Рачья Кочар.

Сыновняя тоска

Близки и дороги сердцу каждого, любящего нашу великую Отчизну, широкие, бескрайние украинские степи. Волшебно хороши они и сейчас, зимой, в ясную ночь, когда покрытая снегом равнина переливается отраженным сиянием лунных лучей, превращая ночь в день, — чувствуешь себя, как на безбрежном океане, забываешь стужу, ножом режущую тебе лицо, забываешь испытание и опасности и мысленно вторишь Гоголю:

— Черт вас возьми, степи, как вы хороши!..

А еловые чащи, покрытые белоснежным покровом, как невеста белой фатой; а плавно текущие глубокие реки, заснувшие под толстым льдом, осторожно ступая по которому ты чувствуешь в глубине под собой извечное движение; а расположенные на краю оврагов родные села и хутора, с крыш которых, как символ возобновленной жизни, вьется вверх к небу дымок восстановленных родимых очагов...

Как не быть готовым отдать жизнь за эту страну, когда твоей жизнью могут быть возвращены ей весна, расцвет и благоухание, свобода и счастье? Разве есть еще более заветное, для которого может пригодиться твоя жизнь?..

Так думаешь и чувствуешь в эти дни...

В безбрежной стране, за которую ты сражаешься, есть уголок, где ты родился, где ты провел свое детство, который ты не забудешь никогда, за безопасность и счастье которого ты отдаешь все не задумываясь. В передышке между боевыми действиями сибиряк с любовью вспоминает свою Сибирь, туляк — Тулу, уроженец волжских берегов тоскует по родной Волге, смуглый горбоносый грузин вспоминает свою чудесную Грузию, Кахе-тию и Колхиду...

Мы же, о Армения, вспоминаем твою Араратскую равнину, твои Масис и Арагац, твои Ширак и Лори, твой пленительный Севан, вызываем в памяти твой дорогой образ, как идущий в бой сын — лицо любимой матери...

Несколько дней тому назад ты сразу стала во весь рост перед своими сынами... Тебя увидел и тот, кто готовился к новой атаке на врага, и тот, кто после победоносного сражения переводил дух, чтобы вновь гнать врага из пределов нашей великой, нашей общей Родины. Ты появилась и вдохнула еще больше воодушевления, боевой отваги им, появилась и сказала: «Вот я, ваша мать, днем и ночью пекущаяся о вас, живущая верой в вашу победу, помогающая вам из далекого далека, любящая вас глубокой любовью, никогда не забывающая вас, мои бесценные сыновья! Будьте мужественны и бесстрашны, подобно вашим славным предкам! Вот, возьмите связанные мною рукавицы и носки, чтобы не чувствовать холода в час сражения»...

И мы ответили ей: «Слышим, мать, верь в своих сынов, сбудется по-твоему»...

Бойцы развернули фронтовую газету, возвещающую о победе и описывающую последние бои, и, как продолжение боевых побед, прочли сообщение о том, что

«Армения собрала все потребное для нужд государства количество хлопка; первыми закончили сбор Вагаршапатский и Октемберянский районы», затем шло перечисление сел, первыми сдавших хлопок...

Фронтовая газета писала, что

«Из числа полученных Н-ской частью подарков — теплые шерстяные носки присланы колхозниками Кировакапского и Алавердского районов Армянской ССР»...

Знакомые, родные названия, вызывающие тысячи сладостных воспоминаний, восстанавливающие в памяти знакомые, дорогие образы... Я возвращаюсь к тем дням, когда в этих же селах праздновался День урожая, когда радость гремела на пирах, когда крестьяне и крестьянки слушали рассказы своих делегатов о том, как сердечно говорили с ними в Кремле, какие давали наказы, как принимали их подарки — виноград и персики, красное вино и образцы белоснежного хлопка в коробочках... Вот фигура Забел Будагян на фоне полей хлопчатника, вот скромная и смущенная улыбка Тангагин Мовсесян... и много, много образов и событий...

