Заградительный огонь
Недолго устраивалась батарея на новой позиции. Все работы огневикам были хорошо знакомы, их порядок известен. Даже такие молодые солдаты, как Стукалов и Джумгалиев, теперь уже чувствовали себя в привычной обстановке и действовали быстро и споро. Да и как было не привыкнуть, если за этот день батарея уже несколько раз «меняла адрес», как говорил Рожаиский, и каждый раз орудийные расчеты проделывали одну и ту же работу. Что же касается Стукалова, то он за один день боя усвоил не только обязанности снарядного, но и обязанности установщика. А сегодня, когда Дубяк стал заменять наводчика, а Антадзе — замкового, Стукалову довелось поработать и за заряжающего.
Оставалось усвоить обязанности замкового, а там недалеко и до наводчика. Желание стать наводчиком, да таким, каким был Приходчук, не покидало Стукалова. Что ж, если придется, он постарается!.. А пока надо получше овладеть мастерством замкового. Во время боя, если затвор действует исправно, обязанности замкового несложны. Но если случится задержка, если надо будет найти и устранить неисправность, если, наконец, потребуется быстро разобрать и собрать затвор — тут уж нужно уменье, нужна практика. «Ничего, — подумал Стукалов, — практика от меня не убежит, было бы желание».
Вскоре после того, как батарея устроилась на новом месте, еще раз подошли машины с боеприпасами. При атаке нового рубежа предвиделся большой расход снарядов, поэтому было приказано не только пополнить возимый запас, но и выложить часть боеприпасов на грунт.
— Теперь мы разбогатели, — сказал Бакалов, осматривая свое «хозяйство».
— Гостинцев хватает, — поддержал его Дубяк. — Эх, жаль, Феди нет с нами. Он любил такой запас.
— Феде теперь одна задача — лечиться, — ответил Бакалов, и лицо его посуровело. — А нам — отомстить за него!..
Вскоре батарея открыла огонь. Повторилось все так же, как и на прежних огневых позициях: сначала пристрелка репера, потом перенос огня на участок целей, затем огневой налет. После этого опять огневой налет, но на другую цель, расположенную дальше первой; потом снова налет на первую цель. В это же время гремят залпы «катюш», советские штурмовики и бомбардировщики «обрабатывают» батареи и резервы противника. И, наконец, начинается атака танков и пехоты.
Первая батарея вместе со многими другими поддерживает своим огнем атаку пехоты и танков. По увеличению установок прицела орудийным расчетам ясно, что продвижение наших войск идет успешно.
После короткого и не очень упорного сопротивления гитлеровцы начали отходить, оставляя и этот рубеж.
День стал клониться к вечеру. Уже первые тени приближающихся сумерек легли на землю. А бой не утихал. Первая батарея снова получила приказ перемещаться вперед. Преодолев с помощью саперов препятствие — взорванный мост через широкую канаву, — батарея быстро добирается до новой огневой позиции — уже тестой по счету. И только здесь поступает распоряжение: войскам закрепиться на достигнутых рубежах. Батарея готовит заградительный огонь на случай контратак противника. Установки записываются мелом прямо на орудийных щитах.
— Теперь самое время поесть, — говорит Джумгалиев, толкая локтем Стукалова.
— И то правда, — отвечает Стукалов и тоже легонько толкает своего дружка. — Только смотри под ноги, а то опять прольешь.
— Теперь не пролью... А вон и кухня!
Через несколько минут солдаты, разместившись возле орудий, с аппетитом едят.
— После ужина полагается поспать, — мечтательно говорит Джумгалиев.
— Да, не плохо бы, — соглашается Стукалов. Он тоже не прочь растянуться в удобном месте и заснуть. Однако Бакалов, услыхавший этот разговор, разочаровывает их.
— Сначала надо к ночи подготовиться, а там — видно будет, — говорит он.
— Надо — так надо, — почти в один голос отвечают снарядные и встают. Работа уже ждет всех.
Огневики намечают ночные точки наводки, зажигают на них фонари, подготавливают боеприпасы. Вскоре батарея готова вести ночной бой.
Желание отдохнуть владеет не только Джумгалиевым и Стукаловым. День был трудный, напряженный, бой длился долго, без перерыва, и солдаты сильно устали. Когда командиры орудий, по указанию капитана Кузнецова, разрешили солдатам отдыхать, они тут же, возле лафетов, расстелили шинели и быстро улеглись.
«Прилег вздремнуть я у лафета», — вспомнил Стукалов строки из знаменитого стихотворения Лермонтова «Бородино», видя, как укладываются товарищи. Но самому лечь не пришлось. У каждого орудия остались бодрствовать по два дежурных. Их очередь отдыхать наступит позже — через два часа.
Стукалов и Дубяк дежурят в первой смене. Темнота уже накрыла землю, и они с трудом различают лежащие фигуры Бакалова, Антадзе, Смилгиса и Джумгалиева. Все они заснули почти мгновенно и сладко похрапывают. Дежурные, чтобы разогнать сонливость, тихо переговариваются между собой, прохаживаясь возле орудия.
— Эх, и засну же, — говорит Стукалов. — И пушкой меня не разбудить.
— Это плохо, Петя, — наставительно отвечает Дубяк. — Артиллерист при первом же выстреле должен быть на ногах.
— Да-а-а, — соглашается Стукалов. — В такую бы ночь, да дома, в селе...
— До дому еще далеко.
— Знаю... Это я так... Злее буду...
