По танкам!..
Эти минуты ожидания были самыми напряженными и самыми трудными. У многих артиллеристов, застывших у орудий, мелькали мысли: «Почему мы ждем? Почему нет команды? Ведь танки приближаются, вот они уже совсем близко...»
Так думалось и Стукалову. От напряжения у него вздрагивали похолодевшие пальцы рук, гулко колотилось сердце. Тишина на батарее становилась невыносимой. Стукалову казалось, что капитан Кузнецов зря так медлит, уже давно пора открывать огонь, иначе танки вот-вот появятся возле орудий, и тогда уж будет поздно. Антон Дубяк, крепко сжав губы, неотрывно смотрел вперед, Смилгис и Антадзе вопросительно взглядывали на Бакалова. Но Бакалов, широко расставив ноги, спокойно стоял на своем месте и, казалось, не замечал устремленных на него взглядов. Сержант, конечно, тоже волновался, и у него внутри все — до последней жилочки — было туго натянуто. Но опытный фронтовик знал, что самое важное сейчас — выдержка. Надо выждать, чтобы потом стрелять наверняка.
Капитан Кузнецов не спешил. Маскируясь кустом, он напряженно глядел вдаль. Вот танки поравнялись с темнозеленым пятном в лощине... Вот они начали подниматься из лощины по скату холма...
— А где же наша пехота? — тихо, с тревогой спросил Стукалов сержанта.
— Да ведь пехота, наверно, в земле, — так же тихо ответил Бакалов. — Небось, каждый успел уже вырыть себе окоп в рост и травой замаскировать. Танк рядом пройдет — и не увидит.
Танки продолжали ползти вверх по отлогому скату холма. Гитлеровских танкистов, видимо, страшило молчание советских войск: артиллерия вела огонь, но только по холму, где стояли «фердинанды». А по лощине, которую уже прошли танки, — ни одного выстрела. Это зловещее молчание не предвещало противнику ничего хорошего.
И вот — началось!..
Под одним из танков блеснул огонь, повалил дым, а когда дым отнесло ветром, все увидели, что танк осел на один бок и медленно поворачивается на месте.
— Есть... Подорвался на мине! — спокойно, но громко сказал лейтенант Горохов. — Молодцы саперы!.. Успели набросать!
В следующий момент узкий и длинный язык огня блеснул слева впереди позиции первой батареи, на скате холма: это выстрелило противотанковое орудие. Оно было хорошо замаскировано высокой травой. Наводчик этого орудия выбрал момент, когда танк, потерявший от взрыва мины одну из гусениц, повернулся на месте и подставил борт: и цель большая, и броня тоньше. Пролетевший снаряд оставил за собой темный дымный след — трассу. Трасса кончилась у танка. Из его корпуса взвился легкий дымок, который быстро увеличивался. Через несколько секунд сильный взрыв отбросил в сторону тяжелую башню, и танк, окутанный черным дымом, беспомощно замер на месте.
Другие танки усилили огонь, но двигаться стали медленнее, осторожнее.
Так артиллеристы начали поединок с фашистскими танками, который позже, в донесениях командиров, кратко был назван: «отражение танковой атаки».
Ниже по скату холма, а также справа и слева от позиции первой батареи, одновременно заблистали огни: начали стрелять противотанковые пушки. Темные дымные трассы прорезали воздух в разных направлениях. Некоторые снаряды, ударяясь о прочную лобовую броню, оставляли на ней только глубокие вмятины; другие, попав в борта танков, но под малым углом встречи, рикошетировали. Все же вскоре четыре вражеских танка остановились и окутались черным дымом. Остальные, продолжая стрельбу, медленно подвигались вперед.
К гулу орудийных выстрелов примешался треск пулеметов. Наши пулеметчики, подпустив гитлеровских автоматчиков почти вплотную, начали косить их. Цепи автоматчиков залегли. Затем они начали делать перебежки по одному, по двое, продолжая наступать.
Когда ближайшие к первой батарее танки поравнялись с кустом на скате холма, капитан Кузнецов громко скомандовал:
— По танкам, подкалиберным!..
