Глава 9
Погудина искали по радио. Соня Потапова села за самую мощную радиостанцию бригады.
В штабной землянке неуютно. Девушка держит в руке микрофон. Охваченное наушниками лицо побледнело, под глазами синь бессонницы. Ослабевший голос настойчиво зовет:
— Вихорь! Ви-и-хорь! Я — Буря! Я — Буря! Отвечайте.
Она переключается на прием, но в эфире — ни звука на этой волне. Слабо жужжат радиолампы. Она пробует две-три волны рядом, в уши лезет визг, тихое подвыванье. Потом снова — молчание. Включает передатчик:
— Вихорь! Ви-и-хорь! Я — Буря. Буря. Вихорь, где вы? Погудин! Погудин!
Окно перед Соней вровень с землей. Ветер кидает в него мертвые листья. Один желтый листок приклеился к стеклу и сиротливо вздрагивает черенком.
С шумом вошел полковник. На сумрачном, гладко выбритом лице свежий порез от лезвия бритвы. Он кутается в шинель, накинутую на плечи.
— Ну как, товарищ сержант?
Соня встала, не поднимая ресниц.
— Не отвечает.
— Сидите. Продолжайте.
Она опустилась к аппарату и еще ниже наклонила голову, продолжая поиски. Полковник нетерпеливо ходит по землянке, каждый раз резко поворачиваясь. «Вот тебе и вихорь», — думает он.
Данные, сообщенные Погудиным из тыла врага, чрезвычайно ценны. Но расплатиться за эти сведения таким офицером, как Погудин, слишком дорогая цена. Поэтому не гасла искорка надежды, и полковник все время думал об этом, чем бы ни занимался. А дел было хоть отбавляй: через две недели танки должны отправиться в прорыв, рейд предстоял серьезный.
— Вы б отдохнули, Соня. — Полковник внимательно посмотрел на радистку, которая продолжала монотонно взывать в эфир. — Никто вас не подменял? Идите.
— Нет. Разрешите еще?
— Дальше искать по радио безнадежно. Кончайте, — приказал полковник. — Очевидно, рация у Погудина повреждена.
В воспаленных глазах Сони было столько решимости продолжать вызов, что полковник сразу изменил свое приказание.
— Ну, хорошо, хорошо, еще немножко можно, — успокоил он ее и подумал: «Откуда такое упрямство в девчонке? Третьи сутки не отходит от рации».
Помолчав, он спросил:
— Вы кем были до армии?
— Студенткой.
— Студентка? Какого же вуза?
— Уральский индустриальный.
— А, уральский. Вы хорошо Погудина знаете?
— Нет, видела его всего два-три раза. Он о себе не любит говорить.
— Да, за ним есть этот недостаток: вот уже третий день ничего о себе не сообщает, — горько пошутил полковник.
Соня не ответила и снова надела наушники. Полковник сел рядом. Он припомнил все детали из рассказа санитара, который в очередь с другими автоматчиками дежурил на «НП» артиллеристов. Дядя Ваня видел в стереотрубу, как семь человек пробежали по крыше замка.
Полковник перебирал в памяти: «Бежали, торопясь. Значит, это было уже тогда, когда нижние этажи занял противник... Бежали, не отстреливаясь. А как? Сразу на край или метались из стороны в сторону?» Подумав о такой важной детали, полковник взял телефонную трубку и приказал вызвать санитара Новикова. Ему хотелось убедиться, что Погудин без препятствий ушел из замка.
Через две минуты явился дядя Ваня. Усы обвисли: на них, так же как и на шапке и на плечах, был снег. Комбриг не дал ему доложить о себе.
— Снег пошел? — спросил он.
— Пороша, товарищ гвардии полковник.
Комбриг еще раз расспросил санитара, что тот видел, когда сидел у стереотрубы на переднем крае. Новиков обстоятельно и многословно рассказал то же самое, что и раньше.
— Гвардии лейтенант Погудин должны вернуться, товарищ полковник. Они там все ловкачи подобрались, — закончил он.
— А как по крыше бежали? Прямо или сначала в стороны метались?
— Совершенно прямо, товарищ полковник. У них, наверное, план был... Только кто-то один немножко замешкался, пока спрыгнул.
— Кто же это, по-твоему, мог быть?
— Не знаю, товарищ полковник: расстояние большое.
— А за ним кто-нибудь выбегал на крышу?
