На партизанской земле
Родные места
Чем ближе к Белоруссии, тем сильнее наше волнение. Почти год, как покинули мы эти места. Там осталась частица нашего сердца.
Вот и линия фронта. В стороне, в двух километрах от дороги, городок, блокированный частями Красной Армии. Городок с белыми церквами лежит в лощине. Оттуда непрерывно доносится грохот пушек, минометов и прерывистый треск пулеметов.
Мы поднимаемся на холм. Сегодня здесь спокойно, но вышка, мимо которой мы идем, изрешечена минами и пулями.
Во всем уже чувствуется Беларусь. В разговоре людей, в лесных лужайках и в том, как выглядят деревни.
— Здесь партизанская земля, и тянется она на добрую сотню километров, — говорит нам комиссар партизанских отрядов товарищ Ш.
...Мы выходим на широкий, просторный большак, обсаженный березами. Вот она — наша красавица Беларусь! С дремучими лесами, с широкими ивами. По обеим сторонам тракта лежат руины сожженных деревень. Молчаливо и торжественно стоят леса. Густые краски на ветвях елей и сосен перемешиваются с прозрачной бледной зеленью березовой листвы. Эта земля до боли дорога нашему сердцу! Заходит солнце. По дороге все чаще встречаются перевернутые пробитые пулями немецкие машины.
— Работа отряда батьки Миная! — с гордостью говорит комиссар.
Батька Минай
В штабе мы познакомились с батькой Минаем. Он высокий загорелый и стройный, несмотря на свои немолодые годы. Черные густые усы придают ему суровый вид, хотя лицо ласковое и доброе,
Жизнь этого мужественного человека — это прежде всего жизнь воина. Батька Минай — старый артиллерист, воевал в 1914 году, был награжден георгиевским крестом. Способный, горячий сердцем, он почувствовал великую правду Ильича и в первые годы Октябрьской революции вступил в ряды большевистской партии.
Когда Ленин бросил клич «Социалистическое отечество в опасности», Минай снова пошел на фронт. Он прошел с боями от Минска до Ровно, сражался с оккупантами в партизанских отрядах. За боевые подвиги получил награду — орден Красного Знамени.
Нападение немецких оккупантов на нашу Родину застало батьку Миная на мирной хозяйственной работе. Когда фашисты ворвались в его родную местность, старые товарищи, вместе с ним воевавшие в гражданскую войну, и молодежь, которая любила его, пошли за ним в партизанский отряд.
— Двенадцатого июля, — говорит батька Минай, — я простился со своими детьми — Лизой, Сергеем, Зиной, с моим малышом трехлетним Мишей и пошел в лес. Тяжело было оставлять детей, мать у них умерла в тысяча девятьсот сороковом году...
Батька Минай умолкает. Взгляд его на минуту туманится, и он говорит глухо, словно про себя;
— Больше я их уже не увижу. Помолчав, он продолжает рассказ:
— Вы, наверно, видели по дороге в эту деревню перевернутые и пробитые машины? Это наша работа. Не могу вам передать, товарищи, того чувства ненависти, которое охватило меня, когда я впервые увидел, как по-хозяйски уверенно фашистская сволочь отдыхает на лугу, возле моей родной деревни. Они голые — гоготали, дурачились, купались. В глазах у меня потемнело от злобы, и я крикнул: «Пулеметы!» Как легко стало на душе, когда заговорил пулемет, когда я увидел, как эти подлые убийцы ползли, бежали и выли, бросались в речку, в траву. Впервые я тогда узнал, что значит радость мести за кровь и смерть на нашей земле.
Дальше пошло все как полагается. Двадцатого июля мы взорвали машину с горючим, потом взорвали семь мостов на важном тракте. Другой тракт тоже стал непроходимым для врагов, и на нем появилась надпись: «Дорога запартизанена», а если и пробовал проезжать по нему какой-нибудь немецкий обоз, то только в сопровождении танков.
Двенадцатого сентября, через два месяца после того как пошли мы в лес партизанить, ворвался наш отряд в районный центр. Поперебили мы вражеский гарнизон, убили провокатора, пробыли в городе до утра, спустили паром, разрушили мосты и снова вернулись в лес.