Все офицеры уже знали, какому орудию и по какому участку цели вести огонь. Поэтому лейтенант Горохов сразу же показал Бакалову цель — танк, который неуклюже вползал на холм, подставляя борт.
Прицел тоже был установлен заранее, еще тогда, когда командир батареи принял решение подпустить танки возможно ближе. На малых дальностях орудия ведут огонь на постоянном прицеле, и Дубяк, ставший теперь наводчиком, не отрываясь глядел в окуляр панорамы. Обе руки его лежали на маховичках подъемного и поворотного механизмов, и он, следя за движущейся целью, непрерывно наводил орудие.
— Наводи вниз, в передний срез, — скомандовал Бакалов.
Стукалов подал Смилгису патрон с подкалиберным снарядом; тот мигом отправил его в ствол, и раздался лязг закрывающегося затвора.
— Огонь! — донеслась команда капитана Кузнецова.
— Огонь! — повторил лейтенант Горохов.
— Огонь! — крикнул сержант.
Дубяк не торопился, и Стукалов удивленно посмотрел на него: почему же он не исполняет команду? Но Дубяк выжидал, когда танк окажется на перекрестии панорамы. Секунда, другая, третья... Эти секунды показались Стукалову часами. Вдруг Дубяк дернул за шнур. Из дула орудия вырвался огонь. Спустя какую-то долю секунды обозначилась дымная трасса; она прошла сквозь танк, но тот не остановился.
— Эх, чтоб тебя! — выругался Бакалов, не отрываясь от бинокля. — Наверно, рикошет!
Следующий снаряд, как и полагается, вложили в ствол тотчас же после окончания отката и наката ствола. Теперь Дубяк уже сам выбирал удобный момент, так как при стрельбе по танкам команда «Огонь!» подается только для первого выстрела. Танк принял влево — и на секунду подставил весь борт. Эту секунду и уловил Дубяк: он выстрелил, и трасса снова прошла через корпус цели. Из пробитого борта показался дымок. Танкисты начали выскакивать через верхний люк, но наши стрелки, до которых танки не дошли всего лишь метров сто, «сняли» их из автоматов. А еще через несколько секунд танк загорелся.
— Молодец, Антон, — похвалил Дубяка Бакалов.
— Давай и дальше не хуже, — крикнул Антадзе.
Дубяк ничего не ответил. Его внимание целиком было захвачено полем боя. Как видно, танкисты заметили батарею: их снаряды стали ложиться все ближе к огневой позиции. А что произошло дальше, Стукалов почти не помнил — все смешалось в грохоте и дыме, да солоноватый пот заливал глаза. В памяти остались только пылающие на скате холма танки. Их стало больше десятка; остальные, пятясь задом, чтобы не подставить орудиям сравнительно слабую кормовую броню, стали отползать. На ходу они вели огонь по батарее.
Потом из-за холма выкатилась вторая волна гитлеровских танков; они шли правее, обходя первую батарею. Дубяку удалось подбить еще две машины. Остальные орудия батареи тоже стреляли успешно; но четвертое орудие замолчало, потому что танки обходили батарею справа, а оно стояло слева, и кусты мешали ему стрелять. Вскоре такая же беда случилась и с третьим орудием: оно тоже вынуждено было прекратить огонь.
Понимая нависшую опасность, лейтенант Горохов что есть силы закричал:
— Перекатить орудие к дороге!
Его голос еле донесся сквозь грохот боя.
Солдаты взялись за лафет и за колеса; но земля под сошниками станин разрыхлилась, и сдвинуть орудие с места было трудно. Подбежали номера четвертого орудия; перед Стукаловым мелькнуло перепачканное землей потное лицо Пилипенко. Усилиями двух расчетов сдвинули орудие с места и откатили к дороге. Потом расчет третьего орудия побежал помочь четвертому орудию. Пока перекатывали орудия, подошли тягачи, и второй взвод, прикрываясь кустами, переменил огневую позицию: теперь он расположился на правой опушке кустов, у того самого места, где дорога выходила на открытый скат холма. Третье орудие остановилось возле дороги, а тягач четвертого, подминая кусты, двинулся правее. Стукалов видел, как номера четвертого орудия прокладывали ему дорогу, срубая топорами мешавшие кусты. Но открыть огонь надо было побыстрее, и четвертое орудие остановилось, проехав всего метров пятнадцать за позицию третьего; первое и второе оказались теперь слева от них.
