Глава 21

Эта цель не упоминалась в разговорах. Отдавая приказы идти вперед, командиры сдерживали свои чувства и не произносили этого слова. Но в душе каждый — от генерала до рядового бойца — повторял:

— На Берлин!

Войска Первого Украинского форсировали реку Нейсе. Силами мощной подвижной группировки с несколькими тысячами танков во главе был нанесен удар по Берлину с юга и юго-запада. Одновременно войска Первого Белорусского фронта двинулись на штурм Берлина с Одера.

Апрельское утро. Кругом все зеленело. Запахи весны будоражили и без того возбужденных людей!

Артиллерия — пятьсот сорок стволов на километр! — работала бесконечно долго. Ухали басы дальнобойных, учащенно дышали, как огромные кузнечные меха, гвардейские минометы, и били, били, били полевые орудия. Все знали, что есть приказ Верховного Командования не торопиться штурмовать вражескую оборону, а сперва тщательно обработать ее снарядами. Все знали, что артиллерийская подготовка будет длиться час сорок семь минут. Но никто папироски не свернул, ожидая, что вот-вот смолкнут орудия, пехота закричит «ура» и танки вырвутся вперед. Каждый механик-водитель сидел за рычагами, поглядывая на кнопку стартера. Радист-пулеметчик держал рацию на приеме. Заряжающий нет-нет да снова брал снаряд в руки, будто хотел убедиться, достаточно ли в нем весу. Командир танка ежеминутно смотрел на часы и прикладывал их к уху: «Не остановились ли? Уж больно медленно идут, проклятые!»

Автоматчики стояли на броне, напряженно вглядывались вперед, словно танк уже мчался.

Артиллерия грохотала. В лесу было тесно, как на митинге. Колонны танков стояли впритирку друг к другу. Кто-то из десантников рассуждал, посмеиваясь:

— Общее собрание Первого Украинского фронта считаю открытым. Присутствует... Мирза, пиши в протоколе: выделена дивизия регистраторов, она еще не окончила подсчет присутствующих. На повестке дня: приказ — «Добить фашистского зверя в его собственной берлоге и водрузить знамя Победы»...

— Перестань ты болтать, — обрывают его. — Ну, чего ты душу рвешь из груди. И так уж поистомились...

Николай, глядя на своих бойцов, стоял, опершись на башню, и мечтал: «Сделали бы такой совершенный радиоаппарат для каждого, чтобы можно было, как захочешь, поговорить с любым человеком, где бы он ни находился. Сейчас бы связаться быстро с заводом: «Алло! Тагил! С добрым утром! Как дела?» А потом ребятам в госпитале пару слов сказать... С матерью поговорить... С Потаповой Соней — обязательно: сообщить ей, где мы находимся, и что комбригу радист нужен... Старушке, в Луцке подо Львовом, привет послать: «Как, мол, вернулась ваша дочка?» Или бойцам на Дальнем Востоке, — ничего что нет знакомых, — все свои: «Как там самураи? Долбаните-ка их заодно, чтоб уж надолго никакая война не угрожала нам, а то дома работы накопилось много».

Орудия грохотали и грохотали.

«Такой аппарат до зарезу нужен, — рассуждал про себя Николай. — При коммунизме, наверное, сделают». Замечтавшись, он до мельчайших подробностей представил разговор со своим бывшим бригадиром на заводе — сталеваром Шумковым:

— Колька! Как там дела? — строго спрашивал сталевар. — Наступает армия?

— Отлично, Иван Иванович! Уже к Берлину пробиваемся.

— Союзников не ожидаете? Сами действуете?

— Сами, Иван Иванович! Их ждать — войны вовеки не закончишь.

— Как идет артподготовка? Снарядов хватает?

— А как же! Уже час орудия работают, и — ни малейшей заминки.

— Так и должно быть: мы все время идем с перевыполнением плана. — Сталевар покашлял. — Ну-к чо? Ладно... Да! Вот еще: Гитлера в Берлине не убивайте — его судить будем всенародно.

— Постараемся, Иван Иванович.

— А как Европа? Рабочих-то после фашизма в живых осталось? Социализм думают строить? Смотри, Колька! На тебе ба-альшая ответственность. Ты там вроде как наш посол...»

Юрий Малков поднялся из башенного люка и удивленно взглянул на Николая.