— Нет, не видно было. Только они — семь человек, я посчитал.
«Могли бы еще вернуться, — подумал полковник. — Но снег. Снег — не вовремя! В темноте еще могли бы пробраться, а на снегу их перестреляют — и конец. Кто мог предвидеть такую неожиданность? А надо было предвидеть! И снабдить их белыми маскировочными костюмами!» Он сосредоточенно смотрел на капли, бисером рассыпанные на шапке, на шинели гвардейца. Со снегом уменьшалась надежда, что разведка выберется.
— Ви-и-хорь! Ви-и-хорь, — монотонно звала Соня.
— Прекратите! — оборвал полковник. — Выключайте рацию.
Соня испуганно вздрогнула. Затем медленно встала.
— Есть...
Распахнулась дверь. Нагибаясь и обмахиваясь перчаткой, в землянку ввалился усыпанный снегом комбат Никонов.
— Ну, как, глазастая? Есть что-нибудь? — Он увидел комбрига и выпрямился. — Здравствуйте, товарищ полковник!
Вслед за ним вошел Фомин:
— Что, уже прекратили вызывать Погудина?
Никто не ответил ему. Санитар дядя Ваня застеснялся и попросил разрешения идти. Полковник отпустил его и потом приказал Соне:
— Пригласите сюда начальника штаба. Да не ходите. Разыщите по телефону. Он сейчас, наверное, в третьем батальоне.
— Есть, товарищ полковник!
Соня подумала: сейчас что-то будет предпринято для спасения Погудина. Она оживилась и начала звонить по телефону. Сдерживая голос, чтобы не мешать разговору офицеров, она старалась не пропустить ни одного их слова.
Никонов и Фомин рассказывали, как все офицеры и бойцы батальона только и толкуют о Погудине. Все восхищаются смелостью разведчиков и крепко огорчены тем, что они пропали. Почти все предлагают добровольно пойти на выручку любым способом от разведки боем до парашютного десанта. «Такие, как Погудин, — всегда любимцы коллектива, — говорил Фомин. — Надо что-то сделать, успокоить людей».
— Ни о какой разведке боем в направлении замка речи быть не может. Мы не имеем права обнаруживать свои силы перед нашим крупным наступлением, — возразил полковник.
— Так что ж? Выходит, ничего и предпринять нельзя? — огорченно спросил Никонов. Его полное румяное лицо помрачнело. Он словно сразу постарел, когда понял, что Погудин может не вернуться.
Соня доложила полковнику: начальник штаба сейчас придет. Потом посмотрела на Никонова и перевела взгляд на Фомина. Тот сидел в стороне, не шевелясь, опустив руку вниз, и тихо постукивал пальцем по ножке табурета. Соня вслушалась. Фомин выбивал азбуку Морзе: «П-о-г-у-д-и-н Н-и-к-о-л-а-й П-о-г-у-д-и-н». Она понимающе кивнула ему и вздохнула.
Полковник встал и заходил по землянке, поправляя шинель, спадающую с плеч. Он не любил показывать перед подчиненными свои, как он выражался, «расшатанные за войну нервы». Держать себя в руках ему сейчас было трудно, он считал себя виноватым в том, что пустил Погудина в тыл противника. И не столько для остальных, сколько для себя, он сказал:
— Мы не знаем точно, что Погудин с бойцами погиб. Поэтому мы не имеем права хоронить его прежде времени. Они должны вернуться, и мы должны верить в это, — он твердо выделил слово «должны». — Все, что от нас зависит, мы делаем. Так и скажите, Иван Федосеевич, личному составу батальона.
— Есть, — вяло ответил Фомин.
— Все части, — продолжал полковник, — стоящие на переднем крае, предупреждены и в случае помогут Погудину прорваться на самом трудном этапе: через первую линию обороны противника.
— Если только он жив, — вставил Никонов, — они проползут хоть по спинам немцев.
— Вот, вот, — полковник даже как будто повеселел, — это ж, Василий Иванович, твой воспитанник. Что же ты голову повесил прежде времени? Фомин! Обращаю ваше внимание на политико-моральное состояние вашего комбата, — закончил он, довольный, что за шуткой сумел спрятать свое угнетенное настроение.
— Потому и повесил голову, что — мой... — горячо ответил Никонов, приложив ладонь к груди, но тут же смутился и махнул рукой. — Вон моему замполиту ни черта не делается. Чугунный человек!
