Глава 1.

Костя Воронцов

Всем привет. Позвольте представиться: майор Воронцов. А рядом со мною мой боевой брат: капитан Вася. Мы — офицеры армии Российской империи, Его Величества народа верные псы. Службу тут несем. В данный момент праздный капитан Вася демонстрирует мне свой блокнот со стишками. Муза его, видишь ли, посетила. В руки блокнот не дает, паршивец, — вдруг я начну листать и открою какую-нибудь совершенно секретную творческую тайну?..

— Ну как?

— Да никак.

— Ты че, злой, что ли?

— При чем здесь — «злой»?

— Ну, тогда давай, критикуй. Только объективно. Без всяких там...

— Да ну, неохота...

— Все равно делать больше нечего. Давай!

— Гхм...

Вася прав, заняться действительно нечем. Сворачиваемся в сумерках, так что еще часа четыре будем активно бить баклуши.

Просто на душе скверно. Хочется сидеть, уставившись в одну точку, и ни о чем не думать. Этакий летаргический транс. Ты на время умираешь, а потом, когда воскреснешь, уже пора ехать на базу, ужинать и спать. Проверено — время быстрее проходит.

— Ну ладно, давай.

— Давай. «Никак» это что — сам стих или оперативная обстановка неточно отражена?

— Стих — ладно, бог с ним, это на твоей совести... Гхм... А вот обстановка... Поврежденные дома — это когда они стоят, а что-то сломалось или треснуло. Тут же вокруг одни руины. А поврежденные руины — это нонсенс. Далее... Какие, в задницу, девчонки и танцульки, родной мой? Война ведь! Это вообще вне тематики. Далее. Соседи обделались, но отнюдь не все. Согласен?

Вася покорно кивает. Здесь налицо явная гиперболизация. Внеплановая вспышка дизентерии — только на соседском ВОП (взводный опорный пункт). Все остальные в порядке. Зима все-таки. Надо начмеда бригады, от которой ВОП, отыметь в трехпозиционном аспекте, и все встанет на свои места.

— Да и слово «обосрались» однозначно выходит за рамки этого, как его... Гхм... Ну, в общем, налицо типичный диссонанс.

— Типичный — кто?

— Гхм... Да уж...

Наш разведывательно-поисковый Вася заболел графоманией. Знаете, есть такая лихомань, заразная — ужас! Во-первых, два месяца назад он в оперативном порядке прочел изъятый при обнаружении схрона дневник Абая Рустамова (упокой Аллах его черную душу). Во-вторых, у них в бригаде какой-то военный проходимец написал роман. Книгу издали, и даже есть какие-то там лестные отзывы, в наших фронтовых газетках статьи появились: типа, вот для чего нам голова, не все ей кирпичи ломать!

Вася уже второй месяц пытается писать роман. Хочет издать книгу о своих приключениях и разбогатеть. Вы можете возразить мне: многие вояки или органисты (это которые из органов) так делают. Бывает, получается вполне сносно. Согласен, бывает. Но вот наш Вася... При всех его феноменальных разведывательных качествах, доложу вам, он годен лишь для написания боевых донесений — и то под моей тщательной редакцией. Потому что дремуч, как унт (кто не в курсе — это такой лохматый валенок, из трупа зверя делают). Одно слово — потомственный сибиряк-охотник. Этакий местный Дерсу Узала.

Чтобы не быть голословным, привожу отрывок из Васиной объяснительной двухмесячной давности. Орфография в девственном виде. Вдаваться в подробности не стану, скажу кратко: был такой нехороший человек — Мохов, бывший чекист, который оклеветал нашего светлого и чистого товарища Петрушина. Будто тот (и повернулся же язык такое сказать!) пытал его, бедного Мохова, в результате чего ему (бедному) пришлось сознаться черт-те в чем! По этому поводу нас имела прокуратура и иже с ними, и мы, будучи разведены по разным углам, писали отказные объяснительные. Иванов — наш главарь — только и успел дать совет: постарайтесь писать расплывчато и индифферентно. Вот как это понял Вася:

«...а то, что Мохов был подвергнут задрочению в нашем блиндаже — лож, писдеш и провокатсыя. И ничего ему там никуда не вставляли, это суровая неправда. Ему, этому чмошному Мохову, только намекнули: типа, если что, пидер ты страшный, — сразу жопа на барабан. И у него моментально — очко на нуль. Ну и раскололся до самой гузки, чмо. А что артиллеристы слышали крики — я без понятия. Какие крики, товарищи?! Может, это Лиза песни пела? Ивообще, это было уже без меня — потому что потом я сильно устал после допроса и под утро совершил отбой ( «пошел спать» — прим. дознавателя)...»

— В общем, это нелитературное слово, Вася.

— Ладно, заменим. Пусть будет... эмм... О! «Обдристались». Покатит?

— Ой-е-е... Вася, ты уверен, что тебе это надо?

— Надо, Костя, надо. И потом — все равно делать нечего. Про шахида — хорошо?

— При чем здесь шахид, Вася? Тут вовсе не в шахидедело...

За два месяца Вася проделал колоссальную работу. Придумал сюжет, написал пролог и двенадцать стишков. Сюжет классический: некий лихой майор Крюк (Васе скоро майора получать, а фамилия у него — Крюков) выслеживает коварных, искусных, дико подготовленных и практически неуловимых «духов» и зверски мочит их на фоне живописной природы Северного Кавказа. Но — летом. Вася зиму не любит, зимой здесь весьма скверно. Я не понял только, отчего в маленькую головенку нашего разведчика втемяшилось, что примерно треть всего текстового массива должна быть представлена в стихотворной форме. Пробовал дискутировать с ним на данную тему — все впустую...

— Так что — про шахида?

— Про шахида... Гхм... А вдруг он не приедет? Вдруг — придет? А если это будет дама? Придет дама, взорвет КПП... В общем, извини — не совсем объективно. А где-то даже совсем натянуто.

— Ты просто мне завидуешь, — простецки резюмировал Вася, запихивая блокнот в карман. — Ты такой умный весь из себя — и ни хрена. А я такой дурак — и...А?

— Да уж...

—  «Да уж»! — передразнил Вася, прикладываясь к оптическому прицелу своего «ВАЛа». — Вон «шоха» в город прется. Давай, блин, бери стекла, анализируй.

К посту № 1 (центральный въезд в город) с черепашьей скоростью приближалась облезлая «шестерка» кофейной масти. Я взял бинокль, широко зевнул и принялся наблюдать...

Хорошо после обеда. Транспорта меньше. Все местные, которые не имеют военных намерений, спешат устроить свои дела в первой половине дня. Потому что во второй половине дня рукой подать до сумерек, а в сумерках уже любят работать местные, которые намерения имеют. «Духи» то бишь. Ввиду этого печального обстоятельства бойцов на блокпостах ближе к сумеркам посещает здоровая подозрительность и они могут нечаянно пальнуть не по адресу. Это, согласитесь, не очень приятно. А тут еще эти развеселые затейники-шахиды, будь они неладны!

Шахиды, если кто не в курсе, это мусульманские герои-мученики, павшие в борьбе с неверными. С нами то бишь. Я в глубокой молодости в Баку служил. Так вот там, в Нагорном Парке, где люди гуляют, есть Аллея Шахидов. Там похоронены азербайджанские боевики, которых в январе 90-го года по ходу «зачистили» наши войска, когда штурмом брали город. Самое почетное место, между прочим. Примечательно, что на эту аллею наш ВВП во время одного из визитов совместно с Гейдаром венок возлагал! Хотя это его личное дело. Как говорит наш великий сатирик: нам все равно, мы живем отдельно друг от друга, власти — сами по себе, народ — аналогично.

— Интифада для вайнахов — явление чужеродное. Это наносное, импортное. Не думаю, что это стоит принимать всерьез...

Это мнение нашего начальника — полковника Иванова. Конечно, он несколько вольно трактует данное понятие, поскольку интифада, в узкоспециальном аспекте, это война палестинцев с Израилем за спорные территории.

Наша война совсем другого рода. Спорных территорий тут нет, а есть «нефтяные» и прочие деньги, которые группка умелых товарищей с обеих сторон стабильно имеет с этой затянувшейся трагедии. Деньги — это главное. Тут у нас все плевать хотели на заявления руководства о единой и неделимой России, равно как и на лозунги непримиримой оппозиции о независимой Ичкерии. Любой солдат и каждый горский пацан прекрасно знает: Чечня России на фиг не нужна, хоть завтра — флаг в руки и попутного ветра в спину. И пусть идут! Каждый солдат и любой горский пацан прекрасно знает: Чечне без России не выжить. Выведи войска, поставь кордоны по Тереку, дабы пресечь беспрепятственную миграцию, дай им (чеченам, а не кордонам!) полную независимость... И через неделю тут начнется братоубийственная война. Депутат Аслаханов — мудрый генерал — на вопрос: «...сколько времени продержится власть в Чечне, если оттуда удалить все войска и дать ей независимость?», — не кривя душой ответил: «Два дня. Потом начнется резня...» А Шамиль Басаев — простой парень, — мимоходом проболтался иностранным корреспондентам: «...Мы, конечно, с Россией воюем, но в то же время мы ей благодарны — она нас избавила от тяжкого греха братоубийства. Мы уже были на пороге гражданской войны, когда Россия ввела войска (это он вторую войну имеет в виду). И мы отложили в сторону свои распри, чтобы объединиться перед лицом общего врага...»

Однако возвращаемся к текущему моменту. Вот этот самый пресловутый «шахидизм» (если будет позволено так выразиться) — основная составляющая интифады — до недавнего времени для чеченов был вовсе не характерен. Любой военизированный нохча, разумеется, готов умереть с оружием в руках, но... Чечены — люди весьма деловые и практичные. Зачем обвешиваться взрывчаткой для самоубийственной акции, исход которой всегда одинаков, а полезные результаты весьма непредсказуемы? Подготовленный боец с головой на плечах способен долго и успешно воевать, и суммарный урон от его деяний будет значительно большим, нежели от этой одноразовой красивой смерти, которая, кстати, в большинстве случаев не имеет особого эффекта ввиду бдительности «оккупантов».

Разумеется, бывают особые случаи: наподобие изнасилованной девчонки, которую сердобольный старший брат снабдил поясом шахида и отправил обнять военный бензовоз{1}. Но это закономерные исключения, которые присущи любому жизненному правилу. А в целом, смотрите абзац выше: каждый «дух» прекрасно знает себе цену и стремится пожить подольше, дабы нанести возможно больший ущерб врагу. И если все же активирует на себе взрыватель, то только в крайнем случае, когда зажали в угол и деваться совсем уж некуда.

А в нынешнем декабре (читай — в последние две недели) на практичный чеченский люд напала какая-то нездоровая шахидная эпидемия. Пять случаев с интервалом примерно в три дня. Как по расписанию. Методика довольно однообразная: грузят в транспортное средство взрывчатку и таранят военные объекты. Колонны, КПП, блокпосты и так далее. Исполнители — молодые люди с горящим взором, едва ли не подростки.

— Да обдолбленные они, — так считает наш инженер, подполковник Васильев (в миру — Глебыч). — Обкурятся — и море по колено.

— Хашишины, — заметила по этому поводу начитанная чекистка Лиза. — Может, тут где-нибудь объявился этакий местный царь горы Хасан?

Примечательно, что гэрэушный лейтенант Серега при этом высказывании как-то странно вздрогнул и поежился. Я отметил эту нехарактерную реакцию и намотал на ус. Надо будет потом проанализировать, откуда у нашего железного вундеркинда столь неадекватные рефлексии?

Теперь отвечаю сразу на два вопроса: раз — специально для тех, кто с нами только знакомится, два — по теме.

Раз. Вышеперечисленные товарищи, как и ваш покорный слуга, входят в команду номер девять. Официально она значится в штатном расписании как «оперативно-аналитическая группа неспецифического применения», и никто из нас, в том числе и командир — полковник Иванов, до сих пор не догадался, за что же нас этак вот обозвали. А чем мы занимаемся в действительности, узнаете по ходу повествования.

Два. Зачем мы торчим на КПП? В рамках так называемой «антишахидной» программы. После второго подрыва наше прозорливое руководство догадалось, что тут имеет место рецидив, и приняло некоторые меры. А именно: ввели усиление и призвали всех подряд сурово бдеть. Дабы воспрепятствовать.

Как это выглядит на местах, объясняю на примере нашего КПП. КПП интересен для нохчей-камикадзе как объект скопления боевой техники и личного состава. В связи с этим на сто метров от КПП в каждую сторону вынесен парный пост со шлагбаумом и будкой. Очень неудобно, но в меру эффективно. При досмотре и поверхностном общении вот этот дополнительный пост должен ни много ни мало расшифровать (!) смертника.

Смертник имеет определенную цель. Рвать двоих бойцов ему нецелесообразно, надо подобраться поближе. В случае прорыва должны успеть среагировать группы прикрытия и превратить подозрительное транспортное средство в дуршлаг. Все просто.

При любых раскладах глубоко не завидую бойцам на дополнительных постах. Они сами смертники. Обкуренный шахид не взорвет, так свои положат.

По продвижению колонн докладывать не буду — там целая система, которая, кстати, действует и по сей день с переменным успехом. А в качестве дополнительных мер усиления, как обычно, на КПП посадили офицеров штаба группировки и всяких «приданных», слоняющихся вроде бы без дела. Мы сейчас как раз относимся к этому разряду. Я, Глебыч и Вася сидим на Северном, а Петрушин с лейтенантом Серегой и Лизаветой — на Южном. На остальных КПП и блокпостах тоже какие-то бездельники торчат.

Начальство полагает, что с таким усилением шахидам тут ловить нечего. Но шахиды полагают иначе и продолжают безобразничать. А еще, сообщу вам, вот этих усилителей повсеместно наделили правами старших. Если, скажем, на КПП до сих пор командовал омоновский лейтенант Обуглобиев, то в данный момент самым главным здесь официально считается войсковой подполковник Васильев.

— Ты это распоряжение сверни в трубочку и затискай куда хочешь, — сразу заявил лейтенанту Глебыч. — Мы тут у тебя посидим, мешать не будем, а если получится — поможем по мере сил. Ты работай, на нас не обращай внимания...

Вот мы и сидим. Приедем с утра и до сумерек торчим. Мы с Васей слегка чувствуем себя офицерами, торчать на действующем объекте совсем без дела считаем признаком дурного тона. Поэтому имитируем некоторую нужность. Сидим мы за БМП (а не на нем — тут Вася в стишке слегка приврал). БМП стоит впритык к КПП, тут у нас костерок, брезент натянут, мы как бы в тылу, этакие ловкие разведчики-бездельники. С нашей позиции хорошо просматриваются оба выносных поста, с бойцами которых мы слегка взаимодействуем. Я в бинокль анализирую поведение товарищей, с которыми общаются бойцы, и пребываю в готовности дать экстренные рекомендации по практическому применению оружия группам прикрытия. А Вася сам себе группа: смотрит в прицел своего «ВАЛа» и пальчиком поглаживает спусковой крючок. Думаю, если вдруг у нас тут что случится, он будет единственным, кто примет радикально верное решение.

Глебыч самоустранился. Лежит целыми днями на топчане в будке КПП, спит и читает детективы.

— Как укокошите того шахида — приглашайте, разминирую, — заявил наш ленивый инженер. — А ежели он успеет на взрыватель нажать... ну, извините — тут целый полк саперов будет бессилен что-либо сделать. Так что бдите, если не лень, и не отвлекайте по пустякам...

...»Шестерка» приблизилась к посту № 1 и встала. Из салона резво выскочил молодой нохча и приступил к общению.

— Ага! Что-то мне не нравится этот индюк, — кровожадно буркнул Вася. — Резкий он какой-то... Чует сердце — как раз тот самый шахид! Смотри внимательно...

Я к Васиной подозрительности отнесся ровно, потому как в курсе побудительных причин. Как я уже говорил, с утра тут транспорта невпроворот, работать вообще невозможно. Но утром и не взрываются. А если взрываются, то рядом с какой-нибудь проходящей колонной и подальше от КПП, чтобы своих не зацепить. После обеда поток иссякает и появляется возможность обращать пристальное внимание на каждую транспортную единицу. Особое почтение единицам, следующим в город. Совсем особое — вот таким невзрачным «шестеркам», ввиду того что они указаны в ориентировке. Несколько последних подрывов совершены именно на подобных дряблых «шохах» не пойми какого окраса.

Ситуация с невзрачными «шестерками» — закономерный чеченский парадокс. Практичные нохчи больше всего любят оружие и технику. Не было еще случая, чтобы кто-нибудь подорвался на новенькой иномарке — можете сами посмотреть статистику. Если уж гробить, так какую-нибудь дрянь, которой не жалко. Это закономерность. Парадокс заключается в том, что человек на дрянной машине с тротилом отправляется, без всяких аллегорий и скидок, в последний путь. И ему, казалось бы, должно быть глубоко безразлично, что останется после него в этой жизни...

Водила «шестерки» действительно какой-то резкий. Громко разговаривает, широко жестикулирует, тычет пальцем куда-то вверх. Намекает, что имеет покровительство, мерзавец этакий.

— Это не шахид, — успокоил я Васю, переключая внимание на пост № 2 (центральный выезд). — Это нормальный чеченский хам. Видимо, родственник чей-то, везет какую-то дрянь и не желает досматриваться...

К посту № 2, между тем, со стороны города подкатила обшарпанная «таблетка»{2}. Водитель — бледный молодой человек, совсем юноша, со вселенской скорбью во взоре (бинокль — нужная вещь, со ста метров простым взглядом скорбь совсем неразличима!). С бойцами общается, потупив взгляд, руками не машет. Так, а вот это уже интересно...

Короткий разговор, первый номер поста распахнул задние двери «таблетки», на секунду сунулся в салон... Тут же отпрянул, хлопнул парня по плечу и махнул рукой. Проезжай, мол.

—  «Контроль-2» — «Второму», — запросил я по рации второй пост. — Что у вас там?

— Старуха мертвая, — негромко ответил боец. — Мать этого пацана. С больнички в село везет, хоронить...

— А-а-а! — заорал на въезде резвый водила «шестерки». — Собаки!!!

Я отвлекся на шум. Ага, товарищ явно перехамил: теперь его грубо уронили лицом в грязь и досматривают со всем пристрастием. Ваши покровители нам не влияют. Мы на ваших покровителей клали вприсядку. Пусть «коммутируются» с нашим начальством, чтобы отдали дополнительное распоряжение по пропуску без досмотра. Тогда машите руками сколько влезет.

— Гад, — резюмировал Вася. — Оборзевший тип. Может, мотор ему прострелить?

«Хлюп!» — в этот момент где-то справа раздался сдавленный вскрик, приправленный характерным лязгом — будто автомат со всего маху швырнули об асфальт.

— Блин, опять перепили, что ли? — недовольно буркнул Вася. — Глянь, что там?

Высунувшись из-за БМП, я обнаружил странную картинку...

Два бойца у центрального шлагбаума, плюхнувшись наземь, тихонько ползли к придорожной канаве, забыв на грязном асфальте автоматы и потешно втягивая головы в плечи. Поста номер два не было видно — те, видимо, уже достигли канавы...

А прямо напротив КПП, буквально в трех метрах от меня, зловеще застыла «таблетка», только что досмотренная постом № 2. Двигатель негромко работал на малых оборотах, из приспущенного слева окна на меня смотрела пара немигающих черных глаз.

— Ва...ся... — враз охрипшим голосом прошептал я. — Ва...

Стрелять по машине никто даже и не пробовал — хорошо тут все опытные, обкатанные в разных ситуациях. Стрелять можно, если шахида «расшифровали» на выносном посту. Есть шанс получить увечье, но остаться в живых. На машине, увы, не висит плакат, каким типом взрывчатки она заправлена. И каждый прекрасно понимает, что, если пуля попадет в какую-нибудь дрянь типа тротиловой шашки, шахиду даже не придется активировать взрыватель.

А тут — вот она, машинка, три метра. В КПП — полвзвода личного состава, рядом две БМП с полным боекомплектом...

Первое мое желание было, как у любого нормального военного: плюхнуться наземь и скоренько ползти куда-нибудь. Если успеть свалиться в канаву, мизерный шанс уцелеть все же есть.

Только я сразу понял, что желание это неосуществимо — опоздал я чуть-чуть. Взгляд юного нохчи, сидевшего за рулем «таблетки», сконцентрировался на моей скромной персоне и взял меня в плен. Нет, я не избранный, на лбу у меня метки нет. Просто волею случая я оказался ближе всех...

И чего только в этом взгляде не было, други мои! Ненависть, дикая тоска, страх, жажда жизни — вот такая взрывоопасная смесь. Я умею читать взгляды, у меня работа такая. Но самое главное — неуверенность. Во взгляде бледного юноши я отчетливо прочел неуверенность и ухватился за нее как за спасительную соломинку.

— Салам... Со хога вист хила веза, — хрипло пробормотал я, на ватных ногах приближаясь к машине и каждой клеточкой своего существа ощущая: теперь я — сам себе приговор. Одно неверное движение, слово, неправильная интонация...

— Ваялайкум... — одними губами прошептал мальчишка. — Нохче ву?

Не до конца уверовавший шахид — это подарок Судьбы. Тут только кажется, что все так просто: принял решение взорваться совместно с врагами, обвешался тротилом — и вперед, во славу Джихада. Мне приходилось иметь дело с Людьми, решившими свести счеты с жизнью, и я компетентно заверяю вас, что здесь все гораздо сложнее.

Для того чтобы обычный человек превратился в действительного статского шахида, необходимо наличие хотя бы одного из следующих состояний. Перечисляю по степени разрушительного воздействия на психику: глубокий наркотический транс, фанатичная вера, патология и дикая, всепоглощающая озлобленность на весь мир — до полного душевного опустошения. Если ни одно из вышеперечисленных состояний не присутствует, можно побороться...

— Я не нохча, — теперь я совсем рядом и через приспущенное стекло могу видеть, что мальчишка держит в правой руке какой-то дрянной трехрублевый тумблер. От тумблера под сиденье тянутся два разноцветных проводка... — Но я хорошо знаю ваши обычаи и законы. Знаешь, брат, — это большой грех для правоверного...

— Это не я!!! — мальчишка трезв, глаза ясные, и, самое главное, смотрит на меня как на одушевленное создание. Это важно. Но явно неадекватен: лихорадочно горящий взор, сильный озноб — рука, держащая тумблер, мелко дрожит...

— Это не я, ты понимаиш, не я!!! Я шахид, воин! Мне толка вот это нажат, и все!

— Да понимаю я, понимаю...

На самом деле я решительно ничего не понимаю и всецело сосредоточился на двери. Если бы я был не психологом, а спецназовцем, то сейчас мой автомат наверняка не болтался бы за спиной, а был готов к бою. Если бы мой автомат не болтался за спиной, а был готов к бою, это решило бы все проблемы. Если бы это гадское стекло было опущено до конца, было бы значительно проще. Но такие ситуации не приемлют сослагательного наклонения — тут все должно быть предельно конкретно: или — или...

— Я понимаю, но... Но все равно, согласись — это великий грех...

— Это Аюб сделал, он сдохнэт, как собака! А я — настоящий шахид!

— Понимаю, понимаю. — Я очень осторожно поднимаю руку и достаю из нагрудного кармана сигареты и зажигалку. Старый дешевый прием: сам не курю, использую для коммуникации. Если мальчишка не курит...

— Ты мужчина, ведешь себя достойно. Не торопись, я тебя прошу, ты тут теперь главный, как скажешь, так и будет. Давай закурим, брат, а то мне что-то немного не по себе. Держи...

Мальчишка курит. Он машинально открывает дверь, берет сигареты с зажигалкой... А чтобы прикурить, нужны две руки! Мой шахид выпускает тумблер и тащит сигарету из пачки...

Опа! Я хватаю пацана под мышки и резким рывком выдергиваю его из кабины. Это не авантюра, спиной я ощущаю надежное присутствие искушенного в таких вопросах Васи Крюкова.

— Ну, сука... — Вася тут как тут — мелким бесом прыгает к нам из-за БМП и с удивительной быстротой распластывает мальчишку на асфальте, наступая коленом на грудь и хватая за обе руки. — Стропу из «разгрузки» достань!

— Ар-р-ррр!!! — наш пленник дергается всем телом и рычит, скрипя зубами. — Шак-калы!!! Ваууу...

Я трясущимися руками извлекаю из кармашка Васиной «разгрузки» обрезок стропы с петелькой — непреложный атрибут нашего разведчика — и краем глаза отмечаю появление на театре военных действий недостающих фигур. Два грязных бойца, озабоченный Глебыч — все торопятся к нам, желают помочь.

— Ну вот... — помогать уже не надо. Вася мгновенно переводит руки пацана за спину и в секунду вяжет их мертвым узлом. — Отпрыгался, шахид куев...

— Мочи, бля!!! — доносится от поста № 1. — Мочи пидара!!!

Нет, это не про нас. Среди нас таких нет. Это резвый нохча, которого уложили наземь раньше всех, воспользовался ситуацией и зигзагами рванул по пустырю. Шустрый малый, как будто всю жизнь только этим и занимался.

«Ата-та-та!» — раскатисто шарахнула автоматная очередь.

«Дух! Дух! Дух!» — торопливо подтвердил очнувшийся на посту прикрытия снайпер.

Да, по всей видимости — «дух». По всей вероятности, «группа обеспечения». Просто, как две копейки: скандальным поведением своим отвлек ротозеев от основного действующего лица. А вот основное на последнем этапе маленько подкачало...

— Ушел, падла, — огорченно констатировал один из грязных бойцов, когда серая фигура благополучно юркнула за ближайшие развалины. — Шустрый, падла!

— Готово. — Глебыч за десять секунд обезвредил «пояс шахида» на нашем пленнике (четыре двухсотграммовые тротиловые шашки с простеньким взрывателем) и скомандовал: — А ну, все назад и легли. Быстро!

Бойцы удаляются, из здания КПП ворохом сыпанула отдыхающая смена, все торопятся к позициям соседнего ВОПа. Мы с Васей в процессе, никуда не торопимся. Вася контролирует бьющегося в рыданиях несостоявшегося шахида, а я, обессиленно привалившись к «таблетке», жадно глотаю стылый воздух. Мне сейчас как-то все поровну, я самый крутой молодец на этом участке трассы. Это я — Финист — Ясный сокол, богатырь былинный, блин! Всех подряд спас и выручил. Орден мне, орден! А лучше — премию. Это актуальнее.

Кроме того, я даже не допускаю мысли, что Глебыч может напортачить. Нет, понятно, бывают всякие случайности и неурядицы... но не с Глебычем. Он — лучший. Лучше сапера, чем он, в природе не существует, это аксиома.

Глебыч распахивает задние дверцы «таблетки» и производит поверхностный досмотр.

— Вот так, значит... Угу...

Глебыч аккуратно раздергивает саван на женском трупе, и взору моему предстает диковатая картина...

Вообще говоря, трупа нет. Есть старушечья мертвая голова, насаженная на стабилизатор авиабомбы, обмотанной бинтами. А внешне все это выглядело как тело. Носилки на распорках стоят, скрадывают подозрительную выпуклость корпуса...

— Нелюди, бля... — бормочет Глебыч, безо всякого пиетета перекусывая бокорезами провода, уходящие от взрывателя в полик. — Ничего святого нету...

Да, ничего святого. Хоть волосы и седые, но бровки у головы черненькие и густые, нос горбатенький такой, голова явно чеченского происхождения. Это ж как рука не дрогнула!

Однако — спасибо нелюдям. С мальчишкой они явно промахнулись. Не рассчитали маленько, надо было или совсем не посвящать в детали, или тщательнее проводить психподготовку. Для любого нормального мусульманина надругаться над трупом единоверца — огромный грех...

— Держи, пойду отвечу, — Вася кивает на КПП, откуда стационарный узел истошно выкрикивает наши позывные. — Чего-то у них там не так...

Я принимаю под контроль повязанного шахида, Вася бежит к КПП. Через несколько минут он выскакивает на крылечко и истошно орет:

— Механик «471» — ко мне! Экстренный выезд! Бегом, я сказал!!!

От ВОПа к КПП бежит замасленный комбез — механик БМП. Васю все знают, два раза повторять команду не надо.

— Тебя в попу ужалили? — флегматично интересуется Глебыч. — Чего разорался?

— На Южном — подрыв! — На Васе нет лица. — Вроде бы двенадцать «двухсотых»!

— Твою мать... — Глебыч пихает бокорезы в карман и призывно машет рукой. — Хлопцы, бегите сюда, тут все обезврежено. Принимайте, нам ехать надо.

Все, ребята, шутки в сторону, нам надо двигать на Южный выезд. Там дежурит вторая половина нашей команды: Петрушин, лейтенант Серега и Лиза. За самовольный уход с места службы, да еще с боевой техникой, нам наверняка достанется на орехи. Но это уже нюансы. Мы сейчас там нужнее.

И вообще, скверный сегодня выдался денек...

Глава 2.

Рыжая Соня

«...Бурение на водонасыщенные горизонты осуществляется шнековым методом установками на базе а/м «ЗИЛ-131». Шнек диаметром 180 мм с победитовой насадкой разбуривает породы грунта до песочного водонасыщенного пласта. Затем поднимается буровой инструмент и делается «обсадка» стальной колонной, резьбовое соединение диаметром 127 мм с сетчатым латунным фильтром галунного плетения длиной один метр, который устанавливается в месте водопритока. Ниже сетчатого фильтра изготавливается отстойник, который после обсадки щебенится. Затем скважина прокачивается насосом типа «Малыш» или «Ручеек» до визуально чистой воды и сдается ЗАКАЗЧИКУ...»

Наш народ, как ни странно, не утратил чувства юмора. Вот анекдот второй чеченской войны:

...Ночь. Чечня. Позиция артдивизиона. Возле костра сидят два офицера-артиллериста федеральных сил и, попивая паленую водку, от нечего делать играют в города:

— Знаменка. Называй на «А».

— Арсан-Юрт.

— Нет такого города!

— Как нет? А ну, что там у нас в графике артподготовки... Точно — нет! Ну, тогда — Ачхой-Мартан.

— Дай-ка график... Правильно! Такой пока еще есть...

...Мой город еще существует. Он плывет в призрачном туманном мареве. Зимой у нас часто бывают туманы — такая климатическая особенность. Куда плывет город, никто не знает, это военная тайна. Он, как Летучий Голландец, расстрелянный из пиратских пушек, тихо скрипит разрушенными домами-мачтами, покачивается на волнах тумана и плывет в свое гибельное никуда...

Это не бред, просто туман искажает перспективу, и кажется, что остовы серых домов слегка качаются. На душе тоже серо и тоскливо. Туман пропитывает тебя, как губку, разъедает волю и тихо шепчет: умри, грязная тварь, зачем тебе жить?

Да, в такие дни мне больше всего хочется умереть. Забиться куда-нибудь в уголок, закрыть глаза, уснуть и больше никогда не просыпаться. Наверно, я бы так и сделала, но сейчас мне мешает чужое присутствие.

Рядом со мной, на водительском месте, восседает мой полный антипод. Симпатичный такой антипод, жизнерадостный здоровый мужчина, с породистым чувственным лицом и искрящимися от полноты бытия глазами. Он искренне считает, что является самым главным человеком этого мира, и надеется прожить как минимум сто лет. Умирать он явно не желает. Сейчас мужчина довольно мурлычет какую-то задорную мелодию и крутит баранку. Наша белая «Нива» едет в никуда, параллельным курсом с городом-призраком.

Вот такие мужчины настырно двигают Историю и не дают нам, кислым бабам, тихонько умереть в своем уютном уголке. При одном взгляде на такого типа сразу понимаешь: да, жизнь продолжается, надо спешить, рвать во все лопатки, строить планы, бороться. Спасибо вам, жизнерадостные оптимисты-головорезы! Не будь вас, мир давно бы уже перестал существовать.

Хочется по этому поводу сказать вам что-нибудь весомое и значимое. Что-нибудь... Что-нибудь по теме. Ну, например:

— Ты баран, Аюб.

— Не понял?

Самый главный человек в мире не готов к такому утверждению, ему кажется, что он ослышался. Подтверждаю:

— Ты баран и сын барана.

— Ты вообще понимаешь, что говоришь, женщина? — ноздри горбатого носа хищно трепещут. — Ты знаешь, что я могу с тобой сделать за такие слова?

Этот мужчина «в авторитете», как у нас принято говорить. Он сильный, грозный и беспощадный, люди боятся и уважают его. И вообще, он мужчина — этим все сказано. Я — женщина, человек второго сорта. Вернее, третьего, потому что я, ко всему прочему, — вдова.

Но для Аюба и его людей я неприкасаемая персона. Потому что я — правая рука Деда. А этот уважаемый мужчина Аюб двадцать минут назад совершил непростительную глупость. Он, по простоте душевной, даже не догадывается об этом, но его глупость может стать причиной провала операции. Дед за такие вещи карает безжалостно.

— Самое большее, что ты можешь, — это поцеловать меня в задницу. — Я с ленивым презрением смотрю на дорогу, чувствуя, как щеку жжет наполненный жаждой мщения взгляд моего напарника. Напарник недолго косится на меня — ему тоже надо смотреть на дорогу, кроме того, он понимает, что я хамлю не просто так, от нечего делать.

— Я с нетерпением жду этой минуты, звезда моя. — Аюб, как по команде, гасит гнев во взоре, вкусно причмокивает губами и даже облизывается. Он и в самом деле давно хочет увидеть мою задницу. Будь его воля, он бы устроил мне веселое времяпрепровождение! — Ты только намекни... Скажи, а что я сделал не так?

— Мы два месяца потратили на этих парней, — терпеливо объясняю я. — Мальчишки — загляденье. Чистые, непорочные...

— Да, вы молодцы, умеете людей отбирать. — Аюб непонимающе хмурится. — И что?

— Мы их Кораном по самые уши накачали, — продолжаю я. — Хоть сейчас в медресе отправляй...

— Ну а я что сделал не так?! — теряет терпение Аюб. — Не тяни, женщина, говори прямо!

— А ты, сын барана, ничего лучше не придумал, как при Зауре старухе голову отрезать. Да еще со своими дурацкими шуточками...

— Слушай, хватит оскорблять, да! — Аюб досадливо морщится и стукает кулаком по баранке. — Он воин, мужчина! Такое на него не должно влиять!

— Ты одним движением своего ножа зачеркнул всю нашу подготовительную работу, — выношу я вердикт. — Он был готов. А ты за несколько секунд разрушил его веру в святость идеи.

— Так уж и разрушил! Тоже мне, святость нашла!

— Разрушил. Я видела его глаза, когда он садился в машину.

— Но мужчина...

— Да прекрати, ради Аллаха, — «мужчина», «мужчина»!!! Теперь, если он сорвет акцию, ты, лично ты, ответишь перед Дедом...

Аюб хмурится, молчит, уже не косится на меня. Я тоже молчу. В том, что случилось, есть часть моей вины. Я опоздала. Приехала в морг на десять минут позже. Смотрю, Лечи стоит у машины один. «Где Заур?» — спрашиваю. «С Аюбом пошел». Я туда смотрю — там уже все сделано. А этот придурок еще шутит: типа, остальной труп тоже в дело пустим, жижиг-галныш сделаем. На Заура и не смотрит.

А зря. У парня в глазах — мир перевернулся с ног на голову. Полное смятение. Мы ведь его готовили по «чистому» пути, ему осталось только тумблером щелкнуть...

— Ладно, красавица моя, — через некоторое время до Аюба наконец доходит. — Что сделано, то сделано. Давай так: я тебя прошу, не будем Деду говорить об этом. Ладно? Я в долгу не останусь, ты знаешь...

— Это будет зависеть от результата акции, — непримиримо заявляю я. — Если все пройдет гладко, я забуду об этом. А сейчас давай сделай дурацкую рожу — подъезжаем...

Мы приближаемся к южному выезду из города. Здесь самый большой и хорошо охраняемый КПП. Это своеобразный форпост федералов: здесь берет начало дорога в мятежную горную Ичкерию{3}. В этом месте, образно выражаясь, заканчивается федеральное влияние. Это только образно — на самом деле такого влияния вообще нет. Федералы охраняют самих себя, далее сфера их интересов не распространяется: даже самые высокие федеральные марионетки местного разлива вынуждены самостоятельно заботиться о своей безопасности.

На КПП нас поверхностно досматривают, не проявляя особого рвения. Заглянув в термос с горячим супом, омоновец спрашивает:

— Ну что, скоро там вода будет?

— Скоро, — серьезно отвечает Аюб. — Дня через три доберемся...

Привычка — хорошее дело. Очень помогает при подготовке к акциям. К нам привыкли, мы здесь четвертый день катаемся. В трехстах метрах отсюда, на пустыре, работает буровая установка на базе военного «ЗИЛа-131». Бригада в составе трех человек бьет артезиан якобы для новой водонапорной башни. Документы в порядке: есть распоряжение администрации, договор с Кавказгеоспецстроем, разрешение коменданта.

Людям патологически хочется верить в доброе. Никто из федералов почему-то не обратил внимание на два скользких аспекта в этой ситуации.

Во-первых, у нас, если есть деньги, очень легко провести любые документы. Комендант подмахивает разрешения, не читая, в администрации всегда есть свои люди, и так далее. По телевизору регулярно со скорбью в голосе сообщают: ах, ах — в Чечне опять обнаружены махинации с субсидиями на разрушенное жилье (пенсиями, гуманитарной помощью, зарплатой и так далее — смотри полный список в разделе «социальная сфера» соответствующего документа). Ай, какая неожиданная новость! Смешно...

Во-вторых, никто не задумался над целесообразностью оборудования артезианской скважины именно в этом месте. Результаты разведки водоносных пластов никто не затребовал, есть они здесь или нет — один Аллах знает. Зато каждый местный вам с уверенностью скажет: бурить в этом районе — очень небезопасное занятие. Запросто можно на газовый «карман» напороться. А это чревато самыми печальными последствиями.

В общем, подготовка к операции проходит практически в идеальных условиях. Никаких препятствии, несмотря на объявленное федералами усиление, нет. Утром Аюб привозит сюда буровую с бригадой, в обед — от двенадцати до трех дня, по-разному, — меня с горячей пищей. Тоже мне, Манька-повариха...

Обед — еще одна привычка федералов, полезная для нашего дела. Это обыденно, не внушает опасений и некоторым образом успокаивает. Не нашлось у федералов знатока местных обычаев, который сразу бы обнаружил подвох. На буровой-то работают чеченцы. А для любого нормального горца обед — что для неверного намаз! Искони сложился распорядок: горец завтракает до свету, весь день занят делами, может мимоходом что-нибудь перехватить на скорую руку. Основной прием пищи, с обязательным горячим блюдом, — ужин. Вечер, никуда спешить не надо, можно сидеть в кругу семьи и неторопливо насыщаться. Вот так у нас принято...

Как я уже говорила, на буровой работают трое. Двое обычных бойцов и один особый. Это наш шахид — Муслим.

За Муслима я не беспокоюсь, Аллах миловал, не попал мальчишка в одну компанию с головорезом Аюбом. Этот пункт нашей подготовки можно смело считать одним из самых надежных, потому что я занималась им лично сама.

В честь нашего прибытия бойцы заглушили мотор работающего «ЗИЛа» и вытащили канистру с водой — сполоснуть руки. По-хорошему, надо бы нормальное омовение сделать да на молитву присесть — они не просто так болтаются, шахид с ними! Но тут условия не позволяют, поэтому придется обойтись без этого.