Быстро установив орудие и обрубив ветви прикрывавшего его куста, расчет сержанта Бакалова снова открыл огонь по танкам, которые уже шли в обход, стремясь выйти в тыл нашей части, закрепившейся на склонах холма. Танки двигались медленно, их пушки все время стреляли прямо перед собой, а иногда били вправо — по кустам, где стояла первая батарея. Автоматчики в серо-зеленых мундирах то залегали в траве, то вскакивали и бежали вперед поодиночке и группами. На огневой позиции все чаще свистели пули. Одна из них царапнула по щеке капитана Кузнецова, который теперь стоял у третьего орудия, отправив Горохова к четвертому, а Николаева — ко второму. Кузнецов схватился за щеку. Нина Бурлакова, бледная от волнения, подбежала к командиру, наложила ему на щеку марлю и залепила накрест липким пластырем.
— В тыл, к тягачам! — отрывисто приказал капитан Бурлаковой. Тягачи были прикрыты холмом и туда пули не долетали...
— Товарищ капитан! — с обидой и возмущением вскрикнула девушка. — Разве можно? Мое место здесь!
— Ну, ладно, — махнул рукой капитан. — Только ложитесь в ямку. Зря не высовывайтесь.
Бой продолжался с еще большей силой. Откатилась и вторая — уже поредевшая — волна танков. Но вскоре показалась третья, еще более мощная. Теперь танки шли и справа, и слева, и прямо в лоб, на холм.
Стукалов, уже не глядя по сторонам, действовал автоматически: хватал очередной патрон, вытирал и подавал его Смилгису, опять хватал и опять подавал. Дубяк непрерывно наводил орудие, но стрелял только тогда, когда какая-нибудь машина подставляла борт или корму. Он подбил уже пять танков. Успешно стреляли и другие наводчики. А количество вражеских танков не уменьшалось. С разных сторон выползали все новые и новые бронированные машины. Обходя подбитые, они все ползли вперед, пока выдерживали нервы танкистов, а потом начинали пятиться, как и в конце первой атаки.
Советские войска тоже несли потери. Уже замолчали противотанковые орудия на скате холма: попаданием снаряда одно из них было повреждено, у двух других вышли из строя орудийные расчеты.
Капитан Кузнецов с горечью отмечал про себя потери в своей батарее. Еще по одному номеру было ранено у первого и второго орудий; замполит Николаев ходил с перевязанной выше локтя левой рукой. Пуля пробила ему навылет мякоть руки, не затронув, к счастью, кости, и он не захотел уйти в медсанбат.
В тот момент, когда, казалось, третья атака танков выдохлась, на огневой позиции появился запыхавшийся Рожанский. Он подбежал к капитану Кузнецову и торопливо доложил:
— Автоматчики в тыл пробрались, идут снизу, от речки. Старшина просит разрешения подтянуть тягачи к огневой.
— Командиры взводов, ко мне!
Приказание было быстро передано от орудия к орудию; не прошло и полминуты, как Хоменко, Горохов и Попов стояли перед капитаном.
— Лейтенант Попов! Соберите взвод управления и по два номера от орудия с автоматами и гранатами. Немедленно развернитесь в цепь на восточной опушке кустов. Прорвались автоматчики. Не подпускайте их к нам с тыла.
— Передайте старшине, — продолжал капитан, обращаясь к Рожанскому и указывая ему место в кустах за дорогой, — сюда подтянуть тягачи. Товарищ Хоменко! Первый взвод — на восточную опушку кустов. Стреляйте прямой наводкой!
Все бросились бегом исполнять приказания. Бакалов послал к лейтенанту Попову Смилгиса и Стукалова. Обслуживать орудие остались Дубяк, Антадзе и Джумгалиев.
