Глава 13

Отдельные отряды танков проникали далеко в глубь обороны врага, занимали его важные стратегические пункты, расстраивали связь, снабжение, перерезали дорогу. Противник то и дело натыкался у себя в тылу на гвардейские танки с десантом.

Так получилось и на фланге фронта, в Райхслау — узле шоссейных и железных дорог. Пробивая себе путь к отступлению, противник осадил город со всех сторон и пытался задушить отряд гвардейцев. Райхслау горел. Десантники оборонялись в развалинах. Танкисты перебрасывали свои машины с одной окраины на другую, чтобы не только не пустить врага в город, но и не дать ему пройти мимо него.

Часть бригады со штабом и своими тылами оставалась, как заслон, в стороне, где было относительное затишье. Прошло пять дней. Гвардейцы в Райхслау яростно дрались, с часу на час ожидая, что подойдут основные силы фронта. Уже слышался приближающийся гул орудий.

Соня томилась без дела. В медсанвзводе, куда ее определили, заниматься было нечем. Раненые не поступали. Давно приготовлен и оборудован госпиталь, натоплены печи, застланы кровати. А связи с батальонами, ушедшими в Райхслау, не было. С ними сообщались только по радио.

Что там творится, толком ей никто не говорил. Начальник штаба поехал туда на бронетранспортере и вскоре вернулся пешком, грязный, оборванный и злой. Когда Соня спросила его, как у танкистов дела, он ответил раздраженной шуткой.

— Командир бригады сидит в доме, охраняемый с трех сторон «тиграми».

Соня подолгу простаивала у штабного танка и завидовала радисту, который разговаривал с ведущими бой. Каждый день она просила своего начальника разрешить ей пробраться с санитарной сумкой к окруженным.

— Вы с ума сошли! — отвечали ей. — Во-первых, туда даже не могут подвезти снаряды. Как вы пройдете? А во-вторых, там такая каша! Вам совсем нечего там делать.

Соня видела, что ее просто жалеют. И она опять шла к штабному танку слушать, как радист в башне зовет:

— Гроза! Гроза! Как слышите? Сообщите обстановку. Сообщите обстановку. Прием.

Ночи она просиживала у окна, смотрела, как там, где сражались гвардейцы, небо рдело пожарами.

На шестые сутки оттуда приполз раненый санитар автоматчиков. Дядю Ваню послали за перевязочными материалами. Когда он переходил речушку у города, пуля попала ему в ногу. Дядя Ваня рассказал, что противник все время контратакует их то с одной, то с другой стороны. Из санитаров уцелел один он, остальные ранены. Райхслау взяли легко, но потом оказалось, что во всех домах сидели солдаты «фольксштурма», которые ночью молчали, а днем стреляли из каждого окна. В разбитые горящие улицы прорываются «тигры» и «пантеры». Бой идет и ночью, и днем.

Слушая санитара, Соня твердо решила отправиться туда. Надо только выведать, каким путем шел дядя Ваня. Но как к этому подступиться, чтоб он не догадался о ее намерении? И она начала издалека:

— Дядя Ваня, а как ваш командир?

— Наш гвардии лейтенант живой. Поцарапало, правда, его, маленько, но не опасно. Я сам перевязывал. Только...

— Что?

— Только настроение у него плохое: гвардии старшину мы потеряли. — Дядя Ваня хотел закурить и никак не мог зажечь спичку.

Соня взяла коробок и увидела, что он отсырел, от пота, должно быть. Она принесла ему другой.

— Спасибо... Так вот, плохо там, сестрица. Раненых человек тридцать. Медикаментов нет. Перевязывать некому.

Соня склонила голову, и пышные волосы закрыли ее лицо. Она сжала горячие щеки ладонями и отошла от койки, где лежал санитар. Потом вернулась и спросила:

— А как вы сюда шли?

— Овражек тут от самой реки. По нему.

— Немцев встречали?

— Я полз все время.

Соня быстро приготовилась в дорогу. До отказа набила санитарную сумку — она готова была унести с собой все, что было в санвзводе. Выложила из карманов все документы, кроме комсомольского билета, как делают разведчики, отправляясь на задание. Когда стемнело, Соня, оставив на столе записку, пустилась в путь. Днем по карте в штабе она успела рассмотреть, где тянется овраг, где надо перейти речку. Холмы на этой стороне речушки заняты противником, переправы простреливались.