— Проверяли? — интересуется Аюб.

— Нет, сегодня не проверяли. Недосуг, видимо.

— Надо же! — удивляется Аюб. — Какие добрые!

Ну-ну...

Федералы с КПП каждый день проверяют, чем тут наши занимаются. В первый день вообще три раза приходили. А сегодня не удостоили вниманием. Буровая стала обыденностью. Хороший знак.

— Как ты? — ласково обращаюсь я к шахиду.

— Нормально. Я готов...

Мальчишка бледноват, но держится молодцом. Он одет во все чистое, только спецовку скинуть. Парень три дня постился, отсюда бледность.

Из уважения к шахиду бойцы выливают суп в яму. Вчера и позавчера тоже так делали. Они едят серый лаваш с зеленью и сыром и то отходят в сторонку, чтобы не смущать нашего героя.

Пока бойцы перекусывают, Аюб занимается делом. Он удаляется в глубь пустыря на тридцать шагов, снимает штаны и присаживается — вроде бы по большой нужде. Аюб плохо «замаскировался» — я его вижу, но делаю вид, что не замечаю, смотрю в другую сторону. Если сейчас федералы с КПП смотрят в бинокль, им, наверно, очень смешно. Живописная такая картинка: нохчо-богатырь, обделавшийся в панораме серого пустыря...

Аюб между тем привязывает к ноге капроновый шнур, натягивает штаны и идет обратно. Сегодня ночью он доставил сюда закладку и замаскировал ее. Колоссальная работа, под силу только такому здоровяку: пришлось с километр идти с черепашьей скоростью, волоча тяжелый груз, а последние несколько сот метров вообще ползти.

«ЗИЛ» стоит задними габаритами к КПП. Это дополнительная гарантия спокойствия для федералов.

Машина громоздкая, в «расшпиленном» состоянии, да еще и задом к объекту. Никому и невдомек, что накануне с машиной поработали наши мастера, и теперь достаточно трех секунд, чтобы она отделилась от буровой установки.

Аюб, поравнявшись с передним бампером, ловко цепляет конец шнура к лебедке — всего на три секунды задержался. Затем он выходит из-за мотора и призывно машет рукой. Типа, прекращайте чревоугодием заниматься, пора работать.

Бойцы быстренько завершают свой «обед» и запускают двигатель. Спустя несколько секунд к машине «приезжает» заготовка — резиновая камера с тротилом. Общий вес — пятьдесят кг. Вот так все просто, проверяйте хоть каждый день...

Один из бойцов хлопает ладонью по капоту и огорченно разводит руками. Мол, упрямится железный конь, неполадки какие-то. Это перестраховка — моторная часть с КПП не видна, но каждый играет свою роль в соответствии с расписанным сценарием.

Аюб «помогает» — забирается на бампер и принимается ковыряться в моторе. На размещение и подготовку взрывчатки у него уходит четыре минуты. Молодец, Аюб, он хоть и сын барана, но мастер своего дела. Приятно с таким работать.

Вот капот захлопнулся, Аюб спрыгнул на землю. Все, можно ехать.

— Сегодня твой день, — говорю я на прощание шахиду. — Вот я стою рядом с тобой... и уже сейчас начинаю ощущать запах мускуса{4}! У тебя все получится. Весь народ с замиранием сердца следит за твоим подвигом.

— Я готов, — недрогнувшим голосом отвечает Муслим. — Я все сделаю как надо...

Мы возвращаемся. На КПП нас не досматривают, машут ручкой — проезжайте. Спасибо. Хорошее дело — привычка.

Метрах в трехстах от КПП, по дороге в город, расположена чайхана. Здесь начинается жилой квартал — в домах, меньше других пострадавших от бомбежки, ютятся люди.

Аюб загоняет «Ниву» на небольшую стоянку и глушит мотор. Здесь нас ждет Шапи, он приехал на грязной старенькой «шестерке» бежевого окраса и привез мне портативную видеокамеру.

Мужчины заходят в чайхану. Мне очень хотелось бы выпить стакан горячего сладкого чая, но я остаюсь в машине — дела в первую очередь. Да и женщина я, негоже мне с мужиками.

Чайхана вполне безопасное место. Сюда часто заходят федералы, КПП рядом, они чувствуют себя здесь как дома. И поэтому не проявляют особой бдительности.

Примерно через полчаса мне на мобильный звонит наш разведчик Ахмед:

— Едут к вам. Будут минут через пятнадцать.

Все, фаза подготовки завершена. Настало время действовать. Я звоню Лечи и спрашиваю:

— Вы готовы?

Это вторая группа, они работают на Северном КПП.

— Давно готовы, — сообщает Лечи. — Можно?

— Как Заур?

— Нормально. Только бледный немного.

— Бледный?

— Ну, конечно, бледный! Если человек не жрет ничего трое суток...

— Выбирай слова, Лечи. Наверно, ты хотел сказать — «постится»?

— Ммм... Да, именно это я и хотел сказать. Короче, в порядке он, все нормально.

— Хорошо. Минут через десять можете начинать...

Вот в чайхану вошла очередная федеральная троица. Двое здоровенных мужиков, один из них совсем юный — он как-то странно посмотрел на меня, как бы оценивая. Может, я ему мать напомнила? Даже у такого должна быть мать... Третья у них... женщина. Худенькая, бледненькая, аристократического типа личико, беретка одета набекрень, кокетливо так... Странно, что делает с этими зверюгами такая дамочка? Впрочем, это не так важно — пора работать.

Я подхожу к окну и зову мужчин. Аюб определяет место, где его подобрать, садится в «шестерку» и едет по улице прочь от КПП — разогнаться. Минут через пять мы с Шапи на «Ниве» выезжаем по узкому переулку к окраине. Отсюда хоть и далековато, но хорошо просматривается КПП и наша буровая установка. Это место я выбрала заранее, сейчас я стою под прямым углом к основной трассе, КПП и буровая от меня примерно на одинаковом расстоянии. Хороший ракурс для съемки.

— Вот они, — нервно бормочет Шапи.

К КПП приближается кавалькада: два «Ниссана Патрола» и микроавтобус «Форд».

Вот она, основная цель, ради которой и затевалось все мероприятие. Это межведомственная комиссия по проверке работы контрольно-пропускных пунктов и блокпостов, приуроченная к приезду Грызлова. Состав внушительный: первый зам Кадырбекова, замминистра внутренних дел ЧР, замкоменданта Грозного и замкомандующего группировкой.

Большие люди. В микроавтобусе охрана — кадырбековские гвардейцы.

Вся наша кропотливая работа, разумеется, — это большое и важное дело. Но без своевременно добытой информации она превратилась бы в хаотичные, безадресные акции (примеров таких глупых самопожертвований — несть числа!).

Информацию о работе комиссии мы получили от своего человека в администрации. Товарищи хотят показать всем, что являются здесь хозяевами: раскатывают в таком составе, без военной охраны и бронированной техники, рассчитывая, что неожиданность обеспечит их безопасность. В общем, обычная пиаровская акция, в свете рекламной кампании грядущего мартовского референдума. Людей останавливают, спрашивают: не обижают ли вас вояки на КПП? Ха-ха три раза...

Наша акция — ответ на вашу акцию. Сейчас мы вам покажем, где мы видели ваше усиление и кто вообще в доме хозяин...

Из «внедорожников» выходят большие люди. Вся охрана из микроавтобуса не вываливает, вышли только двое мордоворотов, встали по обеим сторонам дороги и активно крутят головами.

Я включаю запись и навожу объектив на КПП. Время начала акции мы конкретно не определяли: все ориентируются на Аюба.

«Вв-вуууу!!!» — а вот и Аюб. На улице, что пролегает мимо чайханы, появляется затрапезная «шестерка» и, быстро разгоняясь, несется к КПП. Машины подобного типа у федералов на особом счету: именно на таких вот были совершены несколько последних акций.

— Аллах Акбар... Аллах Акбар... — в смятении шепчет Шапи — переживает, бедолага.

Надо отметить, что особой паники на КПП я не наблюдаю. Напротив, все действуют слаженно, как будто неделю готовились к этому! Пушки БМП разворачиваются в сторону чайханы, из «Форда» выметается охрана, волокут больших людей за машины... И в несколько секунд все сосредоточиваются на той стороне дороги, задницами как раз к нашей буровой.

«ЗИЛ» отделяется от буровой установки, делает вираж и начинает движение к КПП. Мне кажется, что все это происходит с чудовищной медлительностью. Если бы он сделал это в обычном режиме, его бы десять раз расстреляли из БМП. Но сейчас наводчикам не до «ЗИЛа», в ту сторону вообще никто не смотрит, есть забота поважнее...

Сразу за чайханой Аюб вываливается из «шестерки», делает пару кульбитов не хуже профессионального каскадера и юркает за бетонный забор. «Шестерка» продолжает самостоятельно мчаться к КПП. Что он там положил на газ и как укрепил руль, я не вдавалась, это его дела. Но машина идет ровно — здесь прямой отрезок шоссе — и может долететь до самых «рогаток».

«Та-та-та!!! Та-та-та!!» — самые быстрые у КПП успели изготовиться и лупят из автоматов.

«Бух!!!» — наводчик не смог как следует прицелиться, снаряд улетает в один из жилых домов. Так вы полгорода перебьете, убогие! У вас еще есть право на один выстрел, потом будет поздно — для своих же небезопасно.

«ЗИЛ» продолжает приближаться к КПП — в ту сторону по-прежнему никто не смотрит...

— Аллах Акбар... Аллах Акбар!!! — как заклинание бормочет Шапи.

«Бух!» — все, нет «шестерки». Все-таки хорошие у них наводчики, зря я их ругала. Прямое попадание, град медленно оседающего металла, колесо летит куда-то вверх...

— Ай! — тихонько пищит Шапи и зажмуривается.

Я направляю объектив точно на микроавтобус. Спустя секунду в группу людей, прячущихся за ним, на полном ходу влетает наш «ЗИЛ».

«Бу-бух!!!»

Огромный дымный гриб вспучивается над тем местом, где только что стояли машины и прятались большие люди. Снимать далее бессмысленно, там сейчас ничего не видно. Я стою еще несколько секунд, машинально направляя объектив на КПП... Никаких признаков жизни я там не наблюдаю. Бойцы от буровой могут уходить пешком и в полный рост — теперь тем, кто там выжил, долго будет не до них.

Ну вот, мы сделали свое дело. Показали, кто в доме хозяин. Можешь гордиться, Россия, — мы отдаем тебе самых лучших своих сыновей...

Глава 3.

Команда

«...СВОДКА О СОСТОЯНИИ ОПЕРАТИВНОЙ ОБСТАНОВКИ В ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ НА 16 ДЕКАБРЯ 2002 ГОДА {5}».

Ситуация в зоне ответственности ОГВ(с) остается напряженной. Управлением ФСБ предотвращено распространение и оперативным путем получен экземпляр листовки «Убийцы предлагают референдум», подготовленной к распространению в местах массового скопления людей в период проведения в Гудермесе съезда представителей чеченского народа. В ее тексте от имени Государственного комитета обороны Маджлисуль Шуры референдум по вопросу принятия Конституции ЧР преподносится как «новый план подавления мусульман для достижения своих политических целей» и как «документ, узаконивающий убийство чеченского народа перед всем миром». В адрес лиц, оказывающих содействие в организации и проведении референдума, высказываются угрозы расправы в соответствии с «законом шариата».

По имеющимся данным, эмиры ваххабитских джамаатов считают недопустимым принятие Конституции ЧР, потому что она будет способствовать нормализации обстановки в республике и повлечет поддержку большинством ее жителей федеральной власти, что совсем не нужно боевикам. В связи с этим бандиты планируют провести в течение декабря 2002 — марта 2003 года ряд «особо важных» мероприятий по срыву референдума, которые «потрясут весь мир».

В настоящий момент главари бандформирований продолжают обычную террористическую деятельность в отношении военнослужащих федеральных сил, представителей органов власти и населения Чеченской Республики. В арсенале террористов по-прежнему остаются минирование маршрутов движения войсковых колонн, обстрелы подразделений и объектов ФС, похищения людей. В последнее время также отмечаются случаи самоподрыва боевиков у КПП федеральных сил и в местах скопления военнослужащих и боевой техники. Эти проявления носят явно «импортный» характер, так как такого рода самоубийственные поступки не свойственны благоразумному чеченскому народу. По данному направлению органами ФСБ проводится тщательная работа, которая обещает дать результаты уже в ближайшее время.

О готовности боевиков к совершению террористических актов свидетельствуют тайники и схроны, оставленные ими как в населенных пунктах, так и в непосредственной близости от них. За прошедшие сутки девять бандитских закладок обнаружены в Гудермесе, Грозном, вн.п. Пригородное, Старые Атаги Грозненского (сельского), Автуры Шалинского, Белоречъе и Октябрьское Курчалойского районов.

Практически во всех схронах подразделения федеральных сил находят большое количество взрывчатки и взрывчатых веществ, провода и детонаторы, комплекты военной формы.

Управлением ФСБ и подразделениями милиции организован розыск преступников, которые днем 14 декабря из гранатомета обстреляли здание отделения партии «Единая Россия» в Гудермесе. Пострадавших нет. В помещении актового зала выбиты окна и двери. Установлено, что выстрел был произведен из разрушенного здания детских яслей. В ходе осмотра места стрельбы обнаружены аккумулятор, радиостанция и тубус «РПГ». По имеющейся информации, эта провокация одна из первых, которые боевики готовят по срыву референдума по принятию Конституции Чеченской Республики.

На одном из перекрестков Грозного сработал радиоуправляемый фугас. В момент взрыва никаких транспортных средств в радиусе действия самодельного взрывного устройства не было. Пострадавших нет. Сотрудниками УФСБ организован розыск преступников, готовивших диверсионно-террористический акт.

В Урус-Мартане из тайника изъяты автомат «АКС-74», 500 патронов калибра 5,45-мм, гранатометы «РПГ-22» и «ГП-25», выстрелы к ним, граната «Ф-1», прибор ночного видения, а также радиостанция.

Совместной оперативной группой Управления ФСБ и милиции в Аргуне из двух тайников изъяты пулемет «ПК», автомат «АК-74», самодельный пистолет под патрон калибра 7,62мм и 2160 патронов калибра 5,45.

В результате совместных действий подразделений ФСБ и военнослужащих, около селения Аллерой Ножай-Юртовского района обнаружена база НВФ. Находящиеся на ней бандиты оказали вооруженное сопротивление и были уничтожены. Также уничтожен блиндаж с оружием и запасами продовольствия.

В Ножай-Юртовском районе в ходе специальной поисковой операции УФСБ во взаимодействии с подразделениями военной комендатуры и временного отдела милиции в селении Бетти-Мохк обнаружен тайник, из которого изъяты 82-мм минометные мины, две гранаты «РГН», две тротиловые шашки по 200 г каждая.

На северной окраине селения Галайты у реки Аксай обнаружен схрон с пятью 30-мм снарядами и 250 патронами калибра 5,45мм.

На окраине селения Гиляны в тайнике найдены двенадцать гранат «Ф-1» и 1400 патронов калибра 5,45. Боеприпасы уничтожены на месте обнаружения путем подрыва.

В рамках выполнения Постановления Правительства ЧР о борьбе с незаконным нефтебизнесом Управлением ФСБ совместно с подразделениями внутренних войск в районе селений Побединское и Гикаловский обнаружено и ликвидировано восемь мини-нефтеперегонных установок общей емкостью 25 тонн.

Совместной оперативной группой УФСБ и временного отдела внутренних дел на окраине селения Закан-Юрт уничтожен мини-нефтеперегонный завод емкостью до 10 тонн.

Боевики по-прежнему пытаются запугать местных жителей и скомпрометировать подразделения федеральных сил. С этой целью бандиты совершают похищения людей, используя военную форму и символику российских военных. Активизация террористической деятельности бандгрупп отмечается в Наурском районе Чечни. В населенных пунктах Наурская, Ульяновское и Мекенская бандитами похищены пятеро местных жителей.

Сильные холода заставляют боевиков искать «средства к существованию». В Ачхой-Мартановском районе бандиты ведут целенаправленный грабеж среди местного населения. У жителей н.п. Самашки ими «конфискуются» не только деньги, продукты питания, скот и теплые вещи. В последнее время боевики все чаще ищут в домах лекарства, обезболивающие и противоинфекционные препараты.

В Чеченской Республике завершен осенний набор граждан на военную службу. В канун Дня Конституции Российской Федерации в военный комиссариат ЧР прибыла последняя группа чеченской молодежи. Дальнейшую службу 55 юношей будут проходить в стрелковых ротах в районных комендатурах Чечни. Осенний набор прошел в республике организованно, без нарушений и происшествий. Работники военкомата отмечают, что чеченская молодежь пришла на призывные участки сознательно и добровольно. Как говорят сами призывники, они готовы принять присягу и приступить к несению службы.

Пресс-служба ОГВ(с) ».

* * *

«...В связи с трагическими событиями в театральном центре на Дубровке (м. «Норд-Ост») рекомендуем команде № 9 сосредоточить все усилия на изучении феномена т.н. «шахидов». Особое внимание советуем обратить на исследование социально-бытовой сферы, в части, касающейся т.н. «сестер», или попросту — вдов полевых командиров. Советуем серьезно отнестись к данной проблеме, поскольку имеется тенденция к ее глобализации. Напоминаем, что основной ударной силой отряда Бараева, захватившего театральный центр, являлись именно «черные вдовы»-смертницы...»

Полковник Иванов еще раз перечитал распоряжение и гнусно ухмыльнулся.

— Ну, энтомологи хреновы... Вывели, значит, новую разновидность: «черная вдова-смертница»! Гы-гы... Интересно, каким там местом ваши профессора Персиковы груши околачивают?

Иванов — товарищ жутко начитанный и несоразмерно для офицера контрразведки образованный. Разумеется, так величать террористок только за то, что они одеты в черное, сам бы он не стал.

Этак вот изуверски обозвать вдов чеченских полевых командиров мог только донельзя приподнятый над оперативной обстановкой товарищ. Товарищ, ко всему прочему, знакомый с горской тематикой лишь по красочным буклетам хиреющих турфирм Приэльбрусья.

— Гы-гы... — задумчиво повторил Иванов, уставившись на текст распоряжения.

Полковник, имевший феноменальную память, неслабо учился в школе и даже сейчас, спустя столько лет, мог процитировать примерное определение из зоологии:

«...Во время ухаживания тарантулы приходят в сильное возбуждение и в течение 20–30 минут спаривание происходит 10–12 раз подряд; после этого самец быстро убегает от самки, так как она сразу после спаривания нападает на него и съедает. Отсюда название — «черная вдова»...

Иванов, обладавший развитым воображением, как ни старался, не мог представить себе эту безобразную картинку. Младой проворный горец, оприходовав за полчаса юную невесту десять раз, хватает бурку и нагишом сигает в окно. И зигзагами бежит к распадку. Невеста с дедовским кинжалом преследует его, кровожадно сверкая очами. Все это действо сопровождается страстными гортанными криками. Занимательно, не правда ли?!

В целом все в распоряжении было верно и актуально. Но вот эта маленькая «плюшка» придавала, в общем-то, правильному и суровому документу оттенок какой-то клоунской несерьезности...

— Абыдна, да! Большие люди, а такие «залепухи» мочат...

Полковник только что вернулся в Ханкалу из Моздока, где получал совершенно секретный инструктаж от спецпредставителя Президента по ЮФО.

Спецпредставитель — молодой, пробивной и чудовищно перспективный тип (из бывших чекистов, как водится). Страшный циник, к людям относится сугубо утилитарно: есть польза — я тебя люблю, нет — пошел в задницу. Чинопочитания не приемлет, требует, чтобы его называли по имени.

— Какой смысл в величании? Зовите меня просто — Витя. Я младше вас. От меня пользы меньше. Как вы там работаете, меня абсолютно не колышет, можете целыми днями водку пить и спать. Но если не будете давать конкретный результат, звать меня вы не будете вообще никак. Потому что мы с вами тут же расстанемся...

Вопреки обыкновению, Витя не стал обыгрывать начальственную «плюшку», хотя слыл большим любителем по этой части. Был он деловито возбужден, глазенки горели в предвкушении реализации грандиозного плана.

— Если мы накроем этих шахидмейкеров — будем кругом в орденах. Надо все бросить и заняться. Чует сердце — не наше это. Опять вражьи происки...

Конкретный Витя, как обычно, чуял в наметившейся проблеме сугубо импортный запашок (на другие аспекты он просто не обращал внимания). Интифада пришла в Чечню? Да как бы не так! Приехали импортные спецы, «проплаченные» заинтересованными лицами, балуются перед референдумом. Руководство желает исследовать социальную сферу — на здоровье, кто против? Мы будем исследовать, но между делом, для отчета. А на самом деле все силы бросим на «выводку» и поимку вот этих самых «шахидмейкеров».

— Представляете, какой будет резонанс, когда мы отловим этих мерзавцев? Ух! ФСБ умрет от зависти...

Иванов хоть и рад был наметившейся конкретной работе, начальственным энтузиазмом не заразился, поскольку иллюзий по данной проблеме не строил. Знакомая картина: вкалывать придется команде, добиваясь результата правдами и неправдами, а все лавры достанутся Вите. Обещать они мастера: трехкомнатная квартира в Москве и генеральская должность в Управлении как основной стимулирующий элемент опять благоразумно перенесены до «завершения полного цикла функционирования команды». Интересно, когда же этот цикл завершится?

— Хорошо, мы сделаем все, что в наших силах. Можете не сомневаться...

Да, вопрос: почему полковник обрадовался? Ну, тут все просто, дорогие мои. Иванов — офицер старой закалки. Бездельничать и числиться в нахлебниках не привык. А в последние два месяца приходилось довольствоваться именно этим статусом.

Команда № 9 была создана в августе сего года стараниями пробивного Вити для решения ряда «неспецифических задач». По большому счету, конечно, Витя старался сугубо для себя, работал исключительно на поднятие своего рейтинга. Но результат превзошел все ожидания. Команда вычислила резидентную сеть, отловила самого резидента, «вывела» высокопоставленного предателя в наших рядах и уничтожила банду «оборотней», работавших на подрыв репутации наших славных федеральных сил{6}. Начальство было в трансе — никто не ожидал такой прыти от «сливок» войсковой и ведомственной «отрицаловки».

Кстати, самое время поближе познакомиться с личным составом команды. Те, кто читал первую книгу, смело могут две последующие странички пропустить. Они для тех, кто имеет дело с нашими примерными хлопцами впервые.

Прошу любить и жаловать: вот некоторые данные на членов команды № 9, или, как официально она значится в приказе, «оперативно-аналитической группы неспецифического применения»...

Семен Глебович Васильев. Сорок один год, холост. Подполковник, начальник инженерной службы ДШБр (десантно-штурмовая бригада). Специализация — взрывотехника. Соавтор семи пособий по саперному делу. Во время прохождения службы в Афганистане был два месяца в плену. Каким-то образом ухитрился взорвать базу моджахедов, на которой содержался. Бежал, прихватив с собой двух оставшихся в живых контуженых охранников, месяц прятался в горах. Непонятно, как выжил, ушел от всех облав, добрался до своих, в процессе путешествия обоих моджахедов... съел. После лечения в психбольнице вернулся в строй, живет в горячих точках, дома — проездом. Хобби: любит в пьяном виде с завязанными глазами разминировать МВУ (минно-взрывные устройства) повышенной категории сложности. Известный шутник. Последняя шутка, ставшая достоянием широкой общественности: во время основательного застолья с двумя наикрутейшими спецами из Генерального штаба (один из них — как раз тот самый соавтор, который оформлял пособия), прибывшими проводить сборы с саперами, незаметно заминировал вышепоименованных спецов, предложил обезвредить взрывное устройство и дал на это дело две минуты...

Спецы не справились. Оба живы — вместо ВВ Глебыч использовал пластилин, отделались ожогами от слабеньких самопальных детонаторов. Вот такой затейник. Болезненно свободолюбив, не выносит хамов, отсюда постоянные конфликты с начальством. Терпят исключительно ввиду высочайшего профессионализма — другого такого во всей группировке нет.

Петрушин Евгений Борисович. Тридцать шесть лет, холост. Майор, зам по БСП (боевая и специальная подготовка) командира седьмого отряда спецназа ВВ. Профориентация — специальная тактика. Живет там же, где и Глебыч, дома — проездом. В первую чеченскую три недели был в плену, сидел практически в самой южной точке республики, высоко в горах. Не укокошили сразу только потому, что хотели обменять на известного полевого командира. Посидел три недели — надоело, вырезал всю охрану и удрал. Обозначил ложное направление движения, обманул погоню, забрался во двор хозяина района — одного из полевых командиров, укокошил охрану, самого командира взял в заложники и, пользуясь им как живым щитом, на его же джипе добрался до расположения наших. Командира сдавать не пожелал — застрелил на глазах бойцов блокпоста. Видимо, был не в настроении.

Хобби — пленных не брать. Вернее, брать, но до штаба не довозить. Есть информация, что лично любит пытать пленных и вообще слывет мастером допросов. Даже самые крутые горные орлы «раскалываются» на пятой минуте общения. Видимо, отсюда и прозвище — Гестапо. Обладает молниеносной реакцией, специалист практически по всем видам стрелкового и холодного оружия, бесстрашен, беспощаден к врагу и слабостям соратников. Персональный кровник девяти чеченских тейпов. Имеет маленький пунктик: вызывать на дуэль плохо обращающихся с ним старших чинов. Понятное дело — на дуэль с этим головорезом согласится не каждый, да и закона такого нету! Но прецедент, как говорят, место имеет...

Воронцов Константин Иванович. Почти тридцать шесть лет (22 декабря будем праздновать именины), женат, двое детей. Майор, военный психолог. Кадровый военный, психологом стал, заочно окончив столичный пед. Единственный в войсках доктор наук, проходящий службу в действующей части.

В свое время являлся объектом повышенного интереса со стороны соответствующих спецслужб. Причиной столь пристального внимания к заурядному майору стали его самовольные потуги на научном поприще. Тема кандидатской: «Влияние инфантилизма нации и деградации общества на боеспособность ВС (вооруженных сил)». Каким-то образом упорный вояка сумел доказать ученому совету РАН, что ввиду перечисленных в заглавии факторов качество нашего призывного контингента из года в год ухудшается в геометрической прогрессии. И на данный момент оно — того... короче, совсем поплохело. Из материала диссертации следовало, что 90 процентов призывников по своим психофизиологическим параметрам соответствуют примерно уровню двенадцатилетних подростков середины восьмидесятых... Нормально? И вот эти большие дети не способны не то что выполнять служебно-боевые задачи даже в мирное время, но и самостоятельно позаботиться о себе! Посему, если мы не собираемся тотчас же переходить на профессиональную армию, призывать на службу — с учетом указанных в заглавии факторов — нужно не ранее, чем в двадцать пять лет.

Согласитесь — крамола полнейшая. Только со всех сторон аргументированная и подкрепленная фактами... Кандидата Воронцову присвоили, но с условием, что он никогда не будет по данному вопросу дебатировать в СМ И и вообще забудет о своей теме.

Спустя полгода после завершения первой чеченской Воронцов опять взялся за свое — выдвинул на докторскую новую тему с малопонятным для штатских и внешне вполне безобидным заглавием: «Профилактика БПТ при выполнении СБЗ в отрыве от ППД». Расшифруем: БПТ — боевая психическая травма, СБЗ — служебно-боевые задачи, ППД — вы в курсе, пункт постоянной дислокации.

При рассмотрении диссертации оказалось, что противный кандидат не желает униматься. Дескать, каждый из этих небоеспособных детей (см. тему № 1), впервые убив врага на поле боя, получив ранение, либо пережив плен или гибель товарища, становится жертвой сильнейшего психотравмирующего события. И таким образом автоматически попадает в разряд психбольных с выраженной тенденцией к обострению. То есть становится социально опасным типом. Как лечить подобные заболевания, давно известно: нужно немедленно изъять больного из среды, которая породила психотравмирующее событие, создать благоприятные условия и методично заниматься вытеснением этого события из сознания и замещением его нейтральным или положительным, так сказать, материалом.

Получался полнейший нонсенс. Если взять за основу утверждение Воронцова, практически всех солдат и сержантов срочной службы, что находятся в районе выполнения СБЗ (а это восемьдесят процентов всего личного состава!), следует немедленно вывести из зоны боевых действий и поместить в стационарные психлечебницы! С одной стороны, конечно, верно: прежде чем лечить, надо изъять. Вопрос: а кто тогда воевать будет? Согласитесь, это уже не просто крамола — тут все гораздо серьезнее...

Доктора Воронцову дали. Теме тотчас же присвоили закрытый статус и взяли подписку о неразглашении. И попросили: ты, коллега, того... Ты вообще военный или где? Если военный — то воюй себе, нечего тут народ смущать. И не ходи сюда больше. Мы тебя заочно будем любить, на расстоянии. А командованию порекомендовали принять меры.

Вот такой славный психолог. Среди своих имеет обусловленное профессией прозвище — «Псих», или «Доктор». Помимо диссертаций, есть еще отклонение: страшно не любит тупых начальников и подвергает их всяческой обструкции. Прекрасный аналитик, мастер психологического прогноза, спец по переговорам. В начале второй кампании попал в плен: взяли в заложники на переговорах. Посидел пять дней, от нечего делать расколупал психотипы охранников и каким-то образом умудрился так их поссорить меж собой, что те вступили в боестолкновение с применением огнестрельного оружия. Проще говоря, перестрелялись. Психолог, воспользовавшись суматохой, завладел оружием одного убитого стража и принял участие в ссоре — добил двоих раненых. И удрал, прихватив с собой других пленных. Короче, хороший солдат.

Следующий член: Василий Иванович Крюков. 27 лет, холост. Капитан, ВРИО начальника разведки энской бригады. На должность назначать стесняются: молодо выглядит, говорят, да и вообще... хулиганит маленько. Имеет репутацию отъявленного грубияна и задиры.

Потомственный сибиряк-охотник, мастер войсковой разведки, злые языки утверждают — мутант-де, ночью видит, нюх как у собаки, вместо гениталий — радар, типа, как у летучей мыши. Может бесшумно перемещаться по любой местности, сутками напролет лежать без движения, прикинувшись бревном, «читать» следы и так далее. Дерсу Узала, короче, — войскового разлива.

В жизненной концепции Крюкова отсутствует пункт, необходимый для успешного продвижения по службе. Вася не признает чинопочитания и относится к людям сугубо с позиции человечьего фактора. Если человек достойный, но всего лишь солдат, Вася будет пить с ним водку и поделится последней банкой тушенки. Если же это генерал, но хам и «чайник» в своей сфере, Вася запросто выскажет ему в лицо свое мнение или просто пошлет в задницу. В общем, тяжелый случай.

Если подходить к вопросу с официальной точки зрения, Вася — военный преступник и полный кандидат в группу «Н»{7} (склонен к суициду). Примеры приводить не станем, это долгая история. Вот наиболее яркий: как-то раз, чтобы разгромить базу боевиков, скоординировал нашу артиллерию метр в метр на точку своего нахождения!

Теперь пара слов о «смежниках». Информации немного, но характеризующие моменты присутствуют.

Лейтенант ГРУ — Сергей Александрович Кочергин. Выглядит как минимум на двадцать пять. На самом деле имеет от роду неполных двадцать. Акселерат! Студент-заочник МГИМО. Из семьи высшего столичного света. Холост, естественно.

Вопросы: зачем такого салагу дали в команду? В ГРУ что — ветераны кончились? Почему аттестовали на офицерское звание в таком возрасте да еще до окончания вуза? И вообще, как мама с папой на войну отпустили? Пока непонятно.

Плюсы: свободно владеет чеченским, английским, арабским и фарси. Отменный рукопашник и стрелок. В совершенстве знает компьютер. В общем, полезный малый. Минусы: один так себе, а другой несколько настораживает. Так себе: избил двоих полковников своего ведомства, якобы оскорбивших его сослуживца. Настораживает: по оперативным данным — хладнокровный и расчетливый убийца. Имеет место какой-то расплывчатый московский эпизод с десятком трупов чеченской принадлежности. Эпизод прошлого года, нигде официально не значится, но кое-какая информация присутствует. Будучи еще гражданским лицом, был в плену на базе Умаева-младшего (Итумкалинский перевал). Организовал и возглавил побег (опять оперативные данные — фактов нет) полутора десятков пленных, в результате которого небольшой отряд Умаева был полностью уничтожен. Больше ничего по нему нет, но и так ясно: юный безбашенный головорез, потенциально опасен, с таким типом надо держать ухо востро.

И в завершение: Елизавета Юрьевна Васильева. Уроженка Санкт-Петербурга. Капитан ФСБ. Двадцать шесть лет, вдова. Муж — полковник ФСБ, погиб при выполнении особого задания в конце первой чеченской. Детей нет.

Специалист по радиоэлектронике, устройствам видео-аудио-визуального контроля (читай — шпионской техники). Владеет английским, разговорным чеченским, сносно знает турецкий (и соответственно — азербайджанский). Серебряный призер Северо-Западного управления по стрельбе, мастер спорта по биатлону. Хобби — китайская философия, ушу, макраме.

По оперативной информации, в команду сослана за нанесение тяжких телесных повреждений непосредственному начальнику. Вроде бы этот непосредственный воспылал к Лизе дикой страстью и пытался в условиях командировки неправильно воспользоваться своим служебным положением. Такое частенько случается: вдали от семьи, на чужбине, дивчина симпатичная под боком, ходит вальяжно, производит плавные движения бедрами, провоцирует своим присутствием...

Однако что-то там у них не заладилось. Задумчивая Лиза к начальственным поползновениям отнеслась без должного понимания и... прострелила непосредственному мошонку. Из табельного оружия. Трижды. И, как утверждает пострадавший, сделала это без какого-либо оттенка скандальности. Задумчиво улыбаясь и глядя вдаль туманным взором. Этакая тихая баловница!

Вот такие славные ребята. Думаю, вы и сами догадались, что командиры и начальники рады были сплавить этих тихих ангелов в какую-нибудь безразмерную командировку. Про контрразведчика Иванова рассказывать не станем, потому что он тут единственный нормальный военный, ему эту команду просто всучили. И никто, разумеется, не ожидал, что это сборище сможет давать какие-нибудь положительные результаты...

Так вот — вернемся к нашим баранам. То бишь к радости полковника по поводу нового озадачивания.

Разобравшись с резидентной сетью в сентябре, команда еще пару недель «подчищала хвосты» в данном направлении, а потом прочно встала на якорь. Вопреки ожиданиям, временное формирование никто не разогнал — то ли недосуг было, то ли рассчитывали еще как-то использовать. Члены команды состояли на особом положении, получали «боевые» за каждый день, обязанностями никакими обременены не были... И разумеется, быстро попали в разряд записных бездельников. Дошло до того, что командование группировкой стало использовать их не по назначению и регулярно пихать в разные «прорехи» (наподобие того пресловутого усиления КПП).

Иванов, конечно, мог решить проблему одним звонком — команда находилась в прямом оперативном подчинении у спецпредставителя и на весь период своего функционирования группировочному начальству была, что называется, неподсудна. Но полковник не стал этого делать, и члены команды прекрасно его понимали. Во-первых, совесть не позволила, офицер все же, как уже говорилось, в бездельниках числиться не обучен. Во-вторых, не хотелось портить отношения. Кто его знает, как долго будет существовать команда? Еще месяц-другой подержат, сочтут нецелесообразным иметь лишнюю штатную единицу и расформируют за ненадобностью. И все вернутся по своим местам. А там, на местах, обиженное начальство лапки потирает...

— В общем — давайте! — напутствовал полковника Витя. — Бросьте все, прекратите всякую постороннюю деятельность, занимайтесь. Суетиться не надо — я сам с командованием законнекчусь, введу в курс. Ну, разумеется, не совсем введу — только общо, в части, их касающейся...

Итак, прибывший на «хозяйство» полковник Иванов привел себя в порядок, положил распоряжение в папку и отправился в люди, бодро насвистывая мотив походной песни.

За полгода расположение команды изрядно похорошело во многом благодаря расторопности Глебыча. Полуразвалившиеся жилые модули укрепили, вкопали до половины в грунт и утеплили толем. Столовую, «ленкомнату», спортуголок и «душ» (бочку с приваренным краном) собрали в кучу под четырехскатной крышей с краденной где-то Глебычем УСБ-56{8}. По местным стандартам, было очень даже уютно.

Вся честная компания присутствовала в полном составе. Сразу со входа наблюдалось трагическое разделение на победителей и виноватых. Петрушин с забинтованным черепом, Елизавета в пластырях и нежно-розовый лейтенант Серега сопели над объяснительными в столовой. Лица уныло-сосредоточенные, в глазах мужчин легко угадывается мимолетное желание стрелять, а местами — куда попало, без разбора и длинными очередями.

Объяснительные для команды — норма жизни. Недели не проходит — строчат как по графику. Контингент такой, что поделаешь. Петрушин в бинтах — тоже своего рода обыденность. Планида у него такая. Отчего Лиза в пластырях? Да так, угодила в дурную компанию. Общалась бы с приличными людьми, глядишь, все было бы по-другому. Например, летела бы сейчас в транспортировочном ящике в родной Питер, в запаянном цинке, собранная по фрагментам...

Дело было так: работали Петрушин, Лиза и лейтенант «усилителями» КПП «Юг». Работали, как полагается, спустя рукава и с неукоснительным соблюдением всех доступных нарушений. Беспробудно спали, на службу забили. Захотели обедать — невзирая на усиление и ожидаемое прибытие инспекции, спокойно оставили пост и отправились в ближайшую чайхану употребить жижиг-галныш (это такие галушки с бараниной) с пивом. Мирное окончание обеда было омрачено взрывом. В чайхане вынесло все стекла, Лизу порезало осколками, Петрушину в башню откуда-то прилетел совершенно левый кирпич, а лейтенант Серега вообще отделался легким испугом. Пообедали, что называется. Теперь отписываются — зачем оставили пост.

Глебыч, Костя и Василий торчали в другом углу — в «ленкомнате». Смотрели видак, гоняли дизель почем зря (объяснительные-то и при керосинке можно писать!). Это наши победители, пред отвратители терактов, ловцы злобных шахидов. Ничего писать не надо, можно почивать на лаврах. Впрочем, им бы сейчас тоже объяснительные строчить, если бы не бравые омоновцы.

Вчера вечером Иванова навестил полковник Стерня — командир ОМОНа, от которого выделялся личный состав на КПП, и попросил... умолчать о геройской поимке шахида на КПП «Север».

— Не понял? — удивился Иванов. — В кои-то веки показали результат — и на тебе...

Стерня объяснил ситуацию: зама у него взорвали. Он был на КПП «Юг», встречал высокое начальство. Встретил... Так вот, решили омоновцы разобраться с этим делом самостоятельно. Милостей от ФСБ ждать не приходится: как показывает практика, если эти ребята чего и найдут, об этом все равно никто не узнает, и не видать нам сладкой мести как своего рудиментарного отростка, именуемого копчиком. Поэтому шахида сдавать не стали, а посадили к себе в зиндан (наши в тот момент укатили на «Юг», им не до шахида было). Теперь надеются через пленного выйти на организаторов и выписать им своими методами по полной программе.

— Скользкое это дело, — усомнился Иванов. — Как бы в анналы не попасть...

Действительно, скрыть поимку шахида в момент «антишахидной» кампании, во время усиления, да еще после такой трагедии на «Юге»...

