Проводник
Вот что произошло в селе Ново-Михайловском, под Боровском. Батальон товарища Иванова уже подходил снежным логом к сельской околице, когда начальник разведки услышал необычно звонкий детский голос:
— Э-о-эй...
От околицы, перемахнув через плетень, ныряя в сугробах, бежала в стороне от дороги маленькая фигурка в черном ватнике. Иногда она совсем исчезала в снегу и только желтая заячья шапка маячила над белым пологом. При ближайшем рассмотрении фигурка оказалась мальчуганом лет двенадцати — четырнадцати. Добравшись до красноармейцев, он закричал прерывистым от усталости и волнения голосом:
— Сюда нельзя... Никак нельзя, дяденька... Тут мин видимо-невидимо понатыркано. И пулеметчики засели... Вон за тем стогом... И за тем старым гумном... И за нашей школой...
Осторожно шаря по обочинам, миноискатели прошли вперед пять шагов и сразу же извлекли из-под снега серый цилиндрик фашистской мины. Видимо, мальчуган был прав...
А он, сияя от оказанного ему доверия, рассказал, что зовут его Коля Андрианов, что он живет вместе с матерью в земляной норе возле своей избы, что немцы минировали почти все подступы к Ново-Михайловскому, что все эти дни он ходил по пятам германских саперов и что он берется одному ему ведомыми тропами вывести батальон на другую околицу села.
Он спустился с бойцами назад в лог и повел их прямо по целине, по грудь в снегу, к мелкорослому хвойному леску. Порой он увязал по самые уши, и тогда начальник разведки вытаскивал его за воротник отцовского ватника. Справа и слева лежали минные поля, но это ничуть не беспокоило мальчика. У него были какие-то свои таинственные зарубки и засечки на молодых сосенках, какие-то собственные вешки, чуть-чуть черневшие из-под снега. Все выведал, выследил, вызнал этот чудесный паренек. Правда, один боец слишком далеко и круто взял влево, и тогда над лесом неожиданно вспыхнуло рыжее пламя взрыва. Боец не пострадал, но мальчик сокрушенно сказал:
— Эх, кабы знато-ведано, я бы и тут вешку воткнул. Это без меня здесь немцы мину поставили.
Он долго петлял по задворьям и загуменьям, но зато вывел батальон как раз в тыл фашистским пулеметным гнездам, прямо к избе, у которой стояли два немецких штабных вездехода. И когда из избы в панике посыпались обер-лейтенанты и обер-фельдфебели, когда пулеметчики, бросившиеся к противоположной околице, взрывались на своих собственных минах, мальчиком овладел азарт боя. Вместе с разведчиками, как в охоте на дикого зверя, он яростно кричал:
— Ату их, гони, перехватывай кровососов!
Всего полчаса потребовалось для того, чтобы в Ново-Михайловском перестал существовать опорный узел нового фашистского оборонительного рубежа. И только тогда Коля побежал к своей избе. Она была подожжена немцами, огонь бежал по стропилам, быстро подбираясь к соломенной крыше, горько пахло горячей глиной, и у пожара, охая и причитая, суетилась женщина в старых, сбитых, разномастных валенках.
— Мамка! — упавшим голосом сказал мальчуган. — Мамка, что ж ты не доглядела тут без меня?
— Эту избу тушить в первую очередь! — приказал командир батальона.
Огонь быстро сбили, и к вечеру батальон ушел дальше на запад. И с этого же вечера в подмосковном селе Ново-Михайловском вновь прочно утвердился советский уклад жизни.
Я проезжал через это село, мы познакомились с Колей Андриановым, и я сообщил ему, что Военсовет Западного фронта наградил его орденом Красной Звезды.
Школу еще не восстановили, и Коля вернулся к своим несложным детским радостям. Он смастерил себе железный крюк и бегал на самодельных коньках, цепляясь за спинки военных грузовиков, не обращая внимания на притворно суровые оклики шоферов: «Вот я тебя, архаровца...»
И никто не говорил больше о том, что у этого мальчика душа героя и патриота — так. это было обычно для русской подмосковной деревни в героическую зиму 1942 года.