Разведчики (рассказ)
Над степью нависла тишина, перестрелки не слышно, и это мертвое безмолвие тревожит Цэвэна. Он пробует закрыть глаза, но сон не идет. В разрезе полусомкнутых век замельтешили силуэты лошадей. Послышались ржание, негромкие окрики. Кавалерийская часть, прибывшая вчера из Матадэ на Халхин-Гол, начала переправу. По замшелому мосту прошла техника. К воде спустились передовые части конницы. Копыта лошадей подняли мутные брызги, пенистая волна набежала на берег.
Переправа напомнила Цэвэну первый бой. Досадно! Он лежит в медсанбатовской палатке из-за какой-то пустяковой раны и не может быть там, рядом с товарищами.
Фронт отдыхал перед завтрашним боем. Но битва где-то продолжалась. Бомбардировщики громили далеко в тылу колонны с боевой техникой, взлетали на воздух армейские склады. На славу поработали разведчики, это их дела. Да, брат, не повезло! Совсем здоровым угодить в госпиталь!.. Наши сейчас скорее всего в пути. Верными проводниками светят им меж облаков звезды, за линией фронта полыхают багровые пожары, запах гари бьет в ноздри. Они, наверно, уже добрались до места, попрятали лошадей и ползут дальше. А как Сандаг? Он тоже ползет, его ничто не остановит. Серые глаза Сандага, подвижные, как ртуть, не останавливаются ни на минуту.
Цэвэн улыбнулся. Ему показалось, что он и впрямь видит перед собой поднимающегося с земли товарища, долговязого Сандага, разведчика 17-го кавполка.
Однажды с Цэвэном случилась история, о которой он и сейчас вспоминает со стыдом. Это было перед самой войной.
Прошло несколько месяцев, как его призвали в армию. Часть квартировала в Белых казармах. Все дни были заняты боевой подготовкой. Время было неспокойное, и Цэвэну с трудом удалось выпросить у старшины увольнительную. На обратном пути из дому он заглянул в клуб. В фойе несколько девушек и военных танцевали. «Хорошо бы тоже станцевать с какой-нибудь», — подумал Цэвэн и тут увидел в углу девушку в голубом шелковом дэле. Но его опередил долговязый солдат. Девушка охотно подала ему руку, и они смешались с толпой танцующих. Цэвэну стало досадно. К тому же парочка смеялась так весело и громко, что Цэвэна передернуло: не над ним ли они смеются?
Девушка была невысокого роста, миловидна. Стриженая, в белом беретике, она выглядела очень привлекательно.
Долговязый словно прилип к ней. Цэвэн желчно подумал: «Ишь ты, верблюжатина вяленая!». Но от этого ему не стало легче.
Когда опять начались танцы, Цэвэн подошел к девушке и пригласил ее первым. Та вопросительно взглянула на своего ухажера. Долговязый молча обнял ее за талию и ввел в круг. Это было уж слишком! Раздосадованный Цэвэн резко повернулся и зашагал к выходу. Танцевать расхотелось.
Клуб опустел. Наплясавшиеся парочки вышли на улицу. Цэвэн один поплелся восвояси. Белесая луна висела над головой, слышались девичьи смешки, басовитые голоса парней.
Цэвэн брел, не замечая дороги, пока не наткнулся на ограду. В воротах стояли те двое. Заметив Цэвэна, девушка в голубом дэле вырвалась из объятий долговязого и мышью прошмыгнула во двор. Соперники остались одни, с глазу на глаз. После недолгих пререканий засучили рукава, намяли друг другу бока, но вскоре оба сообразили, что силы у них равны. Цэвэн, более увертливый, дрался, как заправский горожанин, долговязый был физически сильнее и знал некоторые приемы борьбы.
— Тьюу! — сплюнул со злостью Цэвэн и собрался уходить.
— Ну что, друг? — сказал долговязый, словно между ними ничего не произошло. — Мужчины узнают друг друга в драке, а прощаются со слезами, так, кажется, говорят. Будем знакомы, меня зовут Сандагом.
Его обращение смутило Цэвэна. Он действительно поступил не по-мужски: испортил свидание, спугнул девушку. А ведь долговязый тоже солдат и времени на любовь у него не больше, чем у тебя. От этой мысли Цэвэну стало не по себе. Стоит ли знакомиться после такой глупой истории?
