Глава 17

Весь день Юрий проспал в медсанвзводе. Когда к нему приходил Николай, доктор хвастался:

— Э-э-э! Не разбудить вам его. Проснется к вечеру, не раньше.

Ночью Юрий раскрыл глаза. Прежде всего захотелось есть. В голове была приятная свежесть. Напевая себе что-то под нос, он отправился на кухню и плотно пообедал.

Но воспоминания снова омрачили его настроение. Он вернулся в медсанвзвод, расспросил о Соне. Его успокоили. Но ощущение большой невосполнимой потери захватило все мысли и чувства.

Танкисты и автоматчики, как обычно, до подхода основных сил фронта держали круговую оборону. Всю ночь Юрий бродил от танка к танку, томясь и не находя, чем отвлечься. Город был большой: на несколько кварталов приходилась одна машина и два-три десантника. Юрий боялся очутиться наедине с самим собой и два раза обошел все «тридцатьчетверки».

Танкисты спали. Автоматчики, которые охраняли машины и вели наблюдение, ничего не знали о переживаниях Юрия и каждый раз весело приветствовали офицера-»безлошадника».

— Никого не замечали? — спрашивал Юрий.

— Нет, никого, — раздавался ответ, в котором слышалось сожаление.

— Ужинали?

— Все поели, — с готовностью отвечали ему.

— Курево есть у всех?

— Курева хватает, товарищ гвардии лейтенант.

— Ну, ладно... — и Юрий уходил к следующей машине.

Несколько раз он порывался разбудить Николая, спавшего на жалюзи танка, но так и не решился. Потом зашел к майору Никонову. Тот расположился в комфортабельной квартире какого-то бежавшего богатого фабриканта и крепко спал на пуховых перинах, держа в руке пистолет. Все были утомлены после напряженных боев.

Тогда Юрий заглянул в штаб. Там бодрствовал один скучающий дежурный радист, который встретил его радостно: нашлось с кем поговорить.

— Чего не спите, товарищ гвардии лейтенант?

— Только что встал. Что-то не спится. Весь день продремал, — отговорился Юрий.

— Хотите чаю? Хорошего чаю я достал. У нас украденный, вот, смотрите, упаковка: «Грузинский, 1-й сорт».

— Наливай, что-то во рту у меня пересохло.

— Это от долгого спанья всегда так. Пожалуйста, пейте.

Они молча пили крепкий чай. Радиста так и подмывало поговорить.

— Вы не слыхали, — начал он, — как наш танк в кино заехал?

— Чей танк? — насторожился Юрий.

— Я не запомнил фамилию командира. Это взвод разведки батальона Никонова. Вы ведь тоже, кажется, из первого батальона? Ну, так вы его должны знать. У него позывные «Вихорь». Он еще всегда с лейтенантом Погудиным вместе действует. Знаете?

— Ну, ну, знаю, — Юрию очень хотелось послушать, что расскажет про него штабной радист.

— Как его фамилия?

— Его? Малков.

— Во-во! Малков. О его взводе как-то в корпусной газете писали. Помните, они реку Варту форсировали — по заминированному мосту проскочили. Они с Погудиным любят почудить. Так про кино слыхали?

— Гм! Нет.

— В самом деле? А все об этом говорят. Не помню, в Шпроттау или в Зорау это было. Дня четыре тому назад...

— Ну, неважно, — поторопил Юрий. Забавляло, что радист говорит о нем и не знает его.

— Названия городов тут такие, что спутаешь. Так вот. В город вошли неожиданно. Пробираются по улице. Впереди — автоматчики, за ними — танк на малом газку. Смотрят — широкие застекленные двери. Оказалось — кинотеатр. Чут-чуть синими лампочками освещен. Зашли. Билетер, весь расшитый галунами, вытянулся в струнку, затрясся и руки поднял.

— Где купить билет? — спрашивают наши.

В углу прилавок. Там продавщица куревом торгует, раскрашенная, разодетая. Она, конечно, в обморок... Табличка висит: «французские сигареты, болгарский табак, чешские трубки». А последнее: «русские папиросы» уже зачеркнуто.