Стукалов и Смилгис набрали в сумки побольше ручных гранат, схватили автоматы, по три магазина с патронами и побежали к маленькой полянке в кустах позади орудий. Здесь уже собрались разведчики и телефонисты. Прибежали и номера от остальных орудий. Всего набралось около двадцати человек.
Лейтенант Попов быстро разделил этот импровизированный стрелковый взвод на два отделения, назначил командиров отделений из сержантов взвода управления, которые пришли на огневую позицию вместе с капитаном Кузнецовым. Взвод быстро двинулся через кусты к восточной опушке. Навстречу взводу уже шли на огневую позицию тягачи.
Пули свистели поверх кустов, когда взвод лейтенанта Попова, рассыпавшийся в цепь, подошел к опушке. Смилгис и Стукалов попали в отделение, состоявшее из телефонистов. Командиром отделения был рослый и уже немолодой сержант Федунин. Пригибаясь к земле и маскируясь кустами, он прошел вдоль цепи своего отделения, каждому солдату указал его огневую позицию и цель, посоветовал беречь патроны и стрелять только наверняка.
— А то и не заметишь, как весь запас растает, — предупредил он Стукалова.
И вот Стукалов с автоматом в руках лежит на земле и ждет встречи с врагом. Шагах в шести справа от него лежит в цепи Смилгис. Он спокойно целится, стреляет одиночным огнем и изредка — короткими очередями. Слева, разбросав ноги, лежит знакомый телефонист Захарченко; тот горячится, целится второпях.
Стукалов спохватывается: пора стрелять, а он оглядывается. Надо делать так, как Смилгис. Из многих темных фигурок, двигающихся из лощины в сторону кустов, Стукалов выбирает одну, которая кажется толще и выше других. «Наверное, офицер или какой-нибудь ихний обер», — думает Стукалов. Он решает, что до цели метров двести, и устанавливает прицел. Руки его дрожат от волнения, он старается целиться возможно лучше, нажимает на спусковой крючок... Трещит длинная очередь, так как палец Стукалова слишком долго лежал на крючке.
«Этак и не заметишь, как весь запас растает, — вспоминает Стукалов слова сержанта Федунина и решает быть экономнее. — А что же с фигуркой? Ее больше не видно: то ли враг залег в траве, то ли убит?..»
Стукалов выбирает другую цель. И снова очередь получается слишком длинной. Зато Стукалов видит, как гитлеровец взмахивает руками, роняет автомат и падает. Это ободряет снарядного, неожиданно ставшего стрелком.
Очевидно, гитлеровцы заметили новую цепь на опушке кустов и начали наступать осторожнее, короткими перебежками. То там, то здесь внезапно вскакивает гитлеровский солдат; не успеешь прицелиться, как он уже исчезает в высокой густой траве. Стукалов нервничает, стреляет наудачу. И вдруг с ужасом замечает, что автомат молчит. Он лихорадочно нажимает на крючок — а выстрела нет. Вот беда! Что же делать? Стукалов готов ползти к командиру отделения, но соображает, что магазин, наверное, пуст. Так оно и есть! Он меняет магазин и твердо решает экономить патроны. Об этом же кричит ему и Смилгис, которого еле слышно за шумом боя:
— Береги патроны! Зря не стреляй!
Стукалов, подражая спокойному и более опытному Смилгису, переставляет переключатель на одиночный огонь, но это не дает удовлетворения: кажется, что, выпустив больше патронов, вернее попадешь в цель. И Стукалов снова начинает вести автоматический огонь, стараясь побыстрее снимать палец с крючка, чтобы очереди получались более короткими. Он понемногу привыкает к свисту пуль. Ему становится ясно, что враги не видят цепь, залегшую на опушке кустов, и стреляют на авось. Волнение уменьшается, руки перестают дрожать. Стукалов уже целится увереннее и стреляет спокойнее.