— Ты что это бормочешь про себя? Николай! Что с тобой?

— Чего? — Николай очнулся, покраснел, стал ощупывать свои карманы, вынул платок. — Это я так... Дай закурить.

— Я ж не курю. И весь табак еще вчера тебе отдал.

— Ну, да. Точно. Дай тогда пожевать чего-нибудь...

— Пожалуйста. Что тебе? Консервы? Пошлем на кухню за супом?

— Ладно. Ничего не надо, — Николай постепенно отделался от смущения. — Я что-то замечтался. Люблю пофантазировать...

Юрий ответил в тон ему:

— Я сейчас тоже сидел и думал. Знаешь, у меня сейчас такое настроение! Эх! Знаешь, если бы мне сейчас мой прежний экипаж!..

— У тебя и сейчас экипаж неплохой, — возразил Николай. — Ребята бывалые. А сам ты...

Артиллерийский гул, стоявший над землей, чуть прервался. Через секунду орудия заговорили с новой силой, перенеся огонь чуть дальше, в глубь вражеской обороны. На реке, впереди за лесом, раздалось такое «ура», что гром артиллерии сразу всем показался тихим, как на маневрах.

Мимо танков двинулись пехотные обозы — грузовики с боеприпасами, тачанки с катушками проволоки и телефонами, кухни, кинопередвижка. И когда показался походный банно-прачечный комбинат — две машины с баками, корытами и грудами выстиранного белья, на которых сидели девчонки с автоматами, — тогда не вытерпела танковая душа. Василий Иванович Никонов вышел на дорогу:

— Куда вас понесло? Что вам в печенки такое попало? Ишь, приспичило! Ну, куда вы поперед батьки в пекло суетесь? Стойте, дьяволята!..

Какой-то молоденький ездовой, привставая на тачанке, пустил коней вскачь. Он глянул на майора сияющими от счастья глазами: «Врешь, мол, не обманешь — такой команды быть не может».

Грохот артиллерии оборвался. Но в ушах еще долго стоял затихающий гул. Словно перестали рокотать гигантские басовые струны, но одна, самая низкая, еще гудела.

И наконец танки получили приказ: вперед.

Машины рванулись в нетерпении. Вброд перешли реку. Взобрались на западный берег, размолотый в труху. Мимо остатков леса, где лишь торчали огрызки древесных стволов, через противотанковые рвы, сглаженные снарядами, по полям, вывернутым наизнанку, гвардейцы вывели машины на дорогу. Вперед, на Берлин! Путь открыт!

Маршруты танковых соединений были разбиты на этапы для бригад. На каждом этапе одна бригада мчалась впереди, пробивая путь, остальные шли в колонне следом.

Когда горючее и боеприпасы у головной бригады кончались, ее сменяла другая. Создавалась неостанавливающаяся лавина.

Перед маленькими городишками не задерживались. С хода таранили заграждения. Повернув башни чуть вбок — один танк направо, другой налево — с полным огнем из орудий, пулеметов и автоматов мчались по главной улице. В небе, обгоняя танки, летела воздушная гвардия и за три минуты до наземных войск хорошим огоньком «предупреждала» гарнизон противника о гибели.

Есть ли предел силе, энергии и выносливости русского человека, когда он воодушевлен! Ну, пусть танкисты — они на машинах, им можно приклонить голову, вздремнуть на ходу. А пехота! Пехота, прошагавшая с боями от Волги до Шпрее! Где может быть предел ее силам?! Эти богатыри шли за танками, почти не отставая. Стоило только танкистам остановиться, чтоб заправить машины, как их обгоняли пехотинцы. Идут, заткнув за пояс полы шинелей, будто за спиной не пройденные километры, с боями на каждом шагу, а только что из дому вышли разделаться с бандитами, которые здесь, на европейской улице, людям проходу не дают.

Несколько дней мчались танки. Николай почти не сходил с брони. Немного болела нога. Когда было совсем невмочь, он садился тут же на крыле возле башни. От мотора, который не успевал остывать, корпус машины был теплым.

И вот на обочине мелькнула желтая немецкая табличка: «Потсдам — 2 километра». Юрий увидел ее и закричал, хлопая друга по плечу:

— Смотри, смотри! Это предместье Берлина.

Сбавляя бешеную скорость, танки открывают огонь по завалам на окраине, по домам справа и слева. Оттуда стреляют. Десантники спрыгивают и бросаются на завал. Застрекотали автоматы.

