1942
1919–1942 годы
1
На заседании Петросовета шумно, тревожно, величественно. Враг у ворот! Четвертая часть депутатов будет мобилизована на оборону города. Почему четвертая? Весь Совет целиком мобилизуется для великой битвы за Петроград. На дворе октябрь 1919 года, холодно, сыро, дует пронизывающий ветер, на Неве ходят волны с бурными гребнями.
На улицах патрули, баррикады, орудия. Окрики часовых. Кто думает в такую ночь о мирной жизни, об отдыхе, об уюте? В людях говорит будущее. Будущее, для которого работают по ночам, не доедая, не досыпая, не выпуская из рук оружия. Моряки, идущие сквозь ночь к Пулкову, на фронт, дремлют на ходу. И вдруг широко открывают глаза. Горит целая улица. Женщины утаскивают хозяйственный скарб, дети помогают им.
— Сами жжем, сами, — говорят пожилые рабочие г, винтовками, — расчистку обстрела производим.
— А не жалко жечь?
— Победим, все наше будет. Хоромы отстроим.
К морякам в этот вечер пришел лектор рассказать о защите завоеваний Октября. Он не успел окончить лекцию — зал опустел. Ничего не понимая, он вышел во двор и увидел выстроившийся отряд.
— Что ж не дослушали? — сказал он.
— Чего же слушать? — вразнобой ответили ему. — Идти надо драться. Все понятно, товарищ дорогой....
И лектор ушел вместе с ними на фронт, едва поспевая за их крупным, быстрым шагом.
Отступали нестойкие части, шли в город с позиций. Бледные от усталости и стыда красноармейцы, ушедшие из боя, читали объявление, расклеенное на улицах пригорода от имени городского совета, совета профессиональных союзов и общегородской конференции женщин. Каждое слово врезалось, как огненное. Там было сказано: застигнутые врасплох некоторые красноармейские части на подступах красного Петрограда поддались панике и отступили. Они забыли, что им придется дать отчет рабочим и работницам, которые не знают страха и презирают тех, кто ему поддается. Они забыли, что своим отступлением предали тех, кто остался на посту честно выполнять свой долг перед советской Родиной...
— Вернитесь, — говорили им тысячи уст рабочих Петрограда, — или вы не с нами, вы трусы — вам пуля!
И они возвращались на передовые. Боевые корабли вошли в Неву, и сам город, грозный, темный, затаившийся, походил на боевой корабль, рассекающий тяжелые волны осеннего моря, вся команда которого заняла боевые посты.
Рабочий Архипов в патруле на набережной говорил другу-путиловцу:
— Ленина письмо помнишь о помощи Южному фронту? Что писал Ильич: самое трудное всегда петроградцам на долю. Это верно. Но ведь и честь какая. Это надо понимать — сердцем понимать, до конца понимать. Пусть враг войдет, пусть попробует, — узнает он петроградцев. Все перекрестки его поганой кровью зальем... А разве мы одни? Вся Россия в эту ночь думает о нас.
И в далеком Кремле Ленин в бессонную ночь думал о Петрограде. Перед глазами вставал город Октября, Смольный, делегации рабочих и крестьян, фронтовики, заводы-гиганты, люди этого неутомимого, прекрасного, доблестного трудового мира. Им надо помочь, их надо ободрить.
И Ленин писал своим тонким, легким почерком: «Мне незачем говорить петроградским рабочим и красноармейцам об их долге. Вся история двухлетней беспримерной по трудностям и беспримерной по победам советской борьбы с буржуазией всего мира показала нам со стороны питерских рабочих не только образец исполнения долга, но и образец высочайшего героизма, невиданного в мире революционного энтузиазма и самоотвержения... Мы гораздо сильнее врага. Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойки до конца, победа недалека! победа будет за нами!»
Отовсюду стекались на помощь. И уже по Невскому двигались пешие и конные части башкирской дивизии, и уже из Москвы ехали отряды, приходили из области, появлялись с Севера и Белоруссии. Защищать Петроград! Что выше этой чести, славнее этого задания?
И «Правда» писала в те дни на своих страницах: «Пролетарии! Все за одного — один за всех! Петроград выручал рабочее отечество не раз. Рабочее отечество должно спасти Петроград!»
Так копились силы для удара. Так ждал Петроград часа своего освобождения. И удар последовал, и слово «победа!» пронеслось по рядам красноармейцев.
Били и гнали белых, стегали их из пулеметов, заходили с фланга, отрезали путь отхода. Под Гатчиной истребили «иноземный легион». Среди убитых было много немцев и всякая другая иностранная шваль. И генерал-палач, царский лакей Маннергейм, горько сетуя на жалкую судьбу Юденича, сказал сквозь зубы, что «время для Петрограда еще не настало».
Оно не настало потому, что тысячи коммунистов, таких незабвенных и храбрых, как комиссар Архипов, гнали белых безостановочно, не давая им опомниться.
Архипов, смертельно раненный, упал и снова вскочил с криком: «Вперед, без остановки, товарищи!» Он умер, но его крик жил в сердцах тысяч, и они гнали и били белых, пока не покончили с ними.
И расправил свои плечи могучий город и вздохнул полной грудью и зажил большой, трудовой жизнью, чтобы стать великим городом Ленина. И навсегда остались в памяти ленинградцев та осень и те битвы, что вела Красная Армия за честь и свободу родного города. Так прошли годы и годы...
