Ю. Алянский

Танец в огне

Когда говорят о детях блокадного Ленинграда, обычно вспоминают Таню Савичеву, лист ее дневника, известного сегодня на всех континентах. Но были и другие маленькие девочки и мальчики, по разным причинам оставшиеся в осажденном городе. Они разделили судьбу Тани Савичевой. Вот несколько строк из письма другой Тани — Богдановой. Она писала на фронт, отцу:

«Дорогой папочка! Я знаю, что вам тяжело будет слышать о моей смерти, да и мне помирать больно не хотелось, но ничего не поделаешь... Сильно старалась поддержать меня мамочка, она даже отрывала от себя и от других... 8 апреля она меня одела и вынесла на руках во двор на солнышко. Дорогой папочка, вы сильно не расстраивайтесь... Я лежу и каждый день жду вас, а когда забудусь, вы мне начинаете казаться».

Это трагическое письмо опубликовала в конце 1981 года «Ленинградская правда».

Подобная судьба могла постигнуть и Нелли Раудсепп, и Валю Лудинову, и Геннадия Кореневского, и Веру Мефодьеву, и Валю Клеймана. Но с ними произошло чудо. В конце самой страшной — первой — блокадной зимы всех их разыскал Аркадий Ефимович Обрант, бывший балетмейстер Ленинградского Дворца пионеров.

Придя в город, старший лейтенант Обрант отправился во дворец. В саду, смерзшиеся и припорошенные снегом, лежали трупы — не хватало сил хоронить всех. В прекрасных залах бывшего Аничкова дворца, где еще недавно шумели юные поэты и астрономы, физики и танцоры, теперь звучало только глухое эхо шагов. Впрочем, как давно было это «недавно»! В политотделе 55-й армии, оборонявшей Ленинград, старшему лейтенанту Обранту, командиру агитвзвода, приказали найти бойцов, умеющих танцевать.

Своих бывших питомцев Аркадий Ефимович нашел уже ослабевшими: они еле двигались, еле ворочали языком. Один из них уже не мог ходить. В таком состоянии Обрант довез их до места расположения армии, в село Рыбацкое, почти на фронт. Здесь его бывшие ученики составили небывалый творческий коллектив — детский военный танцевальный ансамбль.

Еще крайне слабые мальчики и девочки приступили к репетициям. Командир агитвзвода надеялся, что движение поможет ребятам обрести форму. Настал день первого фронтового концерта — 30 марта 1942 года. Перед самым выходом Обрант с волнением посмотрел на своих танцоров. Их бледные лица производили удручающее впечатление. «Нет ли у кого-нибудь губной помады?» — спросил Обрант. Помада нашлась. На ввалившихся щеках девочек появился легкий румянец.

Зазвучал гопак. На сцену переполненного зала местной школы выбежали Нелли Раудсепп, Валя Лудинова, Геннадий Кореневский и Феликс Морель. В зале улыбались. Но вдруг произошло непредвиденное: пустившись вприсядку, Геннадий не смог подняться. Он делал отчаянные усилия — и не мог! Нелли быстро подала ему руку и помогла встать. Так повторялось несколько раз.

Женщины, сидевшие в зале, — врачи, медицинские сестры, санитарки — не раз видели кровь, раны, страдания. Но, неотлучно находясь на передовой, они еще не видели детей осажденного Ленинграда. И теперь, глядя на этот гопак, плакали. Кричали «браво», вытирая слезы и улыбаясь.

Но тут из первого ряда поднялся бригадный комиссар Кирилл Панкратьевич Кулик, обернулся к залу:

— Запрещаю повторять танец! Это блокадные дети, надо же понять!

Зал притих. Концерт окончился.

— Ваши юные танцоры нам нужны, товарищ Обрант, — сказал военному балетмейстеру комиссар. — Только, конечно, выглядят они плохо. Их надо подлечить и подкормить.

Всех ребят отправили в госпиталь.

Через некоторое время им подыскали гимнастерки, шинели.

Гена Кореневский выглядел, как ему казалось, заправским бойцом. Он шел по дороге, погрузившись в размышления. Впереди стояла «эмка», а возле нее прохаживался высокий представительный военный. Геннадий не обратил на него внимания.

Вдруг за его спиной раздался голос:

— Товарищ боец!

Обернувшись, Гена сделал интересное открытие: оказывается, высокий военный звал именно его. Тогда он вернулся и вежливо осведомился, чем может быть полезен.

