2

У каждого поколения есть свои потрясения и взлеты, оставляющие долгий след. У моего поколения — пора жестокой войны, ее потерь, труда, страданий и дорого оплаченных побед. Но и от войны У каждого, кто ее пережил, сохранилась своя зарубка — от ночи ли первого боя или от часа преодоления себя, от поступка, от единственного, из многих, похода, от момента наивысшей самоотдачи, а то и от глубокой горечи возвращения с победой на пепелище.

Карпов пережил две революции и три войны, командовал десятью разного класса кораблями — от маленького тральца до линкора, доживающего свой век, имел не один диплом морского образования, начиная от диплома штурмана дальнего плавания, но главным из всех его походов стал для него поход за людьми на полуостров Ханко в ту ноябрьскую ночь, когда рядом погибал эсминец, — потому и корабль, которым он в ту ночь командовал, остался его главным кораблем, его девятый корабль, полученный за полтора года до войны для переделки в минзаг.

После восьмого корабля, которым он командовал почти шесть лет, в его корабельной службе случился почти двухлетний перерыв. В сорок с хвостиком лет он пережил личную драму — остался без жены, без жилья, тайком проданного списавшей его за борт женой, без надежды заиметь сына, хотя он давно и долго сына ждал, у моря, но без флота, хотя и возле военных кораблей, на заводе, на верфях, где Карпов работал сдаточным капитаном. С весны до осени тридцать девятого года он провел ходовые испытания трех новых базовых тральщиков и успешно сдал их флоту. Но это лишь обострило, разожгло его мучения. Военный флот давно заполнил всю его жизнь.

Странные иногда обстоятельства приводят человека к навечно выбранной профессии. Карпов в юности стремился в херсонскую мореходку «за компанию» с одним старшеклассником, ушедшим в моряки. Нужен был для поступления в это училище ценз матроса, и он нашел в Голой Пристани, коротко — в Гопри, ветхую двухмачтовую шхуну-бродягу — «трампак», на местном жаргоне, с косым парусным вооружением и с громким именем «Принц». Вся команда «Припца» состояла из шкипера Дырло, хозяйского сынка Черкасского в роли боцмана и двух матросов. Третьим взяли Карпова — мать купила ему черный бушлат доброго сукна, костюм на вырост и благословила «в люди». Летом тринадцатого года «Принц» с грузом бревен вышел из Херсона в Евпаторию — не торопясь, застревая на ночь на траверзе знакомых шкиперу портовых шалманов. Карпов, а в обиходе «Эй, Малый» — грузил бревна, учился, то и дело срываясь, лазать обезьяной при качке на фок — и грот-мачты, ставил и убирал паруса, доставлял шлюпкой с рейда на берег шкипера Дырло с хозяйским сынком, а в полночь по свистку с берега спешил к шалманам за их телами, так — оморячивался.

Уже близко к цели — в районе мыса Тарханкут — «Принц» попал в полосу невыносимого штиля. Ни ветерка. Зной. Мошкары на палубе и под палубой столько, будто парусник покрыла саранча. Стало скользко ходить, и некуда укрыться. У самого форштевня резвятся дельфины. Вдали маячат, дразня Малого, дымки пароходов, без забот следующих по назначению. А над «Принцем» обвисли паруса, двое суток кряду их не полоскал даже слабенький ветерок. За эти двое суток Карпов наслышался не только привычной и замысловатой портовой брани, но и узнал на смеси греко-турецкого с украинским, какие только ни бывают ветра — и грег, и левант, и майстра, и горишняк, и низовой. Но «Принц» все скрипел и скулил на спадающей мертвой зыби, и мошкара добиралась до печенок.

И тут, как мираж — быстрее воображения — возникли и приблизились дымы и буруны военных кораблей. Пеня и вздымая уснувшее море, бежали миноносцы, легкие, увертливые; они на больших ходах стремительно перестроились, сблизясь с беспомощным трампаком, легли на обратный курс и ушли. Исчезли. В небе остался их стойкий дымный след. А волна, ими поднятая и вспененная, бросала «Принца» с борта на борт, и он еще долго натужно скрипел.

«Эй, Малый, качай воду!» — рычал Дырло, и Карпов старательно вычерпывал воду, набираемую «Принцем» сквозь еще шире разлезшиеся доски обшивки старого днища. Малый уже был и поваром, и грузчиком, и рулевым, и лебедкой, и мотопомпой теперь, а вскоре стал и сборщиком навоза. Пришлось им стать после стремительного исчезновения сказочных кораблей, принесших не только волнение, но и ветер.

Как по заказу задул южак и наполнил паруса. «Принц» обогнул мыс Тарханкут и, не разгружаясь, стал на якорь на рейде Евпатории. Он быстро набирал воду. Шкипер Дырло приказал Малому взять в шлюпку несколько плетеных корзин и жать к берегу за конскими яблоками.