Иван Федосеевич посмотрел на него внимательно, с укоризной и покачал головой.
— Эх, Вася! — произнес он. — Тебе нужно, чтобы я лежал на койке и плакал, как тюлень?
Сказав, он повернулся к Соне. Глаза у него серые, мягкие, спокойные. Он смотрит так, будто берет по-отцовски за плечи: «Ну, что ты, девушка, приуныла? Разве может что-нибудь сломить или покачнуть нас?» Соня снова укреплялась в вере, что Погудин обязательно вернется. Вот он уже подходит со своими бойцами, усталый, но веселый к лагерю. Вот направляется к штабу. Спускается по ступенькам...
Дверь действительно раскрылась, и вошел начальник штаба. Рослый, плотный, щеголеватый офицер с крупными чертами лица. У него были густые длинные брови, от этого он выглядел неприветливыми и сердитым.
— О Погудине ничего ясного, — сказал он, не дожидаясь расспросов. — По сведениям общевойсковой разведки на всех участках наблюдатели не отмечают никаких стычек в прифронтовой полосе противника. Авиаразведка также ничего не обнаружила. По показаниям «языков», добытых вчера и сегодня нашей пехотой на переднем крае, никаких групп советских солдат немцы у себя не обнаруживали. Но один пленный, пойманный разведкой соседней стрелковой дивизии, сообщил, что в их части ходят такие слухи. Будто в каком-то доме, где расположилась воинская часть «эс-эс», появился партизан. Он якобы убил ножом одного обер-лейтенанта. — Начальник штаба вынул блокнот и заглянул в свои записи. — Затем кидал гранаты, убил еще одного и ранил трех. Когда его стали ловить, он отстреливался, ранил еще пятерых и подорвал себя на гранатах, убив осколками двоих и ранив четырех. Вот и все.
Помолчали.
Василий Иванович Никонов сидел и загибал пальцы, считая перечисляемые потери противника.
— Четыре убито, двенадцать ранено. Так!
— Возможно, что это и преувеличено. Пленный ссылается только на слухи, — добавил начальник штаба. — И неясно, почему речь идет об одном партизане.
— Да-а, — протянул комбриг. — Но это погудинская работа. По почерку чувствую. Правда, Иван Федосеевич?
Фомин ничего не ответил. Соне стало невмоготу, и она попросила разрешения уйти.
— Конечно, конечно! — отпустил ее полковник. — Я же вам давно сказал: идите отдыхайте.
Соня надела шинель и, шатаясь от усталости, еле выбралась по ступенькам из землянки. Все кругом было белым. Снег обильно напудрил все деревья, кусты и прикрыл землю. Сухие, колкие снежинки сыпались с неба отвесно, как дождь. Кое-где из-под снега еще торчали былинки, но под ногами уже приятно похрустывало.
Голова у девушки чуть закружилась от свежего воздуха и ослепительной белизны вокруг. Она решила пройтись по лагерю, подышать на легком морозце, который по-знакомому чуть-чуть начинал пощипывать лицо и уши.
Соня не заметила, как дошла до батальона Никонова. Ее догнал Антон Ситников и, поздоровавшись, сказал, что командир очень просит зайти к нему.
— Малков? А что ж он сам?
— Он ходил к вам, — ответил Ситников и развел руками. — Ворчит, что никак не может застать. Вы уж зайдите. А то он что-то затосковал.
— Хорошо. Пойдемте, — согласилась Соня. Они направились к землянке Юрия. Когда шли мимо танка, поставленного в широкий окоп и прикрытого брезентом, Ситников не утерпел, чтобы не похвастать:
— А вы еще не видели, какая у нас новая машина? Вот, взгляните. Не танк, а песня. Знаете, сколько усовершенствований? — Он приоткрыл край брезента. Соня из вежливости внимательно рассматривала гусеничную ленту, даже потрогала холодную блестящую сталь. Она не понимала, чем отличается новый танк от всех, виденных ею раньше. Но было приятно, что ей, как боевому товарищу, всерьез показывают новую технику.
— Хорошая машина, — похвалила она, потому что искренне хотела сказать механику-водителю приятное.
