Глава 6
Танки стремительно продвигались вперед, и у радистки бригадной радиостанции сержанта Сони Потаповой дел было много. Бригада, войдя в прорыв, держала связь и со штабом корпуса, и с танковыми частями, идущими параллельно, и с авиацией, и с артиллерией, и с пехотой, которая каждый день догоняла танкистов и закрепляла их успех.
Соня сутками не снимала наушников, почти безвыходно сидя в кабинке радиостанции, смонтированной в кузове трехтонного грузовика. Но она ясно представляла, что происходит вокруг, по беспрестанным сводкам, приказам, распоряжениям, которые ей приходилось принимать и передавать.
Это был год десяти знаменитых ударов Советской Армии на фронтах Отечественной войны. Участвуя в шестом ударе, бригада уральцев действовала в самые горячие дни разгрома противника в районе Западной Украины. После боев за Львов танки пошли на юг, к Карпатам. Когда впереди засинели горы, бригада повернула снова на запад. Время бежало быстрее, чем танки, и казалось, что полковник — командир бригады, отдавая через Соню распоряжения, хотел догнать каждый пролетевший день.
Соня была единственной девушкой в бригаде, поэтому ее знали почти все. Когда она передавала по радио приказания комбрига и штаба, в танках узнавали ее голос. Случалось танкам на марше встречаться с крытой трехтонкой, над которой покачивалась высокая антенна. Тогда каждый танкист обязательно приветствовал Соню. Даже если из окошечка кузова не выглядывала девичья темно-русая голова, большие, всегда немного удивленные глаза, танкисты, завидев машину радиостанции, считали своим долгом помахать шлемом или рукой.
Соня знала немногих и то лишь по позывным раций. «Гроза» например, — это командир батальона, который басит, именует бойцов «дьяволята», а, разговаривая с Соней, называет ее не иначе, как «глазастая» и «дочка».
Позывными бригадной радиостанции было «Буря». Соне очень нравилась перекличка «Грозы», «Урагана», «Тайфуна». Она работала с азартом. Голос ее звучал мягко, но настойчиво.
— Гроза! Гроза! Я — Буря. На левом фланге коробки противника! — и сердце ее замирало. Она представляла, как ползут «тигры» и «пантеры» на наши танки, которыми командует тот, кто зовет ее дочкой.
— Ураган! Ураган! Как слышите? Прием.
— Пурга! Пурга! Я — Буря! Огонь! Огонь! Сильнее огонь! Прикройте продвижение «карандашей», — и она рисовала в своем воображении, как автоматчики, условно называемые «карандашами», не могут пройти вперед «из-за стрельбы противника». Она не удерживалась, выглядывала из машины, слушала, как где-то недалеко идет бой: напряженно урчат моторы, палят орудия.
— Вот егоза! Никак не сидит на месте, — сердился полковник, появляясь вдруг откуда-нибудь на своей маленькой автомашине. Он всегда залезал в кабину радиостанции. — Ну-ка, свяжи меня с «Ураганом».
Комбриг надевал наушники, и через несколько секунд в них улавливался далекий голос: «Соня, Соня! Я — «Ураган». Как слышите? Прием». Радиостанцию штаба бригады многие вызывали просто: «Соня!»
Связь по Сониной станции устанавливалась быстро и четко. Комбриг отдавал распоряжения и уже не сердился на девушку.
— Спасибо, сержант! Молодец! По-нашенски. Он так же быстро уходил, оставляя за собой дверь настежь, и снова уезжал к тому батальону, где обстановка была самой горячей.
Однажды в солнечный августовский вечер бригада без боев проходила колонной по глухой извилистой дороге. Машина радиостанции двигалась среди танков. Соня раскрыла в кузове боковое оконце и рассматривала происходящее вокруг.
Дорогу обступали зеленые рощи. В них было заманчиво мирно. Там угадывалось птичье щебетанье, неслышное за ревом моторов. В небе, охраняя войска, патрулировали самолеты. В колонне вместе с танками шли самоходные орудия, гвардейские минометы — «катюши», зенитные установки — «аннушки», приданные бригаде. И сквозь привычный запах газойля и бензина, который выдыхали моторы, ветерок доносил, казалось, лесные ароматы. У придорожной канавы кивали головками ромашки, незабудки. Их покачивал вихрящийся за машинами воздух. Соне так хотелось нарвать букет полевых цветов!