2
Самолет с черной свастикой на крыльях кружил над Ленинградом. Летчик, уверенный в своей безопасности, сбрасывал бомбы с большой высоты. Зенитки не могли его нащупать, прожекторам мешала туманная ночь. Убийца женщин и детей кружил, как ему казалось, над обреченным городом.
Он вздрогнул от страшного толчка. В следующую секунду его самолет задрал крыло и пошел вниз как камень. Летчик не сразу сообразил, что случилось, но успел судорожным движением выброситься на парашюте. Качаясь в синем холодном пространстве, он понял, что его таранил и сшиб советский летчик. Где-то внизу вспыхнул яркий сноп пламени. Это ударился горящий пиратский корабль с остальным экипажем, не успевшим спастись.
Фашист опускался все ниже. Город гигантски рос под ним, строгий, суровый, и страх стал закрадываться в душу разбойника. Он ударился о крышу, упал, встал с трудом, потирая ушибленную ногу, собрал парашют и завернулся в него — было холодно. Он стоял, прислонившись к трубе, и город был совсем рядом. Странная и грозная сила исходила от этих бесчисленных, огромных, как форты, домов.
И вдруг на крышу, залитую луной, вышла тоненькая девушка. Она небрежно показала в его сторону и сказала: «Вот он где, бандит!» За ней шли военные. Он спускался по чердаку, потом по лестнице и видел, что дом не спал... Дом был крепостью. В подвалах бомбоубежища были старики, женщины, дети, а на страже дома стояла молодежь, и она была готова к атакам с неба.
Она не боялась войны, свиста бомб и вспышек «зажигалок». Она ничего не боялась. Она ненавидела фашистов. Такой молодежи он нигде не видел. Никогда не видел. Он все подмечал с болезненной наблюдательностью человека, теряющего самообладание. Рядом с этими спокойными людьми, презиравшими его и ненавидевшими, он казался неврастеником, неизлечимо больным и расслабленным негодяем.
Низколобые фашистские выродки! Если б один из вас пошел на ленинградские заводы темной, холодной зимней ночью и увидел бы, как делают там новую технику, если бы он посмотрел на этих героев-тружеников, на женщин, вместо мужей вставших к станку, на девушек, впервые в жизни обтачивающих детали, на мальчиков-ремесленников, перекрывающих все существующие для учеников нормы, на старых производственников, оставивших свои дома и вернувшихся на родные места работы, если б он постиг весь смысл и пафос их работы, угадал истинную причину их великого жертвенного труда, прочитал бы их тайные мысли, — он бы завыл от тоски и отчаяния. Он бы понял, что напрасно стоять у стен такого города фашистской орде.
Он бы понял своей волчьей сутью, что никогда, никогда фашистам не победить этих людей, что все усилия его звериных фюреров тщетны, что трупы сотен тысяч фашистов, уткнувшихся синими мордами в снег перед городом, брошены в жертву безумию.
Красноармейцы восемнадцатого года в первый день образования Красной Армии разбили немцев под Псковом. Красноармейцы девятнадцатого года били немецкие полки Ливена и немцев «иноземного легиона» под Лугой и Гатчиной.
Красноармейцы и рабочие сорок первого, сорок второго годов помнят об этом. Великие традиции, великие воспоминания живут глубоко в их сердцах и зовут их на новые подвиги. Сыновья идут по стопам отцов. Ленинградцы помнят боевую славу петроградцев.
И в самые черные вечера испытаний ленинградцы не забывали, как велика наша общая Родина, какие силы живут в глубине народных масс, какая ненависть куется в недрах России, какая месть готовится врагу.
Город мой, родной и любимый! Странно сказать, но, может быть, ты никогда не был так прекрасен, как сейчас, когда ты стоишь, окутанный дымом сраженья.
Есть что-то неизъяснимо новое, могучее и величественное в тебе, чего раньше мы не могли увидеть, так как это родится только в особых испытаниях.
В перекличке времен мы повторяем старые слова девятнадцатого года: «Все за одного — один за всех! Петроград выручал рабочее отечество не раз. Рабочее отечество должно спасти Петроград!»
Мы повторяем эти старые слова, вкладывая в них новый смысл. Ленинградцы, как в старину, могут приложить ухо к земле и услышать в глубине снежных лесов радостное сердцу. Там двигаются новые тяжелые танки, там идут новые отряды лыжников, там проходят крепкие дивизии, бойцы с обветренными и смелыми лицами, там скачут конники, там гремят наши пушки.
Кончится эта длинная зима испытаний и борьбы. Придет ранняя, хорошая, мягкая весна, сойдет снег с полей, — и надо, чтобы враг, как снег, исчез из окрестностей Ленинграда. Этот зверь оставит страшные воспоминания — разрушения и могилы, кровь и слезы.
Но липы Павловска и клены Пушкина будут цвести для нас, а не для него. Но первая весенняя волна ударит в берег, придет к нашим ногам, и по строгим аллеям Гатчины пройдем мы между столетних берез. И наши белые ночи не будут отданы на растерзание немцам.
Вы освободите и прекрасную Неву, от устья до истока, и старые дворцы, чудесные своей неповторимостью, и того бронзового юношу — «России первую любовь», что сидит, задумавшись, в лицейском саду.
Об этом в перекличке времен, из славной тени прошлого защитник и освободитель Петрограда — рядовой герой коммунист Архипов кричит своим боевым товарищам сегодня: «Вперед! Без остановки!»
И Ленинград повторяет миллионами уст и сердец: «Вперед, товарищи и братья!»