Братья
Братья Глинки — гордость полка, его живая легенда. О братьях говорят все, от мала до велика, словно весь полк рассказывает о романе с продолжением. Каждый вспоминает первое знакомство с ними чем-нибудь своеобразным.
— Заказали мне привезти на аэродром четыре ужина для каких-то ДБ и ББ. Собрала четыре порции, взяла четыре тарелки и приехала, — рассказывает официантка Дуся. — А они смеются и говорят: «Зачем вы лишнюю посуду привезли, нас ведь только двое, да едим мы за четверых».
Братья Дмитрий Борисович и Борис Борисович в воздухе на редкость молчаливы. Они хорошо знают, что волна перегружена и каждое лишнее слово, брошенное в эфир, может мешать управлению боем по радио. Подавая пример молодым летчикам, которые частенько увлекаются и заполняют волну азартными боевыми криками, мешающими другим, братья Глинки для краткости стали звать друг друга ДБ и ББ.
Так их и прозвали в полку.
Они в полете. Их ждать еще долго, и, чтобы сократить ожидание, нам рассказывают случаи из жизни Глинок.
— У нас их один БАО другому по весу сдавал: они вдвоем двести десять кило весят. Если они у вас похудеют — значит, плохо работаете! — улыбается доктор.
— Дмитрий у нас в полку давно, а. Бориса мы недавно приобрели. Украли... — смеется командир полка Ибрагим Дзусов. — Случилось это в одном кавказском городе, где мы получали самолеты. Смотрю однажды, спешит в расположение полка ватага моих удальцов и влечет какого-то плотного человека.
— В чем дело, товарищи?
— Товарищ командир, — говорят, — выручайте! Это родной брат нашего Глинки, его здесь держат инструктором в школе, а ему воевать хочется. Обидно. Младший брат одиннадцать самолетов сбил, а старший, который его научил летать, всю войну занимается только техникой пилотирования! Увезем его с собой, товарищ командир. Пока хватятся, он столько самолетов насбивает, что его как победителя не осудят.
— Тише, удальцы! Вы думаете, что я джигит, а инструктор — невеста? Прошло то время, когда я в горах для друзей девушек похищал и получал за это удар кинжала. Не выйдет это дело. Порядок есть порядок. Готовить кадры-то надо...
Однако мне стало жалко отпускать из полка человека, который учил летать Дмитрия Глинку. Если ученик сбил кучу немецких самолетов, неужели учитель отстанет? Большое приобретение для полка и польза для Родины.
Пошел я к начальнику школы, — рассказывает дальше подполковник Дзусов. — Оказалось, он тоже кавказец. Призвал я на помощь все восточное красноречие и уговорил отдать нам брата. А пока я ходил, Борис, как украденная невеста, сидел в кругу наших летчиков. Он и потом не верил своему счастью и до самого отлета на фронт в город выходить боялся!
Командир полка оглядывает безоблачное небо, смотрит на лицо радиста; оно безмятежно. Значит, в воздухе пока все спокойно, бой еще не завязался.
— Осторожно, тактично помогал Дмитрий Борису входить в строй. Рассказывал ему о разных приемах фашистов, испытанных на собственной практике, но не поучал — неудобно все-таки поучать старшего брата и учителя.
В его технике пилотирования он, конечно, не сомневался, но боялся, как бы фрицы не подловили Бориса на какую-нибудь хитрость, и преподавал все уроки коварства, рассказывая их как случаи из своей жизни. Как немцы действуют из-за угла, уколом с высоты и отскоком. Как маскируются солнцем и облаками. Как притворяются сбитыми, валятся вниз, а потом удирают на бреющем в сторону, чтобы снова набрать высоту.
Брат с удовольствием слушал рассказы брата, которые Дмитрий иллюстрировал чертежами на песке.
Волновал Дмитрия один вопрос: как Борис будет стрелять? А проверять стеснялся. Тогда я взял и назначил Дмитрия начальником воздушно-стрелковой службы. Теперь ему по должности пришлось с ним заниматься, — широко улыбается Дзусов.
— Словом, Борис вылетал у нас в первый бой, подкрепленный братским опытом.