— Говорят, у мужчин дорога долгая... Может, и встретимся! — с вызовом ответил Цэвэн, поднял с земли оброненную пилотку и, выколотив из нее пыль, отправился в часть.
Готовилось наступление. 17-му кавполку предстояло переправиться через Халхин-Гол и закрепиться на противоположном берегу. В полночь группа разведки пробралась глубоко в тыл противника, засекла огневые точки и на обратном пути захватила «языка». По оплошности к концу операции нарвались на засаду. Пришлось занять оборону. Но захваченного «языка» нужно было во что бы то ни стало переправить в штаб. Поэтому часть группы ушла с «языком» через линию фронта, а часть осталась для прикрытия.
В стычке Цэвэна ранило в руку. Замешкавшись, он отстал от своих. Ничего не оставалось, как приготовить гранату и ждать. Неприятельское кольцо сужалось, надежды на спасение почти не было. И вдруг она появилась в образе всадника, каким-то чудом оказавшегося здесь, вдали от передовой. С отчаянием храбреца всадник прорвался через окружение к Цэвэну, подхватил его, словно игрушку, к себе в седло и во весь опор понесся обратно. Японцам удалось подстрелить коня, но цирики уже были в относительной безопасности. С минуту тихо лежали на земле и, убедившись, что погони нет, побежали дальше. Оторвавшись от неприятеля, перевели дыхание, осмотрелись. Всадник только теперь заметил, что Цэвэн ранен. Он тотчас вытащил индивидуальный пакет и рванул бинт зубами.
— Много крови вытекло? Впрочем, ничего страшного, рана легкая, — сказал он, ловко орудуя бинтом, и вдруг осекся: — Вот так встреча!
Цэвэн тоже его узнал.
— Да! — смутился он.
— Ведь это ты сказал тогда: дорога у мужчин долгая. Вот и встретились! — Сандаг искренне рассмеялся.
Цэвэн не мог вымолвить ни слова.
— Что ж, давай знакомиться! Как тебя звать? — дружелюбно спросил Сандаг.
— Цэвэн.
Они пожали руки, взглянули друг на друга и непроизвольно расхохотались. Этим оба как бы поставили крест на прошлом. Смех был началом дружбы.
В степи рассветало. В палатку вошла медсестра, разбудила соседа, дала ему лекарство. Вокруг по-прежнему было тихо. Но вот где-то рядом запел низкий мужской голос:
О, не увяли, нет,Цэвэн прислушался. Голос показался ему знакомым. Неужели он?
— Кто бы это мог петь? — спросил, приподнявшись на локтях, сосед. — Здорово у него получается!
— И правда, кто? — удивилась медсестра и вышла из палатки.
Негромкая песня не мешала тихой ночи. Мелодия кончилась, но ее сменила другая, и так без конца... Вот и он, Сандаг, тоже любил петь. Привалится после боя к стенке окопа и поет. Ему было далеко до настоящего певца, но пел он сердцем.
Цэвэн вспомнил одну из последних вылазок. Была такая же безмолвная ночь. Они забрались глубоко в тыл. Тишина, словно и нет войны. Моросящий дождь мягко шелестел стеблями диких трав, обдавая лицо брызгами. Лохматые тучи закрывали звезды. Сытая, сияющая луна, словно испугавшись искалеченного войной тела земли, скрылась за горизонтом. Дождь лил с вечера. Одежда промокла, плащ-палатка мало защищала от сырости. Укрыв лошадей, Сандаг с Цэвэном подползли почти вплотную к японским палаткам. Лежали они долго, напряженно всматриваясь в темноту. Вскоре дождь приутих. Сквозь просветы в облаках пробился слабый луч. И тут они увидели двух часовых, расхаживавших по тропинке.
Перемахнув через тропинку, разведчики спрятались в кустах. Ого, вот так находка! Рядом, накрытые маскировочными сетями, торчали стволы орудий.
Рыхлые тучи снова сгустились, зарядил дождь. Когда один часовой был совсем близко, Цэвэн, как кошка, прыгнул на него, повалил на землю и мигом заткнул ему рот платком. Вместе с Сандагом он оттащил его подальше от тропы. Но тут вдруг Сандаг принялся стаскивать со связанного японца мундир.
— Ты чего? — удивился Цэвэн.
— Бери свою добычу и иди к коням. Там меня подождешь, я скоро! — прошептал Сандаг. — Время еще есть...