На карте все так просто. Но, выйдя в поле, Соня заколебалась. На горизонте не было зарева пожаров. Они погасли. Кругом непроглядная мгла. Ей стало не по себе. Может, вернуться? Нет! Что угодно, только не назад! Значит — дальше! Там ждут санитара. Там она нужна.

Кое-как отыскала овраг. Оттепель растопила снега, в овраге, заглушая шаги, журчал грязный поток. Сверх меры нагруженная сумка оттягивала бок, и Соня несколько раз упала. Шинель пропиталась грязью и талым снегом. Соня шла час, шла другой. Овраг не кончался. Силы ее иссякали. Но она упорно шагала дальше, еле передвигая мокрые, отяжелевшие ноги. Она дойдет. Она обязательно должна дойти.

Она потеряла представление о времени и расстоянии. Порою ей казалось, что она плетется всю ночь, что вот-вот настанет утро. Останавливалась и озиралась. Небо между черными краями оврага мрачно поблескивало скупыми притуманенными звездами. Тускло лоснилась под ногами жижа, в которой торчали большие камни. Нужно очень много силы, чтобы перешагивать через них. Не слушаются ноги, хлюпает в сапогах вода. А поток становится глубже. Девушка попыталась идти по краю. Но склоны были скользкие, ноги скатывались, вязли в глине. Соне никогда в жизни еще не приходилось так трудно, и она с горечью думала: «Вот так мне и надо: решила действовать в одиночку — теперь выкарабкивайся».

Вытаскивая из грязи увязнувший сапог, она услышала совсем рядом чужую речь. Невольно присела, съежилась. Над нею, вспыхнув, метнулась вверх и поплыла вдаль ракета. Справа, шагах в двадцати, на бугре Соня увидела торчащие над окопным бруствером головы в чужих касках. Застучал пулемет, и цветные капли трассирующих пуль через ее голову умчались в ту сторону, куда она пробиралась В окопах закричали «хальт», и Соне показалось, что кто-то бросился в погоню за ней. Ноги сделались дряблыми, подогнулись, Соня упала и в мерцании потухающей ракеты разглядела совсем близко речку и развалины зданий за нею. Собрав последние силы, она быстро поползла, закинув сумку на спину, чтобы не промочить ее.

Николая третий раз за ночь вызвал комбриг:

— Как «язык», а?

— Пока нет, товарищ гвардии полковник.

Закопченный пожаром подвал, где разместился командный пункт, едва освещался аккумуляторной лампочкой. Густой табачный дым омрачал и без того унылое помещение. Только поблескивали кольца гранат, приготовленных там и тут, да автоматы в руках связных, которые притулились по углам и дремали. Полковник с зеленым от переутомления лицом кутался в шинель.

— Вы понимаете, — он подчеркнуто сказал «вы», — насколько эгто важно? А? Они прекратили обстрел и контратаки. Мы должны знать, что они собираются делать. У нас на исходе и горючее и боеприпасы, которые подвезти пока невозможно.

Речь полковника была необычно суровой, отрывистой, как ругательства. Николай сдвинул брови над запавшими глазами.

— Понимаю, товарищ гвардии полковник.

— Нет, вы не понимаете. Не узнаю автоматчиков. Где настойчивость? Объясните, почему до сих пор нет «языка»?

— Бойцы устали, шесть суток без передышки...

— А остальные, по-вашему, эти шесть суток в шашки играли? — вспылил полковник и, сбросив шинель на стол, сунул руки в карманы брюк. — Я вашими автоматчиками сегодня недоволен. Так им и передайте, что вся их отличная работа идет насмарку. Это не по-нашенски.

— Разрешите самому пойти?

— Не разрешаю. Вы ранены.

— Пустяки, товарищ гвардии полковник, даже не хромаю.

— Нет. Знаю тебя... — испытующий взгляд полковника стал мягче. — Нет, не разрешаю.

Николай вышел из подвала, хромая и запинаясь о ступеньки. У тлеющих развалин, где держал оборону взвод автоматчиков, его ждал ординарец.

— Товарищ гвардии лейтенант! Пойдемте, покушайте, вы третий день ничего не ели.

— Не привели никого?

— Еще никто не вернулся.

Николай выругался про себя. Потом участливо спросил бойца:

— А ты, Миша, спал?