Открываю свой дневник, чтобы вновь пережить впечатления прошлого дня, когда мы из Армении направлялись на священную Отечественную войну. И там читаю:

«Как волшебно прекрасен рассвет в Араратской равнине! Высоко машут крыльями какие-то белые птицы; голубые сойки, усеявшие телеграфные провода, безмолвно следят за нами. Молодой пастух только что пригнал на пастбище своих овец. Чудится, что именно в это утро вновь зацвели белым, желтым и бледнофиолетовым цветом хлопковые поля... В шалашах только что проснулись садовники. Женщины в плетеных корзинах выносят нам виноград и персики, когда наш состав на несколько минут останавливается на полустанках около их садов. Вот крестьянин с заступом в руке в последний раз за сезон вышел отвести воду для полива полей. Он останавливается и, опираясь на заступ, следит за нами. Я машу ему рукой из окна поезда. Он срывает шапку и машет ею, другой рукой потрясая заступом и выкрикивая какие-то приветствия, заглушенные лязгом колес. «Армянский народ провожает нас добрыми пожеланиями», — подумал я. Не расслышал его слов, но знаю, он говорил: «Да не затупится ваш меч, да зеленеет под вашей пятой камень, добрый путь вам и счастливого возвращения»...

Промелькнули Ширакская равнина и Гугарк, пейзаж всей Армении плывет перед моими глазами. Волшебные края Туманяна и Исаакяна, извечные вершины моей Родины...

Мы оставляем за собой Родину, увозя с собой в душе память о ее славном прошлом, которая будет воодушевлять и помогать нам в бою»...

Прошли месяцы. Через много сражений прошли сыны Армении, высоко, как знамя, неся имя Родины бок о бок с сынами братских народов.

И сегодня, когда страна сообщает фронту о содеянном ею, и нам следует отрапортовать ей.

Жители Вагаршапата и его района, благодарим вас за вашу самоотверженную работу. Собрав своевременно весь хлопок, вы наряду с нами участвуете в освободительной войне. Не хотите ли узнать и о нас? Хотите, конечно.

Вы все хорошо знаете вашего земляка — вагарша-патца Егиа Маркаряна. Он был ведь агрономом вашего района и не жалел ни сил своих, ни умения для того, чтобы земля сторицей одаряла вас, чтобы обильны были урожаи винограда и хлопка, плодов и овощей. Вы любили Егиа, да и как можно было не любить этого скромного, трудолюбивого парня! Мы по праву можем дополнить — отважного и самоотверженного воина. В армии полюбили его так же, как любили его вы. До боев он терпеливо и настойчиво обучал бойцов меткой пулеметной стрельбе. В бою с фашистскими бандитами он бесстрашно вел в атаку своих бойцов, вызывая восхищение всех своей самоотверженностью.

Это было в дни, когда мы еще собирались демонстрировать перед всем миром блестящие способности самонадеянной немецкой армии к безоглядному и беспорядочному бегству. Впоследствии мы на многих фронтах были свидетелями проявления ею этих способностей. И вот во время одной из наших атак вновь двинулся вперед Егиа во главе своих бойцов, сея смерть и панику своими пулеметами. Немцы в беспорядочном бегстве отступили перед нашими частями, и от их насилия было освобождено много наших сел и деревень.

В этот день в грудь Егиа впилась вражеская пуля. И он пошел лечиться, чтобы возможно скорее вернуться на фронт Отечественной войны...

...Я вижу перед собой богатые села Камарлу, его полные амбары; вижу красное вино Арташата в больших глиняных карасах. Слушай же и ты, влюбленный в веселье Камарлу, ты, умеющий хорошо и работать и жить, умеющий хорошо и биться за добытое твоим потом и трудом!.. Хочу поведать тебе об Аршавире Газаряне — об этом веселом забулдыге-камарлинце. Он тоже был агрономом до войны и, придя в армию, не мог забыть красот своего родного края. Наши русские товарищи верили ему на слово, что Иегова не создавал лучшего уголка во вселенной, чем его родное Камарлу — с таким смаком рассказывал он о наших винах, кушаньях и фруктах, с любовью поминая (особенно в холодные дни) знойное лето, плодоносную осень и цветущую весну своей родины.

При встречах мы часто подшучивали над ним, так как он вместе с любовью к родному краю и селу сохранил в неприкосновенности забавные особенности своего областного говора. До начала боев он как-то обмолвился о том, что едва ли из него выйдет хороший боец, что он хороший специалист лишь по садоводству. Мы стали доказывать ему ошибочность такого предвзятого мнения, и он, поупрямившись, в конце концов воскликнул:

— Чего накинулись на меня, дайте срок — может быть, я и не отстану от любителей красноречия!..