К этому времени у нас был уже солидный счет уничтоженных гитлеровцев: двести пятьдесят солдат, сорок девять офицеров. Однажды мы убили генерала. То, что это действительно был генерал, мы узнали по документам, найденным в генеральском мундире.
Приближалась осень, и наша борьба становилась все более напряженной и тяжелой. Лес — наш надежный защитник — обнажился. За нами гонялись немцы и их наемники, а тут возвратился из деревни партизан и сказал:
— Батька, тяжелая новость. Детей твоих забрали фашисты заложниками.
Во мне все похолодело.
— Как? И меньших?.. — спросил я.
— Всех, батька... И сестру Ганну забрали... Всюду вывешены объявления: если батька Минай явится к немецким властям, отпустим детей, иначе они будут расстреляны. За твою голову объявлена награда двадцать пять тысяч рублей.
Тяжелая была для меня эта ночь. Как живые стояли передо мной дети...
«Дети мои, — думал я, — если бы вы были старше, поняли бы меня. Без колебаний я отдам жизнь за всех вас и за каждого в отдельности... Но сотни жизней мне поручены, не могу я отдать их на мучения. Да разве это поможет! Нет и не будет жизни ни мне, ни вам, дети, на одной земле с фашистскими палачами».
Зимой наступили тяжелые дни для нашего отряда. Мы жили в землянках, питались только пареной рожью.
Однажды на землянку, в которой находился я с небольшой группой товарищей, напало около двухсот немцев и несколько полицейских. Нас было четыре человека. Мы отстреливались, отступая по глубокому снегу. Убили фашисты товарища моего Полубинского, убили его жену Полубинскую, пал следом за ними товарищ Кудельский... Я остался один против наседавших на меня фашистов, Диск для автомата у меня всего один. Стрелял я редко и все время менял позиции.
До поздней ночи я боролся против банды, пока не оторвался от ворогов и не скрылся только мне одному знакомыми тропинками.
Усталый, голодный, я был один в лесной глуши. Выли волки, а я думал: «Кто теперь волка испугается, если фашист хуже волка!»
Поздно ночью постучал я в хату к моей девяностолетней матери. Мне открыли. Высохшая, маленькая, она гладила мою голову, как ребенку, плакала и все шептала:
— Мучили, допрашивали меня немцы. Нету, сынок, твоих деток... Застрелили их вчера в местечке. Миша, малый, тот не догадывался, что с ними будет, и все говорил: «Все равно папка их всех убьет!»
Сердце у меня окаменело от горя, и я не знал, как начну я завтрашний день.
Через моего старого товарища Исаака я собрал своих партизан, которые были разделены на мелкие отряды, и сказал им коротко:
— Вы знаете, хлопцы, какое у меня горе... Вы поймете меня, если я буду жестоким...
Хлопцы меня поняли. И уже никто с того времени не может точно подсчитать, сколько вражеских голов скатилось на землю от рук моих партизан. А сколько раз мы спасали целые деревни от фашистских грабителей! Немало добра и нам люди сделали. Бывало и так — заночуют мои хлопцы в деревне, а их там застанут немцы. Выстроят всю деревню от малого до старого. Молодицы становились в ряд с нашими партизанами.
— Это кто? — спрашивал их немец.
— Не трогай, — отвечала грозно женщина, — это мой муж.
Дети зимой с вениками ходили по нашим тропинкам и заметали следы, либо еловыми ветками забрасывали их, чтобы немец нас не выследил.
Вырос и окреп наш отряд настолько, что мы начали отвоевывать у немцев целые территории. Сначала отвоевали пять сельсоветов, а теперь еще пятнадцать сельсоветов. Немец не сунется на нашу партизанскую землю. Можете спокойно поехать до самого города В. — вы не встретите ни одного немца, на нашу партизанскую землю ему вход запрещен...
В партизанском нашем районе засеяно все поле, мы помогаем крестьянам, которых ограбили фашисты, семенами, лошадьми. А какие у нас хлопцы! Слыхали вы про нашего молодца Романа?
— Слыхал.
— Вот это парень!
