Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Глава 17.

Глупость или предательство?

Последняя неделя пребывания Подорожника в полку превратилась в хмельной загул. Это был неиссякаемый источник спиртного, к которому мог припасть любой из гостей комбата: танкисты, артиллеристы, пехотинцы... И когда, казалось бы, источник должен был иссякнуть, из госпиталя выписался начальник артиллерии полка, с которым Чапай тут же схлестнулся, и загул возобновился с новой силой.

Пару раз появившись в казармах, Иваныч оглядывал подчиненных мутным взором и отдавал какие-нибудь бесполезные распоряжения. После этого Подорожник пополнял запас водки, брал свежее белье и вновь исчезал в санчасти. Днем он принимал процедуры, а вечером пировал на позициях боевого охранения. Так продолжалось дней десять, и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, «оргия» прекратилась. Прибыл сменщик из Львова, майор Махошин. Он сразу мне не понравился. Круглолицый, гладенький, ухоженный майор излучал самоуверенность и самовлюбленность. С его лица не сходила глупая снисходительная улыбка. Но хуже всего было то, что он совершенно не умел разговаривать с людьми. Речь его звучала обрывисто и бессвязно, порой произносил совершенно нелепые фразы.

Несколько дней комбат передавал дела, и Василию Ивановичу пришлось мужественно бороться с похмельным синдромом. Чапай подписывал накладные, формуляры, рапорта. Подгонял и торопил ротных, старшин, зама по тылу, технарей. В последний день Иваныч выгнал со скандалом из нашей комнаты «стюардессу», которая пришла с повинной, прощаться и мириться. Она попыталась высказать ему все, что наболело. Особенно обижала ее прозвище «офицерский осколок», которым наградил ее бывший любовник. Но Подорожник ничего слушать не захотел и остался непреклонен.

Вот и все. Подорожник накрыл стол в нашей комнате и устроил прощальный фуршет. Он с грустью смотрел на собравшихся, натужно шутил, но мыслями был уже в Ташкенте.

— Прощай, комиссар! Не обижайся на мои колкие шуточки в твой адрес. Извини за то, что мучил своим пьянством. Надеюсь, в остальном я был неплохим отцом-командиром. Береги себя, осталось три месяца. Не лезь на рожон! — напутствовал меня Иваныч. — С моим сменщиком держи ухо востро. Он парень неопытный, комбатом был лишь полгода. Служил только в кадрированной части. Солдат не видел, не знает, как ими руководить. Его специально назначили на должность, чтоб в Афган отправить. Махошину придется полгода учиться, а эта учеба будет окроплена кровью. Никифор! Постарайся, чтоб это оказалась не твоя кровь!

Первый рейд с новым комбатом пришлось совершить в Баграмскую «зеленку». На словах командование дивизии обещало превратить операцию в легкую прогулку. В полк поступил приказ — срочно выдвинуться к штабу дивизии. Экстренно! Два пехотных батальона и дивизионная артиллерия прибыли быстро, как могли. Но затем что-то не сложилось. Начальство, чтобы занять бойцов делом, начало проводить строевые смотры, занятия, совещания.

Постепенно выяснилось, что руководство дивизии вело переговоры с «духами». Разведчики, контрразведчики, полководцы беседовали со старейшинами, с вождями мятежных племен, с какими-то авторитетными бандитами. Тема разговоров: доставка продуктов и воды на осажденные заставы без боев и стрельбы. Наконец договорились. Уговор такой: мы не ломаем дома, не рушим дувалы, не топчем сады и виноградники, не минируем местность. За это нас беспрепятственно пропускают на осажденные посты в «зеленой зоне». Вот, спасибо! Но верится в это счастье с трудом!

Командир дивизии на совещании приказал: оставить большинство солдат тут, на базе в полевом лагере. Роты передвигаются в составе экипажей БМП. На каждой машине помимо экипажа, дополнительно, только сержант или офицер. Незачем пехоту брать. Вечно с ними проблемы! Солдаты ногами или растяжки собирают, или сожгут что-нибудь, или всю живность в округе съедят.

Офицеры роптали, возмущались, но перечить начальству не стали. Баринов авторитетно заверил, что все будет хорошо. Никаких проблем не возникнет, операция пройдет по намеченному плану. Надо быстро войти и так же быстро выйти. Метлюк, Чухвастов и я заставили комбата взять для подкрепления пулеметчиков и расчеты АГСов. На всякий случай.

Комбат уговорил меня пойти к первой заставе с двумя ротами. Воодушевлять. Настоял на своем: мол, Никифор, замена еще не скоро. Отсидеться в тылах опять не получалось. Жаль, ведь я почти заменщик. В результате сам Машохин остался в штабе полка рядом с нервничающим Ошуевым. А в кишлак отправились мы с Метлюком. Иллюзия перемирия исчезла на первых метрах дороги. Отовсюду началась активная стрельба из автоматов и пулеметов. Откуда-то из-за канала ударил миномет, и разорвавшаяся вблизи БМП мина зацепила плечо наводчика. Еще один сержант упал сраженный очередью, а уже вблизи заставы снайпер попал в грудь прапорщику. Окончились мир, дружба и любовь. Системы залпового огня и пушки принялись перемалывать кишлаки, а наши разукомплектованные роты с трудом отбивались от наседавших «духов». Идиоты! Нашли с кем договариваться — с отъявленными бандитами! А нам теперь страдать...

