Светлая память о друге
Изнуряюще жаркий июль был уже на исходе, а природа по-прежнему пребывала в душном и сонном оцепенении. Подернутые дымкой тумана, дрожали над Халхин-Голом синие дали. Когда же нещадно палящее блеклое солнце клонилось к вершинам дальних сопок, жара немного спадала, и ласковые дуновения ветерка несли разгоряченным бойцам желанную прохладу. Легкий ветерок начинал играть в прибрежных зарослях, и их нежный шелест походил на еле уловимое трепетание девичьей косынки.
В один из таких июльских вечеров военного лета 1939 года командир дивизии Дандар вышел из штаба подышать вечерней прохладой. Кругом не было ни души, все было объято миром и покоем, и трудно было поверить, что именно здесь идет жестокая война, каждый день безжалостно уносящая человеческие жизни.
Дандар шагал, погруженный в тяжелые раздумья: все еще не давала покоя вчерашняя разведка боем. Необходимо было обнаружить огневые точки врага, и Дандар решил внезапно атаковать его. Противник встретил дивизию огнем всех своих тяжелых и легких пулеметов — песчаные барханы вскипали фонтанами пыли и огня. Дандар бросил в атаку конницу — она-то и «нащупала» огневые точки японцев. Пришлось быстро отступить на прежние рубежи. В этом коротком бою его дивизия понесла потери: убило командира взвода и двадцать солдат, и это не считая раненых. «Слишком дорогая цена за добытые сведениям, — с горечью думал Дандар, вспоминая убитых бойцов.
Друзья после боя говорили ему: «Не убивайся, друг, война есть война, и смерти на ней многим не избежать. Конечно, ребят очень жаль, но ведь боевую задачу ты выполнил, огневые точки врага обнаружил. Эта разведка боем помогла нам избежать худшего...»
Дандар понимал, что друзья правы и что другого выхода у него не было, но сердце не всегда внимает голосу разума, и вот сейчас оно саднит и ноет за безвременно ушедших бойцов. Нервно покусывая травинку, он стал смотреть туда, где вчера был бой и где сейчас притаились вражеские солдаты.
В этот момент его окликнули. Обернувшись, он увидел советского советника Васильева. Тот держал в руках какую-то травинку и внимательно разглядывал ее.
— Ты знаешь, что делают из нее?
— По-моему, у нас из нее вяжут веники. Хотя, впрочем, не уверен, — недоуменно ответил Дандар.
— Верно, — подхватил Васильев, — она идет на веревки и даже на канаты. Во многих странах ее запрещено вывозить за границу. А у вас, в Монголии, эта трава растет повсюду... Да, твоя страна действительно богата.
Васильев ненадолго задумался и, мягко улыбнувшись, продолжал:
— Вот война скоро кончится, мы вернемся домой, в Россию, а вы здесь создадите богатые хозяйства, разобьете сады. Там, где шли бои, будут колоситься высокие хлеба и цвести яблоневые сады, а ты будешь вспоминать, как мы вместе здесь стояли насмерть и били врага...
Васильев опять задумался, как будто мысленно представлял все им сказанное, а затем, хитро сощурившись, быстро заговорил:
— Завидую тебе, Дандар, ты еще молод, у тебя вся жизнь впереди: много узнаешь, увидишь, сделаешь. А я вот уже стар становлюсь, годы свое берут... Надеюсь, не забудешь, что воевал когда-то с одним лихим донским казаком?..
Дандар с благодарной улыбкой взглянул на советника и, казалось, впервые по-настоящему увидел доброе и открытое лицо друга: придерживая, как всегда, свою неизменную шашку, которой он столь искусно владел, весь уйдя в свои думы, Васильев взволнованно глядел на зеленую раздольную степь, сливавшуюся далеко на горизонте с таким же необъятным синеющим небом.
Глядя на просветленное лицо Васильева, так по-новому открывшееся для него, Дандар с физической радостью ощутил, как близок и дорог ему этот человек, приехавший к ним сюда в тяжелый час с далекого Дона, чтобы сражаться за их жизнь, их свободу. А сколько еще приехало с ним бескорыстных советских друзей, щедрых на дружбу и верных в бою — Сыдров, Амосов, всех их не перечесть... Дандар вспомнил их первую встречу в штабе стрелкового полка. Было это на правом берегу Хайластын-Гола в ночь после жарких боев 28 мая. Стремительно войдя в помещение штаба, Васильев с ходу спросил Дандара:
— Потери есть?
— Есть, товарищ советник. Двое убиты, семнадцать человек получили ранения.
— А я боялся, что больше ребят полегло. Отлично провели операцию, молодцы, орлы! — сказал Васильев и крепко обнял Дандара.
В ту же ночь Дандар получил приказ переправиться через реку, окопаться и ждать сигнала к новому наступлению.
В «тихие» минуты вспомнил Дандар вызов в штаб дивизии после первых сражений. Там он увидел комиссара Пэлжээ, рядом с ним сидели советский офицер — человек богатырского сложения, наполовину седой, и еще несколько советских военных советников.
Чеканя шаг, Дандар подошел к столу:
— Командир 17-го кавалерийского полка лейтенант Дандар по вашему приказанию прибыл.
Обратившись к Дандару, комиссар сказал:
— А теперь познакомьтесь с товарищем Кущевым, начальником штаба 57-го корпуса.
