Роща бессмертных
Так будет. Отгремят над приволжскими просторами военные грозы, затянутся песком и прорастут бурьяном следы гусениц гитлеровских танков меж Доном и Волгой, на дне степных балок истлеют не оплаканные никем кости врагов, и тогда мимо изрытых блиндажами и ходами сообщения крутояров правого берега, скользя по чешуе речного стрежня, попрежнему пойдут из возрожденного Сталинграда вверх и вниз по Волге пассажирские и грузовые пароходы.
На борту одного из них пересечет Волгу, направляясь к левобережью, художник, имя которого еще неведомо.
Толпой встречающих нахлынут и окружат художника воспоминания, едва он обведет взволнованным взглядом окрест и, отыскивая знакомые места, поднимется по скрипучим мосткам пристани к неузнаваемой роще на откосе у входа в затон.
Там, словно приветствуя старого знакомца, клоня к нему руки-ветви, зашелестят листвой могучие дубы.
Обнажив седую голову, он долго простоит у холма, обнесенного увитой цветами оградой и увенчанного скромным памятником.
Это — обелиск с барельефом, на котором высечена панорама загроможденной льдами Волги, разрушенных зданий города на крутоярах правого берега, всплески разрывов и пробивающийся через льды крохотный боевой корабль, переполненный вооруженными бойцами в серых шинелях и шапках-ушанках. Под барельефом начертаны золотой вязью слова: перечень имен и фамилий моряков Волжской флотилии, погибших в боях за Сталинград.
Отчетливо видимые вначале буквы постепенно станут неразборчивыми, будто истаивая в тумане, и перед увлажненными глазами художника нескончаемой вереницей поплывут, возникая кадрами в квадратной, рамке барельефа, эпизоды повторяемого памятью прошлого. И седой человек, чья грудь украшена почетной медалью «За оборону Сталинграда», глядя на высеченную в камне панораму давно прошедших дней, сызнова переживет все, чему был свидетелем на обоих берегах Волги осенью 1942 года.
* *
...Разрывы вражеских снарядов замкнули кольцо вокруг корабля. Выхода, кажется, нет, кольцо разрывов неумолимо сужается, судьба бронекатера, его экипажа и пассажиров-бойцов, спешащих на помощь защитникам Сталинграда, решена. Однако в последние мгновения, когда фашистские артиллеристы на высотках за «городом уже торжествуют победу, корабль совершает резкий поворот и уходит под защиту береговых обрывов.
...Луна освещает стоянку у песчаной косы в Сталинграде, контуры развалин городских кварталов, квадратные дыры выбитых окон, силуэты людей в армейских шинелях и флотских бушлатах, снующие на отмели правого берега. Идет разгрузка боеприпасов, продовольствия и вооружения, доставленных кораблем через Волгу. Стоянка сокращена до предела: она занимает ровно столько времени, сколько необходимо для высадки резервных подразделений, с хода направляемых в бой, для выгрузки боеприпасов и для приемки раненых, которых надо перевезти на левобережье.
Обстрел сопровождает стоянку. Снаряды вгрызаются в прибрежный лед возле приплеска, один из них, упал на кормовую палубу груженного минами корабля и разорвался там. Студеная, вперемешку со льдом, забортная вода струится в пробоину корпуса и затопляет кормовой отсек. Палуба изрешечена осколками. Впоследствии, когда бронекатер, пройдя через испытания очередного похода, вернется в затон, в нем насчитают шестьдесят пробоин, а пока внимание всех поглощено смертельной опасностью и тем подвигом, слава о котором далеко за пределами флотилии разнесет по Волге имя комсомольца-пулеметчика Владимира Цуркана,
Потревоженные разрывом снаряда, сдетонировали три противотанковые мины. Бронекатеру предстоит взлететь на воздух вместе с грузом и экипажем. Люди на палубе и на берегу оцепенело ждут развязки. Мины шипят, как разозленные змеи. Звук их ввел в заблуждение старшину мотористов Терентьева. Не подозревая, что стряслось наверху вслед за разрывом снаряда, старшина негодующе кричит: «Кто там воздух мне травит?.. Закройте!..» Потом над словами Терентьева будут весело смеяться, но в тот момент Цуркан не задумывается над ответом. «Это не воздух, это мины шипят!» — предупреждает он старшину и, поочередно подняв их на руки, швыряет в прогалину. За бортом трижды громко булькает, а спустя минуту, едва Цуркан и остальные, кто находится наверху, успевают ничком распластаться на палубе, три грохочущих водяных смерча обрушиваются на корабль и, разбиваясь о надстройки, хлещущими потоками окатывают людей.
Бронекатер спасен.
...Брезжит, борясь с лунным полумраком, тусклый рассвет пуржистого дня. Обратный рейс невозможен до тех пор, пока не будет заделана пробоина в корпусе. Необходимость вынуждает остаться на дневку у правого берега, не менее рискованную, чем путь днем через зону артиллерийского обстрела.
Дневка заполнена борьбой за живучесть бронекатера.
Моряки маскируют корабль снегом, простынями, вывернутыми наизнанку одеялами-конвертами для раненых, и принимаются за аварийный ремонт. Он закончен наполовину, когда гитлеровцы вслепую возобновляют шквальный обстрел места стоянки. Осколки снарядов с визгом мчатся над палубой, звеня, отскакивают от брони надстроек, рвут в клочья маскировку, застревают в бортах. Положение настолько серьезно, что командир бронекатера разрешает личному составу корабля укрыться в береговых блиндажах дивизии полковника Гуртьева. Однако желающих нет. Моряки продолжают аварийный ремонт под щемящий свист шальных снарядов, которые время от времени плюхаются на лед и обдают палубу корабля смертельными брызгами осколков.
