Глава 15

Рассвело. Утренний ветер разогнал запахи пороха. Батальон Никонова держал оборону на восточной окраине. Все ждали боя, потому что не в первый раз приходилось танкистам, прорвавшись далеко от основных сил фронта, удерживать взятое до подхода пехоты. Машины замаскированы в переулках. Экипажи на местах.

Но постепенно напряжение спадало, всем надоело ждать. Кто лег спать, кто беспечно разгуливал по тротуарам. Остались на местах одни наблюдающие да механики. Привезли кухню. Повар звал: «Скорее, скорее, а то уеду». — И когда почти все собрались около него, один наблюдающий закричал:

— По местам! Танки противника с тыла! Майор услышал и выбежал на улицу из дома, где устроился обедать. Он уже готовился отдохнуть и был без пояса, без фуражки.

— С какого тыла?

— Из города на нас идут, — пояснил Никонову танкист, забираясь в свою машину.

Все в полминуты оказались на своих местах. Из центра приближался шум немецких моторов. Никонов приказал:

— Семенов! Сюда свою коробку!

В один миг «тридцатьчетверка» была на углу улицы и выставила из-за дома кончик орудия.

— Спрячь пушку совсем. Подпустишь ближе, чтоб я мог тоже стукнуть. — Никонов прислушался к звука моторов. — Это самоходки типа «слон». Кажется, две.

Он распорядился развернуть башню своего танка в сторону перекрестка. Затем пошел на угол. Осторожно глянул из-за дома и захохотал:

— Отставить! Танки противника!.. — смех душил его, и он закашлялся. — Танки противника... Ох, дьяволята!

На перекресток выползла, подняв ствол к небу, немецкая самоходка. Она была вся завешана одеялами и простынями, мотор отчаянно газовал. За ней появилась вторая в таком же виде. Сверху на них сидели автоматчики. Николай Погудин стучал по броне гаечным ключом и кричал по-немецки:

— Влево!.. Влево!.. Вперед!..

Орудие послушно поворачивалось и медленно ползло дальше. Вторая самоходка шарахалась из стороны в сторону. Ею командовал «дважды отважный» Перепелица. Он старался повторять за Николаем, но все время путал немецкие слова.

— Стоп! Стоп!

Взлохмаченный, засыпанный известкой и кирпичной пылью, Николай подошел к Никонову:

— Товарищ гвардии майор! Прибыл. Захвачено два «слона» с экипажами в полном составе. Сейчас хоть успокоились, а то специально натыкались на что попало, надеялись сбросить нас. Но как же! Собьешь нас!.. — задорно протянул он.

— Вот дьяволенок! — повторил комбат и обнял Николая. — А я тут за тебя беспокоился.

— Чего же беспокоится: я не один.

— Ну, проходи ко мне. А этих, — майор кивнул на самоходные орудия, — надо перегнать прямо в штаб бригады вместе с экипажами. Постой. Лучше их на буксире утащить. Сейчас я дам команду. Ты отдыхай пока.

Никонов отошел к своему танку. Вокруг Николая собрались гвардейцы, окружили его, наперебой жали руки. Он отвечал сразу на десятки вопросов, бросаясь то к одному, то к другому.

— Семенов, Леонид Иванович! Жив! Дай я тебя поцелую, Петр! Ты что на другой машине?

— Сожгли.

— Не ранен? Экипаж цел? Ну, и все в порядке. А где Малков?

— Ушел в разведку. Соня здесь, с нами.

— А Иван Федосеевич?

— Здесь, пойдем к нему.

Приехавшие десантники наперебой рассказывали танкистам, как были захвачены самоходки. Поднялся шум.

Комбат проходил мимо и с деланной грубостью пробасил, взглянув на часы:

— А ну, по местам! Чего базар открыли? Успеете еще налобызаться, никуда не денется ваш Погудин.

— Есть, товарищ гвардии майор, — козырнул Николай, лихо щелкнув каблуками.

Николай направился к Соне. Девушка стояла в стороне и ждала, когда он обратит на нее внимание.

— С добрым утром, — сказал он, широко улыбаясь и без стеснения любуясь ею. — Пойдем к Ивану Федосеевичу.

* * *

В 12.00 по берлинскому времени противник начал контратаки нашей бригады. Автоматчики Николая под прикрытием танков оборонялись на окраине. К вечеру удары врага стали невыносимы. Здания крошились от огня «пантер», верхние этажи горели. Николай потерял шапку, голову ожгло. Перекрытия обваливались, горящие угли падали на бойцов. Николай злился, кашлял от дыма и хрипел:

— Переходим в соседний дом!

И так — за день восемь раз. Оставили целый квартал. Но другого выхода не было: сил слишком мало.

Десантники пустили еще по длинной очереди в эсэсовцев и стали выламывать простенок. Вражеский танк ударил в упор, потолок обрушился.

— Вовремя, — сказал кто-то.