— А никто и не почешется, если промолчим, — успокоил его верховный омоновец. — Сейчас самый разбор по «Югу», на «Север», как, впрочем, и на все остальное, всем наплевать. А мы, сам понимаешь, в долгу не останемся...

— Ладно, уболтал, — Иванов достал из папки рапорта «усилителей» «Севера» и вручил их гостю. — Держи. С ребятами я переговорю.

— Большое вам пролетарское спасибо! — расчувствованный Стерня свистнул в рацию, и через полминуты боец втащил десятилитровую канистру. — Держи. Кизлярский. Не хухры-мухры, из своих запасов.

— Кизлярский, значит... — Иванов плотоядно облизнулся — с кизлярским самоделом полковник был знаком накоротке, но для приличия стал отказываться. — Да ладно, чего там... В одном строю идем, общее дело делаем...

— Да то не тебе и не за то, — простецки объяснил Стерня. — За то мы с тобой отдельно пообщаемся. А то — «психу» вашему, Косте. За то, что ребят моих спас, этого гаденыша «вывел», дал нам ниточку. Мы теперь перед ним по уши в долгу.

— Ну, уболтал...

И осталось все в неофициальном контексте: коньяк в столовой, шахид — в зиндане у омоновцев, командование — в полном неведении. Норма жизни — так у нас всегда и выходит...

— Как съездили, Сергей Петрович?

Лиза — воспитанная барышня. Остальные только зады приподняли и тут же плюхнулись обратно. Ничего хорошего от поездки полковника в «верха» члены, разумеется, не ожидали.

— Слетал, — веско поправил Иванов (в Моздок из Ханкалы обычно добираются военным «бортом» — ездить замучаешься). — Как пишется?

— Да как... Вообще, конечно, нехорошо получилось...

— Получилось, напротив, очень хорошо, — не согласился Иванов. — Нехорошо было бы, если бы мне пришлось УФД № 10311{9} заполнять!

— Тьфу три раза, — Петрушин суеверно постучал костяшками пальцев по столу. — Ваше бы мнение — да нашему дознавателю...

— Вы закончили? — поинтересовался Иванов.

— Да мы еще в обед сдали, — Петрушин, тяжко вздохнув, почесал голову под бинтами. — Это уже третий экземпляр. Не нравится им, видишь ли, что у всех троих — слово в слово...

— Ну и славно. Теперь вот что... Сверните эти объяснительные в трубочки. Поплотнее...

— Это еще зачем? — Петрушин озадаченно нахмурился.

— А давайте спросим старшего товарища, опытного и житейски подготовленного. — Иванов обернулся к Глебычу и свойски ему подмигнул: — Зачем, Глебыч?

— И засуньте их... — мгновенно сориентировался Глебыч. — Нет, я не говорю — себе. Это вам решать!

— Фи, — Лиза сморщила носик. — Как вульгарно, Глебыч!

— Мы, наверно, опять в деле, — догадался Костя. — Мы опять в прямом оперативном подчинении?

— В нем самом, — не стал томить коллег Иванов. — И клали с разбегу на все эти расследования, дознания и так далее. А я, между прочим, только что с дороги.

— Ой, совсем от рук отбились, — виновато пискнула Лиза, вскакивая и принимаясь накрывать на стол. — Сами поужинали, сидим тут, страдаем... Сергей, поставь чайник на примус...

Покормили полковника ужином, между делом провели совещание по теме. Суть распоряжения команда оценила, как и следовало ожидать, кривыми ухмылками.

— Вдовы — это да, — мечтательно прищурился Вася. — Надо всех вдов повестками собрать, построить в колонну по три и проверить на это... Ну, как его...

— На лояльность, — подсказал Костя. — И проверить не просто так, а углубленно.

Лейтенант Серега с ходу выдвинул бредовую версию.

— Я ее видел, — заявил он уверенно. — Когда мы заходили в чайхану, она сидела в машине.

— Ага, — Иванов и ухом не повел — вундеркиндистый лейтенант жил в своем обособленном измерении и порой мыслил явлениями далеко не общего порядка. — В «шестерке»?

— Нет, в «Ниве», — с сожалением вздохнул лейтенант. — Но она была рыжая — это факт.

— Рыжая «Нива»? — удивленно вскинула бровки Лиза.

— Нет, рыжая дама. — Серега задумчиво уставился на останки индейки в тарелке полковника (Петрушин спер откуда-то, когда в обед в прокуратуру катался. Сказал — совсем ничья. Дикая.). — Рыжая...

— Рыжая Соня, — компетентно вставила Лиза. — Женщина с душой тигра.

— Во! — оценил Вася. — Владеет инфо. Откуда инфо?

— От Говарда, — Лиза лениво потянулась. — От него, родного.

— Че за хрен, с какого тейпа? — заинтересовался Вася. — Что-то я раньше о таком не слыхал...

Костя беззастенчиво хмыкнул, Петрушин корпоративно покраснел, переживая за коллегу, а Лиза с большой заинтересованностью посмотрела на Васю — как будто неандертальца живого увидела. Такое случается примерно раз в неделю: дремучий Вася встревает меж зубоскальств продвинутых коллег- «смежников» и слегка попадает на интеллект. Все привыкли, но Петрушину стыдно. Он образованный, в юности, в перерывах между ударами головой по кирпичам, читывал про похождения Конана.

— Ясно, — кивнул Иванов. — Все с вами ясно. Но вдовы — это так... Главное — шахиды. Юные. Соображения есть?

— Она так смотрела... — не унимался лейтенант.

— Значит, у нее были глаза, — серьезно сказала Лиза.

— Какое досадное упущение, — буркнул Петрушин. — Надо было сказать мне, я бы это дело поправил. Там, в чайхане, вилки были. Такие замечательные вилки, острые...

— Фу, как неэстетично, — поморщилась Лиза. — Прямо-таки какой-то неприкрытый садизм!

— Глаза у нее зеленые... И она смотрела на нас, как на потенциальных жертв, — лейтенант покачал головой. — Нет, это вам не просто так...

— Короче, философы! — Иванов слегка пристукнул по столу ладонью. — По теме что-нибудь будет?

— Шахид, — сказал Костя.

— Шахид, — Иванов пожал плечами. — Понятно — шахид... А что — шахид?

— У омоновцев, — подсказал Костя.

— У омоновцев сидит нами пойманный шахид, — в порядке реабилитации встрял Вася. — Акушер был сильно пьяный, получился он рахит...

— О! — Костя похлопал в ладоши. — Да это просто... просто какая-то высокая поэзия, друг мой!

— Но-но! — прикрикнул Иванов. — По теме!

— Шахид — ниточка, — пояснил Костя. — Другой у нас просто нет. Если правильно подойти...

— Так его вроде бы и нет, — усомнился Иванов. — Сам подумай: шахид попал к омоновцам, у которых зама угрохали... Не-а, не дадут.

— Мне не откажут, — подмигнул Костя. — На сегодняшний день я у них в большом авторитете. Так сказать, орел текущего момента.

— Ага... — Иванов задумчиво уставился на графинчик с коньяком. — В принципе... Да, другой ниточки у нас нет. Почему бы и не попробовать? Если он там еще жив, не сошел с ума...

— Так я займусь?

— Вместе займемся. Завтра с утра прокатимся, пообщаемся... А теперь давайте обсудим другие направления, на которых нам в ближайшее время предстоит потоптаться...

Спустя полчаса полковник, сытый, всем на сегодняшний день довольный и самую малость прихваченный добротным кизлярским коньячком, покинул честную компанию и уединился в модуле, где проживал совместно с Глебычем и Костей. Здесь он достал из небольшого сейфа бланк с «шапкой» спецпредставителя, извлек из кармана ручку с симпатическими чернилами и на минуту задумался. Направление основных усилий, разумеется, намечалось несколько в сторону, но настроение у полковника было игривое, так что...

— Ладно, грамотеи, сами напросились. Тоже мне — «черная вдова-смертница»! Хм... Ну, нате вам...

И, тихонько хихикнув, Иванов каллиграфической прописью вывел заголовок:

«План подготовки и проведения оперативной разработки «Черная вдова»...

Глава 4.

Костя Воронцов

С утра, как пустили колонны, мы разделились на две группы и убыли. Иванов, Петрушин, Вася и ваш покорный слуга отправились в гости к омоновцам — работать по основному направлению. Лиза, Глебыч и задумчивый лейтенант Серега поехали в какой-то загадочный женский комитет отрабатывать для «галочки» рекомендации руководства по «вдовьей» проблеме. О существовании данного комитета, сами понимаете, мы и не догадывались — Лиза выручила. Оказывается, там трудится какая-то местная дама, с которой наша дама знакома по совместным (!) делам еще аж с первой РЧВ{10}. Вот такие загадочные подробности.

База нужного нам сводного отряда милиции располагается неподалеку от центра города, в более-менее «контролируемой» зоне. Рядом — штаб бригады внутренних войск и кафе «Азамат».

Эх, «Азамат» — светлая грусть моей печени, сладострастная вспученность селезенки! Хорошее заведение, специализируется в основном на кормлении «оккупантов», местные туда заходят редко и столуются в отдельных кабинетах. Добираться другой дорогой к омоновцам — большой крюк, поэтому мы вынуждены проезжать мимо кафе.

— Да... — пробормотал Вася, когда наш «бардак»{11}, поравнявшись с плетеной изгородью летней террасы, врезался в жирную занавесь сложного сплетения ароматов жареного лука, свежей зелени и ни с чем не сравнимого шашлычного дыма. — Да...

— Нет, Вася, — Петрушин печально покачал головой и тяжко вздохнул. — Нет...

Увы, с некоторых пор членам нашей прожорливой банды вход в «Азамат» заказан. «Увы» — потому что это, пожалуй, единственное место в городе, где можно безопасно и с комфортом посидеть. Причина нашего отстранения от столь аппетитного местечка проста: мы отчасти виновны в смерти Ибрагима — хозяина кафе. Сейчас «Азаматом» командует его брат, а мы тут давно и хорошо знаем местные обычаи.

— Ну и ладно, — Вася украдкой сглотнул слюнку и по-детски оттопырил нижнюю губу. — Сто лет оно нам не упало! Тушенка — тоже нормально...

Омоновцы встретили нас хмуро. Нет, мы, конечно, великие спасатели и народные герои, тут нас просто обязаны крепко любить! Но мы, герои, пожаловали не вовремя.

Здесь принято ходить в гости под вечер, предварительно уведомив, и не с пустыми руками. А мы — утром, без ничего и внезапно. Нарушили все подряд.

Здесь живут ночью. Ночь — время стремно-деловитой активности. Кто-то отдыхает с друзьями, кто-то просто трясется до свету за свою шкуру, кто-то охраняет тех, кто трясется и отдыхает. А днем здесь принято официально спать — кому положено — и дремать на постах — кто по графику. Представьте себе, как бы вы отнеслись к приятелю, внезапно вломившемуся к вам в половине первого ночи с намерением просто пообщаться?

— Ну, вы бы хоть звякнули — я бы подготовился... — Разбуженный командир ОМОНа — Григорий Ефимович Стерня (для своих — Ефимыч) потер ладонями опухшее от бессонницы лицо и потянулся к телефонному аппарату. — Щас, маленько посидите, я дам команду...

— Мы по делу, — успокоил потревоженного хозяина Иванов. — В полчаса все обрешаем и отчалим, сидеть нам некогда.

— По делу? Ну... тогда, может, чаю?

— Это можно, — кивнул Иванов. — Только чай, не более, — мы в работе...

Ефимыч распорядился насчет чаю, покряхтел над рукомойником (вода — ледяная), и мы плавно перешли к деловому общению.

— Ну, что там с нашим хлопцем решили? — с ходу приступил к делу Иванов, мельком обозначив степень нашего участия. Это благодаря нам у вас есть хлопец, не забывайте, товарищи дорогие!

— С «вашим хлопцем»... — Ефимыч пожал плечами. — С вашим хлопцем нормально решили. Закопаем на пустыре — и всех делов.

Петрушин с Васей синхронно кивнули — одобрили. Мы с Ивановым переглянулись. Однако!

— Да ну, бросьте вы! — Ефимыч наш перегляд истолковал по-своему. — Мы ж не звери, в конце концов, — живьем закапывать... Сделаем все по-людски: пристрелим, в спальник упакуем...

Это, дорогие мои, вовсе не шутка юмора. Наших славных правозащитников по данному поводу может одолеть зуд, но здесь все происходит по древнему неписаному принципу «око за око». Никаких политических окрасок и великодержавных амбиций, все глубоко на личной почве. Какие-то там эфемерные бойцы «непримиримой оппозиции» меня совершенно не колышут, пусть они себе развлекаются как хотят. А вот если твои друзья убили моего боевого брата и ты случайно угодил в мои цепкие лапки... Это уже переходит в личную плоскость, а кровная месть — жутко заразная болезнь, можете мне поверить. Я тут давно, невольно являюсь носителем инфекции, от которой пока не придумали вакцины... и потому убью тебя без содрогания. И буду считать, что поступил единственно верным способом. Но перед этим, разумеется, постараюсь использовать тебя с максимальной пользой для дела.

Вот так, дорогие мои. «Закопаем» — это о судьбе отработанного материала. Все, уже не нужен, можно закапывать... Значит, уже есть результат?

— Да, раскололся он, — подтвердил Ефимыч. — Рассказал все, что знал, и даже больше...

Я в курсе, что у омоновцев, как и в других военизированных организациях, есть специалисты на предмет развязать пленному язык. Но я близко знаком с проблемой и поэтому засомневался.

Человека, который добровольно обрек себя на смерть, весьма сложно побудить к откровениям. Боль в данном случае не может играть роль универсального доминирующего фактора, заставляющего обычного пленного давать показания. Шахиды, наподобие нашего, это не просто обкуренные отморозки с большой дороги, они хорошо подготовлены в духовном аспекте. Длительное пребывание в состоянии обреченности ввергает человека в своеобразный транс, когда душа как бы отделяется от тела и существует самостоятельно. Проще говоря, правильно подготовленный шахид может выдержать любые пытки.

Что ему пытки? Он для себя уже умер, отрекся от своего тела и покинул этот мир — дух его витает где-то в поднебесье, в преддверии зеленого рая великого Джихада...

В данном случае вопрос можно решить применением соответствующих препаратов (в просторечии — «сыворотка правды»). Но такие препараты есть только у определенного ведомства. Наш ОМОН хоть и не враждует с данным ведомством, но сейчас действует конфиденциально и доступа к препаратам такого характера не имеет.

В общем, я крепко заинтересовался их методикой и попросил поделиться секретом.

— Да ну, какой от тебя секрет? — Ефимыч снисходительно усмехнулся. — Вывели мы этого педрилу по данным. Он и не отпирался — готовился к геройской смерти. Навели справки, узнали все о семье. Ну, и предложили ему альтернативу...

Альтернатива состояла из двух животрепещущих аспектов. Первый — сало, второй — семья.

Первый аспект обсуждению не подлежал. Отказываешься давать показания — нафаршируем твой трупик салом этого нечистого животного — свиньи, завернем в свиную шкуру и в таком вот виде закопаем на самшкинском скотомогильнике. В стройных рядах омоновцев числятся немало истинных хохлов, так что с салом проблем не будет. Шкуру тоже обещали достать, надо только звякнуть на Ставрополье.

По части семейного аспекта возникли некоторые дебаты. Командир — простая душа — выдвинул незамысловатый ультиматум: на исходе третьих суток с момента гибели зама будем каждый час отстреливать по одному члену семьи и сбрасывать к тебе в яму. И будем так развлекаться до пробуждения сознательности. Начнем, как водится, с младшего брата.

А вот замполит-затейник, узнав, что у шахида есть еще две младшие сестры, предложил несколько иное развитие событий. Сразу расстреливать никого не станем, а девчат будем долговременно насиловать всем личным составом на глазах связанной семьи. То-то порезвимся!

— И что — он повелся на такую дичь? — удивился Иванов.

— С ходу, — кивнул Ефимыч. — Задрожал весь, сволочь, затрясся — и давай колоться!

— Гхм... Ну-ну... Записывали?

— А то! — Ефимыч вынул из стола стопку скрепленных степлером листков и прижал сверху диктофоном. — От вас секретов нету — читайте, слушайте...

Ознакомившись с предоставленным материалом, мы пришли к выводу, что несостоявшийся шахид действительно был предельно откровенен — почти по всем вопросам. Порядок вербовки, отбор кандидатов, система подготовки, место расположения «базы», где происходит подготовка, состав боевой группы, которая обеспечивала его акцию, детальное описание самой акции, имена...

— Главное — базу сдал, — горделиво приосанился Ефимыч. — Это, сами понимаете, — полный абзац.

— Сарпинское ущелье, — Вася компетентно почесал нос. — Знакомое местечко...

Для Васи практически вся Чечня — знакомое местечко. Он тут почти всюду гулял, а местами и на брюхе ползал. Этакий чеченский озорной гуляка.

— И где конкретно база?

— Конкретно показать не смог. — Ефимыч разложил на столе карту, ткнул карандашом в обведенную красной пастой окружность где-то посреди ущелья. — Говорит, с завязанными глазами везли, потом вели. Но заметил, что от села все время на север. Там здоровенная такая пещера, так что примерную привязку мы имеем...

— А парень, значит, из Челушей? — уточнил Вася.

— Вах, какой догадливый! — одобрил Ефимыч. — Подслушивал, что ли?

— Чего тут догадываться? — Вася пренебрежительно дернул плечиком. — Самое близкое село — Челуши. Если база в Сарпинском ущелье, лучше всего набирать людей из этого села. Удобно. Да и село еще то...

Тут притащили чай с коньяком. Чай отдельно, коньяк отдельно. И кучу бутербродов в придачу, а местами даже с красной икрой — омоновцы у нас неплохо живут, по неофициальной табели обеспеченности они занимают второе место после записных тыловиков.

Уделив должное внимание бутербродам, Иванов с видимым безразличием поинтересовался:

— Если не секрет... что делать собираешься?

— Да ну, какой от вас секрет? Есть маленькая задумка. Ну, мы люди простые, глобальных идей не строим, поэтому все по-домашнему, запросто...

Тут Ефимыч великодушно изложил свой грандиозный план. Скрытно выдвигаемся в район. Находим ту здоровую пещеру, мать ее ети. Проверяем. Первый вариант: если есть кто — тихо вяжем, допрашиваем, ненужных «гасим» на месте, нужных тащим к себе в логово и раскручиваем на главных злодеев. Второй вариант: если никого нет, устраиваем там, рядом, засаду. Дальше все по первому варианту.

Если оба варианта безрезультатны, что маловероятно, — начинаем работать по именам, которые дал шахид. Вот и все.

— Ну и как тебе? — Ефимыч горделиво приосанился и окинул нас орлиным взором. Дескать, это вам не с крыши писать, дети мои, — стратегия, блин!

— Ну, вы гиганты! — похвалил Иванов, с каким-то зловещим оттенком в голосе. — Ну, вы мастера!

— Нет, я понимаю... — Ефимыч был слегка обескуражен — тон нашего шефа ему не понравился. — Есть, конечно, нюансы... Но у нас просто нет других вариантов, сам пойми. Как говорится — на безрыбье и рак рыба. Но в целом... В целом, считаю — это оптимальное решение проблемы.

— Да кто спорит? Рак — это нечто. Это хорошая штука... — Иванов достал блокнот с ручкой и для приличия поинтересовался: — Могу я высказать свои соображения?

— Валяй, — великодушно разрешил Ефимыч. — Мнение специалиста всегда полезно послушать. Кроме того, как говорится, — ум хорошо, а два...

— Спасибо, друг, — поблагодарил Иванов. — Итак, по порядку. Начнем с имен... Это, конечно, славно: Аюб, Шапи, Исрапи, Лечи...»...Его зовут Аюб, а откуда он — я не знаю, он приезжал на белой «Ниве», номера замазаны грязью...» Я что-то не нашел ни единой «привязки» по адресам или хотя бы по селам. А словесные портреты? «...Высокий, здоровый, мощный. Глаза сверкают. Говорит по-чеченски...» Блеск! Вот это портрет!

— Ну, у них же там конспирация, сам понимаешь...

— Понимаю. Все понимаю. Далее: методика... В общем, не буду утомлять подробностями, а сразу сообщу результат: за десять минут Иванов беспощадно надругался над «раком» Ефимыча и не оставил от него даже панциря. Ефимыч выглядел вполне ошарашенно и беспомощно. Он все никак не мог поверить, что его грандиозный план оказался никуда не годным.

— Ну да... В принципе... Но это ведь еще как посмотреть...

— Да как ни смотри — все едино, — сегодня Иванов был явно не склонен к милосердию. — Давай подущаем нашего специалиста по разведке. Что мы имеем по координатам, Василий?

— Я это ущелье знаю, — авторитетно засопел Василий. — Пещер там — немерено. Если точно место не указать, будете бродить как минимум неделю. А бродить там опасно. Во-первых, там по лесу надо подбираться, а в лесу много заминированных участков, во-вторых, местные засекут моментом. Без местного проводника соваться туда не стоит... Короче — полная жопа.

— Какой ты добрый! — Ефимыч огорченно покрутил головой. — Вот утешил!

— Давай послушаем нашего специалиста по искренности, — гнул свое Иванов. — Что скажете, доктор?

Доктор — это я. Я, между прочим, и вправду доктор наук, только это тут никому не надо.

— Местный парень. Вырос, можно сказать, в этом ущелье... — я тоже не стал щадить великого стратега Ефимыча. — И не смог точно указать координаты такой здоровенной пещеры? Да он там должен с завязанными глазами, с заткнутыми ушами, ночью, стукнутый по башке, пьяный в задницу...

— Короче, по координатам не раскололся, — подытожил Петрушин, плотоядно потирая ладони. — Методика допроса была избрана не совсем верно. Тут нужен несколько иной подход...

— Ребята... я, может быть, стратег хреновый, но в людях разбираюсь. — Ефимыч от уныния даже побледнел. — Поверьте мне, если бы это стоило того, мы бы его наизнанку вывернули. Отвечаю: на боль и страх его не возьмешь. Основной наш козырь — семья. И если уж он уперся насчет точных координат...

— И последнее, — добил «стратега» Иванов. — Что ты там придумал насчет обоснования?

— В смысле?

— Ты собираешься брать эту базу, — принялся перечислять Иванов. — Организовать, по сути, глубоко законспирированный рейд, устроить засаду, тихонько повязать там всех... Я понимаю, что твои люди — мастера шмона и глубоких «зачисток» — в один момент с легкостью поменяют квалификацию и станут опытными разведчиками...

— Слушай, хорош прикалываться! — в отчаянии вскинулся Ефимыч. — Про своих людей я и сам все знаю, давай к делу!

— К делу, к делу, — успокоил Иванов. — В общем, квалификация — это на вашей совести. Но ты другое скажи. Если у вас все получится — дай бог. А если вдруг... А?

Ефимыч умолк и с тоской во взоре уставился на луженый чайник с коньяком. Обоснование, безусловно, было самым слабым пунктом текущего стратегического замысла. У нас тут не то что на проведение акции — на любое перемещение личного состава из района базирования надо обязательно получить санкцию руководства. Без этого ни одна «броня» выехать не имеет права. Теперь, если доложить по данному вопросу руководству, мгновенно отнимут шахида и отстранят от дела (иная сфера компетенции, сами понимаете!). Делом займется ФСБ, а ОМОН туда на гаубичный выстрел не подпустят. Если же заниматься этим втихаря, на свой страх и риск, то в случае каких-нибудь осложнений (например, пара «двухсотых» с нашей стороны) можно не только погон лишиться, но и запросто угодить под суд. А чтобы придумать для руководства обоснование перемещения определенного контингента в нужный тебе район, не указывая истинную причину, тут, ребята, просто нужно быть гением. Без всяких скидок. Я, например, такого обоснования в обозримой видимости не наблюдаю. А Ефимыч, между нами, на гения не похож. Он похож на омоновского командира. Здоровый, упорный, решительный, наверняка кирпичи головой ломает не хуже нашего Петрушина...

— Петрович — хватит издеваться! — Ефимыч устал бороться и сдался на милость победителя. — Говори, что хочешь.

— Ничего я не хочу, — неискренне ухмыльнулся Иванов. — Я тебе помощь предлагаю.

— Помощь... — Ефимыч покрутил головой. — Знаем мы вашу помощь... Какую помощь ты предлагаешь?

— Вот специалисты, которые запросто организуют тебе рейд, — Иванов картинно махнул рукой в сторону Васи и Петрушина. — Вот специалист по вопросам обоснования...

Тут Иванов нескромно постукал себя кулаком в грудь: полюбуйтесь, специалист — загляденье!

— Один звонок — и с самого верха санкция на конфиденциальную операцию. Просто поступишь на сутки в мое распоряжение, никто носа не посмеет сунуть...

— Ты лучше скажи мне, какой тут твой интерес, — угрюмо спросил Ефимыч — в благотворительность полковника он явно не верил. — Тебе-то что надо?

— Дело в том, что нам тоже нужны эти хреновы организаторы, — не стал скромничать Иванов. — И нужны живыми...

— Я так и думал, — Ефимыч сурово вздернул квадратный подбородок. — Ты бы с этого и начал...

— Но если нам повезет и мы их отловим... Нам наверняка нужны будут не все подряд, — Иванов свойски подмигнул суровому командиру. — И еще... Мы их будем содержать у тебя. У тебя здесь все оборудовано, конфиденциальность гарантирована...

— Ну так это совсем другой базар! — мгновенно воспрял Ефимыч. — Ну ты накрутил, брат! Сразу бы сказал...

— Короче — согласен?

— А то!

— Тогда дело за малым. Осталось развести нашего шахида на точные координаты... И попросить его выступить в роли гида в нашей маленькой экскурсии.

Тут все разом обратили свои взоры на мою скромную персону. Специалист по искренности, прошу любить и жаловать.

— Я постараюсь, — засмущался я. — Однако хочу заметить, что это неординарный случай...

— Да ладно скромничать, доктор, — Иванов ободряюще похлопал меня по плечу. — Мы тут пока посидим, а ты сходи, пообщайся. Родина на тебя надеется. Смотри, не подведи...

Пленника, как полагается, содержали в зиндане — обычной яме, вырытой прямо во дворе и накрытой сверху решеткой. Я не гордый, но в яму не полез. У меня с некоторых пор аллергия на зинданы. Приходилось, знаете ли, сиживать, и не по своей воле. В штаб или спальное помещение тащить парня было неудобно: людно там, матерно и враждебно — обстановка не располагает к доверительной беседе.

Побродив по расположению базы (а это вполне цивилизованные развалины кирпичного завода), я облюбовал бывшую диспетчерскую, в которой сейчас был оборудован медпункт. Медпункт пустовал, омоновцы — здоровые парни, лечатся спиртом или стационарно в госпитале, после ранений.

Фельдшер без лишних разговоров забрал автомат, запер металлический шкаф с медикаментами на огромный амбарный замок, вытянул из-под кушетки канистру со спиртом и удалился.

— Сюда вести? — уточнил один из пары бойцов, выделенных мне в помощь.

— Угу. Желательно, чтобы рядом никто не шумел.

— Да ни одна падла на километр не подойдет, — уверил боец. — Располагайся, щас приведем...

Оставшись в одиночестве, я достал из полевой сумки пакет с ориентировками{12} и разложил их на огромном столе, сплошь покрытом выщербинами от осколков. К беседе я был готов (напомню, ехали сюда как раз по данному вопросу), особыми изысками баловать юного смертника не собирался, а планировал развлечь его простеньким агитпропом, рассчитанным на средней дремучести горского обывателя.

Через некоторое время бойцы ввели пленника, усадили его на табурет и стащили с головы мешок.

— Наручники, — распорядился я.

— Думаешь? — усомнился старший боец. — Он крепкий, не смотри, что худой...

— Разберемся, — я снял «разгрузку», отдал ее вместе с автоматом второму бойцу и похлопал себя по карманам. — Взять с меня нечего. А душить наладится — как-нибудь управлюсь. Да и вы рядом.

— Мы рядом, — подтвердил старший боец, снимая с пленника наручники. — Если что — шумнешь.

Бойцы вышли. Пленник с минуту таращился на радужный газовый шарик{13} в углу и растирал запястья. Привыкнув к освещению, он рассмотрел меня и вздрогнул. Узнал, красавец.

— Это ты?

— Это я, — я не стал отпираться. — Вот пришел с тобой поговорить.

— Шайтан, — пробормотал парень — без особого, впрочем, фанатизма в голосе. — Шакал...

— Не угадал, — не согласился я. — Костя. Просто Костя. Тебя зовут Заур — я в курсе. Так что, будем общаться.

— Не буду... — парень говорил очень тихо. Был он бледен и вообще выглядел неважно — как будто только из реанимации притащили. Взгляд потухший, к жизненным ценностям — абсолютно никакого интереса. Знакомая картина.

— Угу, понял. — Я распахнул дверь диспетчерской и навел справки: — Кормили его, нет?

— Командир сказал — кормить, — старший боец пожал плечами. — Мы давали. Так он, падла, не жрет ничего.

— Ясно. А притащите-ка нам пару стаканов сладкого чаю и четыре бутерброда с курятиной.

— Может, сразу шлепнуть его? И продукты переводить не надо...

— И кусок сала, — добавил я. — Там у вас сало есть...

— О! — обрадовался старший боец. — Так бы сразу и сказал! Давай, малой, одна нога тут...

Пока боец ходил за едой, я молчал. Взгляд пленника стал осмысленным, в нем сквозили напряженная враждебность и страх ожидания какой-то пакости. Умереть мы, разумеется, готовы. Но вот сало...

Боец притащил чайник, два стакана и бутерброды. Кусок сала водрузил на середину стола, зловеще ухмыльнулся и вышел.

— Приятного аппетита...

— Я хочу, чтобы ты поел, — сказал я. — Завтра ты нам будешь нужен здоровым и крепким. Ты сколько уже постишься?

— Сразу убивай, — с тоскливой обреченностью заявил Заур — сейчас он был даже не бледный, а серо-зеленый, кадык подпрыгивал к подбородку, выдавая подступающую тошноту. — Твой сало толка собака ест...

— Сало — это для профилактики. — Я завернул зловещий предмет в три ориентировки (большой кусок, одного листка не хватило) и бросил в мусорную корзину, где валялись какие-то окровавленные бинты. — Это — на случай твоего отказа. Я сейчас выйду. У тебя будет семь минут. Ты должен съесть все бутерброды и выпить два стакана чая. Чай сладкий. Ешь не торопясь, помаленьку. Тщательно пережевывай.

И направился к выходу.

— Если не буду? — уточнил мне в спину обескураженный пленник.

— Я сильнее тебя, — я оперировал близкими юному горцу понятиями. — Да и не один я тут. Если не будешь... тогда мы тебя накормим салом. Насильно. Поясняю: как бы ты ни брыкался, но если двое будут держать тебя за руки, а третий зажмет нос — твой рот непроизвольно откроется. Понятно, да? Возражения не принимаются. Так что — выбирай...

Думаю, вы догадались, какой выбор сделал юный смертник. Куда бы он, на фиг, делся с подводной лодки!

— Молодец, — вернувшись, я отметил отсутствие бутербродов и на всякий случай заглянул в ополовиненный чайник. — Теперь можно общаться. Курить будешь?

Заур потянулся было за предложенной сигаретой, но вдруг резко отдернул руку и насупился. Понятное дело. Теперь парень, если останется жив после этой передряги, навсегда отучится брать сигареты у чужих людей.

— Если хочешь, кури, — я бросил пачку и зажигалку на стол. — Давай сразу определимся. Разговаривать тебе со мной так и так придется, так что не будем тратить время на препирательства.

— Если не буду? — уточнил пленник.

— Сало, — широко улыбнулся я. Петрушин сейчас был бы в восторге. — Я не садист, Заур, прошу понять меня правильно. Но мне нужно с тобой поговорить. Так что, давай обойдемся без острых сцен.

— Что хочиш?

— Домой хочу, — признался я. — К жене и детям. Достали вы своей войнушкой — по самое не могу!

— Так ед домой. Что тут делаиш?

— Я тут работаю, Заур. У меня работа такая — куда Родина пошлет... Но давай к делу. Я тебя агитировать не собираюсь. Я просто буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай односложно — «да» или «нет». Хорошо?

— Давай, задавай, — разрешил пленник. — Но я все сказал самому главному командиру. Что еще хочиш?

— Хочу, чтобы ты знал: независимо от того, как у нас получится разговор, я тебя уважаю. Ты, конечно, враг. И заслуживаешь самой лютой смерти. Но ты настоящий мужчина. Стрелять может каждый. А принести свою жизнь в жертву во благо общего дела — это удел избранных. И я прекрасно понимаю, что не твоя вина в том, что ты остался жив...

Заур пару раз хлопнул пушистыми ресницами, растерянно посмотрел на меня и потупил взгляд.

Слов у него не нашлось. Что бы там ни говорили, а в иных случаях грубая лесть — очень действенный способ для «наведения мостов». Тут надо только с объектом воздействия сообразовывать: например, Иванов, будь он сейчас на месте Заура, просто послал бы меня куда подальше. Но мой объект как раз отсюда. Из этой ситуации, из этого менталитета. Здесь взрослый мужчина говорит такие слова юноше только в том случае, если юноша действительно этого заслуживает.

— Гхм... Зачем так сказал?

— Просто сказал, и все. Чтобы ты не думал, что я тебя только ненавижу, и все. Чтобы знал, как я на самом деле к тебе отношусь... Читать-считать умеешь?

— Думаиш, раз чечен, значит, сабсэм баран?

— Просто спросил... — А вопрос, знаете ли, был вполне уместным. У них тут с девяносто четвертого года образование в глубокой... эмм... пропасти. Несколько поколений понятия не имеют, что такое школьная парта, а про глобус знают, что это такой удобный контейнер для изготовления СВУ{14}.

— Атэц — учител. Все умею. Все знаю, даже английский знаю.

— Да иди ты! А ну?

— Брай блу ви екай. Сан ап он хай. Вэт воз зэ литл бойз пикчерс. Э-э-э... Мей зеар олвейз... Ну, короче — вот так, да.

— Силен, бродяга! Не думал, не думал...

— Слушай, Костя... Скажи, что хочиш?

Спасибо, друг. Стихи на английском и обращение по имени — это уже определенный уровень сближения. Вот так, буквально за десять минут, мы навели «мостик». А когда тебя привели сюда, ты больше всего на свете хотел быстро и безболезненно умереть и смотрел на всех вокруг, как на больших грязных тараканов. То есть к особям своего вида нас не относил. Ты бы с удовольствием послушал, как наши тушки хрустят под твоим кованым сапогом. Ты бы бестрепетно подпалил из огнемета наши безжизненные крылья...

Однако что-то занесло меня в зоологию!

— А ты сейчас сам все поймешь, — я ткнул пальцем в ориентировки, разложенные на столе. — Узнаешь?

— Это амиры{15}, — Заур хотел произнести это гордо и даже приосанился... но в этот момент тонко икнул. И тотчас же желудок парня вдогонку выдал предательское урчание. — Ой... — пленник покраснел как девица и прикрыл рот рукой.

Нормально. Как раз то, что надо. Теперь ты у нас вообще на человека похож. Посмотрим, как ты будешь изображать из себя крутого горного орла — после нескольких дней поста да только что откушав бутербродиков!

— Кто-нибудь из них приходится тебе родственником?

— Какой родственник? Никто такой нет.

— Точно?

— Точно. Сам провер, да.

— Понятно. Чем живете?

— Не понял?

— У вас «самовар» есть? Русские рабы? Тачки краденые перегоняете? Наркотой торгуете?

— Слушай, Костя... Ты такой глупости говориш... Откуда такой взял?

— Ну чем, чем живете?

— Ну... Так, помаленьку...

Понемногу я вытянул из своего собеседника страшный секрет благосостояния его семьи. Секрета впрочем, не было, как и благосостояния. Отец — сельский учитель, два года назад подорвался на мине, лишился обеих ног. Инвалид. Учиться никто не желает — есть дела поважнее. Сидит дома, фигурки из дерева режет. Заработок практически нулевой. Сестры — двенадцать и тринадцать лет. У матери, как отец подорвался, нога отнялась, тоже наполовину инвалид. Сам Заур и младший брат, десятилетний подросток, помогают пасти отару Бекмурзаевых. Это господский тейп, они в Челушах самые главные. Бывает такое, что семья ложится спать голодной — даже муки на хингалаш нет. В общем, нормальные горские пролетарии.

— Понятно с вами... Слушай, Заур, я тебя агитировать не собираюсь. Джихад, конечно, великое дело: война с неверными, и все такое... Будем говорить конкретно, только по сути. Напоминаю, мы договорились: «да» — «нет», от вопроса не уходить. Поехали. Скажи мне, кто из ваших славных амиров взорвал себя во благо джихада?

— Я не знаю такое... — в голосе моего собеседника сквозила неуверенность. — Но у нас село маленькое. Могли не знат...

— Да брось, не прикидывайся. Семафорная почта у вас работает отменно. Сегодня вечером Шамиль в Ведено пукнет, завтра старики в Наурской будут смеяться...

Заур от удивления даже рот разинул. Впечатлил я своего визави. Шамиль, конечно, святое. Но если старики смеются...

— Хорошо. Оставим Шамиля в покое — пусть себе шашлык кушает и вольготно пукает на природе.

Давай сформулируем вопрос конкретнее. Ты, лично ты, слышал, чтобы кто-нибудь из амиров взорвал себя?

— Ну... Зачем амир должен сам падрыватса? — попытался лавировать Заур. — Он командир. Он командуит. У него другой люди ест...

— Отвечать односложно. «Да» — «нет». Мнения потом. Слышал или нет?

— Ну... Нет. Не слышал.

— Ага. Значит — нет?

— Нет, я же сказал!

— Хорошо... Нет так нет. Да, кстати, вот взгляни...

Я извлек из сумки очередную заготовку: опубликованные в Интернете счета главарей бандформирований и с десяток фото некоторых принадлежащих им вилл в разных мусульманских странах. Разумеется, это всего лишь агитка наших славных спецслужб. Мы этим целенаправленно пичкаем наших солдат и местных жителей, даже не задумываясь, правильные данные или липа. Нам как-то без разницы — мы и так бы воевали, без всяких там агиток. Но на определенный контингент действует безотказно. Виллы — прелесть. Счета — тоже ничего себе. Банк, номер, сумма. Суммы весьма внушительны даже по меркам наших зажиточных граждан. А уж для горских пролетариев...

— Это что?

— Это дома, которые ваши амиры строят себе за рубежом. Это деньги на их счетах в импортных банках. Нет, я сказал — агитировать не собираюсь. Это просто факты, легко их проверить... Но давай вернемся к нашей беседе. Ты слышал, чтобы кто-нибудь из близких родственников амиров подорвал себя во благо джихада?

— Ну... Вдовы так делали, — ответил Заур после недолгого раздумья. Впрочем, ответ звучал уже не так уверенно. — Их вдовы потом, как он умираит, сразу идет мстить. Берет машина и едит взрыват... Потом, Мовсар Бараев хотел взарватса, центр там захватил...

— Давай не будем о женщинах, — пресек я попытку волюнтаризма. — Война, по-моему, мужское дело. Или я не прав?

— Мужское. Прав ты.

— Вот... А вдовы — это вообще отдельный разговор. Мы с тобой прекрасно знаем, что к вдовам у вас относятся по-скотски. Мовсар ваш сам взрываться не хотел, опять вдовами прикрывался — это мы тоже с тобой прекрасно знаем... Давай о мужиках, договорились?

