Пшеничный колос в солдатской каске
История и сегодняшний день. Здесь, на Халхин-Голе, они переплелись в необычайно тугой узел. Мы отправились на Халхин-Гол, чтобы познакомиться с людьми этого легендарного края, их жизнью, чтобы побывать на месте жесточайших сражений, гул которых отгремел сорок лет тому назад.
В городе Чойбалсане есть пологий холм. Называют его Бунхан, что в переводе на русский язык означает «усыпальница». На вершине Бунхана возвели высокую бетонную стелу — монумент боевой дружбы монгольским и советским воинам, отстоявшим в том далеком 1939 году свободу и независимость народной Монголии. От Бунхана до госхоза «Халхин-Гол», куда лежит наш путь, около трехсот пятидесяти километров.
«Рафик» резво бежит по степной дороге на восток. Сурки-тарбаганы, выглядывающие из норок, заслышав шум мотора, стремглав прячутся под землю. Степные орлы, те ведут себя солиднее и зачастую, не трогаясь с места, лишь лениво поворачивают голову в нашу сторону, недовольные, что кто-то осмелился потревожить их покой. Многочисленные стаи куропаток срываются с места буквально из-под колес, как будто зная, что мы не причиним им вреда.
Монгольская степь востока страны. Сейчас она кажется тихой, безмятежной, и сколько ни напрягай зрение, ни всматривайся — не увидишь следов былой битвы. Ни дюралевых фюзеляжей сбитых японских самолетов, ни брошенных зарядных ящиков, ни помятых пулеметных кожухов. Мирная, спокойная, бескрайняя степь.
Пассажиров в машине, кроме нас, еще двое: известная монгольская поэтесса Дулма и работник Восточного аймачного комитета партии Гомбожавын Дамдинтугш — старожил здешних мест. Дамдинтугшу, правда, не пришлось участвовать в халхин-гольской битве, но многие годы жизни отдал он этому краю и сейчас вспоминает, как начинали осваивать землю Халхин-Гола, как трудно было им поначалу. Видно, что ему хочется, чтобы мы сопереживали с ним, почувствовали всю значимость перемен, которые предстоит нам вскоре увидеть.
А Дулма больше молчит и слушает, подняв воротник плаща и прикрыв нижнюю часть лица красным шарфом, пытаясь уберечься от въедливой пыли, каким-то образом проникающей через плотно закрытые стекла «рафика».
Через каждые сто километров делаем десятиминутную остановку «на перекур». Тогда Дулма вынимает из сумочки небольшой блокнотик и, не выходя из машины, пишет, наморщив лоб. Мы знаем, что это рождаются новые стихи, и стараемся не спугнуть ее поэтическую музу.
Едем уже пять часов, а навстречу нам не попалась еще ни одна машина. Не увидели мы в степи ни одной юрты. Но вот впереди, у самого горизонта, заметили несколько точек. Все ближе, ближе. Наконец уже можно разглядеть пятерых всадников. Конный дозор монгольских пограничников. Молодые, ладные парни сидят, словно влитые, на коренастых, невысоких лошадках. Спрашиваем, далеко ли до госхоза. Старший дозора показывает рукой на восток:
— За час доберетесь.
А он, в свою очередь, интересуется:
— На Халхин-Гол?
И услышав утвердительный ответ, желает нам приятного пути. Щелкаем затворами фотоаппаратов — на память несколько снимков. Как-никак, а первая встреча с монгольскими пограничниками.
До госхоза «Халхин-Гол» добрались поздно ночью. Утром руководители госхоза показывали нам свое хозяйство. Вместе с секретарем парткома Цэвэгмэдийном Аюрзана мы прежде всего побывали на центральной усадьбе, а потом поехали по отделениям госхоза.
Живут здесь почти три тысячи человек. Это если считать всех — и детей и пенсионеров. А трудятся в госхозе семьсот рабочих. Поселок небольшой, уютный. Дома возведены на двести сорок квартир, но строительство продолжается, и скоро в госхозе «Халхин-Гол» все станут жить в таких домах. А пока несколько в стороне от основного жилого массива — большой квартал из юрт. Навстречу нам скачет группа всадников. Развеваются на ветру красные галстуки, подпрыгивают за спиной туго набитые тетрадками и учебниками ранцы. Самому старшему наезднику лет четырнадцать, а вот на одном седле уместились две девчушки-первоклассницы. Заметив нас, о чем-то пошептались и помчались галопом к проглядывавшему сквозь листву деревьев зданию, возле которого стояли, привязанные к забору, с десяток лошадей. Это новая школа-десятилетка госхоза, где учатся шестьсот пятьдесят детей. А для самых маленьких есть ясли и детский сад.
Цэвэгмэдийн Аюрзана подходит к молодому деревцу на школьном приусадебном участке, нагибает ветку и трогает чуть пожухлый листок:
— Немножко болеет. Давно дождя не было. Раньше же в здешних местах не то что деревьев, кустика не было. Саженцы везли за тысячи километров. Часть погибла, но все-таки многие прижились. У нас будет свой парк. В первую очередь посадили деревья около школы, детского комплекса и больницы. Больница новая, на шестьдесят коек, работают там четыре врача.
Аюрзана помолчал, видимо, вспоминая, не упустил ли чего-нибудь важного.
— А еще клуб построили на двести мест, — добавил он. — Хороший клуб.
Четверть с лишним миллиона гектаров плодородной почвы — большая ценность для Монголии. Здесь все растет лучше, чем в центральной части страны. На Халхин-Голе больше теплых дней, влаги, сюда добираются с океана муссоны, — рассказал секретарь парткома. — Но еще не все двести семьдесят тысяч гектаров превращены в пашню. В недалеком будущем это помогут сделать братские страны — члены Совета Экономической Взаимопомощи. Вы, вероятно, знаете, что в прошлом году на заседании исполкома СЭВ было принято решение о совместном строительстве новых госхозов и кормовых хозяйств в этом районе. А сейчас госхоз, возведенный на том месте, где сорок лет назад проходила халхин-гольская битва, обрабатывает двадцать тысяч гектаров пашни. Строительство производственных помещений госхоза закончили несколько лет назад. Сюда прибыли люди из всех аймаков страны. Ехали семьями, ехали навсегда. Строить новый Халхин-Гол и строить здесь свою жизнь. Запишите, — подчеркнул Аюрзана, — в «Халхин-Голе» трудятся люди многих национальностей.
И что в нашей партийной организации сто два коммуниста.
Но все же большинство жителей поселка «Халхин-Гол» — молодежь, члены ревсомола, откликнувшиеся на призыв Монгольской Народно-революционной партии создать на поле боя первоклассное социалистическое хозяйство. На полях госхоза работают теперь почти две сотни тракторов и комбайнов. Люди выращивают отборную пшеницу, дают государству сотни центнеров молока и шерсти, тысячи тонн превосходного мяса.
Наш разговор идет в пути, в машине. Дамдинтугш смотрит в окошко «рафика» вдаль, туда, где то мелькнет за поворотом дороги, то снова скроется серебряная змейка реки. Это знаменитый Халхин-Гол.
— Ну как, — время от времени поворачивается к нам секретарь парткома, — нравится?
— Нравится, — отвечаем мы.
— Да, — подхватывает удовлетворенно Дамдинтугш. — Хорошее это хозяйство, — продолжает он, широко улыбаясь, и лицо его покрывается мелкой сетью морщинок, — а будет еще лучше. Ведь что такое для нас земля Халхин-Гола? Это четверть всей пахотной площади страны. Да дело не только в пашне. Здесь благоприятные условия для выращивания крупного рогатого скота. Сейчас в госхозе «Халхин-Гол» двадцать восемь тысяч коров, а по плану намечено довести поголовье коров до пятидесяти тысяч. Понимаете, это же первый госхоз, специализирующийся на разведении крупного рогатого скота, и он должен показывать всем пример. В районе Халхин-Гола намечено создать еще несколько госхозов такого же типа, а начинали-то мы, как это по-русски говорится, с первого колышка. Одним словом, — как бы заключает он, — увидев наш госхоз и узнав, какие возможности таит в себе сравнительно небольшая часть территории Монголии, именуемая районом Халхин-Гола, вы можете понять, почему японские агрессоры тогда, сорок лет назад, пытались прибрать его к своим рукам.
Машина сворачивает в сторону и ползет вверх по склону холма, откуда открывается красивый вид на реку Халхин-Гол и раскинувшиеся на ее берегу постройки госхоза. На вершине холма установлена стела с надписью: «1974 год. Здесь состоялся 1-й слет участников освоения Халхин-Гола».
Слет созвали на четырнадцатый год после приезда на Халхин-Гол первой группы энтузиастов, решивших посвятить свою жизнь освоению этого края. Их было тринадцать первопроходцев. Они прибыли сюда весной, поставили юрту, две палатки и стали создавать здесь опытную научную станцию. Двенадцать лет спустя на базе станции начали строить госхоз «Халхин-Гол».
В кабинете кандидата зоологических наук Самбугийна Дугэржава — директора опытной станции, стоит на столе большая ваза с яблоками.
— Прошу, угощайтесь, — предлагает Дугэржав, — яблоками из нашего сада. Конечно, фрукты не основное направление работы станции, но за минувшие восемнадцать лет мы испытали сорок сортов яблок, прежде чем добились успеха. Теперь у нас шестьдесят гектаров садов...
Самбутийн Дугэржав — один из тех тринадцати первопроходцев. Тринадцать первых были ревсомольцами. Сейчас на станции сто тридцать рабочих и двадцать шесть научных сотрудников. Многие из них молоды, лишь недавно окончили высшие учебные заведения. Они ревсомольцы семидесятых, и им сейчас по стольку же лет, сколько было в шестидесятом ревсомольцу Дугэржаву и его товарищам.
Когда Дугэржав приехал в эти места, то перед ним и его друзьями поставили очень важную для Монголии задачу — вывести особую восточную породу крупного рогатого скота. Эксперименты продвигались успешно. Сейчас стадо красноголового, мускулистого скота насчитывает многие тысячи голов. Мы интересуемся, чем же примечательна новая порода. Дугэржав как будто только и ждал этого вопроса. Обложившись диаграммами, схемами и таблицами, директор станции знакомит нас со статистическими данными, сравнениями, цитатами из отзывов авторитетных комиссий. Нам, неспециалистам, запомнилась одна цифра: через восемнадцать месяцев после рождения корова породы, выведенной на станции, весит триста пятьдесят килограммов.
Мы прощаемся с Дугэржавом, выходим на улицу. На фасаде одного из домов прикреплена гигантская эмблема: из перевернутой солдатской каски пробивается вверх золотой пшеничный колос. Это символ сегодняшнего Халхин-Гола — мирный труд, обретенный в ратных подвигах того далекого тысяча девятьсот тридцать девятого года.
А поблизости от места, где собирались участники первого слета строителей нового Халхин-Гола, виднеется гора Хамар-Даба, на которой установлена памятная доска с надписью, гласящей, что на этом месте находился командный пункт комкора Георгия Константиновича Жукова.
Это легендарная Хамар-Даба. В те дни жесточайшей битвы она была изрезана окопами, траншеями, щелями. С годами зарубцевались нанесенные ей раны, и лишь с большим трудом можно угадать, что в этих местах рвались снаряды, падали бомбы и отсюда в бой отправлялись советские и монгольские солдаты.
За три с лишним года до событий на Халхин-Голе наша страна и Монгольская Народная Республика подписали протокол о взаимной помощи. Статья вторая гласила: «Правительства Союза Советских Социалистических Республик и Монгольской Народной Республики обязуются в случае военного нападения на одну из договаривающихся сторон оказать друг другу всяческую, в том числе и военную помощью.
На вершине горы Баин-Цаган стоит памятник танкистам-яковлевцам. На стальном постаменте отслуживший свое, отвоевавший танк «БТ-7». Здесь, в районе Баин-Цаган, 11-я танковая бригада под командованием комбрига Михаила Павловича Яковлева, 7-я мотобронебригада, 8-й монгольский бронедивизион во взаимодействии с артиллерией и авиацией разгромили отборные части 6-й японской армии. Двое с половиной суток длилось ожесточенное сражение. И вот на месте, где яковлевцами были тогда остановлены вражеские войска, поставлен еще один памятник — скрещенные надолбы. Агрессор смог продвинуться лишь до этого рубежа. Здесь его остановили и погнали назад.
Перед отъездом из Улан-Батора на Халхин-Гол мы беседовали с работниками ЦК Монгольской Народно-революционной партии.
— Наш народ с большим удовлетворением воспринял постановление Центрального Комитета нашей партии о широком праздновании сорокалетия халхин-гольской битвы, — говорили они нам. — Это наш общий с советским народом праздник, одна из ярких страниц великой дружбы монгольского и советского народов. Вы сами увидите, как на Халхин-Голе подготовились к славной годовщине.
Сельскохозяйственное объединение «Ялалт» («Победа») расположено километрах в семидесяти от госхоза «Халхин-Гол». Дамдинтугш дает советы водителю, по какой из наезженных по степи дорог быстрее добраться до «Ялалта». Дамдинтугшу здесь все знакомо до мелочей: много лет он работал председателем этого кооператива. В 1959 году семь маломощных хозяйств объединились в кооператив и назвали его «Ялалт» в честь двадцатой годовщины победы на Халхин-Голе.
— Трудное тогда было время, — вспоминает Дамдинтугш, — ну, а каким стал сейчас кооператив, вам пусть расскажут нынешние руководители.
Председатель «Ялалта» товарищ Жамьянсурэн вправе гордиться успехами кооператива, где трудятся триста сорок человек. В прошлом году в «Ялалте» получили три с половиной миллиона тугриков дохода, а основные фонды составляют девять миллионов тугриков. В «Ялалте» восемьдесят тысяч голов скота, из них шестьдесят тысяч овец и пять тысяч лошадей. За успехи в труде трем членам кооператива присвоено высокое звание Героя Труда Монгольской Народной Республики. В будущей пятилетке на базе кооператива «Ялалт» начнут строить госхоз. Проект нового госхоза уже утвержден. Еще одно свидетельство того, что могут сделать люди, живущие на этой земле, земле, где сорок лет назад проходила жесточайшая битва в истории Монголии.
В кооперативе «Ялалт» не так уж много домов, но не случайно одно из зданий жители отдали под музей. Большая часть его экспозиции посвящена минувшей битве и собрана руками кооператоров. Жители несли в свой музей найденные в степи снарядные гильзы, пробитые осколками солдатские фляжки, остатки пулеметных лент. Энтузиасты мастерили стенды, собирали документы, доставали фотографии.
Жамьянсурэн сам ведет экскурсию по музею, подробно рассказывает нам историю каждой находки, кто принес, когда, где нашел. Самое активное участие в создании музея принимали учащиеся местной восьмилетней школы.
— Это хорошо, — замечает Жамьянсурэн, — пусть молодежь знает, какой ценой заплачено за их детство и юность. Пусть ни на минуту не забывает, что и сегодня здесь, рядом, проходит передний край монгольской земли: территория кооператива «Ялалт» выходит прямо на государственную границу с Китаем.
Начало темнеть, когда мы направились на пограничную заставу «Баянхуш», что означает «Богатая местность». От правления кооператива до заставы не больше километра. Чуть в сторонке от домиков пограничников видна десятиметровая вышка, а на ней часовой. Ходит по площадке с автоматом и смотрит на противоположный берег реки Халхин-Гол. В этом районе граница как раз проходит по реке.
С заместителем начальника погранзаставы старшим лейтенантом Гомбо мы стоим у высокого обрыва. Внизу, в обрамлении лозняка, плавни быстрой Халхин-Гол, а на другой стороне — песчаные бугры, желтые сопки китайской территории. Вдали мелькают огни китайского города Амгалана.
— Оттуда приходили японские захватчики, — показывает Гомбо, — там у них был укрепленный район. Сейчас у маоистов здесь тоже укрепленный район. Года три назад вон в тех местах, на той стороне, ночью можно было увидеть всего лишь несколько огоньков. Теперь они слились в сплошную линию.
Спрашиваем товарища Гомбо, бывают ли нарушения государственной границы. «Конечно, бывают, — отвечает старший лейтенант, — но наши бойцы прекрасно несут службу...»
Часов в десять вечера за окном правления кооператива, где нам выделили место для ночлега, послышался треск мотоциклетного мотора.
— Это приехали за мной с погранзаставы, — сказала Дулма. — Я дала согласие почитать свои стихи пограничникам. Вы меня ужинать не ждите.
Мотоциклист увез нашу поэтессу, а мы еще проговорили до полуночи, прежде чем разошлись по своим комнатам.
Утром за завтраком спросили у Дулмы, как прошел «вечер изящных слов» — так называют в Монголии «вечера поэзии». Дулма засмеялась.
— Знаете, я читала, читала без конца, потому что они просили еще и еще. А потом отвечала на вопросы. Слушали замечательнейшим образом и не хотели отпускать. В конце концов командир заставы сжалился надо мной. Вернулась сюда почти в два часа ночи.
Мы поинтересовались, о чем читала Дулма пограничникам.
— Стихи о матери, о цириках, о службе на границе. Много стихов читала. Даже те, которые написала в эти дни, во время нашей поездки: о степи, о Халхин-Голе, о бойцах, охраняющих Родину.
...Вот уже больше двух часов мы едем степной дорогой вдоль границы. Давным-давно скрылись огни китайского города Амгалана, но нет-нет, а там, на китайской стороне, вдруг зажигаются несколько огоньков и исчезают, когда мы проезжаем мимо, дальше вдоль границы.
— Это они зажигают огни, специально рассчитывая, чтобы кто-нибудь из наших потерял направление и заблудился, — говорит Дамдинтугш. — Вдруг кто-то увидит огонек, поедет на него и попадет в лапы маоистов. Такие случаи бывали, и местным жителям приходится смотреть в оба.
Когда Дамдинтугш работал председателем кооператива «Ялалт», он руководил группой содействия охране государственной границы. Он рассказывает, что в последние годы им доводилось неоднократно задерживать нарушителей с той стороны.
Начальник штаба погранотряда майор Дугэрийн Дэнзэн в беседе с нами подтвердил рассказ Дамдинтугша.
— Подобные факты, — сказал майор, — нередки. И что любопытно, маоисты идут по тому же пути, по которому шли нарушители в период, предшествующий халхин-гольскому сражению. Недалеко отсюда расположена погранзастава «Хамар-Даба». Сорок лет назад ее возглавлял наш национальный герой, легендарный пограничник Тумурбатор. Он со своими бойцами первыми вступили в бой с вторгнувшимися на нашу территорию японскими интервентами. Сейчас теми же тропами пытаются проникнуть к нам маоистские агенты, с китайской стороны перегоняются на территорию нашей страны зараженные эпидемическими болезнями дикие животные. Но это не все, — добавляет майор Дзнзэн, — маоисты устраивают и другие провокации: забрасывают на нашу землю клеветнические листовки, а их самолеты неоднократно нарушают воздушное пространство Монголии. Это не случайные, а преднамеренные нарушения.
Начальник штаба погранотряда прав. В наличии агрессивных планов у Пекина сомневаться не приходится. Цель маоистов — захват обширных территорий, принадлежащих другим странам, и даже насильственное присоединение к Китаю и поглощение ряда суверенных государств. В 1976 году в Пекине издали книгу некоего Ша Да, в которой говорится буквально следующее: «Район Внешней Монголии от Гоби на север является исконно китайской территорией, так как там проживали китайские скотоводы-кочевники».
Но от вынашивания бредовых планов до их осуществления — дистанция громадная. Маоистские стратеги, облизывающиеся при взгляде на чужие земли, должны помнить это и не забывать судьбу тех, кто сорок лет тому назад осмелился посягнуть на территориальную целостность и суверенитет Монгольской Народной Республики.
Выступая в конце сентября 1978 года на 87-м заседании исполкома СЭВ, Первый секретарь ЦК МНРП, Председатель Президиума Великого Народного Хурала МНР Ю. Цеденбал говорил: «Китайские руководители заявляли о своем намерении аннексировать нашу страну. В сложившихся условиях МНР видит свою первоочередную задачу в том, чтобы давать решительный отпор проискам врагов мира, постоянно разоблачать антинародную, антисоветскую сущность политики китайского руководства, крепить узы дружбы, братства и интернационального союза с великим Советским Союзом и другими странами социалистического содружества, непоколебимо выступать за дело мира и безопасности народов».
...Маленьким самолетом «кукурузником» возвращаемся с Халхин-Гола в Чойбалсан. Внизу, насколько хватает глаз, — желтые сопки, зеленоватые пади. Под нами в дрожащем осеннем мареве бегут гигантские стада джейранов. Спокойствием веет от монгольской степи.