Напротив дома в узеньком переулке оказалась «тридцатьчетверка». Николай увидел ее.

— Что они там, мертвые, что ли? Чья это коробка? Все танки были в кирпичной пыли и известке. Разобрать номера на башнях стало почти невозможно. Миша Бадаев пристально разглядывал в окно номер машины. Последняя цифра была восьмеркой, но половина ее стерлась.

— 323-я, товарищ лейтенант! Николай обрадовался:

— Малков приехал! Ну-ка, проберись к нему. Пусть Юрий Петрович поддержит нас огоньком. Сейчас в атаку пойдем.

Ординарец вылез в окно и зигзагами перебежал через улицу. По нему брызнуло несколько трассирующих очередей, но не задело. Он благополучно добрался до танка, влез на него.

— Лейтенант! Лейтенант!

Командир приоткрыл люк: Миша Бадаев пригибался за башней, остерегаясь пуль, и не видел его лица.

— Что такое? — спросили из танка.

— Влево по улице две «пантеры» подошло — надо ударить сбоку.

Гул выстрелов и треск рушащихся стен заглушил голос автоматчика.

— Вправо, говоришь? — переспросил командир танка.

— Да нет, влево.

Лейтенант скомандовал экипажу:

— На четвертой, по улице вправо! Бронебойный!

— Влево, влево! — кричал Миша Бадаев, спрыгивая. Но было уже поздно. Танк взревел и ринулся вперед. Он подскочил к углу, сделал крутой поворот и помчался по улице вправо. Сзади в него полетели вражеские снаряды. Командир высунулся почти до пояса, увидел, что ошибся, и приказал:

— Орудие назад! — По нему резанула пулеметная очередь, и лейтенант, взмахнув руками, повалился на башню.

Пятясь на противника, экипаж зажег одну «пантеру». Вторая отступила за следующий угол. «Тридцатьчетверка» пробежала задним ходом еще немного и остановилась. Танкисты повернули орудие на место и попытались втащить раненого командира. Эсэсовцы вскарабкались на танк и прикладами автоматов стали бить раненого. Тыча стволами в люк, начали стрелять по экипажу. Танк рванулся тараном в ближайший дом, прошел сквозь стену, сбил с брони насевших гитлеровцев, вылетел обратно, и оба его пулемета прожгли улицу во всю длину.

«Эх, Юрка», — горько подумал Николай и сжал свой автомат.

— Уральцы! Вперед! — выстрелом прозвучал его крик. Это была такая команда, что никто не устоял на месте. Из окон на тротуар высыпали автоматчики. Стреляя на бегу, они пробежали вдоль стен весь квартал. Из-за утла высунулся еще один наш танк и зажег вторую «пантеру», которая пыталась задержать десантников.

В конце улицы появился немецкий бронетранспортер. Он ударил из пулемета эсэсовцам в тыл. Из него выглядывали физиономии в русских танковых шлемах.

— Вперед! Победа наша-а! — орали они.

— Наша-а! — подхватили десятки глоток. — Урра-а-а!

Бронетранспортер метался среди эсэсовцев, расстреливая их в упор, давил колесами. Чувствовалось, что им правит ловкая рука.

Наступление противника было отражено. Николай занял каменный пакгауз и снова организовал оборону.

В пакгаузе пусто и темно. Зияли пробоины и щели: днем гвардейцы отбивали здесь первый удар врага. Свет пожаров сквозь проломы в стенах ложился красными пятнами на полу. У Николая кружилась голова. В боку остро ныло. Он знал, что ранен, и крепился. Когда прикоснулся к поясу, рука попала в рваные и липкие клочья кожанки, пальцы ожгли бок.

— Бадаев, — позвал он ординарца.

— Вы ранены?

— Тише, не кричи.

— Я видел, как в вас бросили гранату, — ординарец растерялся и стоял, разведя руки. — Я не думал, что задело. Это когда вы крикнули «уральцы!», и мы все побежали.

— Перевяжи! — Николай отошел в дальний угол. — И ребятам — ни слова, чтоб не волновались, а то сейчас, может, опять бой будет. Понятно?

— Есть, — последовал еле слышный ответ. Николай не хотел показываться на глаза бойцам, пока не справится с собой. Мысли о смерти Юрия приводили его в ярость, и он решил посидеть в укромном углу, чтобы остудить себя и не наделать сгоряча глупостей. Его подмывало безрассудно бросить свой взвод в атаку, в погоню и еще черт знает куда. А в глазах стоял танк «323» с орудием, повернутым назад, и фашисты, прикладами добивающие раненого.

«Эх, Юрий, Юрий, — думал Николай. — Дернуло тебя не в ту сторону! Погорячился!».

Он сидел, стискивая горячий лоб холодными пальцами, старался закрыться от посторонних взглядов.