Наши пошли в зрительный зал. На них никто внимания не обратил: темно, последние ряды пустые. А в передних — военные фуражки торчат.

И вот глядят: на экране танки фашистов на улицы нашего Минска входят. Из пулеметов строчат, разбегающихся женщин давят.

— Давай им вторую часть покажем, — решают наши. — Обойдем на машине вокруг. Протараним стенку за экраном и въедем. А тут ракету дадим.

Так и сделали. Немецкие моторы на экране визжат, заглушают нашу «тридцатьчетверку» за стенкой. И вот, когда гудериановские танки показывались, как они на Москву поехали, экран-то как лопнет! Штукатурка посыпалась. А автоматчики в зале белую ракету в потолок — бац! Танк как въедет в театр, прямо против зрителей! Офицеры повскакали, револьверы повыхватывали.

А командир танка высовывается из люка и кричит:

— Хенде хох! Сеанс окончен!

Радист рассказывал и очень удивлялся, что этот грустный офицер ни разу не улыбнулся, слушая такую веселую историю. Юрий сидел за столом, подперев голову растопыренными пальцами и глядя в одну точку.

Было время, он считал, что Соня — самое главное в его жизни. И вот Сони нет...

Юрия тянуло к товарищам.

Взошло солнце, озарив черепичные крыши. С востока подошли войска. Командир бригады передавал город пехоте. Юрий поблагодарил радиста за чай и направился к своему экипажу.

Отыскал кое-как.

Крадучись, чтобы не потревожить истомленных бойцов, он вошел в дом. Танкисты разместились вместе с автоматчиками, теснясь по привычке. Юрий бесшумно прикрыл за собою дверь. В квартире с опущенными бумажными шторами было темно. Он зажег фонарик, громко щелкнув, и оглянулся: не разбудил ли кого. На цыпочках перешагнул через спящих вповалку и убрал маскировку с окон. В комнате забрезжил серый свет мрачной узенькой улицы, на которой, наверное, никогда не бывало солнца. Юрий взял стул и, подняв высоко над полом, перенес его к столу, медленно опустил и тихо сел, боясь, чтобы не скрипнуло.

Он разглядывал, будто впервые, людей своего экипажа и десантников, которые часто в боях были на его танке. Прямо перед ним широко разбросавший руки механик-водитель Антон Ситников. Толстыми, сильными, сбитыми в суставах пальцами Ситников сжимал во сне ножку стола. На плече у него примостился башнер Михаил Пименов. Губы его в такт ровному дыханию вытягивались.

Рядом спал черномазый Мирза Нуртазинов в обнимку с «дважды отважным» Перепелицей, который положил себе на лицо пилотку, и она шевелилась от его сильных вдохов и выдохов. Оба подсунули под себя автоматы, им было неудобно, они ворочались, но каждый раз только плотнее прижимали к себе оружие.

Юрий перебирал в памяти все прошлые разговоры со своим экипажем. Они всегда были только строго деловыми. Есть ли у Ситникова любимая девушка? Даже этого Юрий не знал. Вспоминался слышанный им случайно недавний разговор Антона Ситникова с капитаном Фоминым. «Ну, товарищ парторг роты, как ваш командир? В партию собирается поступать?» — спрашивал Фомин. «Прекрасный специалист танкового дела, умелый командир, — отвечал Ситников. — Но только немного формалист и инициативы маловато». «Ничего, — успокаивал Иван Федосеевич, — переварится в нашем котле».

Юрий еще раз бросил взгляд на механика-водителя. И ему показалось, что один глаз Антона Ситникова приоткрылся. Юрий пригляделся — не почудилось ли? Нет, верно: Ситников не спал. — Ты что не спишь? — удивился Юрий.

Все лежащие на полу подняли головы: каждый подумал, что вопрос относится к нему. Ситников вскочил и, весь сияя, протянул Юрию широкую пятерню.

— Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант! Живы! Поздравляю!

Изумленный Юрий долго тряс ему руку.

— Вы когда проснулись?

