12. Пусто в клети, хоть шаром покати

Вечером Игнат и Яков явились в усадьбу. Они пришли к князю, когда Стоеросов завтракал с попом Парамоном. В два рта хлебали кисель, жевали пироги. На глиняном блюде лежал мёд сотовый — любимое лакомство князя. По стенам сводчатой палаты бегали тени, блики.

— Где кисель, там и сел, где пирог, там и лёг, — сказал Игнат. — Не серчай князь — это про Парамона. Я давно приметил: только где за стол сели — поп тут как тут. Отчего бы это?

— Но-но, потише! — насупился Парамон. — Не твой хлеб ем.

— Что про кольцо узнал? — мрачно спросил князь.

— Заклятье-то, Данила Михайлович, верное, — улыбнулся солдат. — Вот теперь можно уже шерстинку-чертинку развязать.

Игнат снял с посоха завязанную нитку.

— Чёрт поиграл перстнем да и отдал! — глядя на обалделого Парамона, продолжал Игнат. — Должен он лежать под крыльцом церкви, лопухом накрытый, травинкой перевитый.

— Дурында! — приказал князь, в волнении утирая жирные руки о халат. — Немедля иди туда и принеси перстень! Недаром нынче кошка хвост ловила на заре! Верная примета — к радости великой! Да беги же, олух! Чего уши развесил!

Яков выбежал на двор, вскочил на коня и помчался к церкви, где они с солдатом только что спрятали княжеское кольцо.

Игнат, спокойно покручивая ус, наблюдал за попом.

Парамону уже в рот ничего не лезло: схватился за пирог — выпустил, к киселю потянулся — назад ковш поставил.

— Не рад, что ли, находке? — спросил Стоеросов попа. — Снимай пьявок!

— Как не рад... как не рад, хех-хе... — забормотал Парамон, снимая из-за ушей князя пиявки. —
Только, князь-батюшка, ведь нет ещё кольца-то... А вдруг Игнатик промашку дал? — Поп размахнулся и выбросил пиявок в окно.

Стоеросов снял со свечи наплывший воск, начал катать его в пальцах, мять.

Один Игнат был спокоен. Брови его весело изогнулись, он даже барабанную дробь начал выбинать пальцами по столу.

Наконец раздался за окном топот копыт.

— Дурында вернулся! — воскликнул князь и отбросил воск.

Быстрые, тяжёлые шаги раздались в соседней горнице.

— Вот он, князь-батюшка! — протягивая перевязанный травинкой лопух, сказал Яков.

Стоеросов рванул зелёный лист, разодрал его пополам. Оттуда выкатилось на ковёр сверкающее камнем кольцо.

Парамон упал на четвереньки, ухватил его, поднёс к глазам, рот разинул:

— Оно! Чудо дивное!

Князь нежно взял перстень пальцами, повертел, полюбовался его звёздным мерцанием.

«За сельцо — кольцо, — вспомнилось Игнату. — А на этот раз сколько колец князь купит на графские деньги?»

— Я добрый, я хороший, — сказал Стоеросов разнеженно. — Помню, в старые времена, верных слуг награждали скакунами, дворцами... Да, было время... Я подумаю, чем тебя наградить, солдатик.
Медаль моя у кого сейчас?

— Спирька её носит, — сказал Яков.

— Где он? — спросил Стоеросов. — Почему не явился?

— Не ведаю, князь-батюшка, — развёл руками Яков.

— Теперь ты, солдатик, всю неделю будешь медаль мою носить! — приказал Стоеросов. — Парамон, объяви волю мою Спирьке, когда он явится!

Поп Парамон как увидел перстень, как рот распахнул от удивления, так и сидел молча, глазами, как рак, шевелил туда-сюда. Никак не мог в ум взять: откуда же у солдата взялся перстень? Не ужели Дурынду окрутил солдат, заставил под свою дудку плясать? Плохи тогда Спирькины дела, ох плохи!

— Да, вот в прежние времена, — пустился в воспоминания князь, — у меня, Стоеросова Данилы сына Михайлова, дом был самый громкий на Москве. Все о нём слышали — хоть боярин, хоть гость торговый. Новый год по-старому начинался первого сентября. В полночь ударяла вестовая пушка кремлёвская, гудел колокол, городские ворота настежь... Сердце замирало! А на рассвете в Успенском соборе, в Кремле, царь и патриарх Новый год встречали... А потом царь Пётр начал бороды резать, бояр пытать и казнить. Новый год назначил на первое января... Тьфу! Противно сие природе русской! А как мужики веселились под старый Новый год! Какие бабы хороводы водили! Боярину от крестьян — дары, подношения. Да, были времена... Но мы будем праздновать Новый год по-старому, первого сентября! И чтобы дары мне были!

Стоеросов погладил бороду, задумался.

— А я, Данила Михайлович, последний раз веселился в городе Камышине, что на Волге, — подкрутил ус Игнат. — Поход начался на Персию, в море Каспий мы плыли. Я в охрану царскую на один день попал — возле дома воеводы камышинского стоял. Царь Пётр Алексеевич изволил у воеводы обедать. Как только чашу заздравную царь-государь выпивал, так генерал подходил к окну и платочком махал. А на Волге струги наши стояли с пушками. Как сигнал-платок примечали — сразу залп давали... А под конец подали царю Петру арбузы. Большие — ну как ядра у Царь-пушки, что в Кремле стоит.

— Врёшь, солдат, — лениво молвил князь, любуясь возвращённым перстнем.

— Ну, может, чуть поменьше, — охотно согласился Игнат. — Арбузы Петру Алексеевичу так понравились, что в их честь три салюта дано было. Канонада стояла, как при Полтавской битве. Один поп, говорят, даже умер от страха... — И солдат подмигнул Парамону.

— Что же дальше? — спросил князь.

— Приказал царь Пётр Алексеевич отлить из меди точно такой арбуз и установить его на шпиле
Камышинского магистрата. Прислали из Петербурга воеводе медный арбуз и поставили его на шпиль.
Так он там и до сей поры находится. Вот какой царь шутник был!

— Ты к чему это сказывал? — проговорил Парамон.

— К тому, что он царя Петра чтит больше, чем своего князя, — обиженно произнёс Стоеросов. — Царь, дескать, за простой арбуз арбузом жаловал медным. А князь за кольцо ничего не дал!

— Отгадай загадку, Данила Михайлович, — весело сказал Игнат. — С ушами да языком, а ничего не слышит, ничего не понимает, только бубнит. Что есть сие?

— Да ты в своём уме-то? — ощерился Парамон. — Про князя такие слова!

— Про какого князя? — удивился солдат. — Я про колокол. За ухо колокол подвешивают, а языком по нему бьют, он и бубнит.

— Хорошая загадка, — недобро улыбнулся князь. — А теперь Парамону загадай что-нибудь.

— Сам худ, а голова с пуд, — подмигнул попу Игнат. — Что такое?

— Охальник! — мотнул головой Парамон. — Это он про меня, князь-батюшка!

— Про молоток! — усмехнулся Игнат. — У него тело — деревяшка, а голова — железная. Эх, слаб Парамон на отгадки!

— А ты скажи, — вдруг спросил Стоеросов Игната, — вот ветер пламя свечи клонит вправо, что это за примета?

— К радости, Данила Михайлович, — отрапортовал солдат. — Будет вам большая радость в скором времени!

— Молодец! Иди отсюда! — махнул рукой Стоеросов. — Да далеко не уходи — кликну.

Когда он вышел, князь сказал попу:

— Если б солдат не говорил всё время о царе Петре, я бы его с собой взял, в Москву, право слово.
Он человек в хозяйстве нужный... пропажи хорошо отыскивает.

— Солдат этот, князь-батюшка, прошёл огонь, воду, медные трубы и волчьи зубы, — вздохнул Парамон. — Он кого хочешь вокруг пальца обведёт. Тот же шиворот сделает навыворот — и в ус крутит-мотает. Ох, не прост Игнатик! А вот брат-то мой Спиридон куда нынче девался?

— Мы за ним Дурынду пошлём, — сказал князь. — Пойди прикажи ему съездить за Спирькой!

Парамон вышел во двор, со света всё показалось чёрным, пустым.

К нему подошёл Игнат, стукнул по крыльцу своим железным посохом, сказал словно невзначай:

— Граф Темитов с солдатами в Заболотье объявился.

— Наконец-то! — перекрестился радостно Парамон и тут же спохватился, подозрительно уставился на Игната: — А тебе-то что?