Так и случилось. Он сам в боях доказал ошибочность своего предположения. С первых же дней боевых действий наших частей против орды кровопийц Аршавир Газарян завоевал безграничную любовь и уважение и командиров, и бойцов.

— Газарян бьется, как герой...

— Газарян — бесстрашный патриот...

— Газарян — самоотверженный и стойкий боец...

Других определений нет на фронте для этого невысокого, обожженного солнцем мелиоратора и садовода. Сколько раз водил он своих бойцов в смелые атаки, выбивая немцев из их укреплений, усеивая землю десятками вражеских трупов; сколько раз героическим сопротивлением сводил на нет ожесточенные психические атаки разъяренного врага, внося смерть и панику в их ряды; сколько раз настаивал перед командованием, чтобы именно его части было поручено то или иное ответственное боевое задание... Отправлялся и хладнокровно рапортовал по возвращении:

— Товарищ командир, ваше задание выполнено. Так просто, как будто докладывал председателю колхоза у себя:

— Товарищ председатель, подрезка в садах закончена.

Но это лишь кажется простым и легким. Слава не так просто и легко дается в бою. Она требует, чтобы за нее готовы были отдать жизнь, и лишь видя, что ты не боишься смерти, она следует за тобой и охраняет тебя. Если же ты малодушен и дрожишь за свою жизнь, — ты гибнешь, не сумев зажечь огня в сердцах людей, гибнешь бесславно и бесполезно для священного дела...

Аршавир Газарян не задумываясь рискует своей жизнью за Отчизну, и поэтому он заслужил уважение, любовь и славу в среде своих соратников.

...Вспоминая о прекрасном Лори, я хочу рассказать вам об одном из его отважных сынов — Арамаисе Даниэляне, из селения Дсех, родины Ованеса Туманяна, Накануне войны я как-то встретился с ним, и мы вместе пошли на стрельбище. Целый день я наблюдал за стрелковыми занятиями, под конец и сам принял участие в стрельбе. В течение дня я был свидетелем того, каким авторитетом пользовался среди бойцов молодой лейтенант-лориец.

У нас было о чем поговорить при новой встрече. Целую ночь под усеянным звездами небом мы перебирали факты и рассказы из жизни Туманяна, вспоминали нравы Дсеха и славных его стариков.

Последняя наша встреча произошла в иных условиях. Я выполнял с двумя товарищами боевое задание на передовых позициях. Для защиты от вражеских мин мы залегли в окопе. Вокруг нас рвались с воем мины, осколки со свистом проносились над нашими головами. Коршунами кружились над нами самолеты со свастикой, похожей на хищные когти. Непрерывно трещали пулеметы — но все это было не впервые и не мешало продолжать работу.

— Написали бы вы о лейтенанте Даниэляне, — предложил нам комиссар подразделения. — Он достоин похвалы, сам же все время пишет о других.

Дело в том, что мы часто обращались за корреспонденциями для нашей фронтовой газеты к Арамаису. Будучи дсехцем, он считал, что не лишен литературных дарований, и охотно давал статьи, но при встречах посмеивался:

— Ну и печатня у вас — кидаешь в нее армянские статьи, а выходят русские...

— Вот именно, такую завели, — парировал ему в тон я.

Приятно описывать в газете подвиги ее же корреспондента. Разузнав, что Арамаис находится на опушке соседнего леса, мы добрались до нее. Арамаис крепко обнял и расцеловал меня.

— Рад, очень рад, что жив-целехонек.

— Рад и я за тебя, горжусь, что ты так славно бьешься...

— Вот жаль только, что ранен Егиа, — со вздохом вспомнил он Маркаряна.

— Ничего, вылечат, доктора заверяют, что рана не смертельна. Поговорим о тебе — что даешь для газеты?

— Ага, опять газета?! Поговорим о жизни, о войне, — ты боишься, что для газеты не найдется тем?..

Это было после одной смелой нашей атаки. Немцы прибегли к излюбленному дешевому методу: били из автоматов и пулеметов без передышки, не целясь, стремясь оглушить и устрашить пальбой.