В оконце еле-еле просовывалась голова. Соня все время старалась смотреть вперед, и от этого сильно уставала шея. Вон первый танк останавливается. Командир машины соскакивает и подозрительно оглядывает дорогу. На танках вместе с автоматчиками сидят саперы. Он зовет их, и они быстро прощупывают почву. Соня напряженно следит за ними.
Нашли несколько мин у самого края дорога. Соня, улыбается облегченно. Ей кажется такой немудреной, хитрость фашистов, отступивших без боя: они заминировали обочины, рассчитывая на то, что русские, торопясь вперед, будут обгонять друг друга.
Саперы не вытаскивают всех мин: некогда. Ставятся предупреждающие таблички — «мины», и колонна двигается дальше. Из села навстречу танкам бегут мужчины, женщины. Они отчаянно машут руками и кричат, преграждая путь. Какой-то старик, сняв выгоревшую, рваную шляпу, что-то объясняет танкистам.
Машины объезжают мост, входят в узенькую уличку. Толпа жителей бежит впереди. Люди возбуждены, они словно хотят поднять на руки тяжелые танки и осторожно пронести их через все село. Везде натыканы жерди, на них навешаны пестрые лоскутки, а там, где это сделать не успели, женщины и дети встают сплошной стеной, загораживая заминированное место.
А в конце улицы поперек стоят снятые с петель ворота, и на них дегтем намалевано: «ТОВАРИЩИ ЧЕРВОНА АРМIЯ АСТАРОЖНО ТУТ МIНИ». Рядом уже разобран забор, и босоногие мальчишки с гордо сияющими глазами показывают гвардейцам объезд по огородам.
Танкисты спешат. Никто не спрашивает имена людей, рискующих жизнью ради родной Червоной Армии. Соня машет им на прощание рукой и шепчет:
— Спасибо, дорогие! Большое спасибо!
Подъехали к реке. Колонна останавливается, пропуская вперед саперную часть — грузовики с понтонами. Соня смеется, увидав, как нетерпеливый танкист, сбросив сапоги и засучив штаны, бежит в воду мерять брод. Вверху, перечеркивая вечернее небо, низко носятся десятки самолетов. Они словно зовут скорее на тот берег, а потом, будто оставив что-то на этой стороне, возвращаются. И опять мчатся вперед и снова возвращаются, точно им жаль расстаться с этой землей.
Дверь Сониной кабины распахивается, и влезает командир бригады в пыльном комбинезоне.
— Соня! Скорее штаб корпуса! Скорее, дружок, скорее!
Девушка привычным жестом включает передатчик и удивленно смотрит на полковника. «Что случилось? — думает она, настраивая рацию. — Почему у комбрига так блестят глаза? Раньше он никогда не называл меня по имени...»
— Алло! Урал! — Соня старается говорить спокойно, но волнение полковника передается и ей. Она торопится. — Алло! Урал? Урал? Я — Буря, я — Буря. Как слышите? Прием. Перехожу на прием... Так... Так... Слышу хорошо. Принимайте. Передаю. Передаю.
Полковник бросается к ней, выхватывает микрофон и кричит:
— Урал! Урал! Я — Буря! Я — Буря! Вышел на государственную границу! — Он, сдерживая голос, отчетливо выговаривает каждое слово.
— Вышел на государственную границу Союза Советских Социалистических Республик!.. Форсирую по маршруту реку вброд... Да здравствует наша Родина!..
Полковник вынул платок и вытер вспотевшее лицо. Поднялся. Сделал шаг к двери, и весь кузов закачался. Окончательно растерявшись от волнения, он снова сел напротив Сони и произнес:
— Вот это здорово! А?.. Мечтали... И дошли!.. Ну, теперь держись!..
— И стукнул кулаком по дощатому столику.