* * *

Соня перевязывала раненых. Их было много, и она устала. Уже иссякли ласковые слова, какие она говорила каждому. Хотелось бросить все, лечь где-нибудь, хоть прямо на пол, и ничего не делать.

Пришел танкист с перебитой рукой. Она молча разрезала ему гимнастерку, наложила шины. Тот тихо стонал.

— Успокойтесь, сейчас будет легче. Вы из какого экипажа?

— Малкова.

— Юрия? Как он там?

— Неизвестно.

— Как?

— Были в разведке, возвращались — нашу машину подбили. Выскочили, а он потерялся. Мы на трофейном бронетранспортере приехали.

Бинт выпал из рук Сони и покатился по полу, разматываясь узкой белой полосой. Она подошла к столику с перевязочными материалами и долго не могла сообразить, что надо взять.

— Скорее, сестра.

Она прятала глаза и возилась необычно долго. Руки не слушались. Она хотела спросить еще и о Николае, но после известий о Юрии это оказалось очень трудным: боязно было получить такой же ответ.

— Скорее, голова кружится, — жаловался танкист.

— Сейчас положу на кровать. Укладывая его и старательно поправляя изголовье, она наконец решилась:

— А что Погудин?

— Ранен.

— Ранен? Почему его нет здесь?

— Наверно, идти не может. Я только видел, как в него гранату кинули.

Забыв обо всем, Соня побежала на улицу. У дома, освещенного пожарами, стоял танк. Мотор гудел. Майор Никонов был рядом и объяснял командиру, размахивая трубкой в руке:

— ...»Пантера» блуждает. Только осторожно. Дай лучше уйти, ударь в корму. Потом — к Погудину.

Соня уловила только одно последнее слово и полезла на танк, больно ушибив колено.

— А ты куда, глазастая? Слезай!

Но машина рванула вперед и лязгом гусениц заглушила слова майора.

Девушке стало не по себе. Танк мчался, громко грохоча по улице, раздавленной боями. Все кругом безлюдно, языки пламени пляшут на горящих развалинах. От этого в проулках, где пожаров не было, казалось еще темнее. Она постучала кулаком по башне, но никто ее не услышал, и люк не открыли. Мотор оглушил ее, она почувствовала себя маленькой и беспомощной на этой рычащей глыбе металла. Закрыла глаза — совсем жутко. Открыв, увидела в стороне приземистое чудовище с намалеванными черными крестами, с длинным хоботом, на котором поблескивал набалдашник. «Пантера» шла наперерез. Еще мгновение — и жерло орудия ткнется Соне в грудь... Соня дернулась в сторону, чтобы прижаться к башне, но не успела. Она почувствовала тяжелый толчок и упала на броню.

Где-то, как ей казалось, далеко раздался выстрел. Ее подбросило и ожгло. Сделала усилие поднять отяжелевшие веки и увидела горящий танк. Она смутно различила в пламени черный крест и скорченную фигуру в комбинезоне, которую лизал огонь. «И я, наверное, — так же», — мелькнуло в мозгу. К горлу подступило что-то липкое и вязкое, заволокло глаза, уши, проникло в рот, в ноздри...

Когда девушка очнулась, она увидала над головой какие-то балки и перекрытия. Ощупала руками вокруг и поняла, что все еще лежит на танке. Рядом разговаривали.

— Саданули мы «пантерочку». Выскочила из переулка, нас не заметила, мы и столкнулись. Пока она шеперилась, я башню развернул и — в упор.

— Ха-арашо! Теперь до утра они больше не полезут.

— Конечно. Это была какая-то заплутавшаяся.

— А днем — мы им покажем!

«Чей это голос? Почему такой знакомый? «Мы им покажем...», — старалась вспомнить Соня.

Она пыталась встать. Но где ее ноги? Будто осталась только голова, грудь и больше ничего. Дальше что-то ноющее, одна боль. Она уперлась локтями в броню, боль стала невыносимой, и из груди вырвался стон.

— Кто у тебя в экипаже ранен? — спросил Николай командира, который приехал поддерживать его оборону в пакгаузе.

— Никто.

— Кто же стонет?

— Ну-ка...

Командир машины полез на танк. За башней он заметил белеющую в темноте маленькую руку.

— Дай-ка фонарь.

В крошечном круге желтого света они увидели девушку. Николай оторопел.

— Соня? Как она сюда попала?

— Она, значит, была здесь, когда я сшибся с «пантерой», — решил командир танка.

— Скорее — в санчасть!

— А как оборона? Надо будет сразу назад... — Командир не договорил и сам сел за рычаги водителя. Николай сорвал с себя кожанку и подложил Соне под голову.

— Быстрее! — закричал он.

Танк мчался по пустынным улицам среди пожарищ. Багровое пламя освещало стремительный корпус, башню и склонившегося над девушкой офицера с всклоченными вихрами. Она опять потеряла сознание, и никто не видел, как Николай поцеловал ее глаза, прикрытые пушистыми ресницами.