— А про Лену К. слышали? Хлопцы наши в одном бою немного сдрейфили и попятились было назад, так она их выругала хорошенько и сама первая бросилась в атаку. А Ивана нашего не видели еще? Он хоть и хромой, но здорово погнал десять немцев. Взяли было мы его на хозяйственную работу, так где там, сбежал. И теперь на передовой сидит. Говорит: мне в штабе скучно.
Нашу беседу прервал телефонный звонок.
— Слушаю! Это Молния? Говорит Омск... Батька Минай, представление готово, приезжай.
— Что это за представление? — поинтересовался я.
— Это мои хлопцы будут бить из пушки по городку, где засели немцы. Надо поехать посмотреть.
Батька Минай надевает легкую защитного цвета шапку, садится на трофейный велосипед и едет в отряд Григория К. В отряде возле пушек кипела работа. Недалеко, на открытом поле, были расставлены картонные макеты пушек; они были тоже замаскированы деревцами. К всеобщей радости партизан, немцы уже не раз бомбили эти картонные макеты. Настоящие пушки находились на краю леса, и теперь их жерла особенно грозно смотрели в сторону врага. Возле тяжелой пушки суетился «главный артиллерийский мастер» — Григорий Федорович. Наблюдатели и корректировщики разместились на деревьях.
— Батька приехал, — сказал Григорий К. — Можно начинать.
Земля содрогнулась от могучего взрыва — это был первый снаряд, пущенный партизанами в крупный немецкий укрепленный пункт. За ним был послан другой и третий снаряд. Наблюдатели отметили точное попадание.
— Метко бьешь! — залюбовался батька Минай работой Григория Федоровича. — А ну, угости их еще несколькими снарядами, и на сегодня хватит.
Пушка выстрелила еще несколько раз.
— А теперь, ребята, нам нечего здесь делать! — сказал батька Минай. — Пойдем в свои дзоты и посмотрим, как будет беситься фашист.
Действительно через некоторое время напуганные и, как потом выяснилось, выгнанные артиллерийским обстрелом из населенного пункта, немцы опомнились и начали поливать минометным и орудийным огнем поляну, с которой стреляли партизаны, но никого на ней уже не было.
— Ну что ж, завтра повторим, Григорий Федорович? — спросил командир отряда.
— Это можно!
Григорий Федорович — мастер на все руки. Он и пушки ремонтировал, и танки, которыми пользуются сейчас партизаны. Григорий Федорович помогает мастерам М. и Д. в выработке минометов. У партизан налажен выпуск своих минометов.
— Проще нет штуки, чем миномет! — говорит Григорий Федорович. — Дай ты мне трубу подходящего размера, и я сделаю тебе такой миномет, что залюбуешься!
Отряд Григория К. вел оборонительные бои против немцев, которые стремились выбить партизан из леса и деревни. Все попытки немцев были тщетными. Отряд хорошо окопался, засел в дзоты и не отступал ни на шаг. Партизанские позиции находились в 30–40 метрах от немецких дзотов, так что нередко брехливые немцы пробовали агитировать партизан или, как говорит Лена, «брать на пушку». Один офицер все кричал из дзота на ломаном русском языке:
— Партизан! Здавайсь! Капут! Лена отвечала ему:
— Сам сдавайся, тебе будет капут!
Тогда офицер начал дразнить партизан: надел на палец каску и начал водить ею против амбразуры дзота. А партизаны изловчились и убили офицерика.
Разозлились фашисты, начали как бешеные стрелять сразу из минометов, пулеметов и автоматов, а потом бросились в атаку. Наши партизаны не ждали такого напора и попятились было назад. Тогда-то вперед и выскочила Лена К. Она закричала партизанам:
— Куда вы, сукины дети?!
— Так ведь там от мин некуда деваться! — ответил какой-то новичок.
— Пойдем за мной, я тебе покажу, куда от мин деваться! — И Лена бросилась с винтовкой вперед. Ее поддержали все партизаны.
Вдоль широкой реки мы едем с батькой Минаем вглубь белорусской партизанской земли. Под горячим солнцем спокойно несет река свои волны в далекое Балтийское море. На том берегу реки стоит высокий густой лес. Там немцы.
Временами мы сворачиваем с большака на полевую дорогу — ехать прямо нельзя: можно попасть к немцам в «гости».
Недалеко от дороги в кустарнике стоят замаскированные партизанские танки.
По дороге идут люди: мужчины, женщины, дети. Идут молодые парни призывного возраста, идут в Красную Армию, в партизанские отряды. Идут, убегая от фашистской чумы, из сожженных фашистами городов и деревень. Идут в партизаны целыми семьями — отец, мать, сын, дочь. Отряд партизан — для всех спасение от немецкой каторги.
На своем пути мы встречаем Михаила Л. Он идет возле высокого воза. Он один из участников славной операции, в которой было уничтожено 800 тонн бензина и 1016 тонн хлеба. На возу лежит его больная жена — она едва выбралась из оккупированного немцами городка. Это она принесла партизанам шесть бутылок бензина для поджога складов. Женщина бежала лесами и болотами десятки километров, за ней гнались фашисты. Страшное горе постигло Михаила Л. и его жену — их одиннадцатилетняя дочь Элеонора была схвачена и расстреляна. Теперь Михаил Л. партизанит вместе со своим одиннадцатилетним сыном Игорем.
В отряде Алексея Г. нам показали новые трофеи отряда — оружие, чудесный аккордеон и две моторные лодки, отбитые у немцев. Парни, отбившие лодки, приглашают нас прокатиться по реке. Аккордеон партизаны решили послать белорусскому ансамблю красноармейской песни и пляски, с тем, однако, условием, чтобы ансамбль приехал к ним в гости либо сыграл для них по радио любимую белорусскую «Лявониху».
В отряде Данилы Р. сегодня горячий день. Готовится большой налет на немецкий гарнизон. Решено уничтожить там 300 лошадей, предназначенных для немецкой армии. Из похода партизаны возвратились усталые, но довольные. В разгромленном ими караульном помещении удалось уничтожить около 40 фашистов. Конюшня, в которой стояли лошади, насквозь прострелена пулеметами. Немецкие пушки, стоявшие в деревне, не успели сделать ни одного выстрела, прислуга расчетов была перебита. Отряд вернулся без потерь.
Командир отряда Данила Р. — агроном.
— Военным стратегом никогда не был, — говорит он о себе, — а вот война научила! Правда, обижаются на меня ребята, что я во время боя слишком близко к врагу выношу командный пункт. Говорят, что уж очень я длинный — мишень большая.
Данила — командир действенный и энергичный. Он не ждет врага, он сам ищет встречи с ним. Данила не только боевой командир, он хороший хозяин. В его отряде чудесный хлебозавод, который обеспечивает хлебом многие отряды партизан. Он организовал рыбаков в артель и снабжает отряды партизан рыбой.
Смеясь, рассказывает товарищ Данила о том, как однажды, захватив немецкие склады с семенами и картофелем, он исполнил роль немецкого бургомистра. На склад этот приехали подводы за семенами и картофелем для немецкой армии и с ними два полицейских.
— Нагружайте, паны полицейские, нагружайте, — сказал я. — Но глядите, — говорю я своим помощникам-партизанам, — чтобы все накладные были как следует оформлены.
— Все в порядке будет, пан бургомистр, — отвечают мне партизаны, а сами чуть не прыскают от смеха.
Когда зерно было нагружено, я сказал:
— Паны полицейские, вышла ошибка. К вашему великому сожалению, я не пан бургомистр, а партизан Данила. Прошу вас, спокойней паны. Вы теперь поедете вместе с моими ребятами и сдадите эти продукты нашей непобедимой Красной Армии. А остатки картофеля и зерна мы раздадим крестьянам.
— Так мы сыграли этот спектакль! — заканчивает Данила свой рассказ.
Беларусь воюет
С партизаном Яковом мы идем в отряд Михаила Ивановича Д. По дороге встречаем подводу. На ней человек с суровым обветренным, загорелым лицом. Несмотря на жару, он одет в баранью телогрейку.
— Это и есть Михаил Иванович! — говорит мне Яков.
— Поздравляю вас с орденом Ленина! — говорю я Михаилу Ивановичу.
— А что, разве где-нибудь написано об этом? — удивился Михаил Иванович.