Не в силах от неожиданной радости сказать что-нибудь, Соня сидела недвижно и смотрела в открытую дверь. Там видны колонна танков, зеленый лесок вдали да маленькие домики, утопающие в садах. И башни танков, и верхняя кромка леска, и макушки деревьев вдоль дорога, и крыши села — вся долина была залита рубиновым светом вечерней зари, словно здесь, на границе, в небе вспыхнула яркая кремлевская звезда.
Соня смотрела вдаль и видела весь свой пройденный путь — бывает так в значительные минуты жизни! Ей казалось сейчас, что этим же светом сияли лица ее одноклассников на пионерском костре десять лет назад, когда она впервые надела красный галстук и, стоя перед отрядом у Красного знамени, проговорила:
— Всегда готова!
Этим же светом — костров, знамен и полощущихся на ветру плакатов «Все для фронта!» — была озарена площадка новостройки, когда в пургу и жестокий мороз студенты вышли на субботник. Этим же светом был залит огромный зал, где добровольцы давали клятву землякам. Соня вспомнила решительное лицо генерала, стоявшего тогда у боевого знамени. Он торжественно произносил слова, повторяемые танкистами: «Клянемся! Мы не дрогнем в боях за русскую землю. Не пожалеем крови и самой жизни ради свободы и счастья нашего народа, ради полного освобождения родной земли от захватчиков».
— Как несовершенна наша радиотехника! — воскликнул полковник с искренней досадой. Соня обернулась:
— Почему это? — она готова была обидеться за свою радиостанцию.
— Вот сейчас бы доложить прямо на Урал, отцу. Соня улыбнулась. Полковник продолжал серьезно:
— Что вы смеетесь? У меня отец — тоже государственный человек, депутат горсовета, знатный токарь. Он за каждым шагом армии следит. Придет с работы и сразу матери командует: переставить флажки на карте.
К двери радиостанции подбежал коренастый танкист в шлеме, с автоматом на груди.
— Товарищ гвардии полковник! Гвардии майор Никонов послал доложить вам: первый танковый батальон переправился за границу в полном составе.
Быстрые глаза его весело щурились. Правую руку с вытянутыми пальцами он держал у виска, а левую прятал за спиной.
Соня пыталась подсмотреть, что он там прячет. Танкист заметил ее взгляд и смутился. Полковник приказал шутливым тоном:
— А ну, встань, как полагается, товарищ гвардии старшина Ситников. Что это у тебя там?
— Да так... товарищ полковник... Вот разлучаемся с родной землей — я и набрал...
— Незабудки! — обрадовалась Соня. — Дайте мне хоть одну. Ситников смутился еще больше, сунул девушке букет и сказал:
— Это я вам, товарищ гвардии сержант! — И козырнул полковнику. — Разрешите идти?
— Идите, — засмеялся полковник.
— Спасибо! — крикнула Соня вслед танкисту.
— Эх, кавалер! Сразу бы с этого и начал: разрешите, мол, вручить сержанту букет цветов по случаю перехода государственной границы.
— Что вы, товарищ полковник! Я его совершенно не знаю, — поспешила заверить Соня.
Полковник напустил на себя суровость, хотя в голосе все еще проскальзывал смешок:
— А почему вы не знаете лучших людей бригады? Стыдно! Это механик-водитель первого класса Антон Ситников! Сейчас он безлошадник — машина его на ремонте. — И, став уже совсем серьезным, полковник добавил. — Д а! Вот что. Передайте шифровкой, помпотеху корпуса: «Коробочки восстанавливаются своими силами успешно. В помощь роте техобслуживания из танкистов, потерявших машины, организована команда под началом технически грамотного офицера». Как его фамилия? Эх, запамятовал. Молоков... или Молодцов... Ну, не важно. Передайте так: «Из двадцати двух шестнадцать — снова в строю». Ясно?
— Есть, из двадцати двух — шестнадцать, — ответила Соня, прижимая к груди цветы.
Темнело. Полковник медленно потянул из букета стебелек незабудок. Потом будто спохватился:
— Молодчина! Геройски работаете! И он выпрыгнул из машины.