— Нет, ты, правда, что задумал? Не надо, — запротестовал Цэвэн, которому стало страшно оставаться одному.
— Не волнуйся, есть дело. Ну, живо! — Сандаг напялил на себя мундир и пополз обратно, и Цэвэну пришлось тащить «языка» одному.
Прошел час. Дождь не переставал. Где сейчас Сандаг, что с ним? Не попался ли он?.. Цэвэна прошиб холодный пот.
Вдруг впереди промелькнула чья-то тень, Цэвэн взвел курок, прислушался. Ухо разведчика всегда отличит чужие шаги от своих. Нет, не враг. Так уверенно мог шагать только Сандаг.
...Недалеко от расположения своей части они остановились передохнуть. Теперь можно было идти открыто. Сандаг, на котором все еще был надет японский мундир, заговорил:
— Сначала я пробрался к орудиям. Ползу, считаю: орудий — шесть, пулеметов — двенадцать, бронетранспортеров — восемнадцать... Потом пошли палатки. Всего пятьдесят три. Просторные, каждая солдат на тридцать, вот и считай, сколько их!.. Очень хотелось мне вернуться к орудиям и посбивать замки...
— Ну да?! Сбил?
— Не получилось. Тут такое вышло, что я сам чуть было не влип.
— Ну да?!
— Что ну да? Ишь, рот разинул! Один японец, видать, шишка большая, напоролся на меня. Вышел он за палатку и... Я вскочил на ноги, он как набросится на меня и давай ругаться. То ли спросонок, то ли с испугу честит на чем свет стоит: скорее всего принял меня за часового. Я отдал ему честь по-японски, стою как истукан, молчу. Он отвел душу и махнул рукой, велев проваливать. Я, конечно, ходу!.. Ну и образина!
Сандаг не лгал. Все было именно так. И на такое был способен один он.
«Язык» и сведения, которые оба доставили командованию, сослужили хорошую службу. Назавтра к вечеру японская часть, где они побывали, полностью была разгромлена, в плен попало не так уж много.
У дороги, по которой вели пленных, Цэвэн и Сандаг остановили лошадей. Сандаг указал на низкорослого седого полковника:
— Вот он самый, красавец мой. За что он меня ругал? Думаю, за недобросовестное несение караула. Хотя кто его знает, я ведь по-японски ни-ни, — сказал он весело, и оба рассмеялись.
Цэвэну приятно было вспоминать об этом случае. Вдруг коленную чашечку обожгла острая боль. Забывшись, он потревожил рану.
Если бы не эта рана, Цэвэн вместе со своим другом был бы теперь на фронте. Сандаг воюет, а ты лежи тут, кисни. А все потому, что во время атаки разгорячился и полез куда не надо. Тут-то тебя и подстерегла пуля... Как ноет рана, будь она неладна!
В степи по-прежнему тишина, лишь певец все поет и поет.
— Не узнали, кто это? — спросил Цэвэн вошедшую сестру.
— Новенький, с фронта. Вечером операция была: ногу ему оторвало осколком мины. Не человек, а кремень. Ни разу не застонал, пока оперировали. А теперь вот поет, боль легче переносится, говорит.
— Не сказал, из какой части?
— Из семнадцатого полка, говорит. Разведчик. Но как же это я забыла спросить у него имя! — Девушка огорченно развела руками и выбежала из палатки.
Но Цэвэн все понял и чуть было не вскрикнул. Это Сандаг, конечно, он, уж очень все это похоже на него. Что же это, ты, друг?.. На глаза Цэвэна навернулись слезы.
— Ну как, герой, жив? — спросил его Сандаг, приподнявшись на кровати, когда Цэвэн пришел к нему прощаться в день выписки из госпиталя. Сандаг, на удивление, был спокоен. — Везучий ты, хитрюга. Выписываешься, стало быть? А меня, кажется, не пустят больше на фронт. Врач предупредил, чтобы и не думал об этом. Ну, да ничего, думать не будем, а придумаем что-нибудь непременно. Вот если не выйдет, тогда... А ты давай воюй! Отомсти за мою ногу японцам. Ну, прощай, брат! — сказал он и подал руку.
На фронт Сандаг не вернулся. Но его помнили товарищи по разведке, совесть и надежду своего эскадрона, помнили, как много он сделал для победы. И Цэвэн помнил. С мыслью о нем он и встретил последний день войны.