Содержание
«Военная Литература»
Проза войны

Поединок

Днепр отвоевывался огнем и человеческими жизнями. Плацдармы расширялись тяжелыми боями. Аэродромы у реки Орель, с которых штурмовики летали на правый берег Днепра, оказались не счастливее других: полки дивизии платили врагу кровавую дань. Не выпадало дня без минуты молчания в память о невернувшихся. Особенно тяжело переносила это молодежь, вошедшая в бои после Белгорода и Харькова, когда противник был выбит с укрепленных оборонительных рубежей и, отступая за Днепр, не оказывал серьезного сопротивления. Молодежь не успела закалиться в горе прежних потерь, оказалась недостаточно подготовленной к начавшимся сражениям — фашистское командование надеялось удержать «Восточный вал» в своих руках.

Получая боевые донесения, командир дивизии уловил изменение обстановки и попытался нащупать какие-либо закономерности в гибели экипажей. Постепенно, с каждым новым полетом картина прояснялась. Если по всему фронту летчики погибали от разных причин, то в одном квадрате главным врагом штурмовиков и бомбардировщиков оказалась зенитная артиллерия. Почти в каждом полете встречал пилотов неожиданный и точный огонь: один, реже два залпа батареи из шести орудий среднего, а может быть, крупного калибра, после которых часто, к сожалению очень часто, один из самолетов падал подбитым. Фашистская батарея замолкала, а огонь продолжали вести автоматические эрликоновские пушки, от которых вреда почти не было. Батарею искали попутно и специально назначенные разведчики, но безрезультатно: она по-прежнему подстерегала летчиков в своем квадрате.

О неуловимой батарее много говорили и сами летчики, и в штабе. И когда однажды под вечер Сохатого вызвал командир дивизии, Иван сразу почему-то решил, что разговор пойдет о ней...

И верно. Едва поздоровались, как генерал, давно знавший старшего лейтенанта и неоднократно летавший с ним на боевые задания в порядке изучения опыта командира эскадрильи, сразу заговорил о деле:

— Обстановку в районе чертовой батареи и наши потери ты знаешь. Может, попытаешь счастье? Боец и разведчик ты опытный, глазастый, и уменья не занимать. Плацдармы, как видишь, почти стабилизировались. Это немцу выгодно: стрелять можно с основных и запасных позиций. Могут иметься и ложные. Вполне возможно, что батарея воюет на правах кочующей. Получается, как в присказке: у волка много дорог, а .у охотника — одна.

Слушая, Сохатый понял, что решение старшим уже принято: его посылали на поиск этой батареи. И может быть, не на один вылет, что вероятнее всего. Предлагалась дуэль, в которой ничейный результат исключается. «Думай, Иван, о полете, потому как отказаться невозможно. Думай, как лучше ухватить эту так называемую неуловимую батарею?»

— Что, комэск, молчите? Давайте порассуждаем вместе. Затем и вызвал. — Генерал взял со стола пачку папирос. Открыл ее и пододвинул Сохатому. — Закуривайте. И я подымлю за компанию.

Отказываться Ивану было неловко, и он взял папиросу. Разминая ее, подождал, пока закурит старший, и тоже зажег спичку. Затянулся в молчании несколько раз. Дальнейшее молчаливое курение стало казаться фамильярностью, и он, встав со стула, решительно затушил папиросу.

— Разрешите докладывать?

— Если готов — послушаю, — кивнул генерал. — Только откровенно. — Положил папиросу в пепельницу и тоже поднялся со стула.

— Лететь надо одному, чтобы получить полную свободу маневра, но с истребителями прикрытия, конечно, Второе, лететь утром, как можно раньше, пока нет пыли, дыма и пожаров. Третье, в готовности для удара по батарее держать нашу эскадрилью, а мне — второй самолет.

— Разумно, Сохатый. План действий принимаю. В первом полете дам вам на прикрытие шестерку истребителей. Эскадрилью обеспечим «Яками» надежней,чем обычно. Мои предложения принимаются?

— Согласен.

— Вот и хорошо. Вылет с восходом солнца.