На земле он был спокойный-спокойный. Ну прямо теленок. А как увидел фрицев, превратился в барса. Да забыл, что имеет хвост. Бросился в атаку на бомбовозы, потеряв ведомого. Бьет со ста метров по животу «юнкерса», видит, как щепки летят, радуется, словно ребенок, ничего не помнит. В такую минуту легко могут сбить. Опомнился, когда увидел над собой трассу. «Мессершмитт» пикировал на него и стрелял из всех пушек. Спасла техника пилотирования. Развернулся Борис, как бывало, когда поправлял неопытного ученика, и в лобовую. Не вышло у фрица, он свечой вверх — и бежать. Но Бориса заело. Бросился за ним. Фриц все выше. Четыре тысячи метров, пять тысяч... Борис все лезет. И, наконец, фриц выбился из сил, завис на одну секунду. Тут его Глинка и ударил. Снаряд попал прямо в кабину. «Мессершмитт» разлетелся, как бабочка от удара хлыста...
Дмитрий на земле волновался, когда брата долго не было. Первый бой — дело опасное. Смотрим, летит наш приобретенный, наш «украденный». Сел. Вылез потный и застенчивый.
— Немного задержался. Фрица надо было догнать.
И видим по улыбке, что догнал. Земля подтвердила за ним в этот день одного «юнкерса» и одного «мессершмитта».
Дмитрий тоже двоих сбил. Как сговорились братцы.
А через несколько дней Бориса зажали в клещи два «мессершмитта». После долгой борьбы он сбил и первого и второго. Но и сам был ранен. Едва дотянул до аэродрома. Дмитрий пришел к нему в госпиталь. Убедился, что раны неопасные, и говорит:
— Это очень хорошо, Борис, когда сбивают. Злей становишься, по себе знаю! Теперь тебе сам черт не страшен.
И верно, пройдя испытание, Борис теперь воюет и зло и толково. Да вот и он, послушайте!
Заметив по лицу радиста, что в далеком небе что-то происходит, командир взял в руки микрофон. В наушниках послышалось:
— ДБ, прикрой, атакую!
— Бей, ББ, прикрою.
Пауза, голоса исчезли. Где-то там, западнее Краснодара, происходит невидимый глазу бой.
— Есть!.. Есть!..
— Один готов!
И опять голоса исчезли. Дзусов ставит микрофон, его вмешательства не потребовалось.
— Борис сбил «Мессершмитт-сто девять». Теперь второго должен сбить Дмитрий.
Командир полка не ошибся. Вернулся с победой и младший брат.
Они шли по залитому весенним солнцем аэродрому неторопливой походкой богатырей. Дмитрий был повыше старшего брата, но тот превосходил его шириной в плечах. Озорной ветерок играл золотистым чубом Дмитрия, спускавшимся на лоб. Борис подставлял солнцу обритую голову, на ней чернел шрам от недавней раны.
Потомки запорожских казаков подошли к потомку воинственных горцев и доложили о выполнении задания. Они сбили двух врагов, съели по два завтрака и снова ушли в бой.
Вечером мы сидели под цветущей черешней и вспоминали их родину. Они выросли там, под желтыми водами, где Богдан Хмельницкий разбил многочисленную кичливую шляхту, где их прадеды казаковали, а деды и отцы добывали железную руду, от которой крепла сила России. Горняцкая профессия, возможно, и родила их фамилию — красная криворожская руда называлась в народе «глинкой».
— Батько у нас замечательный, старый горняк, — говорит Борис. — Да мы его несколько огорчили: он хотел, чтобы хоть один из нас руду добывал, продолжал традицию нашего рода, а мы оба летчиками стали.
«Разве мы с матерью на то вам такую силу дали, чтобы вы в воздухе разные финтифлюшки выкидывали, — скажет бывало. — Такие силачи работать должны!»
— Теперь бы сказал другое, если бы узнал, как мы воюем, — говорит Дмитрий. — Но как он теперь узнает? Там немцы...
На минуту братья замолкают, вспомнив со всегдашней болью, что старый рудокоп с женой и младшими детьми остался в немецкой неволе.
— Услышит. Может быть, по радио. Уверен, что слушают наши горняки Родину. Где-нибудь под землей, а слушают! — говорит Борис.
И мы размечтались о том, чтобы отец услышал, как воюют его сыновья.
Наутро они вылетели в новый бой.
Фашисты всеми силами цепляются за последний кусок кавказской земли. Они прижаты к берегу, и на помощь своим воякам Гитлер прислал много самолетов.
