8. Завоевание Парижа

Было два часа ночи. Мале подошел к дверям кордегардии Десятой когорты Национальной гвардии Парижа.

— Кто идет? — окликнул часовой. — «Конспирация»...

«Кампания»! — ответил Мале, и перед ним широко распахнулись ворота Столичной казармы.

Полковник Сулье, командир Десятой когорты, хворал. Он лежал на низкой египетской тахте, посреди ковров и разбросанной вокруг кожуры апельсинов. Полковник мутно посмотрел на вошедшего генерала и, казалось, вовсе не удивился внезапному появлению своего давнего сослуживца.

— Что с тобою, бродяга Сулье?

— Да знаешь, — зябко простонал полковник, — огонь треплет лихорадка, которую я подобрал по дороге, когда переходили через болота По... А я тебя давно не видел. Говорили, ты был сильно болен. Как твои неприятности — кончились?

— Я уже выздоровел, а сейчас пронаблюдаю, как ты избавишься от своей болотной лихорадки. — Мале раскрыл портфель и бросил на тахту Сулье плотный пакет. — Для начала вот тебе чек Парижского банка на пятьдесят тысяч франков... Каково?

— Пора! — воскликнул Сулье, просияв. — Давно пора оценить заслуги таких старых драбантов, как я...

Командир когорты начал возиться с пакетом, распечатывая его, но Мале расчетливо опередил его словами:

— Послушай, ты, я вижу, еще ничего не знаешь.

— А что? — рассеянно спросил Сулье. — Разве что-нибудь случилось в Париже? Опять новости?

— Так знай, что император погиб под Москвою!

Сулье отбросил пакет и даже прослезился:

— Я знал, что с Россией нам лучше не связываться...

— Сейчас не время рыдать. Временное правительство уже готовит конституцию, а мир с Россией, а мир с Испанией — это ныне самое насущное в новой политике Франции...

— Скажи хоть, как все это случилось?

— Ты же, Сулье, хорошо знал нашего императора: он всегда крутился на своей кобыле где надо и не надо. Вот ему и досталось от какого-то казака из шайки атамана Платова.

Мале вслух прочитал командиру когорты указ сената о своем назначении комендантом всего Парижа.

— Рад за тебя, — ответил Сулье, вытирая слезы. — Наконец-то вспомнили о нас, ветеранах революции!

— А сейчас, — наказал ему Мале, — ты должен построить свою когорту полностью — как перед боем.

— Моя когорта всегда к услугам нации... — Сулье позвонил в колокольчик, вызвав дежурного капрала, чтобы тот пригласил капитана Пиккереля. — Сюда его, ко мне. И бейте сбор...

Пиккерель был помощником командира Десятой когорты.

— Милейший капитан, — сообщил ему Сулье, — радость всегда тащит за собой на аркане великое горе: меня наградили банковским чеком, а наш император пал у стен русской столицы...

И тут случилось невероятное — Пиккерель произнес:

— Ну, Сулье, у вас какие-то старые слухи! О смерти императора в Париже говорили давно. А сейчас солдаты только и болтают об этом... Неужели вы сами не слышали?

Мале с живостью повернулся к Пиккерелю:

— А что вы думаете по этому поводу, капитан?

Пиккерель от груди до пяток прозвенел саблей и шпорами.

— Я думаю так: армия засорена случайными людьми и выскочками, а сейчас, со смертью императора, возникнет давно назревшее перемещение в офицерских кадрах.

— Это время уже наступило! — произнес Сулье, потрясая перед ним банковским чеком. — Видите?

— Но меня, — авторитетно продолжал капитан Пиккерель, — беспокоит сейчас одно: императора не стало, и... Что же все французы будут делать без великого императора?

— А что вы делали, Пиккерель, когда императора еще не было у французов? — между делом обронил Мале.

— Я учился в Сорбонне, составляя атлас коровьих глистов.

— Вот и будете опять заниматься глистами... Но Сулье все еще не мог успокоиться:

— Его уже нет с нами, и нация осиротела. Но что станет с «Великой армией»? Как она выберется из русских лесов?

— Армии не существует, — ответил Мале. — Кутузов разбил ее полностью, и часть ее, которая не погибла, разбрелась по ужасным пустыням, где ее ждет смерть от мужиков и медведей.

— Армия погибла? Вот как! — оживился Пиккерель. — Нет, — твердо решил он в эту минуту, — в таком случае глисты могут подождать, а я остаюсь в гарнизоне. Именно нехватка в армии офицеров даст всем нам очень скорое повышение в чине...

Когорта была построена и ждала одного — приказов!

* * *

Десятая когорта стояла под проливным дождем на казарменном дворе. Она стояла — четкая, невозмутимая, молчаливая.