На опушке кустов показались первое и второе орудия. Номера расцепили их с тягачами в кустах, а затем перекатили на руках к опушке. Орудия начали посылать в гитлеровскую цепь снаряд за снарядом. И сразу же стало легче: огонь гитлеровцев ослабел. Стукалов с гордостью подумал об артиллеристах и оглянулся на пушки. Но что это? Раздался противный вой, и неподалеку от второго орудия разорвалась мина, за ней другая, третья... Минометы!
У Стукалова дрогнуло сердце и мелькнула мысль: «Выходит, нас окружили?» Но руки попрежнему крепко сжимали автомат. Стукалов с радостью почувствовал, что ни страх, ни слабость сейчас не владеют им. Нет, им владеет только злоба к врагу; одна мысль сверлит мозг, одно стремление идет из глубины сердца: выстоять, победить!
— Приготовить гранаты! — передают по цепи.
Стукалов вынимает из сумки три гранаты, вставляет запалы, кладет на траву возле себя и продолжает стрелять из автомата. Он старается «поймать» фашиста в тот момент, когда тот на две — три секунды показывается из травы для очередной перебежки. «Попал?.. Не попал?.. — каждый раз спрашивает себя Стукалов. — Кажется, уже четвертого скосил».
Вдруг позади цепи раздается лязг гусениц. Стукалов чуть было не вскрикивает от неожиданности. Танки!.. Тогда все пропало!..
Да, это подошли танки, но свои, советские, родные... За танками с криком «ура» бегут стрелки.
Горячая волна радости захлестывает сердце. Стукалов готов кричать от переполнивших его чувств, готов броситься вперед... Но команды нет, и он лежит на месте, зная, что уже на этом кусочке земли гитлеровцам не бывать...
Один из танков, рыча и лязгая, проползает совсем близко, шагах в трех. «Ну, как сослепу задавит?» — невольно вспоминает Стукалов слова популярного на фронте «Василия Теркина». Но танк никого не задавил; зная, что на опушке кустов — свои, танкисты ведут машины очень осторожно. А вот и стрелки!..
«Родные! Спасибо! Выручили!» — шепчет Стукалов. Повернувшись набок, он вглядывается в лица бегущих мимо него солдат. И вдруг, заметив своего земляка Рубцова, кричит:
— Федя! Дорогой!
Но друг не слышит его. Грохот танков и стрельбы заглушают голос.
Повинуясь безотчетному порыву, Стукалов вскакивает и бежит за Рубцовым. Вслед за Стукаловым вскакивает телефонист Захарченко и, стреляя на ходу, присоединяется к стрелкам. Рассудительный Смилгис мгновенье колеблется: приказа идти в атаку не было... Но вот уже человек пятнадцать из взвода лейтенанта Попова присоединяются к стрелкам, и Смилгис тоже вскакивает и бежит вперед.
— Уррра!.. — гремит со всех сторон.
За шумом боя «ура!» еле-еле слышно. Неважно! Этот могучий возглас вдохновляет и объединяет воинов. Охваченные единым порывом, они атакуют врага.
Сначала танки двигаются медленно, но затем прибавляют газ, и поспеть за ними уже невозможно. Теперь они несутся с бешеной скоростью, и от них во все стороны разбегаются фашистские солдаты. Многих догоняют пули. Других подминают гусеницы. Уцелевшие бросают оружие, поднимают руки вверх и бредут навстречу советским стрелкам.
Стукалов обнимает Федора Рубцова и целует его.
— Вот где свиделись, Федя! Выручили вы нас...
— Вот видишь, и пехота пригодилась, — шутит Рубцов. Но долго говорить некогда: лейтенант Попов собирает свой взвод, чтобы вернуться на огневую позицию батареи. А Федора уже зовет командир его отделения.
— Прощай, Федя! — крепко жмет Стукалов руку своего друга.
— Прощай, Петя... До свиданья! Где-то свидимся еще!
— Под Берлином!..
Лейтенант Попов возвращается на огневую позицию и докладывает капитану Кузнецову, что задача выполнена; прорвавшийся в тыл нашим войскам батальон гитлеровцев уничтожен подоспевшими танками и стрелками.
— Особенно отличился рядовой Стукалов, — заканчивает он. — Первым из наших артиллеристов поднялся в атаку и своим примером увлек других!
