Двое с одной лодки
Краснознаменная «Щ-404» воевала с немецко-фашистскими захватчиками от первого до последнего дня Великой Отечественной войны. Тысячи миль прошла она с боями в водах штормового Баренцева моря. Нередко на пути к вражеским берегам приходилось ей форсировать минные заграждения, а после атаки подвергаться ожесточенной бомбежке противолодочных сил.
Несколько отлично выполненных специальных заданий командования и девять потопленных кораблей противника. Эти боевые успехи закалили волю подводников, отточили их мастерство, заслужили им аву экипажа отважных и умелых воинов.
Команда «щуки», ставшая подлинной грозой для гитлеровцев, воспитала в своем коллективе мужественных, беспредельно преданных Родине моряков.
И это произошло не случайно. Кораблем-ветераном в свое время командовал прославившийся на войне Герой Советского Союза Иван Александрович Колышкин. Двенадцать боевых походов провел на нем командир с железной выдержкой и завидным хладнокровием — капитан 3 ранга Владимир Алексеевич Иванов. Командование он сдал энергичному, смелому и, несмотря на молодость, знающему офицеру капитан-лейтенанту Макаренкову.
Умению воевать и отношению к порученному делу подчиненные учились у своих начальников. Десятки людей этой лодки показали образцы выполнения воинского долга. Расскажем только о двоих из них.
Ранним утром 21 сентября 1943 года тишину над Екатерининской гаванью вспугнули два раскатистых артиллерийских выстрела. Салютовала о победе возвратившаяся из своего тринадцатого боевого похода подводная лодка «Щ-404».
Разбуженные пальбой жители Полярного знали — у Гитлера двумя кораблями стало меньше.
К швартующейся к пирсу «щуке» вместе с командованием бригады спешили находившиеся в базе подводники. Прибыл сюда и командующий Северным флотом адмирал Головко.
Едва закрепили швартовы и подали сходню, по ней на берег сошел командир Григорий Филиппович Макаренков и доложил адмиралу о выполнении боевого приказа. Он рапортовал о примерном исполнении долга всем экипажем и особенно мужественном и самоотверженном поступке торпедиста Камышева.
Командующий внимательно выслушал капитан-лейтенанта, расспросил о подробностях боя, приказал вызвать старшего краснофлотца Сергея Камышева, горячо поблагодарил его и здесь же, на пирсе, от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР вручил ему орден Красного Знамени.
На следующий день весь флот узнал о подвиге рядового подводника.
Произошло это так. Днем 14 сентября подводная лодка находилась у берегов противника в районе мыса Кибергнес. Гидроакустик старшина 2 статьи Кисленко доложил о шуме винтов конвоя. А вскоре в перископ был обнаружен большой товаро-пассажирский пароход, следовавший в охранении эскадренного миноносца, двух тральщиков и трех сторожевых катеров.
Торпедная атака закончилась потоплением транспорта. Но по команде «Пли!» из четырех торпед носового залпа по цели выстрелили только три. Торпеда в аппарате № 2 хотя и отработала, но из трубы не вышла.
Первый отсек наполнился запахами горящего керосина и жженой резины. Продолжалось это очень недолго. Запас сжатого воздуха в торпеде кончился, и резкий, неприятный вой ее винтов прекратился. Правда, его тут же заменили взрывы сбрасываемых противником глубинных бомб.
Торпедисты попытались закрыть переднюю крышку торпедного аппарата, но она не поддалась их усилиям. Значит, торпеда сдвинулась с места, инерционные ударники пришли в опасное положение, и сотни килограммов тротила могли взорваться от любого точка.
Бомбежка продолжалась. Гидравлические удары взрывов грозили сдвинуть торпеду назад, ударить о заднюю крышку аппарата и вызвать катастрофу. Чтобы уменьшить риск, командир отдал приказание рулевым удерживать заданную глубину, имея небольшой дифферент лодки на нос.
С такой задачей на подводном корабле могли справиться только два человека — мичман Юдин и старший краснофлотец Гандюхин. Одиннадцать часов, показавшихся им вечностью, сменяя друг друга, управляли они горизонтальными рулями вручную, уводя лодку из-под ударов противника.