Пехота уже подходила к реке, когда все танки и автомашины бригады переправились на другую сторону. Соня не отрывалась от окна. Жители со всех окрестных польских деревень сбежались посмотреть на советские войска. Они кидали танкистам ветки спелых яблочек, кричали, махали руками, смеясь и запевая песни. В одном городке жители вынесли большой портрет Гитлера и бросили его на мостовую под гусеницы.
Танки мчались вперед всю ночь. В каждом следующем городке поляков собиралось все больше и больше. В иных на рабочих окраинах все население выстраивалось вдоль пути. Люди, со смехом прикрывая от грохота уши ладонями, бежали рядом с танками. Матери поднимали над толпою своих детей. Крики и восторженные возгласы, раскатистый лязг гусениц и зычное гудение моторов раздавались в ночи. Люди не спали, будто в первый раз должно было появиться солнце, и они вышли встретить долгожданный восход.
Вслед бригаде дул ветерок — предвестник утренней зари. Он смахнул прохладной рукой усталость с разгоряченных гвардейцев и освежил пыльные потные лица. И наконец, в той стороне, где осталась Родина, на небе запылала алая заря. Кумачовым знаменем она раскинулась по горизонту. Потом полнеба радостно зарумянилось, и взошло солнце, обняв теплом освобожденную землю и расцветив все вокруг. Соне было хорошо, как никогда. Она уже мечтала о том, как бригада пройдет победным маршем по всей Польше, по всей Германии до Берлина.
Ее вызвал корпусный радист. Она не любила его за излишнюю болтливость, хотя никогда не видела и не знала, какой он. Сейчас же захотелось сказать ему что-нибудь ласковое.
— Как самочувствие за границей? — спросила она.
— Соня! Слушай! Стихи! Я знаю, ты не любишь мои стихи. Но сейчас можно? — И радист декламировал ей:
Мучиться, Польша, тебе долго:Обычно Соня отвечала ему: «Опять сдул. Да, да — «Сидор, Дмитрий, Ульяна, Леонид». А в это утро она похвалила стихи и только с сожалением отметила:
— Горы Татры на самом юге Польши, а мы идем на северо-запад...
— Буря! Буря! Я — Гроза, я — Гроза, — ворвался из эфира в наушники хриплый бас. — Молодой человек! Не путайтесь под ногами на чужой волне! Алло! Глазастая! Принимай радиограмму: «Головная походная застава настигла противника. Вступаю в бой. Вступаю в бой...»
Снова у Сони напряженные сутки за сутками. Она дремала, не снимая наушников, в минуты затишья или на марше под мягкое покачивание на рессорах. Здесь же, в крытом кузове грузовика с радиоаппаратурой, была койка да ящик из-под мин с бельем, книжками и запасной гимнастеркой. Урывками она писала письма домой и в институт. Ночами успевала поймать волну Москвы и после звона позывных — «Ши-ро-ка-а стра-на-а мо-я род-на-ая» — записывала очередную сводку Информбюро для политотдела.
Она знала, что ее записи потом размножают на пишущей машинке и читают всем гвардейцам. И ради этой сводки она готова была не спать совершенно — лишь бы, в пятый, шестой раз, настроив рацию на Москву, записать данные об очередном успехе советских войск на фронтах и приказ Верховного Главнокомандующего.
Через день-два приходила многотиражка. И если, сверив свой текст с напечатанным, Соня обнаруживала у себя ошибку, она чуть не плакала:
— Какая я тупица! Ведь ясно говорили: «Сандо-мир». А у меня было: «Сан-Данир».
Она вынимала карту и, найдя на левом берегу Вислы город Сандомир, злилась на себя еще больше:
— Дура! Хоть бы сюда заглянула! Город-то совсем рядышком с нами.
Прошли лето и осень 1944 года. Завершился великий бросок советских армий. Бригада, пройдя Западную Украину и Восточную Польшу, остановилась в лесу за Вислой на Сандомирском плацдарме, чтобы подготовиться к следующей операции.
Соне представилась возможность отдохнуть. Часа два она мылась. Переоделась во все чистое и надушилась духами «Красная Москва», которых у нее было уже совсем немножко, на донышке флакона. Затем четверо суток она отсыпалась.
