— Санита-ар! — закричал Николай. Больше он не мог крепиться. Он перевернулся на спину, схватил одной рукой табуретку и застучал ею о пол.

Прибежавшая санитарка всерьез струхнула.

— Что вам, больной?

Он отдышался и произнес:

— Врача... Полчаса прошу.

— Сейчас, сейчас.

Танкист перестал играть на гармошке и внимательно глянул незабинтованным глазом:

— Тебе кровь вливали? Ну, вот — она и дает знать. Попалась от какой-нибудь взбалмошной девчонки.

В сопровождении сестры пришел врач. Спокойный и немного насмешливый. Удивленно поднял брови, отобрал у Николая табуретку и устало сел на нее:

— Что случилось, гвардия? Почему буяните? Доктор невзначай распахнул халат, доставая носовой платок, Николай увидел два ордена на гимнастерке, гвардейский значок и сконфузился. Он приготовился было требовать, скандалить, настаивать, задать жару этим медикам, которые не понимают, что человеку надо быстрее выздороветь, и готовы лечить и лечить — только попадись им в руки! Но теперь ему было неловко.

— Температуру мерили? — спросил врач у сестры.

— Нет еще, товарищ майор, его только что принесли из операционной.

— Дайте термометр. Историю болезни. Ну, я вас слушаю, — повернулся он снова к Николаю.

— Мне нужно... пулю... вынуть, товарищ гвардии майор, — тщательно подбирая слова, начал Николай. — Тогда я сразу встану на ноги.

— Потерпите. Рана зарастет — будем искать.

— Как зарастет?.. Сколько времени пройдет?..

Врач развязал бинты.

— Полмесяца, месяц — не больше.

— И потом опять полмесяца? А нельзя сейчас? Я вас очень прошу, товарищ гвардии майор, о-очень. — Глаза Николая обиженно замигали. — Мне не выдержать столько. Я совершенно здоров. Ведь только она мне мешает. Вот здесь, вот.

— Ну-ка, лягте на живот.

Врач сперва осторожно, потом все крепче и крепче начал сдавливать Николаю ногу. Ему показалось, он нащупал что-то твердое. Стиснув еще раз распухшие мускулы, он поглядел на больного. Тот не охнул ни разу, замер, спрятав лицо в подушку. Врач, закончив осмотр, тронул его за плечо: уж не потерял ли сознание.

— Как? — обернулся Николай, смахивая холодный пот со лба.

«Крепкий парень», — подумал доктор и распорядился:

— На рентген.

— Сегодня вырежете? — оживился Николай.

— Посмотрим, что снимок скажет. А лучше подождать. Пусть подживет, тогда будем оперировать.

— Сейчас же, сегодня, товарищ майор. Хоть вставать смогу, а то лежу пластом: она тянет, проклятая.

— Температура у вас повышенная.

— У меня нормальная тридцать семь и две всегда, — выдумал Николай. — Сделайте операцию. Товарищ гвардии майор! — Он особенно выделил звание гвардии.

— Хорошо, хорошо. Что рентген скажет.

Ночью Николай снова лежал на операционном столе, теперь спиною кверху. Хирург последний раз просмотрел рентгеновский снимок бедра. Пуля, не задев кости, прошла насквозь и застряла в мышцах сзади.

— Готовы? — еще раз спросил хирург. — Делаю без наркоза. Замораживать нельзя: нога опухшая. Кричать не будете?

— Не буду...

Николай вцепился пальцами в край стола. Пока операция длилась, он не издал ни звука. Потом, обмывая руки под краном, хирург с любопытством посмотрел на него и спросил:

— Вы биографию Дзержинского читали?

— Нет, — признался Николай.

— Почитайте. Огромной выдержки был человек. Железный Феликс — так его и звали. Нате ваше сокровище, — положил он пулю перед глазами Николая. — И больше в палате не буяньте.

* * *

Прошло несколько дней.

Начав ходить на костылях, Николай не вставал на больную ногу, берег ее. «Как только раны подсохнут — убегу», — твердо решил он. Под матрацем у него уже было припасено обмундирование и палка.

Он заставил себя смириться с положением «больного», как называют раненых в госпиталях. Выполняя все требования врачей, старательно ел, принимал порошки по расписанию, ходил на перевязку.