* * *

Утро Сохатый встречал в небе. Он вел «Ил» на северо-запад. Слева, снизу к самолету, подплывал парящий туманным дымком Днепр. За ним виднелись правобережные холмы, с одной стороны освещенные солнцем, а с другой — пропадающие в своих же тенях, отчего местность казалась искусно закамуфлированной.

Набирая высоту, Сохатый осматривал небо, рядом идущих истребителей и думал, что обстановку для соблазна зенитчиков лучше не придумаешь: на светлом, зелено-голубом небе его самолет даже издалека представляется хорошей мишенью. Ему же надо будет обязательно вызвать огонь на себя и постараться увидеть, когда и откуда будет сделан первый, может быть единственный, залп. Обстановка благоприятная: ни пыли, ни пожаров и видимость хорошая.

Набрав три тысячи метров, высоту для штурмовика невероятно большую, но в данном случае свой главный жизненный резерв, Сохатый уточнил с карты линию фронта на местности и повел свой «Ил» в предполагаемую зону огня батареи, рассчитывая, что никто другой по нему стрелять не будет: на такой высоте он для всех безопасен.

«Чтобы не сбили, надо строить противозенитный маневр с расчетом на время полета снаряда — за пять — семь секунд уходить из ожидаемой площади разрывов на триста — четыреста нерасчетных для зенитчиков метров, — думал Иван. — Если эти условия выдержу, то они в меня при всем желании не попадут. В воздухе снаряды не довернешь».

Сохатый включил передатчик и обратился к истребителям:

— «Маленькие», за воздух полностью отвечаете вы. Мне смотреть вверх некогда!

— Я — пятисотый. Понятно, «горбыль»! Все будет в порядке, занимайся своим делом.

— Ремизов, смотри больше на землю, помогай искать батарею. За воздухом наблюдают «Яки».

— Постараюсь, командир, — ответил стрелок. — Буду вертеть головой на все сто восемьдесят градусов. А за истребителями и небом тоже поглядывать не грех.

Иван вел машину то со снижением, то с набором высоты, а про себя считал секунды: двадцать одна, двадцать две... Как только доходил до двадцати пяти, резко доворачивал «Ил» на новый курс и начинал счет сначала.

Глаза его непрерывно и внимательно ощупывали землю, еще прикрытую в низинах легкими паутинами тумана, выхватывали из ее пестроты полянки, заросли кустарника, огороды и сады в хуторах. С особой старательностью осматривал он дороги, идущие «в никуда», и, как правило, в тупиках находил войска, артиллерию, но не ту, которую искал. Немцы пока по нему не стреляли, и в этой тишине чувствовал Иван себя неуютно, напрягался, ощущая опасную неопределенность. В голове все время билась одна и та же мысль: «Раз не стреляют, значит, прицеливаются. Маневрируй!»

Так, убеждая себя, он без помех пролетел над фашистскими войсками вдоль линии фронта около двадцати километров и развернулся обратно. «Где же эта проклятая батарея?» — успел подумать Сохатый, и тут враг открыл по нему стрельбу, не захотел больше терпеть нахального разведчика.

Иван дал мотору полные обороты и, набирая скорость, пошел через огонь. Не надеясь попасть в стрелявшие батареи, с большой высоты сбросил бомбы в двух местах и опять повел самолет по зигзагообразной волне.

Фашисты стреляли четырьмя, восемью или двенадцатью снарядами среднего калибра, передавая самолет, как эстафетную палочку, друг другу. Во влажном утреннем воздухе трассы от снарядов виделись Ивану хорошо. А вот снайперская шестиорудийная батарея молчала.

Чтобы передохнуть от напряжения и подумать в спокойной обстановке, Иван вывел самолет на свою территорию.

«В чем же дело? Почему не стреляла та батарея? Может быть, слишком откровенный противозенитный маневр хорошо был виден с земли и поэтому, не надеясь попасть, они не стали себя демаскировать? Возможно, выжидали время? Тогда их задача не в прикрытии какого-то конкретного объекта, а в другом: при благоприятных условиях вести огонь на поражение, чтобы деморализовать наших летчиков, снизить общую эффективность их действий. Если так, то задача у батареи более ответственная... Что же предпринять?»