Самые неприятные переживания у экипажа были связаны с прохождением через два вражеских минных поля: каждое мгновение мог последовать взрыв антенной мины, и тогда неминуемо сдетонировала бы собственная торпеда. Но крепкие и надежные руки горизонтальщиков, так же как и руки старшины 2 статьи Суворова, стоявшего на вертикальном руле, не дрогнули, и лодка прошла опасный район будто «по ленточке», не коснувшись ни одного минрепа и ни одной антенны.
Когда минные заграждения и разрывы глубинных бомб остались за кормой, подводники вздохнули с облегчением. А командир собрал специалистов и стал с ними советоваться: что же делать с торпедой?
Все сошлись на том, что она находится во взрывоопасном состоянии. С нею дальше нельзя плавать ни под водой, ни в надводном положении. Малейший толчок грозит кораблю гибелью. Отпадает и всякая возможность произвести ею повторный выстрел. Во-первых, потому, что она не вышла из аппарата при первой стрельбе, — значит, что-то ее не пускает, — а во-вторых, пуск сжатого воздуха в торпедный аппарат — это сильный толчок и, следовательно, неминуемый взрыв...
— Все, чего нельзя, мы перебрали, теперь давайте думать, что же нужно и что можно сделать в нашем положении. — Разрешите! — обратился к командиру Камышев, стройный плотный краснофлотец с приятным, открытым смуглым лицом. — Сейчас нам трудно предложить что-либо толковое, — сказал он. — Никто точно не знает, на какое расстояние сдвинулась торпеда и есть ли возможность подобраться к взрывателям. Прошу разрешить мне после всплытия спуститься за борт и обследовать торпедный аппарат. В зависимости от результатов и думать легче станет!
Не согласиться с доводами торпедиста было нельзя.
С наступлением темноты лодка попыталась всплыть. Но противник еще не оставил ее в покое. Поблизости находились противолодочные катера, пришлось срочно уходить под воду. Следующие всплытия закончились тем же. Так продолжалось всю ночь. Лишь к рассвету корабли противолодочной обороны очистили район, и «щука» получила возможность плавать над водою.
Сергей Камышев с помощью банника от пушки обследовал положение торпеды. Оказалось, что она на две трети вышла из аппарата. Все боевое зарядное отделение находилось за передней крышкой, и инерционным ударникам хоть и с трудом, но можно было подступиться.
— Разрешите, товарищ командир, разоружить торпеду!
Капитан-лейтенант Макаренков отчетливо представил себе, как трудно и опасно разоружать торпеду при волнении моря в ледяной воде. Но другого выхода из создавшегося положения он не находил.
Григорий Филиппович внимательно посмотрел на подчиненного. Краснофлотец стоял совершенно спокойно, ожидая его решения.
«Сказать ему, чтобы действовал осторожно, что его умению и выдержке вверяется судьба корабля со всем экипажем, пожалуй, лишнее: он об этом знает не хуже меня. Скажу о другом», — подумал командир.
— Товарищ Камышев! Лучше вас торпеду разоружить никто не сможет. В это я твердо верю. Но уже почти светло. Каждую минуту могут появиться самолеты или корабли противника. Успеем ли вас поднять?
— Я думал об этом, товарищ командир. В случае чего кораблем и командой не рискуйте. Погружайтесь без меня!
Сказано это было так просто, без рисовки и с такой силой убеждения, что Макаренкову захотелось, как родного брата, обнять и расцеловать мужественного матроса. Но было не до сантиментов.
— Хорошо. Работайте спокойно. Вашей самоотверженностью я злоупотреблять не стану. Она понадобится лишь на самый крайний случай. А сейчас не станем терять понапрасну времени. Приступайте!
— Есть!
Торпедист был одет в легководолазный костюм. С помощью командира отделения рулевых Суворова и трюмного Инюткина он быстро спустился с палубы за борт и приступил к опасному делу.
Студеная вода кипятком обожгла ладони, просачивалась сквозь нарукавники в костюм и вызывала дрожь во всем теле.
«Спокойно, Сергей, спокойно! — мысленно подбадривал себя Камышев. — Дрожать и волноваться ты не имеешь никакого права! Минер ошибается только один раз, и эта ошибка бывает последней в его жизни. К тому же я отвечаю не только за свою собственную жизнь, но и за жизнь товарищей, за весь корабль, и все они мне верят!»