— А внутри знаете как сейчас? — увлекся Ситников. Но спохватился. — Ну, это как-нибудь потом... Вот тут только у меня есть знаете что? — Он нырнул под брезент и вытащил оттуда золотистый сухой цветок. — Это вам. Не знаю, как правильно называется. У нас его бессмертником зовут.
— Спасибо, — устало улыбнулась Соня. — У меня еще тот букет незабудок сохранился.
— Увял уже поди давно.
— Увял. Но я очень люблю цветы.
— Я тоже, — простодушно признался Ситников. — Ну, идите, идите, — заторопил он ее. — А то наш лейтенант соскучился очень.
— Вы так думаете? — с нарочитой серьезностью спросила она.
Ситников глянул на нее сбоку и ничего больше не сказал, проводив ее до землянки.
Юрий вскочил с койки навстречу Соне. Не здороваясь, сразу засыпал вопросами:
— Наконец-то! Как Николай? Что по радио? Что с переднего края сообщают? Будут что-нибудь делать?
— Во-первых, здравствуй!
— Здравствуй. Ну, говори же.
Соня задумалась и не скоро ответила:
— Ничего ясного. По радио поиски уже прекратили.
— Эх! Николай, Николай!.. Ведь говорил я, что это авантюра, обреченная на провал, — он бросился на койку и схватил голову руками. — Ведь говорил же...
— Ничего ты не понимаешь. По-твоему выходит: всякая разведка — авантюра. Потом, что ты все валяешься? И жара у тебя как в бане. Зачем так сильно тоните?
Юрий поднялся, помог девушке снять шинель. Глядя на ее раскрасневшиеся щеки, подумал: «Она такая же, как была в школе. Нисколько не изменилась».
— Николай — замечательный офицер! Горячий, боевой. Он пошел на такое дело, на которое не всякий может, — сказала Соня.
— И зря себя погубил, — добавил Юрий, присаживаясь рядом.
Она холодно смерила его взглядом и резко возразила:
— Во-первых, еще неизвестно, погубил или нет. А во-вторых, он такие сведения сообщил, что командующему фронтом докладывали. Николай — настоящий разведчик. И человек хороший — энергичный, живой, веселый. Его так любят в нашей бригаде. У меня все время со всех батальонов спрашивают: «Как Погудин, как Николай?» Ты только пойми — каково бригаде потерять такого разведчика!
Юрий пересел напротив нее.
— Тебе он нравится?
— Очень, — сразу ответила Соня.
— Ты в него влюблена?
— Что ты? С ума сошел. Какая может быть на фронте любовь?
— А почему бы нет?
— Нет, — решительно сказала она. — Когда занят большим, настоящим делом, то все остальное, что к нему не касается, должно отойти на «потом». Когда посвящаешь себя такому делу целиком, силы больше...
Долго сидели в тягостном молчании.
— Ой, я и забыла! — спохватилась вдруг Соня. — Мне сегодня надо составить отчет о состоянии аппаратуры. Пойдем, проводи меня. Ну, подал бы шинель, — сказала она с упреком, одеваясь. — Вот мы с тобой еще школьные товарищи, а ты такой невнимательный, равнодушный.
— Соня, выслушай меня...
— Юра! — она серьезно посмотрела ему в глаза. Он заулыбался, и Соня рассердилась на себя, что не смогла взглядом сказать того, что нужно. В голосе ее зазвучало раздражение. — Целый день на постели валяешься, когда сейчас все к боям готовятся. Неживой ты, что ли? Как только ты в разведку попал? Неужели и воюешь ты так же вяло?
— Воюю? Вот увидишь, как я воюю!
— Хорошо, посмотрим.
— Идем! — Он резким движением открыл дверь.
— Оденься. На улице мороз, а ты хочешь в гимнастерке. Оденься, оденься, иначе я с тобой не пойду.
Юрий накинул кожанку на плечи, и они вышли из землянки. Под ногами мягко хрустел снег. Небо очистилось от туч, и воздух был свежим, прозрачным. Сквозь деревья мертво светила полная луна. Безжизненные тени ложились на белую землю.
— В наступление скоро пойдем? Ты не знаешь? — спросил Юрий.
— Наверное, скоро.
«Вот пойдем в бой — покажу», — решил он, взяв Соню под руку. Но она резко отстранилась от него:
— До свидания! — И быстрыми шагами пошла дальше одна.
— Стой, кто идет? — окликнул часовой, на окраине лагеря.