Сохатый решился пройти над врагом по прямой, не маневрируя по направлению. Такой полет будет принят фашистами за фотографирование площади. Уж тут-то батарейный командир обязательно «клюнет» — более выгодных условий для стрельбы не бывает.

— Стрелок, как дела?

— У меня все в порядке, командир.

— Придется еще раз лезть черту в зубы.

— Если надо, то наше дело солдатское. Вытерпим.

— Молодец, другого ответа не ждал.

Сохатый решил зайти второй раз километров на десять севернее, чтобы расширить район поиска.

— «Маленькие», если горючее есть, то пойдем еще раз, — обратился Иван по радио к сопровождающим его летчикам.

— Бензин пока в норме, только «мессы» прилететь могут. Разведку они не любят. Вон как всполошились.

— Успеем до них еще раз пройти... Пошли, что ли?

— Тебе видней. Если будет драка, уходи сразу к земле. С тобой пойдет пара.

— Ладно.

Над своими войсками Сохатый поднабрал еще пятьсот метров высоты и стал заводить «Ил» в чужое, успокоившееся временно небо. Пока не стреляли, но он, не веря тишине, все больше и больше разгонял скорость, рассчитывая, что постоянное нарастание скорости при залпе зенитной батареи выведет «Ил» впереди разрывов, а потом и по направлению легче будет маневрировать.

Десятикилометровый отрезок пути заканчивался, когда он увидел шнурообразные следы от полета пяти снарядов. Отворачивая машину в сторону, на дальнем конце белесых следов Сохатый обнаружил батарею из шести орудий. Мысль уловила различие между пятью и шестью, но тут он почувствовал удар в самолет и услышал треск разрыва. «Это тот, которого я не увидел». «Ил» тряхнуло и начало опрокидывать на крыло. Сохатый обеими руками ухватил ручку управления, пытаясь вывести самолет из крена. Но машина не подчинялась. Иван кинул взгляд на правое крыло и увидел в нем огромную пробоину: завернувшийся против потока воздуха дюралевый лист обшивки тормозил крыло, и от этого все больше нарастал опрокидывающий момент. Стремясь уменьшить сопротивление воздуха, Иван перевел машину в набор высоты и сбавил мотору обороты: скорость начала падать. Почувствовав облегчение, Сохатый понял, что управление не перебито, самолет управляем, только к нему надо приспособиться. Тяжело дыша от усилий, спросил:

— Петь, ты живой? Не ранило?

— Нет, командир. Пронесло. Батарею вижу! — голос был относительно спокоен. Ремизов, видимо, не представлял, сколь тяжелую борьбу за жизнь машины выиграл летчик.

— Я тоже наблюдаю... — И передал истребителям: — «Маленькие», уходим домой!

Сохатый решил снижаться глубокой спиралью, которая могла быть принята противником за падение самолета, а ему позволяла понаблюдать за расположением батареи, лучше запомнить местность, чтобы во втором вылете сразу точно выйти на нее.

* * *

На малой высоте, маскируясь в лучах низкого солнца, он вышел на свою территорию, перелетел через Днепр и отправил истребителей вперед себя на посадку. Он еще не знал, как посадит машину: на большой скорости не хватало силы удерживать «Ил» без крена и на прямой, но едва уменьшал скорость, разбитое крыло теряло опору в воздухе и самолет опрокидывало на бок. Ивану хотелось немедленно сесть, потому что он представлял непоправимо трагический исход полета, если вдруг из-за повреждения взрывом лопнет какая-нибудь тяга управления. Но посадка «вне дома» делала вылет пустым, а риск неоправданным: если батарея сменит огневую позицию — надо будет искать ее снова. Ему или кому-то другому вновь придется играть со смертью.

Показался аэродром. Посадочная полоса оказалась свободной. Иван выпустил шасси и начал потихоньку снижаться. Внимание его теперь сосредоточилось на одном: сделать так, чтобы «Ил» побежал по земле на скорости больше посадочной на целых пятьдесят — семьдесят километров, покатился без отскока, который мог бы его опрокинуть. «Как только самолет коснется колесами земли, надо сразу же выключить мотор». Иван не сомневался, что посадит самолет, хотя раньше ни ему, ни кому-либо другому в полку не приходилось проводить такой эксперимент. «Главное сохранить спокойствие и рассудительность — только это может спасти самолет и экипаж. Если покрышки колес не повреждены, все обойдется».