Вскоре под рукой он ощутил скользкое, смазанное тавотом боевое зарядное отделение и отыскал спрятанные заподлицо с ним инерционные ударники. Больше торпедист ни о чем не думал. Все свое внимание, все умение он сосредоточил на том, чтобы вывернуть и достать детонаторы, не сделав ни единого неосторожного движения.
Работать мешала зыбь. Но Сергей улавливал закономерность ее ударов и извлекал стакан детонатора из гнезда только тогда, когда волна отходила от форштевня лодки.
Для всех, кто был на мостике и в отсеках, время тянулось нескончаемо долго. А Камышев его совсем не замечал. Для него сейчас не существовало ничего на свете, кроме двух ударников с запальными стаканами, которые нужно извлечь из зарядного отделения торпеды.
Наконец один из ударников вывернут и находится у него в руке. Однако бросить в море чувствительный к малейшему толчку прибор он не решился. Борт лодки рядом, и не ровен час — волна...
Теперь условия работы усложнились. Одна рука оказалась занятой. С большим трудом, ценою невероятного напряжения второй ударник был благополучно извлечен из своего гнезда. В удобный момент оба они вместе с капсюлями и детонаторами отправились в последнее путешествие на морское дно. Торпеда перестала быть опасной. Угроза смерти, сутки висевшая над экипажем, отступила.
Товарищи помогли торпедисту вылезть на палубу, а затем и взобраться на мостик.
Командир пожал его холодные, мокрые, перепачканные тавотом руки.
— Благодарю вас, товарищ Камышев! От нас всех и от имени Родины благодарю, — взволнованно сказал капитан-лейтенант.
— Служу Советскому Союзу!
Только теперь, когда перехватило горло и застучали зубы, Сергей почувствовал, как сильно он перемерз.
В отсеке его раздели, оттерли спиртом, напоили горячим чаем, уложили в койку и накрыли полушубком. По телу разлилась приятная теплота. Веки сразу отяжелели, а глаза помимо воли стали слипаться.
К койке подходили друзья. Его благодарили, поздравляли. Но он плохо понимал, за что и с чем, Сергей только улыбался. Все плыло в каком-то тумане. Страшно хотелось спать. Спать, спать — и ничего больше, все остальное потом...
Через пятнадцать минут Сергей спокойно и ровно задышал, уснув богатырским сном человека, добросовестно выполнившего свой долг. Пережитое в последние часы физическое и нервное перенапряжение потребовало длительного отдыха.
А в это время товарищи приступили к перезарядке аппаратов. На смазанных тавотом торпедах матросы писали грозные для врага лозунги: «За Родину!», «За Украину!», «За Белоруссию!», «За Ленинград!»
Несколько дней спустя лодка атаковала новый конвой. Еще один транспорт составил компанию потопленному накануне. Это была восьмая победа экипажа. В нее вложен и ратный труд отважного торпедиста...
Когда отгремели последние залпы Отечественной войны и был объявлен приказ о демобилизации, Сергей Тимофеевич Камышев не воспользовался правом уйти в долгосрочный отпуск. Слишком много нитей связали его с флотом, с родным кораблем. И он, как и многие его товарищи по оружию, остался на сверхсрочную службу готовить и воспитывать новую смену подводников-североморцев.
В кубриках и казармах личного состава дважды орденоносной бригады подводных лодок в марте 1944 года зачитывался приказ командующего Северным флотом.
Замершие по команде «смирно» моряки внимательно слушали бравшие их за душу слова:
«Зачислить старшего краснофлотца Гандюхина Ивана Егоровича навечно в списки краснознаменной подводной лодки «Щ-404»... Впредь на вечерних поверках командиру отделения отвечать: «Геройски погиб за Родину в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками...»
То, что говорилось в приказе, было высшей данью уважения воину, признанием его заслуг перед Отчизной и оказание чести кораблю, на котором он прослужил шесть лет.
Новость, успевшая облететь все подразделения, особенно оживленно обсуждалась краснознаменцами — боевыми товарищами героя. В их разговорах и настроении тесно переплетались радость с грустью. Радость и гордость за друга, воспитанного их коллективом, за добрую память о нем, которая долго будет жить в народе. Грусть о том, что самого Гандюхина, участника всех пятнадцати боевых походов лодки, нет и уже никогда не будет среди них.
С того самого дня, когда стало известно, что уже никогда не вернется на базу краснознаменная гвардейская подводная лодка, на которой Иван добровольно ушел к берегам противника, койку его по никем не установленному правилу каждое утро заправляли и раз в неделю меняли белье. Рулевого-сигнальщика товарищи продолжали считать членом своего экипажа.
Над тумбочкой Гандюхина в добротно сделанной деревянной рамке висел его увеличенный портрет. Сфотографирован он до пояса, одетый по форме три, без головного убора, с орденами Красного Знамени, Красной Звезды и значком «Отличный подводник» на груди. Немного ниже на стене любовно оформлена надпись, взятая из приказов Верховного Главнокомандующего: «Вечная слава героям, павшим в боях свободу и независимость нашей Родины!» Кубрик особенно тщательно убран, койки выравнены по шнуру, аккуратно заправлены. Шинели на общей вешалке вычищены, пуговицы на них надраены и горят «как чертов глаз». Только наглухо затемненные окна и электрическое освещение придавали помещению некоторое сходство с корабельным отсеком.
Сюда собиралось много гостей — краснофлотцев и старшин с соседних лодок и береговой базы. Получился импровизированный, никем заранее не подготовленный вечер воспоминаний о погибшем, но навечно оставшемся в строю подводнике.
О нем рассказывают его сослуживцы: мичман Юдин, старшины 1 статьи Белов, Суворов, Инюткин, старший краснофлотец Шваков и другие. Перед собравшимися, даже теми, кто никогда не встречался с героем-рулевым, вставал образ прекрасного товарища, отважного моряка, скромного советского патриота.
Гости по рассказам бывших товарищей представляли себе Гандюхина то на сигнальном мостике, зорко всматривающимся в горизонт, то спускающимся на раскачивающуюся, уходящую в волну палубу, чтобы исправить повреждения, то стоящим на посту управления горизонтальными рулями. А командир отделения комендоров рассказал, что он, кроме всего прочего, был отличным наводчиком и входил в состав орудийного расчета.
Моряки никогда не забудут, как в первые дни войны Иван вместе со своими товарищами стойко и умело отражал налеты вражеской авиации.
Был день — на лодку напало шесть «юнкерсов». Артиллеристы открыли такой огонь, что орудие накалилось до кипения краски на стволе. Фашисты вынуждены были отвернуть и сбросить бомбы мимо цели. В другой раз налетело восемь пикирующих бомбардировщиков. Взрывной волной наводчика сбросило за борт, но он вскарабкался на палубу и, мокрый до нитки, продолжал наводить орудие до конца боя.
Невысокого роста, ладно скроенный, коренастый и сильный, сын архангельского колхозника, коренной помор-северянин Иван Гандюхин словно специально родился для моря, ставшего его родной стихией. Призванный на военную службу в 1938 году из деревни Уйма на реке Северная Двина, он с окончанием учебного отряда подводного плавания получил назначение на североморскую «Щ-404».
Первый же год службы на подводной лодке явился для молодого матроса годом серьезных испытаний и проверкой его морских качеств. Дело в том, что началась война с белофиннами. Трижды пришлось выходить в боевой дозор и нести вахту на мостике в пору трескучих зимних холодов и лютой непогоды.
Трудный экзамен был им выдержан с честью. Он показал себя внимательными наблюдателем, прекрасным сигнальщиком и неутомимым тружеником. Походы закалили и подготовили его к еще более тяжелым испытаниям, которые пришлось выдержать ему вместе с экипажем в годы Великой Отечественной войны.
Исключительно старательный, добросовестный и любознательный первогодок очень полюбил свою военную специальность. Особенно хотелось ему научиться управлять горизонтальными рулями. Он не жалел времени на учебу и мог часами, сменившись с вахты, любоваться, как уверенно, точно по заданной глубине ведет лодку боцман Василий Юдин.
Мичман помог своему подчиненному в короткий срок стать первоклассным горизонтальщиком. Иван скоро приобрел чувство глубины и дифферента, без чего невозможно виртуозно управлять по глубине подводным кораблем.
Начавшаяся война против фашистских захватчиков застала молодого североморца уже вполне сложившимся и зрелым воином. Отменно дисциплинированный, трудолюбивый, он слыл на лодке опытным сигнальщиком, отличным рулевым и прекрасным товарищем, на которого во всем можно положиться.
По складу своего характера Гандюхин был скромным, застенчивым, молчаливым, а потому казался медлительным и даже немного флегматичным человеком. Но это на берегу, в базе, в спокойной обстановке. В море в боевом походе, особенно когда кораблю грозила какая-нибудь опасность, он словно преображался. Собранный, решительный, расчетливый и хладнокровный краснофлотец готов был грудью защищать товарищей и родной корабль. И не было такого самого трудного, самого опасного и рискованного дела, на которое рулевой не вызвался бы добровольно и которое бы он не довел до конца.
Принимаясь за дело, Иван не знал ни усталости, ни страха. Белов рассказал, как в боевом походе первой военной зимы подводная лодка попала в сильный шторм и начала обмерзать, покрываясь толстым слоем льда. Кормовая надстройка обледенела, и привод вертикального руля, находившийся в ней, вышел из строя. Корабль стал неуправляемым. Нужно было найти и исправить повреждения. Но как это сделать? Ртуть в термометре показывала ниже двадцати градусов мороза. Брызги на лету превращались в ледышки и подобно пулям посыпали мостик. Командир не решался посылать людей в надстройку, потому что палуба то и дело заливалась волнами.
Тогда к Владимиру Алексеевичу Иванову обратился Гандюхин:
— Товарищ капитан 3 ранга, разрешите мне попробовать устранить неисправность!
Командир, посоветовавшись с мичманом Юдиным, дал разрешение смельчаку приступить к делу только вместе с такими же, как и он, отважными добровольцами старшинами 2 статьи Суворовым и Инюткиным. Девять часов продолжался поединок людей с грозными силами природы. Буквально десятки тонн льда пришлось выколоть и выбросить из надстройки, прежде чем найти и скрепить разъединившийся шарнир, но люди победили. Руль снова действовал!
Казалось, такая дьявольская работа выше всяких человеческих сил. А Гандюхин даже отдыхать отказался, потому что подошло время заступать его смене. Переодевшись, он встал на сигнальную вахту...
Иван был первоклассным сигнальщиком. Сколько раз его зоркие глаза спасали лодку от плавающих мин, противолодочных кораблей, торпед, самолетов!
Однажды из-за низко нависших облаков совершенно неожиданно вынырнули два фашистских торпедоносца. Судьбу экипажа решали считанные секунды. И сигнальщик не потратил ни одной из них напрасно. По его докладу: «Самолеты!» — лодка успела погрузиться, и винты сброшенных в воду торпед пропели над ее рубкой...
У всех остался в памяти один из штормовых походов. Буря свирепствовала много суток подряд, не ослабевая ни на минуту. Море кипело, набрасываясь на лодку со всех румбов. В Центральный пост через рубочный люк непрерывным каскадом поступала вода. Помпа едва справлялась с ее откачкой. В этот момент самопроизвольно стравился якорь. При каждом ударе волны он бился о балер носового горизонтального руля, грозя вывести его из строя или оборваться.
И снова Гандюхин, на этот раз со своим другом рулевым Фоменко взялись за трудную работу. Обвязавшись бросательными концами, они направились в носовую надстройку, цепляясь за леера и стойки, чтобы не быть смытыми за борт, когда палуба погружалась в воду. С нечеловеческими усилиями им удалось выбрать и закрепить якорь, предотвращая его потерю. Усталые, мокрые, со ссадинами на руках рулевые возвратились на мостик. Приказ командира был выполнен!
Однако воинское мастерство Гандюхина наиболее ярко проявилось в умении отлично управлять горизонтальными рулями. В этой части он не имел себе равных на корабле. За все пятнадцать боевых походов не было ни одного случая, чтобы по его вине лодка провалилась или потеряла глубину во время торпедного залпа или при срочном погружении.