— Гранаты, гранаты! — командует Николай. Он бережет раненую ногу и не сходит с танка, хотя это опаснее.

Один смельчак-автоматчик взобрался на завал и машет танкистам: «Давай, мол, вперед! Тарань! Можно».

Танк Юрия вырывается вперед. Николай прячется за башню. Машина, будто прыгнув, с размаху толкает преграду. Мотор ревет. Еще усилие, еще! Летят в стороны телеги, груженные камнем, бочки с гвоздями, ящики с кирпичами и еще какой-то хлам. С крыш бьют пулеметы. Юрий наводит на них орудие, танк вздрагивает от частых выстрелов.

Вдруг он слышит по радио голос Сони: «Я — Буря, я — Буря. Не задерживайтесь! Не задерживайтесь! Быстрее на канал, захватить мосты, захватить мосты!»...

— Включай четвертую! — командует Юрий механику.

Его обгоняют другие машины. Снова преграда. Кто-то другой идет на таран. Танк застревает в грудах камня, в щепах, в хламе. На него лезут вражеские солдаты. Наши десантники кидаются к ним, выручают, завязывается рукопашная.

Николай размахивает руками: «Так их!» Его подмывает кинуться туда. И Юрию не терпится. Он командует:

«Полный газ!» и таранит завал сбоку. Задние машины стреляют через головы по зданиям впереди. Дома тонут в огне и дыме. Подъезжает «катюша» и присоединяет к огню танков ливень пылающих снарядов.

Танк Юрия прорывается дальше. За ним остальные. Автоматчики бегут следом, не чувствуя под собой земли. Из каждого дома — отчаянная стрельба. Гранаты летят в окна. Лавина танков, сея огонь, метр за метром продвигается вдоль улицы.

Николай стоит у башни. Юрий показывается из танка на секунду «Соня здесь!» Но Николай не слышит. «Мы им покажем!» — отвечает он. Юрий смеется, разгоряченный.

В этот миг дымное пламя вспыхнуло на их танке. Горящие капли газойля брызнули Николаю на затылок, и он обернулся. Загорелись запасные бачки. Николай быстро скидывает с себя тужурку и начинает сбивать пламя.

Юрий увидел. Он решает сбивать пламя ветром и, ничего не говоря экипажу, командует механику-водителю: «Полный газ. Без задержки, без задержки». Водитель, слушая спокойный голос командира, выжимает из мотора все. Стрелка на спидометре, показывающая скорость, перевалила все дозволенные границы.

Колонна танковой бригады летела через город громоподобным вихрем. Впереди, словно гвардейское знамя, полыхал факел горящего танка. Рвался надвое воздух. Казалось, что не от снарядов, не от пуль рушатся стены, сыплются кирпичи, известка, а от урагана гигантской силы. Будто появился разозленный сказочный богатырь Вихорь Вихоревич и в гневе мчит по городу.

Юрию и Николаю не удавалось сбить пламя. Механик затормозил: улица уперлась в канал. Бетонные берега круты, а мосты оказались взорванными.

— Горим! — закричал Юрий экипажу. — Вылезай!

На другой стороне возвышались здания германской столицы. На канал вслед за первым танком один за другим вылетали остальные. С каждой минутой на берегу становилось теснее и теснее. Машины выстраивались вдоль края и стреляли в упор по домам первого берлинского квартала, которые начали оживать и тоже извергать огонь. Десантники сгоряча прыгали в грязную воду, чтобы вплавь перебраться через канал.

Юрий увидел, что некоторым автоматчикам вода по горло, они шагали по дну. А пламя на танке перекинулось к башне и жгло ему спину. Но Юрий никак не мог в такой день покинуть танк. Он спустился из башни вниз и сел за рычаги. Мотор лихорадочно стучал. Юрий включил скорость и дал с места полный газ. Николай упал и начал кататься по земле, гася на себя гимнастерку.

Пылающий танк словно присел под собственной тяжестью, затем метнулся вперед и рухнул в воду. Он прошел еще немного по дну, взбивая волны верхушкой башни, и замер, уперев орудие в противоположный берег. Пламя газойля сорвалось с него и поплыло, дымя, вниз по течению. Юрий выкарабкался из танка, откашливаясь и отплевываясь. Вода ручьями текла с него, он пополз по стволу орудия и дотянулся рукой до мокрого грязного цемента.