Потом начались обычные на стоянках будни. Работы тоже много — ремонт, проверка аппаратуры, зарядка аккумуляторов. Но зато можно спокойно, не торопясь, три раза в день сходить на походную кухню за завтраком, обедом и ужином. Зато можно вечером лечь как следует, постелив простыни, под одеяло, голову на подушку и, почитав любимую книжку, спать — нисколько не боясь, что не успеешь выспаться. Было сыро от частых, осенних дождей. В один из пасмурных дней Соня пошла к начальнику связи бригады, чтобы оформить позывные радиостанций новых танков, прибывших для пополнения. Мягкие, влажные листья не шуршали под ногами. Дым землянок, построенных танкистами в лесу ровными рядами, не поднимался выше нижних веток и стоял синими слоями над лагерем.
Тихо. Не шелохнутся дуплистые дубы. Разве только вдруг обломится намокший сук да зацепит собой упругую ветку вяза, которая взовьется обратно вверх, стряхивая брызги дождя. Понурились тополи. Дрожит и шепчется остатками листьев осина, краснея ободранным стволом: задели танком бедную.
Замерли спрятанные в зарослях кустистого ильма стальные машины под брезентами. В лагере гвардейцев — почти никого. Экипажи боевых машин ушли «пешком, по-танковому» разыгрывать атаки и скрытое передвижение меж холмов, по лесу. Десантники тренировались на развалинах ближайшего городка вести бой. Время близилось к обеду. Соня шла по просеке, молча по-военному отвечая на приветствия часовых. В плащ-палатках, накинутых на плечи, с автоматами на груди, они оказывались в самых неожиданных местах и издали были незаметны сквозь чащу деревьев. Соня вздрагивала, когда вдруг у какого-нибудь толстого вяза, щелкая коваными каблуками, вытягивался в струнку автоматчик или танкист.
В конце просеки грянула песня. Навстречу Соне шел взвод гвардейцев. С автоматами за спиной они вышагивали колонной по четыре, энергично выбрасывая руки, как на параде. Запевал рыжий веснушчатый старшина, и видно было, что он старался басить:
Вражья сила качнется и сломитсяПо широкому жесту лейтенанта, который двигался спиной вперед и дирижировал хором, два с половиной десятка молодых бойцов дружно подхватывали:
Автоматчики с танками бросятсяЛейтенант повернулся, зашагал сбоку колонны и увидел Соню. Он перестал петь, расправил шинель под поясом, как-то неловко выбросил ногу вперед и оступился на совершенно ровном месте. Соня остановилась, приветствуя, как полагается, проходящую колонну. Лейтенант тоже приложил руку к шапке, из-под которой торчала жесткая шевелюра, и прошел мимо, разглядывая Сонины сапоги.
— Шире шаг! — крикнул он. — Старшина! Веди взвод! — Сам он вернулся к Соне. — Здравствуйте, товарищ сержант! Я должен у вас узнать точно: ваша фамилия Потапова?
— Да, Потапова. — Она старалась не подать виду, что смущена неожиданным вопросом. — А что такое?
— Потапова? Правильно. Кажется, Потапова.
— Не кажется, товарищ гвардии лейтенант, а на самом деле. А вы — Погудин! И зовут вас Николаем.
— Откуда вы знаете?
— Я про вас в армейской газете читала.
— А-а! Ну, это — чепуха. Скажите, вы лейтенанта Юру Малкова не видели? Где он? Говорят, уже вернулся из роты техобслуживания.
— Малков? Юра? Разве он здесь?
— Конечно, здесь! Вы не знали?
— Такой черненький, волосы немножко вьются, худощавый, высокий? Ямка на подбородке? — радостно расспрашивала Соня.
— Ну, да, он самый.
— Это из нашей горьковской школы. Мы с ним вместе в одном классе учились. И в институт вместе поступали. Где он? Здесь? В нашей бригаде?
— В нашей-то в нашей, да я его давно не видел. Как подо Львовом его ранило...
— Ранило? Сильно?