— Так я же сам солдат! Может, сотоварищей среди них встречу!

— Встретишь, встретишь, — забормотал поп и крикнул тоненько: — Дурында! Немедля за Спирькой скачи! Князь его кличет к себе!

... Когда Яков влезал в возок, Игнат сказал ему;

— Заверни к бабке Ульяне, спроси, что да как.

— Чего спросить? — не понял мрачный Яков.

— Три словца всего: что да как. Больше ничего, — улыбнулся Игнат. — Ответ запомни. Мне передашь слово в слово. Ну скачи!

«Значит, ждут графа не сегодня-завтра, — подумал Игнат. — Ладно, и мы графа встретим, как положено».

Яков вернулся скоро: Спирьки дома ещё не было.

— А что бабушка Ульяна мне велела передать? — спросил Игнат. — Только не путай — говори её словами.

Яков поскрёб в затылке, повторил не торопясь:

— Пусто в клети, хоть шаром покати.

Игнат просиял:

— Ну, удружил, Яков! Вот это радость! После сам всё поймёшь... А Спирьке-Чёрту не скоро ещё сюда добраться — разве только он на крыльях прилетит!

В этот момент рядом с ним раздался шипящий Спирькин голос:

— Я ещё с вами посчитаюсь, дружки новые, ненаглядные... С медвежьей-то помощью и комар быка валит!

Яков вздрогнул испуганно от неожиданности, а Игнат ус покрутил, ответил:

— Ты не бык, я не медведь, а Яков-то совсем уж на комара не смахивает! По-солдатски так говорят: змея сколько ни шипит, а храброго не ужалит, сама испугается.

Спирька побежал в дом.

— Как это он добрался так быстро? — спросил Яков. — Загадка!

— А вот и отгадка! — Игнат кивнул на ворота, в которых показался красивый возок. — Гость какой-то пожаловал. Он Черта и подвёз.

Из возка степенно вылез толстенький губошлёп Голянский.

Навстречу ему с княжеского крыльца уже спешили Парамон со Спирькой.

— Вести от графа Темитова, не иначе, — сказал Игнат. — Надобно их узнать.

Заметался по двору Спирька, замельтешили слуги.

В кухне повара спешно разводили огонь под котлами.

Стоеросов, радостно улыбаясь, поведал Голянскому историю с чудесной находкой перстня.

— А в прошлый раз солдат моего коня отыскал! — зашлёпал губами Голянский. — С таким, колдуном, князь, не пропадёшь. Дай припомню, что у меня за прошлый год пропадало... может, и это сыщет.

— Да, вот в прежние времена, — оседлал любимого конька князь, — у меня в дворне кого только не бывало! И колдуны, и знахари, и скоморохи...

— Граф пожалует через день, — сообщил Голянский. — Нужно будет его принять по-царски.

— Князья Стоеросовы никогда не ударяли лицом в грязь! — гордо промолвил Данила Михайлович и распушил бороду. — Гостеприимством наш род славился исстари!

Повара потащили яства на стол, начался ночной пир.

... А поутру, на рассвете, прибежал в княжеский терем Яков и сказал, едва переводя дух:

— Князь-батюшка... в селе все избы пустые стоят... ни скотинки, ни животинки... Мужиков, баб, старых и малых, как корова языком слизнула... И в деревнях за рекой то же... И в сельце...

— Что ты городишь? — воскликнул пьяный князь. — Куда же они могли деться?

— Ушли... все ушли... избы пустые стоят, — растерянно повторял Дурында.

— Да что вы, с ума посходили? — завопил Голянский. — Как это... ушли. Сюда граф идёт с солдатами! Он же нас всех порешит, если никого в деревнях не застанет!

— Погиб, князь, как швед под Полтавой, — толкнул Спирьку в бок Игнат. — Теперь он всё одно что генерал без армии.

Спирька сверкнул змеиными глазками:

— Знаю, кто нас выдал... Не жить теперь Дурынде!

— А жить парню Якову! — весело подмигнул Спирьке Игнат.

— Князь-батюшка, — поклонился Спирька. — Мужиков теперь не вернуть — в болота они ушли, не иначе. Тропки там только им ведомы: хоть всю армию царскую граф призовёт на подмогу — ничего не найдёт.

— Погибель моя пришла! — повалился на разноцветные подушки князь Стоеросов. — Парамон, пьявок!