Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Эта память — наша совесть


А может, нам, о них забыть?
Опять война, Опять блокада...
Я слышу иногда:
«Не надо,
Не надо раны бередить.
Ведь это правда, что устали
Мы от рассказов о войне
И о блокаде пролистали
Стихов достаточно вполне».

И может показаться:
Правы
И убедительны слова.
Но даже если это правда,
Такая правда —
Не права!

Чтоб снова
На земной планете
Не повторилось той зимы,
Нам нужно,
Чтобы наши дети
Об этом помнили,
Как мы!

Я не напрасно беспокоюсь,
Чтоб не забылась та война:
Ведь эта память — наша совесть.
Она
Как сила нам нужна...

Ю. Воронов

Е. Линд

Современники

Есть поговорка: «На войне детей не бывает». Что ж, верно, ибо противоестественно сближение самих этих понятий. Те, что попали в войну, должны были расстаться с детством — в обычном, мирном смысле этого слова. Ну а те, что выросли в послевоенном мире, — надо ли учить их памяти о войне, нарушать безмятежность их юных лет? Я убежден: необходимо. Память — наша история. Каким будет взгляд на нее ребенка, таким будет наш завтрашний день. Стерев прошлое, мы стираем будущее. Конечно, история войны писалась кровью, и, чем дальше уходит время, тем спокойнее будут воспринимать люди, в том числе дети, жесточайшие ее факты. Но никогда не должны они перестать волноваться, узнавая о них.

Вот что пишет восьмиклассница нашей школы Ира Астерман: «По радио часто передают военную хронику, и каждый пережитый тогда миг наши отцы и деды переживают снова, как самое дорогое воспоминание. Человеку труднее всего нести ответственность за себя, но в самые тяжелые дни общая беда объединяет людей в одну силу.

Каждый человек хранит в памяти какой-то момент своей жизни, который кажется ему вторым рождением, переломом во всей дальнейшей судьбе. С этими воспоминаниями всегда связаны открытия в самом себе и других людях. Война живет в душе переживших ее такими воспоминаниями, и они никогда не смогут забыть ее, как не смогут забыть, что родились когда-то.

По-моему, помнить историю своего народа нужно не только потому, что память сохраняет человеческое достоинство, но и чтобы видеть смысл своей жизни, чтобы не быть одиноким и беспомощным. Поэтому войну будут помнить, писать о ней, как стремились сохранить в летописях наши предки все детали древней истории, — это необходимо человеку, чтобы оправдать свое существование на земле. Память истории — это самоутверждение человека, поэтому и через сто лет школьники с гордостью и волнением будут писать о своем прадеде, который был фронтовиком.

Мой дедушка в блокаду работал начальником энергомеханического отдела одного завода. При входе фашистов в город он должен был взорвать завод (и, наверное, взорвался бы вместе с ним) — таково было партийное задание. Врага не пустили в город — и завод, и дедушка остались живы. Но от одной только мысли, что дедушке было поручено такое, я чувствую свою причастность к истории.

Великая Отечественная война не должна быть забыта не только для того, чтобы не случилось более страшного, но и чтобы люди помнили, что человек способен на многое, и никогда не теряли бы веру в себя»...

Много лет назад в ленинградской школе № 235 был создан теперь уже ставший народным музей «А музы не молчали».

И все эти годы мы убеждаемся: какое это могучее средство становления характеров — память!

Когда-то поэт Михаил Дудин сказал ребятам: «Ваш музей — мостик от вас к нам». Вот он, этот мостик: сегодняшние экскурсоводы по музею и — снова проживающие свое детство открыватели первой нашей выставки, посвященной великому немецкому певцу Эрнсту Бушу и композитору Виктору Томилину, погибшему в атаке на Невской Дубровке. Друг Томилина, балтийский поэт, автор текстов его песен Всеволод Азаров и — нарядные малыши, вручающие ему гвоздики. Когда их классный руководитель Антонина Михайловна Петрова оформляла с тогдашними первоклашками экспозицию «Рисуют дети блокады» (так бережно отснятую на пленку московскими школьниками из киноклуба «Аистята»), ее дочь Марина ходила в детский сад. Потом она стала председателем совета музея. Потом — студенткой педагогического института.

Нет, не мостик увидели мы — прочный мост.

В День Победы к нам пришли более ста фронтовых артистов. Тех, что танцевали на опухших от голода ногах, пели спекшимися от мороза губами на ледяном ветру, под пулями и бомбами, сочиняли бессмертную музыку в холодном, голодном городе.

Анастасии Шрамковой уже нет, но пришел ее сын Андрей. 22 июня 1941 года она читала перед комиссией, набиравшей артистов во фронтовые бригады, свежую газетную статью. Читала так, что ее послали на фронт. А спустя некоторое время из воинских частей стали приходить заявки: «Пришлите Настеньку». И еще в частях считали (не напрасно считали): если приехала Настенька, значит, завтра в бой. Андрей принес в музей статьи, рассказы, с которыми выступала его мама, все ее награды. «Пусть это будет здесь», — сказал он.

Пришла в школу Валентина Павловна Сулейкина (Уварова), танцевавшая в юношеском ансамбле Обранта. В музее вместе с концертными костюмами этих ребят лежат их пионерские галстуки, протокол их собрания с решением: «Никогда больше не говорить о еде». Валя была тяжело ранена, первой получила орден Красной Звезды. Она же первой, осмотрев много лет назад музей, решилась расстаться с дорогими реликвиями, в том числе с такой, как справка о ранении, выданная, как там сказано, «танцовщице политотдела 55-й армии В. П. Сулейкиной».

