В наступлении
1. Приказ командира
Саперы получили приказ: разминировать подступы к деревне Касмариха. Еще молчала наша артиллерия, еще не появлялась в небе авиация, еще пехота, подтянувшаяся к переднему краю, ничем не выдавала своего присутствия, а 20-летний капитан Урясьев уже двинулся с группой саперов в наступление. Он наступал без выстрела. Быть может, это всего труднее. Он полз сквозь кустарник, осторожно раздвигая сухие корни. Ночь была теплая, душная. Меж кустами застоялся аромат поспевающей малины и горький запах можжевельника, напоминавший детство, школьные экскурсии и милый дом на берегу Днепра. Порой Урясьеву казалось, что он в самом деле еще школьник, общий любимец, что ползет за ним ватага товарищей, но раздался тихий шепот:
— Товарищ капитан, слева минное поле.
Саперы умеют слушать, как никто. Если они пропустят тоненький писк прибора, — смерть. И не только смерть. Тревога в лагере противника, и, быть может, провал всего дела.
За кустарником началась рожь — задичавшее поле, плененная немцами, истерзанная земля. Саперам не нужно было клясться в верности этой родной земле. Есть более сильные выражения чувства, чем даже клятва. И это — действие. И саперы ползли, распутывая сети минных полей, ползли, не зная усталости.
780 мин извлекли из земли саперы капитана Урясьева за одну ночь. Рассвет застал их у самой колючей проволоки перед позициями врага.
В этот момент приказ командования уже ввел в бой артиллеристов. Канонада длилась два часа. Над землей стоял непрерывный гул, и, может быть, не только от сильного ветра, но и от того гула гнулись ветки на деревьях. И когда прокатился над головой ошеломленного врага этот бешеный огневой вал, в наступление пошла пехота. Взять деревню Касмариху — таков был приказ бойцам. И бойцы шли через поле, которое ночью разминировали саперы, через кустарник, шли к укреплениям немцев, наполовину разрушенным нашей артиллерией.
Враг сопротивлялся упорно. Речь шла о позициях, которые он укреплял почти целый год. Позиции эти прикрывали Ржев — важный центр вражеской обороны. Немецкие штабные офицеры писали недавно в брошюре, посвященной Ржеву, что падение этого города «означало бы падение линии фюрера Гжатск — Ржев». Они писали, что еще зимой этот город «по второму приказу фюрера нужно было удерживать любой ценой».
И немцы защищали Касмариху.
Ожили укрепленные точки немцев, и старший сержант Федор Недорезов выкатывает свое 76-миллиметровое орудие из лощины на высоту, на открытую позицию. Повинуясь приказу командира, повинуясь велению своих сердец, артиллеристы тянут пушку по мокрой вязкой земле под огнем противника. Да, земля раскисла. Льет буйный ливень. Но приказ остается в силе: взять деревню Касмариху. И артиллеристы, выкатив свое орудие на высоту, бьют прямой наводкой по блиндажам противника и его противотанковым пушкам.
Омывается ливнем, грозно идет вперед пехота.
Взрывы. К колючей проволоке заграждения подвешены мины. Но приказ командира части остается в силе.
Сам командир находится на наблюдательном пункте. Это ленинградец Щеглов. Ему часто пишут родные: «Когда же вы придете на выручку?» И он отвечает: «Придем». Теперь он не совсем здоров, некоторое время он лежал, и дежурный телефонист передавал ему донесения. Потом он подошел к столу и стал сам выслушивать донесения и отдавать приказы.
— Почему не форсировано заграждение? Мины? Вызовите охотников, добровольцев. Передайте личному составу: двадцать пятый категорически приказал любой ценой взять Касмариху.
Двадцать пятый — это условное имя старшего командира. Впрочем, на самом деле цифра называлась другая.
И доброволец нашелся. Григорий Домнышев подполз к колючей проволоке и ударил по ней палкой. Мины взорвались. Волна отбросила Домнышева прочь. Он снова подполз и стал рвать проволоку. Новым взрывом ему поранило руки, но он продолжал снимать мины.
И снова пошла пехота цепь за цепью, в сплошном дождевом потоке. И вот уже крик «ура» приподнимает низкое мглистое небо. И вот уже, прекратив стрельбу, бегут немцы. И вот уже замполитрука Корниецкий разворачивает на 180 градусов немецкую пушку и бьет фашистов в спину.
Идут в контратаку немецкие танки. Поздно! Позиции не будут сданы. Термитным снарядом Корниецкий зажигает немецкий танк и гибнет сам, падает мертвым посреди ржи на задичавшем поле, во имя того, чтобы во веки веков торжествовала здесь жизнь, а не смерть.