Кущев внимательно посмотрел на него:
— Это, значит, и есть ваш Дандар?
Комиссар утвердительно кивнул головой.
— Ну, как воюете, лейтенант Дандар? — спросил Кущев.
Командир полка рассказал о последнем сражении. Уничтожено несколько сот японских солдат и офицеров. Выведено из строя и взято много трофейного оружия.
— Пленные есть?
— Так точно! Двадцать два человека.
— Ваши потери?
— Двое убиты, семнадцать ранены.
— Куда девали трофейное оружие?
— Все сохранили...
Обменявшись одобрительными взглядами с присутствовавшими офицерами, Кущев сказал:
— Как вы знаете, в позавчерашнем бою погиб командир вашей дивизии. Маршал Чойбалсан принял решение назначить вас командиром дивизии...
— Товарищ начальник штаба, — взволнованно ответил Дандар, — я только командир кавалерийского полка, у меня нет ни опыта, ни знаний, чтобы командовать целой дивизией. Боюсь, не потяну...
Кущев как будто ждал такого ответа.
— Лейтенант Дандар, если вам будет что-нибудь неясно, обращайтесь к товарищу Васильеву, — он указал рукой на сидящего рядом с ним высокого офицера, — он вам всегда поможет и подскажет. Правда, — улыбнулся Кущев, — он сейчас ранен в правую руку, но, думаю, это не помешает ему рубить врага левой...
Офицеры засмеялись. Дандар взглянул на нового советника и узнал в нем своего знакомого. Васильев с дружеской улыбкой смотрел на Дандара, и черные, как смоль, казацкие усы советника делали его лицо задорным и мальчишеским.
С того дня Дандар и Васильев стали неразлучными боевыми друзьями. Дандар вспомнил, как однажды недалеко от реки Халхин-Гол он с группой своих бойцов наткнулся на вражеский дозор. Оставив бойцов, он тогда один ринулся в погоню за врагом. Немного проскакав бешеным галопом, он понял, что ему не догнать драпавших что есть силы японцев.
В тот день Васильев впервые строго «отчитал» его:
— Запомни, Дандар, ты не рядовой боец, а командир дивизии. Если в бою погибает солдат, его может заменить другой. Но если бездумно гибнет военачальник, его быстро не заменишь. Ты отвечаешь за всю дивизию, ее личный состав, боевое снаряжение, материальную часть, за успех операции. Ты не вправе позволять себе подобные вольности.
Они часто и дружески беседовали. Правда, сегодня его боевой друг как будто не в себе и выглядит усталым и опечаленным. «Что с ним случилось, почему он молчит?» Вспомнил Васильев родную станицу, свой дом, семью... Теперь уже Дандар стал «успокаивать» советника:
— Что вы, товарищ советник, вернетесь домой. А мы вас никогда не забудем.
Васильев как будто встрепенулся, на лице его ожила улыбка.
— Все у нас будет хорошо...
Они замолчали и стали смотреть в степную даль, туда, где медленно и величаво садилось за горизонт огромное оранжевое солнце.
— Как прекрасны у вас в степи восходы и закаты! У нас на Дону они тоже хороши, но все же другие, — тихо сказал Васильев.
С тех незабываемых дней далекого 1939 года прошло много лет.
...Недалеко от халхин-гольского госхоза Дандар вышел из машины. Он смотрел на желтые песчаные холмы за рекой и подумал, что на первый взгляд здесь как будто ничего не изменилось. Конечно же, это было не так. За прошедшие сорок лет много перемен стало в этом краю, многое пережил и Дандар. Он поседел, лоб прорезали глубокие морщины, нет былой легкости, силы. Дандар мысленно пробежал эти годы. После Халхин-Гола он мужественно сражался в освободительной войне с японскими агрессорами в 1945 году. Потом ушел из армии. В 1948 году вновь взял оружие, чтобы отразить нападение синьцзянских бандитов, нагло вторгшихся в Монголию. Высокое звание Героя Монгольской Народной Республики, избрание депутатом Великого Народного Хурала...
Многое вспомнил Дандар этим осенним вечером семьдесят пятого года, стоя на возвышенности у реки Халхин-Гол и глядя на печальные барханы Гулэктэ. Перед глазами старого воина неотступно стоял дорогой его сердцу образ лихого донского казака — советника Васильева, звучал его голос.
Дандар вспомнил, как в 1964 году он получил от Васильева письмо, в нем была фотография друга. А сейчас его уже нет... Но осталась память о нем, благодарная память его боевых друзей. И Васильев, и Сыдров, и начальник медслужбы Денисов, и советник Амосов, и тысячи других замечательных советских людей живы в памяти народа. И пока живы мы, наши дети и наши внуки, пока жива вечная и свободная Монголия, память о них не умрет, — думал Дандар.
Недалеко от Дандара остановилась легковая машина, присланная из центра нового госхоза, строящегося с помощью Советского Союза.
— Дандар-гуай, — окликнул его молодой водитель, — люди собрались уже на встречу в Красном уголке. Пора ехать.
«Да, пора, — подумал Дандар, — люди ждут рассказа о боевой советско-монгольской дружбе».
Удобно устроившись на сиденье, Дандар открыл окно — по обеим сторонам дороги, шумя на ветру кронами, его приветствовали стройные ряды молодых яблонь.