БМП двигалась по проселку, а я переползал от кочки к кочке, из арыка в арык. На спину валились сбитые шальными пулями листья и ветки. Рядом упал с шипением небольшой осколок от мины. Повезло, что не в голову и не в спину. Пыль забивалась в нос. Сухая полынь трещала под телом, в горле от ее пыльцы сильно першило. Маскхалат цеплялся за ветки, сучья и постепенно облепился гроздьями колючек и репейников. Пули с шипением ложились рядом, впиваясь в почву. Вот очередь вонзилась в стену, к которой я пробирался. Кто-то целенаправленно пытается меня убить. Я поплевал три раза по три через левое плечо, отгоняя беду. Негодяй, отстань! Мне домой пора! Осталось чуть-чуть. Вспомнились слова Кавуна, что убивают, в основном, молодых-»зеленых» сопляков, отпускников и заменщиков. «Зеленым» не убили, перед отпуском выжил, теперь хотят угробить в конце второго года службы, перед отъездом. Я выпустил одну, другую, третью очередь по густому кустарнику и быстро перекатился по открытому месту в ямку. Укрытие было хилым и ненадежным, но другого нет.

Чуть впереди полуразрушенный дувал, да старое ореховое дерево, прикрывавшее меня ветками и листвой. Кто-то методично стрелял по его зеленой кроне и нервировал укрывшуюся под ней штурмовую группу. В кустарнике лежал Кирпич, Мандресов и Дибажа. Чуть в стороне Муталибов и два бойца. Зибоев из пулемета прореживал листву в винограднике напротив. «Бородатые» были и справа и слева. Повсюду! Их было во много раз больше, чем нас. Хорошо, что с тыла пока не стреляют. Наверное, и оттуда скоро начнут...

Артиллеристы принялись утюжить ближайшие подступы к посту. Спустя полтора часа после огневого налета банда рассеялась, не выдержала нашего напора и, унося раненых, ушла по кяризам.

— Ну, как, Саня, пойдем вперед или еще полежим? — спросил я у ротного, вглядываясь в кустарник.

Мандресов непрерывно докладывал обстановку в штаб и получал указания.

— Никифорыч! Ошуев гонит вперед. Требует быстрейшего прорыва на заставу, — ответил ротный.

— Не думаю, что это получится легко. Может, пусть авиация поработает? Где вертолеты? — возмутился я.

— Штаб сообщил, что боятся зацепить нас. Большая вероятность того, что «летуны» попутают цели, «духи» слишком близко, — объяснил Мандресов.

— Ну что ж, тогда рискнем. Проси танкистов тралить дорогу, а мы побежим за ними, — предложил я без всякого энтузиазма.

Рядом упал Метлюк и раскричался:

— Мандресов! Хватит прохлаждаться! Ждете, когда вас за ручку переведу через дорогу? Вперед! Быстрее! Во главе первая рота, затем «обоз» и третья в замыкании. Выходим в обратном порядке! Начало движения через пятнадцать минут.

Мы с Мандресовым влезли на БМП и, распластавшись за башней, расстреливали по сторонам короткими очередями рожок за рожком. Ну, вот они наконец-то: стены долгожданной заставы.

В осажденной крепости нас встретил взводный, он радостно обнимался и пожимал нам руки:

— Мужики! Спасители! Еще неделя — и голодать бы начали! Шагу не ступить за забор! Четырех солдат ранили за месяц вблизи колодца. Когда тяжело раненного вертушкой вывозили, так с воздуха четыре «крокодила» «духов» распугивали от поста. Боеприпасы на исходе, воды мало, консервы кончились. Из съестного остались только пшенка и сухари.

— Ну, что ж, бедолаги, теперь будет легче, — улыбнулся Мандресов.

— Ага, месяц-другой. А затем вновь пояса затянем, — нахмурился лейтенант. — Когда мой взвод отсюда выведут, не слышно?

— Нет. Не говорят, — пожал я плечами.

— Пойдемте наверх, посмотрим работу авиации.

Штурмовики пара за парой проносились над виноградниками и перемалывали свинцом и раскаленным металлом растительность. Серии взрывов сметали дувалы и глиняные дома, валили фруктовые деревья.

Сашка наклонился к моему уху и что-то прокричал. Я из-за гула разрывов фразу не разобрал.

— Чего орешь? Говори чуть медленнее, не понял! — ответил я, повернув лицо к Мандресову.

В это мгновение за каналом разорвалась мощная авиабомба. Мы оба взглянули в сторону взрыва, резко повернув головы. И в то место, где секунду назад находились наши лица, вонзился большой осколок. Я потрогал его пальцем и обжегся. Горячий, зараза! Вот она, смерть, совсем рядышком. Пронесло. Посмотрим, какая ты...