— Ладно, давай.

— Повторяю вопрос. Ты слышал, чтобы кто-нибудь из близких родственников амиров взорвал себя?

— Ну...

—  «Да» — «нет»?

— Нет, не слышал.

— Не слышал... Очень хорошо. Ну, держи еще...

Я извлек из своей волшебной сумки следующую пару листков: список с двумя сотнями фамилий. Собеседник мой уже пребывал в приятном состоянии печальной неуверенности и теперь искренне морщил лоб, пытаясь понять, чем это состояние вызвано. Не морщи, красавец, для этого просто надо знать азы элементарной агитационной психологии...

— Зачем это?

— Тебе эти фамилии что-нибудь говорят?

— Не знаю... Это все — чеченцы.

— Правильно — чеченцы. Скажем больше — это цвет нации. В Москве и Питере проживают более двухсот тысяч чеченцев. Вот эти две сотни — самые солидные и известные бизнесмены. Ваш цвет почему-то ютится в наших столицах — на родину их палкой не выгонишь. А родине, думаю, их крепкие руки и большие деньги ох как пригодились бы! Но это уже другая тема. Возвращаемся к нашей. Ну-ка, скажи мне — кто из них взорвал себя во благо великого Джихада?

— Я не знаю... — Заур угрюмо насупился и тяжко вздохнул. Щеки его ярко горели от ощущения неловкости ситуации — словно это он был виноват в том, что никто из таких уважаемых людей не догадался благородно взорваться совместно с врагами. — У нас село маленькое...

—  «Да» или «нет»!

— Не слышал...

— Ага. Значит — опять нет. А их близкие родственники?

— Не знаю...

— Понятно. Значит, опять — нет...

Я вытянул очередной листок и намеренно взял паузу. Шахид наш был хмур и напряженно размышлял, прислушиваясь к несолидному бурчанию в животе.

Разумеется, если у юного человечка в течение всей его сознательной жизни формировалась определенная мировоззренческая позиция, его не сдвинуть в сторону никакой, даже самой правдоподобной, агитацией. Тут главное — целенаправленная негативная установка. Когда ты все время говоришь «нет» — сам, без болевого нажима и морального давления, — у тебя поневоле формируется негативное отношение к исследуемой позиции. Главное тут — не пережать. Человечек должен все сделать сам, без грубых толчков в спину и начальственных окриков. Сам — это гораздо доходчивее...

— Вот анализ самоподрывов этого года, — я положил листок на стол. — Две вдовы боевиков... Мы договорились, что это отдельная тема, разбираем только мужиков — это всего лишь статистика. Итак: две вдовы, один зрелый мужик — тридцать восемь лет, и... восемь юношей в возрасте до двадцати лет.

— У нас юноша — мужчина, — поспешно вставил Заур. — Если русский все убиваит, юноша — глава рода — идет мстить...

— Да это понятно, — согласился я. — Мужчина идет мстить — святое дело... Взглянем на анализ. Обрати внимание на социальное положение шахидов.

— Положение... где?

— Давай проще. Благосостояние. Богатство. Посмотри-ка... У нас получается, что все шахиды — из беднейшего слоя горского пролетариата. Крестьянские дети.

— Ха... — неуверенно усмехнулся Заур. — Ну ты сказал...

— Я сказал то, что есть. Взгляни на анализ. Можно сказать по-другому: братья по бедности. Думаю, это будет правильно... Кстати, тебя, может быть, это совсем не интересует, но в нашей армии наблюдается до боли похожая зеркальная картинка.

— Армия что — бедная?! — Заур опять усмехнулся. Очень хорошо. Вытащить смертника из трансовой прострации и подтянуть до уровня обычных человеческих эмоций — большое дело. Это полпобеды.

— Да, армия у нас бедная. Я бы сказал — рабоче-крестьянская. У меня нет списков, на это просто бумаги не хватит... Но я тебе так скажу, и мои слова легко проверить — достаточно сходить в любое наше подразделение. Если составить воображаемый список наших больших людей, мы выясним, что ни у одного из них сын не служит в армии. Последние десять лет в армию у нас берут тех, кто не в состоянии откупиться или «откосить». То есть детей представителей беднейшего класса. В общем, армия у нас формируется по классовому типу. Получается, что шахиды — дети ваших беднейших декхан — с огнем во взоре и Кораном на устах самозабвенно рвут нашу голытьбу, в то время как наши и ваши богачи...

— Я не последний из декхан, — мрачно заметил Заур. — Я мужчина...

— Да кто спорит? Ты у нас мужчина, делец, богач! Твоей семье за твой подрыв дадут десять штук баксов. Хорошие деньги! Ваш Аликперов в Москве за ночь просаживает в казино по пятьдесят штук баксов. То есть проигрывает примерно пятерых шахидов...

Я умолк и принялся расхаживать перед столом, делая вид, что впал вдруг в глубокую задумчивость. Джинн думает. Варись, клиент, сам — доходи до кондиции.

На лице юноши легко читалось смятение и растерянность. Как говорит Иванов — клали мы вприсядку на ваших спецов по подготовке шахидов. Приставьте к каждому полуграмотному крестьянину дипломированного психолога на пару часов — и никто у вас тут подрываться не будет. Вопрос только: где их взять, дипломированных? Они все в теплых местах, сюда их даже под страхом немедленного изнасилования не загонишь...

— Костя... Скажи, что хочиш? — прорезался наконец мой клиент.

Ага, клиент созрел. Пора браться за дело.

— Думаю, ты отдаешь себе отчет, что после всего, что случилось, домой тебе возвращаться нельзя?

Заур хмыкнул, покрутил головой... А во взгляде — тоска беспросветная. Хмыкай не хмыкай — ты, друг дорогой, продукт своего горского менталитета, прекрасно понимаешь, что я прав.

У чеченцев есть такое понятие: «потерять лицо». Долго объяснять, но это сильнее, чем даже страх физической смерти. Это смерть духовная. При этом никто не будет разбираться, что ты собирался совершить неправедный, с точки зрения мусульманина, поступок (в нашем случае — покончить жизнь самоубийством). Ты его продекларировал... но не совершил, поддавшись минутной слабости, и тем самым покрыл себя позором. В общем, тебе после этого остается только два пути: либо умереть, либо исчезнуть. Нормальной жизни среди своего прежнего окружения у тебя уже никогда не будет. Нет, убивать тебя не станут. От тебя просто отвернутся. Для чеченца это хуже смерти...

— Ты хорошо знаешь наши обычаи...

— У меня работа такая... — я принялся оперировать доступными моему собеседнику понятиями. — Я не омоновец. Я из более крутого ведомства. Мы эвакуируем тебя в Россию. Не обязательно в Москву — Россия большая. Поменяем данные, дадим новый паспорт. Ты молодой, умный, способный — у тебя вся жизнь впереди. Будешь работать, помогать своей семье. Запросто можешь стать богатым, тогда твоя семья не будет бедствовать. Кроме того, в качестве единовременного вознаграждения мы выплатим твоей семье те самые десять штук баксов...

Надо вам сказать, что я не слишком-то блефовал, рисуя собеседнику картинку нашего взаимовыгодного сотрудничества. Для нашего пробивного спонсора Вити организовать такую процедуру — что вам в пупке поковыряться. Разумеется, все это только при наличии серьезной отдачи со стороны опекаемого объекта...

— Что надо делать?

— Надо помочь. Я тебе гарантирую полную конфиденциальность. То есть о тебе и твоей помощи вообще никто не узнает, клянусь чем хочешь. Завтра ты проведешь нас к этой самой базе...

— Я не предател, — перебил меня Заур. — Я вам сказал — где. Ищите...

— А ты мужчина?

— Да, я мужчина. А при чем здесь...

— А принцип «око за око»? Нет, будет правильнее сказать — кровная месть. Ты подумай: эти люди сами почему-то не захотели взрываться. Потому что у них особняки и счета в импортных банках, они хотят жить, и жить долго. Вместо этого они решили взять твою жизнь. Распорядились твоей судьбой, как им заблагорассудилось, напели тебе в уши что-то... А ты им это безропотно позволил. То есть получается, извини меня... ты подставил голову под нож, как самый глупый баран!

— Зачем так сказал?! — глаза Заура наполнились слезами обиды.

— Я не хотел тебя оскорблять. Я просто обрисовал тебе ситуацию так, как она мне видится. Я вижу, что есть умные люди, которые делают большие деньги, живут в свое удовольствие и для своих целей используют неграмотных темных бедняков. Они считают, что бедняки эти — люди второго сорта, тупые и бездарные создания, которые только на то и годятся, чтобы взорвать себя вместе с парой оккупантов... И ты знаешь, они — эти умные деятели — в чем-то правы. Эти бедняки почему-то не пожелали попробовать как-то получше устроить свою жизнь, обеспечить своей семье достойное существование. Они пошли по самому легкому пути: дерни за веревочку — и никаких проблем! Можно сказать грубее, но доходчивее — просто легли под этих умников и подставили им задницу. Нате, берите, делайте что хотите, все равно я своей жопе не хозяин... И у меня вопрос — они мужчины после этого?

— Ыыых-ххх!!! — Ответа не было — мой шахид вдруг закрыл лицо руками и принялся безутешно рыдать, вздрагивая плечами.

Между нами — не ожидал. Обычная агитпроповская патетика, грубая, безыскусная — не более того. Лиза с лейтенантом Серегой сейчас наверняка бы похлопали в ладоши и язвительно усмехнулись. А этого вон как проняло...

— Выпей, — дождавшись, когда приступ рыданий сошел на нет, я налил в стакан чая. — Успокойся. Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Докажи, что ты мужчина. И пойми, что ты никого не предаешь. Ты о себе думай. Ты отдашь этих умных деятелей нам в обмен на свою новую жизнь и благополучие своей семьи. Они тебе — никто. Теперь пусть они будут для тебя людьми второго сорта. И вообще, считай, что тебя это уже не касается — через три дня ты займешься своим личным, нормальным бизнесом, в безопасном месте. А эти ребята, если желают, пусть подрываются сами. В конце концов, они имеют с этого неплохие деньги, так что пусть отрабатывают...

— Когда надо идти? — Заур залпом выпил остывший чай и размазал слезы по щекам.

— Завтра. Мы отправимся после обеда. Ну так что?

— Никто не узнает?

— Я сказал: ни одна душа.

— Хорошо... Я проведу вас...

Глава 5.

Рыжая Соня

...Серое утро. Серые холмы. Горизонт не просто серый, а какой-то тягостно-свинцовый. Молодые люди в серых комбинезонах...

Я и моя многострадальная родина обречены на вечную зимнюю серость. Где-то, вне нас, существует яркий, разноцветный мир, в котором живут и работают нормальные люди. Они одеты в разнообразные одежды, у них стеклянные двери, зеленые, ровно постриженные газоны, оранжевый сок на завтрак. Они спокойно спят по ночам, не вздрагивая от разрывов снарядов, не прячутся в первую попавшуюся щель при виде армейской бронетехники. Дети их играют в другие игры. Им не надо думать: вот мальчик вырос, ему уже пятнадцать, пора покупать автомат и говорить с местным амиром, чтобы пристроил паренька к настоящему мужскому делу...

Мы отлучены от этого разноцветного мира, он нас попросту отторгает. Наш удел — вечная война, кровь, грязь, мытарства и полная безысходность. Мы, серые волки древних гор, глубоко враждебны разноцветной цивилизации, ее полноправные граждане пугают нашими именами своих детей...

Я сижу в нашей «Ниве», которая стоит на краю неглубокого котлована. Рядом расхаживает Аюб. В котловане дети играют в жмурки...

Знаете, есть такая сказка: «Волк и семеро козлят». В жизни вообще, если присмотреться хорошенько, можно обнаружить массу пугающих аллегорий. Нашу сказку, наверное, следовало бы назвать так: «Волк, семеро волчат и два барана». Волчата — пацаны от пятнадцати до восемнадцати, их как раз семеро и они пока что не имеют опыта умерщвления себе подобных. Волк здесь, разумеется, — Аюб. Матерый такой волчище, с задубевшей от вражьей крови шкурой, с огромными смертоносными клыками. В роли баранов сегодня, как всегда, двое русских пленных солдат первого года службы, из личных резервов Аюба.

«Как всегда» — это насчет первого года службы. Практика показывает, что попадаются в основном молодые, необстрелянные салаги. Если русский солдат прожил на нашей войне год и не умер, его трудно взять в плен. Обычно они отстреливаются до последнего патрона, а потом подрывают себя гранатой да еще норовят это сделать так, чтобы пострадало как можно больше наших моджахедов. Потому что они знают, что их ожидает.

Вообще, будь я на месте русских властей, я бы внимательно присмотрелась к этим выжившим на войне солдатам, когда они вернутся домой. Потому что это уже не маменькины сынки, которыми они были по призыву в армию, а совсем другие люди. В чем-то похожие на нас, серых волков, и неосознанно отторгаемые своим разноцветным обществом. Они несут в себе смертоносный заряд полного пренебрежения к ценности человеческой жизни и готовности убивать. Они опасны для рахитичного русского общества своей независимостью и повышенной жизнестойкостью...

Дети играют в жмурки... У всех — небольшие ножи. У русского на голове мешок, в руках его такой же нож, как у всех. Один из «волчат» подскакивает вплотную, кричит: «Я здесь, гаски!» «Баран» поворачивается на голос, размахивает ножом. «Волчонок» ловко уходит от опасного взмаха, оказываясь за спиной у «барана» и тычет его ножом в задницу. «Баран» глухо вскрикивает — больно ему. Следующий «волчонок» подскакивает, зовет «барана»...

На дне котлована жидкая грязь, но это «волчатам» не мешает. Они сильно возбуждены, азартно покрикивают, готовы возиться так до самых сумерек.

Правила определяет Аюб. Для него это не игра, а так называемый «профотбор». Аюб сейчас работает в обе стороны: оценивает кандидатов на звание рядового моджахеда в джамаате Арби Шамхалова и высматривает претендента для Деда. Я — «оперативное сопровождение», как принято выражаться у представителей вражеских спецслужб.

Правила простые. До особой команды «барана» можно только колоть в задницу. Это, конечно, очень больно, но позволяет ему некоторое время оставаться «на плаву». Аюб показал, куда колоть нельзя, чтобы не повредить седалищный нерв. Тот, кого «баран» порежет, сразу выбывает из игры. Если ты такой неловкий, что позволил врагу с завязанными глазами полоснуть себя, тебе не место в рядах воинов Джихада. Иди, тренируйся до следующего испытания.

Для «барана» тоже есть правила. «Матч» длится десять минут. Если за это время «баран» порежет троих — его оставят в живых. Согласитесь, хороший стимул.

Первый «баран» заметно вяловат. Он три недели сидел в зиндане, ему давали двести граммов черного хлеба в день и пол-литра воды — этого вполне достаточно, чтобы человек жил.

У нас большой опыт в содержании пленных. Русские крайне редко бегут из наших зинданов. Те, кому удалось сбежать, — уникумы совсем из другой породы, про них даже говорить не стоит, потому что их очень мало. А любой нормальный человек к концу первой недели содержания в таком «ямочном» режиме превращается в тупое послушное животное, безразличное к своей дальнейшей судьбе. Эту неделю человек держится на «старом жире» и пребывает в состоянии постоянного страха смерти, каждую секунду ожидая, что ему перережут горло. Потом он привыкает к этому состоянию. Человек вообще ко всему привыкает — даже к самым нечеловеческим условиям. «Старый жир» кончается, скудная пайка не дает силы для ощущений и жажды жизни. Человек впадает в состояние, сходное с зимней спячкой или тягостным сном смертельно больного. Он вроде бы жив, но уже похоронил себя. От него исходит липкое «земляное» зловоние: в яме он ходит под себя, в первые несколько суток — довольно обильно, «старый жир» перерабатывается. Человек насквозь пропитывается этим запахом, в темноте и тесноте ямы довольно быстро отвыкает здраво мыслить и постепенно превращается в живой труп. Этакий зомби.

Такого легко убить даже начинающему моджахеду, для которого умерщвление себе подобного в новинку. «Волчата» просто уже по внешнему виду и запаху не отождествляют приговоренного к закланию «барана» с представителями рода человеческого. Грязный, вонючий, весь в струпьях и дерьме, со стеклянным взглядом... Тут и специальной обработки не надо, все обычно идет как по маслу.

К краю ямы жмется второй русский солдат. Этот «баран» № 2 — объект повышенной сложности. Он покрепче, шире в кости, выше первого. Но не это главное. Этот второй — зовут его Ваня — очень хочет жить.

Три дня назад его достали из ямы, искупали, побрили-постригли, дали чистую одежду. Потом хорошо покормили и сказали, что завтра-послезавтра обменяют на одного моджахеда. Три дня этот Ваня спал в тепле, хорошо кушал, читал свежие газеты. Он вновь почувствовал вкус к жизни. Более того, сейчас, после всего пережитого, он жаждет жизни с удвоенной силой. Видели бы вы, как радовался этот мальчишка, как сверкали от счастья его красивые голубые глаза! Впрочем, сама я этого не видела, мне Аюб сказал.

Теперь он жмется к краю ямы и с диким напряжением наблюдает за игрой в жмурки. Правила ему довели. Он в курсе, что если его товарищ не справится, то во втором «периоде» возьмутся за него. Сегодня на рассвете ему сказали, что обмен откладывается на неопределенное время, а его, чтобы зря не «простаивал», используют для подготовки юных моджахедов.

Вот это и есть объект повышенной сложности. За три дня он восстановился, почувствовал вкус к жизни, обрел утраченную было надежду. Теперь он должен сражаться за свою жизнь с яростным ожесточением. А еще он похож на человека. Нормально пахнет, розовое лицо, адекватно мыслит. Посмотрим, как «волчата» справятся с этой задачей...

— Время! — Аюб свистит в обычный судейский свисток. Десять минут истекли.

«Волчата» бросаются к «барану», отнимают у него нож, срывают с головы мешок. Солдат слепо щурится на серое небо. Он впервые за много дней увидел свет — мешок одевали в яме. Он не порезал троих. Он вообще никого не порезал. Участь его решена...

— Все в игре, — объявляет Аюб. — Молодцы, справились. Можно!

И бросает в котлован огромный тесак с зазубренным от частого употребления лезвием. Ножи у «волчат» — игрушки. Вот орудие для настоящего дела.

Тесак падает несколько в стороне от «волчат» и тонет в жидкой грязи. «Волчата» с азартными криками и гиканьем бросаются к тому месту. Начинается свалка — каждый хочет первым схватить заветное «ритуальное» оружие. Один из толпы не бежит со всеми, остается на месте. Это семнадцатилетний Аслан, сын подорвавшегося прошлым летом на мине агронома Исхакова.

Я хвалю себя за проницательность. Познакомившись с «волчатами» и поверхностно изучив их биографии, я для себя сразу отметила Аслана. Глаз у меня наметан, так что я сразу определила: вот он, мой «чистый» шахид. Посмотрим, как он будет вести себя дальше...

— Аслан, — говорю я Аюбу.

— Я вижу, женщина, не слепой, — отвечает Аюб и досадливо бормочет себе под нос: — Ох уж эти мне грамотеи...

Тесак достается Исмаилу — худенькому пятнадцатилетнему подпаску с нежным лицом херувима. Победно вскинув руки, мальчишка потрясает грозным оружием и на секунду в нерешительности замирает. Что дальше? Дальше надо действовать. Он, видимо, не совсем готов, пытается собраться с духом...

Этой маленькой заминки достаточно, чтобы более решительные товарищи сделали выводы. Семнадцатилетний Руслан, сын животновода Идигова, повешенного этой весной русским спецназом в назидание остальным самодеятельным минерам, сильно толкает товарища в спину. Тот падает, тесак выскальзывает у него из рук и вновь оказывается в грязи.

— Аялла... — Аюб недовольно качает головой. — Растяпа!

Воин не должен выпускать из рук оружия, даже если его повергнет наземь вражеская пуля. Воин должен умереть с оружием в руках, как того требует древний закон гор. Если же ты расстался с оружием после дружеского тычка, то ты пока не имеешь права называться воином. Иди, тренируйся, закаляй себя...

Руслан нашаривает в грязи тесак, деловито отирает лезвие о штаны и, не оглядываясь на упавшего товарища, направляется к пленнику. Остальные устремляются вслед за ним.

«Баран» пятится, отступая назад, спотыкается и падает. У него нет сил встать, игра в «жмурки» окончательно измотала и без того донельзя ослабленный организм солдата. Поэтому он ползет прочь на четвереньках, тихонько подвывая низким, утробным голосом. За спинами «волчат» я не вижу его глаз и выражения лица, но слышу слабый тоскливый крик:

— Не надо!!! Пожалуйста, не надо!!!

Не надо... Если бы мать солдата видела эту сцену, ее наверняка хватил бы удар. Впрочем, кто его знает, может быть, когда-нибудь увидит. В жизни ведь всякое случается...

Я выхожу из машины и включаю свою камеру. Нет, я не собираюсь подкидывать запись на русский блокпост, у нас хватает людей, которые занимаются как раз этими делами. Запись нужна мне для анализа. Я в основном снимаю оставшегося несколько в стороне Аслана, цепляя массовку краем. Потом надо будет разобраться, может быть, чего и не заметила при просмотре «вживую»...

Руслан настигает «барана» и хватает его за волосы. Другие «волчата» бестолково толкутся рядом, соображая, как бы помочь товарищу. Повторяю, у всех испытуемых нет опыта убийства, хотя все они уже минировали дороги и обстреливали колонны федералов. К своему личному убийству они готовы только в теории.

Помощь не требуется. «Баран» стоит на коленях, голова запрокинута назад. Руслан крепкий, справляется сам.

— Не надо!!! — в последний раз раздается хриплый крик.

Не надо... Не надо, матери, посылать своих детей на эту бойню. Рано или поздно наши дети сделают с ними то же самое. Это наша земля. Это наш серый мир. Мы его защищаем, как умеем...

Руслан сильнее оттягивает голову «барана» назад и резким взмахом тесака перехватывает ему горло. Раздается характерное бульканье. Серая грязь вокруг поверженного тела солдата мгновенно становится бурой.

— О господи... — доносится придушенный всхлип от другого края котлована.

Это Ваня, русский мальчик, «объект повышенной сложности». Он закрыл лицо руками и прижался спиной к оплывающей земляной стенке. Он потрясен случившимся, хотя все это время напряженно ожидал подобного развития событий...

Я заметила одну характерную деталь: во время «профотбора» русские никогда не вступаются друг за друга. Методика Аюба проста: всегда есть № 1 и № 2 — «объект повышенной сложности». Так вот, этот № 2, с развязанными руками, отдохнувший, готовый к борьбе... всегда безмолвно наблюдает, как убивают его товарища. Я отношу этот феномен к издержкам учения Христова. Мы знаем, как была совершена казнь Христа. Тысячи его поклонников и последователей безмолвно наблюдали, как какой-то жалкий взвод римлян казнил их учителя, и шепотом взывали к ним: «...милосердия, милосердия!!!» Это они просили, чтобы Христа прикончили побыстрее, чтобы не мучился. Позор!

Вот вам разница в менталитетах. Наши «волчата» никогда не станут безмолвно наблюдать, как убивают их товарища. Они бросятся навстречу смерти с рычанием тигра и будут голыми руками биться до конца. В этом мы сильнее русских, поэтому им никогда нас не победить...

Между тем Руслан сноровисто отделяет голову солдата от тела — как будто до этого всю жизнь занимался подобными вещами. Он гордо вздевает руку вверх, показывая свой трофей Аюбу — старшему волку. Грязная окровавленная голова жутко скалится на нас, как будто хочет укусить. Поздно. Раньше надо было кусать.

— Нормально... — бормочет Аюб. — Хороший моджахед...

Нормально. Это деяние — наследие варварского средневековья или даже более раннего периода. Мы плевать хотели на вашу мягкотелую цивилизацию, которая выхолащивает мужчин и делает из них мягкотелых баранов, обреченных быть жертвами сильных хищников. Наши дети становятся мужчинами именно так. Каждому — свое...

— Давай — футбол, — Аюб опять свистит. — Отдохните маленько...

«Волчата» спускают в котлован лопаты и устанавливают импровизированные ворота. В стайке царит возбужденное оживление, предвкушение новой забавы.

Пока они там развлекаются, я расскажу вам, как попала в этот серый мир. Думаю, вы поймете, почему я не испытываю сочувствия к обреченному русскому Ване, у которого наверняка есть мать, ночами бьющая поклоны своему безвольному слабому богу, чтобы он защитил и спас ее сына. Вы поймете, зачем я выполняю эту опасную и кровавую миссию...

* * *

Родилась я в Грозном в 1970 году. Как видите, я совсем не старая, это страдания сделали меня такой суровой и выглядящей гораздо старше своего возраста. Отец — горный инженер, местный. Мать — упадете... русская! Москвичка, попала в Грозный после окончания столичного педагогического вуза по распределению.

Говорят, любовь у них была — как в кино. Жили хорошо, росла я в полном достатке, ни в чем не испытывая нужды. Больше детей у родителей не было, как ни старались. Отец все хотел сына-наследника, но что-то там у них не получалось. Поэтому вся родительская любовь, предназначенная не родившимся детям (многодетная семья — эталон для каждого нормального горца), досталась мне одной.

Следуя традициям по материнской линии (отец не препятствовал), я, повзрослев, поступила в МГУ на педфак. Жила у деда с бабкой — родителей матери, училась хорошо. Все принимали меня за свою, никто не тыкал мне, что я нацменка, во многом, думаю, благодаря внешности. Я рыжеволосая, зеленоглазая, белокожая и слегка веснушчатая. Мамина дочка, одним словом. Но в душе я оставалась чеченкой. У нас гены и принадлежность к нации передаются по отцу, в отличие от хитрых евреев, которые определяют национальность по матери.

Закончив университет, я вернулась домой и стала преподавать русский и литературу. Тогда же, в девяносто втором, вышла замуж — и тоже по большой любви. Семейная традиция.

Ах, что за парень был мой Султан! Не подумайте что хвастаюсь, можете спросить тех, кто его знал. Красавец под два метра, спортсмен, умница, из семьи потомственной технической интеллигенции. Отец, естественно, редактировал мои знакомства и не позволил бы встречаться с кем попало. Но Султан всех покорил, даже моего сурового отца...

Свадьбу играли всем районом. Самые влиятельные люди у нас в гостях были. Мой Султан уже тогда был главным инженером нефтекомбината, большой человек по здешним меркам.

Дом у нас был — полная чаша. Муж носил меня на руках, я любила его безумно. Разве можно такого не любить? Таких Аллах посылает на землю раз в десять лет, чтобы правоверные не забывали, что такое красота и добродетель.

Ровно через девять месяцев после свадьбы, в начале зимы девяносто третьего, я родила нашего первенца. Рожала, по постановлению семейного совета, в Москве. У нас при кажущемся тогдашнем благополучии медицина здорово хромала. Деды — родители матери, не последние люди в столице, без труда устроили меня в лучшую частную клинику. Султан, забросив все дела, в это время был со мной и все организовал по высшему разряду, там каждому дали сверх нормы, даже последней уборщице, по-моему!

Сын получился — красавчик, только очень уж крупный. Богатырь, в папу. Султан торчал под окнами клиники, страшно переживал. Когда все кончилось — это было ночью, его не пускали, — залез по водосточной трубе в окно третьего этажа. Настоящий абрек. Сунул уставшей докторше деньги, пристал — как там? Докторша сказала, как было: мальчик крупный, роды были тяжелые, дивчина ваша крайне слаба, много крови вышло, нельзя к ней... Настоял все-таки. Пустили его на три минуты. Он гладил меня по голове, целовал мои бледные руки и плакал. Просил прощения за то, что он такой большой. Думал, наверное, что я могла умереть. Один раз я видела, как мой гордый мужчина плачет, больше никогда в жизни такого не было...

Потом мы вернулись домой и продолжали жить как будто в розовом тумане, всецело предаваясь переполнявшему нас счастью. Да, сына назвали Русланом. Это чтобы угодить родственникам с обеих сторон. Для чеченцев это довольно распространенное имя, можно сказать, что каждого пятого мальчишку у нас называют Русланом. Русским это имя также приятно ласкает слух — одно из лучших произведений великого русского поэта называется «Руслан и Людмила».

Мальчишка был на удивление здоровым и рос как на дрожжах. Настоящий богатырь! Родственники в нем души не чаяли, все его баловали и тетешкали.

А я спустя два месяца снова была беременна... Мы вообще планировали сделать перерыв в год, но мой мужчина просто не мог жить без меня. Не было такой ночи, чтобы он не согревал меня в жарком пламени своей неугасимой страсти. А я была хороша... Ох, как же я была хороша! Согретая великой любовью своего мужчины, я распустилась, как цветок, превратилась из хорошенькой девчушки в прекрасную женщину. Мужчины дружно оборачивались при виде меня и украдкой вздыхали. Украдкой — потому что знали, чья жена и что с ними будет, если богатырь Султан услышит эти вздохи. Я была... Да ладно, что там напрасно тратить слова: я просто была счастлива. Я купалась в счастье, не ходила, а плавала в нем и была уверена, что так будет продолжаться всегда...

В конце октября девяносто четвертого Султан опять отвез меня в Москву. Сдал с рук на руки дедам а сам вернулся в Грозный. Там было неспокойно могли вот-вот произойти перемены и дела требовали его присутствия.

В этот раз я родила на удивление легко. Как будто первые роды были тренировкой: поднатужилась, разбежалась, легко прыгнула... И выдала миру нового мужчину. Чуть меньше, чем первый, но тоже богатырь, здоровенький такой мальчишка. Вскоре приехал Султан, привез маленького Руслана и велел нам пока оставаться у дедов.

— У нас там сейчас небезопасно. Кое-что затевается... Немного переждем, скоро все это должно закончиться. Как только все утрясется, я сразу приеду, заберу вас...

Вы уже знаете — это не закончилось. Не утряслось. И мой мужчина больше не приехал за мной. Он впервые в жизни нарушил свое обещание. Виной тому была единственная причина, которая освобождает настоящего мужчину от ответственности за то, что не сдержал слово...

До середины января время тянулось мучительно медленно. Султан звонил каждый вечер, спрашивал, как я, как дети, говорил, что у него все нормально. По телевизору показывали страшные репортажи, непонятно было, как такое могло происходить в нашей цивилизованной стране, в конце двадцатого века. Разговаривая по телефону с Султаном, я умоляла его все бросить и приехать к нам. Он успокаивал меня, говорил, что у него важные дела и все бросить никак не получается. Какие дела, когда там такое творится?

В канун старого Нового года он впервые не позвонил вечером. Я всю ночь не спала, переживала. Деды успокаивали: ничего, мол, завтра позвонит, он не обязан каждый день отчитываться перед тобой!

Назавтра опять звонка не было. Я сама села за телефон, начала названивать: домой, матери с отцом, родителям мужа... Ответом мне было молчание. Я сто раз перезвонила по всем адресам, которые были в записной книжке! Никто не откликался. Такое впечатление было, что я пытаюсь дозвониться в какое-то другое измерение...

На следующий день пришла в гости подруга бабки, понимающая в вопросах связи, и убила меня наповал. Она безапелляционно заявила, что Султан мне, между нами говоря, звонить не мог! Там, дескать, война идет, свои ретрансляторы разрушены, а через соседние нельзя, потому что наши военные все подряд там «глушат». В общем, обычная сотовая связь не работает, а вся проводная, что осталась целой, под контролем спецслужб. А звонить оттуда могут только полевые командиры боевиков, потому что у них есть специальная спутниковая связь. Развернул антенну на крыше машины, быстро переговорил и поехал себе дальше воевать. Вот так. Твой же Султан не командир? Нет, не командир...

Я не знала, что и думать. Неведение терзало мою душу. Аппетит пропал начисто, три дня я только пила чай. Спать не могла, во сне меня преследовали кошмары. Наконец, не выдержав, я заявила дедам, что оставляю детей на их попечение и еду в Грозный. Они и слышать не хотели: совсем, что ли, голову потеряла? Ты посмотри, что там творится! Я все равно собралась. Дед нашел хорошего знакомого в высоком военном чине, тот обещал помочь, но сказал, что я самоубийца.

До Черменского Круга я добралась на такси, заплатила тройную цену. Оттуда, по протекции друга деда, с военной колонной приехала в аэропорт «Северный». Там было очень много военных и боевой техники. Два дня сидела на эвакопункте — так назывался госпиталь, который устроили в здании бывшего аэропортовского ресторана. В городе шли бои просто так никто не ездил, надо было ждать колонны. Помогала врачам, чем могла, каждый день поступали сотни раненых, многие — тяжелые. Сердце кровью обливалось: десять километров до дома, не могу добраться!

Через два дня в Ленинский пошла санитарная колонна — забирать раненых. Обычно каждая часть возила своих раненых на своем транспорте, но в этот раз случилось так, что какой-то полк остался совсем без техники — все подбили и сожгли. Я отправилась с ними.

Дом наш стоит на пересечении Спокойной и проспекта Кирова. Мои родители живут неподалеку. Спокойная улица — сейчас это звучит дико...

Свой дом я не узнала. В квартире был разгром, как будто там побывало племя варваров. Дом был наполовину разрушен, несколько квартир вообще перестали существовать. Примерно такая же картина была в доме моих родителей — все разгромлено, разграблено, только сам дом остался цел. Нашла соседей: на подвальной двери они повесили табличку «Люди!!!» и сидели там безвылазно, опасаясь, что в любой момент может прилететь артиллерийский снаряд. Спросила про родителей, люди стали отводить глаза... Сосед Хафиз — инвалид Отечественной войны — сказал, что их похоронили в парке Кирова. До кладбища не добраться, там сейчас всех хоронят...

Я не поверила. Подумала, что он бредит — он старый, не только ногу на войне потерял, но еще и контуженый.

— Их русские убили, — подтвердила Фатима — соседка сверху. — Они дверь не открывали. Русские думали — боевики там. Сломали дверь, бросили гранату, потом стреляли. Они были как будто сумасшедшие. Говорили, что у них какого-то командира убили и теперь всех нас казнят за это...

Целые сутки я была в ступоре. Сидела в углу, уронив голову на грудь, и молчала — у меня отнялась речь. Соседи пытались меня кормить, давали воду, я ничего не хотела. Я просто не могла в это поверить. Не укладывалось в голове, что русские солдаты могли такое сделать. Я помогала их раненым, сама наполовину русская, наполовину москвичка, мать у меня русская. Получается, что они в своих же стреляют?! Такого просто не могло быть...

Через сутки я очнулась и отправилась искать Султана — последнюю ниточку, связывающую меня с этим страшным городом. Добраться до родителей Султана не представлялось возможным: у них дом в Черноречье, это далеко, и на этом участке как раз шли активные боевые действия. Пошла по соседним подвалам, стала спрашивать, может, кто-нибудь что-то знает.

Кто-то сказал — его отряд в Старопромысловском. Отряд?! Ну да, отряд. Он же командир отряда. Значит, должен находиться с отрядом.

Вот так, значит... Все-таки командир. Выходит, права была бабкина подруга. Никаких дел у него тут не было, он просто воевал с русскими. Могла бы сразу догадаться: комбинат на Старых Промыслах, значит, и отряд где-то неподалеку...

Дождавшись утра, я взяла с собой воды и хлеба и пешком отправилась на поиски мужа. Мне опять сказали, что я самоубийца. Но мне было все равно.

Старопромысловский — это, в общем-то, недалеко. Я там часто бывала вместе с мужем. В мирное время служебной «Волге» Султана нужно было всего пятнадцать минут, чтобы доставить нас туда. Водитель мужа, Ахмед, с ветерком пролетал через все светофоры, и спустя пятнадцать минут мы въезжали во двор комбината.

Сейчас у меня ушло на дорогу почти два дня. Я ползла, как черепаха, забиваясь при появлении людей в первую попавшуюся щель, прячась в грязных канавах и подъездах разрушенных домов. Повсюду стреляли, слышались взрывы, непонятно было, где безопасный путь. Пойдешь в одну сторону, вроде тихо, потом вдруг — стрельба, пули свистят, что-то взрывается. Приходилось падать, где придется, подолгу выжидать. Ночь пережидала в полуразваленном колодце неработающей теплотрассы. Заснуть не могла, было очень неудобно и холодно, несмотря на то что я тепло оделась. С рассветом двинулась дальше.

Я не узнавала свой город и с трудом ориентировалась среди знакомых с детства улиц. Многие дома превратились в руины, повсюду — подбитая, еще дымящаяся техника, танки с оторванными башнями, вывороченные с корнем деревья... Собаки обгладывали непонятно чьи закопченные трупы, но меня это уже не ужасало. Я равнодушно шла мимо, удивляясь самой себе.

Это был настоящий апокалипсис. Панорама Сталинградской битвы, иначе не скажешь. Не верилось, что все это могли сотворить обычные русские солдаты, по сути, мальчишки. Поневоле возникала мысль о каких-то злобных пришельцах, у которых была задача уничтожить здесь все живое. Варвары, что вы сделали с моим тихим городом?!

Вплотную к комбинату я подобралась только к вечеру следующего дня. Было еще светло, я могла хорошо рассмотреть комбинат и, помнится, здорово удивилась. Знаете, он был цел! Вот что странно. Я почему-то думала, что увижу здесь безнадежные руины. Такая махина, состоящая сплошь из ажурных металлических конструкций и труб, — прекрасная цель как для федеральной артиллерии и авиации, так и для наших боевиков. Мелькнула абсурдная мысль: может, договорились не трогать? Хотя какой может быть договор, когда на улицах обгоревшие трупы и все дома вокруг разрушены едва ли не до основания? Странно, очень странно...

Человеку всегда хочется верить в лучшее, даже если все вокруг рушится и планета летит в пропасть. Помнится, нахлынула откуда-то непрошеная волна какой-то абсурдной надежды: а может, на комбинат война не распространяется? Сейчас Султан спокойно сидит в своем кабинете, просматривает графики перегонки за день...

Мои инфантильные размышления были прерваны ставшими уже знакомыми звуками: откуда-то издали доносился рев моторов и гусеничный лязг.

И тут я увидела людей. Пятеро мужчин, пригибаясь и часто оглядываясь, быстро шли от комбината в мою сторону. Они были одеты в грязный камуфляж, небриты, все вооружены, у двоих за плечами виднелись гранатометы.

Я замерла как вкопанная. Впервые за время этого кошмарного путешествия я утратила бдительность и тут же была наказана. Я совершенно не представляла себе, что можно от них ожидать, но попадаться им на глаза мне точно не хотелось! Однако что-либо предпринимать было поздно — они уже увидели меня.

— Эй, красавица! Ты чего тут забыла? — по-чеченски крикнул тот, что шел впереди.

Это я-то красавица? Я за эти три дня постарела лет на тридцать. И выглядела, наверное, соответственно — забыла, когда в зеркало смотрелась.

— Я мужа ищу, — спокойно ответила я, почувствовала вдруг, что эти люди не сделают мне плохого.

— Ох ты... Так это же жена Султана! — тихо сказал один из мужчин. — Точно, она. Я не узнал сразу...

Я посмотрела на него — лицо его показалось мне знакомым. Кажется, он работал на комбинате.

— Где он?! Где мой муж! Отвечай! — я бросилась к этому мужчине и схватила его за руку. По нашим меркам, это верх бестактности — хватать почти незнакомого мужчину за руку и что-то требовать от него. Но тогда мне было все равно, я не думала о приличиях.