— Как тильки вы пришлы, товарищ лейтенант, — ответил «дважды отважный» Перепелица.

— Ну-у? — недоверчиво протянул Юрий. Украдкой поглядывая на него, бойцы поднимались, смущенные. У каждого вдруг нашлось какое-то срочное дело. Миша Пименов взялся покрепче пришить к комбинезону пуговицу, которая и не собиралась отрываться. Мирза Нуртазинов принялся чистить автомат, и без этого безупречно блестевший. Перепелица обнаружил, что погоны на плечах лежат косо, и начал выравнивать их.

— Товарищ гвардии лейтенант... — В голосе Антона Ситникова столько радости за командира, живого и невредимого, такое дружелюбие, что Юрий не удержался и по-дружески тряхнул его за плечи. — Товарищ лейтенант! Мы сержанта Соню отвезли в самый госпиталь. Врачи сказали, что будет жива. А это мы на память взяли.

Антон вынул из-за пазухи аккуратно сложенную красную шелковую косынку и, держа в обеих руках, протянул Юрию, как что-то живое. А башнер Миша Пименов, как всегда, смешно вытягивая губы, пробубнил:

— Мы его как флаг советский вывешивали, когда к своим на бронетранспортере подъезжали.

Юрий бережно спрятал косынку в карман.

— Спасибо, Антон! Большое спасибо!

— Такой флаг не годится, — вставил Мирза Нуртазинов. — Вот флаг.

Он взял свою каску и вынул из нее алый лоскут тончайшего шелка с вышитым гербом СССР.

Все так и ахнули и собрались в кучу, рассматривая замысловатое рукоделие. Мирза пояснил:

— Отец мне давал. Говорил: рейхстаг брать будешь — там этот флаг поднимать надо. Мать, три сестры и бабушка пять дней и пять ночей не спали — для меня делали. Но, но, отойди, сержант, руками трогать не даю.

— Дай ще трохи побачить. О це гарний прапор!

— «Гарний, гарний», — передразнил Мирза Перепелицу. — Что ты понимаешь?

— Понимаю! — рассердился сержант. — Я такий же громадянин Радянского Союзу, як и ты.

— Ну, бросьте спорить, — примирял их Юрий.

Все стояли вокруг Мирзы Нуртазинова, который торжественно укладывал обратно в каску свою драгоценность.

Юрий смотрел в лица бойцов. Он мало знал о них и пожалел об этом. О чем они думают сейчас, когда скуластый черноглазый Мирза Нуртазинов тщательно расправляет в каске сложенный лоскут? Может быть, каждый представил себе необъятные степи Казахстана и таких же, как Мирза, тонких, гибких девушек? А курносый Яков Перепелица нахмурил добродушное лицо и отвернулся. Замечтался Миша Пименов. Что-то улыбается про себя Антон Ситников. Все эти люди очень близки ему, Юрию Малкову. Не так ли?

— Давайте споем! — предложил он, первый раз в жизни почувствовав желание спеть что-нибудь хором.

— Запевайте, — подхватил Ситников и добавил: — Запевалам особый почет.

Он будто намекал Юрию на беседу Ивана Федосеевича перед боем. Капитан Фомин как-то говорил: «У нас в стране много хороших людей. Каждый по мере своих сил и способностей двигает вперед дело Родины — будь то добыча руды, варка стали, сборка машин, новостройка или завоевание победы в бою. Это самые необходимые люди на земле. А запевалам особый почет. Это те, кто, как богатырь Вихорь Вихоревич из сказки дяди Вани, «никому покоя не дает, потому что есть в нем живительная сила такая: куда ни придет — люди начнут горы ворошить, реки вспять поворачивают, глядишь — на болоте сады расцветут, в сухой степи — лес вырастет». Имя этим запевалам — коммунисты. Это они зачинатели всех великих дел».

Юрий вспомнил именно эту беседу Ивана Федосеевича. Но еще не решился запеть первым. Начал сам Антон Ситников, он откашлялся, помедлил, задумчиво прикрыв глаза, и начал тихо, задушевно: