом в члены партии. Рекомендовали его командир, старшина группы электриков и комсомольская организация. Радостно было на сердце у старшины: он оправдал доверие коммунистов! Командир, тепло пожав ему руку, сказал:
— Я доволен вами, товарищ Назарченко. Успеху атаки помогли и ваши умелые действия.
За этот поход Назарченко получил орден Отечественной войны 2 степени. Своей радостью он поделился с отцом, который воевал на Втором украинском фронте.
В ответном письме отец писал: «Прочитал я своим однополчанам твое письмо, Николай... Не скрою, горжусь я вами, дети мои, очень горжусь! Ты вот бьешь врага на Черном море. Твой старший брат Андрей защищает Ленинград, младший — Михаил — оберегает воздушные подступы к родной нашей столице Москве. Да и я не сижу без дела...» Вместе с ответом отец прислал фронтовую газету, в которой были напечатаны его портрет и статья, рассказывающая о ратных делах старого воина Луки Назарченко...
Подводная лодка, на которой служил Николай, продолжала сражаться с врагом. Она прошла по Черному морю сотни миль, потопила много кораблей противника. Во время торпедных атак и ответственных переходов неизменно на горизонтальных рулях стоял Назарченко.
Разве когда-нибудь сотрутся в памяти походы в занятый гитлеровцами Севастополь? Однажды подошли они к городу, а в бухту проникнуть долго не могли: на поверхности рыскали немецкие катера — охотники за подводными лодками. Пришлось отлеживаться на дне с выключенными моторами. Но вот катера удалились, а над притаившейся советской лодкой послышался шум гребных винтов. Гидроакустик определил: в Севастополь идет транспорт около десяти тысяч тонн водоизмещением. Под его днищем и проникла наша лодка в Севастополь... Весь день лежала она на дне бухты, а ночью всплыла, пустила на дно тот самый транспорт, под дном которого проникла в бухту, да еще одну баржу, как видно груженную боеприпасами, потому что уж очень сильным был взрыв.
Из бухты выбрались только под утро. На этот раз подводная лодка пристроилась за кормой немецкого миноносца и благополучно ушла в море...
Давно погасла папироса, а Назарченко все стоял на мостике, вспоминая былые походы.
— Мичман, о чем задумались? — спросил командир. — Шли бы отдыхать. Завтра у нас большой день.
— Сейчас пойду... Только с народом поговорю, — ответил Назарченко и стал спускаться в люк.
Ведь он не только старшина команды рулевых, он теперь секретарь партийной организации корабля. Завтра предстоят торпедные стрельбы. Выполнить задачи на «отлично» — это было единое желание коммунистов, высказанное на партийном собрании. Так решили и комсомольцы.
Спать не хотелось, и Назарченко пошел по отсекам. В центральном проверил работу своих подчиненных — действовали они хорошо.
Мичман прошел к торпедистам. Здесь «хозяйничал» его дружок — главный старшина Василий Потапов. Он — старшина команды торпедистов, отличный мастер своего дела. Под его руководством торпедисты добились улучшения работы механизмов, сумели увеличить межремонтные сроки. Ученики Потапова ныне служат на Балтийском и Черном морях, на севере и на Тихом океане. Совсем недавно его воспитанника Ахмета Хусаинова назначили старшиной команды торпедистов на одну из новых подводных лодок.
Потапов и старшина 2 статьи Владимир Подволоцкий работали у торпедного аппарата. Подволоцкий — секретарь комсомольской организации. Он классный специалист, но секретарь молодой, его избрали вместо ушедшего в запас старшины 1 статьи Бориса Бабаева. Командир корабля, его заместитель по политической части и Назарченко, да и коммунист Потапов помогают Подволоцкому, учат его работать с людьми. Комсомольский руководитель внимательно прислушивается к советам старших. Он оказался хорошим организатором молодежи. Подавляющее большинство комсомольцев корабля — классные специалисты.
— Значит, Николай Лукич, завтра экзамен держим? — сказал Василий Потапов, обращаясь к Назарченко.
— Да, главный, — ответил Назарченко. — Завтра мы обязаны показать свое мастерство. Командир надеется на нас.
— Торпедисты не подведут, — вмешался в разговор земляк Назарченко, украинец, молодой матрос Олизарович. — Как-то на комсомольском собрании Потапов сказал, что у Олизаровича хорошая морская хватка и что со временем из него выйдет отличный торпедист; учится он прилежно.
— И командир так думает о вас, — ответил секретарь партийной организации.
Назарченко расспросил Подволоцкого о каждом комсомольце. Тот ответил, что он вместе со Шпортко со всеми беседовал...
Мичман Иван Шпортко, о котором упомянул Подволоцкий, — заместитель секретаря партийной организации. Он старшина группы трюмных. Шпортко, словно услышав, что говорят о нем, вошел в торпедный отсек. Он посмотрел на Назарченко и сердито сказал:
— После вахты и партийному руководителю полагается отдыхать, а не ходить по кораблю.
Шпортко сообщил, что трюмные с нетерпением ждут предстоящие стрельбы...
Назарченко побывал во всех отсеках, поговорил с заместителем командира по политической части, но, прежде чем идти отдыхать, снова поднялся на мостик. Гульцев уже сменился с вахты.
— Как прошла вахта? — спросил у него Назарченко.
— Хорошо, товарищ мичман.
Над кораблем по-прежнему маячили чайки. Наблюдая за ними, Назарченко заметил:
— Вишь, подлые, раскричались.
— А почему вы их так называете? — спросил матрос и добавил: — Они наши друзья. Летают себе за кораблем.
— Историю одну припомнил, — ответил мичман. — Во время войны это было.
Рассказ Назарченко не произвел большого впечатления на матроса.
— А вот минеры, например, говорят, что чайки — их боевые помощники, — сказал Гульцев. — Увидят чайки в море плавающую мину, сядут на нее — вроде на отдых. А минеры тут как тут. Подойдут они к мине, закрепят взрывчатку — и взлетит в воздух рогатая смерть. Выходит, птица эта не подлая, а полезная.
— Для минеров полезная, а я говорю о нас, о подводниках... — сказал мичман и уже более строго закончил: — Вот что, товарищ Гульцев, пошли на отдых. Завтра горячий день...
Утром погода испортилась. Подул ветер. По морю побежали белые барашки — предвестники шторма.
Лодка шла в подводном положении. К горизонтальным рулям встал мичман Назарченко, к вертикальным — старший матрос Лежнин. Несколько раз меняли курс. Где-то поблизости должен быть «противник».
Вот командир прильнул к перископу и тут же объявил об атаке.
В отсеках стало очень тихо. Люди работали у механизмов четко, слаженно. Корабль шел на сближение с целью. Назарченко внимательно следил за показаниями приборов. Он знал, что сейчас последует, приказание «Аппараты, товсь», а следом и «Пли!».
После выстрела облегченный корабль устремится к поверхности, но мичман удержит его, обязательно удержит и уведет на любую глубину. «Противник» не обнаружит лодку.
А как торпеды? Попали они в цель? Через некоторое время экипаж узнал — корабль «противника» уничтожен...
Вскоре и еще одну радостную весть узнали подводники: министр обороны Союза ССР наградил личный состав подводной лодки Н. ценными подарками. Мичман Николай Назарченко получил именные часы. Это было его пятьдесят первое поощрение за время службы на флоте. Николай написал письмо отцу. Старый фронтовик, ныне бухгалтер колхоза имени XIX партсъезда на Днепропетровщине, ответил:
«Горжусь тобой, Николай... И колхозники шлют тебе и всем товарищам морякам горячий привет.
Смотрите не зазнавайтесь! Учитесь, дорогие наши защитники, много и настойчиво учитесь. Держите порох сухим...»
До призыва Коля Максименко не видел моря, но об отваге и мужестве моряков слышал многое. О них он с увлечением читал в газетах и книгах. Коля мечтал служить на грозном боевом корабле — на крейсере или подводной лодке — и обязательно комендором или торпедистом. Он даже мысленно видел себя стоящим у орудия в ожидании команды открыть огонь.