— Спал. И ребята все по очереди отдыхают, пока затишье. Мы тут целый курорт оборудовали.

Зашли в приземистое здание. Не то пустой склад, не то гараж. Пахло гарью, еле мерцала свеча. На каких-то обгорелых тряпках вповалку, не выпуская из рук автоматов, шумно сопели спящие. В углу умывались, что-то варили на керосинке.

— Раненых накормили?

— Накормили, товарищ гвардии лейтенант.

— Ну-ка, выбеги, может, идут, тащат кого?

Николай беспокойно шагал из угла в угол, забыв о ране. Неудачи бесили его, разжигали энергию, которую было трудно сдерживать. Шесть человек он потерял за ночь, посылая то одних, то других за «языком». Скоро утро — и никаких результатов. Десантники исползали весь передний край противника вокруг городка. Раз приволокли мертвого: нечаянно удушили по пути. Затем принесли пулемет. А «языка» добыть не удавалось.

Николай взглянул на часы. Порылся в записной книжке: восход солнца будет в семь двадцать. До рассвета всего два часа. Решив послать еще одну группу, он стал будить спящих.

Вбежал ординарец, радостно сообщая:

— Ведут!

Николай вскочил, не владея собою от нетерпения.

— Кто?

Ординарец назвал фамилии ушедших еще с вечера, которых уже считали погибшими. За дверью послышались возня, раздались голоса: «Сюда, сюда». Николай схватил горящую свечу, шагнул к выходу, но отступил назад.

С улицы вошла Соня. С нее текла грязь. Воротник шинели был поднят, у шапки опущены уши. На бледном, забрызганном грязью лице блуждала растерянная улыбка. Она хотела козырнуть, но рука устало повисла.

— Здравствуйте. Я к вам. Добралась. Где раненые?..

Николай перевел удивленный взгляд на ординарца, как будто Миша Бадаев был виноват, что вместо «языка» — девушка. Миша оцепенел. Он не понимал, откуда взялась Соня, да еще в таком виде.

— Как вы сюда попали? Кто вас послал? — Николай плохо скрывал раздражение.

— Никто. Сама.

Соня огорченно рассматривала его. Николай похудел, оброс. Первый раз она видела у него на щеках такую щетину. Кожанка порвана, пуговиц не хватает, погоны измяты. Он застегивал воротник гимнастерки, и пальцы его не слушались.

— Как пройти к раненым? — снова спросила она.

Николай стоял, сжимая в руках свечу. На стене вырисовывалась его огромная, резко очерченная тень. Разозленный, он поставил свечу и, прихрамывая, пошел к дверям. Сквозь зубы отдал ординарцу приказание обсушить Соню, накормить, уложить спать. Потом вернулся и, не глядя на нее, мрачно произнес:

— Вы простите меня, товарищ гвардии сержант.

Тяжелая, обитая железом дверь раскрылась. Вошли, шумно дыша, два автоматчика, так же, как Соня, все в грязи. Осипшими голосами, в которых слышались и ярость, и мальчишеская обида, они начали докладывать, перебивая друг друга:

— Товарищ гвардии лейтенант!..

— Не идет, подлюга такая! Осерчал, что попал к нам. За нашим сержантом Соней гнался, мы и перехватили его...

А сейчас лег на землю возле двери и не встает.

— Сил нет больше с ним возиться. Туша килограмм на девяносто, да еще артачится.

Николай посмотрел на своих бойцов — вымазанных с ног до головы и мокрых, потом на Соню. Жаль, что она не видела его взгляда.

— Кого привели?

— Эсэсовец. Молодой. Но чин, видно, крупный: еле дотащили.

— Быстро ведите прямо в штаб.

— Подсобить бы надо, товарищ лейтенант.

Николай скомандовал:

— А ну, кто не спит, помогите! — И тем, кто привел «языка», сказал:

— Живо поесть и отдыхать, а то уже и с пленным сладить не можете.

Он отправился в штаб, несколько автоматчиков пошло вслед за ним.

Дверь осталась открытой, пламя свечи колебалось. Миша Бадаев шмыгнул остреньким носом, притворил дверь, помог Соне снять шинель.

— Вот тут, товарищ сержант, консервы — сардины норвежские, фрукты болгарские — сушеные, сыр датский. Покушайте. Фашисты со всей Европы понасобирали.