Невдалеке виднеются тягачи. На всякий случай их подтянули на ночь поближе к орудиям. Вблизи третьего орудия стоит тягач Кокина и Рожанского. Кокин, сделав из сиденья подобие подушки, спит. Рожанский вместе с помощником водителя четвертого тягача шагает с автоматом в руках. Они назначены в ночной дозор, охраняющий огневую позицию.
Рядом с дежурным телефонистом прилег на траву и лейтенант Горохов. Лейтенант очень устал, но ему не спится: он тяжело переживает утренние события. Едва задремав, Горохов просыпается, ворочается с боку на бок и никак не может уснуть. Наконец, он встает и начинает шагать вдоль огневой позиции, переходя от орудия к орудию: проверяет, бодрствуют ли дежурные, правильно ли наведены орудия в участок заградительного огня.
— Не спится нашему лейтенанту, — говорит Дубяк Стукалову. — Видишь, ходит по огневой.
— У него забот много... Все беспокоится, — отвечает Стукалов, указывая на силуэт лейтенанта, еле заметный на фоне ночного неба.
— Давай и мы проверим, — говорит Дубяк. Он подходит к своему орудию, которое, как и все другие, наведено в участок заградительного огня. Дежурные получили распоряжение: по сигналу «Акация» открывать беглый огонь при записанных установках. И Дубяк беспокоится: все ли в порядке?
Да, все в порядке. Наводка не сбилась. Если взглянуть в окуляр панорамы, на перекрестии, словно светлячок, блестит огонек фонаря ночной точки наводки. Дубяк проверяет установки: прицел 53, уровень 29–96, угломер 51–42 — те самые установки, которые записаны мелом на щите. И пузырек уровня как раз на середине, между черточками... В это время Стукалов проверяет патроны: двенадцать патронов на один огневой налет лежат тут же, возле орудия.
Ночь тянется медленно. Осветительные ракеты, бросаемые далеко впереди, разрезают на несколько секунд тьму, но как только они гаснут, ночь кажется еще гуще и темнее.
Вдруг в ночном небе вспыхивает сразу несколько ракет и становится почти светло. Начинают стучать пулеметы. К ним присоединяются минометы.
— Слышишь? — спрашивает встревоженно Стукалов.
— Слышу, не глухой, — огрызается Дубяк, вглядываясь в тьму.
Из-за зубчатой стены леса, расположенного впереди огневой позиции, внезапно вырывается серия красных и зеленых ракет. И в тот же миг телефонист и радист, перебивая один другого, громко кричат:
— «Акация», «Акация»!
— Огонь! — заканчивает телефонист.
— Огонь! — вторит ему радист.
Дубяк бросается к орудию и кричит Стукалову:
— Заряжай.
Стукалов быстро выполняет команду. Раздается звонкий щелчок закрывшегося затвора. Дубяк быстро проверяет наводку и дергает за шнур. В ближнем лесу раскатисто раздается первый ночной выстрел, и первый снаряд летит на участок неподвижного заградительного огня «Акация».
Почти одновременно раздаются первые выстрелы и других орудий. Подают голоса гаубичные и тяжелые батареи.
Бакалов, Антадзе и Смилгис при первом же выстреле вскакивают на ноги и бросаются к орудию. Только Джумгалиев, промычав что-то, продолжает спать. Расталкивать его некогда, и Смилгис, тряхнувший Юлдаша за плечи, спешит на свое место.
Стукалов успел снова зарядить, Дубяк проверил наводку и дернул за шнур. Стукалов из заряжающего снова превращается в снарядного и установщика, а Смилгис в заряжающего.
Патроны для заградительного огня подготовлены, установки менять не надо, и работа идет быстро. После выстрела Дубяк мигом исправляет наводку, Стукалов подает Смилгису заранее подготовленные патроны, а тот отправляет их в ствол. Антадзе следит за работой затвора и за указателем отката.
После четвертого выстрела просыпается Джумгалиев. Непонимающими глазами смотрит он вокруг. В этот момент раздается пятый выстрел, и Джумгалиев, как подброшенный, вскакивает на ноги и бежит на свое место.
— Проснулся? — кричит ему язвительно Стукалов. — Ты бы еще поспал.
Джумгалиев сконфуженно молчит.
Короткий огневой налет закончен. По команде капитана Кузнецова батарея переходит на методический огонь.
Стукалов и Джумгалиев готовят еще патроны на случай, если придется повторить огневой налет. Но он уже не нужен: гитлеровцы, пытавшиеся предпринять внезапную ночную контратаку, понесли большие потери и откатились назад, побросав убитых и раненых.
Остальная часть ночи проходит спокойно. Удается поспать и Стукалову: с одиннадцати вечера до трех утра, а потом снова приходит его очередь дежурить вместе с Дубяком. Рассвет Стукалов встречает на ногах, пытаясь сбросить с себя сонливость. Августовская ночь холодна, и оба дежурные, зябко поеживаясь, надевают шипели.
— Еще бы пару часиков, — думает вслух Стукалов, и голос его звучит хрипло, простуженно.
— Через два часа опять ляжем. Авось удастся, — успокаивает его Дубяк.
В семь утра, когда Дубяк и Стукалов «досыпали», появилась походная кухня и на огневой раздался веселый насмешливый голос никогда не унывающего Рожанского.
— Доброе утро, товарищи! — прокричал он, подражая голосу диктора московского радио. — Приготовились? Откройте форточку. Начинаем утренний урок гимнастики!..
И хотя это была очередная шутка, она напомнила солдатам о таких недавних и далеких днях мирной жизни, за которую они сейчас воевали.