Соня назвала пропуск. Но часовой обращался явно не к ней. За деревьями чей-то знакомый голос задорно отвечал на оклик:
— Свои. Славяне!
— Пропуск? — щелкнул затвор карабина.
— А черт его знает, какой у вас сегодня пропуск: мы давно дома не были.
— Лейтенант Погудин? Ура-а! — закричал часовой. Соня побежала навстречу и через несколько шагов увидела Николая, четырех автоматчиков и связиста с рацией за спиной. Они стояли на свежепротоптанной тропинке. Какой у них странный, смешной вид! Поверх всего обмундирования надето нижнее белье. Шинели заправлены в кальсоны, выпущенные на сапоги. Из-под белых рубах торчат воротники с петлицами. Ни дать ни взять — в маскировочных костюмах.
Луна освещала лицо Николая — запавшие глаза и провалившиеся щеки. Он обрадовался встрече и козырнул широким жестом.
— Здравствуйте, Соня, товарищ гвардии сержант!
Из землянок, разбуженные криком часового, выбегали полуодетые танкисты и набрасывались с объятиями на разведчиков.
— Погудин!
— Никола, друже!
— Колька!
— Товарищ лейтенант!
— Подождите, дайте поблагодарить сперва, — он скомандовал своей группе «смирно», подошел парадным шагом к Соне и крепко пожал ей горячую руку. — Ба-а-аль-шое спасибо, товарищ гвардии сержант!
— За что? — смущенно, скрывая радость, спросила Соня.
— Как же? За поддержку. Выдохнемся — рацию настроим, а вы зовете. Это здорово было! Кабы не вы, мы бы не дотянули. Нет, серьезно. Да вот еще снег, спасибо, вызволил.
— Что же вы не отвечали? — спросила Соня.
— Понимаете, передатчик встряхнули где-то. Ну, и... А приемник работал.
Николай тут же бесцеремонно стянул с себя нижнее белье. Снял шапку, отряхнул с нее снег, оправил шинель. Отослал своих бойцов.
— Ну-ка, живо — отдыхать. Завтра наговоримся. Отбой! Вы к себе. Соня? Пойдемте, мне в штаб. Эх, попрошу сейчас у полковника ха-арошую папиросу!
Они медленно зашагали рядом. Николай посматривал на девушку, и в ушах у него звенел ее зовущий голос:
«Вихорь! Вихорь!». А Соня вдруг почувствовала себя усталой, ослабевшей. Хотелось лечь, закрыть глаза и ни о чем больше не думать, кроме одного: «Вернулся! Вернулся!»
Не разговаривая, они медлили расстаться. Потом Николай увидел комбрига и начальника штаба, которые вышли навстречу. Он наскоро попрощался:
— Ну, будьте здоровы... Соня! Спасибо! В долгу мы перед вами, о-очень.
Был легкий морозец. У Сони горело лицо. А Николай подошел к командирам, вытянулся в струнку, даже каблуками щелкнул и громко отчеканил:
— Товарищ гвардии полковник! Разрешите доложить — ваше задание выполнено!
Почти до рассвета он рассказывал командирам о коротком бое замке, о системе обороны противника за линией фронта. По офицерской книжке убитого обер-лейтенанта установили, какая часть прибыла с Запада. Германское командование снимало свои дивизии с фронта, где наступали англичане и американцы, и перебрасывало их на восток.
Николай рассказал, как они, отлеживаясь при появлении опасности в валежнике, в стогах соломы, долго не могли приблизиться к переднему краю. Но в ближайшем тылу, у врага разузнали многое. За эти трое суток, до того, как выпал снег, измучились, плутая вокруг да около, но не теряли надежды на спасение.
— Если б не наш Петя, — тихо закончил Николай, — мы бы не вышли оттуда. Немцы, наверное, подумали, что на чердаке был всего один русский. Нас и не искали.
Николай подал комсомольский билет. Командир бригады прочитал вслух: «Банных, Петр Васильевич, год рождения 1926».
— Да-а, — произнес задумчиво он. — Начальник штаба! Представить всех к награде!
— Мы просим вас, товарищ полковник, вынести благодарность и гвардии сержанту Потаповой. Не она — ребята не выдержали бы.
— И сержанта Потапову тоже. Хорошо работала. Правильно, Погудин!
— Извините меня, товарищ гвардии полковник, дайте еще раз закурить, — растерянно вымолвил Николай.