Вынув из «лифчика» финку, выковырял металл из глиняной стены и подбросил на ладони. Острые как бритва рваные края рассекли кожу на пальце. Черт! Огрызается, падла. Обидно железке, что летела впустую, никого не покалечив.

Саня посмотрел на осколок и попросил:

— Никифорыч, отдай мне. Увезу домой на память.

— Саша! Я и сам хочу его сохранить. Это ж надо, смерть пролетела в считанных миллиметрах от нас! Представляешь, эта зараза попала бы в твой греческий нос или в мой римский профиль. Моя физиономия бы треснула вмиг и распалась бы на фрагменты, — задумчиво произнес я и положил «сувенир» в карман нагрудника.

Поздно вечером Ошуев построил офицеров батальона, разведчиков, саперов и хмуро поинтересовался:

— Кто был у второго и третьего поста? Кто когда-нибудь входил в «Баграмку» с этой стороны?

Я поднял руку, вытянув вверх указательный палец, и огляделся по сторонам. Все молчали, переминаясь с ноги, на ногув нерешительности.

— Я тоже там был, но до поста не дошел, — подал голос Афоня.

И только! Остальные или совсем молодые офицеры, или те, кому не довелось воевать в этом месте. Ну, дела!

— Н-да, ситуация, — растерялся командир полка Головлев.

— Выдвигаемся колонной. Впереди танк с тралом, затем еще танк. Далее вторая рота и разведка, — принялся ставить задачи Ошуев. — Пройдете полкилометра и закрепляйтесь. У входа в кишлак размещается минометная батарея. «Васильки» задействовать на полную катушку! Ваш участок первые сто пятьдесят метров. Следующие сто пятьдесят метров — оборона танковой роты. Дальше сто метров за ней — гранатометный взвод АГС. За АГСом выстраивается вторая рота и разведвзвод. Разведчики сопровождают автоколонну до поста. Входим, разгружаемся и быстро обратно! Не задерживаться. «Духи» наплевали на этот дурацкий договор о перемирии и стянули сюда школу гранатометчиков. Они где-то на подходе. Завтра утром, может, прорвемся, а через день точно не пропустят.

— Ростовцев, ты идешь старшим от батальона? — спросил командир полка.

— Нет, Чухвастов! — откликнулся я. — Я заменщик. Вообще туда идти и не собирался.

На самом деле, что я там забыл? Чего там не видал? Сколько раз уже бывал, виноградники топтал. Я почесал смущенно переносицу и пригладил взъерошенные пыльные вихры.

— Никифор! Ты говоришь, заменщик, да? А я тогда кто? — рявкнул Герой. — После ранения воюю и не выступаю. Я дважды заменщик, потому что второй срок отвоевал! Иду и не отлыниваю!

— Да я и не выступаю, просто напоминаю о замене, — смутился я, устыдившись.

Действительно, этот сумасшедший подполковник отвоевал четыре года и никак не мог успокоиться. Даже после тяжелейшего ранения. Если бы на его месте был кто-то другой, замкомандира или замполит полка, я еще бы поспорил. А с Ошуевым спорить бесполезно. Герой! Придется топать в «джунгли».

— Я командую взводом АГС. Батальон ведет Чухвастов.

— А почему замкомбата руководит взводом? — удивился Ошуев.

— Ветишин по-прежнему числится на должности. Уедет после госпиталя в Союз, вот тогда и пришлют смену. У меня на сто метров обороны лишь одна машина. Маловато!

— Хорошо, возьми еще одну из второй роты. Разбирайтесь сами. Я вам, что еще броню буду делить и расставлять? — возмутился начальник штаба полка.

Ага! Герой-то тоже нервничает! Беспокоится! И он домой хочет вернуться без «цинкового бушлата», как и мы, простые смертные. Ну-ну...

Я вернулся к взводу и начал набирать гранаты и магазины в лифчик. Гурбон Якубов вскрыл «цинки» с патронами. Надо готовиться сейчас, потом будет поздно открывать и суетиться под огнем.

Ночь прошла спокойно. А с рассветом, когда мы начали собираться в путь, в ужасе я обнаружил отсутствие амулета-номерка. «Убьют! Как пить дать, сегодня убьют!» — подумал я обреченно. Может, не пойти, сказаться больным? Два года номерок с шеи не снимал, а тут забыл и оставил в комнате на тумбочке. Проклятье!

На мое удивление, колонна БМП вошла в кишлак легко и без стрельбы. Одну машину я поставил наблюдать за тем, что творится за каналом, а пушку другой направил на развалины в глубине виноградника. Через дорогу, чуть правее, встал со своей броней Шкурдюк. Он приветливо помахал мне, высунувшись из башни, и вновь нырнул внутрь.

Якубов разжег костер, насыпал в пустой «цинк» гороховую смесь, налил воды и принялся варить суп. Молодчина, сержант. Его ничто не проймет. Наверное, на пути к гильотине будет думать об оставленной на плите кастрюле. Повар — он и есть повар, даже в Афгане.