В Ленинграде пятнадцать тысяч мальчиков и девочек получили медаль «За оборону Ленинграда». И среди награжденных ребят немало тех, кто песней, словом поднимали дух бойцов. Кто убедился в справедливости слов Суворова: «Музыка удваивает, утраивает армию. С распущенными знаменами и громогласной музыкой я взял Измаил». Вот, кстати, откуда наша эмблема — скрипка на автомате.

Группа ребят меньше чем за полгода составила жизнеописание двухсот десяти композиторов и музыковедов. Сколько же они исходили жилищных контор, адресных столов, архивов, сколько написали запросов и писем! Родственников погибших музыкантов искали по фантастическим приметам: конфигурации окна, нарисованному по памяти рисунку плиток, которыми был выложен парадный вход. Об одном композиторе было известно лишь то, что его родственница дружила с работницей галантерейного магазина. И вот десятки магазинов, бесконечное число раз повторенный вопрос и, наконец, удача: выяснили, что в помещении магазина теперь булочная. Та, которую искали, давно умерла. Но нашли ее друзей...

Их было двести десять. Многие погибли в осажденном городе, многие стали ныне известными композиторами. Но едва ли не самыми впечатляющими оказались биографии — впрочем, можно ли назвать так свидетельства десяти-, двенадцатилетней жизни Андрея Крюкова, Геры Окунева. Гера написал тогда цикл песен, посвященных Ленинграду. Мальчики давали концерты в госпиталях, на корабельных палубах, выступали по радио.

Дети, сами добывшие из толщи истории родного города такую правду, не могут вырасти равнодушными людьми.

Расскажу еще об одном розыске, столь же интересном, сколь романтичном.

В первые месяцы войны две девочки, десятилетние Лида Положенская и Тамара Немыгина, занимавшиеся в балетном кружке, стали шефами боевого корабля «Строгий». Он стоял на Неве. Каждое воскресенье в одно и то же время, не обращая внимания на бомбежку, обстрелы, они совершали долгий путь на другой берег реки. Сигнальщик на мостике, едва завидев «балерин», приветствовал их флажками, матросы выбегали навстречу. Раздавалась команда: «Овчаренко, накормить шефов!» Потом в кают-компании шел концерт.

Девочки тщательно готовились к воскресным встречам и всегда очень волновались. Но однажды, придя на знакомое место, не застали «Строгого». Он ушел на боевое задание.

Потом Л. Положенская писала нам: «Спустя много лет я, уже будучи солисткой Краснознаменного ансамбля Советской Армии, отплывала на теплоходе на гастроли в Англию. В гавани мы проходили мимо стоянки старых кораблей. Что-то толкнуло меня в сердце — я увидела ржавый безлюдный корабль, на борту которого было написано: «Строгий». Мне показалось, это был тот самый — из моего блокадного детства».

Наши ребята нашли экипаж и знают судьбу корабля.

Осенью 1943 года состоялась премьера спектакля Театра Балтийского флота «У стен Ленинграда». Смотрели этот спектакль и обе девочки, и экипаж «Строгого». Вот мы и хотим к сорокалетию полного снятия блокады собрать всех вместе — тогдашних артистов в погонах, экипаж «Строгого» и бывших их шефов — маленьких балерин. Это постараются сделать наши «назадсмотрящие».

Слово придумано не нами. Так назвал ребят из музея писатель Лев Успенский. «На каждом корабле, — объяснил он, — есть впередсмотрящий, а вы — назадсмотрящие. Назад в историю».

Как не понять Любу Герашко, которая сказала: «Уходя из школы, обычно уносишь с собой благодарную память об учителях. Мы же унесли еще большее, то, что останется с нами навечно, — наш живой музей. Когда звучит Седьмая симфония Шостаковича, я смею думать, что мы слышим в ней то же, что слышали наши отцы. Наш музей ведет к познанию подвига народа. Возможно, это самое дорогое, что мы забрали с собой в жизнь».

Не зря говорят: дни жизни не те, что прошли, а те, что запомнились. У нас сегодня стерлись все возрастные грани, и кажется, будто мы в одной землянке, за одним столом, на котором стоят котелки и лежат тетрадные листочки вместо десертных тарелок. И все мы современники.

Для наших ребят — по долгу сверстников — самым главным занятием становятся теперь поиски по теме «Дети и война». Ансамбли детских домов, школ, даже концерты малышей из детских домов — все им интересно. Они ищут мальчиков и девочек, защищавших Ленинград «песенным оружием».

Молодые пожарные охраняли Таврический дворец, Эрмитаж, они помогли сохранить Смольный. У полка был агитвзвод, который выступал с концертами в свободное от пожаров время.

Они собираются отыскать и участников ансамбля песни и пляски лесорубов. Юные ленинградцы в двух-трех километрах от фашистов рубили лес, таскали тяжеленные бревна к лесным дорогам. Гибли от вражеских снарядов, работали от темна до темна, по пояс в снегу, под ледяным дождем. Городу нужно было топливо, а лесорубам нужна была песня. И вот был создан ансамбль. Он обслуживал лесопункты, добирался туда труднейшими путями, но добирался всегда. Об этом тоже мы когда-нибудь узнаем все подробности. Узнаем и расскажем.

Дальше