И вот Максименко оказался в Севастополе. Героический город поднимался из руин и пепла. Как зачарованный смотрел Николай на синюю гладь бухты, где стояли в тот день стройные крейсеры, миноносцы, подводные лодки. «Какие красавцы! — думал он. — Хорошо бы попасть вон на тот крейсер».
Но на корабль Максименко не попал. Вместе с группой призывников его отправили в другой город. Там он прошел курс молодого матроса, принял военную присягу и снова вернулся в Севастополь. «Теперь-то, конечно, пошлют на боевой корабль», — был уверен Николай.
Нет. Определенно не везло Николаю Максименко. Вместо боевого корабля он очутился на камбузе, где ему предстояло учиться на кока. Все мечты рушились. «Разве отличишься на кухне? Не героическая это специальность», — с грустью заключил Максименко.
Встретил его пожилой кок-инструктор. Усатый мичман показал ученику немудреное хозяйство. О кастрюлях, огромных противнях, сковородах, плитах он говорил нежно, будто об одушевленных предметах.
— Вот и будем учиться готовить вкусно, сытно, красиво, — сказал мичман в заключение.
— Будем, — повторил Максименко.
Мичман уловил в голосе ученика неудовольствие.
— Не вешайте головы, Максименко, — ласково сказал кок. — Наше поварское дело важное. Очень ответственный доверен нам пост. Вы, наверное, слыхали про адмирала Макарова? Корабли строил, высокими науками занимался, а в то же время инструкции писал, как нужно готовить вкусный флотский борщ. Понятно?
Максименко узнал, что его наставник оборонял Севастополь, под ураганным обстрелом доставлял защитникам города-героя обеды и сам не раз ходил в атаки, за что награжден орденами и медалями. Мичмана любили и матросы и офицеры, называли его «наш Петрович».
Он был отличным поваром и к приготовлению пищи относился с большой выдумкой.
Дельный, что и говорить,продекламировал однажды Петрович и, подумав, продолжил:
— Вот так-то, товарищ Максименко. У нас с вами ответственный пост. Мы должны уметь готовить и наваристый флотский борщ, и жирный плов, и отбивные котлеты. Моряки пищу дюже обожают, особенно вкусную. Их здоровью не повредит и пирожное. Согласен? Так вот запомни: кок — это воин. Наш боевой пост — камбуз. Любить надо свое дело. Тогда и тебя уважать будут и ценить.
Петрович сумел воспитать из своего ученика отличного кулинара. После окончания учебы Максименко направили на работу в базовую столовую, где питались экипажи подводных лодок. О молодом коке скоро пошла добрая слава. И хотя продукты отпускались те же, что и раньше, и норма была прежней, качество пищи стало лучше, разнообразнее, вкуснее, питательнее. Николаю было приятно слышать, когда его хвалили моряки, и особенно Петрович. Старый кок хотя и редко, но захаживал к своему бывшему ученику.
Хорошо шли дела у Максименко на камбузе. Но особенно отличился он на походе. Кто-то сказал начальнику о том, что Максименко страстно хочет сходить в море...
Поход был тяжелый и длительный, но молодой кок великолепно справился со своими обязанностями. О нем написали во флотской газете и назначили инструктором. Теперь коки подводных лодок проходили у Максименко практику.
И если случалось, что кто-нибудь из них неуважительно отзывался о поварской специальности, Николай, подражая интонациям своего бывшего учителя Петровича, говорил:
— Любить надо свое дело. Пост у нас очень ответственный, боевой.
И все же Максименко не переставал мечтать о море и корабле. Когда он узнал, что подводная лодка офицера Рыбалко готовится в плавание, у Николая защемило сердце. «А что, если пойти и чистосердечно рассказать командиру? — размышлял он. — Только разве отпустят!»
Неожиданно на камбуз зашел сам Рыбалко. Кок даже просиял от радости.