— Гурбон, пострелять не желаешь? — усмехнулся я, проходя мимо импровизированной столовой.

Сержант разложил на пустых перевернутых снарядных ящиках крупы, соль, приправы. Прокоптившийся чайник, кастрюльки, консервные банки, плошки, тарелки. Чайхана, да и только! Якубов улыбнулся широкой добродушной улыбкой. Толстые мясистые щеки растянулись и сморщились, а хитрые глаза превратились в щелочки.

— Нет, товарищ старший лейтенант. Какой-такой война? Дембель через неделю-другую! Хватит, навоевался! Вот сейчас шурпу буду делать. Где-нибудь мясо найду, пальчики оближете! Вах, какой будет шурпа! Объеденье. А стрелять... Вон молодые сейчас гранатомет наведут на кишлак, теперь их очередь. Война — молодым.

— Ну, ладно, пойду воевать один, но берегись, если суп будет невкусным. Пущу твою задницу на барабан! — Только я это произнес, как откуда-то из дальних кустов раздалась автоматная очередь. Из-за канала принялись палить многочисленные мятежники.

— Гурбон! Хватит кашеварить! К гранатомету! — рявкнул я и побежал, низко пригибаясь к земле.

Похоже, жратва отменяется. «Духи» открыли стрельбу со всех сторон. Количество их стрелков с каждой минутой увеличивалось. Шкурдюк влупил очередь из пушки в виноградник, и один «дух», кажется, прекратил огонь. Я расстрелял пару магазинов по другому автоматчику и вроде бы тоже зацепил. Но вместо выбывших подтягивались все новые и новые силы. Мятежники стреляли так плотно, что мне уже и головы было не поднять. Еще чуть-чуть — и грохнут. Я перекатился от кочки, за которой прятался, поближе к гусеницам БМП. Теперь с одной стороны тело прикрывали траки и колеса. Хорошее укрытие. Но с другой стороны лежу — как на блюдечке. Из башни высунулся Серега, что-то крикнул, махнул рукой и вновь скрылся из вида. Я расстрелял последние два магазина и пополз к ящику за патронами. Едва мое тело скрылось в канаве, как на том месте, откуда я вел бой несколько секунд назад, разорвались две мины. Легли кучно. Хорошо пристрелялись, «бородатые». Повезло!!! Словно почувствовал или внутренний голос подсказал — пора уйти. Вот сволочи, убить решили такого хорошего парня! Негодяи. А мне домой пора. Жить хочу!!! Бача, не стреляй в меня

Метрах в десяти разорвалась граната, выпущенная из гранатомета.

— Мерзавец! Не хочешь по-хорошему, сейчас заряжу магазины и пристрелю какую-нибудь сволочь! — громко прокричал я, обращаясь неизвестно к кому. «Может быть, если попаду...», — добавил я уже мысленно.

Гурбонище молотил из автоматического гранатомета, а из кустов трещали ответные очереди. Хорошо, что в нашем тылу нет гранатометчиков. Хотя, какой к черту тыл? Тут со всех сторон фронт. Наши пушки и пулеметы стреляли без умолку. Но и «духи» не снижали интенсивности огня. Одна граната прожгла фальшборт Серегиной машины, еще одна попала в привязанный к башне пустой ящик. Прошла бы чуть левее или правее — и отскребай останки экипажа от башни.

Я вернулся обратно и залег в маленькой воронке, выбитой разрывом мины. Осколки металла кололи тело сквозь маскхалат. Но, как известно, два раза снаряд в одну воронку не падает. Перетерпим временные неудобства. Итак, спереди «духи», сзади «духи». Что творится слева за дувалом, неизвестно. Там лейтенант Ермохин тоже непрерывно молотит из пушки. Значит, и ему не легко. Ну, что ж, будем снова стрелять, благо, патронов много. Я захватил с собой в мешочке треть «цинка» патронной россыпи. Пальцы сбились и ныли от непрерывного заряжания магазинов. Жаль, что нет заряжающего.

Крышка люка приоткрылась, в ней вновь показался Шкурдюк. Он издал вопль радости и восхищения.

— Ник! Живой! Начальник мой дорогой! А я думал, что тебя разнесло на куски. В клочья.

— Вот спасибо! Ну, ты мне и смерти пожелал, любезный! Скажешь тоже, в клочья, — обиделся я.

— Так ведь мины упали туда, откуда ты стрелял! — пояснил Сергей свои худшие предположения.

— Ага. Но только я тремя секундами раньше откатился в канаву. Уполз магазины заряжать. Представляешь, как удачно закончились патроны! Если бы последнюю очередь выпустил чуть позднее, то мы бы уже не смогли разговаривать сейчас, — возбужденно крикнул я в ответ.

— Не чаял увидеть. Чудеса! Я уже доложил по связи, что ты погиб! Сейчас сообщу, что ошибся. Или не надо? А то вдруг опять, второй раз, докладывать придется? — пошутил Серега.