— Не хочу, спасибо.

— Может, мармеладу хотите? Эрзац, правда, но ничего, кушать можно.

— Нет, нет. Не хочу. Спасибо, — отказывалась Соня, выкладывая из санитарной сумки бинты и медикаменты.

Миша Бадаев ходил около нее. Он повесил Сонину шинель над горящей керосинкой и искал, чем бы еще услужить девушке.

— Вы уж не сердитесь на нас, что мы так плохо принимаем... Мы никак «языка» достать не могли.

Она мельком взглянула на него. Миша был очень расстроен, его лукавые глаза погрустнели. Соня хотела спросить, где раненые, но он предупредил ее:

— Ребята здесь, в соседней комнате, — и, взяв свечу, провел девушку в другую половину помещения.

Там было чисто, просторно и стало довольно светло, когда зажгли аккумуляторную лампочку. Раненые лежали на автомобильных сидениях, которые были собраны, наверное, со всех автомашин, подбитых в городе нашими танкистами. Когда Соня вошла, кто-то негромко закричал: «Ура!» Все, кто только мог, приподнялись.

По-хозяйски осмотрев помещение. Соня распорядилась:

— Курить бросайте. Вон как надымили!

Она вымыла спиртом руки и принялась за работу. Всех осмотрела, перевязала, с каждым поговорила. Дел хватило надолго. Уже на рассвете, когда раскрыли маскировку на окнах и проветрили помещение, Соня ушла от раненых.

Измученная, отупевшая, она легла прямо на пол и уснула.

Она не слышала, как утром пришел Николай. Автоматчики бережно перенесли ее на матрац, притащенный откуда-то. Они разули Соню, укрыли одеялом, и Николай долго сидел, издали вглядываясь в ее лицо. Она проснулась, когда вбежал какой-то автоматчик и начал рассказывать:

— Товарищ лейтенант! Самолеты наши прилетели! Кружат, кружат — сбрасывают снаряды, патроны, газойль...

— Значит, сегодня дальше пойдем, — спокойно сказал Николай. — Тише.

— А какие молодцы наши артиллеристы: сумели прорваться к нам. Немцы думали, что у нас тут артиллерии нет, — продолжал автоматчик шепотом. — А она в последний момент как чесанула их. Эх! Красота!

— Чего же тут особенного? Вон сержант одна к нам сумела пробраться.

Соня не подала виду, что ее разбудили. Не хотелось вылезать из-под теплого одеяла. Она прижмурила глаза и сквозь ресницы видела, как в широких без рам окнах, с которых Николай сдирал маскировку, голубело бледное небо, усеянное парашютами. Оттуда доносился мерный гул транспортных самолетов. Николай уже побрился, пришил свежий подворотничок. Уютно попыхивала керосинка, над ней сушилась Сонина шинель.

— Теперь они больше не полезут сюда, — тихонько рассуждал автоматчик. — Эх, а машин сколько на шоссейке подбито! Им, видно, другой дороги уходить не было, вот и перли через нас. Дали им копоти!

— Поди-ка, — вполголоса сказал Николай, — найди лейтенанта Малкова, танк его у водокачки стоит. Знаешь? Зови его сюда, скажи, что пришла Соня. Или нет, лучше не говори — пусть сюрприз будет.

Соне было любопытно, как Николай с Юрием будут говорить меж собой. Она не шевелилась, притворяясь крепко спящей. Вскоре пришел Юрий.

— Ты меня звал?

Николай молча кивнул на Соню. Юрий прикрыл за собой дверь. Медленно обвел удивленным взглядом все кругом и увидел девушку.

— Соня?.. Что она здесь делает?

— Видишь, спит, — улыбнулся Николай и добавил участливо, — всю ночь раненых перевязывала, измучилась.

— Как она сюда попала?

— Пришла. Не побоялась. Не то, что некоторые... — Николай не удержался, чтобы не подтрунить.

— Иди ты к черту! — отмахнулся Юрий.

— Тише. Разбудишь...

Вошли танкисты, ведя под руки раненого.

— Сюда, сюда, — бросился помогать им Николай. — Сержант! Соня! Подъем!..

Соня вскочила и начала быстро обуваться.

— Здравствуй, Юрий! Вы что ругаетесь? Даже меня разбудили.

— Да так... Маленько поспорили, — поспешил успокоить ее Николай.