В этот день наши бойцы захватили ряд новых высот, и немцы решили отбить их во что бы то ни стало. Танки и пехота двинулись на штурм. В небе показались «юнкерсы», многочисленные, как вороньи стаи. Они шли звеньями в кильватере, и колонна их казалась бесконечной. Наблюдатели насчитали шестьдесят машин и сбились со счета. Не потому что не умели считать, а потому что строй «юнкерсов» вдруг нарушился, в небе пошла свалка, и все перемешалось.
Затеял эту «карусель» Дмитрий Глинка. Шестерка истребителей под его командой заметила эту черную фашистскую хмару. Но не успела атаковать, как сама была атакована двумя четверками «мессершмиттов». Фашистские истребители сковали наших боем, чтобы дать возможность бомбардировщикам отбомбиться. Это в пылу боя увидел Дмитрий Глинка.
— Не дам! — крикнул он. — Не дам бомбить! — И тут в эфир понеслось несколько неуставных выражений.
Рванувшись сквозь завесу истребителей, он влетел внутрь группы бомбардировщиков и расколол их строй, как гроза. Он сбил ведущего первого звена, заходившего на бомбежку. Затем сбил второго ведущего следующей тройки и, наконец, третьего «юнкерса». Тут, на выходе из атаки, его самого сбили.
Вызванные по радио новые группы наших истребителей продолжали дело Глинки и сбили еще несколько бомбовозов.
Ни один мускул не дрогнул на лице Бориса Глинки, когда он узнал, что брат не вернулся. Внимательно посмотрел на него командир, когда он попросился во внеочередной вылет.
Дзусов тоже не сказал лишнего слова и, назначив Бориса Глинку ведущим шестерки, послал его в бой.
Борьба в небе продолжалась. Немцы не унимались и слали на наши наступающие войска одну армаду бомбардировщиков за другой. Но наши истребители, словно сильный весенний ветер, дующий с гор Кавказа, отметали их прочь, в море.
Борис Глинка прорвал заслон «мессершмиттов», ворвался в строй бомбовозов не один, а со всей шестеркой. Он бил с пикирования, сверху вниз, и на выходе из пике, снизу вверх. Его огненные трассы пропарывали бомбовозы то с брюха, то с хребта. Два «юнкерса» развалились на части. Третьей жертвой оказался «мессершмитт», пытавшийся мешать этой запорожской рубке.
Не отставали и товарищи. Старший лейтенант Берестнев сбил в этот день три самолета, лейтенант Коваль — тоже три. По два самолета сбили старшие лейтенанты Петров и Микитянский и сержант Кудря, друг и любимец Дмитрия Глинки.
Крепко отомстили летчики полка за сбитого собрата. В этот день земля подтвердила полку Дзусова двадцать немецких самолетов. Это был бы самый удачный день, если бы не потеря Глинки. Загрустили летчики полка. Не радовали глаза цветущие сады Кубани и веселый посвист скворцов.
Но зря печалились удальцы. По курчавым горным кустарникам в это время пробиралась к нашим войскам группа горцев. Старики с седыми бородами торжественно несли на белом шелке парашюта упавшего с неба летчика.
Он был жив, и румянец играл на щеках его. Но юноша не открывал глаз, и старцы не пытались нарушить его забытья.
Так и принесли летчика на батарею, которая через их головы посылала врагу снаряды, гудящие подобно гигантским пчелам. Гром пушек разбудил Дмитрия Глинку. Он повернулся на парашюте, словно на простыне в постели.
— Что, наши все вернулись? — спросил он девушку санитарку.
Та не могла ответить. Не мог ответить на этот вопрос и врач. Тогда Глинка не выдержал и бежал из госпиталя, пренебрегая общей контузией.
Он пришел в полк босой, оборванный, загоревший и веселый, как запорожский хлопец, удравший из султанской неволи.
И на аэродроме раздалось громовое «ура».
— ДБ вернулся!
Накануне Первого мая правительство удостоило Дмитрия Глинку звания Героя Советского Союза.
Обнялись братья, сбившие по три самолета в одном бою, и опять пожалели, что не видит их радости старый отец.
Где ты теперь, седой Глинка? Тяжко тебе в неволе, но как порадовался бы ты, старый горняк, если бы знал о боевых подвигах твоих сыновей. Десять немецких самолетов сбил старший твой сын Борис, двадцать один самолет сбил младший твой сын Дмитрий. Вдвоем они сбили целый немецкий полк. Спасибо тебе, батько, за твоих богатырей!