— Не придется. Не надейся. Мое место еще рано тебе занимать. Потерпи пару месяцев.

— Договорились! — рассмеялся Шкурдюк.

Мы продолжили бой. Перестрелка не прекращалась и без нашего участия. Но ведь мы — два офицера — были четвертью всех штыков на плацдарме. Проклятый договор с «духами»! Чертовы бестолочи, удумавшие послать нас сюда с техникой, но без солдат. Даже оборону по всему периметру не занять. Твою мать! Быть может, это преднамеренное предательство?

Внезапно со страшным грохотом и лязгом из-за высокого дувала выскочила горящая бронемашина. Она зацепила фальшбортом край глиняного забора, завалив его. Задние люки были открыты и болтались туда-сюда в такт движению. В правом отсеке лежало тело: одна нога без сапога торчала из проема, а вторая была подогнута. Другой десант дымил, и оттуда вырывались языки пламени. Огонь, кроме того, пылал на ящиках, разбросанных сверху. За рычагами почему-то сидел Хмурцев. Лицо взводного было такого же цвета, как и ярко-рыжая шевелюра. Вадик что-то прокричал мне и, не останавливаясь, помчался дальше к выходу из «зеленки». Я на секунду растерялся. Что ж там произошло, раз командир взвода управляет машиной вместо механика и несется как ужаленный. И кто, черт подери, лежал мертвый в десанте?!!

Через пару минут в проеме появились два связиста, которые бежали во весь дух, догоняя взводного. Один из них на мгновение обернулся, послал куда-то вдаль очередь и помчался дальше за бронемашиной.

— Стойте! — заорал я. — Куда бежите? Ко мне! Стоять, мудаки! Что за паника!

— Там «духи»! Нас чуть не убили. Стреляют со всех сторон, окружают, — сбивчиво принялся объяснять солдат. — Разведку зажали, они не прорвались.

— Какие «духи «? Позади дувала экипаж БМП вел бой! — изумился я.

— Нет. Она сожжена. Возле нее «бородатые». Бронемашина горит, наших никого вокруг. Четверо проскочить не смогли, лежат на поляне.

— В смысле, лежат? Убитые, что ли?

— Вроде бы, — всхлипнул молодой солдатик и размазал слезы по грязным щекам.

— Нужно выносить тела! — громко зарычал я на него.

Солдат в панике шарахнулся от меня в кусты. Черт возьми, он сейчас не помощник! Повезло парнишке, но теперь он очумел от ужаса и не верит, что остался жив, вырвался из ловушки. Обратно его не загнать. Я постучал по башне прикладом автомата, вызывая Шкурдюка. Сергей спрыгнул на землю.

— Что случилось?

— Не знаю, но что-то страшное. Там, где был Ермохин, лежат раненые и убитые. Его БМП сгорела. Я сейчас сгоняю туда, разведаю, и попробую вытащить бойцов. Усиль огонь за канал. Если минут через пятнадцать не вернусь — выручай.

— Понял, — кивнул Сергей и нахмурился.

Я побежал к своей машине, окликнул Якубова и приказал механику заводить машину.

— Гурбон сейчас заскочим вон в тот проем, подберем раненых и, возможно, трупы, затем выскакиваем обратно, если повезет. Я за пушкой, а ты садись на место командира, управляй механиком.

Я подошел к механику и скомандовал:

— Васька, вначале едем к машине, что за дувалом. Понял меня?

— Так точно! — отозвался испуганный солдат. — А потом куда?

— Потом будет видно! Далее по обстановке. Я еще сам не знаю, доберемся ли до цели. Быстро по местам!

Машина развернулась и резко рванула с места, круша на пути виноградник. Едва мы миновали пролом, как я увидел силуэты «духов» в кустарнике. Поворачиваю пушку влево — и огонь! Пушку вправо — и вновь огонь! Разворачиваю башню назад! Огонь! Я стоял на сиденье, высунувшись из люка (так обзор лучше), и крутил головой по сторонам, стреляя туда, где появлялись «бородатые», откуда раздавались выстрелы. Вон она, наша машина, впереди дымит! До нее метров пятьдесят. Кусты на мою бешеную стрельбу откликались стонами и воплями раненых врагов. Механик гнал машину, не разбирая дороги, на предельной скорости. Минута — и мы возле пожарища. Всего несколько мгновений, а кажется, целая вечность. Пару раз я боковым зрением замечал, что гранаты врезались в землю, не попав по гусеницам. Одна пролетела впереди машины, разминувшись с ней на доли секунды.

Мы остановились возле горящей брони. Никого живого. Разбитые ящики, порванные чехлы, вещевые мешки, стреляные гильзы и прочий мусор валялся вокруг. Ни души. Гурбон заглянул в люки. Ни раненых, ни убитых. Ладно, разберемся позже, где экипаж. Тут из-за дувала выбежал окровавленный и перепуганный солдат.

— Помогите! — завопил раненый и бросился к нам.

Механик погнал машину к нему поближе. Якубов протянул бойцу руки и втащил его на броню.