Нажал на рычаг включения тормозов колес — тормозные камеры держали воздух. Это уже удача. И все же: если пробита одна из покрышек, то разворот на пробеге не исключен, а тормоза не хватит. «Ничего, тогда сразу уберу шасси и положу «Илюху» на фюзеляж — вреда ему при ползании будет меньше, и нам с Петром безопасней».

— Стрелок!

— Слушаю, командир!

— Когда будем садиться, могут быть осложнения. Смотри, чтобы при резком торможении тебя не ударило затылком о бронеплиту, а по губам — пулеметом.

— Понял. Как скажешь «садимся», я на пол кабины сяду, а пулемет в сторону выкачу и придержу.

Сохатый подводил самолет все ближе к полосе, стараясь поставить его колесами на землю почти из горизонтального полета. Наконец он почувствовал, что колеса коснулись земли, и он тут же выключил мотор и взялся рукой за кран уборки шасси, настороженно вслушиваясь в поведение машины. Самолет пробежал метров триста — четыреста по прямой на колесах, а потом опустил хвост на заднюю опору. Иван успокоился: покрышки были целы, а тормоза исправны. Остановились. Самолету повезло: корежить его при посадке на брюхо не пришлось.

В наступившей тишине, в отсутствие рабочих вибраций, Сохатый с удивлением услышал, что все его тело дрожит, а из глаз льются слезы. И он понял, что дрожь и слезы не от страха, а от резко наступившего облегчения.

«Ничего, пока подъедут люди — это пройдет». Вытерев рукавом пот и слезы с лица, он открыл фонарь, затем расстегнул привязные ремни и парашютные лямки и, поднявшись из кабины, сел на ее борт.

Прошла целая минута, пока из второй кабины показалась улыбающаяся физиономия стрелка. Убедившись, что Петр цел и невредим, Сохатый спрыгнул с крыла на землю и лег на спину, разбросал руки и ноги в стороны и закрыл глаза: спину ломило, а дрожь в руках и ногах не проходила. Иван, как сумел, расслабился. Слушал свое тело и явственно ощущал, как с него стекало в землю напряжение.

Услышал, как стрелок, громыхнув сапогами по металлу крыла, спрыгнул на землю, шагнул к нему и тревожным голосом спросил:

— Что с тобой, командир? Ранен?

Иван открыл глаза, потянулся, как после сна.

— Нет, целый! Просто отдыхал. Посмотрим пробоину? Молодец, «Илюха».

Сохатый нырнул под разбитое крыло: через пробоину виднелся большой кусок неба.

— Ремизов, иди сюда! Становись рядом.

Места в дыре хватало на двоих. Рваные лохмотья дюраля по краям пробоины не помешали им встать во весь рост.

— Теперь видишь, что такое «Ил», Петя? Любая другая машина потеряла бы крыло в воздухе. А эта летать будет.

— Уразумел, командир. Спасибо Ильюшину и рабочим за такую машину. Сколько раз она уже нас выручала, да и не нас одних... — Ремизов посмотрел в потное, осунувшееся лицо старшего лейтенанта и только теперь по-настоящему понял, что жизни их висели на волоске. Вспомнил, что в случае удачной разведки планировался второй, уже групповой вылет. Непроизвольно спросил: — Командир, еще полетим?

— Обязательно. И чем быстрее, тем лучше.

Подъехал командир полка.

— Сохатый, вылезай! Рулить можно или нет?

— Можно. Мотор и тормоза исправны. А по-другому было не посадить.

— Вижу... Нашел?

— Разыскал пушкарей. Надо быстрей лететь.

— Тогда поехали к летчикам. Самолет без тебя уберут.

Через пятнадцать минут Сохатый вновь был в воздухе. Он вел эскадрилью за Днепр, имея только одну задачу — уничтожить найденную батарею.