Глаза у Сони округлились, и Николай увидел, что они не серые, как он представлял себе, а синие. Пухлые, мягко очерченные губы дрогнули, и она посмотрела с такой тревогой, что Николай поспешил успокоить:
— Да чепуха-а! Он даже в госпиталь не пошел. В роте техобеспечения остался, танки ремонтировать.
— Танки ремонтировать! — растроганно повторила Соня и неожиданно для себя разговорилась. — Юрка Малков! Даже не верится. Он такой чудак всегда был. Знаете, вечно что-нибудь изобретал. То автоматические часы, которые в школе не вовремя звонок подавали. То к велосипеду мотор приделал, поехал — и остановиться не мог...
Тайком Николай рассматривал девушку. Точно подогнанная по фигуре шинель. На пышных волосах, блестящих темно-русых, почти коричневых, была ловко надета аккуратная ушанка. На шее из-под воротника шинели кокетливо выглядывал краешек яркой шелковой косынки. И эта, не полагающаяся в военном обмундировании, вещичка напоминала о том, что есть, кроме фронтовой, иная жизнь. Там люди живут в домах с большими окнами, из которых видны заводы. Там работают, ездят на трамваях, учатся, ходят в кино и театр, пьют чай из хрупких стаканов. Там каждый день своими руками варят сталь, вытачивают детали, собирают машины. Мысли Николая унеслись в цех. Он живо представил, как он стоит у мартена с ломиком в руках у летки и ждет команду выпустить кипящий металл. Соня спросила:
— Вы вместе были?
— Что?
— Вы с Юрой Малковым вместе в бою были? Он командир танка?
— Да, да. А как же? Даже взводом командовал.
Соня почувствовала себя неловко, она увидела, что офицер как-то замялся. Подумав, что ему очень некогда, она заторопилась:
— Разрешите идти, товарищ гвардии лейтенант?
— Да, да, — не удерживал Николай. — Юрия увидите — передайте, что я по нему соскучился. О-очень!..
— Есть! А если вы его увидете, приходите ко мне вместе, — Соня запнулась на этих словах и совсем растерянно добавила: — Нет, серьезно. Рация стоит сразу за штабом.
— Найдем, — шутливо пригрозил Николай. Девушка повернулась и пошла четким военным шагом. Ей казалось, что Николай смотрит вслед, но, когда она украдкой обернулась, его уже не было. Всю дорогу до землянки начальника связи Соня пыталась себе представить, как выглядит в форме танкиста Юра Малков. Если бы ей кто-нибудь, например в письме, сообщил, что Юра танкист, она бы не поверила. Тихий неженка, пай-мальчик, маменькина детка, который в школе сидел на первой парте и краснел до самых ушей, когда выходил к доске отвечать, если на него смотрели девочки, — и вдруг командир танка!
Вспомнилось, как одноклассницы на выпускном вечере уверяли, что Юра Малков был влюблен в нее и собирал коллекцию ее фотографий. От веселых школьных воспоминаний на душе стало празднично. Напевая про себя, Соня дошла до землянки начальника связи бригады и постучалась.
— Войдите.
Низенький толстый капитан с крупным носом на круглом лице поднялся ей навстречу и засуетился, прикрывая рукой недобритую щеку.
— Товарищ гвардии капитан... — начала докладывать Соня.
Он прервал ее:
— Хорошо, хорошо. Опустите руку. Быстро за дело. Формальности после. Снимайте шинель, здесь тепло. Садитесь. Вот все документы на каждую рацию. Составьте схему позывных. Вот заявки командиров машин.
Он усадил ее за стол, сколоченный из снарядных ящиков. На нем валялись радиолампы, коробки телефонных аппаратов, воздушные конденсаторы. Под потолком навешаны провода с аккумуляторными лампочками разного калибра: на электрическое освещение связисты в танковой бригаде не скупились.
Соня начала вычерчивать схему связи машин. «Ураган», «Тайфун», «Пурга», «Гроза» — выписывала она знакомые позывные. Начальник связи, уже побрившись, сидел за другим столом и что-то высчитывал на бумаге, все время трогая себя за нос, будто проверял: цел ли. Это был пожилой инженер, который всегда торопился, словно хотел как можно скорее разделаться с войной и вернуться в свое конструкторское бюро на радиозавод. Он напоминал засидевшегося за сверхурочной работой чертежника: ему все уже ясно и остается только провести несколько линий на проекте.