— Что там в развалинах происходит? — спросил я.

— Там засада. Я проскочил, а Ваську убили, — с тоской в голосе сказал огненно-рыжий вихрастый солдатик.

— И чего ты бежишь? Где твой автомат? — продолжал я расспрашивать рыжего.

Спасенный растерянно оглянулся по сторонам, посмотрел на свои руки и ничего не ответил.

— Военный, ты чей? Откуда? — тормошил я его.

Парнишка, плохо соображая, с трудом выдавил:

— Я из Подмосковья. Феклистов моя фамилия.

— На хрен мне твоя фамилия. Из какой ты роты? — рявкнул я на него.

— А-а-а! Сапер я, инженерно-саперная рота. Взводный нас прикрывал и приказал прорываться. Он где-то там, за виноградником.

— Механик, — гаркнул я, — гони что есть духу к винограднику. Увидишь, лежащих бойцов — тормози! Мы с Якубовым будем подбирать тела. Вперед!

Я продолжил стрельбу из пушки и пулемета, от моего огня крошились кромки стен и прореживались заросли кустарника. Попадал ли я по мятежникам — не известно, важно, что мы заставили некоторых из них замолчать. Кто-то затаился, кто-то умер, кто-то отполз раненым. Когда БМП миновала высокий глиняный дувал, взору открылась страшная картина. На пыльной дороге вдоль колеи лежали три окровавленных тела. Механик остановился возле первого трупа.

Сердце, казалось, колотилось с частотой ударов двести в минуту. Я нажал на спуск в очередной раз, чтобы подавить огневые точки, но вначале услышал щелчок — это кончились выстрелы к пушке, а затем второй щелчок — больше нет патронов и в пулеметной ленте.

— Наводчик! Лента есть еще? — крикнул я, нагнувшись вовнутрь башни.

— Патронов нет, остались снаряды в левой ленте. Но пушку нужно прокачать, — ответил мокрый от пота солдат.

— Ну, так прокачивай эту долбаную ленту! А то нам «духи» в задницу что-нибудь, накачают! — рявкнул я.

Я расстрелял оставшиеся патроны последнего магазина по густой траве за каналом и повесил автомат на люк. Теперь это бесполезная железяка. Годится только для рукопашного боя. Но кто ж пойдет махаться автоматами? Они нас расстреляют — и все дела.

— Гурбон, у тебя патроны есть? — с надеждой задал я вопрос сержанту.

— Нет. Магазины пустые, только гранаты остались.

— А у наводчика?

— Его патроны я тоже расстрелял, — виновато сказал сержант. — Я даже «мухи» все выстрелил.

— Черт! Плохо! Механик! Прикрой нас. У тебя-то патроны остались?

Солдат кивнул в ответ, достал изнутри АКСУ и принялся палить по зарослям кустарника. Эх, из этой пукалки только ворон пугать на огороде. Ну, да ладно, что есть, то и есть.

Последние здравые мысли покинули мою голову. Остался только всеобъемлющий липкий страх. И все-таки мозг продолжал работать в одном направлении: собрать трупы и мчаться отсюда как можно быстрее и дальше.

Мы с сержантом спрыгнули с машины и подскочили к ближайшему телу. Это был Орловский из взвода связи. Машинально я отметил пулевое отверстие возле горла, рану в боку и перебитые ноги. Серый, пепельный цвет лица указывал на наступление агонии. Вернее, быструю смерть. Я схватил его за руки, Якубов за ноги, и мы бегом понесли его тело. Затолкнули труп в правый десант и захлопнули люк. А, вот чуть дальше — второй. Та же операция и бегом к люку. В этот момент из кустов бросился к машине оборванный, окровавленный солдатик. Пули визжали и свистели вокруг. Они ударялись о камни, падали в пыль, но не задевали никого из нас.

— Быстрее, братан! Запрыгивай! — скомандовал ему Гурбон, а я подтолкнул его в спину, потянул за воротник и штанину, чтобы солдат оказался внутри десантного отделения.

— На дороге еще убитый лежит, — всхлипнул солдат, обернувшись.

Черт! Я спрыгнул обратно, а боец захлопнул люк изнутри. С левого борта на броню карабкался раненый офицер, которому помогал наводчик. Я заставил себя броситься вновь навстречу опасности, метнувшись в колючую траву. Действительно! Вот он, еще один солдат в окровавленном маскхалате. Я упал рядом. Боец не двигается, не дышит. Значит, мертв.

Меня охватило бешенство. Столько погибших! Как глупо! Проклятые полководцы, стратеги хреновы! Войти в этот ад практически без солдат! Я оглянулся: и внутри все похолодело. Машина отъезжала. Гурбон влезал в башню, а механик торопливо разворачивал БМП, сдавая кормой вправо. Вокруг не оставалось никого из своих. Только мертвое остывающее тело незнакомого солдата. Живые, конечно, рядом были. Но, это были враги — «духи», которые принялись дружно и интенсивно поливать нас свинцом. Нас — это меня и погибшего бойца. «Духи» бесились. Почему-то они никак не могли попасть. Несколько пуль впились в покойного. Убили еще раз.... Эх, превратиться бы сейчас в хамелеона и слиться с цветом почвы, чтобы стать незаметнее! Я распластался на дороге и вжался в густую пыль. Лифчик оказался подо мной. Теперь даже гранату не метнешь. Мое лицо упиралось в плечо и голову трупа, но сам я, к счастью, пока был живой. Судорожно дышал и соображал, каким образом выпутаться из этой ситуации. Надо как-то выбираться...

«Духи» продолжали бесноваться из-за того, что не могли никак меня достать. Одна очередь вновь прошила лежащего бойца, другая пыльными фонтанчиками вонзилась в обочину. Следующий «веер» из пуль сшиб ветки и листву с наклоненной яблони. Стреляли трое или четверо с обеих сторон этой широкой поляны. Возможно, их было больше.

Мне стало по-настоящему страшно. Я клял себя последними словами. На кой черт я поехал на эту войну? На кой... я полез в эту трижды проклятую «зеленку»? На кой... ... ... я оказался на этой убийственной поляне-ловушке и теперь вот жду пулю в голову?

Видимо, несколько человек, подъезжая сюда, я скосил из пушки и пулемета, раз они так вцепились в меня. Кровно обидел аборигенов. А может, и не попал ни в кого, только нашумел и разворошил это осиное гнездо...

Долго лежать и выжидать было нельзя. Рано или поздно достанут. Добьют. Не будут же постоянно попадать в этого парня. Пристреляются. Маскхалат, конечно, немного спасает, но приглядятся и грохнут.

Я сделал над собой усилие воли и совершил кувырок и перекат в ближайшую колею. О, чудо, там, где я лежал секунду назад, прошла длинная, прицельная, злобная очередь. Стрелявший, видимо, сильно горячился — целый магазин патронов расстрелял впустую. «Духи» перенесли огонь на мое новое укрытие. Очередь, очередь, пара одиночных выстрелов. Твою мать! Я выкрикнул в сторону зарослей несколько ругательств, сдобренных крепкими матами, и сиганул в небольшую воронку. «Духи» прямо озверели. Свист пуль усиливался. Неужели кроме меня стрельнуть некуда или не в кого? Я что, одна цель во всем кишлаке?! Хотя если б знали, что мишень дважды к Герою представляли, то, наверное, собралось бы еще человек двадцать, желающих пострелять. Оркестр из автоматчиков играл блюз, переходящий в какофонию...

Все это произошло за минуту, которая тогда казалась мне вечностью. К моей гордости, я не обделался. Возможно, просто не успел.

БМП уже мчалась к выходу из этой западни, и расстояние до нее увеличивалось. Лежа в воронке, я достал гранату из нагрудника и швырнул подальше, в сторону стреляющих из кустарника. «А теперь беги, беги, черт тебя побери!» — скомандовал я сам себе. Заставить себя это сделать не просто. Вскочить, подняться, мчаться из последних сил. Ямка кажется такой спасительной и надежной! Если бы не выбрался тогда из нее — погиб бы, наверняка. Не из автомата, так из гранатомета бы добили.

Я прыгал словно дикий зверь. Бросался то резко вперед, то вправо, то влево, несколько раз падал и перекатывался. Зеленый маскхалат сделался серым, грязным, порвался и лопнул в нескольких местах. Пулей устремился в погоню за машиной и в несколько прыжков догнал ее. Догнать-то догнал, но оба задних люка закрыты! Даже у стоящей бронемашины его открыть — проблема! Дверь обычно удается отпереть ударом ноги по ручке. Рукой и на ходу — не реально. Но ужас и стремление к жизни делали свое дело. О, чудо! Резкий рывок за рукоятку — и тяжелая дверца распахнулась, едва не сбив меня с ног. Она застопорилась в открытом положении, бултыхаясь и покачиваясь в такт движению по ухабам. Я судорожно схватился за края люка и забросил свое тело внутрь. О боже! Я упал на труп Орловского, что лежал в этом десанте. Уф-ф-ф! Мое лицо касалось его лица, а живая щека терлась о его мертвую и холодную. По броне барабанили пули, и некоторые, будто злобные шмели, залетали в открытый люк, застревая где-то в глубине машины. Броню подбрасывало на ямах и кочках, но механик гнал, не разбирая дороги к спасительному повороту. Там было относительно спокойно. Там были еще две бронемашины и главное — боеприпасы. Тяжело воевать при полном отсутствии патронов! И без бойцов.

Мы за минуту домчались до Шкурдюка и, наконец, затормозили. Я выбрался из люка, чихая и кашляя в клубах поднятой пыли.

— Никифорыч! Жив?! Что с тобой? Ты весь в крови! Куда тебя ранили? — встревожился Серега, подбегая ко мне.

Я машинально попробовал стереть кровь с одежды, но сумел ее только размазать. «Лифчик» и маскхалат от головы до пят были перепачканы кровью.