Остальные немецкие танки подбиты нашими боевыми машинами. Наши боевые машины преследуют врага. Идут вперед танки батальона Окопова.
Экипаж старшего лейтенанта Попова крошит немецкие дзоты. Экипаж Василия Давыдова громит артиллерийские позиции. Болванкой, то есть невзрывающимся снарядом, срывается передний люк танка. Давыдов разворачивает танк, снова наводит орудие и продолжает бой.
Идет вперед горящий танк Сергея Васильевича Гончаренко. Уже разбиты им две машины со знаком свастики. Теперь танк Сергея Гончаренко горит, но он посылает вперед последние снаряды, разбивает третий немецкий танк и обращает в бегство четвертый.
В этом подразделении много украинцев. Они часто пели, и Гончаренко бывал у них запевалой.
— Виють витры, виють буйны.
Молчаливы были танкисты-украинцы после этого боя, но в один из следующих дней они спели любимую песню Гончаренко так задушевно, с такой страстью, точно хотели, чтобы слышала их вся родная Радянська Украина, чтобы в их голосах узнала мать-Украина голос сына своего — Сергея Гончаренко, погибшего в бою за ее счастье.
С высоты, где когда-то стояла деревня Касмариха, а потом были немецкие укрепления, отлично виден Ржев. Виден город с соседних высот, занятых нашими частями в первый день наступления. С этих высот бьют наши пушки по немецким блиндажам у города. Накапливаются наши силы, чтобы с этих высот нанести последний удар и освободить старинный русский город, где свили гнездо приползшие с Запада змеи.
Не знали плана дальнейших операций бойцы в первый день наступления, но они знали приказ командира взять Касмариху и взяли.
Танкист перед боем не уговаривает сапера: «Разминируй для меня проход». Пехотинец не просит артиллериста подавить очаги вражеского сопротивления.
Есть центр взаимодействия — командный пункт. Есть приказ командира. В нем железная воля родины.
По приказу командования в дождливый, непогожий день наши бойцы прорвали первую линию немецкой обороны у Ржева. Так началось наступление.
2. Земля Пашинина
Сегодня наши войска сделали еще шаг к стенам Ржева. При этом занят клочок земли, навечно связанный с именем комсомольца Андрея Пашинина, старшего лейтенанта, танкиста. Несколько дней назад после успешного рейда за укрепленной линией врага танк Андрея Пашинина подорвался здесь на мине. Была ночь. Во тьме ползали и перебегали от кустика к кустику немцы, готовясь к штурму танка. Быть может, они рассчитывали даже захватить машину без боя.
Танкисты заглушили мотор. После длительного боя стало удивительно тихо. Слышно было, как кипела вода в радиаторе мотора. В этой торжественной тишине Пашинин сказал:
— Машину не оставим. Будем драться.
Как-то перед этим походом Пашинин был на командном пункте части. Пили чай с земляникой. В открытую дверь блиндажа видны были контуры истерзанного немцами города. Рядом с кубами домов громоздились бесформенные глыбы развалин. Не сверкали стекла в лучах заходящего солнца.
Пашинин заметил мечтательно:
— А, говорят, красивый был город...
В лощине перед блиндажом мирно паслись лошади, слева на гребне высоты стучали автоматы, справа через ровные промежутки времени с глухим стоном вскидывалась вверх земля, поднимаемая тяжелыми немецкими снарядами. Блиндаж был немецкий, потому и расположен он был на переднем скате холма и вход имел со стороны Ржева.
Командир и комиссар попрощались с Пашининым ласково, как с сыном.
И вот танк Пашинина не вернулся. А утром они написали в донесении, что танк этот стоит на подступах к деревне Н., что танк живой, но установить с ним связь не удается, так как он обложен немцами и подступы к нему заминированы. И на другой день еще раз сообщалось: на подступах к деревне Н. стоит живой танк. И на третий день снова: живой танк лейтенанта Пашинина.
Тихо было на командном пункте в эти вечера. Разговор не вязался. Все думали о них, об этих людях, которые все еще вели неравный бой на подступах к деревне.
Да, танкисты твердо держали свое слово. Они дрались. Уже в первое утро осады на броне танка стали рваться немецкие снаряды. Пашинин скомандовал:
— Огонь!
