Впереди — рейхстаг
Штурмовой батальон Самсонова овладел домом, обозначенным на карте цифрой 104. Вместе с пехотой здесь обосновались и саперы капитана Лебедева. Но странное дело: вскоре немцы контратаковали здание. Атаку, конечно, отбили, но и удивились: с чего бы такая прыть у фрица. Вскоре все выяснилось. Парторг батальона Пулявский и комбат Лебедев рассматривали немецкую трофейную карту, которую капитан взял на том берегу Шпрее у пленного гитлеровца. Подсвечивая карманным фонариком, они пыхтели над мудреными немецкими названиями площадей и улиц. Вот и дом с отметкой 104.
— А черт его знает, — досадует Пулявский, — разве в их грамоте разберешься.
— Рыченков! — зовет комбат адъютанта, — ну-ка веди своего ганса, где он?
Из подвала показывается голова с прилизанными волосами. Вращая глазами, немец настороженно озирается по сторонам. На нем клетчатый пиджак, манишка и галстук-бабочка. Но вот он поднимается выше и все видят генеральские лампасы на брюках. Это производит эффект. Раздается сдержанный смех.
— В ворохе бумаг хотел отсидеться, да не вышло, — торжественно сообщил ефрейтор Рыченков.
Немец поясняет, что здание с отметкой 104 — не больше не меньше, как дом самого Гиммлера, то есть министерство иностранных дел.
— А это, — указывает пальцем капитан Лебедев, — это рейхстаг? — по слогам, внятно произносит он непривычное слово.
— Яволь! Рихтиг! — подтверждает фашист и поспешно шепчет, испуганно озираясь по сторонам:
— Криг капут, Гитлер капут...
— Ишь ты, как своего бесноватого фюрера боится, проклинает, а сам со страху весь трясется, — удивился усатый гвардеец с автоматом на груди.
Солдаты, услышав подтверждение пленного, нетерпеливо сгрудились у разбитого окна, напрягая зрение, всматриваются сквозь густую пелену дыма в мрачное здание фашистского парламента. Гремит, не смолкая, бой. В парке напротив то и дело вздымаются черно-рыжие фонтаны взрывов, о стену здания беспрестанно щелкают пули и осколки. Вдали словно в призрачном тумане виднеется рейхстаг. Площадь перед ним вся вспахана снарядами и минами. На изуродованных и обгорелых деревьях повсюду белые тряпки. Их рассмотрел в бинокль лейтенант артиллерист. Бинокль пошел по рукам.
— Действительно, белые тряпки, черт возьми... — подтвердил Лебедев, глядя в бинокль.
— Может, капитулируют? — предположил лейтенант артиллерист, ведущий отсюда корректировку огня своего полка.
— Ну да, держи карман шире. Гитлер здесь одних головорезов собрал, — заметил кто-то.
Командир стрелкового батальона старший лейтенант Константин Самсонов снял каску, вытер пот с лысеющей головы и пояснил:
— Белые тряпки — это парашюты. Вчера ночью немцы высадили десант моряков из Ростока.
Поднеся к глазам бинокль, он долго смотрит на рейхстаг, на развевающееся над входом большое фашистское знамя со свастикой. Из каждого окна, каждой бойницы бьют пулеметы и скорострельные пушки.
— Да, — проговорил Самсонов опуская бинокль, — эти фанатики так просто не сдадутся...
Вся Королевская площадь — Кенигплац — запружена изуродованной техникой: обгорелыми тягачами и танками, разбитыми орудиями и фургонами, вздыбленными железобетонными балками и рельсами.
Каждое подразделение наметило себе, согласно с общим планом штурма, маршруты движения к рейхстагу, проводили накоротке комсомольские и партийные собрания, готовили свои флаги, чтобы водрузить их над последней поверженной фашистской цитаделью.
Примкнув к стрелковому батальону Самсонова, саперы были готовы к последнему бою.
Комбат Лебедев и парторг Пулявский решают трудную задачу: как лучше распределить поредевшие в боях силы батальона, чтобы оказать максимальную помощь атакующим.
— Думаю, тебе, парторг, надо идти с ротой Гринина, — решает комбат, — я буду в роте Сунцова. В рейхстаге, если останемся живы, друг друга найдем.
Пулявский напомнил:
— Нам с отдельной ротой приказано быть на КП комдива Негоды. Сам видишь, как фашисты уцепились. С первой атаки их возможно не удастся выбить. Тогда очередь будет за нами.
Лебедев согласно кивнул головой, мол, верно говоришь парторг, без расчета в таком деле рисковать нельзя. Ближайшие события подтвердили правильность этого решения. Уже в момент штурма рейхстага немцам тяжелой артиллерией удалось разрушить переправу через Шпрее, отрезав подход нашим войскам. Часть саперного батальона Лебедеву пришлось срочно перебросить на восстановление моста.
Солдаты и офицеры штурмовых батальонов комдивов Шатилова и Негоды ждут сигнала к атаке, накапливаются у оконных и дверных проемов. Константин Самсонов обходит своих гвардейцев, дает последние напутствия. Сильны гвардейцы Самсонова. Это они первыми вступили в Берлин. Уверен комбат — и сейчас не подведут.
Готовы к штурму и саперы. Многие из них торопливо что-то пишут.
— Последнее письмо с войны? — указывая на них парторгу Пулявскому, предположил комбат Лебедев.
— Нет, заявление в партию, — пояснил Пулявский. — Почти все комсомольцы изъявляют желание. Только вот рассматривать заявления некогда. — И вдруг оживился: — А что, командир, проведем прием в партию в рейхстаге?
С КП дивизии вернулся замполит батальона майор Цивилев. Он несколько расстроен. Выяснял, почему саперам политотдела не выдал знамени для водружения над рейхстагом. Всем ведь батальонам, идущим на штурм, вручили... Там ответили коротко: у самсоновцев, мол, есть, считайте, что оно и ваше.
— Так-то оно так, да неплохо бы и свое иметь, — озадаченно проговорил Лебедев. — Сейчас соорудим. Старшина Гричуха чего-нибудь придумает.
Но старшина на сей раз ничего не «придумал». После поисков по подвалам «дома Гиммлера» возвратился пустой.
— Вот чертовщина! — растерянно оправдывался он. — Ни красной материи, ни красных чернил у них нема. Видать, красный цвет у фашиста не в почете.
— Ничего, — успокаивал его Цивилев, — сочтемся славою. Главное сейчас не в этом...
Неожиданно сзади кто-то сильными руками обнял Лебедева. Тот обернулся и глазам не поверил: старый друг еще по обороне Ленинграда испанец Альберти! Вот так встреча!
— Слыхал о твоих подвигах, Альберти. Молодец!
— Какой молодец? Зачем забыл друга, капитан? Совсем не хорошо!..
Только коротка встреча. Альберти спешит к своим саперам. Возле проема в стене обернулся, поднял над головой сжатый кулак:
— Но пасаран! Это им не Испания. За все расквитаться будет с Гитлером! — и погрозил кулаком в сторону рейхстага.
Комбат Самсонов получил сигнал к атаке.
— Вперед, гвардейцы! — громко командует он. — На последний бой!
Солдаты, вскинув автоматы, бросаются в дымное грохочущее марево. Вместе с ними — саперные роты Сунцова и Гринина. Автоматные и пулеметные очереди, залпы пушек слились в сплошной гул. Но и они не смогли заглушить могучие раскаты русского «Ура!», взметнувшегося над Кенигплац.
Рейхстаг ощетинился сотнями огневых точек, бьющими взахлеб, без роздыха — пулеметами и скорострельными пушками. Но было уже поздно. Батальону наших пехотинцев и группе саперов удалось первыми ворваться в рейхстаг и завязать там бой.
Из «дома Гиммлера» оставшиеся с солдатами офицеры, корректировщики огня, связные, готовые в любую минуту броситься в бой, с нетерпением взглядывались в хаос огня и дыма. Значительной части подразделений еще не удалось достичь здания фашистского парламента, и они, прижатые губительным огнем противника, вынуждены были залечь, укрываясь в бесчисленных воронках и котлованах. Но вот внезапно набежавший порыв ветра на мгновение развеял плотную пелену дымовой завесы, и все увидели — над входом в рейхстаг вместо знамени со свастикой гордо развевается наше советское алое знамя! Там, в рейхстаге, — наши! Они ведут неравный бой, и срочно требуется помощь!
Самсонов, и радостный, и возбужденный, докладывает по телефону на КП:
— Атакующие роты ворвались в рейхстаг! Над входом вижу наше знамя! Срочно дайте огня! Наступление приостановлено!
— Поможем! — успокоили с КП дивизии. — Готовьтесь к новой атаке! Комбата саперов — к комдиву!
Командир 171-й дивизии полковник Негода, высокого роста, плотный, встретил капитана озадаченно, без своего обычного «как дела, саперики?». Он указал на план Кенигплаца:
— Резервная штурмовая группа 525-го полка ударит по рейхстагу с фланга. Нужно в стене взрывом открыть проход. Кого пошлешь, капитан? Хорошо бы помоложе да порасторопнее. Время не ждет!
— Лейтенанта Иванникова можно, товарищ полковник. Этот справится.
— Добро. Да только поживее!
— Есть поживее, товарищ комдив!
Во второй половине дня 30 апреля группа саперов из 137-го батальона, куда кроме лейтенанта Иванникова вошли сержант Олейник, ефрейтор Петровский и пятнадцатилетний воспитанник батальона Миша Коптелов, вместе с солдатами штурмовой группы короткими перебежками добралась до рейхстага. Укрываясь от сильного огня противника за выступами здания, саперы заложили взрывчатку в одну из пробоин от снаряда в стене. Мощный взрыв потряс воздух. Солдаты штурмовой группы через проем в стене устремились в здание, поддерживая огнем автоматов и гранатами пехотинцев Сьянова, Греченкова и Самсонова, первыми ворвавшихся в рейхстаг.
Капитан Лебедев снова в «доме Гиммлера». Вместе с комбатом Самсоновым он следит за ходом боя. Но на площади перед рейхстагом вновь залегли наши пехотинцы, не смея поднять головы: из всех бойниц рейхстага площадь простреливается кинжальным огнем.
С площади в здание приполз ординарец Лебедева ефрейтор Рыченков. Весь в глине, насквозь мокрый, без каски. Докладывает, что в рейхстаг прорвалась только одна рота стрелков да несколько саперов. Если не помочь — погибнут.
Остальные залегли недалеко от входа. Многие ранены и убиты...
— Да что же бог войны молчит! — почти выкрикнул раздраженно Самсонов.
Но его слова потонули в грозных раскатах нашей артиллерии: словно сговорившись, разом ударили все калибры. С протяжным воем «заиграли» гвардейские минометы — «катюши». Застонала, сотрясаясь, земля, заходил ходуном пол в «доме Гиммлера». Словно в сумасшедшей пляске мечется огонь на позициях врага в парке Тиргартен.
Комбат Самсонов, бросив трубку телефона, выхватил из расстегнутой кобуры ТТ, взметнул его над головой:
— Гвардейцы, вперед! За Родину!
— Урра-а-а! — дружный боевой клич врывается в нарастающий грохот бод.
— Саперы, за мной! — вторит Самсонову капитан Лебедев. И его напряженная фигура, озаренная всполохами взрывов на секунду четко обозначается в оконном проеме, вороненой сталью блеснул кожух автомата.
— Коммунисты, вперед! — поддерживает комбата замполит Цивилев.
Саперы с карабинами и автоматами устремляются за ними.
Могучее русское ура гремит над площадью королей.
Неудержимой лавиной бегут атакующие. В голове у каждого одна мысль: «Скорее в рейхстаг! Там — конец фашизму, конец войне!»
Свист пуль, разрывы мин и гранат, уханье фаустпатронов — все слилось в сплошную дикую какофонию. Жарким дыханием обдают солдат проносящиеся низко над ними снаряды орудий прямой наводки, танков и самоходок, ведущих беглый огонь.