Помолчав, он встал, выпрямился и сказал:
— За награду отблагодарим партию и правительство. Это фашисты на своей шкуре почувствуют.
Вот и партизанская деревня. Дозоры. У нас требуют пропуск. Через несколько минут мы в штабе сидим в кругу партизан. В штабе этого отряда я встретил своих знакомых по прежней, довоенной жизни и среди них учителя математики. В отряде учителя любят и ласково зовут: «наш Сенечка».
Начались воспоминания о том, как организовался отряд, как люди приходили в партизаны. Смешные эпизоды переплетаются с трагическими, и мы не замечаем, как проходит ночь.
Весть о приближении частей Красной Армии к Белоруссии всколыхнула весь народ, рассказывают партизаны.
Командир партизан Михаил Иванович, узнав о приближении Красной Армии, ворвался в дом управляющего. Тот пьяный лежал на печи. Михаил Иванович затормошил его, закричал:
— Господин управляющий, слазь!
— Отцепись, я обедаю! — пробормотал тот сквозь сон.
— Оружие твое где? — грозно спросил Михаил Иванович, стаскивая управляющего с печки.
Тот опомнился, покорно поплелся в угол и подал винтовку.
— А ну, веди к твоим полицейским! Полицейский оказался более упрямым.
— Дай свою винтовку! — предложил Михаил Иванович.
— А ты мне ее давал?
— Я не люблю дискуссий, — ответил Михаил Иванович и лязгнул затвором.
— В чулане винтовка. Бери, чтоб тебя холера взяла! — лениво проговорил полицейский.
— Запрягай коня! Поедешь со мной, — приказал Михаил Иванович.
— Так за одну ночь, — рассказывает Михаил Иванович, — я объездил много деревень и добыл немало оружия. Вот тогда в деревне Г. я и встретился с очень странным полицейским.
— Давай твою винтовку, пан полицейский! — говорю я ему.
— Я такой же пан, как и ты, — заносчиво ответил тот.
— Ну, без шуток.
— А я не шучу! Ты думаешь, если партизаны поставили меня за полицейского, так ты очень командовать будешь мною?
— А кто же ты такой?
— А Сивер С. Не слыхал?
— Из отряда товарища В.?
— Вот именно.
— Ну, тогда поедем, браток, со мной, поможешь мне оружие собирать!
Как только разговор зашел про Сивера С., все тут же вспомнили о его товарище и соратнике по боевым делам Фоме У.
— Фома! Расскажи, как ты был «господином управляющим»! — говорит кто-то из партизан, обращаясь к застенчивому, спокойному парню, который сидел недалеко от меня.
— Да что там рассказывать! — отнекивается Фома.
— Ну, тогда я расскажу, — отзывается высокий Казимир С., бывший директор средней школы.
— Был у нас Фома, — начинает Казимир, — председателем в колхозе. Очень хорошо налажено было у него хозяйство. Народ им был доволен, обязательства перед государством выполнял в срок. Предложили ему немцы и на будущее время быть за председателя, по-ихнему «господином управляющим общественного двора». Фома к партизанам: «Как, мол, быть — какой я к черту господин управляющий? Еще вилами живот распорю господину бургомистру». А партизаны ему: «Будь ты нашим партизанским господином управляющим». Ну и завел же Фома порядки! В волостную управу за председателя поставили Владимира С., меня за секретаря взяли. Даже своего партизанского полицейского назначили Сивера С. И пошла у нас работа! Установили радио в волостной управе. Каждый день сообщения Советского Информбюро слушаем и партизанам передаем. Свидетельства евреям пишем, что они христиане. Фома так загордился, что уж говорил: «Какие там обязательства у меня могут быть перед фашистским государством? Да что это за государство — тьфу!» Заготовок не сдает, а все пишет акты, что сдавать нечего, немецкая армия, мол, все разграбила. Оно действительно так и было — все, что не успели спрятать, забрали гитлеровские солдаты. Однако кое-что, конечно, было припрятано. Ржи у нас было посеяно девяносто шесть гектаров, а он пишет сорок шесть, да и те потоптаны, мол, войском. Озимых посевов вместо пятидесяти семи гектаров пишет семнадцать гектаров, да еще семнадцать соток выдумал! «Без соток, говорит, быть не может!» Сдал какую-то каплю ржи, зато очень ухватился за выполнение лесозаготовок. Отправив одну подводу, за один день выполнил все заготовки, так сказать, досрочно. Напоил водкой лесного объездчика, тот и удостоверил. А потом этот сумасшедший Фома так разошелся, что ворвался однажды с винтовкой в колонну солдат, пострелял их, да и исчез! Правда, об этом фашисты не дознались. Но видят, черт знает что творится у этого Фомы. Евреев от уничтожения прячет у себя дома, налогов не сдает! Приезжает полицейское начальство на расправу с ним, застрелить решили Фому. Ну, а мы сделали наоборот. Их расстреляли, а сами в лес, в отряд. Перед расстрелом, чтобы полицейские не догадались, что им готовится, я еще их пригласил к себе на обед. «Пожалуйте, господа полицейские, я только что женился, к нам на обед!» А тем временем хлопцы готовили им место последнего отдыха.