На дворе стояла еще не одетая зеленью весна. Вольный воздух обжег легкие, когда Николай вышел в госпитальный сад и заковылял в самую дальнюю аллею. Было решено попробовать двигаться без костылей, и он взял с собой палку. У скамейки, под кустами акации с набухшими почками, он передохнул, посмотрел по сторонам, положил костыли, постоял в раздумье на одной ноге.

Затем заткнул полы халата за пояс, оперся на палку, ступил на больную ногу и резко покачнулся от боли. Закружилась голова, он чуть не шлепнулся на землю. И его поддержали чьи-то руки. Николай оглянулся — Соня. Опустился на скамью, изумленный. Она стояла перед ним в байковом халате с книгой в руках, смеясь и жмурясь от весеннего солнца.

— Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант. Вы так вышагиваете на костылях, что за вами не угонишься.

— Соня?.. Да ну?.. Здравствуй, товарищ гвардии сержант! — Николай схватил ее за руку и притянул на скамью, не выпуская. Она села, осторожно высвободив руку, но потом незаметно для себя снова положила ее ему в ладонь.

— Вы давно здесь?

— Уже девять дней, — сразу помрачнел Николай. Соня подумала, что у него очень плохо с ногой, встревожилась и замолчала. Она опустила голову, приложив руку тыльной стороной ко вспыхнувшей щеке, и постаралась прервать молчание.

— Все живы, здоровы?

— Юрий жив.

— А «Гроза»?

— Какая гроза?

— Майор, комбат. С трубкой.

— Василий Иванович? Как же! Жив, конечно.

Разговор не вязался. Оба были ошеломлены встречей, слова вдруг пропали.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Николай.

— Хочу убежать отсюда обратно в бригаду, — ответила она просто.

В зрачках Николая блеснула лихая искорка. Соня уловила этот огонек и успокоилась. Думая здесь, в госпитале, об однополчанах, она не раз вспоминала этот живой блеск прищуренных глаз Николая.

Николай рассматривал похудевшую девичью руку. Ощутил, как учащенно в нежных жилках на запястье бьется кровь. Соня испугалась, что их увидят, и выдернула руку. Николай опомнился, выпрямился и растерянно произнес:

— Что это за книга?

— Некрасов. «Русские женщины». Читали? Николай кивнул. Соня оживленно продолжала:

— Какие бывают на свете сильные люди. Правда? И как любили раньше.

— Раньше? — протянул он, перелистывая страницы и не глядя на них.

Соня склонила голову. Темно-русые волосы упали ей на лицо. Она смахнула их в сторону и отвернулась. Потом поспешно встала. Что-то хотела ответить, но не сказала. Сорвала ветку акации и начала обрывать набухшие душистые почки.

— Смотрите, вот-вот распустятся... Скоро будут цветы... Да, я и забыла! Сегодня вечером в клубе кино. Вы будете? Мне сегодня обмундирование выдать обещали.

— Обязательно буду. А ты? Пойдем вместе, — предложил он.

— Конечно!..

Снова помолчали. Может быть, каждый представил, как сейчас бригада, наверное, ведет бой, как там друзья и товарищи, до предела напрягая силы своих нервов и мускулов, бьются, удерживая взятое до подхода своих. Они же сидят здесь на скамеечке, под акациями и дышат мирным воздухом весны. Неловко!..

А день так необычайно ярок, воздух так густ ароматами весны, небо так чисто, что хотелось говорить друг другу хорошие особенные слова. И Николай с Соней были смущены нахлынувшими на них чувствами. Так бывает, когда в мирное время неожиданно встречаются однополчане, спасавшие когда-то друг другу жизни на войне. Так бывает, когда после долгих лет встречаются взрослые люди, у которых когда-то, в ранней юности, началась пылкая любовь, не успевшая расцвесть и оставившая на всю жизнь тайные воспоминания.

Они долго молчали. Выручил сигнал на врачебный обход по палатам, когда всем больным надо быть на местах. Поднялись. Николай, опираясь на руку девушки, сделал несколько шагов.

— А костыли? — воскликнула Соня.

Костыли и палка стояли забытые у скамейки. Соня вернулась, взяла и ликующе замахала ими над головой:

— Забыл, забыл!..