— Пошли с нами, — мягко сказал мужчина, отводя взгляд. — Нельзя здесь... Русские наступают, скоро здесь будут...

— Где Султан? Что с ним?!

— Не кричи, красавица. — Их старший, который окликнул меня, взял меня под руку и повлек за собой. — Он там... В сквере, во дворе комбината... Пошли, пошли, нельзя задерживаться...

— Я пойду к нему, — я вырвала руку и побежала к комбинату, разъезжаясь ногами по грязи.

— Эй, куда ты? Там могила... Его убили, мы похоронили его...

Я не слушала, продолжала бежать. Какие злые люди! Разве можно так шутить? Мое сознание отказывалось всерьез воспринимать то, что сказал этот человек. Этого просто не могло быть! Мой муж самый умный, ловкий, сильный... разве можно его просто так убить? Нет, этот человек просто смертельно устал и бредит. Или что-то перепутал...

Забежав в сквер, расположенный во дворе комбината, я с минуту переводила дыхание и осматривалась. Оконные проемы здания управления — без стекол, вход — без двери, все было завалено мешками с песком, повсюду валялись гильзы и осколки. Тут было тихо — только слышалось приближающееся гудение моторов.

У стены, под голубыми елями, скромно теснились шесть свежих холмиков. На каждом из них лежал строительный кубик, и на кубиках тех кто-то нацарапал ножом надписи. На крайнем справа я прочла: «Султан Умаров. 11.01.95...»

Сейчас я не могу вспомнить, что чувствовала в тот момент. Мир разделился на до и после. Словно провалилась в болотную трясину. Шла по этому болоту, было трудно, страшно, под ногами зыбко. Но тогда я существовала в этом мире, была с ним связана. А тут вдруг провалилась в трясину, и она засосала всю меня без остатка. Мир перестал существовать...

Я упала на холмик, прижалась к нему и лежала так, не знаю, сколько времени.

Что там дальше? Танки. Откуда-то появились танки. Они проломили забор, заехали во двор и встали, поводя стволами в разные стороны.

На танках приехали какие-то люди — оборванные, грязные, чужие. Двое спрыгнули, подошли ко мне. Я их видела краем глаза, но не реагировала. Они были в другом мире, на поверхности, а я — под трясиной, я просто утонула в своем горе. Если надо, пусть убивают, мне было все равно, я тогда даже о детях забыла...

— Снайперша, — уверенно произнес один — здоровенный, заросший щетиной до самых глаз, похожи на медведя гризли. — Не успела драпануть.

— Точно, — согласился второй — чуть поменьше, но тоже дикий от войны, с серым от усталости яйцом. — А ну, ручки покажи...

Я послушно показала руки, хотя не поняла, зачем это нужно. Осмотрев мои пальцы, «гризли» этим не удовлетворился — странно хмыкнув, он сунул руку за отворот моей куртки, ухватил сразу за пуловер, блузку и резко рванул.

Я вскрикнула — у меня обнажилось правое плечо — и попыталась закрыться руками.

— Стоять, сука! — рявкнул «гризли». — А ну, Саня...

Вдвоем они припечатали меня спиной к могиле. Я отчаянно извивалась, пытаясь сопротивляться. У бюстгальтера лопнула застежка, и мои налитые молоком груди с набухшими сосками вывалились наружу. О Аллах, как мне было стыдно!

— Гля, какая белая, сучка... — хрипло пробормотал «гризли», глядя на меня набрякшими кровью глазами.

— Плечи чистые, — неуверенно возразил второй. — Пальцы — тоже...

— Да один хер, все равно сучка, снайперша. Чего зря добру пропадать? А ну...

Тут «гризли» вдруг навалился на меня и стал задирать юбку. Я обмерла, дико вскрикнула и выгнулась в нечеловеческом усилии, пытаясь сбросить с себя непосильную тяжесть.

— Не дергайся, тварь! — рявкнул «гризли» и с размаху ударил меня кулачищем по голове. Из глаз моих сыпанули звезды, сиреневые сумерки мгновенно превратились в ночь, и я окончательно утонула в жуткой черной трясине...

Очнулась я в аду. Теперь я знаю, как он выглядит... Перед лицом скакала заросшая двухнедельной щетиной харя, изрыгавшая животные стоны и смердевшая жуткой луковой вонью, смешанной с водочным перегаром. Цепкие руки безжалостными тисками сдавливали мои груди. Страшно болело внизу живота, там поселился какой-то огромный поршень, который ритмично двигался, глубоко вонзаясь в меня и словно желая проткнуть насквозь.

Я не могла даже пошевельнуться, страшная тяжесть вдавила меня в могильный холмик. Рядом теснились такие же алчные хари, на которые падали блики горящего неподалеку костра. Все возбужденно галдели, подбадривая того, кто в данный момент был на мне. Где-то поблизости стрелял танк, раздавались автоматные очереди. Русские воины веселились вовсю...

Время остановилось. Мне казалось, что это никогда не кончится, что прошла целая вечность с того момента, как я очнулась. В те минуты я хотела только одного — побыстрее умереть и ничего этого не видеть, не ощущать, не дышать этой ужасной луково-водочной вонью.

Но смерть не шла ко мне, я даже не смогла потерять сознание. Помню только, что мне было до жути стыдно. Ведь подо мной лежал мой муж, такой сильный и красивый при жизни. Врагам мало было просто убить его — они распяли меня на его могиле и наперегонки накачивали своим гнусным семенем. Они посмертно мстили ему за свой страх, а он не мог ничем им помешать...

В какой-то момент я поняла, что меня наконец оставили в покое. Стало легче дышать — луковая вонь постепенно исчезала, тяжесть больше не давила на меня.

Русские сидели у костра, что-то ели и пили, было их человек двадцать. Рядом стояли четыре танка с развернутыми к городу стволами.

Я была в ужасном состоянии. Грудь раздулась от щипков, невыносимо болел низ живота, там, казалось, все еще дергался тот раскаленный поршень, переполненный звериной ненасытностью. Я была... Впрочем, хватит об этой мерзости. Те, кто это испытал, и так знают, а тем, кого Аллах избавил от такого ада, просто не стоит об этом читать.

Русские почему-то не пристрелили меня. То ли хотели оставить на утро, то ли сочли, что я уже уничтожена и умру сама. Видя, что на меня не обращают внимания, я на четвереньках поползла прочь — встать просто не было сил. Мне было все равно, куда ползти, лишь бы подальше от этого страшного места.

Не знаю, сколько времени я вот так передвигалась на четвереньках и как далеко ушла: вокруг была кромешная тьма, слабо разбавленная всполохами пожаров, направление я не выбирала... Но вскоре я заползла в какие-то развалины и наткнулась на трупы. Я ощупала их безо всякого содрогания, эмоций не было вообще. Трупы были еще не окоченевшие, кровь липкая, не застывшая, видимо, этих людей убили недавно. Было темно, лиц рассмотреть я не могла, но подумала почему-то, что это, скорее всего, те самые мужчины, что встретились мне на дороге. Наверное, их из танка убили — у развалин, в которые я забрела, одна стена практически отсутствовала.

Зря я не послушалась, не пошла с ними. Сейчас тоже лежала бы здесь, не было бы на мне запаха луковой вони и вообще все мне было бы безразлично. Дура, да — что тут скажешь...

Рядом с трупами лежали какие-то железяки. Это я сейчас все знаю, а тогда имела смутное понятие, НВП нам в школе читали через пень-колоду. Автоматы точно были, и какие-то конусы в чехле из толстого брезента — три штуки. Сейчас бы я сказала, что это были выстрелы к ручному гранатомету. Нащупала на одном трупе две ребристые гранаты — в нагрудных карманах, забрала их.

Вот и хорошо, решила я. Вот тебе избавление от всех страданий. Ощупала чехол с конусами, там лямки были. Я его одела на себя, только не за спину, а на грудь. Одну гранату положила в карман, вторую в руки взяла. Сомнений не было, надо действовать — я все. Гранату долго вертела и так и этак — кольцо почему-то не выдергивалось. Пыталась вспомнить, что же надо сделать, чтобы это проклятое кольцо вырвать?! Так и не вспомнила, наш учитель по НВП точно двоечник был! У меня уже и сил не было, смертельно устала после всего этого, руки в кровь ободрала, когда ползла, пальцы от холода не сгибались. Стучала гранатой по кирпичам — она не взрывалась. Тогда сняла с себя куртку и пуловер и легла рядом с трупами. Может, думала, умру к утру от потери крови или замерзну.

В таком состоянии меня и подобрал Дед. Его люди, оказывается, наблюдали за мной в ночной прибор. Что они там делали в тот момент, я до сих пор понятия не имею. Дед сам не говорит, а спрашивать про такое бестактно...

Ну вот, собственно, и все. Сейчас я с детьми живу в Турции, у нас там собственный дом и гувернантка, которая присматривает за мальчишками, когда я в «командировках». Я — правая рука Деда. Я не стреляю и никого не взрываю, хотя и прошла полный курс подготовки моджахеда. У меня другой профиль. Я специалист по подготовке шахидов. Офицер идеологического фронта, если можно так выразиться.

Зачем я все это рассказала? Даже и не знаю. Нет, не для того, чтобы оправдаться. Мне не в чем оправдываться. Просто хочу, чтобы к моей трансформации отнеслись объективно и не думали, что я была рождена исчадием ада. Напротив, я была рождена для любви, собиралась стать примерной матерью и женой. И у меня все было для этого: любящие родители, положение, красота, душа нараспашку, талантливый муж, который носил меня на руках...

Родителей моих убили, мужа — тоже, душу растоптали, красоту растерзали на его могиле.

Так что теперь у меня другое предназначение. Я женщина-война. Мое дело — сеять смерть и разрушение до полной победы над неверными...

* * *

«Футбол моджахеда» несколько отличается от того вида спорта, к которому привыкли люди всего мира. Он первобытен. Все знают, что современный футбол зародился в середине девятнадцатого столетия в Англии. Но мало кто догадывается, что именно является его первоосновой и откуда вообще пошла сама традиция.

Англосаксы в шестом веке завоевали кельтскую Британию. Кельтов поголовно не зачистили, оставили для размножения и, как водится, переняли часть традиций завоеванного народа. Не буду распространяться про кельтов, у нас не историческая лекция, но скажу вам, что это были еще те товарищи. Так вот, футбол — одна из традиций, которую современное объединенное королевство позаимствовало у кельтов.

У кельтов был обычай: если они кого-то побеждали, то отрубали голову их военачальнику, ставили в створе двух копий оставшегося в живых старшего по чину из вражеского племени, выпускали в поле десяток легко раненных воинов врага (совсем не раненных, как правило, просто не было) и начинали резвиться. Расстояние между копьями — три копья, простите за тавтологию. Задача побежденных была проста: не дать забить голову военачальника в ворота. Если им это удавалось, то всем членам вражьего племени, кто не погиб при вторжении, оставляли жизнь Вот такой гуманизм.

На первый взгляд — полнейшая дичь и чудовищная прихоть варваров, лишенная какой-либо смысловой нагрузки. А если взглянуть с другой стороны? Победители запрещали трогать руками голову вождя, поэтому воины вынуждены были пинать ее ногами! А все оставшиеся в живых с замиранием сердца следили за этой забавой и вопили во всю силу легких, подбадривая своих воинов: ведь ценой обычных сейчас «двух очков» были жизни всего племени. Скажу коротко: по тем временам это было жуткое «опущение» побежденного племени, дальше просто некуда...

...Итак, «футбол моджахеда» несколько отличается от обычного. Ворота всего одни, команда тоже одна. Вместо мяча — голова. Вратарь — русский мальчик Ваня. Стиль игры: пенальти с семи метров. Кругом жидкая грязь, поэтому на семиметровой отметке кладут обезглавленный труп, а уже на него голову. Так удобнее, не тонет.

Правила просты: «волчата» пробивают, Ваня должен ловить. Ване, разумеется, неприятно ловить голову товарища, который еще десять минут назад был жив, но он старается. За каждый гол — удар ножом в задницу.

Задачу вратаря сильно облегчает та самая жидкая грязь. «Мяч» обильно покрыт грязью и от этого уже не кажется таким страшным. Но все равно Ваня ужасно бледен и весь дрожит, когда ловит голову. Ему явно нехорошо...

Я снимаю. Аслан самоустранился от общей забавы. Стоит скромно в сторонке, наблюдает. Молодец, парень, проявляет последовательность.

Вскоре «отдых» заканчивается. Ваня все поймал, никто из «волчат» не сумел забить гол. Это не отклонение, напротив — так часто и получается. Объект № 2 старается вовсю, и он в этой «игре» вторичен: в тебя летит, ты должен поймать, и все тут. А перед «волчатами» стоит задача посложнее. Это голова, а не мяч, мальчишки помнят об этом каждую секунду Им надо проявлять инициативу под строгим взглядом старшего «волка», пинать ее ногами, и они, хоть и гикают азартно, на самом деле вынуждены себя перебарывать.

— Закончили! — Аюб свистит в свой свисток и машет рукой: — Ваня, Руслан, — ко мне!

Аюб намеренно уравнивает «объект» и кандидата в моджахеды. Выглядит это так, словно командир просто позвал к себе двух бойцов.

Руслан Идигов, а вслед за ним Ваня выбираются из котлована и подходят к нам. Аюб забирает у Руслана тесак, хлопает по плечу и хвалит на чеченском:

— Мужчина. Хорошо работаешь. Я за тобой слежу, не подведи.

Затем Аюб поворачивается к Ване, протягивает ему маленький нож — такой, как у всех, и чистый мешок с тесемкой.

— Не подведи меня, Ваня, — голос его звучит доброжелательно, словно он разговаривает с младшим братом. — Не забудь, у нас завтра обмен, я на тебя рассчитываю. Порежь их всех, чтобы знали, как надо сражаться! Давай...

Опасный момент! Автомат Аюба за спиной, в руках у Вани нож, я безоружна... Ваня часто кивает головой в знак согласия — он постарается, он из кожи вон вылезет, чтобы не подвести такого славного дядю! Умники назвали бы это производной стокгольмского синдрома...

Ваня надевает мешок на голову и самостоятельно затягивает тесемку под подбородком — он знает правила игры.

— Потуже, — заботливо подсказывает Аюб. — А то упадет еще, потом придется грязный надевать.

Ваня затягивает тесемку потуже. Старательный мальчик...

— Проводи, — кивает Аюб Руслану.

Руслан берет Ваню под руку и ведет его в котлован. Вот они уже в центре, неподалеку от забытого обезглавленного трупа. «Волчата» образуют вокруг «объекта» кольцо. Ваня встает в боевую стойку, несколько раз пробно машет ножом, лезвие со свистом рассекает воздух...

— Начали! — Аюб издает протяжную судейскую трель. Второй «тайм» начался.

— Ваня, я здесь! — первый «волчонок» вступает в игру.

«Ваня»... Номер первый был для них просто существом из ямы. Грязное, вонючее «нечто», не имеющее право на имя. А этот — Ваня. Равноправный участник игры. «Матерый волк» поговорил с ним как с человеком, дал всем понять, что исход второго тайма непредсказуем.

— Ваня, вот он я!

Ваня старается. Парень ловкий, сноровистый, у него прекрасная координация. Он с первой попытки зацепил ножом всех «волчат» — кроме Аслана. Аслан проявляет удивительное для своего возраста хладнокровие и недюжинную ловкость.

Аюб недовольно качает головой и на ходу меняет правила: делает знак, чтобы все оставались в игре. А то Ване будет скучно с одним Асланом забавляться.

— Ай, шайтан! — звонко кричит Руслан.

При втором заходе Ваня глубоко порезал ему левую руку — Руслан подставил предплечье, защищая голову. Не подставил бы, рана могла быть гораздо серьезнее.

Аюб подзывает основного кандидата к нам, я быстро дезинфицирую рану и накладываю повязку. В общем, рана так себе — можно и дальше воевать но в глазах юного моджахеда плещется отчаяние. Он был лучшим в прошлом «тайме», показал всем пример... Что же теперь, ему отправляться в село и ждать весеннего отбора?

— Иди обратно, — Аюб протягивает Руслану тонкий капроновый шнур. — Работайте, я пока ничего не решил.

Руслан с загоревшейся в глазах надеждой смотрит на «матерого волка», взвешивает в руке шнур:

— Это для чего?

— Как дам знак, свяжешь ему руки...

Ну вот, десять минут истекли. Ваня — победитель. «Волчата» озлоблены и растеряны, они порезаны дважды, а некоторые и трижды! Да, такого давненько не случалось. Лишь хладнокровный Аслан остался цел и даже умудрился не измазаться в грязи.

— Жаль отдавать тебе такого парня, — с искренним сожалением бормочет Аюб. — Он бы у меня не один год воевал...

Аюб дует в свисток и сводит руки крест-накрест. Все, финиш.

— Ну, Ваня — молодец! Ай, молодец! Не подвел. Давай — нож отдай и иди сюда.

Ваня спокойно отдает нож и начинает развязывать тесемку, чтобы снять с головы мешок. В этот момент Руслан останавливает его и требует, чтобы он завел руки за спину.

— Зачем?

— Аюб сказал. Давай — мешок я сам сниму.

Ваня пожимает плечами и выполняет распоряжение. Он все еще в эйфории победы, не понимает, что происходит...

Руслан быстро связывает руки пленника за спиной. Чеченские пацаны вяжут узлы не хуже профессиональных моряков — привыкли стреноживать баранов и лошадей.

— Аслан — держи! — Аюб подбрасывает тесак вверх.

Тем временем с Вани стаскивают мешок. Он щурится на свет и моргает, озираясь по сторонам, затем направляется к выходу из котлована.

— Стой на месте, — останавливает его Руслан.

Аслан ловит тесак за ручку — проворный малый! — и с удивлением смотрит на вожака.

— Пусти, Аюб сказал — «иди сюда». — Ваня пытается стряхнуть руку Руслана со своего плеча.

— Давай, Аслан, убей его, — спокойно командует Аюб.

— Ты сказал — надо троих... — растерянно бормочет Ваня — ему кажется, что он ослышался. — Ты сказал...

— Правильно. Я сказал — троих! — Аюб пожимает плечами. — А ты сколько порезал? Шестерых! А некоторых по два и даже по три раза. Ты нарушил правила!

— А обмен?! — Глаза Вани мгновенно наполняются ужасом — мальчишка вдруг понимает, что все это было не более чем бутафорией. — Обмен что — тоже...

— Ты чего встал?! — сердито кричит Аюб на Аслана. — Я тебе что сказал?

— Арр!!! — Ваня обреченно рычит и бросается на Руслана, хочет забодать его головой. — Гады!!!

Руслан ловко отскакивает в сторону, подставляет ногу. Ваня падает в грязь. «Волчата», возбужденно галдя, наваливаются на него сверху и держат, взоры всех обращены к Аслану, сжимающему в руке тесак.

Ваня бьется изо всех сил и рычит, как зверь. Он сильный, но ему не справиться с пятерыми, да еще и связанному...

— Мы будем здесь торчать до ночи? — Аюб нехорошо прищуривается и многозначительно поправляет ремень автомата.

— Пусть его развяжут и дадут нож. — Аслан держится независимо, на прищур «матерого волка» не реагирует. — Я буду сражаться с ним на равных.

— Ну ничего себе! Ты откуда такой мудрый, э? А если он тебя убьет? Смотри, какой здоровый!

— Значит, такова воля Аллаха, — Аслан благоговейно поднимает глаза к небу. — Значит, я не достоин...

— Замолчи, дурачок! — Аюб, злобно ухмыльнувшись, коротко бросает: — Рустик — давай.

Руслан забирает тесак у нашего гордеца и направляется к «волчатам», удерживающим беснующегося Ваню. Я снимаю лицо Аслана крупным планом. Он задумчиво наблюдает за действом, на лице ни один мускул не дрогнет... Дед будет доволен. Вот он, наш золотой фонд.

Спустя две минуты все кончено. Руслан с перекошенным от злобы лицом держит окровавленную голову — не вздевает вверх, как трофей, нет, просто держит, выжидающе смотрит на Аюба и тяжело дышит. «Волчата» выглядят подавленными, от прежнего азарта не осталось и следа.

Непросто дался им объект № 2. Никто даже не спрашивает, что их теперь ожидает. Переживают гибель человека. Человека, с которым только что играли в варварскую опасную игру. Который их ранил. Они уже признали его победителем и были готовы к тому, что он останется жить. Но «матерый» решил иначе. Это немного непонятно, сбивает привычную ориентацию и заставляет чувствовать себя как минимум неуютно.

Вот в этом-то вся суть возни с «объектом повышенной сложности». Мало уметь стрелять и ставить фугасы. Главное — это боевой дух. Если «волчонок» с честью выходит из такой скользкой ситуации, с ним не надо будет потом возиться, он — готовый моджахед.

— Все по домам. — Аюб недоволен — он надеялся, что Аслан в последний момент все же сломается. — Рустик — тебе три дня на лечение. Потом приходи к Шамхалову, я ему скажу. Аслан — останься...

— Надо было с тобой поспорить на сто баксов. — Я укладываю камеру в чехол и сажусь в машину. — Обрати внимание, я опять оказалась права!

— Много о себе воображаешь, женщина, — досадливо морщится Аюб. — Забирай своего «чистого», дуй к Деду. Шапи отвезет — я не поеду, у меня еще дела есть...

* * *

Спустя два часа мы подъехали к пещере Волчий Глаз, что в Сарпинском ущелье. Вход в пещеру находится в пяти метрах над уровнем дна ущелья, подняться туда можно только по веревочной лестнице. Мы вышли из машины, Шапи подал условленный сигнал. Аслан зябко поежился: тут кругом снег, холодно, а он в комбинезоне и легкой куртке. Ничего, здесь ему дадут все, что нужно. Домой возвращаться ему уже не придется.

Нас заметили, когда мы только заезжали в горловину ущелья. Условленный сигнал, в принципе, уже не нужен, но это неотъемлемая составляющая процедуры опознавания. Сверху спустили веревочную лестницу, мы поочередно поднялись и вошли в пещеру.

Волчий Глаз состоит из трех просторных залов оборудованных самой природой. В «прихожей» отдыхают бойцы, не занятые службой по охране подступов к объекту. Далее следует «медресе». Здесь живут кандидаты, которых я и трое моих помощников готовим по «чистому» методу. Сейчас их пятеро. К моменту нашего прибытия мой помощник, Ислам, как раз закончил читать им очередную главу из «Книги Назидания» Усамы ибн Мункыза.

В зале «медресе» горят свечи, приятно пахнет благовониями, магнитофон в углу играет тихую трансцендентальную музыку. Ислам подошел ко мне, мы тихонько переговорили: я предупредила, что завтра во второй половине дня будет «инспекция» — приедет лично Дед, проверит, как обстоят дела, проведет полдня с кандидатами и, возможно, заночует. Затем Ислам взял Аслана под руку и вернулся к ученикам. Здесь всем заправляют мужчины, следуя обычаям нашего народа. Никто из учеников и не догадывается, что главная здесь я. Я для них как заботливая мать, им не надо передо мной показывать себя сильными и важными, поэтому они ведут себя естественно. Очень удобно для практического наблюдения за ходом подготовки и своевременного исправления возникающих в ее процессе ошибок.

— Представляю вам нашего брата по Священному Джихаду, — торжественно объявил Ислам. — В братстве он будет зваться Абу. Поприветствуйте брата, дети мои...

Третья часть пещеры — склад. Отсюда в глубь скал уходит узкий проход. Это сооружение — дело рук человеческих. Проход выходит с другой стороны гряды в еще одну пещеру. Она тоже довольно просторна, разделена на три части и выполняет сразу три функции: гостиная, резервный выход на случай внезапного нападения и... рай. Вход в «рай» охраняют двое часовых. Они постоянно живут в «гостиной» и меняют друг друга на посту. Они под угрозой смерти не должны никому говорить, что именно здесь происходит. И они не говорят, потому что знают — Дед недрогнувшей рукой покарает любого, кто посмеет ослушаться его приказа. Третья часть этой пещеры — помещение для содержания особо важных пленных. Маленькая кладовка с топчаном, отделенная от «гостиной» рукотворной стеной. Сейчас она пустует, таких важных пленных у нас уже два месяца не было.

Про «рай» распространяться не стану, это всего лишь деталь, и не самая существенная. Кратко расскажу про «чистый» метод.

У нас, вообще-то, и до появления Деда были шахиды. Вы наверняка знаете, что чеченские смертники взрывали себя вместе с врагами и в первую, и во вторую войну. Но здесь традиционно применяли «грязные» методы. Самый простой способ — это использование наркомана, пребывающего в верхней точке зависимости. Или человека, приговоренного шариатским судом к смерти за совершенные преступления. Такому человеку все равно умирать, и если он чувствует себя правоверным, то принимает предложение, надеясь таким образом искупить грехи и попасть в рай. Наиболее действенным в таком случае было использование сильных психотропных препаратов, которые погружают человека в особое состояние, когда ему наплевать на свою жизнь.

Основным недостатком таких способов было даже не то, что акции готовили дилетанты, имеющие самые смутные понятия о сути предмета. Самое главное здесь — состояние шахида в момент совершения акции. Шахиды, надо признать, зачастую выступали в роли этакого тупого зомби, у которого была одна цель: кратчайшим путем приблизиться к выбранному объекту и замкнуть контакты. Но объекты всегда охраняют люди, которые имеют глаза и уши и критически оценивают поведение местных жителей. Очень часто возникали проблемы, которые необходимо было решать по ходу, в режиме жесткого цейтнота. А человек, обколотый наркотиками или употребивший определенный препарат, по определению, не способен творчески решать такого рода задачи. Кроме того, к этим самым препаратам далеко не все имели доступ, они есть только у наиболее богатых полевых командиров.

В общем, было много неудач и откровенных провалов, ряд шахидов погибли без всякой пользы.

«Чистый» метод заимствовал от «грязного» лишь одну деталь: кандидаты отбираются из беднейшего слоя крестьянства. В остальном он имеет радикальные отличия, которые проявляются уже на стадии отбора. Чтобы попасть в наш «золотой фонд», кандидат должен обладать рядом качеств, возвышающих его над остальными соплеменниками: благородство, цельность и чистоту души. Он должен быть грамотным, но не чрезмерно (слишком грамотные всегда опасны и неуправляемы). Кроме того, нужно, чтобы его семья пострадала от действий неверных. Личная сопричастность — одно из главных требований, без этого трудно направить человека на путь истинного Джихада.

Все вместе это встречается нечасто, так что приходится потрудиться, чтобы найти такого человека. Затем следует длительная обработка и подготовка по специальной программе, разработанной лично Дедом и успешно апробированной в ряде стран, где наши братья ведут войну с неверными.

Конечным результатом этой работы является, если можно так выразиться, шахид-профессионал. Свято уверовавший в идею Джихада боец одноразового использования. Боец, преступивший страх смерти, наделенный ясным мышлением, очищенный постом и способный в любой ситуации вести тонкую комбинационную игру для достижения самого сокрушительного результата.

Пост — важнейшая составляющая конечной фазы подготовки. Пост способствует очищению не только тела, но и души, обострению чувств и интуиции. Пост приподнимает шахида на промежуточную ступень между земной жизнью и преддверием рая и дарует ему легкость при расставании с этим миром. Рай для шахида мы показываем наглядно. Да, договорились — про «рай» не распространяться...

Примечательно, что эта база хотя и имеет большое практическое значение для нашей миссии, но отчасти является бутафорией. Как, впрочем, и сам «чистый» метод. То, чем я сейчас занимаюсь со своими помощниками, служит двум целям: качественному прикрытию основного направления миссии и формированию стереотипов.

Стереотипы формируются в обе стороны для наших и для федералов.

Для наших: быть шахидом почетно и выгодно, своей смертью он не только наносит сокрушительный удар по врагу, но и обеспечивает безбедное существование близким. Его семья ни в чем не будет нуждаться, его братья и сестры получат хорошее образование, будут с почтением приняты в братских странах, стоящих на пути борьбы с неверными.

Для федералов: смертник — юноша или молодой мужчина, транспорт, большой объем взрывчатки, сокрушительная прямолинейность, выбор в качестве объектов КПП и колонн боевой техники.

Если базу накроют федералы, мы переживать не станем: это один из вариантов развития событий и в определенной степени будет способствовать укреплению формируемого у врага стереотипа.

Федералы всегда ищут наши базы. Без баз мы, типа того, никак не можем! Они вопят от радости и делают специальные репортажи, когда им удается найти схрон с вооружением и экипировкой, говорят — вот, ликвидировали очередную базу боевиков, скоро контртеррористическая операция закончится.

Глупые, ущербные создания. Наши базы — это обычные села. Наши агенты — обычные мирные люди. Сейчас Дед, который лично занимается основным направлением нашей миссии, находится в таком обычном селе, в простом, ничем не примечательном доме и спокойно работает. Если федералы соберутся туда, его сто раз успеют предупредить и он неспешно перекочует в другое село. Так что пусть себе ищут эти самые базы...

Про Деда подробно распространяться не буду и имя его называть не стану. Это не мой секрет. Скажу то, что можно. Дед — специалист по подготовке шахидов, мастер международного класса, имеет европейское образование, владеет гипнозом и рядом других психотехник. В Чечне он бывал неоднократно и в первую и во вторую войну, но по личной инициативе. В этот раз его пригласил ГКО (государственный комитет обороны) Маджлисуль Шура, для того чтобы он за хорошее вознаграждение помог сорвать референдум, который собираются устроить в марте следующего года оккупанты совместно с нашим марионеточным правительством.

Про генеральное направление миссии также не стану разглагольствовать. Скажу лишь, что основная сила, на которую делает ставку Дед, это наши чеченские вдовы...

Вот таким образом обстоят дела. Да, кстати, чуть не забыла: сейчас в нашей «гостиной» живут посторонние. У нас в гостях семья несостоявшегося шахида Заура. Мать, отец, младший брат и младшие же сестры.

Заур — наша первая неудача. Я не стала «сдавать» Деду Аюба, но Дед у нас — ясновидящий, сказал примерно следующее:

— Кто-то из нас совершил страшную ошибку. Мы с этим разберемся потом, а сейчас примите меры...

Практики в подобных делах с учетом местных условий у нас не было, поэтому мы поступили в соответствии с надежной палестинской методикой. То есть эвакуировали семью шахида и спрятали ее в надежное место. В Палестине вообще семьи шахидов эвакуируют еще до акции, потому что израильтяне имеют привычку жестоко мстить за совершенные теракты и мстят, как правило, сторицей. Здесь это не принято, русские — натуральные рохли и тюфяки в этом плане и такое не практикуют. Были, правда, попытки сносить жилища шахидов, но это обернулось таким жутким скандалом, что подобную деятельность сразу же прекратили.

Семью спрятали именно в этом месте еще и по другой причине. Я верю в своего воспитанника и не думаю, что он сломается под пытками. Но коль скоро это произойдет и он все же приведет федералов в наше логово, здесь его ожидает небольшой сюрприз. После такого сюрприза каждый кандидат в шахиды будет знать, что ожидает его семью в случае неудачной акции или предательства...

Глава 6.

Команда

«...СВОДКА О СОСТОЯНИИ ОПЕРАТИВНОЙ ОБСТАНОВКИ В ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ НА 20 ДЕКАБРЯ 2002 ГОДА».

Оперативная обстановка в зоне проведения контртеррористической операции особых изменений не претерпела.

Однако экстремисты продолжают подготовку террористических актов в крупных населенных пунктах республики с использованием т.н. «шахидов», «раскачивают» обстановку и совершают акции по оказанию психологического давления на мирное население.

Получены данные о том, что для координации диверсионно-террористической деятельности бандглаварями Ш.Басаевым и функционером международной экстремистской организации «Братья-мусульмане» арабом-наемником Абу аль-Валидом в Ножай-Юртовском районе проведено оперативное совещание с бандглаварями НВФ среднего звена. На ней Абу аль-Валид обязал присутствующих организовать и провести ряд крупных терактов в столице республики и районных центрах. При этом в случае гибели большого количества мирных граждан бандпособниками будут распространены слухи, что виновниками в происшедшем являются федеральные силы.

Предполагается, что многочисленные жертвы среди мирных граждан послужат сигналом идеологам НВФ М.Удугову и Х.А.Нухаеву, находящимся за рубежом, организовать в СМИ и сети Интернет новый виток истерии о якобы проводимом геноциде чеченского народа.

От жителей, прибывающих из горной части Чечни, в правоохранительные органы поступают сведения о разбоях и других бесчинствах, творимых боевиками бандгрупп, скрывающихся в горно-лесистой местности. В частности, в н.п. Бельты, Галсончу и Симсир Ножай-Юртовского района с наступлением зимнего периода в ночное время по домам местных жителей стали ходить боевики, которые под угрозой физической расправы отбирают у домочадцев еду, деньги и теплые вещи.

Кроме этого, местные жители рассказали, что в окрестностях этих и других населенных пунктов района ими было отмечено появление бандгрупп, в составе которых имеются арабы. Бандиты хорошо вооружены и экипированы.

Со слов жителей, бандиты пытаются насильственно втянуть молодежь, проживающую в горной части республики, в сферу преступной деятельности и заставляют их совершать вооруженные нападения на посты федеральных сил. Активизация вербовочной деятельности эмиссаров бандформирований отмечена в Ножай-Юртовском, Шалинском и Веденском районах.

В ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий в Самашкинском лесном массиве обнаружена группа боевиков в количестве 15–20 человек, которые при попытке их задержания оказали вооруженное сопротивление. Ответным огнем уничтожено 2 участника НВФ, остальным удалось скрыться. Потерь среди личного состава нет. С места происшествия изъят автомат «АК-74». Проводятся мероприятия по установлению личности уничтоженных и задержанию скрывшихся бандитов.

В районе с. Ишхой-Юрт в лесном массиве обнаружен схрон, принадлежащий лидеру бандформирования Айдамиру Абалаеву, в котором находились: 9 минометных снарядов кал. 82мм, автомат «АКМ» с 2 магазинами, 13 выстрелов к противотанковому гранатомету со стартовыми двигателями, патроны кал. 7,62 и 5,45 мм, четыре гранаты «Ф-1», пулеметные ленты с 430 патронами кал. 7,62 мм и 1 кг тротила. Напомним, что 1 мая с.г. около с. Саясан Ножай-Юртовского района А.Абалаев был убит в результате спецоперации федеральных сил. Информация о маршруте передвижения полевого командира поступила через посредников из окружения Мосхадова. Причиной этому стал длительный внутренний конфликт между А. Мосхадовым и А.Абалаевым, который получил развязку на совещании полевых командиров 30 апреля 2002 г., которое проводил А. Мосхадов. На этом совещании Абалаев потребовал от Мосхадова освободить место лидера «независимой Ичкерии».

В результате проводимых на территории республики специальных операций и оперативно-розыскных мероприятий обнаружено и изъято несколько тайников с оружием, боеприпасами и другими запасами.

В Заводском районе г. Грозного в заброшенном доме обнаружен тайник, в котором находились: более 3000 патронов к автомату «АК» и 14 ручных гранат.

На территории бывшего пионерского лагеря, на юго-восточной окраине с. Сержень-Юрт Шалинского района, подразделением федеральных сил обнаружен тайник с двумя автоматами Калашникова.

В н.п. Элистанжи Веденского района в разрушенном доме подразделением федеральных сил также обнаружен тайник, принадлежавший ликвидированному ранее федеральными силами бандглаварю Х.Гакаеву. Из него изъяты два ручных противотанковых гранатомета, ящик выстрелов к ним и два автомата «АК» с патронами.

А в Шатойском районе на северной окраине с. Хаккой найден тайник, в котором находились 6 артиллерийских снарядов и четыре минометных мины калибра 82мм.

В лесном массиве у с. Сюжи Шатойского района обнаружен схрон, в котором находились запасы продуктов питания: чай в 4 упаковках по 68кг, масло топленое в 11 банках по 2,27кг, два мешка макаронных изделий, 5 коробок вермишели «Роллтон» по 5 кг, растительное масло «Злато» — 12 бутылок, 10 кг соли, 125 шоколадных батончиков. Кроме того, в тайнике обнаружено 20 коробок стирального порошка и 2 седла для верховой езды.

В Октябрьском районе Грозного в заброшенном доме по ул. Каякентская обнаружен схрон, в котором находились: противотанковый гранатомет, 3 выстрела к противотанковому гранатомету, 10 выстрелов к подствольному гранатомету и одно СВУ (самодельное взрывное устройство). Боеприпасы уничтожены на месте путем подрыва.

На окраине г. Гудермес, в разрушенном доме, обнаружен схрон, в котором находились: граната «Ф-1», шашка тротиловая 200 гр., 11 снарядов кал. 30 мм, патроны кал. 5,45мм — 570шт.

Недалеко от с. Бетти-Мохк, в лесном массиве, обнаружен схрон, в котором находились: 2 снаряда кал. 122 мм, 3 мины «ПМН-2», мина «ТМ» и самодельное взрывное устройство. Боеприпасы уничтожены на месте путем подрыва.

Проводятся мероприятия по установлению и задержанию лиц, причастных к оборудованию тайников.

Помимо этого, при личном досмотре транспорта и граждан за сутки изъято: 3 автомата, 2 гранатомета, 5 охотничьих ружей, 1151 патрон, 17 гранат, 19 выстрелов к гранатомету, 40 снарядов, 4 мины, 3 СВУ, 2 запала, 2 кг тротила.

Сотрудниками ОВД досмотрено 11 876единиц автотранспорта, проверено 17387 человек, выявлено 306 административных правонарушений.

За истекшие сутки обнаружено и уничтожено путем демонтажа 8 мини-заводов по незаконной переработке нефти.

Пресс-служба ОГВ(с)... »

* * *

Спецпредставитель Витя не пожелал с ходу поверить в невесть откуда рухнувшее на него счастье. Нет, вообще он крепко доверял Иванову, но...

Представьте себе: вчера в обед вы ставили задачу. Задачу сложную, рассчитанную на довольно продолжительный период. Вы вполне обоснованно полагаете, что придется как следует попотеть, прежде чем удастся ухватиться за какой-нибудь более-менее реальный кончик, который поможет размотать весь клубок. При этом вы держите в уме, что цель ваша пятьдесят на пятьдесят гипотетическая, а на самом деле, очень может быть, этих вредных шахидмейкеров в природе вообще нет. А что есть? Да вообще ничего. Может, каждый полевой командир готовит своих шахидов сам, по мере поступления подходящего материала. Или каждый взрывается сам по себе ввиду глубокого личного горя и индивидуальной жажды мести.

Так вот, представьте себе, вчера в обед вы ставите такую задачу и галочку в блокнот — через неделю спросить, как идет подготовка к первичной фазе оперативной разработки. И потребляете пиво с раками, рассеянно глядя в телевизор и размышляя, как бы половчее эту неделю убить... А сегодня вечером вам звонят и с пренаглейшим спокойствием сообщают: ну все, мы закончили. Завтра будем брать. От вас — только санкция.

— Так... Гхм-кхм... Не подумайте, что я посеял таблицу или впал в маразм, однако... Вы не могли бы повторить это еще раз?

«Вот она — верхняя школа! — одобрил про себя Иванов. — Мой генерал сейчас прорычал бы: «Ты не пьян ли, полковник? Ты чего там несешь на ночь глядя?!»

