Памятник
— В Монголию работать поедете? — спросил Владлена Георгиевича начальник отдела кадров.
— Спрашиваете! — улыбнулся, еще не веря такому предложению, Куропаткин, широкоплечий мужчина в темно-синей форме летчика ГВФ. — Конечно, поеду!
— А почему не узнали: какая работа? — снова задал вопрос кадровик.
— Работа наша известная — летать. Тридцать лет в воздухе... А местность — что у нас в Бурятии, то и в Монголии: степи, сопки, леса...
— Ну, что ж. Значит, договорились. Будем оформлять документы.
Предлагая Куропаткину командировку в МНР, командование Улан-Удэнского авиапредприятия знало: там, на монгольской земле, похоронен его отец — Георгий Алексеевич Куропаткин, герой халхин-гольских боев, кавалер ордена Ленина. Начальники Куропаткина-младшего знали, что и сын не подведет: за многие годы он хорошо освоил машины разных типов, взлетал и садился в степи, в тайге, летал ночью и в непогоду, отыскивал рыбачьи баркасы, затерявшиеся в Байкале, возил пассажиров и грузы в труднодоступные районы, словом, делал любую работу, которая предписана «малой авиации»...
И вот — Монголия. И снова — полеты. Здесь, за рубежом, Владлен Куропаткин встретился, как и дома, с людьми разных профессий — это были советские строители и снабженцы, изыскатели и проектировщики, но всех их объединяло чувство интернациональной солидарности с братской страной. Со страной, за свободу и независимость которой погиб его отец...
А потом был тот самый полет, который — из тысяч! — запомнится больше других. С точки зрения специалистов, ничего сложного он не представлял. Но это был полет на Халхин-Гол... Владлен Георгиевич посадил свою машину в районе опытной сельскохозяйственной станции. Еще сверху Куропаткин заметил этот зеленый островок с жилыми домами, производственными помещениями, сельскохозяйственной техникой. Ему вспомнились письма отца, которые тем летом 1939-го приходили отсюда в забайкальский гарнизон: «Степь, степь — и ни домика, ни деревца...» Теперь здесь был целый поселок. Маленький городок. И фруктовые деревья. Сады на поле боя...
Куропаткина уже ждали. Еще до вылета он решил: сразу же поедет на восточный берег Халхин-Гола. К Памятнику. К Отцу. Но хозяева предложили другую программу: сперва посмотреть ближний район — Баин-Цаган, Хамар-Дабу, командный пункт Жукова... Потом — на тот берег. Они поступили правильно, эти новые друзья Куропаткина-младшего: первая часть поездки создавала в душе высокий настрой перед встречей с подвигом отца.
Атмосфера мужества всегда царила в семье Куропаткиных. Сын знал, что отец его, коренной питерец, в бурные дни семнадцатого года участвовал здесь же, на Неве, в схватках с самодержавием, а с весны девятнадцатого навсегда связал свою жизнь с Красной Армией. От друзей отца Владлен знал, как в ту горячую пору двадцатилетний большевик Георгий Куропаткин доставил в Петроград эшелон мобилизованных для службы на Балтфлоте крестьян с Украины. Доставил без потерь, хотя по пути пришлось отбивать наскоки вражеских банд...
Потом была служба в Сибири и на Дальнем Востоке — в отрядах ЧОНа. Укрывшиеся в Маньчжурии семеновские белобандиты совершали дерзкие вылазки в пограничные районы; таились по селам и таежным заимкам вчерашние недобитки, — и все это требовало от чоновца Куропаткина мужества, выдержки, отваги.
Спустя несколько лет в судьбе Георгия Алексеевича произошел эпизод, о котором много писали газеты (пожелтевшие вырезки той поры и ныне хранятся в семье Куропаткиных).
Георгий Алексеевич был хорошим спортсменом, отличным лыжником. «Каковы возможности человеческого организма? Что нужно сделать для улучшения лыжной подготовки в Красной Армии? Как должен быть экипирован спортсмен в дальнем переходе, какими лыжами пользоваться?» — вот что занимало командира взвода Куропаткина. В 1928 году он подал рапорт с просьбой разрешить ему одиночный лыжный переход из Омска в Москву. Ему хотелось в преддверии будущих боев (а что они будут — взводный не сомневался) проверить свои командирские качества: умение ориентироваться на местности, соблюдать режим питания, рассчитывать физическую нагрузку...
В те годы в нашей стране все большее распространение получали дальние лыжные переходы. Широкую известность заслужили, например, переходы Тула — Москва и Москва — Ленинград. Самым же длинным из них считался переход группы советских лыжников из Москвы в Осло — протяженностью в 2000 километров. А Куропаткин решил в одиночку пройти 2800 километров. «Самый длинный в мире переход», — писали газеты позже. (Я уж не говорю о трассе, которая пролегала по сильно пересеченной местности — через Сибирь и Урал.)
4 января 1929 года, совместив отпуск за прошлый и новый год, Куропаткин двинулся в путь.
«Из г. Омска он вышел в полном военном снаряжении и в течение 13 дней уже покрыл расстояние в 600 километров», — сообщала томская газета «Красное Знамя».
По пути следования лыжник знакомился с работой сельских кружков военных знаний и Осоавиахима, проводил на крестьянских собраниях доклады-беседы о военной опасности и необходимости укрепления обороноспособности страны...»
Газета «Уральский рабочий» писала три недели спустя:
«...Степями Сибири, через горы Урала унесли его лыжи за многие сотни километров. Вчера он, комвзвода тов. Куропаткин, прибыл в Свердловск. ...Сегодня он выйдет из Свердловска на Сарапул, Казань, Муром и Москву...»
Трудности, которые пришлось преодолеть отважному лыжнику — командиру Красной Армии, — были немалые. Бескрайние сибирские степи, покрытые глубоким снегом, сменились за Тюменью массивами тайги. От Камышлова начались отроги Урала, вскоре перешедшие в горы, которые встречали его крутыми подъемами и почти отвесными спусками. Возле Ишима — упорная борьба с бураном в течение трех суток. На Урале — десятки километров бесснежья, когда приходилось взваливать лыжи на плечи и идти пешком, незамерзающие горные реки, из-за которых приходилось делать «крюк» в 10–15 километров. Почти все время его встречали жестокие морозы, доходившие до 40 градусов при ветре. И все-таки поставленную перед собой задачу Куропаткин выполнил.
Реввоенсовет СССР высоко оценил волю и мужество Георгия Куропаткина, наградив его почетной грамотой, именными золотыми часами и премировав комплектом лыж.
В те дни «Правда» опубликовала большую статью Куропаткина «На лыжах отдыхаем, на лыжах учимся, на лыжах побеждаем. Как я прошел 2800 километров». Заканчивалась эта статья такими словами: «Теперь я умею при обучении красноармейцев передать им свой опыт, а в боевых условиях со спокойной совестью вести свой взвод по лесным тропинкам и не боясь снежных сугробов...»
Прав оказался Георгий Куропаткин: его упорство, выдержка, выносливость еще не раз пригодились ему. Особенно летом 1939 года, когда начались события на Халхин-Голе. Туда, в район боевых действий, из Советского Забайкалья выдвигалась 57-я стрелковая дивизия, и в ее составе 80-й стрелковый полк, комиссаром которого был Куропаткин. Многокилометровый форсированный марш тяжело давался бойцам, новичкам — тем более. А их, только что призванных, было немало. На каждом полная боевая выкладка — скатка, винтовка, патроны, противогаз, шанцевый инструмент. Погода стояла жаркая, безветренная. Кругом, куда ни бросишь взгляд, — всюду степь, степь и степь. Короткий привал не давал прохлады: нигде ни деревца, ни кустика...
Комиссар Куропаткин шел вместе с бойцами, вселяя в них своим примером силу и бодрость. На коротких привалах не отдыхал: ему нужно было лично знать, видеть бойцов.
Начались августовские бои — тяжелые, упорные. Куропаткин подавал пример мужества. Приведу свидетельство политрука Ф. Мысляева:
«Японцы открыли сильный пулеметный и ружейный огонь, бросали гранаты. Тов. Куропаткин шел впереди. Красноармейцы следовали за своим комиссаром.
Японцы кинули в комиссара две гранаты. Одну из них тов. Куропаткин бросил обратно в японский окоп, кинулся ко второй, но уже было поздно. Граната разорвалась у него в руках. Обливаясь кровью, он упал на землю, последние его слова были:
— Вперед, товарищи! Помните присягу...
Бойцы помнили! Спустя несколько минут бархан был взят, а скопление японцев уничтожено.
Мы будем вечно хранить в памяти образ несгибаемого большевистского комиссара тов. Куропаткина, учившего нас личным примером честно и самоотверженно выполнять военную присягу...» {16}.
...На высотке, среди песчаных бугров, Владлен Куропаткин увидел необычный памятник: его архитектура подсказана боем — снарядные гильзы словно бы и ныне хранят жар артиллерийского огня. На латунной пластине — фамилии героев, первый в скорбном списке — батальонный комиссар Г. А. Куропаткин. Тут же надпись: «Вечная память бойцам, командирам и политработникам, павшим смертью героев при защите границ МНР от японских захватчиков. Август 1939 г.»
...А потом самолет лег на обратный курс. И казалось сыну комиссара: он слышит и грохот того давнего боя и ласковый шелест яблонь, выращенных здесь, на земле, обильно политой кровью народов-побратимов...