Опираясь на палку, Николай отправился в свою палату. Он нес под мышкой костыли и думал: «Хорошая Соня! Вот приехать бы после победы вместе на Урал, домой. Как мама обрадуется...»

Ощущение какого-то пока неосознанного счастья росло в нем и росло, разжигая и без того неутоленную жажду деятельности. Хотелось немедленно побежать в бригаду, драться до падения Берлина, а потом помчаться быстрее на завод, в цех, к мартену. Он представил, как они с Соней поедут вместе в свою танковую бригаду, во что бы то ни стало догонят своих. Юрий будет доволен больше всех... Как-то он там сейчас?

И тут мысль о том, что Соню любит Юрий, заставила Николая передумать: «Поеду в бригаду один». При обходе Николай спросил врача:

— Можно выписаться досрочно?

— Когда? Сейчас? И не думайте. Вам еще не меньше месяца надо лечиться.

— Сумасшедший, — прошептала медсестра. Николай пошевелил ногой. Немного ныло в бедре после того, как походил без костылей. Но радостное возбуждение, которое началось там, в саду, готовом расцвесть, зазеленеть, разгоралось. Значит, можно ходить, раз костыли забылись.

И он твердо решил уйти из госпиталя. И сегодня же. «А как Соня? Нет! К черту! Друг воюет, а я, пользуясь тем, что ранен, буду тут с его любимой?»

После обеда Николай надел гимнастерку, брюки, сапоги. Повесил через плечо планшет. Взял палку. Попрощался с обожженным танкистом.

— Ты куда? — спросил тот.

— В бригаду. Хватит. Врач сказал, что не пройдет и месяца, как заживет.

— Правильно. Эх, завидую тебе. Ну как мне показаться в таком забинтованном виде? Комбат сразу выгонит, — он взмахнул перевязанными руками, схватил гармонь, заиграл вальс: «Ночь обнимет простор — запоет твой мотор...» И смял вдруг мелодию оглушительным аккордом.

Николай направился к воротам, чтоб выйти на шоссе и попроситься на попутную машину. Лавины грузовиков с боеприпасами, горючим беспрерывно двигались к переднему краю. «Хорошо бы — попалась машина нашей бригады».

Он решительно зашагал вперед, но его окликнула Соня. В гимнастерке, раскрасневшаяся, радостная, она сняла пилотку и, размахивая ею, догнала его.

— Вы куда, товарищ гвардии лейтенант?

— Так просто, вышел посмотреть, нет ли земляков.

— Как не стыдно, — с нарочитой обидой, смеясь, упрекнула она. — Назначаете девушке свидание, обещали пойти в кино, а сами куда-то собрались. Пойдемте в сад, там хорошо.

Она потащила его на ту же самую аллею, где сидели днем.

Николай искоса глядел на девушку. Шуршал под ногами песок. Палка оставляла глубокие следы на дорожке сада.

Соня настороженно села на скамью. Николай стоял перед ней. Видно, что он хотел сообщить ей нечто важное. Но он ничего не сказал, а взглянул на часы. Она спросила не без тревоги:

— Вы куда-то торопитесь?

Он шагнул к ней, чтобы предложить сейчас же, вместе с ним уехать на передовую. И медлил...

— Знаешь что, Соня?

— Что?

— Потапова! Потапова, — раздался в саду голос санитарки. — Вас врач вызывает.

Соня поднялась.

— Извините, я сейчас.

Николай смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом аллеи. Затем обвел взглядом тихий сад и мирные окна госпитального здания за кустами акаций. Покой наполнял этот уголок земли. И тут он услышал, как где-то недалеко, в стороне по шоссе проходит колонна танков. Он ощутил, как вздрагивает почва под ногами, — и все решилось разом.

Соня вернулась в сад огорченная. Она спешила к той скамье, где оставила Николая, чтоб предложить ему бежать в бригаду вместе. Она подавала рапорт, и ей не разрешили выписаться досрочно, уговаривали вообще остаться — потом работать в госпитале.

Николая нигде не было. Вечером за ужином ей вручили записку. На листке из полевой книжки размашистым почерком было написано несколько слов: «Соня, родная, уезжаю в бригаду. Не могу больше. Не сердись на меня. Николай».