— Повторяю. «Четвертый» нашел огурчик. Крепенький, зелененький. Сняли кожурку, есть не стали, определили, где рос и на какой грядке. Теперь собираемся наведаться в огород и заняться прополкой... Тут Иванов сделал паузу — задумался некстати. «Хренотень какая-то... Таблицу составляли в августе, тогда это было вполне актуально. Если вдруг «смежники» возьмут себе за труд истребовать расшифровку нашего перезвона, то-то посмеются! Огурчик в последней декаде декабря — это просто какой-то оперативный апокалипсис...»

— Ну-ну, дальше что?

— Дальше... Дальше — ничего. Будем полоть. Прошу разрешения на привлечение этого, как его...

Иванов пробежал пальцем по таблице, отыскивая обозначение сводного отряда милиции. Нашел, нахмурился, покачал головой.

— ...Вот. Прошу разрешения привлечь к этому мероприятию «Забор». Конфиденциально. Без объявления целей и задач.

Точно, дичь какая-то. Смежники животики надорвут.

— Почему именно «Забор»? — удивился Витя. — У вас там полно этих, ну... в общем, более квалифицированных специалистов по прополке.

— Потому что... гхм... огурчик под забором нашли, — тоскливо вздохнул Иванов. — Гхм... Забор утратил одну перекладину, вторую по величине. И теперь... имеет виды как на огурчик, так и на всю грядку в целом. Очень имеет. Если без забора — будет страшный скандал. Про огород пока никто не в курсе он за забором надежно лежит. Если кого-то еще пускать в огород...

— Понял, дальше не надо, — Витя схватывал на лету. — Есть мысль завтра пересечься и плотно пообщаться. Вы как?

— Теряем сутки, — возразил Иванов. — Если дадите «добро», завтра с утра приступим к подготовке. Думаю, надо как можно быстрее, пока... гхм... пока кто-нибудь на наш огород хорька не загнал.

— Так... Логично вообще... Так... Знаете, я вот так сразу не готов. Мне надо подумать, снестись тут кое с кем... из конкретных специалистов по огурцам и прочим овощам. Вы когда отдыхаете?

Для Иванова вопрос был странен. За многие годы служения Родине никто из начальства не интересовался, когда он отдыхает. Рабочая скотина должна с утра до глубокой ночи прилежно пахать. А что она ночью делает, глубоко ее личное дело. Дежурит, спит, документы пишет — но чтоб к утру все было готово и с соблюдением всех элементов штабной культуры! А тут — «когда отдыхаете»... Может, прикол такой?

— Не понял?

— Ну, спать когда ложитесь? Чтобы не побеспокоить вас...

— Шутите?

— Отчего же? У вас свой режим, я не хочу врезаться, так что...

— Беспокойте, когда хотите. Никакого режима у нас нет. Есть работа — пашем, пока не упадем. Упадем — отдыхаем. Нет работы — отдыхаем до упора. Пока не упадем.

— Хм... Занятно! Ну, хорошо — ждите...

Для обдумывания проблемы и общения с большими специалистами-огородниками Вите понадобилось немногим более сорока минут. Через указанное время он позвонил:

— Привлекайте ваш «Забор». Работайте. Послушайте... Я и в самом деле могу надеяться на результат?

— Пятьдесят на пятьдесят, — не стал зря обнадеживать Иванов. — Я и сам понимаю — неправдоподобно быстро и все такое... Но это шанс. Понимаете, ситуация так сложилась. Очень может быть, что тот огород даст нам урожай.

— Хорошо, работайте, — разрешил Витя. — Езжайте и ни на кого не оглядывайтесь. Удачи вам всем...

Оглядываться и в самом деле не стали, но сразу не поехали. Решили ехать с утра, но не на «огород», а на базу «Забора», с тем чтобы продолжить подготовку к предстоящей операции. Иванов немножко обманул спецпредставителя: подготовка, собственно, началась уже сегодня, сразу после того, как Костя сообщил о готовности шахида сотрудничать. Полковник просто не хотел встречаться с Витей накануне операции. Имелись, знаете ли, некоторые сомнения по поводу успешности ее завершения. По телефону, сами понимаете, все туманно и расплывчато, обозначили только общее направление. Потом, при отчете, независимо от результатов операции, можно будет додумать недостающие детали, подправить слабые звенья и вообще выставить себя в наиболее выгодном свете.

А в личном разговоре с дотошным Витей придется выложить кучу деталей и фиксированно «застолбить» многие пункты плана. Потом, если вдруг что-то не срастется, кому-то по всем этим пунктам надо будет ответить. Угадайте с трех раз, кому? Раз... Угадали! Возьмите в блиндаже банку сгуща. Не стесняйтесь, не норму у хлопцев отбираете — это трофеи. Петрушин с Васей мимо склада гуляли, вдруг смотрят: ничейные коробки стоят. Абсолютно ничейные. Дикие. Согласитесь, грех не взять!

Иванов через коммутатор вызвонил командира ОМОНа и порадовал:

— Пляши, Ефимыч. Есть «добро».

— Спасибо, ты молодец. Что мне руководству сообщить?

— Ничего. Будем работать, и все. Если вдруг что-то просочится, тогда и сообщишь.

— Уверен?

— На все сто. Расслабься и получай удовольствие. Я за все отвечаю.

— Ну, утешил. До завтра?

— До завтра. Да, кстати! Слушай, Ефимыч... У тебя какой радиопозывной?

—  «Ямал». Но на время «прогулки», понятно, мы все это переиграем...

— Да нет, не в том дело... вот если бы тебе вдруг сказали придумать для вашей конторы кодовое наименование... Для таблицы взаимодействия, например. Чтобы это наименование соответствовало роду деятельности подразделения и в то же время отчасти ретушировало его подлинную суть...

— Это на фига? Будут таблицы составлять?

— Да нет, это так, просто из любопытства.

— А кому надо?

— Да мне, мне надо.

— Ну, если тебе... Тогда — «Забор».

— Почему?! — Иванов от удивления аж зубами лязгнул. — Почему именно «Забор»?

— Потому что забор. Это такая штуковина, которая что-то перегораживает. Блокпосты на трассах например. И эта штуковина имеет двойной смысл. Потому что, ко всему прочему, забирает всех подряд. Ну не всех, а кого надо. Логично?

— Такое впечатление, что вы мыслите в унисон, — пробормотал Иванов.

— С кем мы мыслим? — озаботился Ефимыч. — Это кто такое придумал?

— Да так, есть тут один тип, — уклонился от ответа Иванов. — Ты не бери в голову, отдыхай. До завтра...

После этого команда неспешно поужинала с коньячком и в полном составе завалилась спать. Никаких дополнительных мероприятий в свете завтрашней операции проводить не стали. Если уж начальство постеснялось «врезаться», зачем самим себе режим ломать?

С утра оседлали Васин «бардак» и убыли на базу ОМОНа, прихватив всю потребную экипировку — до завершения операции возвращаться «домой» уже не придется. Подгузных оставили на «хозяйстве», поскольку мероприятия тылового обеспечения в планы команды не входили.

— Ага! — Встречавший команду Стерня от переполнявшей его одухотворенности и веры в совместные перспективы не сразу и слова нужные нашел. — Ага!!!

— Рады тебя видеть, Ефимыч. — Иванов пребывал в ровном рабочем настрое, даже не улыбался.

— А уж как мы рады, что вы рады! Думаю, правильно будет начать с чаю?

— Знаем мы ваш чай, — Иванов решительно отверг предложение. — Мы завтракали. Давай бегом подытожим по суткам, откорректируем хвосты и добьем, что осталось...

Представляю краткий отчет о проделанной за сутки работе.

Самое главное и полезное: тороватые омоновцы проявили себя джентльменами и все это время наперебой и весьма трогательно ухаживали за Лизой (у них в отряде женщин нет). В результате Лиза убыла на базу с наволочкой, в которой было много всего вкусного. Подарки, естественно, трескала вся команда, Лиза никогда не тихушничает и по-братски делится с коллегами. Вывод: женщина в команде — не всегда обуза.

Далее. Вчера составили предварительный план подготовки и проведения операции, определили элементы боевого порядка и разобрались с привлекаемым личным составом. Ефимыч подготовил список самых способных бойцов, Петрушин подробно расспросил о каждом, в принципе, утвердил, но сказал, что надо поработать с людьми вживую.

В течение трех часов отсутствующих бойцов потихоньку подменили на постах и доставили на базу. Теперь их товарищам придется тащить службу без смены в течение как минимум двух суток. Никто не роптал, люди к нагрузкам привыкли и знали, за что придется пострадать.

Пока меняли личный состав, наша лихая троица — Петрушин, Вася и лейтенант Серега — решили на всякий случай обследовать подступы к базе ОМОНа. На предмет подтверждения либо опровержения подозрений Иванова, что за базой могут наблюдать злобные друзья пленного шахида.

Ориентировались в основном на три полуразрушенные пятиэтажки, с двух верхних этажей которых хорошо просматривалась часть территории кирпичного завода. Пятиэтажки не понравились Иванову потому, что в начале сентября сего года он с Лизой заседал{16} в одном из этих зданий на предмет снайперского огня и лично имел возможность лицезреть территорию базы сверху.

— Опасное это дело, — остерег инженер сводного отряда. — Предыдущая смена в конце сентября там все заминировала крест-накрест. С этих «высоток» несколько раз снайпера работали, вот они и решили подстраховаться. А когда минировали, маленько пьяные были и потому карту нам не составили. Теперь сам черт не разберет, чего там наворочено. Зато с тех пор никто не беспокоит.

За информацию инженера поблагодарили, но на разведку все равно отправились, а для поддержки штанов взяли с собой Глебыча. С Глебычем не страшно.

Не торопясь, проверили два дома, временно нейтрализовав три растяжки с «Ф-1» и две «монки»{17}. Ничего там сложного не было, вполне примитивные сюрпризы, могли бы и без Глебыча обойтись. Следов присутствия вражьих наблюдателей не обнаружили. Работали тихо, перемещались скрытно. Засветились, судя по всему, на выходе с базы — там открытая местность, просматривается со всех сторон...

Когда уже приближались к третьей пятиэтажке, из окна нижнего этажа выметнулся серой тенью какой-то мужчинка, юркнул за угол и пропал.

— Ату его, ату, — без эмоций предложил Петрушин, давая команду разобраться в цепь и бросаясь вперед.

Мужчинка показал хороший результат на короткую дистанцию, но подвела его жидкая грязь родной тверди. Когда парни миновали последний дом, серая тень маячила уже на конце пустыря, еще несколько секунд — нырнет в канаву и скроется из поля зрения.

— Нежнее, Женя, — попросил лейтенант, отметив краем глаза, что Петрушин вскидывает к плечу свой «ВАЛ».

— Не учи отца, Ипат Са, — буркнул Петрушин и дал короткую очередь.

Мужчинка вскрикнул и рухнул в канаву, по достижении которой наверняка перестал бы быть доступным вражьим взорам.

Подошли, посмотрели. С первого взгляда было ясно, что грубый Петрушин как минимум на порядок превысил лимит допустимой нежности, о которой просил лейтенант.

Трупу было лет тридцать, при осмотре обнаружили два навороченных мобильника и детальную схему базы ОМОНа. Вот такие пироги.

— А может, никого не было и нам просто показалось? — с грустью в голосе предположил Петрушин. — Может, не стоит травмировать полковника из-за таких пустяков?

— Часовые все видели, — покачал головой Вася. — Сто пудов уже доложили Ефимычу. Так что...

— А может, все-таки...

— Куда там залупить?! — моторно заорал боец из пулеметного гнезда на крыше штаба соседней бригады ВВ. — Трассером шмальните, куда залупить?!

— Ой-е-е... — болезненно поморщился Петрушин. — Проснулись, соколы...

— Надо было нежнее, — безжалостно напомнил лейтенант Серега. — Теперь, ко всему прочему, придется умасливать этих коллег, чтобы не распространялись...

Иванов расстроился. Обошлось, как обычно, без особых эмоций, но горестный сарказм присутствовал.

— Большое тебе командирское спасибо, Евгений! «Дух» был явно с того «огорода», допросить его и выбить нужную информацию — это же ведь просто я примитивно, правильно? Зачем оно нам надо! Если так все время делать, то аналитические способности быстро атрофируются. Поэтому наш девиз: всех быстренько валим, потом много думаем и ломаем голову. Замечательно! Не дадим загнуться оперативному мышлению!

— Честное слово — случайно вышло... — Петрушин выглядел несчастным. — Метил в ноги, а цель в этот момент в канаву прыгнула и резко сместилась вниз...

— Совесть у тебя сместилась, — констатировал Иванов. — И тоже — вниз. Куда конкретно, не указываю — это будет грубо. Иди работай, после операции пообщаемся более основательно...

С трофейных телефонов переписали все номера, что были в памяти. Потом трубки отдали Лизе, чтобы в течение суток «сняла» все входящие. Однако никто на успех в данном направлении особенно не рассчитывал. Во-первых, супостаты давно поумнели и перестали загонять в память телефона действительно важные номера — лучше пять секунд пальчиком поработать, чем «спалить» нужного абонента при утрате трубы. Во-вторых, для того, чтобы задействовать полученные номера на полную катушку, необходимо подключать УФСБ и предъявлять им полный распад. У представителя Вити с чекистами — соцсоревнование (под девизом «кто кого переплюнет»), а местное управление имеет, скажем так, небольшой зуб на команду за сентябрьский позор... Так что этот вариант будет использоваться в самом крайнем случае. То есть если вдруг команда совсем уж завалит миссию.

По прибытии бойцов, которых подменили на постах, Петрушин произвел расчет личного состава по элементам и без особого энтузиазма провел боевое слаживание. Выезжать никуда не стали, на заводе места навалом, гуляй — не хочу.

Отобранные омоновцы неожиданно порадовали взгрустнувшего было спецназовца, и к концу занятий он обрел прежнюю бодрость духа. Хотя, если разобраться, ничего неожиданного тут не было. Все бойцы ОМОНа ранее служили в армии, а многие — в оперативных частях, спецназе и разведке. Разумеется, специфика их нынешней деятельности здорово отличалась от того, чем они собирались развлечься в ближайшее время, но... Опыт, как говорится, не пропьешь.

— Жить можно, — доложил Петрушин полковникам по окончании занятий. — Думал, хуже будет. Завтра закрепим, и можно работать...

После занятий уточнили расчет личного состава и последовательность действий. По элементам это выглядело следующим образом:

— управление. Иванов, Стерня, группа обеспечения и связи: Лиза, два омоновских связиста;

— разведдозор. Петрушин, Вася, лейтенант Серега. Костя, омоновский сержант Леха Сидоров, шахид Заур;

— две штурмовые группы по двенадцать человек. Вооружение штатное, два БК (боекомплект) в мешках, плюс каждому — по «мухе» или «аглени», а у троих — «шмели» (огнеметы);

— две группы огневой поддержки по четыре человека: два пулеметчика с «ПК» (пулемет Калашникова), гранатометчик с «РПГ-7», второй номер — стрелок с «АК»;

— два расчета применения спецсредств: четыре человечка с «КС-23» (карабин специальный для отстрела всякой дряни) и изрядным запасом патронов «Черемуха-7» и «Сирень-7»;

— три снайперские пары.

Вот такой расклад. Как видите, все сурово и взаправду.

Зачем «психа» в разведдозор взяли, понятно? Для контроля за шахидом на психоэмоциональном уровне. Дабы вовремя изобличить во вранье и упредить какие-нибудь более серьезные пакости. Сержант Леха был отобран лично Васей. Леха — бывший разведчик, пять лет назад он служил под Васиным началом, что само по себе было лучшей рекомендацией.

Со снайперами вышла заминка. Таковые в сводном отряде милиции присутствовали в количестве аж четырех единиц и, по отзывам Ефимыча, неплохо себя зарекомендовали при проведении операций. Однако, переговорив с каждым из них, Петрушин даже не стал проводить пристрелку на пустыре, как планировал вначале, а сразу всех забраковал.

— Не обижайтесь, хлопцы, но придется вам поработать стрелками...

Никто и не обижался. Все люди опытные, не первый день на войне, и прекрасно понимают: неплохо стреляющий боец с СВД (снайперская винтовка Драгунова), состоящий по штату в должности снайпера, и собственно снайпер — это две огромные разницы. Это как, например, «запор» и «шестисотый» «мерс». И то и то машина, и у обоих есть вроде бы одинаковые детали: колеса, рама, руль и так далее. Но маленькая разница, согласитесь, все-таки присутствует.

Задача, которую в ходе операции предстояло выполнить элементам боевого расчета, именуемым как «снайперская пара» (снайпер — прикрывающий стрелок-наблюдатель), требовала присутствия именно специалистов квалификации «снайпер», без всяких допусков и натяжек.

Петрушин в двух словах обрисовал полковникам ситуацию.

— Без специалистов завалим всю операцию. Придется ехать к моим, в ножки кланяться.

— Ну и поклонимся, — одобрил Иванов. — Как вернемся в Ханкалу, сходишь, договоришься.

— Санкцию на привлечение наших вы спрашивать не станете, правильно я понял?

— Правильно, не стану. Больно жирно будет даже для нас. Но зачем санкцию, Евгений? Это же твой родной отряд, ты там второй человек после командира, а нам надо всего лишь шесть человечков на сутки! Лежать они будут за пределами дальности действительного огня из автомата, на них ни одна муха не сядет...

— Да понятно, вопросов нет... Но вы понимаете, что без санкции руководства... это большой риск и по сути авантюра...

— Евгений, ты зачем мне такие умные слова говоришь? — насторожился Иванов. — Ты скажи сразу, без этих гнусных намеков! Думаешь, не дадут?

— Я хорошо знаю наших, сам такой. Дадут-то они дадут, но это будет нам дорогого стоить.

— Ну, напугал... Мы сейчас, за сутки до операции, можем еще где-нибудь раздобыть три снайперские пары?

— Нет, не можем.

— Тогда и разговоры ни к чему. Соглашайся на любые условия...

Снайперов им дали. В придачу, по личной просьбе Петрушина, выдали два составных семиметровых шеста из дюрали и два малых комплекта альпинистского снаряжения. Облагодетельствовали, короче. Но поставили условие: половину всех трофеев — отряду. Какие там будут трофеи, никто понятия не имел.

— А если найдем там у них пару «лимонов» баксов?

— Значит, один — наш.

— А если все взорвется и совсем ничего не будет?

— Тогда половина ничего — наша.

Пришлось с ходу соглашаться. Куда тут денешься...

Ночью омоновцы шили из простыней маскхалаты — своих у них было всего на отделение, обматывали бинтами оружие и нечеловеческими усилиями привели в рабочее состояние два НСПУ (стрелковый прибор ночного видения), которые пылились до сего момента в кладовке. До полудня Петрушин провел повторное боевое слаживание, после чего отработали систему радиосвязи на период проведения операции, окончательно «пробили» последовательность действий, использование техники и выдвижение.

По выдвижению определились следующим образом.

Дозор со снайперскими парами убывает на Васином «бардаке» сразу после обеда (в 14.30). Максимальное количество личного состава — внутри. Те, что остаются на броне, имеют праздный вид...

— Ха! — заметил по этому поводу Вася Крюков. — Праздный вид. Ха!

Так вот, праздно едут по дороге между Толстой-Юртом и Червленной, где-то посередке, не доезжая до моста пятьсот метров (за поворотом — наш блокпост, они нас заметить не должны), сворачивают налево и ломятся по кустам еще полтора километра к месту сбора. Места там безлюдные, минировать вроде не должны. Расчетное время прибытия — 16.30.

На берегу Терека маскируют «бардак», дальше что-то около пяти километров топают пешком, в лес не заходят, двигаются по опушке — Заур дорогу покажет. Расчетное время выхода на подступы к ущелью — 19.00. То есть уже глубокие сумерки, можно начинать потихоньку работать.

Задача дозора: рекогносцировка на местности детальная разведка системы охраны и обороны «объекта», выбор наиболее выгодных «гнезд» для снайперов. Звучит просто, но задача самая важная, от нее зависит исход всей операции. Если дозор и снайпера сработают как надо, остальным нужно будет в установленное время лишь рвануть со стартовой позиции и по необходимости израсходовать половину боекомплекта.

Через два часа после убытия дозора отправляются остальные элементы боевого порядка по одной автоединице с интервалом в тридцать минут. Выдвигаемся на омоновских «Уралах», по выезду из города эмблемы закрашиваем, номера отвинчиваем. Личный состав прячем в кузовах, тенты закрыты, в кабинах сидят расхристанные товарищи праздно-тылового обличья. Между Толстой-Юртом и Червленной тихонько сворачиваем, прибываем к месту сбора, маскируем технику и тревожно дремлем, надеясь ближе к рассвету заполучить в объятия Васю Крюкова. За Васей в колонну по одному, след в след, выдвигаемся в район сосредоточения (километр от подступов к ущелью — самим, без проводника, туда не добраться).

Вот и все по выдвижению. Дальше — собственно операция. Точнее, последняя ее фаза...

* * *

К месту сбора дозор прибыл как по расписанию: часы Петрушина показывали ровно 16.30.

— Какая-то нездоровая точность, — пробурчал Петрушин, хмуро озирая окрестности. — Лихое начало — корявая середина — летальный конец.

— Типун тебе, — сказал Вася. — Летальный конец — это да, это... Короче, сплюнь три раза, постучи по дереву.

Петрушин сплюнул и постучал по голове: другого дерева рядом не было, все какой-то хилый кустарник с тонкими гибкими ветвями.

Обстановка способствовала мрачному настроению. Свинцовое небо без единого просвета, серые кусты вокруг, Терек с обледеневшими берегами кажется толстой черной змеей, изготовившейся к смертельному прыжку. Все как-то тускло, неприветливо, даже зловеще...

— Помогите Сане «бардак» замаскировать, — обратился Петрушин к снайперам. — А мы пока с нашим дрюгом побеседуем. Пока не стемнело.

Саня Жук, «бардачный» механик, был бледен и задумчив. Сейчас все уйдут, а ему до прибытия основных сил придется торчать тут два часа в одиночестве. А здесь, между прочим, не центр реабилитации малолетних трансвеститов. Головенку открутят — даже пискнуть не успеешь.

— Да ты не робей, хохол, — ободрил подчиненного Вася Крюков. — Тебе два часа переждать, подумаешь, делов-то! У тебя два пулемета в башне и патронов полно.

— Вот как раз в этой башне и поджарят, — уныло вздохнул Саня Жук. — Жахнут с гранатомета — и хана. Хреново без пехоты. А снаружи торчать — подползут...

— А у тебя гранаты есть. На худой конец подорвешься — и не больно совсем. А мы над твоей койкой в роте табличку повесим. Салаги каждый день будут уголки отбивать...

— Спасибо, товарищ капитан! Вы такой заботливый...

Общаться с шахидом именно при свете пожелал Костя. В принципе, общаться можно было бы и на месте, в сумерках, но тогда не будет видно лица.

— Общаться с человеком, не видя лица, — все равно что смотреть порно по телевизору без экрана, — заявил Костя Петрушину. — Звук есть, интонации присутствуют, но картинку ты не видишь, и приходится напрягать воображение, пытаясь представить, как выглядит главная героиня.

С шахидом обращались уважительно, словно он был бойцом подразделения, — так настоял Костя. Со вчерашнего дня в его адрес никто не проронил грубого слова, наручники сняли, выделили коврик и кувшин для намаза (пришлось омоновских татар напрячь). При выдвижении мешок на голову надевать не стали и даже выдали маскхалат, как всем остальным. Впрочем, халат так и так пришлось бы одевать — маскировки ради. Разумеется, нельзя было утверждать, что пленник полностью подпал под обаяние пресловутого «стокгольмского синдрома», но держался он непринужденно и, казалось, чувствовал себя вполне уверенно.

Сейчас наши парни хотели окончательно уточнить детали и по возможности разжиться информацией, которая в ходе предыдущих бесед была ненароком либо намеренно опущена.

— Мы вместе, — Костя смотрел на подопечного гипнотическим взглядом и слегка растягивал слова. — Мы сейчас делаем одно дело, от которого зависит твоя жизнь и жизнь твоих родственников. Соберись, нам нужно не так уж много, но это очень важно...

Нужно было действительно совсем немного. Количество личного состава, система охраны, наличие, характер и расположение МВЗ (минно-взрывные заграждения), особенности внутреннего устройства базы.

Заур еще раз повторил то, что уже рассказывал рнее: устройство пещеры, распорядок дня, сколько людей он видел, как вооружены и так далее. Да, везли не таясь, он дорогу видел, знает, где расположен вход впещеру... Но бойцов на наблюдательных постах не заметил. Наверно, хорошо спрятались. Есть ли мины, тоже не знает, но машина ехала спокойно, без зигзагов, до самого входа в пещеру, и никто не выходил, чтобы чего-то снять или нажать какую-то кнопку...

Костя внимательно наблюдал за пленником и сделал вывод — ничего не сочиняет, скрытничать не пытается, сотрудничает добросовестно.

— Но ничего нового он нам не сказал, — сокрушенно отметил Вася Крюков. — А так хотелось бы... Значит, восемь плюс командир, смена через восемь, утренняя — с восьми до девяти?

Заур подтвердил. Да, в «прихожей» живут девять человек. Восемь уходят на посты, один постоянно находится там, судя по всему — командир. Восемь бойцов уходят, через полчаса приходят другие восемь. Через восемь часов — опять смена. Смены происходят равномерно, сбоев не бывает: в восемь утра, в четыре дня, в полночь. И так все время.

— Так... Восемь — восемь, четыре парных, — забормотал Вася, доставая из планшетки карту. — Как и ожидалось... Полчаса смена. Пятнадцать туда, пятнадцать обратно, скальные тропинки — четыреста-семьсот метров от центра укрепрайона. Неплохо. Можно работать. Есть круг поисков. Вот он, этот круг...

Вася точным движением карандаша изобразил окружность в районе ущелья.

— Да, вот так... Как ни посади, все равно — как минимум у пары соседних сектора должны пересекаться... Как думаешь, Жека?

— Чего мне думать? — Петрушин пожал плечами. — Ты все уже придумал. Если все так, было бы зашибись...

— А что, есть сомнения?

— А если не четыре парных? Вдруг там три парных и два одиночных? Итого — пять. Тогда у нас не хватает одной пары и придется делиться на две группы.

— Вряд ли, — уверенно помотал головой Вася. — Торчать на посту в одно рыло в таком месте — полная стремнина. Особенно ночью. Согласен?

— Согласен. Но они же местные, все там знают.

— Но они же люди! И не обязательно местные. Так что, думаю, — парные посты. Если и есть разделение, то в створе, на удалении не более десяти-пятнадцати метров. Чтобы и в контакте были, и больший сектор наблюдения охватывали. А это ерунда. Такой разделенный пост — все равно одна цель, оба попадают в сектор снайпера.

— Господа офицеры! Вы, конечно, приятно беседуете, но время работает против нас, — вставил реплику откровенно скучавший Костя, который даже не пытался вникнуть в суть военного диспута. — А может, мы пойдем и на месте все увидим?

— Да, мы так и сделаем, — согласился Петрушин. — Буквально две минуты — и мы в пути... Всего, значит, включая учеников, учителей и смену на постах, примерно двадцать пять голов. Оружия у учеников нет, но дополнительные стволы в «прихожей» имеются. Если вломиться неожиданно и резко, предварительно навоняв «черемухой», можно будет учеников оставить в живых — пусть с ними потом Костя поработает, и отпустим на все четыре...

Костя слегка встрепенулся и вновь посмотрел на Заура, который упаковывал в свой вещмешок термосы с чаем (это его носимая часть экипировки команды — оружия и боеприпасов, естественно, пленнику никто не дал). Петрушин говорил это специально для него, чтобы поддержать видимость «свойского» отношения и показать, что они не ставят юношей-шахидов в один ряд с боевиками. Спасибо, дядя Гестапо заработал «хорошо» по педагогике. Мальчишка похоже, принимает все за чистую монету: развесил уши, раскрыл душу, еще пару суток такого режима — и в армию попросится! Мальчишка просто не догадывается, что существует и второй вариант штурма. Так называемый петрушинский — на случай внезапного осложнения обстановки либо обнаружения дополнительных сил противника. И что будет с этой пещерой, когда туда влетят один за другим три «шмеля», приправленные вдогонку полудюжиной «мух» и «агленей»...

— Заур, а среди них была женщина? — неожиданно встрял лейтенант Серега.

— Была, — Заур почему-то отвел взгляд и принялся теребить лямку вещмешка. — Но она так... помогает, короче... Просто ездит там, хорошие слова говорит...

— Она рыжая?

— Серый, вот это точно сейчас не в тему, — нахмурился Петрушин. — Там их могло быть полсотни — что это нам дает?

— Она рыжая? — уперся Серега. — Какой цвет волос?

— Ну, такая... — Заур был в некотором замешательстве. — Ну, красная, да...

— Что и требовалось доказать, — Серега обвел товарищей торжествующим взглядом. — Вы напрасно игнорируете эту деталь, коллеги. Попомните мое слово...

— Ну все, все, хорош! — поморщился Петрушин. — По-моему, все обсудили. Становись!

Дозор разобрался по порядку: Вася — Заур — Костя — Петрушин — лейтенант Серега — сержант Леха. Снайпера встали замыкающими, их надо поберечь. Вязать шахида и заматывать ему рот не стали — двигаться придется в таком режиме, что понадобится ловкость и хорошее дыхание. Костя заверил, что сумеет вовремя определить возможную смену настроения подопечного и принять меры.

— Если что — я рядом, — шепнул Петрушин. — Ты только «фас» вовремя скажи...

— Думаю, обойдется, — Костя обернулся к шахиду: — Ничего плохого сказать не хочу... Сало и шкура свиная — это, конечно, глупости. Но, думаю, ты прекрасно понимаешь — от твоего благоразумия сейчас зависит не только твоя жизнь. Но и жизни всех, кто тебе дорог.

— Мог бы и не сказат так! — парень слегка покраснел, что было особенно заметно на фоне белого капюшона маскхалата. — Я сказал — значит, сделаю.

— Да нет, это просто так, чтобы ты не забыл...

— Удачи нам, дети мои, — выступил Петрушин с напутственным спичем. — Да ниспошлет нам Один легкую смерть в бою! Да хранит нас Марс от перхоти подзалупной... Попрыгали!

Привычно попрыгали, проверяя, ладно ли сидит снаряжение.

— Годится. Ну все, потопали...

* * *

Спустя час с небольшим от начала выдвижения (стартовали где-то в 16.50) окончательно стемнело. Причем не просто стемнело, как обычно бывает поздним вечером, когда силуэты домов и очертания окрестного ландшафта видны, а совсем. С абсолютной облачностью и полным отсутствием каких-либо источников освещения в обозримой видимости. То есть темень была, как у негра где?.. Наши парни сократили дистанцию до трех метров, и все, кроме Васи Крюкова, включили ночные приборы. Вася отрегулировал свой «Ворон» и отдал его идущему сзади него Зауру.

— Я и так обойдусь, не маленький. А ты давай повнимательнее...

И действительно обошелся. Топал себе впереди всех, в кромешной темноте, только каждые три минуты уточнял у Заура маршрут. И не споткнулся ведь ни разу!

— Ну ты зверь, Василий, — уважительно заметил Петрушин. — Что, действительно в темноте видишь?

— Да ни хера я тут не вижу, — заскромничал Вася. — Просто чувствую. Мы ж не через «дикаря» ломимся, а по тропинке идем. А ты что, ногами не чувствуешь, где тропинка, а где просто так?

— Не чувствую, — конфузливо признался Петрушин через пару минут — попробовал без прибора. — Без прибора вижу только Костину спину и шаг в шаг ступаю. Но не чувствую.

— А я тем более не чувствую, — буркнул Костя. — Я не мутант, у меня на ногах дополнительных органов восприятия нету.

— Да вы просто какие-то недоразвитые, — беззлобно констатировал Вася. — Надо же — не чувствуют они...

По мере приближения к ущелью обстановка, а вслед за ней, как ни странно, и погода постепенно менялись. В облаках стали появляться разрывы, через которые загадочно желтела луна, немного посветлело, подул северный ветер, туманный застой сдуло куда-то за Терек. Вскоре стали попадаться грязноватые снежные проплешины, а местами целые сугробы, заметно похолодало. Через некоторое время и остальные без приборов стали различать тропинку, по которой их вел Заур.

К ущелью вышли в 19.30 — на полчаса позже расчетного времени.

— Ну вот, совсем другое дело, — прошептал Петрушин, убавляя до минимума громкость радиостанции. — Если бы мы и сюда секунда в секунду добрались, я бы уже запаниковал... Все, хлопцы, дышим через раз, ступаем на носочек, суставами не хрустим...

Добравшись до склона, минут десять лежали, осматриваясь и впитывая обстановку. Обстановка, я вам скажу, была очень даже многообещающая — как в тех фильмах ужасов про оборотней и прочих злобных вульфов. Сильный северный ветер гнал по ночному небу косматые густые облака, регулярно обнажая щербатый лик луны, который уже не желтел, а был мертвенно-бледным, похожим на обглоданную рыбами голову всплывшего по весне сентябрьского утопленника. Неровные сугробы оттеняли зловещую черноту скал и причудливо складывались в тотемный узор боевого окраса ирокеза. Из ущелья наносило каким-то странным запашком, похожим более всего на что-то такое...

— Что-то могилой тянет, — принюхавшись, заявил Вася Крюков. — А, Костя?

— Да чтоб у тебя язык отсох! — сердито прошептал психолог. — Откуда такие дрянные ассоциации? Просто сыростью наносит — ущелье все же...

Откуда-то из-за ущелья доносился тоскливый вой вот этих самых вульфов. Но не сказочных, а самых обычных. Да и само ущелье в некоторой степени способствовало...

Впрочем, «в некоторой степени» — это, пожалуй, весьма скромно. Именно само ущелье и являлось основным генератором той мистической жути, что заползала в душу любого чужака, посмевшего приблизиться к его границам.

Сарпинское ущелье — это длинный и широченный котлован, некогда проделанный вулканической лавой в умирающем хребте и благоустроенный умелыми руками многих поколений чеченских контрабандистов. Здесь при определенном навыке и сноровке можно исхитриться проехать даже на средней проходимости автомобиле, несмотря на кажущуюся неприступность и непроходимость: входы в ущелье с обеих сторон обильно заросли кустарником и прикрыты от назойливого взгляда нагромождением валунов. В разное время различные товарищи пытались организовать контроль за ущельем, но попытки эти всякий раз заканчивались полным фиаско. Дело в том, что и с той, и с этой стороны к ущелью вплотную подходит лесной массив, состоящий из огромных раскидистых дубов и буков, что напрочь исключает возможность организовать не то что разведку на дальних подступах к блокпосту или заставе, а даже элементарные меры собственной безопасности. Проще говоря, здесь еще в первую РЧВ неоднократно вырезали блокпосты и заставы — под корень. Нападавшим «духам» было нетрудно нанести сокрушительный удар, подкравшись к заставе вплотную, и раствориться в лесу, где им знакома каждая тропка. Вооружившись печальным примером предшественников, представители войск и правоохранительных органов прекратили бесплодные попытки взять под контроль ущелье и ограничились лишь регулярным бомбометанием и периодическими наездами — рейдами в составе сводных отрядов местных сил правопорядка. Но это было, повторяю, в незапамятные времена — еще до окончания первой кавказской войны 1994–1996 гг. А после той войны сюда вообще никто соваться не смеет, кроме местных товарищей, посвященных в тайны леса, напичканного минными заграждениями. Заур — как раз один из этих местных, знает здесь каждую тропку. Без него до ущелья просто не добрались бы, подорвались бы где-нибудь в лесу, на полдороге. Но теперь и Вася может считаться местным. У него фотографическая память: если где прошел, на всю жизнь запоминает.

Про ущелье это рассказывают всякие небылицы. Будто бы тут какие-то злобные духи обитают. Прошу не путать, не «духи», которые боевики, а некие иррациональные субстанции, не имеющие научного объяснения. Видеосъемок и иных доказательств никто не предъявлял, и вообще это всего лишь байки местных крестьян и солдат, которым довелось нести службу неподалеку. Но, глядя на это мрачное местечко, даже такой невпечатлительный товарищ, как Петрушин, готов был поверить в эти байки.

— Заур... Тут у вас, говорят, нечисть всякая водится?

— Кто водитса?

— Ну, нечистая сила, духи там, страшилки всякие...

— А, это да. Дэв несколка штук живет, это правда.

— Кто живет?

— Дэв. Такой балшой, шерст многа — короче, страшный такой и кушает, кого увидит.

— Сам видел?

— Он высоко, в пещере живет, ноч толка ходит Мы здэс днем гуляли, когда детми были. Ноч все дома надо сидет, он рычит, близка к селу подходит...

— Пх! По-моему, ты гонишь, парень... Костя?

— Слышал, но подробностей не знаю. Вон у Сереги спроси, он у нас самый умный.

— Серый?

— Да, есть такой дэв, если верить кавказскому фольклору. Некая антропоморфная либо зооморфная сущность геркулесова сложения...

— Серый, не грузи! Ты мне скажи... Нет, я в курсе, что все это байки, это понятно... Но вот если оно вдруг... Короче, если предположить, что оно есть... Как примерно оно устроено? Это человекообразное, нет?

— Заур сказал, что дэв ест людей. Так, Заур?

— Да, кушает маленько. Кого увидит, сразу кушает.

— Ну вот. Если кушает и в шерсти — значит, теплокровный хищник.

— То есть его можно убить?

— Почему бы и нет? Даже слона убивают, а тут — какой-то волосатый мужлан с клыками.

— Ну, тогда и вопросов нет. — Петрушин тотчас же успокоился и продолжил визуальное исследование прилегающей местности.

Уникальность ущелья состоит в том, что оно двойное. Посреди возвышается скальная гряда — этакий длинный, продолговатый каменный остров, который ущелье и огибает двумя неравнозначными рукавами. Тот, что с нашей стороны, — широченный такой проход, со склона без проблем можно съехать на заднице, а тот, что позади гряды, более похож на узкий неглубокий каньон с вертикальными стенками.

Заур не повел дозор к горловине ущелья, перед входом в которую располагается обширная площадка, просматриваемая насквозь со всех сторон. Эту площадку еще в первую РЧВ титаническими усилиями расчистили солдаты федеральных сил, выполняя программу «полоса безопасности». Полоса там не получилась, больно лес могучий, но для потенциальных обитателей ущелья программа сия сослужила хорошую службу. Теперь из леса с этой стороны никто не сможет просочиться в горловину незамеченным еще лет десять, пока кустарник как следует не вырастет. В общем, большое «духовское» спасибо заботливым федералам.

Дозор пропустил горловину далеко справа и поверху приблизился к самому краю южного склона. Сейчас наши разведчики лежали в верхней точке пологого склона ущелья и любовались на остров-гряду в центре которого, по утверждению Заура, располагался тщательно замаскированный вход в пещеру Волчий Глаз. До вот этого пресловутого Глаза, который пока что никто не смог обнаружить, отсюда было немногим более сотни метров.

— Вот там белый пятно... — Заур шепотом корректировал озадаченного Васю, который через бинокль безуспешно пытался нащупать искомый объект. — Видиш?

— Ага, вижу. И что?

— Направо смотри.

— Направо... направо... Ага! Ага... И ни хрена не вижу.

— А ты на какой пятно смотриш?

— Ну блин... А ты на какое показываешь?

— Гхм... — вставил Костя. — Занимательный у вас разговор получается, друзья мои...

— Да не мешай ты! — возмутился Вася. — Ты какое пятно имеешь в виду?

— Да вон, вон — сабсэм белый!

— Ну-ка, палец на центр окуляров поставь...

— Кому пастав?

— Да перед биноклем, блин... Хорошо, так... А, вот это! Вижу.

— Вот. Направо смотри.

— Насколько направо?

— Ну... на два палца.

— Ага, есть...

— Видиш?

— Ни хрена не вижу.

— Хорошо замаскировались! — с плохо скрытым цинизмом заметил Костя.

— Молодцы, — похвалил Петрушин. — Приятно. Нам противостоят профи.

— Или тут нечто другое... — с неким зловещим оттенком заметил лейтенант Серега.

— Зачем так сказал? — обиделся Заур. — Я сказал — точна! Глаза мой, потом смотри! Там все стоит, как я сказал.

— Да мы тебе верим, Заур, — успокоил пленника Петрушин. — Но мы... извини, ни хрена не видим. И думаем разные нехорошие мысли...

— А! — озарился пленник. — Давай, сиди, отдыхай. Смена двенадцат часов будит — сразу увидиш. Тогда сразу ясно, кто прав.

— Ну нет, так не пойдет, — решительно воспротивился Вася. — До двенадцати четыре часа — за это время можно горы свернуть. Давай-ка еще разок. Показывай свое пятно...

Минут через пятнадцать наконец-то Вася что-то такое заметил. Кто-то вышел, что ли, свет мелькнул — буквально на секунду.

— Есть! Ну, точно — вход. — Вася, сдержанно ликуя, хлопнул Заура по плечу. — Ну что сказать — мужик!

— А ну, покажи! — потребовал Петрушин. — Что-то я тот вход так и не разглядел.

— Смотри строго на северо-запад.

— Смотрю.

— Два белых пятна, одно побольше.

— Вижу.

— Четыре тысячных правее...

Короче, Вася в два счета всем показал, где этот пресловутый вход, и обозначил его на карте, нырнув под плащ-палатку с тонким китайским фонариком. Действительно, прежние коллеги Заура классно замаскировались. Даже зная точно, где вход, каждый раз приходится прощупывать взглядом скалу, отталкиваясь от белого пятна слева. Молодцы.

— Хорошо сидим, — порадовался Петрушин. — Позиция — подарок.

Пещера отстояла от точки нахождения группы на сто с небольшим метров и находилась метра на три ниже — гряда вообще не очень высокая. То есть когда начнет светать, сама пещера и подступы к ней будут как на ладони. Идеальное место для группы огневой поддержки № 1 и старта штурмовых групп.

— Кстати, о птичках, — вспомнил Петрушин. — Резервный выход с той стороны есть?

— Выход? — Заур не совсем понял, о чем речь.

— Проход из Волчьего Глаза на ту сторону гряды.

— Такой не знаю. Не видел такой проход. Но с той стороны пещера точно ест.

— Ага! — встрепенулся Петрушин. — А ну, подробнее...

Заур объяснил: в детстве они с сельскими мальчишками все ущелье вдоль и поперек излазили, тут пещер этих — немерено. Нижние, в которые свободный доступ был, разумеется, все исследовали. А в верхние, куда без альпинистского снаряжения не подняться, никто не лазил. Кроме того, поговаривали, что в верхних пещерах как раз и прячутся днем вот эти самые шерстяные дэвы, которые всех подряд кушают. Так вот, с той стороны гряды, примерно в этом же месте, есть еще одна пещера. Но высоко — метров шесть-семь. Судя по входу, больше похожему на нору, пещера совсем мелкая и потому особого интереса не представляет. А проход туда из Волчьего Глаза вряд ли есть: гряда только выглядит худой, потому что вытянутая. На самом деле она толстая, и чтобы пробить такой проход, надо очень сильно постараться. А это никому не надо.

— Понятно. — Петрушин принял информацию к сведению. — Вася?

— Принято, — сказал Вася, внимательно слушавший Заура. — «Забить» на карте, по ходу проверить. Присмотреть местечко поблизости для огневой точки. А то и для пары.

— Хорошо, — Петрушин одухотворенно похлопал себя по ляжкам. — Ну все, можно работать. Костя, снайпера и Заур остаются. Вася, Серый, Леха и я убываем на разведку. Давайте определимся по связи и экстренным действиям на время нашего отсутствия...

— Возражаю, — тоном желающего немедленно выйти в туалет школьника вставил Вася. — Думаю, мне надо...

— Возражение отклоняется! — весело перебил товарища Петрушин.

— Тогда сами топайте, — с невинной беззаботностью заявил Вася. — Я с Костей останусь, умные вещи послушаю. Может, мудрее стану.

— Ни хрена себе... — в голосе Петрушина сквозило недоумение. — Слушай, я твою хитрую мордочку не вижу, но чувствую, что ты сейчас ехидно лыбишься. Что за детские шуточки, Василий? Я не понял, у нас тут кто основной спец по разведке?

— Основной хочет идти один, — невозмутимо объявил Вася. — Основной думает, что так будет в два раза быстрее и эффективнее.

— Хреновая затея, — после небольшой паузы провозгласил Петрушин. — Одному даже на посту стоять стремно, сам знаешь. А уж ползать по чужой земле, ночью, под носом у врага, которого ты пока не видишь...

— Вы большие и шумные. — Вася не желал внимать голосу разума. — И не чувствуете местность. С вами мы тут будем ползать до утра. А потом надо будет еще снайперов рассаживать. А потом топать за штурмовыми группами. Короче — не успеем.

— За «больших и шумных», конечно, обидно. — Петрушин в амбиции впадать не стал, мыслил рационально. — Но не смертельно. А ты прикинь, как нам тут будет хреново одним, без тебя, ломиться по темноте!

— Зачем ломиться? — не понял Вася. — Сидите тихонько, ждите...

— Да за тобой ломиться! Чтобы тебя вытаскивать, если ты вдруг растяжку зацепишь или с кручи звезданешься! Вот тогда точно — мы будем тут тыкаться, как слепые котята, все разом «засветимся» и провалим операцию.

— Вот это ты сказанул! — обиделся Вася. — «Растяжка», «звезданешься»... Да я уж лет восемь такими глупостями не страдаю!

— Гхм-кхм, — деликатно намекнул Костя.

— Ты про то, что ли? — мгновенно среагировал Вася. — Да то ж совсем не то! Там мы ломились, как два паровоза, не разбирая дороги, смотрели через плечо, назад, легкие наши лопались от напруги. А здесь я буду красться, как мудрый крыс по мягким отходам мясокомбината, и щупать каждую кочку.

— Какой длинный и образный абзац! — удивился Серега. — Что это, Вася?

— Это все литература, — компетентно сообщил Костя. — Вот что творчество делает с приличным на вид военным.

— Да ну вас в зад, — смутился Вася. — Ну и сказал, ну и что тут такого?

— Мне бы надо самому, — привел последний довод Петрушин. — Если ты не забыл, я тут за все отвечаю до прибытия больших людей...

— Да на здоровье! — Для Васи довод звучал неубедительно. — Я все разведаю, подыму обстановку, потом по набитому маршруту быстренько тебя протащу, когда снайперов будем рассаживать. Ну что, я пошел?

— Растяжку заступишь — домой не приходи, — Петрушин слишком хорошо знал своего упрямого боевого брата, чтобы тратить время на длительные уговоры. — Дуй. Ни пуха.

— К черту, — бодро ответил Вася. — Расчетное время прибытия — 23.00.

И, удалившись на полусогнутых от позиции дозора метров на пятнадцать, растворился в ночи.

— Вредный, но мастер, — похвалил Петрушин. — Вот этому я завидую. Многое умею, и насчет бесшумно красться далеко не дурак. Но вот именно так — не могу...

Расположились поудобнее, стали ждать, продолжая визуально изучать окрестности, но без приборов батарейки берегли. Благодаря значительному снежному массиву и периодически выглядывавшей из-за облаков луне, отдельные элементы окружающего ландшафта удавалось рассмотреть, а совсем отдельные и поближе — даже в деталях.

Серега распаковал частотный сканер из Лизиного комплекта, произвел с ним ряд несложных манипуляций и приготовился к длительному ожиданию. Долго, однако, ждать не пришлось: ровно в 20.00 в наушниках запищала модуляция автоматической настройки, затем довольно отчетливо прорезался диалог:

— ... дик хозш ву.

— Вулкш мух ду?

— Куза обстановк дик ю.

— Со кята. Давай, кхн канал те вала.

— Хоп...

— Ага! — сдержанно порадовался Серега. — Вот оно.

— Есть? — уточнил Петрушин.

— Есть. Не зря пришли.

— Я сказал, — скромно напомнил о себе до сего момента не подававший признаков жизни Заур. — Кто прав?

— Мужик, — похвалил Петрушин и намекнул насчет перспектив в плане главного приза: — После всего, что ты сделал для нас, совесть не позволит мне просто так завалить тебя. Теперь даже и не знаю...

— Э? — не понял Заур. — Как сказал?

— Это такая шутка, — быстренько поправил коллегу Костя. — Черный юмор.

— Он самый, — согласился Петрушин. — Он самый... И чего говорят?

— Ничего особенного. Радиоперекличка, как обычно...

Серега снял наушники и приставил к уху ладонь. Радиообмен шел в полный голос. Если пост где-то неподалеку, можно услышать бойца и таким образом определить его местонахождение. Увы, ветер разбойно свистел в ущелье, бросая на скалы пригоршни срываемого с вершин снега, и заглушал все остальные звуки. Хотя «увы» — это для данного конкретного случая. А вообще, такой ветер в ночь перед операцией — это просто прекрасно! Это подарок, как говорит Петрушин.

— Не повезло, — констатировал Серега. — Ну и ладно. Переживем как-нибудь.

— А что — «как обычно»? — заинтересовался Костя.

— Слышу хорошо, — перечислил Серега. — Как дела. Обстановк дик ю.

— Как-как?

— Ну, типа, обстановка нормальная. Далее: понял, давай проверим запасную частоту. Давай.

— Ну и ладушки, — довольно пробурчал Петрушин. — Пусть и дальше будет «дик ю». До финального удара ножом в печень...

Пока ждали Васю, удалось установить, что на связь с Первым выходят четыре абонента, а радиообмен производится в ноль-ноль каждого часа. Уже кое-что. Постов всего четыре. Для скрытых активных действий с момента начала острой фазы операции — вагон времени, целый час. Хорошо, жить можно...

Спустя три с половиной часа — уже замерзли порядком и волноваться начали — вернулся разведывательно-поисковый Вася. Вася не изменил своему стилю: бесшумно, аки призрак ночи, возник из темноты, хлопнул Костю по плечу и буднично произнес:

— Привет. Я здесь.

— Черт!!! — Костя аж подпрыгнул от неожиданности. — Уф... Ну не урод ли, а? А если в я стрельнул с перепугу?

— Ну, извини, — Вася хмыкнул. — В следующий раз колокольчик на шею повешу. Заур, дай термос.

— Как сходил? — поинтересовался Петрушин с нотками ревности в голосе — Васина феноменальная способность внезапно появляться и исчезать крепко ущемляла самолюбие спецназовца. Когда он уходил, Петрушин пообещал себе: смотреть в оба, отследить возвращение во что бы то ни стало. Лично для себя, в качестве тренировки внимания. Не отследил. Если бы это был враг, вооруженный хотя бы одной гранатой и автоматом с одним магазином, весь дозор в полном составе организованно отдал бы концы. Так что это просто замечательно, что такие вот Васи встречаются в одном экземпляре на сто тысяч человек. Иначе жить на этой земле было бы просто неуютно...

— Норма. Четыре парных, — доложил Вася, отхлебывая из алюминиевого колпачка горячий чай. — Как и предполагал.

— Молоток, — похвалил Петрушин и с деланой ленцой сообщил: — Информация подтверждается. Сканировали эфир, четыре поста регулярно выходят на связь.

— Спасибо за подтверждение, — Вася весело хмыкнул. — Расположение тоже просканировали? И «гнезда» для снайперов по сканеру нашли? И маршруты сканером «подняли»?

— Да кто спорит! Ты лучший, — заверил коллегу Петрушин. — Это я так, оправдываюсь, что мы тоже без дела не сидели... МВЗ нашел?

— Так я по тропинкам не лазил, все поверху, в обход. Там ничего такого нет. Дал полный круг. Нашел хорошие места для «гнезд». Все.

— Штурмовать лучше отсюда? — уточнил Петрушин.

— Да. Самое удобное место. Заур у нас — золото.

— Это я в курсе... Как сидят?

— Хорошо сидят. Тихонько, негромко, замаскированы по самую маковку. В северо-восточном секторе чуть не напоролся — подполз метров на пятнадцать, только тогда и заметил.

— Приятно будет иметь с такими дело, — одобрил поведение врага Петрушин. — Я же сказал — профи!

— Они, может, и профи, и сидят неплохо, но посты расположили как чайники, — безапелляционно заявил Вася. — Три поста — на гряде. Один совсем рядом с пещерой, два других — на концах, метров триста разнос. И только один над ущельем, над самой горловиной. Вот на нем я чуть и не спалился.

— Да, это они крепко сузили себе зону ответственности и обзор, — согласился Петрушин. — Скурвились, видимо, лень пару сотен метров пешочком прогуляться... Ну что, с картой поработаем?

— Легко, — Вася с готовностью вытащил из-под маскхалата планшетку и обратился к снайперам: — А ну, Освальды, доставайте ваши палатки.

— Как ты их назвал? — живо заинтересовался лейтенант Серега.

— Ну ты... это ж история, блин! — Вася был немало удивлен такой неосведомленностью общепризнанного вундеркинда. — Ты что, не в курсе?

— Мм...

— Ну, там еще три снайпера сидели, блин, на какой-то сраной водокачке — Ли, Харви и Освальд. Интернационал, короче. Типа, китаец, индус и фашист. Ну, и в три смычка завалили америкозного презика. Грамотно, между прочим, слепили красавца, охраны-то там было — немерено...

— Ай-я-я...

— Вот я и говорю! А готовили их, типа того, наши. Неплохо, судя по всему, подготовили. Ты что, действительно не в курсе? Это ж история, все знают!

— Готово, товарищ капитан, — сообщил старший из снайперов. — Добро пожаловать!

— Ли, Харви и Освальд? — Серега все еще не мог прийти в себя. — Интернационал? Ой-е-е...

— Хорош там бормотать, полезай сюда! — досадливо буркнул Петрушин, невидимо краснея в темноте за боевого брата. — Все бы вам издеваться над человеком...

Многоопытные «освальды» быстро соорудили нехитрое приспособление из полпуда снега и двух плащ-палаток с самодельным утеплителем (это чтоб под себя подкладывать, когда на грунте часами лежишь). В конечной фазе, когда все собрались в кучу, сооружение выглядело как полукруглый герметичный шалашик, из которого торчали наружу семь белых задниц (в маскхалатах). Головы и плечи — внутри, там же карта, карандаш, циркуль, курвиметр, транспортир и слабенький китайский фонарик.

Костя, Заур и «вторые номера» снайперов в число посвященных не вошли. «Вторым номерам» потом по ходу объяснят, с Зауром все понятно, а Косте это не надо.

— Годится, — констатировал Петрушин спустя десять минут, когда палатки вновь свернули в скатки. — Подождем смену, потом прогуляемся.

Посмотрели смену. Ровно в полночь несколько раз мелькнул свет, на площадку перед входом в пещеру вылезли товарищи. Наши пользовались приборами, а то бы и не заметили: товарищи были в маскхалатах, которые здорово скрадывали их на фоне черно-белой скалы. Товарищи минут пять кучковались на площадке — низвергались вниз по веревочной лестнице, затем разбрелись по своим маршрутам. Спустя пятнадцать минут начали поочередно прибывать смененные парные посты.

— Бродят свободно, значит, мин нет, — сделал вывод Петрушин. — Плюс. Перед сменой радиопереклички не было. Правильно, зачем перекличка, когда смена идет? Еще плюс. Значит, на восемь утра мы будем иметь примерно то же самое. А это в корне меняет дело.

— Не факт, — возразил лейтенант Серега. — А вдруг у них в восемь будет перекличка?

— Не факт, — согласился Петрушин. — Но это мы посмотрим по ходу. А сейчас мы с Васей прогуляемся, снайперов рассадим. Костя — остаешься старшим...

На прогулку и рассадку ушло еще два часа — по «набитому» маршруту двигаться было значительно легче, тем более с таким проводником, как Вася. Спустя два часа Петрушин с Васей прибыли на позиции дозора, попили чаю и убыли по тропинке в тыл — за основными силами. Время наступления завершающей фазы операции неотвратимо приближалось...

* * *

На семь тридцать утра скрытая диспозиция грядущей сарпинской битвы выглядела следующим образом:

— основные силы сосредоточились неподалеку от первичной позиции дозора, напротив входа в пещеру Волчий Глаз;

— две снайперские пары разобрались с противоположной стороны гряды, на удалении трехсот метров от вражьих постов, одна — справа в створе с основными, имея в секторе центральный пост;

— Петрушин и Вася Крюков залегли неподалеку от поста, что торчит в северо-восточном секторе, над горловиной ущелья. Это объект № 1;

— всех ненужных отправили в засаду.

«Ненужные» — это, прежде всего, Костя и Заур. А в комплекте к ним, для поддержки штанов, снарядили Леху-разведчика и еще двух бойцов с автоматами и «мухами». Для экстренного спуска в ущелье (там стенка всего семь метров, зато вертикальная) выделили комплект альпинистского снаряжения и посадили все этой войско в семидесяти метрах с противоположной стороны гряды, напротив той самой верхней пещерки, что заинтересовала Петрушина. Никакого движения там обнаружено не было, насчет сквозного прохода из Волчьего Глаза всерьез никто и не думал, просто решили на всякий случай подстраховаться.

К восьми часам утро окончательно оформилось в приятные серые сумерки, туман стоял средней тяжести, до полного света было далековато, но для работы — как раз самое то...

В 7.59 Петрушин посмотрел на Васю и кивнул. Вася кивнул в ответ и осторожно пошевелился, разминая одеревеневшие от долгого лежания члены. Они вот уже полтора часа лежали в пятнадцати метрах от поста, за хиленьким таким валуном, припорошенным сверху снегом. Разговаривать было нельзя, шевелиться, в принципе, тоже. Когда подползли в темноте, казалось, все нормально, а теперь, по свету, выяснилось — пост совсем близко, рукой подать.

«Духи» сидели в небольшом, выдолбленном в скале окопчике, вели себя раскованно, спокойно разговаривали... И не догадывались о том, что все эти полтора часа в затылок им смотрит Смерть. Васе было немного не по себе, он, по сути, дикарь с чудовищно обостренной интуицией, не мог понять, как это можно не чувствовать в течение такого долгого времени постороннего присутствия!

Петрушин, как всегда, был хладнокровен и едва ли не дремал, уткнувшись головой в валун. Из окопа ощутимо наносило анашой и этакой дешевой попсятиной — товарищи все это время слушали круглосуточную эстрадную программу, слегка разбавленную короткими новостями. В общем, о каком-то обостренном чувстве опасности и интуитивном угадывании чуждого присутствия тут можно было и не упоминать. Увы, увы — это были не те профи, о которых мечтал наш волкодав.

А в 8.00 ничего не случилось. Радиопереклички не было. Выждав еще минуту для верности, Петрушин опять кивнул и вывалился из-за валуна влево, пристраивая цевье своего «ВАЛа» на левое предплечье. Точно такой же маневр, только в зеркальном порядке, произвел Вася.

«Тр-р-р»... — застенчиво прошелестели «ВАЛы», выпуская в мир жгучих свинцовых слепней, налитых смертоносной целеустремленностью.

В мгновение ока черепа бойцов поста № 1 перестали существовать. Тела еще несколько мгновений сидели в прежнем положении, у одного в руках играл приемник, рука второго сжимала дымящийся окурок... А то, что осталось от голов, больше было похоже на безобразный несвежий фарш.

— Вояки куевы! И стоило из-за этого коченеть тут столько времени, — разочарованно пробурчал Петрушин, спрыгивая в окоп и забирая у трупа окровавленный приемник, продолжающий изрыгать задорный музон. — Оп! Мое. Я первым увидел.

Приемник был хороший — чисто японский, не подделка.

— Вот так всегда, — обиженно засопел Вася, также спрыгивая в окоп и бегло осматривая трупы. — Работаем одинаково, а лучшее достается тебе!

Вид безголовых трупов не произвел на лихую парочку ровно никакого впечатления. Их очерствевшие души давно оттрепетали свое, их сознание навечно зачислило любую форму убийства в реестр повседневной обыденности. Сколько их было, таких безголовых? Никто не считал...

Увы, ничего хорошего на трупах не было. Ножи какие-то дрянные, самоделки. Оружие штатное, этим никого не удивишь. Зажигалки дешевые. Была плоская фляжка с какой-то гадостью, но Вася ее не взял — таких фляжек у него было десятка три, и значительно лучшего качества. В общем, не повезло.

— Вот так. Все тебе да тебе... Это потому что ты больше?

Все действо — от производства выстрелов до окончания беглого осмотра трупов — заняло не более минуты. По окончании этого времени Петрушин посмотрел на часы и не спеша вытянул из нагрудного кармана рацию...

* * *

...Ровно в 8.00, как по звонку, на крохотную площадку перед входом в Волчий Глаз вывалила сонная публика. Всего восемь голов. Постояли немного, широко зевая и разминая суставы. Затем двое по узенькой тропке отправились по верхнему уровню в обход гряды — на центральный пост, остальные раскатали веревочную лестницу и скучковались на краю площадки. Первый пошел.

— Ну что ж так долго, а? — простонал Стерня, сверля противника сатанинским взглядом из кустиков. — Может, случилось что?

— Не боись, Ефимыч, мои не подкачают, — успокоил лежавший рядом Иванов. — Думаю, как этот спустится до середины, так и начнется.

И правильно сказал. Так и получилось...

* * *

- «Закат», — буркнул Петрушин в рацию.

Снайпера, давно пресытившиеся лицезрением в своих секторах вражьих черепов, почти одновременно подвели «тройки» под цели и выдавили слабину на спусковых крючках.

«Дух!» — раскатистые выстрелы трех винтовок практически слились в один.

На секунду Петрушину показалось, что сидящие на значительном удалении друг от друга снайпера — то какой-то единый механизм, управляемый им по рации. «Закат» — выстрел — цель номер один поражена.

«Ту-дух!» — второй выстрел последовал спустя две секунды — и для всех окружающих он также слился в один протяжный звук.

Вообще, по всем правилам военного искусства снайперу положено обрабатывать одну цель. Но для специалистов такого класса, засевших всего лишь в трехстах метрах от противника, две цели с разносом всего в метр по фронту не представляли никакой сложности. Секунда — на отдачу и возврат в исходную, секунда — выверить прицел.

— Чисто, — доложил по рации «Кукушка-1».

— Чисто, — подтвердил «Кукушка-2».

— А что, могло быть иначе? — подытожил «Кукушка-3».

— А никто и не сомневался, — буркнул Петрушин и тихо разрешил в рацию: — Отходим на вторую позицию...

* * *

...Услышав раскатистое эхо первого выстрела, «духи» на площадке обеспокоенно закрутили головами, пытаясь определить, откуда доносится сей тревожный звук.

— Ну вот, я же говорил... — сказал Иванов и засунул в уши два загодя приготовленных автоматных патрона. Старый воин — мудрый воин.

— Давай!!! — рявкнул Ефимыч.

«Та-та-та-та-та»... — четыре пулемета одновременно залаяли взахлеб, разрывая на части тела сгрудившихся на краю площадки вражьих бойцов. Смену центрального поста и успевшего спуститься «духа», не попавших в эпицентр огненной карусели, достали из автоматов: обе штурмовые группы также открыли огонь, без команды, самостоятельно.

— Стой!!! — заорал Ефимыч. — Стоять, я сказал!!!

За семь секунд было уничтожено все живое, что находилось перед входом в пещеру, сбоку и снизу, Штурмовые группы меняли магазины, поэтому отреагировали на «отбой», а пулеметчики строчили пока не кончились ленты в коробках. Боевой азарт — страшное дело, дорогие мои.

— Стой, стой — все!!! — рычал оглохший от выстрелов Ефимыч. — Все, я сказал...

Ну, все так все. Ожидаем дальнейшей команды.

— Давай! — хрипло рыкнул Ефимыч.

Двое гранатометчиков, присев на колено, саданули разом поверх маскосети, прикрывавшей вход в пещеру. Поднялся изрядный клуб пыли и каменного крошева, сеть рухнула совместно с большущим слоем бетонной опалубки, и черный зев Волчьего Глаза предстал перед публикой в первозданном виде. И был он настолько обширен, что, казалось, туда запросто может влететь транспортный вертолет. Даже управляемый не совсем трезвым пилотом.

— Давай!!! — сипло пролаял Ефимыч.

Четверо стрелков-затейников — два расчета ПСС (применения спецсредств) уперли обрезиненные приклады карабинов в колени и принялись методично нашинковывать пещеру «черемухой». Спустя несколько секунд вход перестал быть виден из-за клубов едкого дыма.

— Давай! — пискнул Ефимыч напоследок и потащил из сумки противогаз.

Штурмовые группы, натягивая на ходу противогазы, съезжали на задницах по пологому склону. Боевые порядки немедленно расстроились, все смешались в общую кучу, которая, азартно вопя противогазными голосами, наперегонки ломанулась вперед.

— Ну, бардак, — буркнул Иванов, присаживаясь на задницу. — Пошли и мы, Ефимыч.

Правда, нашлись несколько толковых товарищей, которые пытались состыковать дюралевые шесты — сообразили, что по одной лестнице подниматься будут до обеда, да и группы огневой поддержки стояли на месте, в готовности валить любого, кто вылезет из пещеры... Но в целом действительно было то самое, что сказал Иванов...

* * *

- Стреляют, — флегматично заметил бывший разведчик Леха.

— А у нас — тишина, — уныло подхватил молоденький боец, оглаживая «мушиный» тубус. — Так вся война и пройдет...

— Да и хрен с ней, — буркнул второй боец — средних лет мужичок с огромными крестьянскими ладонями. — Нам тут плохо?

— Нам тут хорошо, — подтвердил Костя, лениво глядя в бинокль на «верхнюю» пещеру. — Да, Заур?

— Всех убиват будут? — уточнил Заур, прислушиваясь к разбойному уханью, доносившемуся с той стороны гряды.

— Часовых на постах и смену — да, — не стал обманывать подопечного Костя. — На то они и солдаты, чтобы принять геройскую смерть в бою. А пещеру закидают «черемухой» и всех, кто там остался, возьмут живыми... Гхм... Противогазы там есть?

— Противогаз — нет, — покачал головой Заур. — Такой ни разу не видел.

— Ну вот, значит, возьмут...

Костя понятия не имел, что сейчас происходит на той стороне, и оптимистично ориентировал пленника на первичный план Иванова. Если там что-то не срастется и все пойдет по сценарию Петрушина, живых не будет совсем. Впрочем, и по первичному плану может возникнуть масса вопросов. Иванов — мудрый воин, в пещеру полезет одним из последних. А пока он доберется до цели, там, в пылу и суматохе штурма, может произойти все, что угодно...

— Вот ни хрена себе... — Леха, вольготно сидевший на плащ-палатке, вдруг рухнул на месте к шепотом рявкнул: — Ложись! «мухи» к бою!

Вся «засада» организованно плюхнулась наземь, кто где сидел. Леха сноровисто перевел автомат из-за спины и изготовился для стрельбы лежа. Бойцы, сопя от возбуждения, растягивали «мухи». Костя приник к биноклю и навел его на «верхнюю» пещеру. Опасность, как ему казалось, могла исходить только оттуда.

И правильно казалось. Из чернеющей смутным пятном норы свешивалась веревочная лестница. Вот только что ее не было, несколько секунд назад, и вдруг — на тебе!

Из норы показалась камуфляжная спина, быстро сформировалась в расплывающийся в тумане силуэт... Силуэт стал медленно опускаться по лестнице. Как только он начал движение, нора вновь заполнилась чем-то живым...

— С колена! — проскрипел Леха. — Я сказал — с колена! Пятки себе отстрелите на хер!

Бойцы завозились, поднимаясь на колено, взгромоздили «мухи» на плечо.

— Убираю верхнего, — пробормотал Леха. — Убираю нижнего. Сразу после этого — Семен. Семен, понял?

— Понял, — кивнул мужичок с большими ладонями. — Сделаем.

— В нору. Целься точнее. Как Семен отработает — потом Гена. Тоже в нору. Гена, попадешь?

— Да попаду я, попаду — тут и ста метров нету! — Гена — молоденький боец — весь дрожал от внезапно нахлынувшего боевого восторга. — Быстрее ты, Уйдет же!

— Куда он на хер денется, — с расстановкой произнес Леха. — Ну, погнали наши городских...

«Та-та-та!» — в норе кто-то умер — шевеление там мгновенно прекратилось, и пещерный зев вновь стал черным.

«Та-та-та!» — товарищ, спускавшийся по лестнице, рухнул вниз и без движения распластался на камнях.

— Вах! — тихо выдохнул Заур.

«Хороший охотник, — как-то отстранение подумал Костя, с любопытством следивший за развитием событий. — Недаром два года у Васи служил».

— Семен!

«Щщуххх!» — футляр на плече мужичка плюнул кумулятивной гранатой. Граната, разрезав туманную дымку дряблой инверсией, тотчас же влетела в пещеру и мгновенно взорвалась рядом со входом — из пещерного зева во все стороны сыпанул щебень. Взрыв получился мягким и негромким. Рвануло как-то даже уютно, по-домашнему.

— Гена!

«Щщуххх!» — Гена дисциплинированно повторил маневр старшего товарища и тоже попал, но... Прямо сразу ничего там не взорвалось. Показалось, что прошла целая вечность — секунда или даже полторы. Зато по миновании этой вечности...

«Бу-бу-буммм!!!» — раздался такой мощный взрыв, что, казалось, весь «каменный остров» подпрыгнул на месте!

Со скалы над пещерой посыпались камни и съехала снеговая шапка, а сама пещера вдруг выстрелила в сторону засады длиннющим, ржаво-черным клубом, состоящим из крупного каменного крошева, застоялой пещерной пыли и мутного дыма.

— Ну ни ху... Нет, я не понял... Эт-то че такое, а... Это че у тебя за «муха» такая?! — с безразмерным удивлением вопросил Леха, оборотясь к Гене, который от неожиданности широко разинул рот.

— Ей-бо, не хотел, — покачал головой Гена. — Сам не понял — че за беда такая...

—  «Четвертый» — «Второму», — запросила Костина станция голосом Петрушина.

— На приеме «Четвертый»!

— Это у тебя?

— У меня.

— И что это было?

— Сам не понял. Было движение в верхней пещере. Леха снял двоих, парни метнули по «мухе»...

— И что?

— Ну, говорят, вроде «муха» не должна бы так...

— Да то понятно, что не должна! И что это было?

— Ну не знаю я! Сильнейший взрыв, из пещеры — какой-то чудовищный столб...

— Все целы?

— Да, все целы.

— Пока туда не ходите. Мы сейчас подтянемся, посмотрим...

— Трави стропу, салага. — Понятливый Леха толкнул в бок ошарашенного Гену и показал на бухту капронового троса из альпинистского комплекта. — Ща старшие подкатят, полезем смотреть.

—  «Четвертый» — «Первому»! — рявкнула Костина рация голосом Иванова, звучавшим на фоне выстрелов и каких-то нецивилизованных боевых воплей. — «Четвертый», мать твою!!!

— На приеме, — меланхолично ответил Костя, наблюдая, как Гена дрожащими руками разматывает шнур.

— Фу ты, слава богу... Ты чего не отвечаешь!? Вы там как?

— Мы — нормально. Я как раз беседовал со «Вторым».

— Понятно. Что это было?

— Это какое-то загадочное явление природы. — Подготовленный беседой с Петрушиным Костя печально вздохнул. — «Второй» сейчас подтянется, разберется. А я пока — без комментариев.

— Вы там глядите, берегите себя! Держи меня в курсе, до связи...

Минут через пять прибыли Петрушин с Васей и притащили с собой «Кукушку-2».

— Годится, — одобрил Петрушин подготовленную Лехой линию для спуска и отдал распоряжение снайперской паре: — Прикрывать восхождение. Фонари отдайте бойцам, нам они будут нужнее. Костя, у тебя батарейки в норме?

— Новенькие. Я фонарь и не включал ни разу.

— Ну и славно. Все, пошли...

Спуск в ущелье и подъем к норе заняли совсем немного времени — тут рукой подать. Веревочная лестница, как ни странно, при взрыве не пострадала, так что метать «кошку» и тянуть «нитку» не пришлось. Петрушин вскарабкался первым, обследовал первые пять метров узкого хода, дал «добро» на восхождение остальных.

Заур, как обычно, шел впереди Кости, и, когда пришла его очередь подниматься, Петрушин, свесившись сверху, предложил:

— Может, оставим пацана? Снайпера присмотрят.

— Пусть идет, — решил Костя, не желавший оставлять подопечного под «присмотром» товарищей, наверняка воспринимавших пленника в качестве потенциального «объекта». — Может, узнает там кого покажет нам...

Ход на самом деле оказался не таким уж и узким — можно было двигаться в полный рост. Входили сторожко, двигавшийся впереди Петрушин последние три метра перед большим залом преодолевал с минуту, не меньше. Затем кинул свой запаянный в резину фонарь вправо, а сам кульбитом пошел влево и тут же изготовился для стрельбы с колена.

И напрасно. Когда все вошли, оказалось, что опасаться здесь больше некого.

— Ну и срань, — буркнул Петрушин, поднимая фонарь. — Вот это вы тут наворотили...

Пещера, судя по разрушенным перегородкам, до недавнего времени была разделена на несколько отсеков. Сейчас это был один огромный зал. Посреди зала журчал отделанный мрамором фонтан. Вокруг лежали персидские ковры с чудовищно толстым ворсом, шелковые подушки, повсюду валялась серебряная посуда.

В обозначенном останками перегородки отсеке слева от входа было скверно. Он в буквальном смысле был сплошь усеян кусками человеческого мяса, среди которых с трудом можно было угадать нечто похожее на явно выраженные фрагменты тел. Кровищи тут было — как в убойном цехе.

— Во-аа! — утробно рыкнул Гена и тут же пристроился пугать ближайший угол. — Воа-ааа...

— Плохая подготовка, — сурово отметил Петрушин. — Ну-ка, что тут у нас...

Из зала в глубь гряды уходил узкий проход. В проходе, в самом начале, обнаружили три вполне сохранявшихся трупа с оружием. Маленько не добежали товарищи.

Возле фонтана лежали еще четыре вполне сохранившихся трупа — малость головенки размозжены, а так вообще в порядке. На трупах был новый камуфляж и хорошая импортная экипировка: «разгрузки», фонари, ножи, радиостанции, специальное оружие. Взять бы хоть одного такого живьем, то-то было бы славно!

Тут же, неподалеку, нашли живого. Это был какой-то древний дед с торчавшими во все стороны седыми космами, слипшимися от густой крови. Дед лежал в самом маленьком отсеке, наполовину был засыпан кирпичами из рухнувшей перегородки и на момент обнаружения лишь слабо мычал. Все лицо его было в крови, на правой руке — кольцо наручников. От кольца куда-то в полуразваленную стену уходила хромированная цепь.

— Пленный, — определил Петрушин, пнув валявшуюся рядом дверь с замкнутым висячим замком и оторванной от косяка стальной проушиной. — Вот как судьба распорядилась! Все полегли, а кто был заперт — спасся. Повезло деду. Леха — кирпичи сними, осмотри, надо — вкати промедола. Возьмем с собой, там разберемся.

— Ты чего тут встал? — обратился Костя к Зауру, застывшему соляным столбом посреди мешанины из человеческих фрагментов, одежды и обуви. — Иди к выходу, подыши. Давай, давай иди, не надо тебе здесь...

— Дай фанар, — надтреснутым голосом попросил Заур.

— Я сказал — на выход! Зачем тебе фонарь?

— Как брата прошу... дай фанар!

— Да дай ты ему, дай! — Голос Петрушина звенел от плохо скрываемой неприязни. — Пусть поглазеет.

Гляди, брат, вот такая же херня бывает, когда шахид замыкает контакты. Вот так оно воняет, а вовсе не мускусом, блин. Смотри, нюхай, запоминай! Дай фонарь, Костя, не жмись.

— Да на, на здоровье, — Костя протянул Зауру свой фонарь с мощной галогеновой лампой. — Просто тут такое... Мне и самому не по себе, а уж пацану...

— Куча здоровая, цепь не выдергивается, — доложил Леха, обслуживающий найденного деда. — Разбирать будем?

— Вот проблема! — буркнул Петрушин. — Перекуси штык-ножом и тащи его на выход. Давай, шевелись...

—  «Второй» — «Первому»! — прорезался в петрушинском кармане возбужденный Иванов.

— Все наши в норме. Зашли, посмотрели, один живой, — предваряя вопросы, коротко доложил Петрушин. — Сколько «двухсотых», вот так сразу не определить. Есть проход, вроде бы в вашу сторону, заходить пока стесняемся. Нам бы Глебыча сюда.

— Хорошо, сделаем. Сейчас разберемся тут, может, и от нас есть проход.

— Как у вас?

— У нас нормально. Четверо «трехсотых», все легкие и средние. Серегу зацепило.

— Насколько зацепило? — встревожился Петрушин.

— В башню по касательной, сильная контузия. Готовим к эвакуации.

— Жить будет?

— Обязательно. Я говорю — контузия. Ну-ка, пусть «Четвертый» тангенту нажмет.

— На приеме «Четвертый»! — Костя достал рацию, зашел в широкий луч, испускаемый установленным на бортике фонтана фонарем Петрушина, и на какое-то время выпустил своего подопечного из вида.

— Ты мне скажи, что же вы там такое сотворили, а?

— Абсолютно без понятия! Мы зашли, а тут — такое! Да «Второй» в курсе всего, он лучше объяснит.

— Ты давай на «Второго» не сваливай! Это ты был там старшим! Вот ты и объясни.

— Да, я был старшим, — покаянно согласился Костя. — Но объяснить не могу. Это больше по квалификации Глебыча. Приходите, сами посмотрите!

— Ага, все бросил и пошел смотреть... Кто там у вас живой?

— Да дед какой-то. Судя по всему, пленный. Он пока в отключке, установить не можем.

— Покажи его нашему другу, может, он его опознает?

— Минутку...

Костя обернулся к своему подопечному и замер. Сердце сильно прыгнуло в груди, словно пытаясь выйти наружу, и сжалось от нехорошего предчувствия.

Заур сидел на коленях в кровавой жиже и мерно раскачивался, как китайский болванчик. Костя сразу и не понял, что это за звук такой — только спустя несколько секунд догадался.

— У-у-ууу... — очень тихо, невероятно низким голосом мычал юноша, впившись стеклянным взором в какой-то шарообразный предмет, лежавший перед ним. — У-у-ууу...

В руке парень сжимал большую перламутровую брошь в виде скарабея, треснувшую пополам. И не отрываясь смотрел на отчетливо выделявшуюся среди других фрагментов мертвую голову с обезображенным девичьим лицом.

Здравствуй, сестрица. Вот и свиделись...

Глава 7.

Рыжая Соня

В четверг у нас случилась неприятность. Точнее, случилась она еще в среду, но мы в тот день работали, были заняты «профотбором», устали и отнеслись к первым тревожным признакам с преступной легкомысленностью.

В среду вечером, когда я уже отдыхала в своей квартире, мне позвонил Аюб.

— Что-то не могу до Ахмеда дозвониться. Оба номера не отвечают. Попробуй ты, может, у меня с телефоном что-то...

— Хорошо, я попробую...

Я с полчаса набирала номера Ахмеда — ответом мне были умиротворяющие гудки. Мол, все спокойно, не волнуйся, никуда он не денется...

Ахмед — это наш разведчик, он наблюдал за базой ОМОНа, куда забрали шахида Заура. По идее, он должен был еще после обеда звонить Аюбу и доложить о результатах наблюдения. А в экстренном случае звонить сразу — или Аюбу, или мне. После обеда Аюб был занят и не обратил внимания на то, что Ахмед не позвонил. Теперь, если Аюб сам его ищет, значит, Ахмед не доложил и вечером.

Мы не работаем с людьми, которые употребляют наркотики или могут уйти в запой, что просто противоестественно для мусульманина. Наши бойцы — ребята дисциплинированные и обязательные, с обостренным чувством ответственности. И если Ахмед дважды не вышел на связь в установленный срок и теперь не отвечает на звонки, это может означать только два варианта: либо он схвачен федералами, либо мертв. Третьего просто не могло быть.

Что делать? Вечный вопрос как для революционеров, так и для современных партизан.

Я позвонила Аюбу, намекнула, что по телефону говорить об этом не стоит, и ориентировала на соблюдение элементарной конспирации.

— У нас неважное самочувствие. Ты понял? Привези мне завтра новый комплект, этим уже пользоваться нельзя.

— Какой комплект? — не сразу понял Аюб. — Ты что несешь, женщина?

— Комплект с плюсом. В коробочке. И себе возьми тоже. Обязательно возьми, ты слышишь? И не звони больше никому... люди отдыхают, нечего беспокоить. Давай, до завтра...

Всю ночь я не спала, разные тревожные мысли одолевали. Утром посмотрела на себя в зеркало — натуральная Страшила! Глаза ввалились, нос заострился, подурнела, постарела лет на десять. Немудрено, я с неделю нормально не отдыхала, сидела на стимуляторах с того момента, как акция возмездия на КПП перешла в активную фазу.

Аюб что-то задерживался. Я не смела звонить, чтобы уточнить, как дела, потому что была уверена — номер мой мало того что засвечен, а, вполне может быть, уже прослушивается чекистами.

Наконец, ясно солнышко Аюб явился, часов в десять. Был он мрачен, как зимняя ночь в горах, бросил мне на колени коробку с новым номером, плюхнулся в кресло и сообщил:

— Ахмед стал шахидом...

Я заварила кофе, угостила своего лихого напарника коньяком, и он вкратце поведал мне печальную историю.

Оказывается, Аюб (вот бесшабашный человек!) сначала съездил к базе ОМОНа. Оставил машину подальше, подкрался пешком и осмотрел там все. Он теоретически рассчитал путь Ахмеда, которым тот должен был ретироваться, если бы его кто-нибудь спугнул. И нашел на окраине пустыря, в канаве много крови. В разрушенный дом, где Ахмед оборудовал наблюдательный пункт, Аюб заходить не стал потому что там могла быть засада. С пустыря Аюб отправился прямиком в морг, но сразу туда не пошел сначала попросил какого-то мальчишку, чтобы зашел и проверил, как там дела. В морге лишних не было. Аюб зашел, переговорил со сторожем, тот показал тела, что поступали за сутки. В одном из тел Аюб опознал нашего павшего разведчика. Сторож сказал, что его привезли федералы. Нашли, мол, где-то на пустыре.

Вот такая печальная история. Спасибо, хоть в морг привезли, не бросили на съедение собакам. Это, вообще, редкость, обычно федералы не заботятся о наших трупах, оставляют там, где убили, в лучшем случае сообщат в администрацию, чтобы опознали и оповестили родственников.

— Что будем делать? — уточнил Аюб, допив кофе.

Надо было рассказать обо всем Деду. Дед запретил звонить ему — разве что в самом крайнем случае, когда другого выхода просто нет. Надо было ехать.

— Поедем к Деду. — Я поменяла в своем телефоне SIM-карту и стала торопливо собираться.

— Думаешь, стоит? — единственный, кого Аюб уважает и боится, — это Дед. Перспектива стать гонцом, приносящим плохие новости, ему совершенно не улыбалась.

— Думаю, стоит. Экстренная ситуация, надо предупредить.

— Ну, тогда сама все будешь докладывать.

— А когда было иначе? Будь спокоен, я все улажу...

Мы поехали в село, где временно обосновался Дед. Название я приводить не буду, это не моя тайна. Скажу только, что это неподалеку от города, в пятнадцати километрах. То есть под самым носом у федералов, которые и не догадываются, какая большая птица у них тут обитает.

— Ты что-то неважно выглядишь, — сказал мне по дороге Аюб. — Где наша красавица Соня? Кто сидит рядом со мной, я что-то не пойму...

— Работа, да... И это мое дело, как хочу, так и выгляжу. Работе от этого хуже не будет, — проворчала я, покосившись на своего спутника. Сам Аюб, несмотря на сон урывками и колоссальную нагрузку, был свеж и румян, словно только что приехал с курорта. Разве что легкие тени под глазами да взгляд какой-то усталый.

— Надо беречь себя, — наставительно заметил Аюб. — Чтобы дольше воевать, надо чаще отдыхать. Спать побольше, стимуляторы лопать пореже. Положительные эмоции получать. Ты когда в последний раз была с мужчиной?

— Вот это уж точно не твое дело! — отрезала я.

— Пока — да, — кивнул Аюб. — Но если ты от напряжения свихнешься и в припадке застрелишь меня, тогда это будет мое дело. Не согласна?

— Уверяю тебя, моего запаса прочности хватит на нас обоих, — сказала я после недолгой паузы. — Я стальная женщина, ты не знал?

Видимо, мой ответ прозвучал не совсем уверенно, потому что Аюб продолжал гнуть свое:

— Я почему спросил? Женщине для хорошего здоровья и положительных эмоций обязательно нужен мужчина. Хотя бы раз в неделю. А ты тут торчишь уже четвертый месяц, вкалываешь как вол, спишь через раз, совсем не отдыхаешь. Я тебя вижу почти каждый день и знаю, что у тебя нет мужчины. Разве так можно? Так и свихнуться недолго!

— Слушай, отстань, да! — У меня не было сил с ним спорить, что-то действительно здорово устала я за эту неделю. — Чего прицепился, у тебя других дел нет?

— Помочь хочу как боевому товарищу, — Аюб пожал плечами и усмехнулся. — Тебе никуда и ходить не надо, никого искать не надо. Я рядом, здоровый, сильный, почему не пользуешься? Хотя бы раз в неделю...

— Ну ты достал... — Я многократно тренированным движением выдернула из-под юбки мой маленький «ПСС»{18} и приставила ствол к виску своего нахального спутника. — Еще слово об этом — и ты труп!

— Все, уже молчу, — Аюб даже глазом не моргнул — этот человек презирает смерть, считает себя заговоренным. — Если тебе станет легче, убей меня. Я же от чистого сердца, помочь хотел. Не хочешь — твое дело...

Я спрятала пистолет и уставилась на дорогу. Глупая какая-то выходка. В самом деле — нервы ни к черту...

Дед выслушал мой доклад и несколько минут думал, размеренно перебирая четки. Аюб нахохлился в своем углу, уставился в пол — видимо, опасался, что Дед без всяких разбирательств назначит его виноватым (меня-то он точно не назначит). За ним еще грешок — Заур, и хотя я и не сказала об этом шефу, но он ведь у нас обладает чудовищной прозорливостью... В общем, может сейчас это приплюсовать и спросит на всю катушку.

— Ну вы начудили, дети мои, — наконец вымолвил Дед. — Сначала с шахидом промахнулись, теперь это... По сути, элементарные вопросы, не так ли? Номера поменяли?

— Да, я объехал всех, всем раздал, — торопливо сообщил Аюб.

Проворный малый! А мне даже не сказал об этом. Видимо, счел это само собой разумеющимся. Молодец, что сказать.

— Ладно, — кивнул Дед и обернулся ко мне. — Ты чего такая?

— Какая?

— Как будто тебя на расстрел сейчас поведут! Держись веселее, жизнь продолжается!

Тут Аюб вдруг посунулся к Деду и начал что-то шептать ему на ухо. Я далеко сидела, через стол, ничего не слышала. Вот негодяй! И что он там ему нашептывает? Я ничего такого предосудительного не делала вроде бы. Это мне бы нашептывать про то, как он на самом последнем этапе Заура сломал...

— Да, заметно, — Дед усмехнулся и покачал головой. — Ничего, это легко исправить. Значит, так. Слушайте меня, безалаберные дети мои...

Дед в две минуты развеял все мои страхи и сомнения. И, в принципе, ничего такого особенного не сказал: я и сама бы могла до этого додуматься, если бы не напряжение последней недели.

— Ты уверена в Зауре?

— Да, уверена, — кивнула я. — Он умрет, но не предаст.

— Тогда забудьте о нем, — Дед махнул четками крест-накрест, словно перечеркивая эту страничку нашей истории. — Считайте, что он мертв. Омоновцы — мясники. Они замучают его и убьют, если уже не сделали этого. Было бы хуже, если бы они отдали его ФСБ.

— А если они его отдадут чекистам?

— Сразу не отдали, значит, теперь точно не отдадут. Ты представляешь, в каком он состоянии? Нет, это даже не обсуждается.

— Я очень уважаю мнение Сони, — осторожно вставил Аюб. — Но если предположить, что Заур все же не выдержал пыток и все рассказал... Что тогда?

— Он не знает ничего конкретного, — сказал Дед. — Что он может им сказать? Сарпи, пещера какой-то Аюб, какая-то Соня... Сами они туда не полезут, здесь нужна полномасштабная войсковая операция, совместные действия войск, ФСБ, спецназа. Нет, ОМОН нам не страшен. Тут я спокоен. Самостоятельно этим они заниматься просто не смогут — это не их профиль. Даже если предположить, что они совсем дураки и полезут туда без всякой поддержки, мы вычислим их за два часа до приближения к подступам. И легко уничтожим тех, кому посчастливится остаться в живых после прохождения напичканного минами леса. А если они открыто поедут через Челуши, Ислам со своими людьми не спеша пообедают и пешком уйдут в лес до их появления. Кто не согласен?

Все были согласны. Если шеф сказал свое мнение, тут уже нечего добавить.

— Ну и хорошо, — подытожил Дед. — Вы завтракали?

— Мы кофе пили. — Я в последние дни вообще аппетит потеряла, питалась как попало, в основном чай и кофе пила, о еде даже не вспоминала. — Но мы не голодны.

— Я, наверное, поеду, — заскромничал Аюб. — Дела еще есть...

— Сейчас позавтракаете и поедете. Жена Юсупа замечательно стряпает, так что не стоит отказываться....

— В смысле — «поедете»? — всполошилась я. — Разреши напомнить — сегодня я сопровождаю тебя в Сарпи...

— Сегодня ты едешь домой и отдыхаешь, — весело прищурился Дед. — Аюб тебя доставит туда, откуда взял.

— Но ты хотел посмотреть...

— А я без тебя не справлюсь, дорогу не найду, да? Я сказал — отдыхать. Сегодня и завтра, два дня у тебя выходной. Приказ: выспаться как следует, отдохнуть, послезавтра выглядеть моложе на десять лет. Понятно?

— Понятно.

Насплетничал-таки Аюб. Благодетель, тоже мне! Да Дед, наверно, и сам видит, в каком я состоянии. Ладно, сказали отдыхать — будем отдыхать. Приказ шефа не обсуждается.

Дед хлопнул в ладоши. Тотчас в зал просочился хозяин дома, выслушал распоряжение и скрылся. В течение пяти минут женщины накрыли на стол, и мы стали завтракать. Когда такой человек приглашает разделить с ним трапезу, отказываться просто нельзя. Это, скажем так, не совсем безопасно для здоровья, а то и самой жизни.

Пока мы трапезничали, Дед вызвал своего порученца и поставил задачу: прямо сейчас снарядить нашего сапера всем необходимым и отправить его в Сарпинское ущелье, чтобы подготовил к взрыву «рай». Не Волчий Глаз, а именно «рай». Вечером, мол, приеду, лично проверю.

Я вопросительно посмотрела на него, Аюб как-то многозначительно прочистил горло. Вслух вопросы задавать мы постеснялись.

— На всякий случай, — счел нужным пояснить Дед. — Нам не страшен ОМОН, я сказал. Но мы должны быть готовы к любым неприятностям.

Я поняла, что он просто не хочет, чтобы его методика попала в руки врагов. «Рай» — одна из составляющих этой методики, специалисту нетрудно догадаться, в чем тут суть, достаточно взглянуть один раз.

— А для тебя особое задание, — сказал Дед Аюбу. — С завтрашнего дня приступай к поискам нового места для базы. Нам трудно будет найти что-нибудь лучше Сарпи, но надо постараться.

— Все понятно, — кивнул Аюб. — Завтра с утра и начну. Есть на примете два хороших местечка.

После завтрака я сомлела и чуть было не заснула прямо на диване в гостиной. Расслабилась впервые за много времени. Почувствовала себя в безопасности: Дед рядом, самый мудрый человек в этом мире, с ним сам черт не страшен.

— Ну все, отправляйтесь. — Дед вытер салфеткой бороду и кивнул Аюбу: — Вези ее домой, сам сегодня тоже отдыхай. Я за вас всех поработаю.

— Мне кажется, не стоит тебе туда сегодня ехать, — набравшись смелости, сказала я на прощание. — Это опасно. Может, перенести визит на несколько дней? Если за это время ничего не случится...

— Как раз сегодня все безопасно, — небрежно отмахнулся Дед. — Если даже предположить самое худшее — что Заура все же отдали чекистам и они собрались проводить операцию, — это будет не скоро. Они всегда подолгу готовятся к такого рода акциям. Все тщательно проверяют, взвешивают, не хотят рисковать. И я должен сам лично проверить, все ли там надежно. Все, поезжайте — удачи вам...

Два дня я отдыхала, как и было ведено. Когда Аюб привез меня домой, он хотел подняться вместе со мной. Но я его не пустила — у него в глазах прыгали какие-то бешеные чертики вполне определенного характера. Почуял, стервятник, что я совсем ослабла могу стать легкой добычей. До сего момента я всегда была сильной, он чувствовал это, как чувствует дикий зверь, который понимает только язык силы. А в тот момент я не была уверена, что у меня хватит сил противостоять его напору. У меня тогда вообще уже ни на что не оставалось сил, устала так, что впору лечь и умереть.

— Уезжай, — сказала я ему у подъезда, похлопав себя по бедру — там у меня был пистолет. — Не заставляй меня скандалить.

— Да просто провожу... — Аюб стрельнул глазами по сторонам — засмущался. — Сейчас опасное время, мы должны тебя беречь...

— У нас тут время всегда опасное, — сказала я. — И я сама в состоянии о себе позаботиться.

— Но...

— Ты хочешь, чтобы я открыла стрельбу на улице?

— Какая ты все-таки дикая, — с досадой сказал Аюб, усаживаясь в машину. — Смотри, потом жалеть будешь...

— Ничего, как-нибудь переживу. Давай, береги себя...

Аюб уехал, я удостоверилась, что его машина скрылась за углом, и поднялась к себе. Мне в тот момент вообще никто не нужен был, хотелось побыстрее добраться до постели и завалиться спать.

Проснулась я в шесть утра, уже была пятница. Голова болела, тело чесалось, как будто по нему ползали тараканы, состояние было ужасное. Я испугалась, что заболела: вроде так долго спала, а стало только хуже. С таким состоянием не то что продуктивно заниматься партизанской деятельностью — даже просто жить невозможно!

Я натаскала в ванну воды со двора — у нас водопровод не работает, только колонка одна на три дома Потом два часа грела эту воду в ведрах, заливая обратно в ванну. Когда вода стала такой горячей, что едва можно было терпеть, я приняла ванну. В последний раз я принимала ванну недели три назад, потом было как-то недосуг, приходилось довольствоваться ежедневными гигиеническими процедурами.

Это было прекрасно! Я как будто вновь вернулась к жизни, опять почувствовала себя молодой и сильной. Во мне проснулись все желания, которые казались безвозвратно утраченными за это время. Я быстро прибралась, поменяла постель, посушила голову феном и начала искать продукты — проснулся вдруг такой зверский аппетит, что, казалось, быка готова съесть.

А продуктов было — как раз десяток тараканов покормить. Половина засохшего чурека, кусок потемневшего овечьего сыра и пучок увядшей зелени.

«Придется на базар бежать, — с огорчением подумала я. — Вот некстати-то!»

Выходить из дома не хотелось. Не хотелось идти по этим серым улицам, смотреть на выщербленные снарядами стены домов, исковерканный траками танков грязный асфальт, встречаться со взглядами соплеменников, полными вечного страха и неугасимой ненависти. Хотелось подольше держать в себе этот праздник, ощущение полноты жизни и оптимистичных надежд на светлое будущее. Дали ведь два дня, до завтрашнего обеда можно наслаждаться праздностью и покоем...

В этот момент явился Аюб. Вот шайтан, он как будто на расстоянии чувствовал мое умонастроение! Он притащил с собой два пакета с продуктами, две бутылки сухого вина и букет цветов. Это были красные розы — где он их достал в нашем городе, да еще в такое время, просто ума не приложу.

— Держи, красавица, это все тебе. — Был он слегка влажен от утреннего тумана, свеж и распространял вокруг себя волны первобытной силы и... желания. — Да ты у нас просто чудо как похорошела! Какая же ты красавица! Дай-ка, дядя Аюб обнимет свою крошку...

Ой, даже и не знаю, как все это получилось. Обнял он меня — я даже возмутиться не успела — прижал к себе и начал целовать. Да не жадно и взахлеб, как можно было ожидать от опьяненного страстью дикого абрека, а нежно и ласково, словно сказочный рыцарь юную принцессу. Не успела я опомниться, как мы оказались в постели...

Не буду живописать, что было дальше — это очень интимно. Скажу только, что Аюб был неистов, как торнадо, и настолько переполнен желанием, что, казалось, вот-вот умрет от счастья. Он исступленно шептал:

— Ну наконец-то... О Аллах, как я ждал этого...

А потом мы лежали вместе, обнявшись, я ощущала на своей груди его тяжелую руку и чувствовала себя счастливой. Аюб чем-то неуловимо напомнил мне мужа — моего Султана, лучшего мужчину этого мира. Любила ли я его в тот момент? Нет, не любила — не буду кривить душой. Для меня, после смерти мужа, нет в мире мужчины, которого я готова пустить в свое сердце. Но в тот момент Аюб подарил мне маленькое счастье и напомнил, кто я есть на самом деле — молодая красивая баба, которой и в самом деле время от времени нужен такой же молодой и здоровый мужик.

Спустя малое время мы повторили это дело. Теперь получилось даже лучше, чем в первый раз, — дольше, нежнее, спокойнее, без надрыва.

— Только не думай, что теперь ты имеешь на меня права, — сказала я после всего этого. — И второй женой я к тебе не пойду.

— Зачем второй? — усмехнулся Аюб. — Приходи первой. Я прогоню свою жену...

— Даже и не думай об этом. Из меня нормальной жены не получится, ты знаешь. У меня в жизни самое главное — дело. Семья — так, на втором плане. Да и вредная я, если что не понравится, пристрелить могу.

— Да я в курсе, — Аюб потянулся и сладко зевнул — натешился, спать захотел, паршивец. — Мы с тобой самостоятельные и цивилизованные люди, нам предрассудки и наши трухлявые адаты — не указ. Можем просто встречаться, когда захотим.

— Когда я захочу, — уточнила я, хмыкнув насчет «цивилизованных людей».

— Хорошо, звезда моя, когда ты захочешь, — покорно кивнул Аюб. — А теперь, может, немного покушаем?

— Хорошая идея, — одобрила я и принялась накрывать на стол.

Мы поели, выпили вина, потом Аюб уехал по делам, а я опять завалилась спать. Было так хорошо и спокойно — словно нет войны и не нужно завтра опять заниматься опасным делом.

Вечером проснулась, поела, немного походила по квартире, опять легла. И проснулась аж в десять утра следующего дня. Это был какой-то сонный запой, никогда не думала, что человек может так много времени подряд спать!

Чувствовала я себя прекрасно, как будто месяц в Анталии отдыхала. Теперь можно было с новыми силами приниматься за работу. Держитесь, оккупанты!

Я хотела вызвать Шапи, чтобы отправиться в ущелье, но тут позвонил Аюб, сказал, что сам меня отвезет, и попросил приготовить что-нибудь горячее, потому что ужинать ему сегодня вряд ли придется.

— Не думаешь ли ты, что уже женился на мне? — возмутилась я.

— Хорошо, не хочешь — не готовь, — согласился Аюб. — Я заеду куда-нибудь, покушаю. Тогда позже приеду.

— Ладно, приезжай, покормлю тебя, — сдалась я. — Но не рассчитывай, что так теперь будет все время! У меня, помимо того, чтобы готовить тебе еду, еще кое-какие дела есть.

— Да я знаю, звезда моя, — усмехнулся Аюб. — Часа через два буду.

Я приготовила покушать, вскоре приехал Аюб. Когда он заходил, я ощутила некоторую неловкость, не знала, как сейчас себя с ним вести. Но все оказалось проще, чем я думала. Он опять принес продукты и розы. Схватил меня в охапку, расцеловал и с ходу потащил в постель. Я было воспротивилась, но... как можно сердиться на такого галантного кавалера?

Опять все было хорошо, как-то попросту, без стыдливости и напряжения. Как будто мы занимались этим всю жизнь. Аюб вообще легкий человек, с ним все кажется просто. Легко убивает, легко любит, живет наотмашь, не оглядываясь.

— Где ты берешь эти розы? — спросила я после того, как все кончилось.

— Хусейн в Ленинском торгует, — сказал Аюб, блаженно жмурясь, как кот. — Из Назрани возит.

— Надо же... Кругом война, а он розы возит?

— Ну и что — война? Жизнь продолжается.

— И почем эти розы?

— Тебе какая разница? Это, по-моему, моя забота.

— Нет, скажи, мне интересно просто. Почем?

— По триста рублей за штуку. Но если бы они были даже по тысяче долларов, я все равно взял бы их, чтобы порадовать тебя.

Вот такой бесшабашный парень. По триста за штуку. Интересно, кто же у этого Хусейна покупает такие дорогие цветы? Люди едва концы с концами сводят, у многих нет денег даже на муку, а тут — розы. Наверное, все же есть покупатели, если возит. Нет, жив еще наш народ, не убила в нем война высоких чувств.

— Только не думай, что теперь у нас так будет все время, — сказала я, накрывая на стол. — Это я просто отдыхала, поэтому так... А с сегодняшнего вечера все будет по-прежнему. Работа — главное. Так что никаких медовых месяцев, на это даже и не рассчитывай.

— Да, звезда моя, конечно... — лукаво щурясь, кивнул Аюб. — Все будет, как ты скажешь...

* * *

К Волчьему Глазу мы всегда ездим через лес. Через Челуши, где есть хорошая дорога, нельзя, все сразу поймут, куда ты едешь. Поэтому приходится выписывать здоровенный крюк, который отнимает много времени. Лес, вплотную подходящий к горловине ущелья, напичкан минами, но мы знаем, как безопасно проехать. Этот путь для нас самый удобный, потому что другие сюда и нос сунуть боятся, так что мы можем чувствовать себя в безопасности.

Обычно нас возит Шапи, он дорогу знает с закрытыми глазами, и мы добираемся довольно быстро. А сегодня за рулем был Аюб, он часто сверялся с картой минных полей, осторожно объезжал каждый бугорок, и в ущелье мы въехали, уже когда стемнело.

Фары включать было нельзя, в темноте их свет виден далеко, и есть риск, что тебя обнаружат посторонние. Не враги, нет, — врагов в это мрачное местечко калачом не заманишь. Просто посторонние, сельчане например. А это небезопасно, люди по природе своей любопытны и, даже если они не предатели, просто могут сболтнуть не к месту, вызвав нездоровый интерес уже у тех, кто действительно является стукачом у оккупантов. Таких у нас, увы, хватает. Есть такие люди, что за деньги готовы мать родную продать. Кроме того, администрация Челушей — самого ближнего села — состоит в родстве с Кадырбековским тейпом, а это основной тейп наших национал-предателей. Так что надо быть осторожным.

В общем, мы очень медленно прокатились по ущелью, не включая фар, двигались буквально на ощупь и встали под пещерой.

— Как там? — уточнил Аюб, доставая из «бардачка» манок для уток.

— Два длинных, три коротких, три длинных, — напомнила я. — Только сильно не дуй, слышимость тут прекрасная.

— Не учи меня, женщина, — привычно огрызнулся Аюб, открывая дверь. — И вообще, они нас все равно за километр заметили.

— Но лестницу не спустят, пока не будет сигнала. Ты же сам знаешь.

Аюб подал условленный сигнал, мы вышли из машины и встали под площадкой, на которую вел выход из пещеры, ожидая, когда спустят лестницу.

— Спят, что ли? — пробормотал Аюб, когда после минуты ожидания лестница так и не появилась. — Ну-ка, еще свистну...

Аюб еще раз подал условленный сигнал, но лестницу нам никто спускать не торопился.

— Эй, лентяи! — негромко позвал Аюб, отходя назад. — Вы там совсем от рук отбились?

Ответом ему была тишина. По дну ущелья скользил холодный ветер, натыкаясь на камни гряды, он разбойно посвистывал, как будто издевался над нами.

Мне вдруг стало страшно. Обжитое нами ущелье в одну секунду стало чужим и враждебным. Вокруг была темень, где-то недалеко, пробно разгоняясь для ночного концерта, начинали выть волки. Казалось, что наверху, в пещере, затаилось какое-то чудовище и теперь выжидает удобного момента, чтобы напасть на нас. Сейчас прыгнет сверху и вопьется острыми клыками в горло...

— Звони Исламу, — тихо сказал Аюб. — Мобилу курткой прикрой, не свети.

Я вытащила телефон, расстегнула куртку и, прикрыв голову полой, набрала номер. Ответом мне были умиротворяющие гудки. Точно так же гудел телефон, когда я набирала номер Ахмеда. Он не ответил, потому что уже был убит.

«Возьми себя в руки, — мысленно приказала я себе. — Все телефоны гудят одинаково, не нужно паниковать!»

Я позвонила еще несколько раз. Тишина...

— Понятно, — сказал Аюб, даже не спрашивая, каков результат. — Ну что ж... Звони Деду.

— Дед запретил звонить, — неуверенно возразила я. — Его номер можно набрать только в самом крайнем случае.

— Мне почему-то кажется, что сейчас как раз тот самый крайний случай, — спокойствие Аюба показалось мне каким-то зловещим. — Звони. Если он ответит, дашь мне трубку, я сам буду говорить.

— Да ладно, обойдусь. — Я стала набирать номер Деда. — Тоже мне, камикадзе...

Телефон опять ответил гудками. Четыре попытки с интервалом в минуту — все впустую.

— Они мертвы, — сказал Аюб, не меняя тона, как будто речь шла о чем-то совершенно обыденном.

— Ты думаешь...

— Я не думаю, просто чувствую, — уверенно подтвердил Аюб. — Они мертвы. А мы в ловушке. Назад нам нельзя, без фар мы отсюда не выберемся. Через Челуши — тем более нельзя.

Аюб отошел еще на несколько шагов и с минуту вслушивался в тишину. Затем вернулся ко мне и сообщил свое мнение:

— Там никого нет.

— Где — «там»?

— В пещере. Там пусто.

— Ты уверен?

— Да, уверен. Если бы там кто-то был, я бы чувствовал это.

— Аюб... Ты же ведь не экстрасенс, чтобы такое чувствовать!

— Да, не экстрасенс. Но все равно чувствую. — Аюб пошел к машине. — Попробуем подняться.

Аюб достал из багажника тонкий буксировочный трос и на ощупь вдел в его петлю карабин трехпалой «кошки». У него в багажнике всегда лежит пара таких приспособлений, по нашему бездорожью и гористой местности довольно часто приходится пользоваться.

— Отойди подальше, — сказал он мне. — А то свалится сверху и испортит личико. Будешь потом некрасивая, мужики любить перестанут.

У него еще хватает сил шутить! Я места себе не находила, тревога и неизвестность раздирали мое сердце на части. Казалось мне, что на нас со всех сторон смотрят в ночные приборы спецназовцы федералов и ждут команды своего командира, чтобы открыть огонь.

— Да нет никого, я же сказал тебе, — Аюб каким-то образом почувствовал мое волнение. — Ни в пещере, ни вокруг нас. Мы тут одни. Ну, давай — удачного полета...

«Кошку» он метал минут десять, не меньше. Не видно ничего, попробуй тут прицелься как следует. Железяка скребла о камни и с громким стуком падала обратно. Я каждый раз вздрагивала.

— Не слышно, не бойся, — успокоил меня Аюб, он опять каким-то шестым чувством уловил мои страхи. — Ветер воет, все глушит.

Я подумала в тот момент, что он действительно похож на волка. Нет, не внешне — он очень даже симпатичный на лицо. А похож по сути своей. Какое-то сверхчутье у него, нехарактерное для обычного человека, что-то в его натуре есть от зверя...

Наконец Аюбу удалось прочно зацепить «кошку».

— Ты в перчатках? — спросил он.

— А ты угадай, — буркнула я. — Если ты у нас такой экстрасенс...

— Короче, если нет — надевай и иди сюда.

Я подошла, Аюб вручил мне конец троса с петлей на конце, велел удерживать натяжение и отвел в сторону. А сам подогнал машину точно на то место, где только что стоял.

— Если упаду, то на крышу, не так больно, — сказал он и полез наверх.

Вскарабкался он за считанные секунды. Немного постоял наверху, прислушиваясь, затем подбил «кошку» каблуком и сказал:

— Фонарь в «бардачке». Возьми, в петлю продень.

Я прицепила фонарь, он поднял его и вошел в пещеру. С минуту я ждала, достав на всякий случай пистолет. Сейчас раздастся крик, длинная очередь и...

— Ты в перчатках? — раздался голос сверху.

— О Аллах... Да, да — я в перчатках!

— Хорошо. Цепляйся за трос. Держись крепче. Лицом к скале, ногами упирайся. Поехали!

Аюб втащил меня наверх не хуже механической лебедки — я вешу добрых семьдесят кило, но силища у него просто неимоверная!

— Держи, — он протянул мне гранату. — Я буду светить. Держись от меня слева, ближе трех шагов не подходи. Пошли...

В пещере все было перевернуто вверх дном. Воняло порохом и еще какой-то дрянью, очень похожей на черемуху. Откуда здесь черемуха? Мелькнула дикая мысль: может, кто-то притащил сюда пару охапок черемуховых веток?

— Газом травили, — прошептал Аюб. — Ступай аккуратнее...

Под ногами скользили гильзы. Их тут было много. Я уже перестала обмирать на каждом шагу, поняла — случилось самое страшное, надо быть готовой ко всему.

А потом мы нашли целую кучу трупов. Они лежали в углу «медресе» и были присыпаны сверху камнями. Их побросали вповалку, как попало, среди зрелых мужчин лежали наши воспитанники, избравшие путь Джихада. Недолгим оказался этот путь...

— Не трогай, — сказал Аюб. — Может, заминировано...

А я и не трогала — просто присела рядышком, потому что почувствовала слабость в ногах. Нет, я всякого насмотрелась и привыкла к виду трупов. Просто в тот момент это было действительно страшно. Темень кругом, узкий луч фонарика скачет по полу, вдруг — искаженное предсмертной мукой лицо...

Дверь прохода, ведущего в «рай», была распахнута настежь. Мы направились туда, Аюб шел впереди, ступая с носка на пятку, как будто боялся кого-то спугнуть. А там некого было пугать. В бывшем «раю» было гадко. Черная кровь, фрагменты тел, все развалено, обуглено, затоптано...

Мы вернулись в первую пещеру, и Аюб на свой страх и риск начал осторожно разбирать камни на братском захоронении. Я светила фонариком, хотя он сказал мне, чтобы положила фонарь на пол и спряталась в проходе. Подумала — если сейчас взорвусь вместе с Аюбом, значит, такова судьба. Тут столько трупов, если прибавится еще два, большого ущерба не будет. Все равно, если Дед мертв, наша миссия провалена.

Через полчаса Аюб разобрал камни, и мы начали осторожно осматривать трупы. Никаких растяжек и мин не было — в этот раз федералы проявили неприсущую им гуманность. Просто убили всех, сложили в угол и даже камнями прикрыли — типа, похоронили. Спасибо, ребята...

Деда среди убитых не было — мы внимательно осмотрели каждый труп.

— Пойдем туда? — неуверенно предложил Аюб.

Я поняла его неуверенность. Там, во второй пещере, одно мясо в спекшейся крови. Попробуй опознать, кто это.

— Пойдем, — решительно тряхнула я головой. — Мы должны быть уверены, что он погиб...

Во второй пещере мы пробыли довольно долго. Сидели на корточках и молча смотрели на эти страшные фрагменты. Если бы на нашем месте были обычные люди, не готовые к такого рода зрелищу, они бы просто потеряли сознание, увидев эту мерзость. Это наверняка была семья Заура — я заметила женский сапог с надорванной подошвой. Но если на момент взрыва здесь был кто-то еще, они все неминуемо должны были погибнуть. Телохранителей Деда мы нашли в общей могиле, в первой пещере. Если они умерли здесь и федералы перетащили их туда, значит, то же самое должны были сделать и с Дедом. Но Деда там не было.

— Может, они его с собой забрали? — наконец нарушил молчание Аюб. — На фонарь, пройдись, нечего на это глазеть. Может, найдешь что-нибудь.

Я взяла фонарь и прошлась по пещере, переступая через куски породы и разрушенные перегородки. Все смешалось в кучу, что тут найдешь? Ковры и посуда остались на месте, какие-то бессребреники тут воевали. Вспомнила вдруг: Дед пару раз до этого ночевал здесь и всегда выбирал для себя самое безопасное место, если была такая возможность. Он знал цену своей жизни и дорожил ею. А самое безопасное место в «раю» — это камера для содержания пленников. Она дальше от входа, защищена хорошей перегородкой, дверь запирается. Никто не подкрадется и не перережет тебе горло. Вот он и спал там. Не очень комфортабельно, зато надежно. А если штурм был днем, он тоже должен был, по идее, спрятаться туда. Тогда бы до него добрались в самую последнюю очередь.

Я нашла камеру — в порушенном привычном интерьере это было не так просто сделать, и внимательно осмотрела ее. Взгляд мой остановился на блеснувшем в свете фонаря звене хромированной цепочки.

— Аюб, иди сюда, — позвала я. — Кажется, что-то есть...

Через десять минут мы расковыряли часть завала и вытащили кейс Деда с прикованной к ручке половинке наручников и обрывком цепочки.

— Ух ты! — выдохнул Аюб, вытирая пот со лба. — Цепь обрезали, а кейс оставили. Торопились или просто не додумались?

Я не знала кода замков, и Аюб открыл их ножом. В кейсе были деньги на текущие расходы — сто тысяч долларов, два телефона, шифровальные таблицы и списки нашего резерва — вдов и кандидатов в шахиды. Да, поторопились федералы. Наверняка бы локти кусали, если бы знали, что оставили в этой пещере.

— Если Деда нет... поделим? — затаив дыхание, прошептал Аюб.

— Тебе мало денег платят? — зло спросила я.

— Ну что ты сразу... — Аюб засмущался. — Деньги все равно без хозяина. Ты вроде как наследница... Гхм... Я — с тобой.

— Сначала убедимся, что его нет. — Я закрыла кейс — воспитывать сейчас этого дикого волка было просто бессмысленно. — Когда мы его похороним, тогда и поделим. А если он жив, мы заработаем в десять раз больше.

— Правильно сказала, — одобрил Аюб. — Пошли отсюда...

Ночь мы переждали в машине. Аюбу часто приходится ночевать в машине, она у него приспособлена для этого. Разложили сиденья, Аюб снял с заднего стеганое ватное одеяло, завел двигатель и включил печку, чтобы прогреть салон.

— А если услышат? — обеспокоилась я.

— Если они так близко, что слышат двигатель при таком сильном ветре, — нам уже ничего не поможет, — хладнокровно заметил Аюб. — И нам уже нечего бояться. Мы все равно здесь в западне...

Прогрев салон, Аюб выключил двигатель и залез под одеяло.

— Присоединяйся, красавица, — позвал он меня. — Я устал, расстроен, приставать не буду.

— Да только попробуй...

Я влезла под одеяло, повернулась к Аюбу спиной и подогнула колени — маловато было места для ночлега. Он обнял меня, прижался покрепче и прошептал на ухо:

— Опять придется тебе номер менять.

— Номер? — Я уже совсем забыла об этом, тут такие ужасные вещи случились, что какой-то паршивый номер вылетел из головы.

— Ты засветилась, когда звонила Исламу. Если его телефон цел и находится у федералов...

— Ну, вспомнил! Если доживем до рассвета и выберемся отсюда — поменяем.

— Доживем, — уверенно пробормотал Аюб. — Мы с тобой всех их переживем, верь мне. Да, если будут убивать — разбуди...

И буквально через минуту тихонько захрапел, грея мне ухо горячим дыханием. Что за человек? После всего, что мы увидели, посреди этого ужасного ущелья, в кромешной тьме — он, видите ли, почивать изволит! Может, у него нервная система атрофирована?

Я за всю ночь глаз не сомкнула. Какой тут сон? Словно сердясь на наше неурочное присутствие, жутко завывал ветер, швыряя в машину мелкими камешками, подхваченными со дна ущелья. Салон, словно живой, слегка раскачивался от порывов этого злого господина ущелий, рессоры тихо поскрипывали, будто жаловались на скверные условия ночлега. И все время мне казалось, что я слышу чьи-то шаги. Как будто кто-то подкрадывался к нам, желая прикончить и положить в пещеру к тем, кто уже умер.

Да, если в такую ночь остаться здесь на улице, к утру запросто можно замерзнуть. Я три раза вставала, включала двигатель и запускала печку — несмотря на ватное одеяло и теплого Аюба под боком, было ужасно холодно.

— Ты чего? — сонно бормотал Аюб.

— Печка.

— Угу. Молодец...

И продолжал дрыхнуть дальше. Мне бы такие нервы...

Под утро, едва светать стало, Аюб взгромоздился на меня и начал свое черное дело. Я вяло возмутилась и даже попыталась сопротивляться, но это было бесполезно — он был упорен, как танк. Никаких приятных ощущений я не получила, у меня болела душа, я была зажата и не смогла расслабиться. А этот похотливый кот, как ни странно, получил огромное удовольствие: под конец не на шутку разохался, вошел в такт и раскачал машину так, что я уже стала беспокоиться за судьбу рессор.

— Дикарь, — буркнула я, когда все кончилось. — Я немытая, чего полез-то?

— Зачем тебе мыться? — удивился Аюб. — Ты чиста, как слеза младенца.

— Уж не думаешь ли ты, что теперь будешь забавляться со мной каждый день?

— А ты что-то имеешь против?

— Я тебя пристрелю, сын индюка!

— Перед тем как стрелять, скажи мне — чтобы я успел в последний раз лечь с тобой. После этого я с удовольствием умру от твоей руки, звезда моя.

Точно, дикарь. Неисправимый...

Глава 8.

Костя Воронцов