Ремонт длится до сумерек, а тогда начинается посадка раненых бойцов. Они всходят на корабль, безучастные к грохоту близких разрывов, и еще долгое время будут привыкать в полевых госпиталях к тишине, которой не было в Сталинграде осенью 1942 года.
Поход продолжается.
...Следуя обратным курсом к левобережью, бронекатер вторично идет на прорыв сквозь зону артиллерийского обстрела.
Это повторение испытанного накануне. Освещенные лучами вражеских прожекторов всплески разрывов преграждают путь кораблю. Сполохи залповых вспышек вычерчивают огненные кривые во мгле над обрывами правого берега.
Исполняя переданный из боевой рубки приказ, комендор бронекатера засекает вспышки и открывает по ним ответный огонь. Неравная дуэль корабельного орудия с вражеской батареей не прекращается все время, пока бронекатер форсирует льды в зоне обстрела.
Путь под огнем кажется бесконечным. Движение корабля вдвое замедлено. Маневрируя, он ищет проход между льдами, то заклиниваясь в них, то выбираясь обратно, то уходя в сторону от курса.
Всплески разрывов с каждой минутой приближаются к борту. Направляемый искусной рукой бронекатер счастливо ускользает от них.
Неподалеку граница зоны обстрела.
Возле нее корабль снова теряет ход: льдом забило трубы, по которым поступает забортная вода для охлаждения мотора. Перегретый мотор выключен. Столбик ртути на градуснике в моторном отсеке подступил к сотому делению. Лица мотористов напряженно багровы от невыносимого зноя, излучаемого механизмами. Непривычному человеку нечем дышать, но те, кто несет вахту у рычагов управления, на ручных помпах, у воздушных баллонов, знают, что в эту минуту на их совести неразделимая ни с кем ответственность за участь корабля, за судьбу его пассажиров и экипажа.
Старшина Архипенко показывает мотористу Кирееву на пожарные ведра и с трудом выдавливает из себя: «Лети, друг!..» Тот, поняв с полуслова, скрывается в просвете люка, ведущего на палубу. За стенами отсека чередуются разрывы вражеских снарядов и сотрясающий переборки грохот выстрелов корабельного орудия. Черная от машинной смазки рука с набухшими жилами опускает в люк ведро с водой. Старшина подхватывает ведро и выплескивает воду на мотор. Крохотная коробка отсека, механизмы, люди мгновенно исчезают в непроницаемом облаке пара. На пятой минуте мотор сравнительно охлажден, кингстоны очищены от льда, и температура в отсеке понижается до семидесяти градусов!..
— Живем, товарищ лейтенант, — хрипло извещает старшина, прильнув пересохшими губами к переговорной трубке, соединяющей отсек с боевой рубкой. — Включаю!..
В следующую минуту командир корабля удовлетворенно ощущает под ногами ритмичное дрожание палубы: все в порядке, мотор действует...
Бронекатер опять идет на прорыв.
...Гул восклицаний врывается в боевую рубку. В ее квадратном иллюминаторе, обращенном к правому берегу, виден гигантский столб пламени и озаренные им очертания развалин городских зданий. Снаряд, посланный корабельным комендором, попал по назначению.
— По всей вероятности, — вслух угадывает командир бронекатера лейтенант Житомирский, — вознесся склад боеприпасов. Так и запишем. Молодец...
Он не успевает произнести фамилию комендора.
Броневая стена рубки, скрежеща, разлезается под ударом вражеского снаряда. Осколки бьют лейтенанта по ногам, подкашивают заместителя командира отряда бронекатеров старшего политрука Медведева и поражают насмерть стоящего у штурвала боцмана Емелина.
Несколько минут люди в боевой рубке лежат неподвижно. Тихо стонет Медведев.
— Товарищ лейтенант, вы живы? — внезапно раздается в пробоине рубки голос комендора Коршунова.
— Жив, — откликается Житомирский. — Продолжайте огонь по вспышкам на берегу... Я веду корабль!
Он пытается встать, но снова валится на палубу от боли, помрачающей сознание. Раскаленный гвоздь все глубже вонзается в чашечку правого колена, долбит ее. Еще не зная, что она размозжена осколком, лейтенант переползает через тело убитого боцмана и, цепляясь за обод штурвального колеса, поднимается.
Кровь заливает сапоги командира корабля, обе ноги его раздроблены осколками. От слабости кружится голова; но только в последнюю минуту обратного рейса, когда в сумраке зимнего рассвета, сочащемся сквозь пробоину и квадратный иллюминатор боевой рубки, перед кораблем выплывают молодые дубки рощицы на откосе левого берега, коммунист Житомирский выпускает штурвал из рук и падает без сознания на палубу.
Там, на откосе, берет свое начало сталинградская переправа, существовавшая осенью тысяча девятьсот сорок второго года. Оттуда поднимались на борт бронекатеров неисчислимые резервные подразделения, сводимые на правом берегу в полки и дивизии под знамена защищающей Сталинград 62-й армии. На том откосе, близ дороги, обсаженной вешками, на опушке дубовой рощицы, которую народная молва уже называет Рощей бессмертных, моряки Волжской флотилии хоронили погибших товарищей. Оттуда, клянясь над братской могилой отмщением и победой, они снова и снова уводили бронекатера к Сталинграду, прокладывая курс во льдах, под огнем, в историю, умножая славу людей в черных бушлатах — русских военных моряков.
Там и растет Роща бессмертных, которую изобразит на полотне панорамы сталинградской обороны художник, имя которого еще неведомо.
Так будет!