Девятка «Илов» летела низко над землей. Сохатый получил разрешение на немой полет до цели и не взял с собой истребителей на непосредственное прикрытие, ч.тобы они не демаскировали группу. Истребители летели к линии фронта отдельно, обязавшись ждать возвращения Сохатого из немецкого тыла западнее переправ через реку, чтобы помочь ему в случае необходимости в расположении своих войск. Конечно, такой план взаимодействия был более сложным, рискованным, ;но комэск и командир полка знали своих летчиков и стрелков, надеялись, что десяток километров самостоятельного воздушного боя с «мессершмиттами» они выдержат успешно.

Прошло более сорока минут после того, как батарея подбила Сохатого. Он торопил девятку, не жалел моторов, выжимал из них последние силы. Его беспокоил один вопрос: сменили зенитчики огневую позицию или нет? Думал, сопоставлял, волновался и надеялся, что на новое место из-за одного сделанного залпа они не переехали, тем более что он не докладывал по радио об их расположении. Батарейцы, должно быть, самонадеянные; маскируются хорошо, стреляют метко и мало, никто их тут еще не бил.

Промелькнул Днепр. Осталась позади линия фронта. Сохатый покачал .свой самолет с крыла на крыло: сигнал «перестроиться в колонну звеньев и снять оружие с предохранителей». Через несколько секунд стрелок доложил:

— Командир, эскадрилья в колонне. Воздух спокоен.

...«Илы» преодолевали последние километры боевого курса. И Сохатый все сильнее ощущал, как в нем нарастает напряжение. Ощущения были для него не новы. Но сегодня он их чувствовал острее, чем обычно: летящая навстречу опасность неоднократно проявляла себя, а сегодня чуть не отобрала у них со стрелком жизнь, хотя, как казалось ему, он сделал все, чтобы самолет не встретился с залпом. Состояние напряженной тревоги не подавляло волю Ивана, а заставляло действовать хитрее и внимательнее. «Трудись, Ваня! Старайся! За тобой люди. Доверяют тебе свои жизни, надеются на тебя!» Еще раз осмотрел пространство впереди: по ним никто не стрелял, ясная синева воздуха была пуста и прозрачна, а всхолмленная, перемежаемая перелесками местность прятала эскадрилью и глушила звук моторов.

— Петя, как за хвостами?

— Чисто! Чужих самолетов и стрельбы не наблюдаю. Наши идут хорошо.

— Ладно! — Сохатый чувствовал нарастающую уверенность. «Если батарея на прежней позиции, то идем мы для нее с полной неожиданностью, потому что стрельбой нас никто не демаскирует. Попрощаются фрицы с жизнью, и пушечки их на металлолом пустим...» — Смотри за воздухом, Петя. Я займусь целью. Помни — два захода!

— Работай, командир!

Качнув машину, Иван начал левый разворот, после которого повел эскадрилью на юг. Стрелок доложил, что последнее звено тоже вышло на новое направление.

И когда до батареи осталось два-два с половиной километра, Сохатый послал «Ил» в набор высоты. В этом полете нужны были не тысячи, а всего лишь триста метров для окончательного визуального уточнения курса на цель, прицеливания, стрельбы в упор и бомбометания.

Самолет набрал около ста метров, и прямо по курсу Сохатый увидел выстланные зелеными маскировочными сетями орудийные окопы, зенитные пушки и бегущих к ним людей. Убедившись, что вышел на цель точно, злорадно усмехнулся: по позиции бежали бывшие снайперы. Участь их была уже предрешена. Еще несколько секунд — и конец. Чтобы дезорганизовать запоздалые действия батареи, Сохатый короткими очередями повел стрельбу из пушек и в то же время передал по радио:

— «Горбыли», повторяю: первый заход — пушки, пулеметы, бомбы серией. Второй заход — пушки, пулеметы, реактивные снаряды — залпом!

Маскироваться и хитрить больше не было нужды. Сохатый начал готовиться к сбросу бомб, рассчитывая перекрыть ими огневую позицию батареи, но в это время заработал пулемет стрелка.

— Что у тебя?

— «Эрликон» начал стрелять. Придушил.

— Скажешь, когда цель пройдет замыкающее звено.

Дальше