Этого добра хватало на пыльной дороге между Евпаторией и Саки, где сновали всякие кабриолеты и брички с господами и вереницы татарских линеек под полосатыми из парусины тентами с курортниками помельче, сидящими рядком по обе стороны конной тележки. Конского навоза Малый набрал столько, что едва доволок корзины до шлюпки, он погрузил их и доставил на борт «Принца». А у шкипера Дырло это добро шло на конопать вместо клиньев и просмоленной пакли. Карпов подавал с борта в шлюпку шкиперу и его помощникам навоз в корзинах с двумя ручками, хозяйский сын медленно вел шлюпку фалинем — веревкой вдоль борта парусника, а Дырло с помощниками подводил корзины шестами под днище, опрокидывая их содержимое и зная, что оно всплывет — струи воды, бегущей в брюхо парусника, засосут, забьют в пазы между обшивкой этот конский пластырь. Так они конопатили свой трампак, пока хватило навоза. Течь действительно убавилась. «Принц» подошел к берегу. Команда и Малый с нею разгружали и сплачивали в плоты бревна — все под свист, улюлюканье и хохот матросов с других подобных же морских бродяг, орущих, будто «Принц» загадил весь Евпаторийский залив.

После такой стажировки, набрав необходимый для Херсонской мореходки ценз, Карпов твердо решил добраться когда-нибудь до военного флота, что и выполнил в год призыва и двух революций. Мог ли он спустя три с лишком десятилетия спокойно работать на заводе и ждать, когда его вернут к делу любимому, выбранному навсегда?

Когда он сдал в конце сентября тридцать девятого года флоту новые тральщики, командующий КБФ адмирал Трибуц вызвал его из Ленинграда в Кронштадт, чтобы вернуть на плавающий флот.

Командующий предложил ему выбор.

Велик был соблазн вернуться на минный заградитель «Марти», его восьмой корабль в течение почти шести лет, им же перестроенный из царской яхты «Штандарт». Там его экипаж, терпеливо отобранный, обученный, безотказный, с ним он силавался, ходил на ночные маневры с двумя линкорами, служил мишенью для торпедных атак эсминцев, для парных атак подводных лодок, удачно уклонялся от них, а это был строгий год, особенно строгий после всем памятной катастрофы с подводной лодкой, попавшей на учениях под «Марат», — Иван Степанович Исаков, тогда начальник штаба флота, взял с достоинством настоящего моряка чужую вину на себя. «Марти», его, Карпова, детище, ровно два года назад завоевал первенство флота по штурманской, минной и электромеханической боевым частям; там водились такие гребцы, что первенство по всефлотским гонкам на шлюпках прочно удерживали шестерки «Марти», и каждый моряк почитал за честь служить на таком корабле. Там, наконец, действовали два его, карповских, прибора: один для механического счета сбрасываемых со всех шести скатов мин — отдельно и суммарно. — другой, посложнее, давал сигнал ревуном и светом в момент падения каждой устанавливаемой с разными интервалами мины — примитивная, но все же автоматика, Карпов сам выколачивал для нее в техуправлении деньги, сам хлопотал на заводе-изготовителе, только авторства так и не удосужился оформить, нашлись дела посложнее... Но на «Марти» другой командир, противоположного карповскому характера. Каково команде, особенно новым людям переносить частые смены?

Все это прокрутилось в голове за минуту колебания. Карпов успел взвесить все и отказался наотрез.

Комфлот его такт оценил, поняв его побуждения, всю сложность такого решения для Карпова, и предложил ему командовать дивизионом новых эсминцев.

Два эсминца стояли в Либаве. Третий — в Кронштадте. Четвертый Карпов видел у достроечной стенки завода, любовался им. До возможной войны — Карпов это прекрасно понимал — времени в обрез, слишком мало, чтобы ему после все же утраченного ритма корабельной жизни взять на себя ответственность за разбросанный по Балтике дивизион.

Преодолев и этот соблазн, Карпов отказался.

Тогда комфлот спросил: не возьмется ли Карпов за ему знакомое дело — переделать невоенное судно в минзаг. Флот взял для этой цели у Балтийского пароходства рефрижератор «Феликс Дзержинский», один из шести построенных в первую пятилетку однотипных сухогрузов. Перестраивать его подобно «Штандарту» нет времени. Надо за год только приспособить его, чтобы и перевозить, и ставить мины и минные защитники, элементарно вооружить и оснастить, сколотить по ходу дела боеспособный экипаж, провести все необходимые ходовые испытания и следующей осенью поднять над минзагом Военно-морской флаг. Согласен ли на это капитан 2 ранга Карпов?

Да. Это то, что сейчас ему по плечу.