— Доски! Доски! — неистово закричал на берегу Николай своим автоматчикам.

Это произошло на глазах у всей бригады. Никто не намечал действовать таким образом. Но все мгновенно поняли замысел Юрия и Николая. Второй танк ухнул в воду близ берега. Автоматчики тащили вывороченные в ближайшем доме полы. Штурмовые мостики с берега на танки и с танков на противоположный берег быстро умножались. Скоро сплошной настил перекинулся через канал, и по нему безудержным потоком двинулись люди.

— Впере-о-о-д!..

Подъехала мотопехота. Вот уже на руках переносят пулеметы и легкие орудия. Рядом саперы наводят понтонные мосты. А войска на этом берегу все прибывают и прибывают. Уже сотни танков ведут огонь, поддерживая бой за плацдарм на той стороне. Подходят реактивные минометы, артиллерия. В воздухе молниями низко снуют самолеты. На черные кварталы обрушилась вся сила фронта. Гвардейские танки проложили ей путь.

На севере гремел Первый Белорусский. Берлин замыкался в стальное кольцо. Дым, копоть и пыль застелили небо. Померкло над столицей фашистской Германии солнце. Оно было красным, будто гасло, и медленно падало в чаду густого грязного воздуха...

* * *

...Они шли по улицам разрушенного города. Шагали медленно, потому что у Николая еще болела нога. Юрий все время забегал вперед, и Соня сдерживала его, взяв под руки обоих. Василий Иванович Никонов шел сбоку и сосал погасшую трубку, поглядывая на молодежь.

Через день после падения Берлина танковые части получили новый приказ. Приготовились к маршу. «Тридцатьчетверки» добровольцев вытянулись в колонну по всей Геринг-штрассе от Потсдамер-штрассе до самых Бранденбургских ворот. Пользуясь остановкой, друзья решили пройтись по Берлину.

В городе стояла тишина. Медленно провели пленных, и их шаркающие шаги долго были единственным звуком на широкой улице. Кое-где в домах, угадывалось, отдыхали измученные боем пехотинцы. То где-нибудь грустно, будто затосковав по Родине, заиграет русская гармошка. То пройдет группа бойцов с видом любопытных туристов, рассматривающих достопримечательности европейского города.

Всюду толстый слой пепла и пыли, оседавших от сожженных и разрушенных зданий. На всех уцелевших домах болтались белые тряпки. От некоторых и трех — и пятиэтажных осталось по одной стене. В небе все еще плыли облака дыма.

— Некрасивая столица в Германии, — рассуждала Соня. — Широких улиц мало. Дома все мрачные. Безвкусица какая!.. Я вот представляю, как здесь было, и — не нравится.

Майор Никонов, разглаживая воротник потрепанной шинели, спросил:

— А ты в Москве, глазастая, бывала?

— Конечно, бывала.

— Ха-арошая наша Москва, — задумчиво произнес Николай. — У нас и Свердловск на Урале красивее этого солдафонского царства. — Он кивнул на фасад здания, где балконы подпирались головами грубо высеченных из камня солдат.

— Стоят, бедные, по команде смирно, — засмеялся Юрий, глядя на них.

Они подошли к большому дворцу с мрачными заплесневелыми украшениями из чугуна и цемента. Боковая стена здания пестрела надписями. Несколько человек собралось около какого-то сержанта. Тот выцарапывал на стене осколком: «Вот мы и в Берлине»...

— Давайте и мы что-нибудь напишем, — предложила Соня. Она подобрала под ногами осколок и направилась к стене. — Ну, придумывайте.

— Надо написать, — сказал Николай. — Такие-то дошли сюда с Урала. Мы же и домой поедем все вместе.

— Правильно, — согласился Юрий.

Василий Иванович Никонов спрятал трубку в карман и читал все надписи подряд. Лицо его стало сосредоточенным, торжественным.

— Что будем писать, товарищ майор? — спросила Соня.

— Можно и не писать, а прямо расписаться. Тут, вон, такие слова есть, что лучше не придумаешь. Вон: «Мы пришли с мечом в Берлин, чтобы навсегда отучить фашистов от меча».

— Вон стихи, — показала Соня.

Она опустила руки и прочитала, как воинскую присягу: