Конец бубнового туза

По дороге в штаб Дворников в подробностях рассказал о том, как проходил полет, как внезапно на их штурмовик обрушился шквальный огонь зениток, а затем атаковали шесть «мессершмиттов».

— Смотри-ка, Владимир Иванович, — обернулся к комиссару Ломовцев, — совпадение какое: ведь и Алимкина атаковала тоже шестерка, и в том же самом районе.

— Товарищ подполковник, — насторожился Георгий, — а откуда вы знаете, что Алимкина атаковала шестерка?

Ломовцев заговорщически переглянулся с Изотовым, махнул рукой:

— Эх, проговорился! Хотел тебе, Дворников, сюрприз сделать.

— Алимкин вернулся?! — радостно спросил Георгий. — Так что ж вы молчите! Вот это да! Вот это новость!

Войдя в штаб, Дворников сразу увидел Ивана. Худой и бледный, в новой, еще не прилегшей к плечам гимнастерке, он стоял в кругу офицеров штаба, рассказывая, должно быть, о своих злоключениях. Заметив Георгия, Алимкин шагнул ему навстречу. Они обнялись, похлопывая друг друга по лопаткам. Георгий, не выпуская из рук плечи друга, отодвинулся в сторону, с радостной улыбкой на лице разглядывая Ивана, словно видел впервые.

— Ну как ты?

— Я-то ничего, Жора. Жаль, Алешку угробили, гады... Посмотрел бы ты, как они там, за линией фронта, над нашим народом издеваются в оккупации... Да, а Наташа? Как она?

— Жива Наташка, — улыбнулся Георгий. — Молодчина она. Сегодня от шестерки «худых» отбились. Три завалили. Один даже ас, с бубновым тузом на борту.

— Бубновый туз?!

* * *

Георгий не успел ответить. Раздалась команда «Смирно». Все повернулись к входной двери. Мимо, козырнув на ходу, прошли комдив полковник Витрук с переводчиком, старшим лейтенантом Игониным. Они прошли в оперативный отдел, а через пять минут оттуда вышел майор Горнушкин и пригласил Алимкина и Дворникова.

За столом над картой склонились Витрук, Ломовцев и Изотов. Подойдя ближе к комдиву, Георгий заметил рядом с развернутой немецкой картой парабеллум без обоймы, летный планшет, стопку фотографий и документов.

Поняв в чем дело, Дворников бросил взгляд в дальний угол комнаты и увидел немца.

Пленный летчик сидел на стуле, смиренно положив бледные руки в синих прожилках на колени. Был он в сером мундире с тремя крестами и медалью на груди. Встретившись взглядом с Георгием и также узнав его, фашист угодливо улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы, но в водянисто-голубых глазах его застыло выражение холодной настороженности.

«А уж не молод, шакал», — с неприязнью подумал Георгий, отметив глубокие складки у рта, седые короткие волосы на прямой пробор.

Заметив вошедших летчиков, Витрук взял из рук Дворникова его планшет, где на карте красным карандашом отмечен район сосредоточения танков, сравнил отметки на немецкой карте и, глянув на офицеров, спросил:

— Ну, что скажете?

— Вроде совпадает, — предположил Ломовцев.

— Да, пожалуй, — согласился Горнушкин. — Мы с оперативным отделом изучим и доложим вам, товарищ комдив.

— Изучать некогда, товарищ майор, — жестковато остановил его Витрук. — Вы думаете, танки нас будут там, под Борисовкой, ждать? Да они наверняка предпримут маневр, если уже не предприняли. — И, переведя взгляд на немца, позвал его: — Ком!

Тот пружинисто встал и, подойдя к столу, остановился напротив комдива, щелкнул каблуками и, на немецкий манер, коротко вскинул подбородок.

— Пусть сядет, — обратился Витрук к переводчику Игонину, нетерпеливо поглядывая на часы. — Скажите, чтоб отвечал быстро и точно.

Старший лейтенант перевел приказание, и немец, выслушав его, деловито кивнул головой и уселся за стол, с любопытством поглядывая на Золотую Звезду Героя на груди сухолицего, скуластого русского полковника. Витрук, перехватив его взгляд, указал на медаль фашиста. На оловянисто-тусклом диске изображены каска и граната, полукругом надпись: «Винтер вег нах Остен, 1941» — «Зимняя дорога на восток».

— Ты воевал под Москвой? — спросил Витрук немца.

— Я, я, Москау! — кивнул тот. — И, разведя руками, добавил: — Унд Сталинград...

— Ну-ка, Игонин, — обратился комдив к старшему лейтенанту, — спроси-ка германца о группировке танков, истребительном и зенитном прикрытии.

Игонин повторил вопрос и немец с готовностью, взяв красный карандаш, твердой рукой стал наносить пометки на карте, быстро поясняя при этом, так что Игонин едва успевал переводить:

— Ист дас цвайундфюнфцигсте гешвадер... — Вот пятьдесят вторая эскадра... — Я, дер группе «Кампф», фюнфхундерт панцерн... — Да, группа «Кампф», пятьсот танков... — Ди хабен вир гераде бевахт... — Именно их мы охраняем... — Генераль Красовски хат унс кампфунфехиг гемахт... — Генерал Красовский нас крепко потрепал.