Выстрел, другой, и орудие врага разбито. Из земляных укреплений немцы вели пулеметный огонь. Пули сыпались на танк подобно граду. Пашинин пересчитал дзоты. Их было тридцать. Решили расчистить путь для будущего наступления пехоты. Началась обычная боевая работа. Разворачивалась орудийная башня, подавались снаряды, делались расчеты. За день танку удалось разбить семь укреплений. Кроме того, танкисты расстреляли из орудия тяжелый миномет и трехпушечную батарею немцев, которая вела из этого района огонь по нашим войскам. Благодаря успеху танкисты были почти счастливы. В пылу боя они забыли об осаде. Но снова спустилась и ослепила их ночь, и опять они стали беззащитны. А обозленные немцы начали штурм. Теперь они подтащили более тяжелое орудие. Пробить броню им не удавалось. Но прямыми попаданиями они вывели из строя орудие танка.
Снова и снова рвались на броне снаряды. Грохот оглушал танкистов. Каждый новый снаряд мог пробить толщу брони. Но все со временем становится привычным, и танкисты привыкли к этому грохоту.
Сердца их снова сжались, когда вдруг наступила тишина, и потом послышалось какое-то странное царапанье по броне. На танке был немец. Он возился с какой-то бутылью, намереваясь, как видно, облить и поджечь танк. Пашинин удалил стекло триплекса, в отверстие вытолкал наверх гранату и дернул ее за рукоятку. Граната взорвалась в отверстии. Немец с воем скатился на землю. Но пострадал и Пашинин. Ему оторвало четыре пальца на левой руке и выжгло глаза.
Товарищи перевязали Пашинина и положили на два сиденья. Он был в полном сознании и сохранял самообладание. Он сказал:
— Я ничего не вижу. Сражаться больше не могу. Подумал и добавил: — Придется уж вам отомстить за меня.
Так как огневая сила танка поубавилась и противник осмелел, забрасывал танк взрывчаткой и мог придумать новые каверзы, танкисты в свою очередь усовершенствовали систему своей обороны. Они вырыли под танком окопчик, через нижний люк спустили туда пулемет и время от времени стреляли по немцам. У них было еще восемь дисков с патронами.
В танке были сухари, и они не голодали. Но жажда мучила их. Вода из мотора уже была выпита. Вырыли лунку в окопчике, но вода набиралась сюда очень медленно. Воду отдавали раненому Пашинину.
— А вы сами-то пьете? — спрашивал он подозрительно.
— Пьем, пьем, — дружно отвечали товарищи, облизывая сухие губы. — Там ее много.
Следующий день прошел в перестрелке с автоматчиками противника. Увидев, что экипаж отстреливается из-под танка, немцы так и ползли со всех сторон и, сраженные пулеметными очередями, оставались лежать вблизи танка. Стреляли танкисты из окопчика и из единственного теперь башенного пулемета.
Пашинин лежал в машине молчаливый и суровый. Он не спрашивал ни о чем. Словно ему безразлично было, близко ли подползают автоматчики, сколько их. Ведь главное было решено. Главное состояло в том, чтобы драться до последнего патрона, чтобы из-за стальных стен танка нанести врагу возможно больший урон и, если спасение не придет, умереть с честью. Рядом с Пашининым лежала граната.
Снова спустилась ночь. Во тьме немцы подкатили 150-миллиметровое орудие и в 23 часа открыли огонь. Первыми же выстрелами была сорвана башня. Пашинин погиб. Остальные, израненные, сильно обожженные, перебрались в окопчик и продолжали бой. Перед ними был пример Пашинина, и они защищали не только свою честь, но и честь мертвого командира.
Немцы били из пулеметов и автоматов.
Один за другим погибали в неравном бою славные танкисты: Митрофанов, Каталонский, Хайбуллин. Последний, Николай Бовт, был ранен в голову и потерял сознание. Очнувшись, он стал тихо звать товарищей. Ответа не было. Он ощупал их тела — они были мертвы.
Бовт выполз из-под танка. Немцы больше не стреляли. Они ждали утра, чтобы осмотреться.
На рассвете Бовт переполз линию фронта. На переднем крае бойцы дали ему табаку, и он покурил, накрывшись плащ-палаткой. Потом его привели на командный пункт, и он рассказал историю о том, как экипаж танка выдержал восьмидесятичасовую осаду. Он просил, чтобы его не отправляли в тыловой госпиталь. Ему хочется поскорее вернуться в строй и биться с врагом без страха, по примеру Пашинина.
...Наши войска укрепились на клочке земли, где стоял танк Пашинина. Герой танкист помог им в этой операции.
Молчали дзоты и батареи, разгромленные Пашининым. Не стреляли мертвые фашистские автоматчики.
...Мы называем вновь открытые земли именами первых путешественников, чья нога вступила на эту землю. И, глядя на это отвоеванное, изрытое снарядами и все же прекрасное, дорогое нам поле, хочется сказать: земля Пашинина.