— Где он, этот орел? Позовите его ко мне!
Стукалов подходит к командиру батареи. Тот обнимает, целует солдата и говорит:
— Спасибо, друг, — и добавляет официально и торжественно: — От имени Родины спасибо за храбрость!
— Служу Советскому Союзу! — сразу подтянувшись, отвечает Стукалов и краснеет. Ему немножко стыдно от похвалы командира. Храбрость! Какая же храбрость, когда сначала руки тряслись...
— Да я друга увидал, товарищ капитан, — виновато говорит Стукалов, — потому и поднялся... Он бежит, а я — за ним...
— Ладно, не прибедняйтесь... Потом расскажете...
Капитан торопится к орудиям, потому что по скату холма уже накатывается четвертая волна гитлеровских танков. Первое и второе орудия занимают свои прежние места и тоже открывают огонь.
Эту, четвертую, атаку легче отразить: подоспевшие советские танки рассыпаются по опушке кустов и огнем с места усиливают огонь батареи. Гитлеровцы несут огромные потери и быстро откатываются назад.
Бой постепенно затихает. Дым рассеивается, и на противоположном холме видны два подбитых «фердинанда»; остальные исчезли. А фашистские танки? Вон сколько их! Стукалов, не отходя от орудия, начинает считать: один... два... три... Только в лощине против огневой позиции первой батареи их больше двух десятков. Некоторые еще дымятся, другие уже догорели.
Заметив взгляд Стукалова, Дубяк хлопает его по плечу и говорит:
— Считаешь... Металлолому наворотили мы немало. Пусть помнят... А ты, Петр, оказывается, молодец.
Вскоре разносится весть, что гитлеровский контрудар «выдохся». Понеся огромные потери в танках и в живой силе, гитлеровцы начали отходить. А в этот самый момент наши танкисты, вырвавшиеся далеко вперед, переменили направление и нанесли удар по флангу и тылу вражеской группировки. Отход гитлеровцев превратился в поспешное бегство.
Теперь стрельба слышна уже где-то далеко, в глубоком тылу противника.
— Не иначе, наши танкисты шуруют! — безапелляционно заявляет Рожанский.
К общей радости всего расчета «дядя Жора» появился на огневой позиции «на собственном выезде» — тягаче — и одним своим видом развеселил усталых солдат. Батарея получила распоряжение сниматься с позиции. Поэтому тягачи и подошли к пушкам.
Из-за дальнего холма выползла тяжелая туча, и сразу вокруг потемнело. Туча затянула сначала половину, а потом и весь небосклон. Подул сильный ветер, хлынул проливной дождь, загрохотал гром. Началась гроза.
— Вот уж некстати, — огорченно сказал Дубяк. — Кухня пришла, а тут мокни.
— Ничего, — успокоил его Рожанский, — холодный душ после горячей работы полезен для здоровья.
Тяжелые капли дождя, падая на землю, пузырились, а попадая на ствол орудия, шипели и испарялись. Гимнастерки солдат сразу же промокли и отяжелели, под ногами зачавкала грязь. По распоряжению Бакалова орудие прикрыли брезентом, а солдаты набросили на себя плащ-палатки.
Несмотря на дождь, все обедали с аппетитом. Только Джумгалиев, пристроившийся возле тягача, что-то недовольно ворчал. Тогда Рожанский, накинув на левую, согнутую в локте руку белый носовой платок, подошел к Джумгалиеву и церемонно спросил:
— Вас удовлетворяет сегодняшнее меню?
— Чего меню? — не понял Джумгалиев.
— Ну, так сказать, ассортимент блюд... Содержание обеда... Количество калорий, питательность, вкусовые ощущения?
Все дружно захохотали — весело, раскатисто, а Антадзе, давясь от смеха, спросил:
— А тебе меню нравится?
— Нравится! — громко ответил Рожанский. — На первое — два «фердинанда», на второе — два десятка фашистских танков. Готов такое меню получать каждый день.
— Да-а, — задумчиво протянул Бакалов. — Меню неплохое...