— Бутри! — велел Мале. — Читайте указ неторопливо и выразительно, чтобы любой солдат проникся каждым словом...

«ГРАЖДАНЕ И СОЛДАТЫ! Бонапарта не существует. Тиран пал под ударами мстителей. Он получил то, что заслужил от нации и всего человечества. Если мы должны краснеть за то, что долго покорялись этому корсиканцу, то мы слишком горды, чтобы покоряться и его отпрыску... Мобилизуйте всю энергию, чтобы сорвать с себя постыдное ярмо... Нет уже того, кто проливал нашу кровь в несправедливых и возмутительных войнах. Умрем, если надо, за нацию, за общую свободу!»

Бутри, кажется, и сам был потрясен прочитанным.

— Я закончил, господин комендант, — сказал он.

— Благодарю вас... Капитан Пиккерель, — напомнил Мале, — передайте Сулье, что я забираю его когорту, как и договорились. В начале дня солдаты вернутся в казармы.

— Пожалуйста, — равнодушно отвечал Пиккерель.

— Впрочем, вы тоже последуете за нами. Пиккерель, забежав вперед, встал перед когортой.

— «Конспирация»! — А отзыв: «Кампания»!

* * *

Когорта окружила тюрьму Ла-Форс, и Мале велел открывать ворота. Караульный сержант, растерянный, впустил генерала, комиссара полиции Бутри и солдат в канцелярию замка.

— Сержант, сразу проведите нас к майору де Бюгоню...

Коменданту тюрьмы снилось в эту ночь что угодно — только не его бывший узник, от которого он так удачно избавился.

Стоя над его постелью, генерал Мале приказал:

— Комиссар, читайте указ сената...

Бутри, красуясь трехцветным шарфом, прочел указ об освобождении из-под ареста генералов Лагори с Гидалем и всех иных узников, на которых будет конкретно указано.

— Вы все поняли, майор? — спросил Мале.

— Какая-то галиматья, — отвечал комендант Ла-Форса. — Или вы разбудите меня, или читайте ваш указ снова.

— Хорошо, — сдержанно согласился Мале. — Вы, комиссар, читайте заново... Ну, теперь-то вы поняли, майор?

— Не понял! И, видать, никогда не пойму. Бутри, быстро входя в роль полицейского, схватил коменданта за редкие пряди волос, торчавшие из-под колпака:

— Проснулись, черт бы вас драл?

— Еще бы не проснуться, молодой человек...

— Тогда убедитесь своими глазами. Читайте сами!

Де Бюгонь сам прочел указ сената, изготовленный в глубоком подполье филадельфов, колупнул пальцем поддельные печати.

— Ну? — настаивал Бутри. — Поверили?

— Нет.

— Вы что — неграмотный?

— Вот потому-то, что родители (вечная им память!) научили меня читать, я ничего и не понимаю...

— Объясняйтесь быстрее.

— Ваш указ фальшивый! — честно, даже не мигнув, заявил де Бюгонь. — Бумаги подобного рода скрепляются рукою министра полиции, а... Где же здесь подпись хотя бы префекта Паскье?

— Что за глупая формальность? — вмешался Мале. — Подписи Паскье вы не видите, но меня-то вы хорошо видите?

— Вас, да, вижу...

— Так какую же еще фурию вам надобно?

— Простите, генерал. Но, разбуди меня сегодня сама фурия, я бы удивился меньше, нежели увидев здесь вас, ибо никакая фурия не стала бы хлопотать об освобождении генералов Лагори и Гидаля. Потому сейчас я потребую от вас одного...

— Ну! Скорее, — торопили его.

— Скоро не получится. Я вынужден отправить посыльного на набережную Малакке, чтобы этот указ подтвердил сам министр.

Миг раздумья, и спальня наполнилась хохотом Мале:

— Вот задача, ха-ха! Сразу видно, что он только что проснулся... Какой министр? Да ведь герцог Ровиго уже объявлен сенатом вне закона, почему и подпись его не имеет значения. Наконец, во Франции нет уже герцогов. Все французы с гордостью именуют себя свободными гражданами республики...

Мишо де Бюгонь был смелым человеком, но и он стал мелко дрожать под своим одеялом. Мале подал ему панталоны:

— Мы отвернемся, щадя вашу стыдливость. Одевайтесь, майор, поскорее. Сразу начнем открывать замки камер!

* * *

Первым делом он освободил корсиканца:

— Боккеямпе, выходи! Наступил час, когда ты сможешь отомстить за свое поруганное отечество...