— Товарищ капитан, разрешите спросить?
— Что такое? Давайте без формальностей.
— Тут я не могу разобрать, это что за позывные.
— Это я сегодня карандашом последние записывал: «Сокол», наверное. Нет, подождите. «Соно...» Вот, черт побери, сам не пойму, — капитан в раздумье потрогал свой нос. — Звоните скорее командиру первого батальона — майору Никонову.
Соня взяла трубку телефонного аппарата.
— Алло!.. Дайте «Грозу»... «Гроза»? Никонова... Товарищ майор?.. Говорит сержант Потапова по поручению капитана Беленького... Да, да. Она самая. Скажите, как будут позывные вашего взвода разведки?.. Что? «Соня?» Так и записывать?.. Ну, хорошо. Спасибо.
— Что такое? — встревожился капитан, увидав, что девушка чем-то обескуражена, задумалась и не кладет трубку обратно на аппарат. — Какие позывные будут?
— Почему-то «Соня».
— Да, да, «Соня». Я вспомнил. Правильно.
— Но ведь это не годится, товарищ капитан. — Она положила трубку. — Будут путать.
— Что путать?
— С моей рацией, с «Бурей». Меня часто вызывают просто по имени.
— Да, правильно! Ведь вас Соней зовут. Надо менять эти позывные. Путаница в связи — гиблое дело. — Капитан вытащил пухлую записную книжку и стал листать ее. — Вечно у разведчиков премудрости всякие. Есть же много слов хороших, еще не использованных: Ветер, Вихрь, черт побери! — сколько угодно. Так нет, обязательно надо, как в пехоте; Таня, Маня, Соня... — Он, сморщась, засмеялся и взглянул на Соню. — Лирические натуры? Да?
— А кто командир взвода разведки у Никонова? — тихо спросила Соня.
— Вот я и ищу. Вот-вот. Малков, лейтенант. Он уже командовал, затем исчезал, видимо по ранению. Сегодня опять появился. Вот романтик, — качал головой капитан. — Наверное, ему радистка понравилась. Вы его знаете?
Соня писала, низко склонившись над схемой, и ничего не ответила. Она неловко макнула перо в чернильницу и поставила на бумаге кляксу.
Вечером в машине у Сони зажужжал телефонный зуммер. Она подумала, что сейчас из штаба дадут распоряжение собираться ехать вперед, и радостно закричала в трубку:
— Сержант Потапова слушает!
— Товарищ гвардии сержант, — раздался в телефоне знакомый голос Николая. — Разрешите доложить: гвардии лейтенант Малков найден. Он уже вернулся в батальон, но не вылезает из своей конуры... Оправдывается, что мотор у вновь полученной машины не в порядке. Зря поклеп на наш Урал возводит. Правда?
Соня порывалась что-то сказать, но сразу не могла найти подходящих слов. Она обрадовалась, что звонит Николай, что с Малковым все благополучно. Ей захотелось увидеть Юрия. Сразу повеяли дорогие, далекие воспоминания: родной город, школа...
— Алло! Буря! Вы слушаете? — кричал Николай по телефону.
— Да, да, — проговорила Соня.
— Так разрешите ему сейчас прийти к вам?
— Пожалуйста. Конечно...
— Сейчас мы урок немецкого языка закончим, и он явится.
Соня спешно принялась наводить порядок. Постелила на столик чистую газету. Сложила в ровную стопку все книжки. Протерла носовым платком аккумуляторную лампочку, светившую под низким потолком. Места в кузове грузовика было так мало, что прибирать после этого стало нечего. Она еще раз поправила одеяло на постели, взбила белоснежную подушку и перевесила с гвоздя на гвоздь свою шинель.
Затем глянула в зеркальце, пожалела, что нет пудры: нос слишком блестел, и решила надушиться. Вынула из вещевого мешка флакон, раскрыла и второпях уронила, пролив весь остаток «Красной Москвы».