— Почему не приветствуете? Почему стоите вразвалку? Фамилия?

— Я ведь не думал, что вы именно меня зовете, простите, не знаю вашего имени-отчества, — отвечал Гена. — Вы меня хотели видеть?

В двигателе «эмки» случилось, наверное, что-то очень серьезное, потому что спина склонившегося над ним водителя тряслась.

— Не видеть вас я хотел, а полюбопытствовать, почему не приветствуете старшего по званию.

— Знаете, я ведь недавно, я из Ленинграда, приехал с Аркадием Ефимовичем...

— Идите. И передайте старшему лейтенанту Обранту, что бригадный комиссар велел научить вас для начала приветствовать старших и не носить шинель, как халат!

Гена отправился стричься. Он не видел, как, глядя ему вслед, смеялись комиссар и водитель.

Жизнь стала интереснее. Они получили новенькие комсомольские билеты. На каждом стояла печать: «Действителен без фотокарточки». Вскоре начались и занятия военным делом. Успехи оказались «налицо»: Валя, стреляя из пистолета, целилась так старательно, что отдача пришлась прямо в нос. Он посинел и распух. Ежедневно подолгу репетировали — Обрант отрабатывал с ребятами старые и новые номера.

Вскоре танцевальная группа агитвзвода стала называться танцевальным ансамблем под художественным руководством А. Е. Обранта. Ансамблю приходилось теперь выступать в такой обстановке, какая в прежние времена, до войны, не могла им даже присниться. Танцевали в палатках медсанбатов. Не раз случалось, что танцы прерывались и артисты помогали переносить и перевязывать раненых. Надев рюкзаки, набитые костюмами и нехитрым реквизитом, исходили пешком дороги и тропинки прифронтовой полосы.

Ночные концерты в тесных избушках — их давали при свечах. От движения танцоров свечи гасли. Иногда танцевали даже без музыки — на самых передовых участках фронта, где каждый звук легко достигал вражеских укреплений. Тогда не играл аккордеонист, не аплодировали бойцы. Не слышно было стука каблуков — землю застилали сеном.

Порой выступления продолжались подолгу. Неподалеку от Колпина высилась обстрелянная с наружной стороны кирпичная стена. Под ее укрытием, отдыхали и курили, сменяясь после боя, красноармейцы. Вот за этой-то стеной, где земля взлетала на воздух черными фонтанами, где, пригибаясь в ходах сообщения, сходились солдаты, танцевали без передышки обрантовцы: одни бойцы уходили в бой, другие возвращались из боя.

Танцевали и на платформе бронепоезда. Эти концерты под огнем бойцы воспринимали как лучшее подтверждение всех прослушанных ими политбесед. Даже дети бесстрашно несут свою службу под самым носом у фашистов! Ненависть к врагу, ясно различимому в прорези прицела, и нежность к детям, которые пришли сюда, на передовую, рождали в каждом солдате желание идти вперед. И кто знает, сколько снарядов и пуль было послано точно в цель с мыслью о детях, которые танцуют на краю окопа!

Их репертуар был широк: «Яблочко» и «Танец татарских мальчиков», грузинский «Багдадури» и цыганский танец. Уже на фронте родилась «Тачанка». Знаменитая песня била теперь по новому врагу старым, проверенным оружием.

В начале лета 1944 года ансамбль отправился в Москву, чтобы принять участие в антифашистском слете молодежи и выступить с концертом в Колонном зале Дома Союзов. Позади остались более трех тысяч фронтовых выступлений. Теперь предстояло показать свое искусство на праздничной столичной сцене. Никто не называл поездку отчетом. Но все понимали, что это именно так.

...Когда на сцену Колонного зала выбежали подростки в военной форме с новенькими медалями «За оборону Ленинграда», зрительный зал встал. Шквалом аплодисментов сопровождали зрители весь матросский танец.

В Москве они выступили более чем в тридцати концертах, в том числе на сцене Театра Красной Армии. Они стали героями военного московского театрального лета. Поездка в Москву принесла им широкую известность.

Война приближалась к концу, но ансамблю, рожденному в огне, предстояло жить. В День Победы обрантовцы выступали на Дворцовой площади. Зимний дворец и арка Главного штаба освещались прожекторами, которые затмевали призрачное свечение белой ночи. Ребята танцевали на высоком помосте посреди огромной толпы, запрудившей площадь от края до края. Снова не было вокруг тишины. Но теперь гремел праздничный салют.