Гидаль с вечера крепко подвыпил. Накануне Савари-Ровиго объявил, что в Марселе его ждут не дождутся инквизиторы трибунала. А потому, услышав лязг дверных запоров, рубака решил не сдаваться без драки. Фитиль ночника он сразу задул, и в темной и тесной камере началась страшная потасовка.

— Мой сатана сильнее вашего! — орал Гидаль, выкручиваясь из дружеских объятий. — Можете стрелять в меня, только бы все это кончилось! Плевал я на всех императоров...

— Опомнись, Гидаль, — говорил Мале. — Какой император? Его давно нет, а плюешься в меня... Хлебни вина и выслушай, — успокоил он друга. — Тебе командовать гвардией сената...

Два стражника уже вывели из камеры заспанного генерала Лагери, который, держал в руках свои пожитки.

— Это ты, Мале? Чего будишь людей так рано?

— На том свете выспишься... Иди ближе, слушай: тебе предстоит сразу арестовать герцога Ровиго, ведь ты назначен на его пост — министром полиции.

— Я министр... вот как? — малость оторопел Лагори. — Вот поеду и наведу порядок. Теперь-то полиция не станет хватать людей прямо на улице... Где брать герцога Ровиго?

— В его же отеле на улице Святых Отцов. Поторопись, да прихвати с собою капитана Пиккереля с его солдатами.

Лагори показал на свой узел с вещами:

— Не знаю, куда деть все это?

— А что у тебя там?

— Да всякое барахло, бездомного солдата.

— Бросай все к дьяволу!

— Ладно. Я поехал.

— Торопись, торопись, — горячил друга Мале.

Вот она, улица Святых Отцов... В окнах кабинета герцога Ровиго всю ночь не угасал свет. Министр полиции торопливо дописывал очередное послание к Наполеону, чтобы утром оно с курьером уже полетело в глухие просторы России... Герцог писал размашисто и скоро, отбрасывая со лба косую челку; от его вещей и одежды сильно пахло мускусными духами. В кабинете с вечера было жарко натоплено, теперь между лопаток министра полиции выступал едучий пот, пропитавший его сорочку.

Донесение было обычным — в империи все спокойно!

Закончив составление рапортов, герцог Ровиго откинулся в глубину кресла и, полузакрыв глаза, прослушал мелодию старинного менуэта, исполненного часами-курантами

Напряженная трудовая ночь была на исходе...

Он встал и, собрав бумаги, вызвал секретаря.

— Все это можно отправлять с первым курьером, — наказал он. — Я чертовски утомлен и потому прошу передать моей жене, чтобы утром она воздержалась от посещения меня.

Секретарь сортировал бумаги. В неостывшие сургучные печати на пакетах он вставлял голубиные перья — как требование повышенной скорости, чтобы курьеров нигде не задерживали.

— Ваша светлость, не прикажете ли разбудить вас в том случае, если возникнет какое-либо неотложное дело?

— Я не вижу никаких причин для возникновения подобных дел, — ответил министр. — Сейчас лишь один пожар способен разбудить меня, настолько я устал сегодня... Идите, дружок!

Секретарь с поклонами удалился. Тщательно закрыв за ним двери с очень сложной системой замков, герцог разделся догола, накинул длинную сорочку и с блаженством окунулся в царство атласных пуховиков. Половинка страницы любовного романа на сон грядущий — и свет гаснет в окнах министра...

Это был час, когда Десятая когорта уже занимала Париж для будущей республики генерала Мале.

Герцог Ровиго крепко спал.

Не будем мешать ему — скоро его разбудят.

* * *

Три генерала, три республиканца, уже начали взламывать империю Наполеона, которая в Европе почиталась нерушимой. Совсем недавно Мале перемахнул через стену «Maison de Sante» — навстречу заветам своей якобинской юности.

Над спящим Парижем медленно поднимался занавес ночи. Десятая когорта острыми лучами расходилась по магистралям столицы, исполняя приказы нового коменданта. Все шло как нельзя лучше — без лишней суеты, с дальним прицелом на то будущее, которое обязано стать лучше настоящего.

Бутри охотно исполнял дела префекта полиции, а Рато, полный юного задора, направлялся к полковнику Раабе, чтобы вовлечь в заговор и корпус внутренней стражи Парижа.

Бум-бум... цок-цок! — шагали через город солдаты.

Люди, разбуженные этой ночью, уже начинали свыкаться с мыслью, что император Наполеон — этот великий из великих! — был убит под Москвою... И никто из французов, верных императору, не посмел даже заикнуться о верности династии Бонапартов — династии, имевшей законного наследника престола, которого недавно родила молоденькая Мария-Луиза... Впрочем, наверное, так и надо! Зато всюду слышалось — четкое:

— «Конспирация» — «Кампания»! Можете проходить...