Игонин перевел последние слова и, улыбаясь, от себя добавил:

— Самокритичный, однако, подлец.

— Это его Дворников перевоспитал, — комдив улыбнулся Георгию.

— О, герр Дворникофф! — не удержался от похвалы немец.

Витрук посмотрел на часы, нахмурился:

— Так. Ну-ка скажи ему, Игонин, чтобы поточнее обозначил на карте расположение зенитных батарей.

Фашист, выслушав переводчика, старательно, с немецкой педантичностью отметил на карте, что требовалось и, аккуратно положив карандаш, посмотрел на Витрука.

— Аллее, герр генераль.

— Добро... — комдив испытующе посмотрел на немца. И, свернув карту, хлопнул ею по плечу Игонина: — Переведи-ка ему, голубчик, если врет, пусть пеняет на себя! А Дворников, молодец. Проучили этих псов. — Комдив строго посмотрел на Ломовцева. — Сейчас же, немедленно самолеты в готовность номер один! Ждать сигнала!

Витрук еще не вышел из комнаты, а Ломовцев уже распоряжался:

— Горнушкину — на аэродром, довести задачу всем группам, обеспечить готовность номер один. Изотову — уточнить порядок захода на цель, доложить расположение зенитных средств и истребителей противника. Порядок взаимодействия групп будет доведен в воздухе командиром соединения. Последние указания дам лично после команды на взлет. Все по местам! Да, майор Изотов!

— Я, товарищ командир.

— К вылету полка развернуть на старте полковое знамя!

— Есть развернуть знамя!

Все шумно направились к выходу, Ломовцев окликнул Дворникова и Алимкина:

— Задержитесь. Возможно, у «хозяина» будут по ходу дела вопросы. Вам лучше знать, подскажете. Думаю, ждать придется недолго. Только бы «юнкерсы» не нагрянули...

* * *

Ожидая звонка из штаба воздушной армии, куда сейчас срочно отбыл Витрук с докладом генералу Красовскому о результатах разведки, Ломовцев, беря в расчет все обстоятельства, не спеша толковал с летчиками.

— Значит так, товарищ Дворников, вы полетите на новом самолете, он уже опробован в воздухе. Пойдете по старому маршруту рядом с Изотовым. Он поведет полк. Поможете ему в ориентировке и выборе захода на цель... Пашков, уведи ты этого фрица в изолятор. Что он здесь глаза мозолит! Без него дел невпроворот.

Пленный, заметив, что конвоир кивает ему на дверь, поспешно стал говорить что-то, указывая на стопку бумаг на столе.

— Наверное, просит, чтоб вернули фотографии, — пояснил Алимкин Ломовцеву.

Комполка придвинул к себе стопку, рассматривая верхний снимок: полная, дородная блондинка обнимает за плечи таких же полных, нарядно одетых девочку и мальчика. Даже с фотографии от их лиц пышет здоровьем и самоуверенностью.

Ломовцев припомнил картины освобожденных от фашистов мест: бабы, впряженные в соху на пахоте, опухшие от голода детишки...

— Ну, чего ты хочешь? — комполка поднял тяжелый, недобрый взгляд на немца.

Тот указал рукой на фотографии, затем на свой нагрудный карман, где висели три креста, и, прижав ладонь к сердцу, пояснил:

— Дас ист Марта унд майн киндер...

Ломовцев перебрал еще несколько фотографий и почувствовал, как пересохло в горле, кровь ударила в голову.

Иван и Георгий через плечо командира видели его дрожащие руки, медленно перебирающие фотографии, на которых беспристрастно было запечатлено то, чему названия нет.

Вот колонна наших пленных красноармейцев. Босые, в изорванной одежде, с грязными повязками на ранах.

На переднем плане, явно позируя фотографу, скалит лошадиные зубы конвоир — здоровенный немец. Каска набекрень, на груди новенький шмайсер. Рукава мундира лихо засучены — такая, мол, работа. Рукоять и магазин автомата сжимают крепкие мускулистые руки. От такого пощады не жди...

— Весело, нечего сказать, — сдавленным голосом проговорил Ломовцев, вскинув прожигающий взгляд на фашиста.

— Их нихт ферштейн, — испуганно пролепетал пленный. — Их нихт ферштейн!

— А-а, не понимаешь, фашистская сволочь! — процедил сквозь зубы Алимкин, вплотную подойдя к гитлеровцу. — А отрывать ради забавы руки детям, расстреливать, насиловать, сжигать живьем, это ты понимаешь, выродок?

Иван, бледный, с горячечным блеском в глазах, не находя больше слов, задохнувшись от ярости, вдруг хлопнул пятерней фашиста в грудь, тряхнул его так, что железный крест отлетел в сторону и с жалобным звоном запрыгал на полу.

Ломовцев вскочил со стула, грохнул кулаком по столу:

— Иван! Не трогай его! Не марай рук...