После этого забрал я жену, и направились мы в отряд.
Партизаны Михаила Ивановича вспоминают о многочисленных своих боевых операциях, о том, как недавно сожгли они два немецких танка и разгромили завод. Здесь же сидят и «виновники» этих дел, Григорий Андреевич и Павел Алексеевич Е.
— Смелый парень был Толя Кириллов, — с гордостью говорит Казимир С., — настоящий был партизан. Он с отцом в одной операции прервал связь немецкого гарнизона и сжег их склад. Молодой парень, а погиб геройски.
— Тяжело живет народ под Гитлером, — рассказывает партизанка П. — Несколько деревень в нашем сельсовете фашисты сожгли дотла. В одной только деревне убили двадцать два человека.
— Налоги гитлеровцы установили такие, — отозвался старый партизан, — что и мир не видел... За собаку — сто пятьдесят рублей в год, да еще держи собаку на привязи либо води на цепочке! А убьешь собаку — штрафу тысячу рублей! Окно у тебя на улицу смотрит — плати двадцать пять рублей! За дверь — тридцать рублей. За кошку плати восемьдесят рублей, и даже если бороду хочешь носить, и то плати пятнадцать рублей в месяц! Рыбу удить запретили. На это нужно иметь разрешение немецкого коменданта. Троих мальчиков в деревне Сеченки полицейские застрелили за то, что они удили рыбу.
Документы, которые партизаны захватили при разгроме волостной управы, приказы и распоряжения бургомистра районной управы рисуют жуткую картину ограбления населения. А в делах волостной управы подшиты сотни заявлений ограбленных крестьян с одним криком: «Хлеба!» Но они оставлены без внимания. Зато много внимания уделено грабежу крестьян. Вот интересный документ:
«Извещение Зусько Матрене.На основании приказа германского командования, Вышедская волуправа обязывает вас сдать в Вышедскую управу следующее: шерстяной шарф. Срок сдачи 21/12 1941 года. За несвоевременную сдачу будете отвечать по законам военного времени».
Однако даже полицейский вынужден был сделать приписку: «В таковой не имеется авцы». Действительно откуда у женщины будет шерстяной шарф, если у нее даже овечки нет — сожрали солдаты?
Вообще не повезло немцам со сбором теплых вещей в районе. Вот результаты: собрали три пары рукавиц, две пары носков. Не хотят люди, даже под угрозой наказания «по законам военного времени», не только носки — сено, рожь сдавать. «Военные части требуют сена. А поступлений сена из нашей управы нет», — начинается одно из предупреждений лесничего, в котором «господин начальник» волостной управы грозно называется бездеятельным человеком. Он настолько бездеятелен, этот «господин начальник управы», что даже полный список немецких могил не мог составить. «Выявлены могилы не зарегистрированные». Немецкие власти недовольны. Да разве выявишь все могилы разбойников, если их тысячи тысяч! Напрасно здесь обвиняют «господина начальника».
А вообще дела у «господина начальника» идут все хуже и хуже. Заготовки не выполняются, и «дело» управы кончается грозным приказом коменданта, объявляющим всю волость целиком партизанской. Приказывается провести перерегистрацию всего мужского населения от 16 до 45 лет с тем, чтобы они были посланы на принудительные работы в немецкие лагеря, «пока не наступит умиротворение волости».
— После этого приказа, — говорит один старик, — мы и очутились все здесь, в лесу, в партизанах.
В делах волостной управы подшиты два документа. Фашистская листовка, в которой говорится о том, как приятно жить в немецком плену. Листовка отпечатана даже с картинками. Толстомордые фашисты, одетые в красноармейскую форму, едят суп. «Горячий суп — приятная вещь! Как вы давно не получали этого!» — говорит листовка. «А я сделал так». И тот же фашист с поднятыми руками сдается в плен к немцам. «Теперь я сыт и могу от души посмеяться». А рядом с этой листовкой в дело волостной управы подшита бумага со штампом и печатью следующего содержания: «Председателю Солодухинской волостной управы. Вам разрешает Езерищенская райполиция выдать двух павших лошадей для питания военнопленных в лагерь Езерище».
— Вот тебе и рай в фашистском плену! — говорят партизаны. — Этих двух дохлых лошадей будут делить на несколько тысяч человек. Пленным бросят чесоточную шкуру дохлой лошади! Чтоб эти бандиты сами подохли. Лучше удавиться, чем к ним в плен попасть!
Уже рассвело, а уходить не хотелось. Хотелось слушать и слушать эти рассказы о суровой жизни, чувствовать рядом с собой людей, всю жизнь свою беззаветно отдавших Родине.
Взял гармошку партизан, и полилась в землянке белорусская песня. Мы поем: «Как в поле верба», «Что за месяц, что за ясный», «Ой, расцветала роза». Как же сладко петь родную песню здесь, на родной земле! Пускай слышит нашу песню враг! Живет Советская Беларусь! Борется, воюет! И носителями ее славы, чести, воли, культуры являются белорусские патриоты-партизаны.
Под утро мы с Сенечкой вышли из штаба.
— Что, хорошо у нас? — спрашивает Сенечка. — Люблю я наше партизанское житье! А вот был я, можно сказать, человеком далеко не военным, просто преподаватель физики и математики, даже невоеннообязанный. Но когда я увидел подлых фашистских скотов, не мог стерпеть! Прежде всего противно было слышать их лживую пропаганду, безудержную их похвальбу. Я сделал радиоприемник и начал слушать советское радио. Люди стали приходить ко мне как к учителю за советом. Нужно же было мне говорить правду! А раз правду говоришь — значит, партизан! Ну и лихо с вами! Стал я настоящим партизаном. И стрелять научился. Вы, должно быть, знаете, что наш район объявлен гитлеровцами вне закона как полностью партизанский. И нужно сказать, что мы себя совсем неплохо чувствуем в своем партизанском краю, у нас полностью восстановили органы Советской власти. В одном из поселков на лучшем здании вывеска «Районный комитет КП(б) Белоруссии». «Райисполком». «Райком ЛКСМ Белоруссии». Во главе райисполкома — наш партизан из отряда Данилы Р., секретарь райкома комсомола также партизан. В нашем поселке открыты больница, аптека, столовая, имеется даже библиотека, хоровой и драматический кружки. Все это организовали партизаны. Немцы берут налог за право обратиться к врачу, а наша партизанская больница лечит и даже бесплатно выдает лекарства. Население занятых врагом деревень приходит за помощью в нашу больницу. В нашем партизанском краю полностью засеяна земля, готовятся к уборке урожая. Председателям колхозов мы рассказали, как надо прятать хлеб от комендантов, как организовать защиту урожая. В городском поселке начали работать небольшой кожевенный завод, кустарная артель, хлебозавод. Райисполком оказывает большую помощь семьям красноармейцев, партизан и населению, пострадавшему от немецких грабежей.
Уже совсем рассвело. «Мастера по ремонту мостов» — так здесь называют партизан, специализировавшихся по подрыву мостов, — вернулись с работы, и неутомимый Михаил Иванович говорит с ними о результатах «ремонта». Где-то слышны были глухие взрывы. Это заложенные партизанами мины делали свое дело. Еще дальше непрерывно говорили пушки и минометы. Солнце вставало яркое и чистое, как завтрашний день Белоруссии.
Перевел с белорусского Е. Мозольков