— Не желали бы вы, товарищ Максименко, пойти с нами в море? — спросил офицер. Счастье само шло к Николаю.
— Еще как! Только об этом и мечтаю, — быстро отозвался он и, подумав, добавил: — Но одного желания мало. Не отпустят. Я ведь инструктор.
— Раз вы согласны, об остальном позабочусь я. Сегодня адмирал и приказ подпишет. Я с ним уже говорил, и он не возражает. Так что готовьтесь.
В этот день Максименко особенно старательно трудился около горячей плиты. Он уже видел себя в роли кока подводной лодки. «Противник», обнаружив их корабль, долгое время преследовал его, заставлял уходить на большую глубину. Экипаж устал. Не хватало воздуха. Кончалась электроэнергия в аккумуляторных батареях. А всплывать нельзя — наверху рыскают катера-охотники. Командир принял решение лечь на грунт, выключить моторы и ждать. Он заглянул на камбуз и сказал: «Люди сильно утомлены, у них пропал аппетит. Надо что-то приготовить. Подумайте, Максименко». — «Я уж придумал и сготовил. Полагаю, всем понравится. Прошу снять пробу». Николай подает командиру тарелку с супом и смотрит — нравится ли. Офицер хлебнул раз, другой. Съел все, попросил добавки, а потом сказал: «Молодец. Вкусно. Раздавайте обед!»
Так представлялся Максименко предстоящий поход.
Вечером Максименко вызвал адмирал и объявил свое решение.
Рано утром Николай быстро спустился по каменной лестнице к пирсу. Лодки, словно близнецы братья, прижались бортами друг к другу. Он отыскал свою. Прошел по трапам, поздоровался к вахтенным, с боцманом Николаем Лавренко.
— Бог кулинарии прибыл. Можно и с якоря сниматься, — пошутил боцман.
Экипаж тщательно готовил корабль к большому плаванию. Не сидел сложа руки и Максименко. Вместе с врачом отбирал на складе продукты. Сокрушался, что не может погрузить достаточного количества свежего мяса, капусты, картофеля, чтобы хватило на все время похода. Холодильник маловат.
— Ничего, и из консервов отличные и разнообразные блюда получаются. Было бы желание, — говорил врач.
Настал день, которого с таким нетерпением ждал Николай. По установившимся на флоте традициям, моряков, отбывающих в длительное плавание, пришли проводить товарищи. Экипаж лодки выстроился на палубе. Максименко смотрел на город, на бухту, где было тесно от больших и малых кораблей, и думал о походе.
Вот уже отданы швартовы... Подводная лодка в море. Ветер крепчает, нагоняет волну. Покачивает.
Николай Максименко спустился в отсек. «Очень уж маленькую площадь отвели конструктор и судостроители под камбуз, — рассуждал кок. — Но, конечно, не потому, что они недооценивали «цех питания». На подводном корабле учтен и рационально использован буквально каждый сантиметр площади.
Всюду многочисленные приборы, механизмы, агрегаты, маховики, штурвалы, кнопки, трубопроводы. В моем заведении самые что ни на есть простые механизмы: электрическая плита с конфорками, духовкой да вот кастрюли со сковородками».
Максименко «колдовал» в своем камбузе, где и повернуться трудно. Он готовил завтрак. В одной кастрюле уже закипело какао, в другой варились яички. Колбасу и сыр нарезал аккуратными ломтиками. Наложил в масленку масло. Потом занялся подготовкой обеда.
Подводная лодка далеко ушла от базы.
Кажется, на пятый день плавания Николай почувствовал, что палуба будто уходит из-под его ног. Солянка полилась и сердито зашипела на раскаленной плите. Запахло горелым жиром. Кок забеспокоился: «И так воздуха мало, а тут еще смраду, напущу». Дифферент усиливался. Пришлось снять с плиты кастрюли. Через некоторое время близ борта стали грохотать взрывы. На полках звенела посуда, упала сковородка. Уханье глубинных бомб продолжалось долго. «Как же могло случиться, что «противник» нас обнаружил? — недоумевал Николай. — Допустили какую-то ошибку».