«Ребят пугаете, что ли, — подумал лейтенант Даниэлян. — Я, брат, лориец. Таких зверей, как вы, не мало перевидел в наших урочищах». — И отдал приказ своим пулеметчикам открыть непрерывную пальбу, подражая немцам; стрелять и на бегу во время атаки; стрелять, стрелять без перерыва — посмотрим, как они выдержат.

Так и сделали. Во время атаки к грохоту пальбы присоединилось и громовое «ура» многоплеменных бойцов. И обнаружилось, что у врага не такие уж крепкие нервы и бесстрашное сердце — немцы побежали, усеивая поле битвы трупами. Один из пулеметчиков взял на себя задание оберегать жизнь лейтенанта, и не раз эта молодая прекрасная жизнь бывала на волоске от смерти, но нацелившийся враг падал на месте от меткого огня пулеметчика.

В этот зимний вечер я собрал обильный материал для своей тетрадки корреспондента. Да и после этого я немало слышал о подвигах лорийца.

Но как-то раз, когда я вновь собирался посетить его подразделение, я услышал печальные вести: во время последней атаки осколком вражеской мины Арамаис был ранен в нижнюю челюсть. Превозмогая боль, он нащел в себе силы скомандовать бойцам:

— Бей врага, отомсти! Я еще вернусь...

И, конечно, он вернется, как только разрешат врачи, и вновь будет биться, как лев. Но врачи частенько не считаются с желанием раненых бойцов.

— Тебе необходимо еще отдохнуть, лечение пока не закончено, товарищи ведь бьются и за тебя...

Таков язык врачей. И их побуждает так говорить то же чувство, которое непреодолимо толкает бойца обратно в бой — любовь к Родине. Может быть, в эту минуту так увещевают они Арамаиса: ведь мне сказали, что его рана излечима и что он на пути к выздоровлению.

Так бьются твои сыновья, народ армянский! Как ты не жалеешь трудов и сил в работе на полях своих во имя грядущих счастливых дней, так не жалеют и они своей крови на поле битвы во имя свободы. И не всех жалит вражеская пуля: много у тебя сыновей, от меткой пули которых ежечасно падают мертвыми враги, а они сами остаются живы и невредимы для новых подвигов. Вот, например, Сурен Атанасян, вот лейтенанты минометчики Марджанян и Манвел Асланян, вот отважный красноармеец Шабо Карапетян и много друГих, которые и сейчас с боем громят и гонят вон вшивых арийцев.

Но о них я расскажу в следующем письме. Сейчас нас воодушевляет, как вино из твоих давилен, весть о том, как ты живешь и работаешь.

Мне вспомнилась курдская сказочка, в которой есть глубокий смысл.

Некий смельчак один бьется с врагами. Получив рану в живот, он начинает причитать:

— Вай, пштэ мын, вай, пштэ мын, — что значит — ой, спина моя, ой, спина моя.

Изумленные очевидцы говорят ему:

— Эй, парень, ведь ранен-то ты в живот, что же ты причитаешь о спине?

— Ранен-то я в живот, — отвечает курд, — но болит у меня спина, ибо с тыла мое поражение; если б за моею спиной стояли семь братьев-молодцев, я не был бы побежден и не чувствовал бы боли ран. Свою судьбу оплакиваю я, а не рану...

Твои сыновья в бою не чувствуют боли ран, о армянский народ, потому что за их спиной стоишь ты со своими пятнадцатью побратимами и старшим братом — русским народом: у него мощь исполина, у него сердце орла, он испытан в боях, и каждая семья у него послала бойца на фронт...

И если туляк гордится земляками, сибиряк — сыновьями Сибири, пришелец с берегов Волги — волжанами, то и я, твой родной сын, горжусь самоотверженностью твоих храбрых сыновей, о моя любимая армянская страна, волшебный мир моего детства!

И я хочу передать тебе о любви твоих детей, о нашей сыновней тоске по тебе. Никогда еще наша великая общая Родина и ты — нераздельная с нею — не были так дороги нам.

Хорошо почувствовал и выразил это наш поэт-патриот:

Ушедшие в священный поход твои сыновья тогда лишь вернутся в твои объятия, когда выполнят свою клятву; когда на заснеженных бескрайних равнинах падет последний труп захватнических орд; когда сгинет эта орда и поля очистятся от смрада и падали; когда свобода снова засветит в глаза народам, как радостная улыбка счастливой матери...

Будем же сражаться и работать во имя этого!

Смерть немецким оккупантам!