Краснознаменцы с большой признательностью рассказывали своим гостям, как тонкое знание дела рулевым и его учителем мичманом Юдиным пригодилось в апрельском походе 1943 года.
...Гидроакустик Кисленко услышал далекие шумы конвоя и доложил об этом в центральный пост. В перископ еще долго ничего не удавалось обнаружить, так как над морем проходил сильный снежный заряд. А когда видимость улучшилась, командир увидел транспорт в охранении трех эскадренных миноносцев и тральщика.
Начавшаяся торпедная атака сорвалась потому, что из снежной пелены перед самым носом подводной лодки проскочили еще два корабля охранения, не замеченные раньше. Пришлось нырять, чтобы избежать таранного удара. Перископ был обнаружен противником, и началась жестокая многочасовая бомбежка.
Около полусуток рвались глубинные бомбы. Личный состав насчитал более двухсот взрывов. Одна из серий точно накрыла лодку. Погас свет. Через ослабленные заклепки внутрь прочного корпуса стала сочиться вода.
Мичман Нифантов и старшина 2 статьи Федотов организовали в отсеках борьбу за живучесть. Но случилась еще большая беда. Очередные разрывы бомб пришлись у центра и в кормовой части лодки. Разбило многие приборы, в их числе глубиномеры и дифферентометр. Почти полностью вышли из строя горизонтальные рули. Угол перекладки резко уменьшился.
Лодка провалилась. Старшина 1 статьи Губочкин непрерывно докладывал глубину в центральный пост по единственному глубиномеру, сохранившемуся в носовом отсеке. Когда прибор показал предел погружения, старшина 1 статьи Инюткин по приказанию командира облегчил корабль дачей пузыря в цистерну.
Горизонталыцики, манипулируя минимальными углами перекладки рулей, умудрялись удерживать лодку от всплытия. Удержали они ее и тогда, когда от рядом разорвавшейся бомбы оборвало трос подъема перископа. К вечеру преследователи отстали.
Всю ночь штурманский электрик Белов, рулевой Гандюхин и трюмный Инюткин провозились с тросом, пока не ввели командирский перископ в строй.
Несколько дней спустя вахтенный офицер капитан-лейтенант Щекин обнаружил два производивших траление тральщика. Командир вышел в атаку и один из них потопил. Командир дивизиона Владимир Алексеевич Иванов поздравил капитан-лейтенанта Макаренкова с первым боевым успехом, а команду с мужественным поведением в бою.
Вспомнили «щукари» добрым словом Гандюхина и за умелое управление лодкой при форсировании минного заграждения с застрявшей в аппарате торпедой. А главное, чем гордились они в своем друге, это самоотверженность и любовь к Родине. Его не нужно было посылать на опасные и трудные дела, Он сам их находил. В поход на гвардейской лодке, из которого не вернулся, он тоже ушел не по приказанию, а добровольно, по зову сердца...
Так воевал Иван Егорович Гандюхин, верный сын своего народа. О нем, наверное, еще долго рассказывали бы его товарищи, если бы дневальный с разрешения дежурного не подал команду:
— Построиться на вечернюю поверку!
Когда была названа фамилия героя, в торжественной тишине прозвучал взволнованный голос старшины 1 статьи Суворова:
— Старший краснофлотец Гандюхин Иван Егорович геройски погиб за Родину в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками!
Дежурный по команде, закончив поверку, подошел к находившемуся в кубрике Сергею Александровичу Голеву, недавно вступившему в командование кораблем, и доложил:
— Товарищ капитан 3 ранга, поверка произведена, «нетчиков» на корабле нет!
И стоящие в строю подводники верили, что «нетчиков» действительно нет. Их товарищ Иван Гандюхин был с ними. И когда понадобится, он так же, как и они, пойдет в атаку на врага.
...Прошло несколько лет — и Совет депутатов трудящихся города Полярного принял решение назвать одну из центральных улиц именем рулевого-сигнальщика Гандюхина.
Его имя, так же как имена — рядового, Александра Матросова, капитана Николая Гастелло, молодогвардейцев и тысяч других, никогда не забудется.
Наш народ свято бережет имена героев, павших в бою с врагами, и окружает вечно живою любовью их бессмертные имена.
Слава героев не умирает.