На камбуз заглянул боцман. Он был чем-то расстроен.
— Нет ли чего-нибудь кисленького? — обратился он к Максименко.
Николай налил стакан морсу и, подавая, спросил:
— Что там? Чуть всю солянку на плиту не вылил.
— А ну ее, солянку! — махнул рукой Лавренко. — «Противнику» показали себя. Матрос Сафронов напортачил, подчиненный мой. Случись такое во время войны, плохо бы нам пришлось.
И, возвращая стакан, рассказал о случившемся. После долгого плавания в подводном положении вахтенный, лейтенант Гулин, решил всплыть под перископ и осмотреть горизонт. Стоявший у горизонтальных рулей Иван Сафронов на какой-то миг запоздал доложить, что корабль продолжает всплывать. Взглянув на глубиномер, Гуяин обнаружил: лодка проскочила заданную глубину. Он быстро приказал принять балласт в уравнительную цистерну. Но момент был упущен. Катера дозора «противника» успели обнаружить лодку. Началось преследование. В море полетели «глубинные бомбы». С трудом удалось оторваться от «противника»...
Плавание продолжалось в тяжелых условиях, в обстановке, предельно напоминающей боевую. Командир усложнял задачи. Вдруг гас свет. Лодка погружалась в темноту. Электрики включали аварийное освещение, быстро находили и устраняли повреждения. В результате попадания «глубинной бомбы противника» в прочном корпусе «образовалась» течь и забортная вода хлынула внутрь. Трюмные под руководством мичмана Алексея Ильина мастерски заделали «пробоину», устранили угрозу потопления корабля.
Кок делал все, чтобы хоть как-нибудь облегчить нелегкий труд подводников. Раздавая с любовью приготовленную пищу, он спрашивал товарищей, нравится ли им то или иное блюдо, посматривал, с аппетитом ли они едят. Сам он очень уставал, но стойко нес бессменную вахту. Он кормил экипаж вкусно и сытно, в приготовление пищи вкладывал весь свой талант и знания. В сложной обстановке длительного подводного плавания Николай варил не только наваристые борщи, солянки, готовил вкусные котлеты, пловы, но и угощал моряков бисквитами. Ему было радостно сделать людям приятное.
В один из дней, когда кончался обед, Николай вошел в кают-компанию и поставил на стол что-то покрытое белоснежной салфеткой. Поставил и скромно встал в сторону. Хотелось посмотреть, какое впечатление это произведет.
Командир снял салфетку.
— О! Вот это да! — воскликнул он.
На столе красовался торт, сделанный в форме подводной лодки, с рубкой и перископом. Все было как на настоящей лодке, даже бортовой номер и флаг на корме.
— Произведение искусства, — заключил врач.
— Молодец, Максименко, — похвалил командир...
После многих дней трудного плавания, успешно выполнив учебно-боевую задачу, корабль возвращался в родной город. Хороший это был поход.
Во время медицинского осмотра Максименко с удовлетворением узнал, что все участники похода прибавили в весе. «Значит, пищу я готовил хорошую», — заключил он.
Сам Николай похудел. Сбавил в весе и еще один член экипажа — командир корабля Леонид Филиппович Рыбалко.
— Выходит, что мы с вами, товарищ Максименко, больше всех трудились да о делах заботились, — шутя заметил командир.
Кок даже покраснел от похвалы.
А спустя некоторое время на флоте стало известно, что Президиум Верховного Совета СССР наградил орденами и медалями многих участников похода. Николай Максименко был удостоен ордена Красной Звезды.
Вручая награду, командующий флотом крепко пожал руку Максименко и сказал:
— Вы настоящий герой. Отлично знаете свое дело. И о людях хорошо заботитесь.
Слушая адмирала, комсомолец Николай Максименко по-новому посмотрел на свою скромную специальность. В этот день он с особенным уважением вспомнил своего бывшего инструктора и понял, что на любом посту можно приносить пользу своей Отчизне, если только знаешь свое дело и с душой к нему относишься.