Неожиданно, словно из-под земли, впереди атакующих поднимаются в рост наши бойцы, устремляются к входу в рейхстаг, обтекают его со всех сторон. Это те храбрецы, что еще днем, начав атаку, были прижаты к земле кинжальным огнем пулеметов врага.
Капитан Лебедев перепрыгивает через рвы и воронки, оступается и падает в котлован, наполненный водой. Но через мгновение — откуда только силы взялись — он снова наверху, нагоняет своих и бьет на ходу из автомата под самую крышу рейхстага, откуда цветными пунктирами несутся навстречу атакующим пулеметные трассы.
Ефрейтор Рыченков бежит рядом с капитаном, тоже стреляет из автомата, что-то кричит. Скуластое смуглее лицо его разгорячено боем, глаза блестят. Чуть правее крупным шагом вымахивает замполит Цивилев. За ним, припадая на раненую ногу, торопился изо всех сил старшина Полинчук.
Вот и темный провал входа. Солдаты неудержимым потоком врываются в него, растекаясь по лестничным маршам, залам и коридорам. Повсюду в удушливом, смрадном воздухе мелькают вспышки выстрелов и разрывов гранат. На всех этажах идет жестокий рукопашный бой.
Лебедев, увлекая за собой саперов, устремляется на второй этаж. Мелькают колонны, люстры, статуи... Неожиданно одна из дверей распахивается, и оттуда в клубах едкого дыма выбегают четверо фашистов. Длинными очередями комбат и Рыченков бьют по двум гитлеровцам из автомата. Они падают как подкошенные. Третий с разбегу свалился с лестницы, не заметив, что перила снесены взрывами гранат. Четвертый, вцепившись в Рыченкова, хрипя и дико ругаясь, катится по ковру.
Капитан, вскинув автомат, бежит ординарцу на помощь. Но стрелять нельзя — погибнут оба.
Дюжий эсэсовец рукоятью пистолета колотит Ивана по спине, стараясь дотянуться до головы. Но и Рыченков, этот алтайский цыган, ловок как бес. Одной рукой мертвой хваткой обхватил шею немца, не дает ему воздуха, другой тянется к рукоятке кинжала за голенищем.
Капитан Лебедев с ходу бьет прикладом фашиста по спине. Тот на секунду ослабляет захват. И этого было достаточно, чтобы Иван дотянулся до кинжала...
Рыченков встает, тяжело дышит, отыскивая глазами свой автомат.
— Фу, черт, здоров, однако, боров! Спасибо, командир, выручил...
— Отставить разговоры! — строго обрывает его комбат. Иван понимающе кивает головой и, лязгнув затвором автомата, бежит с командиром по лабиринту коридоров туда, откуда доносятся крики, взрывы и пальба. Враг не сдавался.
...Два дня, вплоть до 1 мая, в рейхстаге не смолкал бой. Он то утихал, то разрастался с новой силой. То в одном, то в другом конце здания гремели взрывы гранат и фаустпатронов, вспыхивала перестрелка. Но исход был предрешен. Попытки гитлеровцев вырваться из подвалов не увенчались успехом. А в рейхстаг все прибывали и прибывали наши войска.
Утром 2 мая гарнизон рейхстага, видя бессмысленное дальнейшее сопротивление, капитулировал.
— Победа! Ура! Наша победа! — несутся со всех сторон радостные возгласы. Повсюду — объятия, поцелуи, слезы радости. Ликование беспредельно.
Солдаты густым потоком выходят из дымного смрада фашистского парламента на свежий воздух. Гремят выстрелы салюта. Саперы тоже не жалеют патронов. Лениво чадит громада рейхстага, а на самом верху его решетчатого купола гордо реет алое Знамя Победы, водруженное Михаилом Егоровым и Мелитоном Кантария. Много на здании и других знамен, укрепленных безвестными героями. Они алеют в оконных проемах, на колоннах и угрюмых статуях «непобедимых рыцарей».
Мимо ликующих советских солдат понуро тащутся вылезшие из подвалов и бункеров гитлеровцы с поднятыми руками и длинной вереницей лениво бредут прочь от рейхстага. Им тут больше делать нечего. Здесь остаются лишь груды брошенного «непобедимого» германского оружия.