— Это не моя. Это Орловских, я на нем лежал в десанте. Сережка, в моей машине нет боеприпасов, давай гони на своей машине в сторону кишлака! Там убитый солдат на дороге, а где-то рядом, может быть, еще кто-нибудь умирает! — скомандовал я. — Жми быстрее, но будь осторожнее! Лупят, гады, с двух сторон. Пушка и пулемет пусть не смолкают. Ну, валяй, с богом!

Машина скрылась в клубах пыли, и чуть позже до нас доносились только отголоски стрельбы. Минут через десять Серега вернулся. Когда Шкурдюк соскочил с брони, взъерошенный как черт, я метнулся к нему с расспросами:

— Ну? Как добрался до солдата?

— Да, в десанте лежит, весь изрешеченный. В него, по-моему, кто-то целый «рожок» в упор выпустил. Наверное, после того, как вы уехали. Не тело — решето! Сволочи! Там подальше был еще труп, но его сумели подобрать танкисты. Танк сзади нас едет.

Из-за дувала показался танк, тащивший на буксире подорванный КАМАЗ. Следом появился еще один, на тросах у него был дымящийся тягач. Я бросился навстречу танкисту зампотеху Штрейгеру:

— Виктор, зацепи сгоревшую БМПшку. Как потом спишем машину?

— Как-нибудь да спишете. Чего ее зацеплять? Решето! В броне дырок от гранат штук двадцать. Дуршлаг. Через нее макароны хорошо промывать! — ответил мне майор невеселой шуткой.

Он махнул рукой, и колонна поползла дальше к дороге. За танкистами выехали колесные машины и броня. В это время из зарослей выбрался Ермохин с перевязанной рукой и за ним два солдата.

— Лейтенант! Сволочь! Ты почему машину бросил? У твоих позиций человек пять погибли, а может, и больше. Шлепнуть бы тебя самого за это! — набросился я на него.

— Меня ранило! Машину подбили, боеприпасы кончились. Я не мог не отступить. Повезло, что мой экипаж выжил. Еле-еле выбрались! — начал оправдываться взводный.

— Там, где был твой рубеж обороны, пятнадцать минут назад было братское кладбище. Учти, если смогу, отправлю тебя под трибунал! За трусость.

Лейтенант шмыгнул носом и вновь показал мне на перевязанную руку:

— А что сейчас с этим-то делать? Мне бы перевязаться.

— Топай за танками вместе с экипажем. На бетонке найдешь медиков. Уйди подальше с глаз долой! — махнул я рукой и пошел к своей машине.

Якубов забрасывал станину от гранатомета на корму. АГС уже лежал на броне.

— Ничего не забыл? Барахлишко упаковал? — Я хмуро посмотрел на сержанта.

— Так точно! Вещи и оружие собраны! Можно двигаться. Ребят, убитых, так и повезут в десанте или перенесем их на грузовики?

— Сами вывезем! — отрезал я и поинтересовался, пристально глядя ему в глаза:

— Гурбонище! Ты почто меня в «зеленке» одного бросил на произвол судьбы? Не уж-то не видел, что я за третьим трупом помчался? Меня, как зайца на охоте, по кочкам гоняли!

— Виноват! Товарищ старший лейтенант, виноват! Я сильно испугался, запаниковал, не заметил, что вы остались! Честное слово, разве б я уехал, если б видел? Думал, вы уже в десанте сидите.

— Я лег в него, только значительно позже! С тебя в Бухаре, при встрече, шикарный банкет! Заказываешь персонально для меня главный зал твоего ресторана!

— Хоть два банкета, но после дембеля! Главное дело, нам живыми вернуться! — вздохнул Якубов.

— Вернемся! Обязательно вернемся живыми! По теории вероятности не может на одних и тех же людей сваливаться неисчислимое множество несчастий! Думаю, свою порцию мы съели полностью. Оставим и другим чуть-чуть!

— Халва, халва, халва! Сколько не говори, сладко не становится. Но буду рад, если гарантируете, что вернемся. Обязуюсь дома устроить той в вашу честь! Пир по-нашему!

— Ловлю на слове! — усмехнулся я и похлопал сержанта по широкой спине, а потом поддал ему коленом под зад (за переживания под перекрестным обстрелом).

Последний «Урал» проехал мимо, и далее поползли БМП с повернутыми вправо пушками, в сторону канала. Интенсивный пушечно-пулеметный огонь не давал «бородатым» обнаглеть окончательно и не подпускал их к дороге.

«А действительно! Отсутствие на шее номерка-амулета едва не привело меня к гибели», — мелькнула в голове неприятная мысль.

Скорей отсюда! Прочь! Надеюсь, что в «Баграмке» я был в последний раз...

Позже напыщенные начальники представят эту трагедию как яркий пример героизма и самопожертвования наших бойцов. Очень удобная позиция: собственные просчеты и бестолковость объявлять всенародным подвигом. Бить в барабаны, трубить в трубы, петь гимны, клясться памятью погибших товарищей. Мертвым и их родителям от этого не легче...

Дальше